Вернувшись в свой номер, Саммер рухнула на пол и скорчилась от стыда. Кровать загораживала ее от Эйфелевой башни.

В дверь постучал посыльный. Он доставил длинный узкий пакет, красиво перевязанный бантом. Внутри Саммер нашла непонятную штуковину, должно быть, какую-то кухонную утварь – длинный толстый предмет с утолщением на одном конце, сделанный из очень гладкой древесины. Рядом с ним лежал красивый стеклянный флакончик с ароматизированным маслом. На прикрепленной карточке четким угловатым почерком было написано: «Может пригодиться. Л.Л.».

Стыд мгновенно сменился гневом. Он придал Саммер столько сил, что все на свете ей стало нипочем, и погнал ее в кухни. Как была она в уличной одежде, так и направилась к Люку, свирепо глядя на десерт, над которым он работал. Рядом с ним никого не было. Он повернулся и смотрел, как она приближается к нему. Его черные глаза абсолютно ничего не выражали, но это не остановило Саммер.

– Ты уволен. Убирайся.

Люк немного поднял брови.

– Bonne chance, – сказал он и вернулся к безумно сложной и изысканной войне света и тьмы, которую он создавал на тарелке.

В дальнем конце кондитерской кухни какой-то assistant, одетый в белую куртку, в панике прошипел что-то человеку, которого она не могла видеть, и тот мигом исчез. Из-за угла появился Гюго Фор:

– Non, non, non, мадемуазель. Люк, не обращай на нее внимания.

– Да я и не обращаю.

Он растягивал горячий золотистый сахар голыми пальцами, не подавая виду, что ему горячо.

– Мадемуазель, пожалуйста, пойдемте поговорим. – Гюго Фор взял ее за руку выше локтя и потянул за собой.

Будто из ниоткуда появился Ален Руссель и подхватил ее под другую руку.

– Мадемуазель, я искал вас. Это срочно. Люк, s’il vous plaît, – директор безумно замахал руками, и это должно было означать: он отменяет все, что она успела сказать.

Люк, едва заметно пожав плечом, продолжал вытягивать нити мерцающего золотистого сахара, столь же прекрасного, сколь и хрупкого.

Саммер старалась не оглядываться на него, пока ее волокли из кухонь, но у выхода не смогла больше сопротивляться желанию хоть одним глазком взглянуть на Люка. Но он был так сосредоточен, будто ее вообще не было на свете.

А она так сильно ненавидела его, что если бы ее не держали за руки, то она схватила бы тяжелый горшок с цветами и…

Ален и Гюго запихнули ее в чей-то офис.

– Вы совсем спятили? – взорвался Гюго. – Вы разве не знаете, сколько он работал, чтобы добиться первого места? А теперь вы пытаетесь лишить звезды мой ресторан!

Саммер схватила со стола первые попавшиеся бумаги и разорвала их пополам. И сразу же испугалась такого буйства. Неужели она начала впадать в ярость, как ее отец? Он не устраивал драк, но темы насилия и разрушения часто звучали в его словах, а иногда он крушил вещи. Саммер была уверена, что научилась вести себя гораздо лучше, – ведь в течение четырех лет она была изумительно спокойной женщиной с легким характером, – но, оказывается, только потому, что не было достаточно сильных раздражителей.

– Мадемуазель, с величайшим в мире уважением к вам, non, – категорически заявил Ален Руссель, будто этот проклятый отель принадлежал ему. Здесь все считают себя выше ее? – Люка нельзя увольнять. Я не стану делать этого, Гюго тоже. Наш бухгалтер продолжит платить ему зарплату и даже поднимет ее, чтобы возместить неудобства. Non.

– Et non et non!! – бушевал Гюго. – Как смеете вы, всего-навсего избалованный ребенок… Да как вы осмелились явиться в мой ресторан и пытаться…

– Гюго, – резко перебил Ален, и его абсолютное спокойствие пресекло ярость Гюго. – Прошу тебя. Я сам поговорю с мадемуазель Кори.

– Нечего со мной говорить. – Саммер с силой схватилась за край стола в припадке удушья. – Я поняла! Поняла!

Потерпи. Не увольняй Люка. Не разговаривай с Люком. Ходи по номеру, по отелю, разгуливай по Парижу, плавай в том чертовом бассейне, смотри на холодный дождь. Старайся не проводить время с теми, кого тебе находит отец, даже если надо спастись от одиночества. Получи у отца деньги на спутниковую связь и уматывай отсюда, возвращайся на свой солнечный остров и живи счастливо.

Три месяца. Даже она не была настолько избалована, чтобы не дождаться, когда они закончатся.

– Но я хочу напомнить, – ледяным тоном сказала она, обращаясь сразу к обоим, – не вам принадлежит этот отель. И я уволю любого, кого захочу.

Гюго выпрямился.

– Меня, например? – сказал он еще более ледяным тоном, и ее собственный показался мягким весенним ветерком.

Ален схватил Саммер и рукой зажал ей рот.

– Гюго. Прошу тебя. Мадемуазель Кори, прошу вас.

Гюго повернулся на каблуках и вышел, сделав один огромный шаг, всем телом выражая возмущение.

Ален отпустил Саммер.

– Мадемуазель, дышите глубже.

– Да поняла я. Хотя могу и вас уволить.

– Да, – успокаивающе сказал он. – И вы можете сровнять отель с землей, пока он ваш. При переходе отеля к новому владельцу всегда возникают проблемы.

– Вы плохо понимаете, что может сделать «владелец»?

– Мадемуазель. Вы уверены, что именно этого и хотел ваш отец? Чтобы вы разрушили один из лучших в мире отелей? Вы же понимаете, что ваши решения затрагивают многих людей, а не вас одну.

Отец ради собственного удовольствия вынудил ее покинуть остров. Сейчас он в Польше. Или в Хорватии. А в его эсэмэсках было только «Перестань раздражать Люка». Отец может забрать отель и…

Наконец она глубоко вздохнула, как рекомендовал Ален.

– Вы и вправду хотите разрушить отель? Или у вас… личные проблемы?

– Нет. Никаких проблем. Вот только Люк… – Она осеклась, не в силах рассказать, хотя бы частично, что же такого он сделал. И что сделала она.

– Я поговорю с ним, – успокоил ее Ален.

Ну почему Ален ее не привлекает? Ей нужно, чтобы прямо сейчас ее кто-нибудь успокоил. Но только не какой-то высокомерный ублюдок, который считает ниже своего достоинства быть ее любовником.

– Я попрошу его держаться от вас подальше.

Интересно было бы увидеть, как Люк будет контролировать себя и что будет выражать его великолепное лицо, когда Ален попросит его держаться от нее подальше.

Вероятно, отнесется к просьбе с пониманием. Охотно согласится.

Боже, как же долго ждать весны!