Сильван встретил Кэйд около кондитерской. Лаборатория уже закрылась, но магазин продолжал работать до девяти, с длинной очередью у входа.

– Тебе не кажется, что я должен вознаградить тебя? – спросил он. – Получается, что кража моих шоколадных конфет является лучшей рекламой для дела – кроме меня самого, конечно, – какая только бывала у меня прежде.

Она обиженно взглянула на него.

Сильван усмехнулся и повел ее к себе, заглянув по пути в boulangerie за свежим багетом. Кэйд наблюдала за ним. Все получалось у него с непринужденной легкостью, словно покупать багет для него так же естественно, как дышать. Что, разумеется, так и было.

– Их только что вынули из печи, – объяснил Сильван, протягивая ей хлеб.

Стащив перчатку, Кэйд накрыла багет рукой, ощутив теплоту длинного, тонкого батона через узкий бумажный ободок. Сильван отломил хрустящую и теплую горбушку и вручил Кэйд. Она с улыбкой смотрела, как он отломил второй кусок для себя.

– Нет ничего более соблазнительного, чем только что испеченный хлеб.

Он жил в конце той самой rue piétonne за ресторанчиком, где Кэйд случайно встретила его, и всего в двух кварталах от своей лаборатории.

Квартира ей понравилась. Такая же чистая и просторная, не загроможденная вещами, как его лаборатория. Но кухонные столы в лаборатории Сильван протирал гораздо чаще, чем домашние полки. Просторная, открытая свету гостиная с большими французскими окнами, створки открывались внутрь как двери, а снаружи вились кованые кружева защитной ограды. Спокойного теплого оттенка ковер сочетался с полированной гладью паркета. Диван выглядел вполне уютно, похоже, кто-то любил растянуться на нем и почитать хорошую книгу или посмотреть телевизор с плоским экраном. На подлокотнике, там, где обычно покоилась голова, даже осталась заметная вмятина, свидетельствуя, что лежавший там мог видеть перед собой балконные окна. На полочке под столиком в изголовье дивана темнел фотоальбом в коричневой кожаной обложке, с оттиском его инициалов. Наверное, кому-то пришла в голову идея хорошего подарка.

Дальше по коридору тянулся ряд закрытых дверей. Кэйд взяла фотоальбом и вернулась в кухню. Помещение оказалось просторным для одного обитателя квартиры. И оборудовано по последнему слову техники.

Сильван уже доставал продукты из холодильника – грибы, лук-шалот, завернутое в пленку мясо. Из винной стойки он взял бутылку вина. Помедлив, дождался, когда Кэйд приблизилась и прислонилась к темной гранитной столешнице.

– Это тебе. – Сильван вручил ей помятый пакетик.

– Что это?

В глазах его отразилось смущение. Сильван смущается?

– Просто милый пустячок, попавшийся мне на глаза во время перерыва на ленч. Увидев его, я сразу подумал о тебе.

Кэйд зарделась. И с опаской, словно ожидая обнаружить там бархатные наручники, открыла пакетик. И вдруг встретила веселый взгляд маленького бежевого медвежонка ручной вязки, с глазами-звездочками, вышитыми черными нитками. А из рюкзачка на его спине выглядывал еще более крошечный, такой же бежевый мишутка. Это оказалась кукла, надевающаяся на палец. Кэйд надела игрушку на палец и, улыбаясь, вытащила из рюкзачка крошечного мишку, рассмотрела его и вернула на спину медвежьей мамы. Очаровательный подарок, не отягощенный никаким смыслом. Ведь она давно выросла из детского возраста, и их отношения были далеко не детскими.

Она взглянула на Сильвана. Его улыбка стала шире, менее неловкой, словно надетая на палец Кэйд игрушка напомнила ему, почему у него возникло желание купить ее.

– И почему? – наконец спросила она.

Он вытащил деревянную разделочную доску и взял широкий поблескивающий металлом нож.

– Потому что я подумал, что такой игрушки у тебя никогда не было. Возможно, она тебе будет полезна.

– Полезна? – удивилась Кэйд, размышляя о том, что же она могла упустить из внимания, разглядывая медвежонка.

– Эта игрушка по-детски легкомысленна. Она прелестна и забавна.

Неужели после ее безответственного поведения Сильван подумал, будто ей не хватает легкомыслия? Развернув медвежонка к себе, Кэйд согнула вдетый в него палец, наслаждаясь новым ощущением игры. Да кому мог не понравиться такой оживший на пальце медвежонок? В ее жизни было так мало милых безделушек. Или он и хотел поведать ей о пользе безделья?

– Прежде я не получала таких романтичных подарков, – призналась она.

Черные брови взлетели.

– Dis, donc! – Он покачал головой, возвращаясь к разделочной доске. – Тогда другим кавалерам будет легко превзойти меня, верно?

Она пристально взглянула сзади на его черноволосую голову, на спокойный разворот широких плеч, на худощавую высокую фигуру. Неужели ему хотелось превзойти в романтичности всех мужчин? Сильван великолепно справился со своей задачей, но… этого ли на самом деле он хотел? Секс ведь не подразумевает особой романтичности.

Он намочил полотенце и принялся аккуратно протирать шампиньоны.

– Ты хочешь сказать, что тебе не дарили даже цветов?

– Конечно, дарили.

Да, ей дарили множество цветов. Самый легкий путь для знакомства с ее деньгами – прислать цветы, заказав букет по телефону.

– И никто не дарил тебе шоколадных конфет?

Кэйд рассмеялась.

– Нет. Никто и никогда не дарил мне шоколадных конфет.

– Как трудна твоя жизнь, – с сочувствием заметил он. – Вечно мечтать, чтобы тебе подарили настоящие конфеты, но ведь никто не осмелится оскорбить ими твою шоколадную семью.

В его словах, возможно, таилось зернышко правды.

Секунд пять Сильван поколдовал с ножом над грибами, потом отложил его и поискал что-то в кармане своей брошенной на стул куртки. В руке его появилась коробочка из его магазина – там обычно помещались четыре конфетки. Сильван снял крышку и протянул ей. В ней действительно разместились четыре простые, ничем не украшенные шоколадные бомбошки. Она перевела взгляд с коробочки на державшую ее широкую ладонь, сильное запястье, прямые темные волоски на мускулистом крепком предплечье. Дальше взгляд переместился на его глаза, почти такого же цвета, как шоколадная обливка конфет.

Кэйд вдруг осознала, что хотела бы сейчас просто, не отрываясь, смотреть на Сильвана. А он держал на ладони конфеты. Она провела рукой по волосам и вновь обратила внимание на конфеты. Попробовав одну бомбошку, Кэйд, естественно, узнала в таинственном и восхитительном вкусе едва уловимый коричный оттенок.

– Ну и как?

Она подумала, что он с легкостью превзошел романтичностью всех прочих кавалеров, с которыми она когда-либо встречалась или спала. Насколько легко это у него получилось? Может, это своеобразный рецепт практичной тактики его соблазнения? Стоило ли ей вообще беспокоиться, если у Сильвана имелась столь обширная практика, или лучше просто наслаждаться моментом?

– Тебе понравилось? – Он закрыл коробочку. – Сегодня я поэкспериментировал с новыми вкусами. С этим рецептом надо еще поработать.

– Нет, – возразила Кэйд. – Не надо ничего дорабатывать.

Он был безупречно и естественно идеален. Именно идеален.

Она отвернулась и посмотрела на фотоальбом. Какими могли быть более личные фотографии Сильвана, не те, что печатались в журналах? Сильван протянул руку, словно хотел отобрать альбом. Но жест остался незавершенным, и внимание владельца вновь переключилось на луковки. Он измельчил шалот так тонко и быстро, что Кэйд даже испугалась, что он порежет себе палец. Сильван положил лук в сковородку и хотел вытереть пальцы о фартук, потом, вспомнив о его отсутствии, воспользовался джинсами.

Кэйд смотрела на его длинные, тонкие пальцы и мечтала, чтобы они гладили ее волосы, смахивали какую-то крошку с ее щеки.

– Кто сделал его для тебя? – спросила она, кивнув на фотоальбом.

– Ma maman, – ответил он.

Упоминание о матери заставило Кэйд вздрогнуть от мысли, что эта женщина могла вдруг появиться из-за открывшейся двери одной из комнат.

– А где живет твоя мама?

– Несколько лет назад, после выхода на пенсию, они с отцом переехали в Прованс.

Кэйд облегченно вздохнула. Она принялась листать страницы, с улыбкой разглядывая снимки беззубого малыша и мальчика лет пяти с перепачканной шоколадом физиономией – под этим снимком его мать написала блестящими серебристыми чернилами: «Доброе знамение». Видимо, этот фотоальбом отражал основные вехи его жизненного пути. Кажется, он был любимым ребенком. Она присмотрелась к его фото в подростковом возрасте. Сильван не принадлежал к тому типу мальчишек, которые рано расцветают. В семнадцать лет он был долговязым и нескладным, челка скрывала глаза – она скользнула взглядом по гладким волосам его нынешней удлиненной стрижки и улыбнулась. Правда, теперь Сильван стригся у хорошего парикмахера, но длина осталась такой же. Ему по-прежнему нравилась романтичность или чувственность удлиненных волос. С той фотографии на нее смотрели слишком большие, распахнутые глаза юноши с прыщавой кожей. Перед камерой Сильван держался смущенно и застенчиво. И сейчас опять, заметив, что она размышляет над пойманным фотоаппаратом моментом, он выглядел таким же смущенным и застенчивым. Нож лег на стол, пальцы потянулись к уголку альбома, но потом рука отдернулась, словно он решил не скрывать от нее свое прошлое. Кэйд усмехнулась, увидев, что он отвернулся и сосредоточился на кулинарном процессе.

– В детстве ты тоже ел слишком много шоколада?

– Шоколад не вреден для кожи, – с раздражением произнес Сильван. – Этот миф уже развеян.

– Я знаю. Мы финансировали подобные исследования.

Она перевернула очередную страницу. Мать, похоже, сфотографировала его на домашней кухне – тесное помещение с кухонным столом, покрытым темным линолеумом, – в окружении полного шоколадного хаоса. На этом снимке он склонился над своей работой с таким же сосредоточенным выражением лица, с каким по-прежнему трудился в нынешней лаборатории. Точно таким же был даже угол наклона его головы с красивой линией подбородка.

– В юности ты был сообразительным и чертовски привлекательным.

Ботаником, конечно, но увлеченным кулинарией, а не математикой или компьютерами. Она не сомневалась, что застенчивые одноклассницы обожали Сильвана, а он их не замечал.

– Я не отказалась бы пококетничать с тобой.

– Нет, отказалась бы.

– Могла бы согласиться, – усмехнулась Кэйд. – Мне всегда нравились мужчины, способные творить чудеса из какао.

Это была правда. Одного воспоминания о нем, потрясающе красивом, отстраненном и напряженном, полностью сосредоточенном на магическом котле с шоколадной массой, было достаточно для того, чтобы взыграли гормоны, и ей отчаянно захотелось познать его, почувствовать его близость. Даже сейчас, несмотря на отсутствие шоколадной магии, Сильван был очень красив, хотя всего лишь был сосредоточен на приготовлении соуса из красного вина. Вернее, был бы очень хорош и просто неотразим, если бы перестал хмуриться.

– Да, я заметил, – сухо отозвался он.

Так, и что бы это могло значить? Ничего хорошего в любом случае.

– Знаешь, я вообще не ходила на свидания с мужчинами, которые знали бы о шоколаде больше меня, – произнесла Кэйд, пытаясь перевести разговор на другую тему.

Его брови поднялись, и он искоса взглянул на нее, наконец соизволив уделить ей внимание.

– Это правда, – добавила она.

– Ты думаешь, что знаешь о шоколаде больше меня? – уточнил Сильван.

Вероятно, она действительно знала больше о некоторых аспектах производства шоколада. Но отчаянно нуждалась именно в его познаниях и… отчаянно жаждала самого творца.

– Я знаю, как продавать его, – дерзко заявила Кэйд.

– Ты знаешь, как продавать его… то есть знаешь, много ли людей пожелают заплатить за него деньги? – Он махнул рукой в сторону ее лежавшей на столике сумочки с таким видом, словно там находилась мышеловка с жирной дохлой мышью.

За тридцать три цента в «Уол-марте».

– Да, например, по доллару за штуку, – ответила она.

В кинотеатрах их продают за один доллар. И в автоматах аэропортов. Сильван покачал головой с таким видом, словно его не переставали удивлять людские вкусы.

– Понятно, что взять с американцев. Ладно… Ты знаешь, как продать его за доллар американцам. А как продать его парижанам по сотне евро за килограмм?

Или около четырех долларов за унцию. При таких расценках их «Шоколад Кори» мог бы продаваться по двенадцать баксов за штуку.

– Разумная цена составляет три доллара за плитку шоколада, – заметила Кэйд. – Достаточная, чтобы люди осознали необычное качество продукта, но достаточно умеренная, чтобы могли позволить себе купить его.

Сильван выглядел обиженным. Невежливо расстраивать человека, который готовит тебе ужин.

– С моим именем, – проворчал он. – Dans les supermarchés…

Сильван посмотрел на выкипающее вино, будто вдруг усомнился, нужно ли заканчивать приготовление ужина для такой нахалки.

– А почему бы и нет? Разве массовая доступность может погубить твои таланты?

Судя по выражению его лица, именно такую возможность он и предполагал.

– У тебя намерения шоколадной анархистки!

Кэйд улыбнулась, обрадованная таким определением. Ей захотелось поделиться им со своим дедом. Джеку Кори понравилось бы, если бы его назвали шоколадным анархистом. Сильван покачал головой, но когда выкладывал на тарелки стейки, уже улыбался. По квартире витали соблазнительные запахи жаренного в красном вине мяса с луком-шалотом. Светлый и теплый дом; на улице темно, а оконные стекла поблескивали мелкими каплями дождя. Сильвану наконец удалось отвлечь Кэйд от рассматривания фотоальбома – милого подарка от матери. Хотя ему надо бы запомнить, что на время свиданий с красотками лучше убирать этот предательский альбом с его подростковыми снимками. Тем не менее он чувствовал себя счастливым.

Приготовить вкусную еду для красотки, которая превращалась в его руках в пылкую страстную любовницу, сидеть с ней в уютном теплом доме в холодный, дождливый вечер. Она обожает его конфеты, и он всегда сможет удержать ее, выложив на ладонь милой шпионки приманку.

Они могли поужинать, выпить, поспорить, лечь на диване, почитать, уснуть. Проснуться утром или ночью. Сильвану нравилась такая перспектива. Он жутко устал после напряжения последних суток и очень хотел спать. Но если Кэйд устроится рядом с ним на диване, такая доверчивая и соблазнительная, и прижмется к нему, то уснуть он не сможет. В общем, все хорошо. В этом вечере плохо только одно – то, что он закончится.

Они сели за стол, и Сильван налил вино в бокалы.

– Тебе понравилось «Сух-мо»? – внезапно спросила Кэйд.

– Что?

– «Сух-мо». Ну, та вкуснятина… шоколадная фантазия в крекерах, которую я оставила тебе прошлой ночью.

Наверное, под вкуснятиной подразумевалась та подгоревшая стряпня. Правильнее назвать бы ее «Больной фантазией».

– А что в ней особенного? – поинтересовался Сильван.

Уж не подложила ли она туда яда? Может, теперь удивляется, почему он не умер? Или проверяла его, пытаясь понять, не похитил ли кто-нибудь настоящего Сильвана Маркиза, подменив самозванцем? Не могла же она на самом деле подумать, что ему понравится подгоревшая стряпня со сладким молочным шоколадом!

– Это одно из тех забавных угощений, которые мы в Штатах обычно сами готовили в детстве. Так тебе понравилось?

Боже милостивый! Ее глаза лучились надеждой. Сильван размышлял, как бы ему дипломатично сказать, что он не оценил вкуса ее подарка.

– Я понимаю, почему детям это нравилось. – Не его будущим детям, конечно. Сильван надеялся привить им более изысканный вкус.

– С печеньями не повезло. Мне не удалось найти крекеры Грэма, – сказала Кэйд. – И вообще, остывшее пирожное не так вкусно. «Сух-мо» надо есть, когда зефир горячий и вязкий, а шоколад расплавлен.

Сильван попытался скрыть отвращение.

– При случае я покажу тебе, как их готовят, – добавила она.

Он молча кивнул.

– Ты сам увидишь. Это так интересно.

Приятно, что Кэйд строит планы на их совместное будущее. И если он будет осторожен, то сумеет отвлечь ее от перспективы липко-зефирного будущего.

– А камин у тебя в рабочем состоянии? Я могу показать все прямо после ужина.

– Искусственное пламя, – произнес Сильван. – В Париже запрещено использовать открытый огонь. Кое-кто иногда нарушает этот запрет, но у меня перекрыт дымоход.

На лице Кэйд отразилось разочарование, но вскоре она опять оживилась.

– Но я, может, у тебя есть… – Она запнулась, начала жестикулировать, пытаясь заменить неизвестное слово наглядным изображением предмета. – Что-то типа свечки для подогревания кастрюль с фондю?

– У меня нет зефира и сухих крекеров.

Так же, как «Плиток Кори», избави боже, хотя у нее в сумке наверняка найдется хоть одна. Она ведь обязана всегда иметь их при себе.

Кэйд нерешительно посмотрела на темное мокрое окно и расправила плечи.

– Мы можем выйти и купить нужные ингредиенты, – сказала она. – Чуть дальше по этой улице есть магазин.

В ней сочетались качества питбуля и симпатичной музыкальной неваляшки. Так же непредсказуемо замирала и вновь начинала играть. Она стиснула зубы с видом обиженного ребенка, которому вечно запрещали шалить. А Сильван ведь даже не выразил недовольства. Кэйд стискивала зубы и при мысли завладеть его шоколадными рецептами, и раз уж он ими владеет, то надо воспользоваться всеми имеющимися у него преимуществами. Ее жизнерадостность выглядела эротично. Возбуждающе. Ему сразу захотелось поцеловать ее, заодно проверив, сможет ли поцелуй отвлечь Кэйд, чтобы спасти его от снятия пробы с липкого зефира и расплавленной плитки «Шоколад Кори», сплющенных между двумя крекерами.

– В следующий раз, – произнес Сильван и увидел, как сверкнули ее синие глаза.

У него в запасе имелось еще множество шоколадных приманок для таких одержимых красоток.

Кэйд положила в рот кусочек стейка и на мгновение закрыла глаза с тем же выражением лица, какое он заметил в момент поедания ею ravioles du Royan.

– Восхитительно, – пробормотала она.

Сильван попытался скромно потупить взор, но ему не раз говорили, что скромность не относится к числу его достоинств.

– Пустяки. Просто un petit truc.

– И вино идеально.

Взяв бутылку, Кэйд взглянула на этикетку, совершенно примитивную, вероятно, предназначенную для юного племянника какого-нибудь знакомого vigneron.

– Откуда у тебя такое чудесное вино?

– Когда я навещаю родителей, мы гуляем по разным крошечным виноградникам. Я хотел бы…

Он едва не сказал: «Я хотел бы показать их тебе в скором времени», но если они не могли пока уверенно говорить даже о следующей встрече, то он совершил бы ошибку, предположив, что через пару месяцев они поедут вместе на юг навестить его родителей. Кэйд помогала руководить компанией, которая зарабатывала более тридцати миллиардов долларов в год. И сейчас просто приехала сюда в отпуск.

– Non, attends, по-моему, эта бутылочка от месье Жака.

Она удивленно посмотрела на него. Он обожал ее синие глаза. От каждого ее взгляда Сильван испытывал возбуждение во всем теле, физиология подавляла разум, и ему хотелось заключить Кэйд в объятия.

– Это один человек, который стучится в мой дом каждую осень и предлагает заказать партию вина с мелких виноградников.

– То есть какой-то человек просто заходит к тебе и предлагает купить вино, произведенное на маленьком, никому не известном винограднике? Неужели правда?

Для него это, видимо, в порядке вещей. Тот месье Жак знал, какие у него простые и несколько наивные предпочтения. Сильван la bonne poire?

К сожалению, эта квартира не обеспечена большим cave. В прошлом году Жак уговорил его заказать так много, что ящики пришлось ставить в спальне. Чтобы хоть немного освободить жилое пространство, Сильван подарил пару дюжин бутылок своим служащим на Рождество.

Сквозь ее бурную радость пробивались иные чувства, переходящие в странное и задумчивое томление или чувственную жажду, и ему захотелось, чтобы эти чувства она испытывала именно к нему. Если бы Кэйд жаждала его, то он мог встать из-за стола, забыв об ужине, и удовлетворить ее желания прямо сейчас. Господи, быть желанным с такой страстью…

– А как ты думаешь, выгодно ли будет поставлять «Шоколад Кори» на европейский рынок? – неожиданно спросила Кэйд.

Неужели в этом крылась причина ее влечения к нему, ее томления и желания? Деловой подход к жизни никогда не покидал ее? Наверное, подумал Сильван. Ведь и его не оставляли мысли о шоколадных изысканиях.

– Нет, не выгодно, я надеюсь, – ответил он.

Кэйд прищурилась, и взгляд стал холодным.

– А я уверена, что европейцам мог бы понравиться шоколад высшего качества с твоим именем.

– Когда им хочется чего-то подобного, то они знают, где это найти.

– Плохо, если «Марс» завоюет весь европейский рынок. Или «Тотал фудс». – Она вздохнула. – И я знаю, что в этом плане желания у нас с отцом совпадают.

Сильван положил в рот большой кусок стейка, сочтя, что набитый рот лучше всего избавит его от необходимости высказывать свое мнение по поводу борьбы между компаниями Кори и «Тотал фудс» за вкусы его соотечественников.

– С тем же успехом мы могли бы продать страну «Макдоналдс» и покончить с ней, – пробурчал он, подумав: «Черт побери, кусок оказался недостаточно большим». – Ты же не хочешь, надеюсь, заставить французов полюбить плавленый сыр?

Она скрипнула своими безупречными зубками и сердито взглянула на него.

– Лучше я посоветуюсь с Кристофом. Уверена, что у него появятся кое-какие полезные для нас идеи.

– Знаешь, если тебе захочется обвинить кого-то, кроме себя, в возникновении скандальной истории Похитительницы Шоколада, то могу подсказать, что именно Кристоф в своем блоге с удовольствием распускает слухи о личной жизни людей, – произнес Сильван, мысленно добавив: «И присваивает себе чужие фантазии».

– Да, но он – славный парень. Забавный.

Сильвана охватило раздражение.

– К тому же сообразителен, понимает, чего хотят европейцы, и поможет мне, если я попрошу его, – заметила Кэйд.

– Да уж, тут я тебе не помощник, – твердо заявил Сильван.

Он представил, как хватает Кристофа за грудки и трясет. Нет, лучше послать ему коробку отравленных конфет, а потом наблюдать, как он внезапно свалится со стула. И предпочтительно умрет, корчась от боли, медленной мучительной смертью. Достойная месть.

– Кристоф – слабовольный подпевала, – усмехнулся Сильван. – А у меня высокие требования.

– Может, мне следовало бы просто выкупить чью-нибудь фирму? – задумчиво, словно размышляя вслух, проговорила Кэйд. – Так считает мой отец. «Валрону», например. Это могло бы стать более выгодным.

– В каком смысле?

Сильван понимал, что ему следовало бы держать язык за зубами, но даже ради ее пылкой страсти, ради их близости не мог продать свою душу и душу своей страны.

– До какой ущербности ты хочешь довести вкусы моей страны? – Он махнул рукой в сторону ее сумочки, где лежал «Шоколад Кори».

Кэйд нахмурилась, опустила голову и потерла задумчиво нахмуренный лоб. Она выглядела усталой и печальной. Вновь появилось ощущение хрупкости. Но Сильван не мог помочь ей. Не мог, не собирался помогать ей понимать, как завоевать французский рынок каким-то массово произведенным шоколадом, своего рода незаконнорожденным отпрыском его здешнего мастерства, его души.

– И вообще, зачем тебе это нужно? Разве у вас недостаточно денег?

Кэйд промолчала. Ей не хотелось говорить ему о своих причинах.

Почему женские головы вечно забиты дурацкими проблемами? Неужели нельзя просто наслаждаться приятным вечером?

– Хочешь, чтобы я сбегал и принес немного зефира и печенья?

Ее лицо прояснилось. Отвлекающий маневр сработал. Хотя бы подумала, что он принес в жертву собственный вкус.

– Показать тебе, как готовить «Сух-мо»?

– Конечно.

Такой уж он простофиля. Увы, ему очень нравилось смотреть, как Кэйд улыбается. Вот так Сильван Маркиз, известный как лучший шоколатье Парижа, оказался вдруг втянутым в приготовление «Сух-мо» из зефира, печенья и дешевого массового шоколадного батончика, которыми его не удавалось соблазнить с трехлетнего возраста.

Господи, но зато какой счастливой становилась Кэйд! Они устроились на полу возле камина, где она установила металлический ковшик, – убедила его, что «Сух-мо» надо готовить, сидя на полу. Кэйд напоминала восторженного ребенка, с гордостью показывающего пастельный эскиз какой-то искривленной смешной рожицы самому Леонардо да Винчи.

Роль да Винчи, разумеется, отводилась ему, поскольку Сильван приравнивал свои шоколадные творения к художественным шедеврам великого Леонардо.

Однако ему удалось избежать пытки и не снимать пробу. Кэйд с ликованием слепила две печенины расплавленной зефирно-шоколадной массой, а когда поднесла первый «шедевр» к его губам, он не выдержал и начал целовать счастливую кулинаршу. Они и так уже сидели на полу, поэтому прилегли на ковер, где Сильван припал к ней, опираясь на локти, и… оказалось, что сил у него гораздо больше, чем он думал.

Когда Кэйд вновь вспомнила о горелке под ковшиком в камине, огонь в ней уже потух. Мысленно Сильван поздравил себя. Но самодовольство скоро исчезло.

Лежа на жестком ковре, с крошками печенья, прилипшими к его голой спине, Сильван поглаживал шелковистые волосы Кэйд, ощущая приятную тяжесть головы на своей груди, и рассматривал белый лепной потолок. Он чувствовал ее глубокое ровное дыхание, возможно, с легчайшим намеком на дамское посапывание. Ему следовало бы сиять от счастья, все в порядке с его миром, но после бурного секса наступило опустошение.

Кэйд любила заниматься с ним сексом. Она любила его шоколад. Сильван сомневался, что ее хоть немного заботили какие-то другие ценности его жизни, правда, эти два аспекта имели для него важное значение.

И главное, он готов смириться с этим. Остальное его мало волновало. Сильван стремился сделать свой шоколад неотразимым; и не собирался жаловаться на то, что в награду за труды ему может достаться Кэйд Кори со всеми ее достоинствами и недостатками.

Сложность заключалась в том, что ей даже не нужно покупать обратный билет. Она могла просто запрыгнуть в свой частный самолет в ту самую секунду, когда решит, что пора домой. А это ведь должно случиться очень скоро. Потому что Кэйд приехала в Париж с деловым визитом.