Снег – из мороженого с полинезийской ванилью.

Эбен – из великолепного темного шоколада. Из него сделаны скалы, которые громоздятся, опираясь друг на друга, и образуют врата, манящие в потусторонний мир.

Капли крови – из четырех зернышек граната, – ведущие к эбеновым вратам.

Люк ощутил прилив адреналина, когда размещал последнее зернышко. Он должен был дать выход своему чувству к Саммер и не потерять самоконтроль, он должен был…

Алюминиевая банка скользнула по столу и остановилась перед ним. Он ошалело поднял взгляд. Саммер. Он был так погружен в мысли о ней, что даже не заметил, как она подошла.

Но она уже уходила, ускользала от него. Нахлынула паника, возникла потребность задержать Саммер, но он должен был контролировать все такие эмоции.

– Саммер.

Люк сохранил голос твердым, и она почувствовала себя пойманной, будто он набросил на нее сеть.

– Выпей это.

Саммер кивнула на банку. Люк посмотрел – спортивный напиток. Такой пьют марафонцы, чтобы пополнить электролиты. О боже. Эмоции захлестнули его, угрожая взорвать. Атомы его тела, которые Саммер уже заставила разлететься по всей вселенной, легкомысленно и счастливо закружились, чувствуя себя свободными, вольными и сияющими…

– Я думал о тебе, – сказал Люк, а Саммер вспыхнула от удовольствия и сделала шаг к нему, одновременно качая головой.

– Ты даже не знал, что я здесь.

Его сердце забилось так сильно, что получало раны, когда ударялось о его стальную броню.

– А это для тебя.

Он повернул к ней недавно изобретенный десерт Blanche-Neige. Не отвергай его. Съешь эти зернышки граната. Не улыбайся, не надо.

Саммер посмотрела на десерт. Секунду она была неподвижна – и затем ее лицо внезапно смягчилось. Она была поражена. Подойдя, она поднесла палец к снегу.

– Ты думал обо мне?

Он вдвинул ложку ей в руку.

– Хочешь узнать, какова ты на вкус? У меня в… – Это было не в голове, а сказать «в сердце» он не мог, будто приемные родители сунули ему в глотку большой кулак и удавили способность говорить. Просто смотри на это. Съешь его. Съешь то, что я не могу назвать. Оно все там. Все. Ведь ты уже съела мое сердце.

– Это… все… я? – спросила она, глядя на десерт.

Ее пальцы медленно сомкнулись на ручке ложки. Лицо Саммер выражало столь недоверчивое восхищение, что Люк не осмелился объяснить ей, что она ошибается – это не она, а он. Холод; темные врата ада; ярко горящие, теряющие надежду красные зернышки граната – все это нужно, чтобы завлечь ее в западню.

– Попробуй, – прошептал он, – и поймешь. – Его рука направила ее ложку через ванильный снег так, чтобы в то же самое время зачерпнуть зернышко граната. – Попробуй это, – повторил он и поднес охлажденную ложку к ее губам. – Оно не очень сладкое.

Насладись. И тогда перестанешь понимать, как ты вообще могла проводить жизнь, не ощущая на языке, как сладок Люк на вкус. И в конце концов ты не будешь способна прожить день без него.

Буйная радость пронзила Люка, когда она полуоткрыла губы и позволила ему вдвинуть ложку ей в рот. Он смотрел, как хлопья холода попадают ей на язык, как к нему прикасается кислый гранат. Это был шепот сладости, снег сахарной королевы. Саммер тихо застонала от изумления.

– Ты сделал этот десерт для меня?

Почему она всегда удивляется?

– Исключительно для тебя.

Что-то промелькнуло в ее лице, будто она оказалась на грани слез.

– Спасибо.

Она съела все до последней крошки, и зернышки граната, и все остальное. С каждым съеденным ею кусочком Люк становился все более голодным, пока наконец не сделал глоток спортивного напитка и чуть не подавился. Не подавился только потому… ну, потому, что она смотрела на него с восхищением, а у него было исключительное самообладание.

– На вкус как дерьмо, – ворчливо заявил он Патрику.

Они находились в холодильнике, и Люку было необходимо выразить недовольство по поводу чего угодно, чтобы обуздать себя. Чтобы не начать танцевать джигу – а он был почти готов пуститься в пляс. Прежде он не танцевал никогда, то есть не станцевал ни единого па с того момента, когда работники социального обеспечения извлекли его из метро.

– Иди ты на хрен, – ревниво ответил Патрик. – Мне-то никто не приносит спортивных напитков.

Люк пожал плечами, едва удерживаясь, чтобы не схватить бутылки со сливками и не начать жонглировать ими. Что Люк мог быть хорош в этом искусстве, отец понял как раз перед тем, как Люка отняли у него. Маленький Люк тогда пришел в восторг – для жонглирования нужно много места, и нельзя этим заниматься в глубинах метро, да еще в это время кто-то должен был протягивать шляпу, – но им с отцом так и не подвернулся случай выступить со столь особенным представлением на набережных Сены.

– А вдобавок ты такой нарциссист, – сказал ему Патрик. – Хочешь заставить ее смотреть на тебя целый день?

– Ей вроде нравится, – сказал Люк, защищаясь.

Когда он похлопал ладонью по стойке рядом с собой, Саммер казалась такой счастливой. И теперь ему удалось угостить ее разными лакомствами, и с каждым съеденным кусочком она становилась счастливее… И он тоже.

– Мне нравится, когда я устраиваю так, что она может хорошо разглядеть меня, – сказал Патрик, но Люк только рассмеялся, а Сара Лин, которая едва успела войти, застыла на месте.

Не в силах сдержать глупую улыбку, Люк помчался назад, к Саммер… и остановился. Плечи его напряглись. Одна рука скользнула в карман рабочей куртки, а усмешка исчезла. Другой рукой он на миг схватил за руку Бернара Дюрана.

– Месье.

Саммер, которая только что разговаривала, улыбаясь, с его приемным отцом, внимательно поглядела на Люка, затем сунула свою руку в тот же карман, где уже была его рука.

Ощущение оказалось странным, ничего подобного он никогда в жизни не испытывал. Он смутился, а тепло ее руки разрушало его самоконтроль. Сначала он инстинк-тивно дернулся, чуть не вырвав руку из кармана, но потом неожиданно для самого себя повернул руку, и их пальцы переплелись.

– Саммер, это мой приемный отец, Бернар Дюран. Месье, это… моя… Саммер Кори.

– Так, значит, это у вас учился Люк? – обратилась Саммер к Бернару с дружеской непринужденностью, которая показала, насколько лучше любого из них она обучена умению вести себя в обществе. – И это вы научили его делать столь удивительные вещи?

Грудь Бернара немного приподнялась. Удивительно. Саммер смогла тронуть даже его.

– У меня Люк научился только самому главному, – признался он. – Тому, как делать все точно так, как должно быть. И именно его взяли на работу в наилучшие парижские кухни, а уж потом…

Пожилой мужчина жестом показал вокруг себя. Гордость светилась сквозь его сдержанность, и для Люка это был бальзам на душу.

– Точно так, как должно быть? – Саммер бросила быстрый взгляд на Люка. – Десять тысяч раз, пока не получится идеально?

– Ну… Идеальный результат не дает права останавливаться, – поправил ее Бернар. – Так это не работает.

– Несомненно.

Саммер обратила свою улыбку к Люку, и он будто получил сильный удар в живот. Putain, вообще не та улыбка. Когда она изменилась? Глаза Саммер загорелись для него.

– Сколько лет ему было, когда вы начали его учить? – услышал он голос Саммер и немного напрягся.

– Ну, по закону никого нельзя отдать в учение, пока не исполнится пятнадцать лет, – увильнул от прямого ответа его приемный отец. – Но кое-что Люк мог делать уже и в десять.

Да уж, кое-что… пара часов работы, обычно в четыре утра. За многое он был в долгу перед своим приемным отцом, и в том числе за то, что теперь мог много работать, не слабея и не жалуясь.

– После школы? – спросила Саммер.

И Люк вспомнил, как она обсуждала со своими кузинами методы работы с какао, всегда зная, какой вопрос задать, через какую трещинку продвинуться, чтобы добраться до правды. Это умение она, должно быть, унаследовала от отца, самого успешного в мире инвестора, и сейчас применила в разговоре о жизни Люка.

Хреново, это не может привести ни к чему хорошему.

– Или до школы. – Бернар пожал плечами. – В boulangerie работа начинается рано.

Саммер живо представила себе, как это происходило. Ей опять захотелось поцеловать ладони Люка, чтобы излечить его раны. Он почувствовал ее желание всем телом. Bordel, если так пойдет и дальше, он будет бежать к ней каждый раз, когда разобьет коленку, гуляя в парке. Когда он был маленьким, его горло всегда сжимало угрюмой болью, лишь только он видел, как это делают другие дети.

Получается, что не было неправильным то первое впечатление от нее, которое у него сложилось, когда ее солнечный свет упал на его мир, растопил его, и он оказался у ее ног? Всегда все происходит именно так, как должно быть.

Бернар прервал мысли Люка:

– Я хотел поговорить с тобой.

– Я знаю, – виновато сказал Люк. – Я должен приехать повидать всех.

Бернар сунул руки в карманы. Этот жест Люк тоже перенял у него.

– И еще кое-что. – Бернар указал подбородком на офис Люка.

Люк почувствовал необъяснимую потребность утянуть Саммер за собой, но Бернар явно хотел уединиться.

– Извини, я на минутку.

Люк подвернул ей волосы за ухо, проведя большим пальцем вдоль скулы.

– Ну, – услышал он жизнерадостный голос Патрика, когда дверь офиса закрылась за ними, – удалось хорошо поцеловаться в последнее время?

Люк прислонился к краю своего стола, поскольку с этого места мог следить за Патриком, и поглядел на Бернара, ожидая услышать очередную просьбу помочь новому приемному мальчику, попавшему в беду.

Бернар молчал, не вынимая рук из карманов, будто не решался заговорить.

– Твой отец опять приходил, – наконец сказал он без обиняков.

Потребовалась минута, чтобы Люк осознал такую новость.

– Мой… отец? – Сердце Люка сжалось. Он не мог ни думать, ни чувствовать, просто падал по длинной звездной дуге. – Как… опять?

– Он и раньше иногда приезжал, когда ты был ребенком. Создавал проблемы, пытаясь вернуть тебя. Из-за него мне несколько раз приходилось вызывать полицию. Потом он долго не приезжал. Но опять появился на прошлой неделе, требуя, чтобы я сказал ему, где ты. Я не сказал, но он опять вернулся и… Думаю, он прав, поскольку тебе уже тридцать лет и ты можешь сам принимать решения. Он-то, конечно, думал, что тебе двадцать восемь, – высокомерно уточнил Бернар.

Он не знал, как трудно следить за ходом времени, если живешь за счет того, что носишь с собой. Когда Бернар взял к себе Люка, мальчику пришлось сразу запомнить, насколько важна точность – до секунд.

– И ведь он, конечно, мог бы и сам узнать, где ты. Ты ведь даже не поменял имя.

Но трудно подумать о Гугле или проверять трехзвездочные рестораны Парижа, когда ты играешь в метро на аккордеоне, чтобы заработать на еду. Интересно, отец все еще так и живет?

– Ты хочешь, чтобы я сказал ему, где тебя найти?

Сердце Люка забилось слишком быстро, и он начал терять способность дышать. Он прижал руку к списку, в котором имя Саммер было почти в каждой строке.

– Нет, – ответил Люк. Не сейчас, только не сейчас. Он счастлив. – Нет. Нет. А что значит «опять»? Как часто он приезжал?

– Иногда, – неодобрительно сказал Бернар. – Пару раз его даже сажали в тюрьму, когда он угрожал насилием, чтобы добраться до тебя, и это задерживало его.

Люк поместил руку на сердце, пытаясь закрыть, скрепить его. О боже, почему Саммер разрушила его стальную броню?

– Он был тебе ужасным отцом, Люк.

– Я знаю. – Сердце страшно болело, и он стал думать, кто бы сейчас мог набрать для него 112. – Я знаю, что ужасным, и что? Я же был с ним.

Но зато Марко обнимал Люка. Даже очень часто, пусть объятия и чередовались с затрещинами. Как мог, он обеспечивал сына, когда родная мать бросила его. И, очевидно, опять и опять пытался вернуть Люка. Зачем? Чтобы снова отправить его в метро? Чтобы он и дальше унижался, и обвинять его, когда день оказывался неудачным, и?.. В душе Люка все перепуталось так, что он едва мог справляться с собой.

Через стекло он посмотрел на Саммер. Ее брови были тактично нахмурены, пока она наблюдала за ним. Люк встретился с ней взглядом, и она быстро направилась к двери его офиса.

– Не надо ему говорить, – успел сказать Люк как раз перед тем, как Саммер открыла дверь.

Она переводила взгляд с Люка на Бернара, будто не могла решиться, и через миг очень спокойно скользнула к Люку. Ее взгляд остановился на списке, в котором столько раз было написано ее имя. Ее рука задержалась на полпути к его талии, а потом Саммер крепко обняла Люка. Простое, утешающее прикосновение. Ощущение было таким, будто звук камертона наполнил его тело прекрасной, идеальной гармонией.

– Ты в порядке? – прошептала она Люку.

Он обнял ее. Может быть, слишком крепко.

– Да. Теперь в порядке.