Доминик крутил в пальцах маленькую овальную шоколадную конфетку с начинкой. Она была твердая, но не такая твердая или холодная, как мрамор, и уже начинала таять в его пальцах. Под его рукой на мраморной столешнице лежала маленькая горка конфет. Гладкие, плотные, темные – само совершенство. Как мог он сделать такой шоколад, последний кусочек которого отрицал всю легкость первого, отказываясь плавиться на языке?

Он мог назвать этот шоколад «Жем», и смысл поймет лишь горстка людей. Но это будут самые важные люди.

Если он изготовит для нее превосходный шоколад, станет ли она больше ему доверять? Позволит ли раздеть ее при свете дня? Уткнется ли лицом в его грудь, поведает ли какие-то детали из своей жизни, к которым не хотела возвращаться? И что ты будешь делать с этим знанием, идиот? Подпитывать свой страх, чтобы крепче держать ее в своих руках и надежнее оберегать?

Кстати, о доверии… Он потер затылок.

– Месье, прошу прощения… – окликнула его Гийеметта, поднявшись на верхние ступеньки винтовой лестницы. – Тут вас спрашивает Джеймс Кори.

Он заморгал, ничего не понимая. Между Джеймсом и Джейми, в устах Гийеметты, разница была еле заметна, а фамилия Кори совершенно сбила его с толку.

– О-о, – сообразил он. – Неужели клан Кори до сих пор пытается купить мое имя, чтобы написать его на своем шоколаде? Что, неужели Кэйд бросила Сильвана? – спросил он с надеждой.

Нет, постой, неужели он на это надеялся? Ему нравилось смотреть на страдания конкурентов, но если Сильван снова направит свое внимание на Джейми…

– Он не сказал, месье.

Доминик прищурил глаза.

– Ладно, пошли его наверх. – Возможно, сейчас он покончит кое с чем неприятным. К тому же как это заманчиво: он пользуется спросом, и у него есть возможность выбора, он может от чего-то отказываться. Все это так не похоже на то, как он начинал свою жизнь!

– Он не очень молод, – намекнула Гийеметта.

Что? Ах да, ступеньки. Доминик вздохнул и потрогал твердые маленькие овальчики шоколада.

– Сейчас спущусь.

Седовласому господину, созерцавшему витрины, было далеко за семьдесят, но он выглядел бодрым, не хромал и обходился без трости. Ростом значительно ниже Доминика, он тем не менее держал себя так, словно мог купить его с потрохами – достаточно лишь одного щелчка пальцами. Сходство с Кэйд Кори было поразительным.

Он не мог обращаться со стариком так же агрессивно, как с Кэйд, чтобы выгнать его, поэтому вежливо протянул ему руку.

– Чем могу вам служить, месье?

Голубые глаза взглянули на него, и по спине Доминика пробежали мурашки – у него даже забрезжила некая догадка. Что-то такое в глазах… Их энергия? Их возраст, глубокие морщины вокруг?

– Не знаю. – Французский у старика Кори был ржавый, отягощенный акцентом, каждое слово он тщательно выговаривал. – Я хотел взглянуть на вас.

Доминик вскинул брови, не понимая, почему он должен позволять этому старику или кому-то другому его рассматривать. Разве что, черт побери, потому что тот был почти втрое старше его.

– Посмотреть, из чего вы сделаны. – В глазах старика сверкнуло лукавство. – Не думаю, что вы позволите мне взглянуть на вашу кухню, верно?

– Я даже позволю вам купить по образцу всего, что у меня есть, взять домой и там определить состав, – добродушно обезоружил его Доминик. – Так поступают все шоколатье и кондитеры Парижа.

– Значит, вам нечего прятать? Нет ничего ценного? – с подвохом спросил старик.

Доминик осклабился, обнажив край острых зубов.

– Все вот тут. – Он постучал себя по груди.

Джеймс Кори хохотнул.

– Хорошее место для хранения. – Он подошел к лестнице и положил на перила руку, покрытую коричневатыми пятнышками. – Конечно, тут тоже может подстерегать опасность: бывает, что сердца крадут. – Он внимательно посмотрел на собеседника.

– Свое я больше не храню у себя, – засмеялся в ответ Доминик.

Старик изучал его долгим, пристальным, странно знакомым взглядом.

– Вы вполне уверены, что храните его в надежном месте, так ведь?

Доминик перестал улыбаться.

– Вы уверены, что персона, которая его хранит, не собирается улизнуть с ним в местность с каким-нибудь другим климатом?

Старый ублюдок. Беспокойство сдавило его легкие. Доминик сопротивлялся этому со всем своим высокомерием, старался говорить безапелляционно.

– Ну, я сомневаюсь, что она попытается украсть мое имя, а с ним и мои секреты.

«Его имя! «Жем Ришар», – промелькнуло в его мозгу с неожиданной, жестокой красотой – луч света, обрамленный осколками стекла.

Он сделал вдох, пережидая. Он переносил и более жестокую боль, чем эту мечту, построенную на песке…

Брови старика изогнулись. Он начал медленно подниматься по лестнице. Да, перед лицом Доминика была не попка Джейми, вид этого зада не вдохновлял, но, что делать, надо было подниматься следом за стариком. И в случае чего быть готовым его поддержать.

Слава богу, хватать старого миллиардера за задницу не пришлось. Джеймс Кори уверенно одолел подъем.

И он улыбнулся с искренним восхищением, когда шагнул в просторное, сияющее помещение, с распахнутыми в весенний день огромными окнами и сверкающими мраморными столешницами.

– Превосходно, – произнес он с сильным американским акцентом и повторил: – Превосходно! Тут нельзя делать реальные деньги, но я догадываюсь, что вы не прочь заработать.

– Я обойдусь, – отреагировал Доминик с некоторой резкостью. На его личном счету нет ни миллиардов, ни даже миллионов, но ему и так неплохо, спасибо. Ведь он стартовал совсем недавно. И каждый день получает письма по электронной почте с просьбой открыть бутик в Токио или Нью-Йорке.

– Вы покажете мне ваше хозяйство? – спросил миллиардер, доказав, что, как и его внучка Кэйд, он абсолютно неделикатен, самоуверен до нахальства. Будь он лет на тридцать моложе, Доминик отказал бы ему. Но разве мог он отказать человеку преклонного возраста?

– Если угодно, к вашим услугам. Вы знаете что-нибудь о том, как делают шоколад?

Бывший глава крупнейшей на планете шоколадной компании сощурил глаза.

– Вы, парижские шоколатье, иногда бываете невыносимыми.

– Я имел в виду настоящий шоколад, – поправился Доминик, вовсе не намеревавшийся обижать старика.

Голубые глаза сощурились еще сильнее. Доминик кашлянул.

– Шоколад, хороший на вкус.

Старик фыркнул и что-то пробормотал об отсутствии здравого смысла у внучки.

Доминик усмехнулся.

– Нельзя винить Кэйд, что она выбрала Сильвана. Она просила меня, но я не снизошел.

Взгляд старика сделался колким. В глазах его сверкнул дьявольский огонь.

– Не снизошел до… Кори?

– Попробуйте, – мягко проговорил Доминик, протягивая ему шоколад. – Тогда вы поймете.

Миллиардер раздраженно посмотрел на подношение. Потом откусил чуть-чуть, и его раздражения как не бывало, взгляд стал мягким, даже голодным.

– Дымок, – пробормотал он. – Шоколад с дымком. Знаешь, малыш, возможно, ты мне понравишься.

Доминик с досадой поставил на стол поднос с шоколадом. «Возможно… понравишься»…

– Вон там через пару домов бакалея, там продают карамельки, если вы любите всякую дрянь.

– Что ж, возможно, и не понравишься, – хмыкнул старик, и Доминик был приятно удовлетворен. Он любил злить людей, особенно тех, кто считал себя вправе оценивать его персону. Старик доел вторую половинку шоколадной плитки и облизал с большого пальца маленький темный след.

Что ж, Доминик, возможно, и сможет с ним ладить.

– Что это? – Джеймс Кори подошел к шоколадной глыбе, из которой Дом вырезал скульптуру. – Вы отказались от своего замысла? – Опять тот же резкий колючий взгляд.

Доминик слегка осклабился, что должно было означать улыбку.

– Я ни от чего не отказываюсь. Но до Экспо есть еще время, а у меня много других важных дел, помимо работы над скульптурой. – Плюс к этому глыба шоколада пугала его до смерти – уж больно сложным и амбициозным был замысел. Всякий раз, когда Доминик пытался поработать над ней, он убеждался, что сглазил себя и ему лучше заняться чем-то менее грандиозным.

Миллиардер разглядывал грубо высеченные складки на будущем изображении, пытаясь понять, что должно получиться в итоге.

– У нас, у Кори, много денег, – сказал он.

– Да, и знаете, что было бы замечательно? Если бы вы потратили некую сумму, поставив имя Сильвана Маркиза на часть дерьмовых плиток, которые вы продаете в супермаркетах по всему миру. – При мысли об этом его наполнила радость. – Вот это было бы великолепно.

Во взгляде Джеймса Кори смешались задумчивость и удивление.

– А вы сами не хотите денег?

Честное слово, почему в последнее время все пытаются его купить? Сначала Кэйд Кори, затем Джейми, и вот теперь этот богатенький старикан. Неужели он выглядит таким покладистым?

– Почему бы вам для начала не сказать мне, что вы хотите у меня купить, и тогда я скажу, хочу ли я ваших денег.

Прямой, проницательный взгляд старика со скрывавшейся на дне глаз усмешкой показался ему до странного знакомым. Этого ему только не хватало! Какой-то там миллиардер, слишком старый для того, чтобы дать ему по шее, шляется по его лаборатории и держит себя так, словно Доминик для него – объект какой-то непонятной шутки.

– Как я слышал, вы любите играть с весьма дикими вкусовыми оттенками, – проговорил Джеймс Кори так подчеркнуто небрежно, что Дом насторожился. Вот она, цель визита. Несколько миллионов за его имя на какой-то продукции, где скорее всего будет арахис. Доминик зашел в своих экспериментах довольно далеко, но даже он никогда не добавит в шоколад арахис.

– Вы когда-нибудь думали о шпинате?

– О шпинате? – Да, арахис хотя бы был трудной задачей. – Вы хотите заплатить мне, чтобы я положил в шоколад шпинат? Это скучно! Заплатите какому-нибудь химику, и он это сделает.

– Скучно? – Казалось, Джеймс Кори был уязвлен. – Вы хотите сказать, что сделать это вам не по силам?

– Я хочу сказать, зачем мне это делать? Это крайне неинтересный вкус. Я использую шоколад не для того, чтобы прятать другие оттенки вкуса. Я использую другие оттенки вкуса, чтобы подчеркнуть вкусовое многообразие шоколада.

– Я уже обращался к химикам с этим вопросом. – Джеймс Кори потер пальцами переносицу. – Они ничего не могут. – При виде его нараставшего раздражения Доминик почувствовал себя лучше. – Я невысоко ценю людей, которые заявляют, что они могли бы сделать что-то невозможное, если бы захотели взять на себя такой труд.

Дом смерил его удивленным взглядом.

– Поверьте мне, в списке невозможных вещей, над которыми я сейчас работаю, шпинат стоит даже не на первой странице. Во-первых, тут нет ничего невозможного, но и если бы это было так, я не понимаю, почему должен спешить выполнять каждое невозможное предложение, какое придет вам на ум.

– Что, есть и другие невозможные для вас вещи? – хитро подхватил старик. – Какие, к примеру?

– Не ваше дело.

«Быть чьим-то солнцем. Быть для нее совершенством».

– И они стоят больше двадцати миллионов долларов? – Голубые глаза блеснули.

– Да, черт побери. Но если вы надумаете заплатить мне двадцать миллионов долларов, чтобы я смешал для вас шоколад со шпинатом, я это сделаю. – Это займет у него скорее всего час-другой и будет так же легко, как поковырять пальцем в носу, по сравнению с другими проблемами. Возможно, Джейми будет любопытно посмотреть на это. – Только не ставьте на это изделие мое имя.

Джеймс Кори сложил удивленную мину.

– Двадцать миллионов – без права использовать ваше имя? Однако вы высокого мнения о себе, верно?

Что ж, он пытался высоко себя ценить.

– Вы первый начали торговаться.

Чудаки эти миллиардеры. Что оставалось делать ему, Доминику? Снижать ставки до реальной цены?

– А если я захочу еще что-то за двадцать миллионов? – Глаза старика снова странно блеснули, словно глаза Сатаны в пустыне. – Если я попрошу вас соблазнить мою внучку и увести ее от Сильвана Маркиза?

Доминик внутренне остолбенел, потом усмехнулся. Еще один человек, ненавидящий Сильвана! Как сладко узнать, что парень, женившись, попал в семейку почище той преисподней.

– Ну извините, что я не могу вам помочь, но мысль сама по себе приятная. Удачи вам в этой затее.

«Это ему еще пригодится, если он захочет что-то вырвать из стальной хватки Кэйд».

– Почему вы не хотите помочь мне? – Ехидный взгляд. – Это что, невозможно?

Старикан начинает серьезно его раздражать!

– Вероятно, вы ошибочно принимаете меня за кого-то другого. Я Доминик Ришар, а не ваша проститутка. Я работаю с шоколадом. У меня есть подружка. – От волнения у него участилось дыхание. Подружка – это что-то постоянное, прочное. А не случайная знакомая, которая может исчезнуть, если он как-то не так моргнет. – Ваши двадцать миллионов не стоят ни одной из этих вещей.

Джеймс Кори положил руку на мраморную столешницу, словно это он был хозяином, и впился в Доминика долгим, испытующим взглядом.

Доминик недобро обнажил зубы в очередной попытке улыбки.

– Трудно жить, если нет ничего более ценного, чем деньги?

– О-о, у меня есть пара вещей, более ценных, – серьезно ответил старик. – Две или три. Но я всегда стараюсь действовать наверняка. Очень неприятно, когда с моим сокровищем кто-то другой обращается как с дешевой игрушкой.

– Ты не думала о том, что тебе пора перейти к оседлой жизни? – спросил дедушка Джек.

Джейми чуть не выпрыгнула из собственной кожи. Что говорило о многом – она только что пришла с еженедельных физиотерапевтических процедур и очень устала. Они сидели в суперроскошном ресторане возле Елисейских Полей. Блюда от шеф-повара Люка Леруа, обладателя трех мишленовских звезд, таяли словно снег на ее горячем, усталом языке. Она предпочла бы сидеть в салоне Доминика, но не решилась пойти туда с дедом. Вот они и были сейчас в другой части Парижа, ели десерты, в которых лед соприкасался с огнем и рождал весну. И это стоило больше пятидесяти евро на каждого, мизерная частица в бюджете деда, хотя такая цена все равно вызвала у него возмущение.

– К оседлой – жизни?

– Да! Знаешь, ты выйдешь замуж, пойдут дети, и ты перестанешь мотаться по разным странам.

От удивления Джейми разинула рот. Ведь и отец, и дед смотрели на всех мужчин, которые приближались к ней и Кэйд, так, словно их нужно было проверить на бешенство.

– Твоя сестра так и поступила, – сказал дед Джек, как будто Джейми когда-либо в своей жизни подражала сестре.

– Мне показалось, будто ты хотел, чтобы я вела дела фирмы Кори, – сухо напомнила Джейми.

– Я в самом деле хочу, чтобы ты управляла делами нашей фирмы. Впрочем, учитывая твое упрямство, полезно наметить и другие варианты.

– У меня есть другой вариант. – Джейми достала кусочек льда, спрятанный под смесью из малины и карамели. – Я должна организовать в Абиджане круглый стол. Когда… закончу восстанавливающие процедуры.

К счастью, Джейми хорошо платила физиотерапевту. Слишком хорошо, чтобы та спешила сказать своей подопечной, что ей больше не нужно заниматься.

– Я советую тебе устроить круглый стол в Париже.

О господи, Кэйд и ему сказала об этом!

– Я с уверенностью могу тебе сообщить, что нам будет невероятно трудно получить для тебя визу в Кот-д’Ивуар. Там речь идет о тридцати процентах их валового национального продукта.

– Что-то не верится. – «Пожалуйста, дед. Закрой для меня границы. Дай мне возможность остаться здесь… в безопасности, чтобы рядом со мной были те жаркие, жаркие губы, чтобы меня держали сильные руки и не отпускали никуда…» Она дрожала от желания каждый раз, когда думала о нем. – Дед, ты удивишься, когда я скажу тебе, какой политический капитал я там заработала. Очень много жителей страны считают ценными мои усилия по прекращению эксплуатации детей и повышению рентабельности ферм, выращивающих какао.

Дедушка Джек хмыкнул, представив себе ту битву влияний, какую вели правительственные чиновники.

– Тебе Кэйд насплетничала, да? Поэтому ты примчался сюда?

Дед сделал вид, что возмущен.

– Ты думаешь, я не в состоянии оплатить своих шпионов?

Джейми сощурилась:

– Ты в самом деле держишь возле меня шпионов или просто стараешься выгородить Кэйд?

Дедушка Джек лишь усмехнулся:

– Лучше сама держись подальше от неприятностей, скажем, лет десять, и тогда я подумаю над тем, чтобы отозвать моих шпионов.

Джейми скрипнула зубами в приступе ярости. Дед Джек, Кэйд, отец – все они вели себя так, словно один-единственный инцидент уронил ее авторитет до уровня пятилетней девочки, слишком маленькой, чтобы одной гулять по улице. Но, что хуже всего, они были почти правы. В те первые дни она с трудом заставляла себя прогуляться. Теперь ей лучше. Париж – хорошее место для борьбы с собственными демонами. На улицах так много интересного и соблазнительного, а суровый реализм грязи и людских толп смягчался элементом сказки, присущим этому городу.

– Мне не хочется, чтобы у тебя начался роман с парнем, от которого жди еще больших неприятностей. Но я бы не возражал, если бы увидел тебя с кем-то, кто защитит тебя и сделает счастливой. Конечно, если ты обзаведешься семьей, тебе уже не захочется сбегать на край света. Может быть, научишься тогда посылать вместо себя других.

Джейми поглядела на свои руки, покрытые шрамами. В обществе деда она их не прятала. Сейчас на них выступила гусиная кожа. Она пыталась делать вид, что причиной стал холодный десерт, а не боязнь, что она никогда не вернет себе твердость и поэтому лучше уж доверит свою жизнь кому-то другому.

– Дед, разве я не говорила тебе, что моя сексуальная жизнь – мое личное дело?

Дед Джек нахмурился:

– Это просто неприлично. Твоя сексуальная жизнь. Неужели ты не можешь встречаться с парнем как нормальная девушка?

– По-моему, твои представления о приличиях уходят куда-то в пятидесятые годы.

Дед долго смотрел на нее проницательными голубыми глазами, которые унаследовали и она с Кэйд.

– Колючка, ты мне просто скажи вот что: есть у тебя в Париже приятель или нет?

Джейми смотрела на свои руки – на них теперь встали дыбом все волоски. Она вздохнула, пригладила их, скучая по огромной, жесткой руке, которая могла моментально убрать все мурашки. Он что-то говорил про их свидания, но от его слов до утверждения, что он ее парень, целая пропасть. Она самодостаточная, как женщины, которые постоянно живут на чемоданах, полагаясь на случай. В случае чего она найдет в себе мужество застегнуть молнию на чемодане и снова жить так, чтобы уважать себя. И она не хотела проявлять самонадеянность в отношении мужчины, которого знала всего три ночи и который никогда не оставался у нее до утра.

– Нет, – тихо ответила она, но ее пальцы терли и терли руку до локтя, а желудок взбунтовался, протестуя против такого отрицания. Она чувствовала себя Иудой.

Остаться в Париже. Обзавестись бойфрендом. Таким, который будет носить ее на руках, будто она драгоценность. Но ведь настоящая драгоценность – он сам, а не она. Неужели из-за того, что у нее сломлен дух, все это звучало так красиво и заманчиво, затягивало ее, словно в воронку? Ей хотелось, чтобы она никогда не выбралась из этой воронки и не вернулась к своей прежней жизни. Или это было просто оттого, что он был самым восхитительным мужчиной, какого она когда-либо встречала?

Дед откинулся на спинку кресла, а его взгляд стал холодным.

– Интересно. Знаешь, я сегодня разговаривал кое с кем о том, что сокровища для одного человека бывают мусором для другого. Мне поистине грустно, что ты так легко смотришь на это.