– Ни хрена не выходит. – Люк уставился на чертову таблицу на дисплее, числа в которой никак не сводились к разумному результату. Но день вообще не задался, так с какой стати эти гребаные цифры должны сойтись? Я подвел ее, да? Там, в холле. Я никогда ни в чем не терплю неудач, но, кажется, все время подвожу ее. – Иди к черту, Сильван.

Голос Сильвана в телефоне был от удовольствия густым, как шоколад.

– Я сказал Кейд, что ты так и ответишь. Поэтому предложу тебе другое: приезжай к нам на ужин один. А Саммер мы пригласим в другой раз.

– И потом окажется, что вы просто перепутали даты? Я занят, Сильван.

– Прекрасно, но это же ужин! Освященный веками обычай познакомиться с женщиной в противоположность тому, скажем, чтобы тащить ее в лифт или избивать из-за нее подчиненного, а она при этом даже не догадывается, что причина в ней.

– У нее разворот в Penthouse, Сильван. Если она не понимает, из-за чего мы подрались, она заведомо бесчувственна.

Застенчива? Возможно. Но она чертовски хорошо знала, что делает, когда шептала ему на ухо, что может взять в рот почти все, что угодно.

– Ха! – Шоколадный голос Сильвана стал еще более густым, с примесью злорадства. – Я обещал Кейд, что мы поговорим с тобой. Значит, все это на самом деле из-за Саммер?

– В следующий раз, когда мы будем участвовать в Championnat, Сильван, я сокрушу тебя с твоими жалкими шоколадками.

Люк повесил трубку. И ответил на новый звонок, не успев ничего сообразить.

– Люк. Какого хрена ты распсиховался? – Это был Доминик.

– Дом. Я хоть когда-нибудь давал тебе повод обсуждать мое психическое здоровье?

– Ты же напал на одного из своих работников!

– Ради бога, это же Патрик!

– Патрик! Люк. – Голос Дома стал серьезным. – Но ты же знаешь, что он преклоняется перед тобой.

– Это не… – Люк осекся, разрываясь между чувством вины и желанием оправдаться. Да, Патрик преклонялся перед ним, но по-своему, каким-то очень сложным образом. И нет, Патрик не был ни уязвимым, ни зависимым от него человеком, с которым Люк дурно обошелся. – Он поцеловал… – Люк остановился, проклиная себя.

– Едрена вошь! Люк. Неужели все это из-за той испорченной блондинки? Она достала тебя?

Люк не ответил.

Неужели люди думают, что в нем нет ничего человеческого? Все остальные мужчины могут пускать слюни при виде нее, но почему Люк должен быть невосприимчив к женским чарам? А она пробежалась своими беспечными пальчиками по всей его душе, будто перебирая шерсть своей собаки…

В нем не было ничего человеческого, сначала потому, что пассажиры метро приравнивали его к животным, просящим подаяние, а теперь потому, что его считают идеальным божеством… как же он упустил шанс стать человеком, пока превращался из животного в божество? Он больше не хотел быть живым только потому, что работает. Он хотел излить свою душу той миниатюрной, прекрасной…

– Что же она с тобой сделала? – спросил потрясенный Дом.

– Абсолютно ничего, – отрезал Люк.

– Putain. Иногда кажется, было бы лучше подмочить твою репутацию и привести всех ресторанных критиков к твоим дверям, чтобы они нашли хоть какие-нибудь недостатки.

Дом был прав, порой это так раздражало. Люк выдохся, разговаривая с ним, впился взглядом в свои чертовы счета, затем перезвонил Сильвану.

Я могу исправить тебя, soleil. Я могу сделать тебя… абсолютно… идеальной.

Опять шел дождь, такой сильный, будто пытался наверстать упущенное – перед этим весь день было совершенно сухо. Саммер спешила к лимузину, а швейцар держал над ней зонтик. Холодные брызги попадали на ее сексуальные ажурные чулки. Она вздрагивала и ежилась, пока садилась в машину. Отправляясь на ужин с Кейд и Джейми, надо было, наверное, надеть джинсы, ведь там будут только мужчины ее четвероюродных сестер. Саммер становилось плохо, когда она думала о такой компании. В столь великолепном обществе она просто не могла проявить ту единственную ценность, которую элегантный честолюбивый мир всегда признавал за ней: способность притягивать взгляды всех окружающих. Смотрите на меня, любуйтесь моим прекрасным платьем. Ну, разве я не мила?

Она вздохнула, закрыла глаза и наклонилась вперед, чтобы велеть водителю подождать, пока она сбегает переодеться в джинсы. Нет смысла отталкивать двух единственных в Париже женщин, которые согласны позволить ей находиться рядом с их мужчинами.

Саммер не успела сказать ни слова, как дверь автомобиля открылась и высокая стройная фигура с матовой кожей и черными волосами проскользнула мимо нее. Она почувствовала аромат мускатного ореха и… ванили? И еще чего-то освежающего. Кейд, со злостью подумала Саммер, когда Люк уселся в своем углу. Кейд Кори со своими играми времен школы-интерната. Автомобиль тронулся прежде, чем она могла выскочить из него на мокрую, в светлых и темных полосах дорогу. Вода стучала по крыше, и размытые фонари, похожие на бриллиантовое ожерелье, бежали вдоль Елисейских Полей.

– Мне все равно, что ты здесь, – сказал Люк. Его тело терялось на кожаном сиденье, темное на темном. Черное пальто, черные волосы, черные глаза.

Она сжала зубы так сильно, как никогда не делала, пока безмятежно жила на острове в Тихом океане.

– Ладно, я поняла.

– Не так, как кажется, – сказал он ей четко и с таким же безразличием, с каким глянцевая черная ночная Сена покрывалась рябью в пелене дождя.

Машина пересекла реку по мосту Александра III, освещенному уличными фонарями.

Светящиеся мосты, дрожащие в потоках дождевой воды, тянулись вереницей до собора Нотр-Дам, чьи контуры были размыты и едва различимы. Саммер уставилась в окно. Как сильно можно ненавидеть кого-то? Черт тебя побери, Кейд, у тебя и вправду были благие намерения? Или применила школьный прием, чтобы унизить испорченную сучку-блондинку?

– При более длительном знакомстве и, возможно, при других обстоятельствах и наших сложившихся отношениях, если это сексуально возбуждает… – Он состроил небольшую гримаску, развел руками и пожал элегантными плечами. – Я не обязательно был бы против.

– Против яхты? – сухо спросила Саммер.

Он выдержал ее взгляд. Его глаза были угольно-черными, цвета Сены. В них танцевали бриллиантовые отблески проезжающих автомобилей и уличных фонарей.

– Против стены, – сказал он нежно.

Она покраснела как свекла и отвела взгляд.

– Но я не оставляю женщин лежать на полу, – отметил он, когда их автомобиль замедлил ход на узких улицах шестого округа. – Хотя мысль об этом может нарушить твое самоуважение. – Автомобиль замедлил ход и остановился. – А может быть, мое. – Люк щелкнул пальцами, будто избавляясь от неприятного ощущения, когда водитель открыл дверь, у которой сидела Саммер.

Она вылезла и встала под огромный зонт, который водитель держал над ней. Люк проскользнул через все сиденье, выпрямился позади Саммер, прижавшись к ней всем телом, и перехватил зонт.

– Мы позвоним в отель, когда будем готовы вернуться, – сказал он водителю, подталкивая Саммер так, чтобы и водитель вместе с ними оставался под зонтом, пока садился на свое место.

Как легко Люк управляет всем ее телом! И ей это очень нравится. Она сопротивлялась желанию положить голову на его плечо и отдать ему себя.

Дождь заключил их в интимный пузырь, дав ей повод быть ближе к Люку. Она повернулась, чтобы посмотреть на него, – и ахнула. Одну руку прижала к своим губам, другая же взлетела и остановилась у самой его щеки, которую только сейчас стало видно в очерченном дождем круге света от старого уличного фонаря.

– Что случилось? С тобой все в порядке?

Длинный тонкий рубец на скуле и свежий серый фингал с отеком, обещавший вскоре стать пятнистым, затем синим и желтым, прежде чем пройдет.

Его брови поднялись.

– А ты не знаешь?

– Нет. Я… Несчастный случай? Почему никто мне не сказал?

– Хороший вопрос. – Люк повернул голову как раз настолько, чтобы прикоснуться щекой к кончикам ее пальцев, и что-то задрожало на его лице. Боль, вероятно. Она отдернула руку. – Merde, – тихо сказал он. – Ты ведь совсем изолирована здесь?

Она отпрянула от него. Зонтик следовал за нею. Люк не произнес ни звука, когда дождь начал заливать его спину. Саммер сжала кулачки и заставила себя опять приблизиться к нему.

– Никто не сплетничает со мной про тебя, никто, – пробормотала она. – Если тебя это беспокоит.

Он долго смотрел на нее сверху вниз, и она не могла понять, что у него на уме.

– Думаю, это на самом деле может поставить меня в невыгодное положение. – Призрачная улыбка неожиданно появилась на его лице. – А вот я не могу заставить их перестать говорить о тебе.

Да. Люк окружен людьми, которые знают и любят или по крайней мере уважают его. Им нужны его известность и мастерство. Конечно, чертов отель принадлежит ей, но это вообще ничего не значит. Да и почему должно что-то значить? Чтобы заслужить признание, она не сделала ничего.

Саммер и Люк направились по пешеходной улице. Тело Люка все время прикасалось к ней. Он повернул к подъезду многоквартирного жилого дома, в котором жил Сильван. Зеленая дверь стала почти черной, пропитавшись ночным дождем. Люк протянул руку мимо лица Саммер, чтобы ввести код.

Капли дождя падали с тихим красивым звуком, затемняя улицу, создавая отблески на стекле освещенной витрины. На секунду Саммер представила, что зима в Париже… прекрасна. Это был бы хороший повод проводить в уюте долгие часы, свернувшись калачиком кое с кем в небольшом мирке для двоих. Плохая погода – подарок влюбленным, которые ищут убежище друг в друге.

Вот в такой момент он и должен поцеловать ее. При этом они должны стоять, покачиваясь вместе под падающим дождем, и…

– Ты готова поднять ставку в этой игре? – Его устойчивый, тихий голос, казалось, исходил из ночи. – Поставить что-то более ценное, чем яхта?

Игра. Саммер едва могла держаться подальше от Люка – так он был нужен ей. И он хочет, чтобы она поставила все, что в ней есть ценного, на кон в какой-то проклятой игре? Разве это не говорит о том, насколько он честолюбив?

– Тебе больше хочется «Бугатти»?

Дверь щелкнула. Люк открыл ее и прищурился. И затем его непроницаемость внезапно исчезла, смех замерцал у него в глазах. От этого Саммер почувствовала себя так, будто нежная теплота обернулась вокруг ее плеч, как теплое одеяло во время озноба.

– Вот что я скажу. Можешь подарить мне «Бугатти» на мой тридцать пятый день рождения. У меня и в мыслях не будет бросить такую машину тебе в лицо.

Саммер повернулась, сбитая с толку.

– Тебе будет тридцать пять? – Она бы дала ему на несколько лет меньше.

– Я родился двадцать первого декабря. Ты пропустила его в этом году, и это очень плохо. Было большое торжество. Тридцать лет. Прекрасная возможность делать экстравагантные подарки. Хотя, конечно, я не принял бы его при столь кратковременном знакомстве.

Ее брови сошлись на переносице, хотя она редко хмурилась.

– Я не собираюсь быть здесь через пять лет.

Боже мой, нет. Провести так много времени в Париже, ощущая зависимость от любви и внимания родителей! Только одно могло быть хуже этого – прожить эти годы, ощущая зависимость от него.

Лицо Люка напряглось, но на губах появилась его удивительная улыбка, такая сдержанная и в то же время великолепная, что ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

Он жестом пригласил ее пройти вверх по лестнице.

– Теперь всего лишь осталось выяснить, что подарить тебе.

Как только они вошли в квартиру Сильвана и Кейд, их окутало наполненное весельем тепло. Здесь было так… по-домашнему. Большие створчатые окна должны в хорошую погоду впускать много прекрасного света, но сейчас они замечательно защищали от непогоды. Цветной ковер закрывал большую часть паркета. Удобная кушетка стояла перед скромным телевизором с плоским экраном. Журнальный столик, поднятый и раскрытый каким-то хитрым европейским способом, примыкал к уже накрытому обеденному столу.

Потрясающе. Саммер никогда бы не подумала, что Кейд тоже стремилась сделать свое жилище настоящим родным домом. Саммер перестала злиться на Кейд. Пусть даже Кейд считала, что обманом устроить Саммер свидание – это забавно, но по озорной теплоте приветствия было ясно, что Кейд никому не желает зла.

– Люк. – Сильван, усмехаясь, пожал ему руку. – Ты чертовски жутко выглядишь. Расскажи мне еще раз, как ты ввязался в драку?

– В драку? – Саммер подпрыгнула от удивления и врезалась в Люка, которому пришлось поддержать ее. Она вцепилась в рукав его пальто. – На тебя напали? А охрана-то куда смотрела? Или это было на улице, когда ты ночью возвращался домой? Я могу устроить так, что тебя будут отвозить в лимузине.

Погоди-ка, нет, сегодня утром он не был избит. Значит, ни вечером, ни ночью на него не нападали.

Сильван поперхнулся и искоса бросил на Люка полный веселья взгляд, пока нагибался, чтобы поцеловать Саммер в обе щеки.

– Она волнуется за вас, Ваше Величество.

– Я заметил, – сказал ему Люк. – Почему бы тебе не заткнуться?

Саммер вспыхнула.

– Ах, извините, – чопорно сказала она. – Мне следовало знать, что Ваша Божественность не нуждается в проявлении заботы со стороны простой смертной.

Брови Люка поднялись.

– Ты только что называла себя простой смертной? Ты точно такой же человек, как и я, Саммер Кори. – Странное выражение появилось на его лице. – Точно такой же.

– Вовсе нет, – возразила Саммер.

– Тебе нечем крыть, – сказал Сильван и увлек гостей в кухню, чтобы они поздоровались с Джейми и Домиником. Когда fiancé Джейми согнулся для bises, Саммер прижалась спиной к боку Люка. Большой, грубый, агрессивный и не очень скрывающий то, как мало она для него значит, Доминик разбудил в Саммер плохие воспоминания.

Люк удивленно взглянул на нее, потом обнял за талию. Саммер смутилась, легонько вздохнула, и все ее тело ощутило облегчение и удовольствие.

Спасибо тебе, что не оставил меня одну. Хоть раз.

Рука Люка напряглась, заставляя Саммер взглянуть на него. Другая его рука поднялась, но остановилась, едва не касаясь ее лица. Его жест почему-то напомнил Саммер, как в первое утро в этом холодном отеле она держала ладонь над корзиночкой financiers, впитывая их теплоту.

Ведь это он прислал ту корзиночку мне, впервые поняла она, вспомнив то утро, и испытала сладкое, сбивающее с толку ощущение внутри себя. Конечно, он. После того, как ушел от меня, оставив мерзнуть… Он прислал то теплое золото мне, чтобы я увидела его сразу, как только проснусь.

– И мне очень нужны проявления твоей заботы, – спокойно сказал Люк, посмотрев на Саммер. – Ты не думаешь, что вообще-то я тоже человек?

– О, да ладно тебе, дай ей передохнуть. – Сильван поднял нож и начал резать грибы кубиками. – А кто думает, что ты человек?

Люк бросил на шоколатье непоколебимый, угрожающий взгляд.

– Ну, спасибо, Сильван, – ответил он вкрадчиво. – Я и понятия не имел, что ты был одним из моих почитателей.

Touché.

Засияла белозубая улыбка Сильвана.

– Люк, даже если мы думаем, что у тебя нет обычных человеческих качеств, это не значит, что мы считаем тебя божеством. Разве ты не можешь представить себе еще что-нибудь нечеловеческое? Статую, робота, монстра, демона…

– Властелина ада, – пробормотала Саммер.

– Вот это хорошо, – согласился Сильван. – Вполне ему соответствует.

– А что будет адом? – сквозь зубы спросил Люк у Саммер.

– Отель. – Она помахала рукой. – Париж.

В ошеломлении все уставились на нее, забыв о напитках и еде.

– Париж?

Ну конечно. Только избалованная девчонка могла быть несчастна здесь. В этом городе никого не интересовали ее собственные эмоции. Она ушла в себя, что, как ни странно, означало, что она оказалась ближе к Люку, стремясь обрести у него убежище.

– Ну ладно, ладно. Можешь быть королем гоблинов.

– Кем?

– Ну, вы знаете. – Она начала махать руками в воздухе, передразнивая манеру работы Люка. – Он сплетает чудеса, чтобы заманивать смертных туда, где их ждет ужасный конец.

Мгновение стояла тишина.

– Ужасный конец?

– Как в фильме «Лабиринт», – услужливо объяснила Джейми и усмехнулась. – Впрочем, Люк выглядит лучше, чем Дэвид Боуи. Вы должны признать это. Возможно, он должен быть королем фей по меньшей мере.

Доминик Ришар напрягся, услышав похвальный отзыв о внешности другого мужчины, но Джейми взяла его за большую, покрытую рубцами руку и улыбнулась ему, не собираясь отказываться от своих слов. Его напряженные губы расслабились.

– Сам я считал адом его кухни, – бодро сказал Сильван. – Я слышал, что он беспощадный надсмотрщик.

– Будто ты не такой, – парировала Кейд.

– Только когда ты хочешь, чтобы я им был. – Он изобразил на лице злую гримасу, а Кейд рассмеялась и шутливо ущипнула его. Саммер ощутила такую зависть к счастливым парам, что ей захотелось что-нибудь расцарапать.

– Вам кто-нибудь говорил, что Саммер провела юность в школе-интернате здесь, в Париже? – неожиданно серьезно спросила Джейми, глядя на Люка. – На что это было похоже, Саммер? Не на ад, случайно?

Почему Джейми заговорила об этом при Люке? Неужели ему необходимо знать, как она провела пять лет, отвергнутая и презираемая всеми? Его мнение о ней не нуждалось в подкреплении.

– О, сбывшаяся мечта, – легко сказала Саммер. – Но теперь я мечтаю о другом.

Она заставила себя отодвинуться от Люка и начала разглядывать небольшую гостиную и мокрые от дождя окна, пытаясь не позволить счастью сестер Кори удручить ее. Все равно здесь ей было хорошо. Иначе пришлось бы коротать вечер в одиночестве, глядя на Эйфелеву башню. Или пойти на свидание с первым же мужчиной, который успел дважды взглянуть на нее, как однажды сказал ей отец. Лишь бы не быть одной.

Люк присоединился к ней у окна, когда она вращала в пальцах бокал вина. Все остальные были в кухне, дождь сбегал по наружной стороне холодного стекла. Саммер вспомнила, как они с Люком стояли под зонтиком у двери внизу, и почувствовала, что сейчас они там, где и должны быть вместе. Ее сердце сжалось. Как было бы хорошо, если бы она никогда не предлагала ему яхту! Как было бы хорошо приблизиться к Люку в первый же момент, когда она увидела его, положить голову ему на плечо… и быть радушно принятой. Иногда она спрашивала себя – возможно ли, что в их отношениях все пошло бы по-другому, если бы она достаточно сильно поверила своему первому порыву?

Было слишком больно думать об этом.

– Ты обработал рану? – спросила она про ссадину у него на щеке.

Его рука задержалась на ее руке, держащей бокал.

– Ты бы перевязала мои раны, Саммер? Тебе и вправду не все равно, что мне больно?

Неужели он видит в ней столь ужасного человека?

– Да, мне не все равно, но только потому, что я нуждаюсь в психотерапии, – огрызнулась она.

– Чтобы пройти курс управления гневом? – спросил он услужливо.

– Чтобы излечиться от влечения к тебе.

Была крошечная пауза, пока ее слова эхом возвращались к ней. Она содрогнулась, крепко сжав веки.

– Тебе все же стоит подумать об умении управлять гневом, – почти нежно сказал мужчина, щеголяющий множественными ушибами и ссадинами. Саммер взглянула на Люка. Он смотрел на нее так, будто она внезапно сбросила всю свою одежду и оказалась перед ним голой. И будто на сей раз ему понравилось то, что он увидел. – Когда ты выходишь из себя, то говоришь захватывающие вещи.

Она вспыхнула, сжимая зубы, и прошептала:

– То, что я говорила о… стене… Я просто пыталась быть напористой! На самом деле я не хочу, чтобы ты…

Она не смогла договорить, так отчаянно была разгневана на себя.

– Конечно, не хочешь, – успокаивающе сказал Люк, и она немного расслабилась. Неужели он и вправду понял? Может, простит ее? – Прямо сейчас не хочешь. Но интересно отметить, что когда ты по-настоящему разгневана, то тебе кажется, что именно такого обращения тебе и хочется.

– Иди ты на хрен, – сказала она злобно.

Его брови поднялись.

– А это просто пример твоего сквернословия или еще одна оговорка по Фрейду?

Она отвернулась.

– Начал я. – Его голос обвил ее и держал неподвижно. – Так что все это моя вина.

– Ты начал драку? – Саммер изумилась. Люк? – Это был какой-то долгосрочный план или ты и впрямь потерял контроль над собой?

Его брови сошлись.

– У тебя очень странное представление обо мне, Саммер.

Еще бы. Да, он не терял самоконтроль, когда был с ней. Но это не значит, что и кто-то другой заслуживает того же.

У нее в носу неожиданно защипало, но она сдержалась. Она не будет опять плакать перед ним. Но, сама того не желая, она спросила:

– А из-за чего была драка? Критик оскорбил один из твоих десертов?

Его превосходной формы нижняя губа напряглась так, что ему должно было быть больно. Но он не расслаблял ее.

– Ты ведь ничего не знаешь обо мне?

– Не больше, чем ты обо мне, – ответила она решительно и начала отворачиваться от него.

Он уперся рукой в оконную раму, не давая Саммер двинуться. Удерживал ее и себя в крошечной пещере из темного стекла, дождя за ним и своего тела. Из кухни на них накатывались волны тепла и смеха. Люк склонился к ней. Его голос, как шелк, ласкал ее, возбуждая одним только звуком, прежде чем она успевала осознавать то, что именно он сказал.

– Ты знаешь, что я могу раздеть тебя донага меньше чем за секунду? Знаешь, как быстро я могу коснуться каждой части твоего тела? И как долго я могу делать это? Ты видела, что я умею делать руками?

Ее соски напряглись. Тело пылало. О боже. Она всегда знала, что ему достаточно малейшего усилия, чтобы поймать ее.

Он наклонился ближе. Его голос, казалось, попадал прямо между ее ног и гладил там, будто следуя собственной мелодии.

– Ты можешь не хотеть десертов, но я могу сделать тебя одним из моих, – выдохнул он.

И пока ее тело дрожало от возбуждения, беспомощно понимая, что до сих пор он даже не потрудился играть с нею, Доминик и Джейми вышли из кухни, неся тарелки, и Люк выпрямился, отстраняясь от Саммер.

О да, это заставило ее убежать, думал Люк. Видимо, она не знала, что, черт возьми, ей делать, когда он отнял у нее роль ведущего партнера.

И потому решила поскорее сбежать и приткнуться между своими четвероюродными сестрами в кухне. Это было немного смешно – думать, что она может скрыться от него в кухне. Это было бы ему приятно, да к тому же он уже устал сопротивляться своему желанию защитить ее. Ведь если Патрик прав и он действительно ей нужен… Боже, но он же и сам хотел быть ее героем!

– Не против, если я тебя заменю? – спросил Люк у Сильвана.

Тот медленно усмехнулся и отдал свой нож.

– Нисколько.

Какая маленькая кухня. А Саммер многого не понимает. Кажется, она прожила большую часть своей жизни вдали от людей. Ее много фотографировали, но не крупным планом. У Люка же почти никогда не было времени для себя: весь день выступления в переполненном метро; сон на улице; общая спальня, когда его взял приемный отец, потому что Бернар всегда брал слишком много детей, не в силах никому отказать. И потом в переполненных, суматошных кухнях Люк прокладывал себе путь наверх.

Он не возражал против того, чтобы во время работы слегка касаться Саммер каждый раз, когда тянулся к чему-нибудь. Задевать рукой ее затылок и шею. Дотрагиваться своим бедром до ее ягодиц. Делать вдох над ее макушкой.

Руки Саммер все больше и больше уставали и становились неловкими, пока она пыталась медленно отламывать один за другим побеги спаржи. Желание защитить ее собой от опасностей становилось все сильнее. Черт побери, насколько другим мог стать их мир, если бы в ту первую ночь он приютился под пледом вместе с нею, отдавал бы ей тепло своего тела, гладил красивые волосы, отводя их от ее лица, и наконец сделал бы ее счастливой?

Он отстранил Кейд с дороги – потому что в Сильване был намного более уверен, чем в Доминике, который мог испортить весь вечер, если бы Люк посмел отстранить Джейми, – и занял место на столе около Саммер. Закатив рукава, он поднял нож – и едва не отрезал палец Саммер, когда она схватила его за запястье.

– Merde, Саммер, ты знаешь, какие острые у Сильвана ножи? Вот дерьмо.

Волосы поднялись на всем его теле.

Саммер покраснела, поскольку все смотрели на них.

– Dis donc. – Доминик поднял брови. – А ведь ты никогда не кричишь даже на практикантов.

– Но Сара не делает подобных глупостей! – огрызнулся Люк, и краска на щеках Саммер стала темнее.

– Allez, – сказал Сильван. Только он один мог полностью видеть лицо Саммер с другой стороны стола. – Люк.

Люк злобно взглянул, пытаясь подавить гнев на Сильвана, который вмешался, чтобы защитить Саммер от него, от Люка. Кейд перевела взгляд с Сильвана на Саммер, и удивление во взгляде Кейд сменилось неприятной холодностью.

Досада и шокирующее сострадание поразили его одновременно. Так вот почему Саммер прильнула к нему, когда они вошли, – она рассылала всем сигналы, что она с парнем. Если у нее нет парня, то нет и защиты. Она слишком великолепна, поэтому мужчины преследуют ее, а женщины ненавидят, но нет никого, с кем она могла бы расслабиться и кому довериться. Она должна была появиться с парнем только ради того, чтобы успокоить других женщин и получить возможность подойти на такое расстояние, на котором можно разговаривать с их мужьями. Кейд была в высшей степени уверена в себе, и ее отношения с Сильваном были такими счастливыми, что Люка это раздражало. Но как только Сильван, пусть и ненамеренно, проявил доброту к Саммер – Кейд уже готова защищать свою территорию.

Вот такой одинокой и была Саммер. И Люк ничем ей не помог. Она подошла к нему в ужасе от своего одиночества и предложила многомиллионную взятку, чтобы он спас ее.

И каким же гребаным дураком он оказался!

Люк сделал долгий вдох и коснулся тыльной стороны руки Саммер.

– Ты меня напугала, – сказал он спокойно. – Прости меня. – Ресницы Саммер поднялись. На секунду ему показалось, что в ее глазах мерцает не улыбка, а что-то другое. – Мне жаль, если я причинил тебе боль, – медленно добавил он.

Что, если все это время под легкомысленной отстраненностью, о которую он бился, она была столь же уязвимой, милой и теплой, как он подумал в ту первую минуту, когда увидел ее? А когда она уставала, вся ее оборона вообще переставала действовать.

– О, не беспокойся обо мне. – Саммер отступила от своей спаржи, наполовину закончив задание, и пошевелила теми пальцами, которыми так небрежно управляла им. – Видишь? Все целы. На самом деле я беспокоилась о твоих.

Он сунул руки в карманы, пытаясь подавить всплеск эмоций, но все равно возразил:

– Я здоров. Не беспокойся обо мне.

Она упрямо поджала губы.

– Но ты хоть сам-то позаботился об этом?

Я пытаюсь, хотел закричать Люк.

– Позаботился… о чем?

– Да вот об этом! – Саммер с раздражением указала на его руку в кармане. – Она плохо выглядит! И возможно заражение. А с костяшек содрана кожа, и они опухли. Что ты с собой сделал?

– Думаю, поколотил кое-кого, – очень сухо сказал Доминик.

Люк бросил на него быстрый взгляд.

– Оказали друг другу равные почести. Заткнись, Dom.

Вот ведь избалованный ублюдок. Небось Джейми источала на него сочувствие каждый раз, когда он ударялся ножкой или ушибал пальчик.

– И стал очень неуклюжим на кухне. По какой-то неясной причине. – Судя по всему, Сильван развлекался от всей души, и Люку это было противно. В голосе Сильвана появилось сочувствие. – Горячая карамель? Ты работал с сахаром?

– У commis сломалась ложка, и карамель попала мне на руку.

Люк начал пожимать плечами, но передумал и попытался показать, что стойко переносит страдания. По выражениям лиц он понял, что ни черта у него не выходит, но был вполне уверен, что если будет практиковаться почаще, то все начнет получаться. При правильном стимуле.

– В ванной есть пластыри, – сказала Кейд, которая оставалась ангелом, даже когда веселилась. Слава богу, что Сильван женился на ней.

Люк попробовал изобразить нетерпеливое безразличие, дабы убедить женщину, которой нравилось заботиться о маленьких детях, что он совсем не собирается заботиться о себе.

– Все прекрасно.

И опять потянулся за ножом.

Рука Саммер, охватившая его запястье, вызывала дрожь во всем его теле. Неуклюжая игра сработала? Никогда, ни разу за всю его жизнь, никто не выказывал жалости к его ранам.

– Пойдем, – строго сказала Саммер.

Люк чувствовал, как горит его тело, пока шел за ней по неосвещенному холлу, и потом, когда она наносила антисептик на ожоги. Ожоги сахаром – самые частые у кондитеров – были тяжелыми, потому что прилипшую карамель, температура которой 160 градусов, не так-то легко снять, даже если опустить в воду. Мазать не следовало, но Люк все равно позволил ей сделать это. Опираясь рукой на край раковины, он стоял так близко к Саммер, что мог чувствовать запах ее волос.

– Кокосовый орех, – пробормотал он. – И тиаре.

Пальцы Саммер немного задрожали, когда она попыталась снять защитную пленку с ярко-синего пластыря, какими пользуются повара.

В голове Люка возникла картина – маленькая белокурая девочка в красивом пустом гостиничном номере воркует над мягкими игрушками-животными и перевязывает их воображаемые раны, поскольку ей больше не на кого излить свою любовь. Сердце его сжалось.

Твою мать! Да, я передумал, я буду твоей игрушкой. Собери всю свою заботу и расточай ее на меня.

Правда, даже ту крошечную часть, которую она отдавала ему сейчас, он едва мог впитать.

– Какой прекрасный аромат.

Люк приподнял толстую прядь золотых волос и вдохнул его.

Она быстро подняла голову и натолкнулась на раковину.

– Что ты делаешь?

Он решил быть честным. Главным образом потому, что у него не получалось защищать себя.

– Пробую новый прием обращения с женщинами.

Паника вспыхнула в ее глазах. Она смотрела на него так, будто он собирается сделать с ней что-то страшное.

– Если у тебя есть мечта, но каждый раз, когда ты пытаешься осуществить ее, все кончается черт знает чем, и значит, надо попробовать иначе. – Люк криво усмехнулся. – Да еще двое мужчин, у которых опыта общения с женщинами меньше, чем у кого бы то ни было, советуют мне отточить мои приемы, так что, очевидно…

Люк комично пожал плечами.

Саммер отпустила его руку – merde – и вцепилась в раковину.

– Это несправедливо.

– Я и вправду не умею обращаться с людьми, поэтому прости, что не понимаю слова справедливость. – Он большим пальцем коснулся ее такой уязвимой нижней губы, которая задрожала и открылась для него. – Жаль, что я так долго оттачивал мои приемы. У меня не так много опыта, как у тебя.

Саммер побледнела. Потом стала свекольно-красной. Затем чистосердечно улыбнулась.

– О, не волнуйся, я уверена, что когда ты попрактикуешься на женщинах столько же, сколько я на мужчинах, ты будешь изумителен.

И она ушла. Вернулась к остальным, ища у них убежища и оставив после себя улыбку, будто была чертовым Чеширским котом.

Остальные ставили тарелки на стол, когда Саммер с Люком возвратились в гостиную. Люк все еще проклинал себя. Он делал все идеально, контролируя себя во всем, так почему он наносит ей удар за ударом своим невниманием. Он едва попытался, при том весьма осторожно, позволить ей узнать о нем самую малость. Возможно, тот прежний дикий ребенок, который сидел в нем, был полон решимости разрушить жизнь Люка.

Он глубоко ненавидел каждого мужчину, который прикасался к ней. Но Люк привык снова и снова делать попытки, пока не получится безупречно. Он не мог осуждать ее. По правде говоря, он даже не мог охватить умом отвагу, с которой Саммер снова и снова отдавала свое сердце, продолжая делать попытки. Как она могла выдерживать это? А пока он думал о том, как полюбить ее и не потерять…

Он оторопел. У него появилось желание закрыться у себя в чулане, согнуться над коробкой своих детских сокровищ, которые удалось сохранить, и притвориться, что ничто драгоценное никогда не будет отнято у него снова.

Putain, вот же в чем дело, только и мог он подумать, глядя на золотую голову Саммер, пока пытался вынудить свою душу выйти из пузыря. Так вот почему Саммер так боится его. Боится всего, кроме секса.

Потому что он, Люк, может оказаться важным для нее. Может начать что-то для нее значить.

– Мама всегда говорила, что ты была милой, – обратилась Кейд к Саммер, глядя на пластырь Люка.

Саммер сбилась с шага.

– Ангельским ребенком, – засмеялась Джейми, закатывая глаза. – Я помню.

– Когда мы ездили в гости к Саммер, то на обратном пути часто говорили о ней, – сказала Кейд, обращаясь к Люку. – Мама говорила папе, что Саммер – самая приветливая девочка, и мама была готова стукнуть Сэм и Мэй за то, что они так поступают с малышкой.

Саммер напряглась.

– Мы немного ревновали, – сказала Кейд. – Я попадала в неприятности из-за того, что любила командовать, а Джейми могла, например, устроить безобразную истерику на лужайке, чтобы спасти муравейник.

– Ты и вправду любила покомандовать, – подтвердила Джейми. – А те чертовы муравьи всю меня искусали!

– Надо было внимательнее смотреть, куда ставишь ноги!

Кейд засмеялась:

– Ну, как бы то ни было, на нашем фоне ты определенно выделялась. «Такая любящая маленькая девочка, у меня сердце тает». Думаю, мама была бы не прочь удочерить тебя.

Саммер внезапно взглянула на Люка, будто он все еще держал тот огромный зонт, а она мокла под дождем. Он шагнул к ней, а она ускользнула к Джейми и Доминику. Putain. Значит, он, Люк, теперь хуже Доминика?

– Папа тоже, – сухо сказала Джейми. – Когда нам было пять лет, ни я, ни Кейд не могли анализировать P/E за обеденным столом, чтобы развлечь гостей. Впрочем, эта забава все же бесила маму.

– Я могла сделать это к семи годам! – защищаясь, сказала Кейд. Джейми закатила глаза.

Люк попытался вспомнить, что это за P/E. Что-то, связанное с акциями, потому что его брокер упоминал P/E в тех редких случаях, когда Люк позволял тому говорить с собой. Саммер могла излагать по памяти такое, когда ей было всего пять лет?

– Этим вы занимались за десертом?

Тогда многое становилось понятным.

Чистая, острая ненависть засверкала в голубых глазах Саммер. И улыбка.

– Нет, за десертом мне чаще всего было скучно. Я не очень-то увлекаюсь сладостями.

Сильван и Доминик взглянули на Люка с таким смятением и жалостью, что ему захотелось ударить кого-нибудь. Опять.

– Когда ты училась в колледже, мама слетела бы с катушек, если бы увидела в таблоидах твои фотографии с парнями, – сказала Кейд, а Сильван вздрогнул, бросил взгляд на Люка и положил руку на локоть Кейд.

Но его решительная жена, конечно, высказалась.

– Она, наверное, вмешалась бы. Похитила бы тебя и подвергла бесконечным выговорам. – Лицо Кейд стало задумчивым, когда она подумала о том, чего еще ее мать так и не успела увидеть в своей жизни. Потом Кейд прищурилась с выражением жалости и сочувствия. – И, возможно, увезла бы тебя на далекий остров и держала там, пока ты не поняла бы, как найти мужчину, который будет заботиться о тебе.

Саммер закрыла глаза.

– Вот что, Дом, – сказал Люк. – Та премия блогеров «Лучшие Эклеры в Париже». Ты подкупил судей? Или думаешь, они просто не могут дать ее мне? А тебя, Сильван, почему не было в списке? Еще не научился делать настоящую выпечку?

Такие разговоры следовало относить на счет того духа товарищества и взаимовыручки, которое возникало у мужчин, выдерживающих трудности совместной работы в безжалостных кухнях. Они искали любой повод выпустить пар, чтобы не поубивать друг друга – и они же могли создать все, что угодно, будучи сплоченной командой.

И поэтому Люк после многих лет руководства самыми жестокими кухнями – в ресторанах с тремя звездами Мишлен, в лучших отелях – без особого труда смог направить простую беседу подальше от обсуждения Саммер, особенно когда позволил им поддразнивать его.

Время шло. Во время общего разговора мужчины перешли на узкопрофессиональные темы, так как работа поглощала всю их жизнь. Женщины, перестав говорить о детстве Саммер, обсуждали… ни много ни мало, как спасти мир. Саммер забыла о себе. Разговор зашел о выращивании какао, экономической политике, правительственных налогах и сборах, о влиянии племен на политику и о мелких фермерах в Западной Африке. Саммер ничего обо всем этом не знала. Но чувствовала, о чем надо спросить, будто каждый вопрос и каждый ответ были частью сложной пятимерной мозаики, которую она собирала для Кейд и Джейми. Как только сестры Кори перестали предвзято относиться к Саммер, обсуждение стало живее, и не было пределов их фантазии, когда они планировали преобразование производства какао. Это было совсем не то, что давать деньги ее парням в начале их карьеры. Разве кто-либо из ее бывших когда-нибудь понимал, как она нацеливала их на мечту?

Теплые, счастливые женские голоса заставляли гореть его кожу. Единственная уравновешенная женщина, которую он видел в юности, Паскаль Дюран, была его приемной матерью. Ее твердые, неулыбчивые, неустанные усилия сформировать из его дикого детства нечто приемлемое для себя самой задвинули ее на край его жизни, а Бернар Дюран быстро сформировал центр. Паскаль Дюран была сухим колодцем, когда речь шла о любви, которую так отчаянно искал Люк, в то время как у Бернара Дюрана он мог – если, конечно, был достаточно беспощаден к себе и безупречен – научиться гордости. После того как он покинул свою приемную семью, звездные кухни были жестоким и часто женоненавистническим миром, в котором выжило очень немного женщин. Только когда его коллеги начали устраивать свои семейные дела и приглашать его к себе на ужины, он увидел вблизи, как мужчина и женщина могут успокоиться и расслабиться друг с другом, увидел теплоту и любовь, которые могли поднимать настроение в целой комнате.

А видела ли нечто подобное Саммер? Внезапно этот вопрос пришел ему в голову. Ее отец говорил с ней так, будто его улыбчивая красавица дочь была каким-то ужасным разочарованием. Ее родители после четырех лет редкого общения с ней задерживались в отеле всего на несколько часов, чтобы опять в спешке бежать куда-то, к более важным, чем она, вещам?

Может быть, под ее улыбкой она была такой же неуверенной, запуганной и ищущей любви, как и он сам?

* * *

Вот если бы дождь шел всегда и они укрывались бы от него в автомобиле, в комнате, под пледом, погрузившись в тепло друг друга…

Саммер прижала голову к стеклу, разглядывая пустые улицы, когда автомобиль отъехал от квартиры Сильвана. Как глупо. Следовало бы, наверное, попросить, чтобы другой автомобиль отвез Люка прямо домой.

– Значит, ты была милым ребенком? – Голос Люка, нежный и теплый, нахлынул на нее, будто темный дождь, в котором ей захотелось купаться, сняв с себя всю одежду. Но ведь она всегда хотела купаться в Люке. Он просто не подумал, что она много чего могла предложить взамен.

– Так они говорили, – сказала она, обращаясь к темным улицам.

– Они?

– Моя няня и, очевидно, Джули Кори. Думаю, моя мать тоже.

В стекле она видела отражение Люка. Он поднял руки и начал изучать ладони.

– Интересно, была ли ты чувствительной? И хрупкой? И легко ли можно было тебя ранить?

Его голос звучал как темная колыбельная, но в нем была одна странная нотка. Будто Люк пытался с большой заботливостью охватить умом нечто прекрасное, но чужеродное.

Даже огни Эйфелевой башни были погашены дождем в этот час, и она превратилась в почти невидимую тень. Саммер старалась не смотреть на нее, когда они пересекали мост Александра III.

– На самом деле я довольно сильная.

– Ты должна быть невероятно сильной, – согласился он, ошеломив ее настолько, что она взглянула на него. Он обвел пальцем вокруг ярко-синего пластыря, который она налепила ему на руку. – Но это иная сила, чем моя, и я, может быть… неправильно понял тебя. Сожалею, если причинил тебе боль, Саммер.

Ее сердце начало биться очень быстро. Она удивленно, будто отстраняясь, показала на Люка пальцем, отведя взгляд от окна.

– Кто, ты? Причинил боль мне?

Его руки сомкнулись вокруг ее бедер, и это прикосновение потрясло ее. Подняв Саммер, Люк посадил ее верхом на себя, управляя ее телом так легко, будто оно было… ничем.

– Ты и понятия не имеешь, как плохо я реагирую на отстранение, – сказал он.

Подсунув руки под ее пальто, он провел ими вверх по ее ребрам и охватил ладонями ее груди. Волна чувственности нахлынула на нее, и она задохнулась. Они были на заднем сиденье, и он просто взял ее тело, будто имел на это право. Ей захотелось застонать и потереться о него, умолять его сделать с ней все, что ему угодно.

Как же она ненавидит себя!

– У тебя, наверное, в детстве было много игрушек? – спросила она.

Он полностью охватил ее груди ладонями, лаская их гибкими, ловкими пальцами, следя за выражением ее лица. Она вздохнула и наклонилась вперед, и те же самые руки отстранили ее.

– Нет, не было. – Его резкий голос сомкнулся вокруг нее, как наручники на запястьях. – У меня почти не было игрушек, но я сохранил те немногие, что у меня были. – Его большие пальцы нажимали на ее соски, очерчивая круги, заставляя Саммер выгибаться от наслаждения. – Сохранил навсегда.

Люк пересадил Саммер на сиденье. Она смотрела на него, ничего не понимая. Что-то дикое промелькнуло в его лице, и затем его руки вылетели с быстротой молнии и застегнули ее пальто как раз перед тем, как открылась ее дверь.

Саммер посмотрела на швейцара, держащего зонт для нее, и затем назад, на Люка, но ничего не видела, будто ослепла. Люк уже выскользнул из автомобиля со своей стороны. Она неловко вылезла из машины, выпрямилась, покачнувшись, и бросила взгляд на Люка поверх крыши автомобиля.

Он оперся локтем на крышу, а дождь струился по нему.

– Думаешь, что можешь справиться с этим? – спросил он без всякого выражения.

Сердце Саммер сжалось, и ей показалось, что внутри ее что-то может лопнуть. Она подняла подбородок.

– Ровно через семьдесят семь дней я заработаю право получить у отца деньги, чтобы наладить связь на тихоокеанских островах, и отправлюсь домой, на остров, к моим детям. К моей работе. Поэтому скажи мне, чем для тебя обернется то, что кто-то навсегда останется твоей игрушкой. – Его лицо напряглось под струями холодного дождя. Волна бессильного гнева толкнула ее вперед, мимо края зонтика, и дождь заструился по ее лицу. – И у меня есть сердце, которое может быть разбито. Извини, я, должно быть, думала, что ты это знаешь.