«Philippe Lyonnais aime…» – таким сообщением четырнадцатого февраля Кристоф открыл свой блог, словно подражая популярному недавно обсуждению petits plaisirs очаровательной Amйlie Poulain. Под этим заголовком он поместил фотографию: Магали нежно обхватила ручку ковшика, наливая в чашку густой и темный шоколадный напиток. Даже учитывая, что Интернет не в силах передать всю живую яркость оригинала, при взгляде на этот снимок любой испытал бы сильнейшую жажду.
А сам он так еще и не выпил этот чертов напиток, подумал Филипп, терзаясь мучительной ревностью. Половина Парижа собиралась слететься в «Волшебную избушку»! Он представил себе, как они будут смаковать то, что привело его в восторг, а он так и не узнал пока, каков вкус этого волшебства. Или как оно могло подействовать на него. Вернее, что она могла пожелать сотворить с ним.
Putain de bordel de merde. Чем, интересно, она сейчас занимается с Кристофом? Этот пройдоха мог ужом пролезть в любые не принадлежащие ему владения.
«Чем же наслаждается в День святого Валентина в этом году наш знаменитый король кондитеров? Да, он наслаждается ароматным густым шоколадом, сотворенным одной колдуньей».
Очередная фотография, на сей раз – витрина их кафе, и крупным планом шоколадная ведьмочка с корзинкой. Кто-то мог бы обратить внимание и на корзинку, но вряд ли разглядел бы, что оттуда выглядывает краешек розового сердечка.
«Он любит волшебные десерты маленького кафе "Волшебная избушка"».
Великолепный снимок: россыпь засахаренных фиалковых лепестков заставила Филиппа задуматься, не согласится ли Эша готовить фиалковые украшения для его фиалково-шоколадных макарун.
«Может быть, он любит одну колдунью?»
Филипп оцепенел, разглядывая последнюю фотографию. Собственное выражение лица его ничуть не удивило; он уже некоторое время замечал в себе такое изменение. Но выражение лица Магали…
* * *
– Филипп Лионне! – восторженно возгласил Кристоф. – Вы та самая особа, которой удалось очаровать Филиппа Лионне!
Попав на его кухню в Девятом округе, вполне удобную и просторную, по меркам Парижа, даже с функциональным «островком», Магали почему-то испытала странную неловкость; хотя, чего там скрывать, больше всего ей нравилась их маленькая домашняя кухня. За ее пределами приготовление шоколада казалось кощунством. Да и кого она могла здесь соблазнять?
Кристоф со своей кудрявой шевелюрой и бурной восторженностью казался ей милым, привлекательным и в некотором роде забавным, но, поглядывая на разогревающийся шоколад, она невольно продолжала видеть перед собой лицо Лионне, и сама мысль о соблазнении Кристофа вызвала у нее почти физическое отвращение.
Хотя Кристофа идея собственного соблазнения, видимо, совершенно не волновала. Похоже, он торжествовал уже от того, что сам соблазнил ее. Однако ценность Магали для него, возможно, происходила от отношения к ней Филиппа, словно одним своим взглядом этот лучший в мире патиссье повысил ее ценность. Эта мысль сводила ее с ума.
– А вы в курсе того, что он с четырнадцати лет начал профессионально обучаться кондитерскому искусству? А в девятнадцать уже руководил одной новой кондитерской на бульваре Сен-Жермен, и не прошло и года, как он приготовил десерт, снискавший хвалебные отзывы в «Монде»? Всего в девятнадцать лет… И вот он влюбился в вас! Какая прелесть… Вряд ли в моей жизни были еще поводы, чтобы так радоваться. И все благодаря вам.
– Нет… я же не говорила… никогда, что Филипп Лионне… в-л-л-любился в меня.
Она вдруг начала задыхаться от одной лишь попытки нормально произнести эти слова.
«Филипп Лионне любит меня? Любит меня?»
– Я же сам видел его. Ну и еще поболтал с его персоналом. – Кристоф сделал своеобразный реверанс, с изысканной насмешливостью склонившись перед ее скромностью. – Все знают, что он помешался на вас. Да и сами обожают ваш горячий шоколад. Потрясающая история. И мне предстоит первым поведать о ней миру! Вы еще не видели сегодняшнюю почту моего блога?
– Не-ет.
Магали согласилась на сотрудничество с Кристофом только ради того, чтобы «Волшебная избушка» могла получить некоторую известность в среде наиболее популярных кулинарных блогеров Парижа. И ей следовало бы обрадоваться, узнав, что он уже начал рекламировать их. Но, учитывая такой поворот разговора, она с легкой нерешительностью выразила желание посмотреть, какие сообщения поступили на его блог.
– Взгляните! – восторженно призвал ее Кристоф, включив лэптоп. – Как вам такой снимочек?
Магали прочла подпись. «Филипп Лионне любит…» Она прищурилась, вдруг почувствовав такое головокружение, что ее кастрюлька с шоколадом на этом снимке показалась ей бездной, угрожающей поглотить ее.
Кристоф перешел к следующему кадру.
И она сжалась, словно увиденное больно ее ударило.
На снимке Филипп склонился к ней, над их головами висит лунный серпик, а расстояние между их губами весьма условно… И их лица отражают сильные… и на редкость откровенные желания. Сама она выглядит так, словно готова умереть за него. Умереть ради того, чтобы он приблизился к ней вплотную и поцеловал ее.
– Я уже получил полторы сотни комментариев! – ликующе возвестил Кристоф. – И вот еще одно только что поступило: «Проклятие, я ненавижу ее! Мне самой хотелось бы очаровать такого милашку». Только не воспринимайте всерьез подобные проклятия – человек, попавший на страницы популярных блогов, должен научиться воспринимать подобные отклики хладнокровно, с олимпийским спокойствием. И таких откликов будет множество. А завтра у ваших дверей выстроится очередь.
Верно, но какой ценой? Ей вовсе не хотелось открывать всему миру свои чувства. Боже милостивый, ведь и Филипп мог уже тоже увидеть это фото!
* * *
По пути домой Магали хотелось спрятать лицо под маской. Она мысленно успокаивала себя, повторяя, что население центра Парижа – всего два миллиона, а с учетом большого периметра – ну… все одиннадцать, однако число проклятий посетителей блога Кристофа не сделает ее всемирно печально известной, но тем не менее она продолжала чувствовать себя отвратительно, рискованно выставленной напоказ перед всем миром. Ей вдруг захотелось поставить тот самый замо́к на свою дверь, о котором говорил ей Филипп.
Что она наделала, стараясь превзойти популярностью Лионне? Ей не нужны никакие очереди. Она любила их неприметное и необычное заведение, известное только тем, кто стремился найти в жизни что-то редкостное.
С радостным облегчением она вернулась на остров, с удовольствием окунувшись в его трехвековую невозмутимую сдержанность. Но когда Тьерри приветливо помахал ей, спросив, как ей понравились розы, Магали смущенно вспыхнула, а ее сердце – казалось, более неподвластное ей – начало колотиться с удвоенной силой. Неужели Филипп послал ей цветы?
Идя по улице, она украдкой скользнула взглядом по его витринам, но почти ничего не увидела из-за очереди мужчин, желавших купить для своих дам подарок ко Дню святого Валентина именно здесь. Да уж, сегодня ему некогда даже злорадствовать по поводу своей неслыханной популярности и отсутствия таковой у ведьмочек из «Волшебной избушки»…
Она коснулась пальцем груди. Подаренная Филиппом подвеска осталась дома. Но сейчас Магали вдруг захотелось, чтобы в сокровенной близости под свитером оказалась согретая ее теплом филигранная цепочка с лунной богиней.
Кажется, никто не стремился попасть сегодня в «Избушку», несмотря на все сообщения знаменитого блога, и Магали вдруг почувствовала полную обессиленность. Может быть, ей и не хотелось, чтобы к ним, как к Филиппу, выстраивались очереди на целый квартал, но она страдала оттого, что ей не удалось заинтересовать людей больше, чем ему, даже выставив в блоге напоказ перед этим миром свои чувства.
Подойдя ближе к своей кондитерской, она вдруг заметила, что кафе закрыто. Вывеска, написанная загадочным наклонным почерком Женевьевы, сообщала: «Душа не согласна с Валентиновым днем. Закрыто в знак протеста».
Вздохнув, Магали вошла в дверь и оставила ее открытой, забрав с собой вывеску. Да, усилия по оживлению семейного бизнеса значительно осложнялись постоянными диверсионными происками ее тетушек!
На кухне она выразительно показала вывеску Эше.
– О, Жени просто захотелось немного передохнуть, – беспечно пояснила ей Эша. – Я уверена, теперь можно снять объявление, если очередь разошлась…
Магали вздохнула и бросила объявление в мусорное ведро.
– Ну а как дела с блогером? – вкрадчиво осведомилась тетушка Эша.
Нарядившаяся сегодня в теплый коричневый шальвар-камиз, расшитый золотой нитью, она что-то напевала, в третий раз доводя ко кипения цедру грейпфрута. Трижды, как учила она Магали, цедру надо довести до кипения, чтобы дочиста уничтожить горечь, и только потом готовить цукаты – лишь в этом случае они получаются вкусными, сладкими.
– Tu l’as aimй? – тихо спросила Эша.
Магали подумала, что она спрашивает о Филиппе. И почувствовала, что краснеет.
– До всего мы не дошли, – смущенно пробормотала она.
Сказать по совести, порой разговоры с Женевьевой так дурно влияют на Эшу, что она начинает задавать поразительно нескромные вопросы!
Губы Эши, казалось, нервно дернулись. Вооруженная деревянной ложкой, она топила грейпфрутовую кожицу, следя за пузырьками воздуха в воде и не давая ей бурно кипеть.
– Проведя часа два с ним на кухне, ты не поняла, понравилось тебе или нет?
– Но это не кухня Филиппа! Он может пытаться руководить всем, чем пожелает, но эта кухня остается моей. То есть нашей.
Эша поджала губы, в глазах ее заплясали чертики. Пузырьки в воде забурлили сильнее, когда их перестали давить ложкой.
– И вряд ли мы провели тут два часа… – проворчала Магали.
К сожалению. За два часа они могли бы…
– Я имела в виду сегодняшний день, – произнесла Эша с такой кротостью, что стало очевидно, как старательно она пытается упрятать в себе отчаянное желание рассмеяться. – Так тебе понравился мастер пера Кристоф? Право, Магали… Меня, конечно, немного интересует, как складываются отношения между мужчинами и женщинами, но, надеюсь, ты не думаешь, что я способна попросить родную племянницу описать мне ее сексуальную жизнь.
У Магали перехватило дух. Проклятые французские местоимения! Им не хватает точности. Tu l’as aimй? Любой человек, поглощенный неудавшимся сексуальным свиданием, мог ошибочно понять, что речь идет именно о нем.
– Если, конечно, ты не начала флиртовать с Кристофом?..
– Нет! Tata!
– Ладно, ты сделала выбор, окружив себя неприступными стенами, – вздохнув, заметила Эша. – Либо ты не можешь выбрать ни одного, либо слишком много мечтаешь о сказочных принцах. Если же тебе хочется чего-то более реального, то надо приоткрыть свой мир для героя твоего романа. И поверь, этот герой сам готов открыться тебе!
Плечи Магали обмякли, ее охватило уныние. Только перед Эшей и Женевьевой она могла позволить себе не скрывать своих чувств.
– Легко сказать. Мы подобны ганашу; допустим, створки чьей-то души приоткрылись для ганаша, а потом надежные створки твоего героя исчезают, и остается лишь твоя… курьезно оголенная форма.
Она в отчаянии сжимала руки, вспоминая, сколько раз она так пребывала – в той самой оголенной душевной форме. В попытках создать изысканный шоколадный ганаш для чей-то души она сама давно остыла и затвердела в, казалось бы, идеальной форме, отринув пропавшие створки и вернувшись к собственной невозмутимой и живой цельности. К несчастью, ганаш ее души, видимо, вновь начал предательски таять, и она еще долго будет с грустью охлаждать его, пытаясь придать ему очередную цельную форму.
– Разве мы не открыли тебе возможности для создания твоего мира? – мягко напомнила ей тетушка Эша. – Мы с Женевьевой всегда стремились, чтобы у каждого из нас имелась своя отдушина, свое убежище!
– Конечно, открыли! – воскликнула Магали, охваченная не выразимой словами любовью, которая могла проявиться лишь в ее желании всегда жить с ними, став так необходимой им ученицей и их наследницей. Их потребности и желания идеально совпадали. Если бы только ей удалось спасти это чудесное маленькое кафе – их фантазию и вдохновение!
– Но, по моему разумению, правда и то, что душевный мир каждого из нас волен закрываться и открываться, как того захочется его обладателю, – мудро заметила Эша. – А уж если ты полюбила, любимого тебе придется допускать в свой мир каждый божий день.
Магали покачала головой в глубокой задумчивости. Что ж… Отношения Эши и Женевьевы подобны волшебной сказке, какая недоступна для мира земного… Вот уже без малого сорок лет они живут вместе душа в душу. Такого идеального союза, как у Эши с Женевьевой, Магали еще не встречала.
– Разве ты не думаешь, что достойна занять место в жизни других людей?
– Конечно! – Магали решительно стиснула зубы.
По какой-то причине от этого утверждения у нее защипало глаза. С детства она стремилась найти свое место в этом мире, и то, что всякий раз ее находки заканчивались неизбежными потерями, постоянно ранило ее сердце.
Она никак не могла справиться с предательским покалыванием в глазах.
– Ты же наша наследница, Магали. Согласно нашим завещаниям, это кафе и весь дом переходят к тебе. Разве ты забыла об этом?
Разумеется, она не забыла. И очень благодарна им за такую щедрость. Тетушки подарили ей ощущение долговечного родного дома. Дома в сердце Парижа, и он всегда будет принадлежать ей, если она не потеряет его. Однако она могла потерять его по самым разным причинам. К примеру, маленькое колдовское кафе могло потерять экономическую жизнеспособность.
– Неужели ты думаешь, что если покинешь нас, то исчезнешь и из наших сердец?
Ну естественно! Такова человеческая натура. Магали промолчала, не желая обижать тетушку столь суровой правдой жизни. Кроме того, ей не хотелось допускать даже мысли о таком исчезновении, поскольку она решительно не собиралась их покидать.
Эша пристально посмотрела на нее и вздохнула.
– Верно, конечно. Если друзья не могут рассчитывать на твою помощь в случае нужды, то местечко твое в их душах может уменьшиться. Так действует самозащита. Если ты покидаешь людей – даже не по своей вине, – то они в конце концов, пережив твой уход, находят кого-то другого. И правильно делают. Но теперь ты повзрослела и способна сама строить свои отношения с окружающими, обеспечивая желаемую для тебя их глубину и долговечность. Как же мне хочется, чтобы ты перестала недооценивать собственные прекрасные качества, позволив людям любить тебя! – Сказав это, Эша замолчала, в глазах ее затаилась грусть.
Магали хотела было ее обнять, но помешала гордость.
– По-моему, я скорее предпочла бы поговорить о моей сексуальной жизни.
– Неужели, Магали. Но мне не хотелось бы вмешиваться в столь интимную сферу.
Эша слила воду с грейпфрутовой цедры и вновь наполнила кастрюлю холодной водой до половины.
– Кстати, Филипп оставил кое-что для тебя.
Она отступила в сторону, и Магали увидела розовую коробочку – Эша загораживала ее до тех пор, пока не высказала все, что считала нужным.
Все тело Магали встрепенулось, объятое всепоглощающим желанием. И страхом. Каким может быть его сюрприз на сей раз? Перед чем ей придется устоять?
Она вынесла коробку на столик в зале и села на жесткий стул, желая обрести таким образом опору потверже. И только тогда медленно сняла крышку с коробки.
Из ее груди сам собой исторгся вздох, словно ее пронзили в самое сердце. Продолжая постанывать от восхищения, Магали вынуждена была признать, что перед ней самое изысканное творение Лионне. Изящные створки бледно-розовой ракушки прикрывали тайную сердцевину ганаша или какого-то сливочного крема, точнее трудно сказать. А трудность заключалась в малинках чудесного алого цвета, скрывавших какой-то внутренний сюрприз, пряча его от глаз. Композицию увенчивала одна ягодка, дополнявшая изящный розовый лепесток с крошечной каплей, напоминавшей росинку, хотя эта капля, видимо, родилась в сиропе. Яркая, безупречная алость ягод и лепестка розы контрастировала с бледно-розовой округлостью миндальной ракушки, такой блестящей и гладкой, что никакой глаз не смог бы различить ни единой сахарной песчинки в ее белковой основе.
На какой-то момент Магали представилось, будто кто-то в разгар зимы вырастил эту розу и принес в ее сумрачное, теплое жилище. Магали стало трудно дышать. Красота подарка ее потрясла. И ужасно захотелось попробовать его на вкус. Медленно, осторожно, с должным почтением позволить себе вкусить всю полноту каждого мгновения священной дегустации: ощутить на зубах хруст распадающейся на маленькие кусочки миндальной ракушки, почувствовать на языке кисло-сладкую сочность малины и маслянистую нежность крема…
Красота пирожного порождала самые разные образы. Образ розы. Образ сердца. Образ королевской короны, усыпанной алыми драгоценными самоцветами. Образ драгоценной шкатулки, привезенной третьим, младшим сыном из опасных странствий, чтобы завоевать сердце прекрасной возлюбленной.
Образ ловушки.
Если она вкусит ее, то навсегда потеряет свободу.
А свобода – ее единственная драгоценность.
Если она попробует, то он победит. Он поймет, что победил.
Он выставлял напоказ свое искусство. Он торжествовал над ней, беспечно отвергая ее шоколад.
Но пирожное выглядело невообразимо прекрасным.
Может быть, ей стоит позволить ему выиграть?
Может быть, стоит позволить ему превратить ее в новое существо?
Неужели для нее действительно важнее остаться независимой, чем попробовать вкусить такой красоты?
Продолжая сидеть за столом, она пожирала глазами чудесное кондитерское творение.
Прозвенел серебряный дверной колокольчик, и Магали встрепенулась, но вошла всего лишь мадам Фернан, модно одетая в наряд, ставший слишком большим для ее исхудавшей фигуры, а рядом с ней, натягивая поводок, оживленно прыгала игривая пуделиха. Магали проворно зашла за прилавок и, склонившись, достала пакет чая, приготовленного для нее Эшей.
Чтобы найти его, ей понадобилась какая-то секунда, но пока она, склонившись, искала заказ, услышала тихое испуганное восклицание мадам Фернан.
Она тут же выпрямилась, вынырнув из-под прилавка. Мадам Фернан пыталась совладать с собакой, чьи лапы уже лежали на столике. Магали бросилась к коробке и подхватила ее, слегка оттеснив псину. Однако, споткнувшись о ножки стула и поводок, она упала, но удержала розовое сердечко над самым полом. Правда, одна малинка выпала и покатилась по паркету. Собака ловко слизнула ее и попыталась совершить наскок на пирожное в руках Магали.
Та сердито вскрикнула.
Пуделиха опасливо замерла.
– О, мне так жаль! – Мадам Фернан с вялой безуспешностью пыталась натянуть поводок. – Она бросилась к столу, а я не успела остановить ее. Простите меня, ради бога, ma petite. Неужели это от Лионне?.. Все-таки он делает необычайные пирожные! Просто необычайные! Редкостные! Вы согласны? Вот прежние Лионне… Ох… Ах… – Мадам Фернан балансировала у столика, принимая рискованные наклоны и выделывая замысловатые па.
Магали, дрожа от возмущения и не желая вступать в дискуссию о кулинарной – и только ли кулинарной?.. – непревзойденности Лионне, поднялась на ноги. Неужели эта всеядная глупая пуделиха стрескала малинку с исключительного по красоте пирожного? Ее дивную, замечательную малинку? С восхитительного пирожного!
«Ты уже прикоснулась к нему! Попробуй его сейчас же, пока оно не досталось кому-то другому! Разве нельзя получить удовольствие, просто выяснив, каков этот десерт на вкус?»
Но тайно, без свидетелей. Она не смела попробовать подарок перед чужими людьми. Аккуратно закрыв крышку над миндальным чудом, она положила коробку повыше, на выставочную витрину, где до нее не доберется ни одна – чья бы она ни была – собака. Мадам Фернан продолжала извиняться своим тонким, слабеньким голоском, пока Магали любезно держала для нее дверь.
Собака тут же рванулась на улицу, отчего мадам Фернан угрожающе пошатнулась. Магали успела подхватить старушку, но собака, сорвавшись с поводка, унеслась прочь.
– О боже! – воскликнула мадам Фернан. – Я просто не знаю, как мне с ней справиться!
Магали поддержала женщину и убедилась, что та твердо стоит на ногах.
– Сисси! Сисси! – тщетно взывала мадам Фернан.
Взяв курс на островной мыс, пуделиха перебежала улицу и устремилась в парк.
– Я попробую поймать ее! – рванула следом за ней Магали.
Собачонку она обнаружила в конце острова, уже на нижней набережной.
Но там Магали ждал новый удар. При виде поразившей ее сцены она зарделась от возмущения и унижения. Пуделиха, как оказалось, неслась сюда с определенной целью. И сейчас поджарая немецкая овчарка, кобель, восторженно крыла ее, а пуделиха пыхтела, застыв в блаженной позе.
А ведь съела-то всего одну малинку.