Филипп проник в башню этой колдуньи и, всячески сдерживаясь, не размахивал дурацким победоносным мечом. Ему же не хотелось, чтобы его выгнали. Она пока вроде не обзавелась колючими растениями, чтобы ослепить его, но тем не менее падение с такой высоты могло быть чертовски досадным и мучительно долгим.

Он скромно встал в сторонке между миниатюрной плитой и окном высотой от пола до самого потолка, оконные створки открывались внутрь комнаты, а снаружи тянулась железная решетка ложного балкона. За спиной Филиппа скрывались маленький холодильник и столик, но он специально загородил их. Ему нравились случайные прикосновения Магали, когда она проходила мимо него, чтобы достать что-то. И он так наслаждался ими, что сейчас, когда он снял куртку, готовность его победоносного оружия стала более чем очевидной. Он не пытался скрыть своего настроения, отвернувшись от нее, и лишь с интересом размышлял, как она отреагирует на такую боевую готовность.

Войдя в квартиру, Магали сразу сбросила потяжелевшие от снега сапожки и, когда он последовал ее примеру, бросив на него косой взгляд, натянула ботфорты, что мгновенно превратило его чувства в расплавленную лаву. В данный момент Магали уже помешивала свой шоколад, и Филипп представлял себя кипящей в ковшике массой, булькающей и тающей от каждого оборота ее ложки, масса густела и поднималась, обволакивая рукоятку, и Магали достаточно было лишь щелкнуть пальцем, чтобы убедиться, как отчаянно он жаждет ее. То же самое он мог бы сказать о ней. Видимо, их желания совпадали.

– Ты даже не представляешь, как я распалился рядом с твоей плиткой.

За окнами девственного гнездышка кружит снег, а она готовит персонально для него горячий шоколад, все вокруг исполнено символичного сердечного тепла, и сама ситуация, по сути, – воплощение чистейшего искушения. Да еще эти обалденные сапоги. Он остался босым, маленький намек на уязвимость, а также, чтобы чувствовать себя как дома, но она, зная о его вожделении, натянула эти ботфорты. Ему это понравилось. После его замечания груди ее начали бурно вздыматься. С легкой усмешкой Филипп выглянул в окно, заметив в далеком снежном тумане размытую взмывающую в небеса темную стрелу Эйфелевой башни и свое фирменное имя, поблескивающее внизу на уличной вывеске кондитерской. Жизнь складывалась очень и очень хорошо.

Впереди его ожидало море трудностей, однако, Бог свидетель, он любил трудности.

Скосив взгляд на ее округлую попку, стройные бедра и потрясающе длинные кожаные сапоги, он попытался обуздать сладострастную усмешку, чтобы не искушать уж так откровенно судьбу. О да, он никогда не уклонялся от намеченной цели.

– Что ты пожелаешь мне на сей раз?

Размечтавшись, Филипп представлял, как кончик его пальца пробегает от ее затылка по спине, огибает пикантную попку и, погрузившись на мгновение в отвороты сапог, взлетает под обтягивающую бедра юбку, когда внезапно до него дошло, что, вероятно, он уже может реализовать свои мечты. И, возможно, она даже не опрокинет ему на голову ковшик с кипящим деликатесом.

Так он и сделал… проведя пальцем по ее волосам, обогнул заколку, удерживающую прическу, вернулся к затылку, пробежал по шее, спустился по спине до талии, преодолел холмик ягодицы и, нырнув в отворот сапога, принялся поглаживать внутреннюю сторону бедра.

От его легких прикосновений тонкие волоски на ее шее приподнялись, спина изогнулась, а ягодицы сжались. О да, подумал он с глубоким чувственным удовлетворением, вспыхнувшим в нем мучительно сладостным возбуждением. Она хотела его. Он своего добился.

С медлительностью злоумышленника его палец продолжал двигаться вверх по внутренней стороне ее бедер и, то приближаясь, то удаляясь от сокровенной зоны, блуждал с вялой игривостью, а остальные пальцы трепетно прижимались к бедру, словно ожидая команды перехода к более решительным действиям. Но так и не дождались.

Как забавна, оказывается, роль мучителя. Особенно по отношению к тому, чья нерешительность недавно на заснеженном мосту пронзила его самого.

– Ты желаешь, чтобы я растаял от жара? – поинтересовался он, позволив своему большому пальцу, словно заблудившись во мраке неизвестности, случайно подняться еще выше, а потом испуганно ретироваться на прежние позиции. Ее рот приоткрылся от возбуждающих ласк, но она вытерпела их, зажав зубами нижнюю губу. Склонив голову, Магали пыталась изобразить крайнюю озабоченность приготовлением шоколада.

Филипп никогда не подозревал в себе садистских наклонностей.

– Или мечтаешь превратить меня в зверя?

Сделав вид, что его пальцу неудобно блуждать между ее сапогами и легинсами, он попытался убрать его. Остальные пальцы продолжали скользить беспорядочно, словно независимо от затеянной им игры, хотя и не сдавали своих позиций. Там оказалось множество заманчивых мест, которых можно было коснуться «нечаянно» – о да, чисто случайно – и мимолетно.

– Или, возможно, тебе просто хочется согреть человека в холодный день?

В полнейшем изумлении она оторвалась от ковшика и, призывно приоткрыв рот, устремила жадный взгляд на его губы.

Нежно сжав ее бедро, он поблагодарил ее за признание своей победы, и вдруг вовсе убрал руку, и побрел ко второму окну, где ему пришлось опереться коленом на ее узкую кровать, чтобы выглянуть на улицу. Восставшая плоть явно показывала, что он не только садист, но еще и мазохист, и тем не менее Филипп испытал приступ острой радости из-за того, что лишил ее ласк. Будто признавшись в любви, он мог позволить себе по-свойски отшлепать ее!

О да, нынче он собирался повеселиться на полную катушку.

– Выпьешь, тогда и узнаешь, – резко бросила она.

Глядя на снегопад за ее окном, он непристойно ухмыльнулся. Frustrйe, Магали?

Он поднялся с кровати, его колено оставило на одеяле собственническую вмятину, предвещавшую грядущие события. Она же пустит его в свою кровать? О да, она согласна. Если он достигнет своей цели, то она, возможно, захочет связать и никогда не отпускать его.

«Ты, жестокий мерзавец, прекрати терзать нас этими картинами», – взмолилось его тело.

Филипп вернулся, чтобы попробовать шоколад. Она вручила ему горячую, просто горяченную чашку, и он с нарочитой медлительностью крутил ее в пальцах, остужал напиток дыханием и наконец соизволил сделать глоточек. Этот глоток пронзил его, сграбастал в кулак забившееся сердце.

Он выдал ей свою самую мстительную улыбочку.

– Не чувствую никаких перемен.

Со стуком опустив на стол чашку, она даже не попробовала шоколад. Кстати, он еще не видел, чтобы она пила свой шоколад. Такого рода нежелание могло действительно наводить на мысль об отраве.

Он склонился и поцеловал ее со всей решимостью, разъединив и смяв ее губы, а потом щедро вернул им доверчивую мягкость и податливость, убедившись, что она получила достаточную порцию своего шоколада с его языка.

– Попробуй моих пирожных, Магали. – Он открыл коробку, заполненную выпечкой в его кондитерской.

– Но они ведь не сделаны специально для меня. – Голос ее прозвучал мрачно. – Ты же взял их с витрины.

– Магали, все, что я делал последние четыре месяца, предназначалось исключительно для тебя.

Обиженная гримаска исчезла с ее лица. Ее ресницы вспорхнули, и она пытливо взглянула на него, как смотрела на него множество раз прошлым вечером и этим утром, словно пытаясь постичь правду, скрытую за его маской. Какой маской? В его общении с ней не было и намека на тайные коварные планы, он всегда шел напролом.

Она вновь перевела взгляд на коробку, и он понял, еще до того, как она что-то попробовала, лишь по одной ее еле уловимой смущенной улыбке, что опять незаметно захватил власть над ней. Медленно она провела идеально ухоженным ноготком по всей длине шоколадного эклера прямо по границе шоколадной глазури. Ему пришлось собрать все силы, чтобы обуздать желания своего тела.

Вытащив эклер из бумажной розеточки, она с особым изяществом перехватила его пальцами и поднесла ко рту. Ее губы разделились, вобрав пирожное, и он лишь мельком увидел белизну зубов, погрузившихся в шоколад. Магали опустила ресницы, издала вздох, длинный тихий стон наслаждения.

Возбуждение рвалось наружу, грозя вселенским потопом лишить его власти над собственным телом. Он схватился за ручку дверцы ближайшего шкафа, отчаянно цепляясь хоть за какую-то точку опоры.

– Магали, – предупредил он с жалобной неубедительной обреченностью. – Я в любом случае хотел со временем овладеть тобой, но, похоже, момент расплаты настал.