– Нe знаю точно, как я их выбирал. Могу только сказать, что дело не только во внешности, хотя она тоже имеет значение. Скорее здесь действует какой-то внутренний инстинкт, когда вы встречаетесь взглядом с незнакомым человеком, и в тот же миг возникает притяжение, такая вспышка чувств. Правда, в данном случае все чувства были только с моей стороны. Во всяком случае, насколько известно мне… Я сразу выделял их из толпы. Они казались избранными, выдвигались на первый план, как будто на них падал луч прожектора. В зале суда стояла мертвая тишина, которую нарушал только ровный голос Рэнди. Назначенные судом общественные защитники подали заявление о невиновности по причине невменяемости и дали понять, что подсудимый не будет давать показания. Однако пока Рэнди лежал в больнице, залечивая раны, нанесенные Тодом Клайном, он успел пообщаться с полицией и сделать пространное и исчерпывающее признание. Поначалу диагноз врачей был неутешительным: пришлось удалить значительную часть селезенки и не работало одно легкое. Рэнди опасался, что умрет, так и не поведав миру о своих подвигах. Адвокаты хотели выступить с ходатайством об изъятии признания, но, по слухам, Рэнди попросил их этого не делать, понимая, что наступает его звездный час. Несмотря на то что голос, записанный на цифровом магнитофоне, звучал резкой подсудимый часто прерывался, чтобы выпить воды или откашляться, было отчетливо слышно каждое слово.

В течение всего судебного процесса обвинители прокручивали отрывки из признания Рэнди, и в тот день, когда я давала показания, выбрали этот кусок. Включенный на максимальную громкость звук с металлическим звоном отскакивал от желтых казенных стен зала суда, где председательствовала Рита Оливер, грузная дама-судья с седыми волосами и проницательными голубыми глазами. Она принадлежала к типу женщин, у которых все ходят по струнке. Когда родственники жертв вели себя слишком эмоционально, Рита Оливер делала знак, и их быстро уводили из зала. Наводящие вопросы со стороны защиты и обвинения пресекались одинаково быстро и решительно. Несколько раз она беседовала с Рэнди, и даже он относился к этой женщине с подчеркнутой почтительностью. Главный обвинитель – Энтони Тернбулл – невысокий красивый мужчина чуть за шестьдесят, питал слабость к галстукам-бабочкам и держался как настоящий профессионал, несмотря на некоторую изнеженность в манерах. Он предупредил, что признание Рэнди может повергнуть меня в шок и вызовет такие же чувства у присяжных, репортеров и родственников погибших, которые собрались для прослушивания записей. Мужчины и женщины, занявшие места на скамье присяжных, вобрали головы в плечи и наклонились к громкоговорителям, которые установили по обе стороны от стола, где сидели обвинители. Во время прослушивания записей я сидела на свидетельской трибуне, тупо уставившись на свои руки.

Лишь однажды я встретилась взглядом с Рэнди, который смотрел на меня как голодный хищник, наметивший добычу. На прошлой неделе ко мне зашел один из адвокатов Рэнди Алан Бейер, преисполненный собственной значимости мужчина с кудрявой шевелюрой и внушительным животом – результатом неумеренного потребления пива. Он выбрал из гардероба Рэнди костюм, чтобы тому не пришлось предстать перед судом в тюремной одежде. Сначала я хотела сжечь или выбросить все вещи бывшего мужа, но обвинители сказали, что некоторые предметы его одежды могут впоследствии служить в качестве улик. Мы с мамой собрали все, что принадлежало Рэнди, и вынесли в гараж.

Даже в чистой наглаженной рубашке с галстуком Рэнди выглядел неряшливо. Он отрастил волосы и редкую бородку, что придавало ему еще более агрессивный вид.

Его голос на пленке звучал непринужденно, как будто он оживленно беседовал с друзьями за бокалом коктейля.

– В тот самый момент, когда я выделял этих людей из толпы и для меня наступало озарение, все практически было уже решено. Я следил за ними, находясь на почтительном расстоянии, изучал их походку и одежду, манеру общения с людьми на улице. То есть мне хотелось знать, ведут ли они себя вежливо или грубят, дают ли чаевые официантам. По таким мелочам можно узнать очень многое, даже не обмолвившись с человеком ни словом. Если речь шла о женщине, а обычно так и бывало, я запоминал ее прическу и фирму, обувь которой она носит, старался определить размер одежды, ну… и другие разные мелочи.

– А что вы делали, когда они садились в машину? – раздался голос следователя, который присутствовал во время записи признания.

– Я был готов следовать за ними. Поймите, первая встреча с избранниками чаще всего происходила в баре или ресторане, пару раз это случилось в аэропорту. Просто сидишь и наблюдаешь, а когда видишь, что они собираются уходить, нужно следовать за ними. Я все готовил заранее, брал напрокат машины через фирму, где работал, ведь моя работа связана с постоянными разъездами Правда, самые первые случаи, как с семьей Рено, были исключением.

– А Дафни Снайдер? Она ведь тоже жила в Эль-Рее – обронил один из допрашивающих.

– Да, она отличалась от всех остальных, – откликнулся Рэнди после долгой паузы, и в его голосе слышалось не то раскаяние, не то тоска по прошлому, трудно определить, что именно. – Ей одной удалось сбить меня с ног. Эта девочка задела меня за живое. Родители должны гордиться такой дочерью.

Официально Рэнди судили за убийства, совершенные в Калифорнии, и поэтому родители Дафни Снайдер присутствовали в зале суда. Я узнала их, так как прежде видела портреты в газете, и теперь на них устремились взгляды всех присутствующих в зале. Репортеры глазели на убитых горем людей с нескрываемым любопытством. Мистер Снайдер смотрел в затылок Рэнди, как будто хотел прострелить его одним усилием воли. Миссис Снайдер, казалось, провела без сна все пять месяцев после убийства дочери. Она встала со своего места в конце ряда и, не оглядываясь, твердой походкой направилась к выходу. В следующую минуту за ней последовал муж.

– Но в большинстве случаев все происходило в отдаленных городах, – мечтательно продолжил Рэнди. – Вот почему вам, ребята, потребовалось так много времени, чтобы меня поймать. Большинство серийных убийц действуют не более чем в паре часов езды от собственного дома. Думаю, этот факт вам известен. Я прочел в газетах, что вы, ребятки, вызвали из Федерального бюро профайлера. Мы с ним встретимся?

– Если вы не будете отвлекаться и продолжите свою историю, – ответил один из следователей.

Рэнди рассмеялся в ответ, понимая, что с ним ведется игра, которая доставляет ему огромное удовольствие.

– Нет, я действительно хочу с ним встретиться. Очень интересно услышать его мнение. Ну да ладно, вернемся к моей истории. Я много путешествовал по делам службы и полагал, что выследить преступника, который выбирает свои жертвы наугад, практически невозможно. Многие преступники выдают себя, выбирая жертве явным внешним сходством или специализируясь на проститутках, что-нибудь в подобном роде. А у меня все они были совершенно разными. Я видел человека, чувствовал притяжение и знал, что это мой избранник. Потом я выслеживал, где живет будущая жертва, и охота начиналась. Вечерами, после собраний и конференций, когда другие придурки напиваются в барах или ищут бордель, где торгуют не слишком уродливым товаром, я вел свое расследование, присматривался к дому, объезжал весь квартал, изучая его особенности. В наше время в Интернете можно найти любые планы эвакуации, но я предпочитал пользоваться отпечатанными на картографической бумаге.

Всю информацию о домах последних жертв Рэнди обнаружили в ноутбуке, принадлежащем компании, где он работал, а также в компьютере, который он хранил в мастерской. Благодаря этому же компьютеру открылось пристрастие Рэнди к сайтам, которые вызывают у нормального человека чувство омерзения, где во всех подробностях показывались хирургические операции, процедура вскрытия трупов и другие садистские картинки. На нескольких сайтах обнаружили фотографии глаз, сделанные крупным планом.

– Я наблюдал за домом, знакомился с распорядком дня семьи: когда они уходят из дома и возвращаются и когда ложатся спать. Потом нужно было собрать все необходимые инструменты. Уверен, ребята, вам знакомы все орудия труда, которые жена нашла у меня в мастерской. Их нельзя взять с собой в самолет, но по дороге в местных магазинах всегда можно купить ножи, клейкую ленту и все остальное. Мне это доставляло удовольствие. Поблизости всегда находилась река или пруд, куда можно выбросить инструменты, когда в них отпадет надобность. Я никогда не покупал их в одном и том же месте, а поэтому, братцы, вам никогда не удалось бы вычислить меня по чекам. А потом последний или предпоследний вечер я проводил в городе и осуществлял задуманное… И знаете, как я себя чувствовал? Как будто иду на концерт или презентацию. Я всегда знал, что прославлюсь и мне воздастся должное, и потому старался, чтобы каждый случай стал особенным, не похожим на все предыдущие. По окончании представления я возвращался в отель и приводил себя в порядок, а потом отправлялся в аэропорт и летел домой, в объятия любящей супруги. Представьте себе, ни одна живая душа не догадывалась ни о чем.

– Тем не менее вы всегда использовали одни и те же методы, – напомнил один из следователей. – Выкалывали глаза и вставляли вместо них инородные предметы. Правоохранительные органы страны понимали, что имеют дело с серийным убийцей. Рано или поздно мы бы отследили ваши маршруты и установили, что в места совершения преступлений все время вылетает одно и то же лицо.

– Говорите что угодно, если вам от этого легче, – поддразнил следователя Рэнди, и даже на пленке в его голосе слышалось неприкрытое самодовольство. – Только «рано или поздно» так и не настало. Упомянутые правоохранительные органы никогда не проводят таких сопоставлений, и вам бы ни за что меня не поймать, если бы не звонок жены.

Мои ладони стали мокрыми от пота, и я принялась вытирать их о кресло, но кожаная обивка не впитывала влагу, и пришлось вытирать руки о подол юбки. Тернбулл и работающие под его началом обвинители дали советы относительно моего внешнего вида. Рекомендаций по поводу свидетельских показаний они дать не могли. Я надела строгую темно-синюю блузку и юбку в тон. Обвинитель и его консультант сказали, что мы должны выглядеть «пострадавшими, но не жалкими».

– Итак, эти люди, показавшиеся вам… – послышался шорох перелистываемых бумаг, – «избранными», а вы использовали именно это слово, всегда жили в домах, в пригородных районах, не так ли?

– Не все. Вот Кэрри Притчет жила в квартире, что сильно осложняло дело, потому что кто-то из соседей мог выглянуть из окна, выходящего во двор, и увидеть-, как я взламываю дверь.

С балкона, где сидели родственники, послышалось сдавленное рыдание, и я увидела искаженное болью лицо мужчины в третьем ряду, которого сразу же узнала по газетным фотографиям. Это был отец Кэрри Притчет, который, по слухам, сделал состояние, обслуживая модные мероприятия, проводимые в Голливуде. Судья Оливер нахмурилась и посмотрела в его сторону. Притчет закрыл рот рукой, но не сдержался и всхлипнул еще пару раз. Должно быть, он почувствовал, что я смотрю на него, потому что, подняв голову, посмотрел мне прямо в лицо. Это был суровый взгляд человека, поглощенного своим горем, и я, боясь показаться назойливой, опустила глаза. Невозможно представить себе боль, которую Рэнди причинил этому человеку.

Энтони Тернбулл поднялся и выключил магнитофон. Весь вид обвинителя говорил, что он занимается делом исторической важности и несет на своих плечах бремя всей американской юриспруденции, которое накопилось за прошедшие годы и еще накопится в будущем. Его едва заметная шепелявость лишь подчеркивала значимость момента. Тернбулл обратился ко мне по имени, которое я носила в замужестве, хотя нас с Рэнди давно развели. Наверное, хотел, чтобы присяжные прочувствовали, чего мне стоило решиться на предательство мужа.

– Миссис Мосли, вы слышали, что говорил ваш муж о своих возвращениях домой. Теперь, когда мы знаем, что во время командировок он совершал убийства, скажите, выглядел ли он смущенным, потерявшим душевное равновесие?

– Нет, сэр.

– Не замечали ли вы, что он чем-то подавлен и находится в состоянии душевного расстройства?

– Не припоминаю ничего подобного.

– И после всего услышанного защита хочет, чтобы мы поверили в невменяемость мистера Мосли? – заявил он, облокотившись на скамью присяжных. – Нас пытаются убедить, что подсудимый является душевнобольным и не ведает, что творит. Призываю присяжных задуматься, можно ли считать психически ненормальным человека, который тщательно, до мельчайших деталей, планирует каждое убийство, следит за домом намеченной жертвы и даже изучает план эвакуации и предусматривает все пути к отступлению. Можно ли требовать для него оправдательного приговора и признать невиновным по причине невменяемости? По мнению государственного обвинителя, которое подтверждают свидетельские показания миссис Мосли, мистер Мосли является полностью вменяемым и при совершении преступлений действовал четко и планомерно, как не знающий жалости профессиональный убийца. Только холодный, расчетливый ум человека с умственными способностями выше среднего уровня способен разрабатывать подобные планы, осуществлять их и потом так ловко вводить в заблуждение всех окружающих, что даже собственная жена, с которой он долгие годы жил под одной крышей, ни о чем не подозревала.

Я вспомнила синяки и ссадины на лице и теле Рэнди, его нелепые оправдания, все подарки, что он мне дарил, когда мы начали встречаться. Золотое ожерелье и компакт-диски, которые он записывал, воскресные поездки и мой портрет, преподнесенный на третьем свидании. Незавершенный рисунок, сделанный неумелой рукой, портрет. отражающий несбыточные желания. Даже тогда Рэнди пытался мной манипулировать, заставлял поверить в собственную неадекватность. Я вспомнила, как он кричал во сне, как часами выслушивал мои откровения, словно в тот момент весь мир для него сосредоточился на мне одной.

Тернбулл в задумчивости скрестил на груди руки.

– Действительно, за последние несколько дней, во время дачи свидетельских показаний мы убедились, что мистер Мосли всю жизнь занимался обманом. Мы выслушали коллег, которые и не догадывались, что скрывается у него внутри. Он выдумал себе биографию, утверждая, что провел детство в сиротских приютах и приемных семьях, где над ним издевались воспитатели и приемные родители. На самом же деле, просмотрев документы, мы обнаружили, что хотя мать временами обращалась с ним жестоко, а отец оставил семью, когда подсудимому было три года, над ним установили опеку только в четырнадцатилетнем возрасте. Обвиняемый проживал только в одной приемной семье, где о нем заботились, как о собственном ребенке до момента гибели этой семьи при пожаре Дома, когда подсудимому было семнадцать лет.

– Протестую! – заявил главный защитник Бейер – Считаю этот намек неуместным. Мистер Мосли не только не обвиняется в смерти приемных родителей, но, как известно, сам факт совершения преступления при этом несчастном случае не был установлен и не обсуждался ни одним из правоохранительных органов.

– Протест принят. Мистер Тернбулл, прошу вас придерживаться выдвинутых обвинений. – Внушительная фигура судьи Оливер, облаченной в судейскую мантию, грозно возвышалась над трибуной, олицетворяя справедливость и беспристрастность. – Прошу не учитывать предположений обвинителя по поводу смерти приемных родителей мистера Мосли, – обратилась она к присяжным.

Тернбулл нахмурился. Ему явно хотелось продолжить, но вместо этого он сел и включил магнитофон. Главный обвинитель ничего не потерял, предоставив Рэнди возможность самому поведать о совершенных «подвигах».

Он говорил долго, описывая в мельчайших подробностях убийство Кита и Лесли Хьюзов, заколотых ножом в своем доме в Сан-Бернардино в начале января 1999 года.

– Они спали, и я успел надеть на Кита пластиковые наручники до того, как Лесли проснулась. Да, то дельце заняло у меня три часа. Сначала я выпустил из них всю кровь. Кажется, в тот раз я вставил вместо глаз разноцветные лампочки с рождественской елки?

Кто-то из следователей подтвердил, что именно так все и было. Пока прослушивали запись, заместитель главного обвинителя Глэдис Мейсенхеймер, элегантная темноволосая дама лет сорока с небольшим, отдала присяжным фотографии с места преступления. Едва взглянув на глянцевые снимки, они передавали их по цепочке дальше.

Мне вспомнилось, что в тот год, разбирая украшения для рождественской елки, я недосчиталась одной гирлянды лампочек. Рэнди так волновался по поводу предстоящей командировки и радовался, что сможет провести канун Рождества дома и отдохнуть. Я снова посмотрела на бывшего мужа. Он понял, что я тоже все помню и, глядя на меня, беззвучно, одними губами прошептал: «Я тебя люблю».

Какое мерзкое притворство! Господи, сколько еще можно слушать его исповедь?! Рэнди самое место в камере, где его привяжут ремнями к стулу и сделают смертельный укол. Таким способом он хочет еще немного побыть в центре внимания, продлить для себя момент славы. Он наслаждается побледневшими от ужаса лицами присяжных и горестными воплями родственников, которые так часто раздаются в зале суда. Несмотря на то что я успела многое узнать о тайной жизни бывшего мужа, только сейчас до меня дошло, с каким страшным садистом мы имеем дело.

После того как Рэнди закончил рассказ об убийстве супругов Хьюз, Тернбулл выключил магнитофон и снова подошел к свидетельской стойке.

– Нина, – обратился он ко мне мягким голосом, – я знаю, что некоторые считают вас соучастницей преступлений, совершенных бывшим мужем, или полагают, что вы его покрывали. Вот почему я должен задать вам этот вопрос. Приходила ли вам когда-нибудь в голову мысль, что он может совершить такие жуткие преступления? Возникала ли догадка, что вы живете под одной крышей с сумасшедшим?

Я заранее обдумала ответ на этот вопрос и хотела заговорить, но вдруг закашлялась.

– Нет, – ответила я прокашлявшись. – Самое худшее, что я могла предположить, – это любовная связь с другой женщиной, да и то, потому что он временами от меня отдалялся. Но я убеждала себя, что рано или поздно все мужья начинают вести себя подобным образом. Из дома он уезжал на длительное время только по делам службы. У него была своя комната на цокольном этаже, а в новом доме он обзавелся мастерской, но я никогда туда не заходила и не находила ничего, способного навести на подозрение, что он… что он занимается тем, чем занимался много лет.

– Значит, он ни разу себя не выдал?

Защитник стал протестовать, заявив, что Тернбулл задает мне наводящие вопросы, и судья Оливер предложила ему изменить формулировку вопроса.

– Я вообще его снимаю, чтобы порадовать защиту, – пожал плечами Тернбулл. – И у меня остается лишь один последний вопрос. Нина, вам достаточно ответить «да» или «нет». Вплоть до последних выходных вы с мужем жили вместе, одной семьей. Я говорю о той субботе, когда он пришел домой, перепачканный кровью Дафни Снайдер. Так вот, до той самой субботы вас не посещала мысль, что мистер Мосли может быть серийным убийцей?

Никогда в жизни ложь не давалась мне так легко.