Джоли потянулась за сумочкой, но Габриэль, сдвинув брови, так быстро прикрыл счет рукой, что у нее не было никакой надежды увидеть сумму, – он заплатил сам.

– Вы только что угостили меня фантастическими блюдами. А ведь чтобы приобщиться к высокой кухне, люди заказывают столики за полгода и летят через полмира, – сказала она сухо, пока они вставали. – Самое меньшее, что я могу сделать, это купить вам кофе.

Он схватил ее руку, будто боялся, что она что-нибудь ею сделает. Их пальцы сомкнулись. У нее перехватило дыхание, когда тепло его слегка шершавой ладони разошлось по всей ее коже. А он всего-то держал ее руку. Ей захотелось стать очень гибкой, чтобы обвиться вокруг него спелой виноградной лозой.

– Тебе не нужно платить мне тем же, – доброжелательно сказал он, направляясь по булыжникам place к ее краю, откуда можно было видеть город. Спускаясь по склону, город постепенно становился все более и более современным. Здания эпохи Возрождения у подножия шестисотлетних крепостных стен сменялись постройками семнадцатого и восемнадцатого веков, а потом, вдали, начинались современные дома. – Ты женщина. У дочерей Евы испокон веков существовали другие способы выразить благодарность. Можешь вести себя не так строго и официально?

Она, снова прищурясь, взглянула на него. Он посмеивался, глядя на пляж, спускающийся в море.

– Всем известно, что люди расслабляются и кокетничают на свиданиях.

Она попыталась выдернуть руку.

Он сжал сильнее.

– Прости. Иначе, боюсь, ты бы не поняла, что это свидание.

Высвободить руку рывком оказалось выше человеческих возможностей. Его пальцы были гибкими и теплыми, но крепкими, как сталь.

Она ощутила всплеск сильного желания и такого же сильного страха. Его сексуальные заигрывания она легко могла игнорировать, отказываться от них, отклонять как приводящие в ярость своим высокомерием. Но это было чем-то более серьезным и слишком нравилось ей, хотя не могло никуда привести.

– А мне казалось, это деловая встреча. Или, может быть, шантаж.

– Да, я понял, – сказал он с мрачной суровостью. – Вот почему я хочу все прояснить.

Она опять попыталась выдернуть руку. Могла ли она признаться самой себе, что причина, по которой она снова и снова пытается выдернуть руку, заключается в том, что она всегда испытывает сильное возбуждение, когда его цепкие пальцы удерживают ее? Когда, например, бьется, как птица, не может получить свободу.

Его рука снова сжалась.

– Ты перестанешь дергаться? Ты заставляешь меня нервничать, когда так делаешь, – заявил он.

Нервничать? Его профиль все еще был обращен к ней, но выражение сменилось на более серьезное и стало не очень-то счастливым.

– Зачем вам нервничать? Ждете, что я стукну вас или сделаю еще что-нибудь, если высвобожу руку?

Он покачал головой и не ответил. Только ласково потер большим пальцем костяшки ее пальцев.

Она сглотнула, поскольку один этот крошечный жест превратил все кости в ее теле в нечто мягкое и гибкое, с чем он мог бы делать все, что хотел. А этот запрещенный прием заставлял ее нервничать. Насколько же легче, веселее и безопаснее было просто вступать с чудовищем в словесную перепалку! Теперь же они говорили о совместной работе, держась за руки. От этого все становилось более сложным, влекло непонятные последствия.

– Разве тебе не надо отдохнуть перед вечерней работой?

Ее удручала его крайняя усталость, которую она заметила за столиком café перед тем, как он выпил свой кофе и обрел второе дыхание. Вдобавок, вероятно, он не так опасен, пока спит.

Он взглянул на нее сверху вниз.

– Ты таким способом предлагаешь пойти ко мне или к тебе или опять хочешь дать мне почувствовать себя собакой с электронным ошейником, которую удерживает невидимая стена?

Ладно, возможно, где-то глубоко в ней жило сомнение, а не понравится ли ей переместиться вместе с ним из сухого полуденного жара в интимную, затененную прохладу комнаты с кроватью. Но разве обязательно ему надо быть столь чертовски прямолинейным! Разве с женщинами на первом свидании говорят об этом? И почему это так ее возбуждает? Она стиснула зубы и опять рванулась.

– Хочу, чтобы ты немедленно отпустил мою руку. Кроме шуток.

Его большая рука стала тверже.

– Нет. Серьезно.

На terrain de boules сталь шлепалась на землю, а затем с мягким звоном ударяла по стали. Кто-то одобряюще хмыкал, кто-то слал проклятия из-за проигрыша. Аромат сосен дрожал в полуденном мареве, и смола, вытекавшая из деревьев, в тени которых проходил матч, спекалась от жары.

Джоли подумала о своей пойманной руке. А потом повернулась к нему, шагнула на низкую каменную стенку, уберегавшую их от падения с крепостной стены, и поцеловала его. Что касается установления рабочих отношений, это был, может, и не лучший поступок, но зато, черт возьми, какое удовольствие она получила!

Он издал удивленный звук и выпустил ее руку. Теперь обе его руки могли сомкнуться вокруг нее. Одной рукой, лежавшей у нее на пояснице, Габриэль прижимал Джоли к себе, заставляя ее выгнуться.

Восторг охватил ее, и она забыла, зачем приехала в этот городок. Она ощущала силу, которая удерживает ее, не дает упасть. И еще мгновенный отклик его губ и тела. После первой секунды удивления он принял ее беспрекословно, будто уже ожидал, что она прильнет к нему. Возбуждение волной окатило ее, а затем все мысли пропали из-за того, что его губы делали с ее губами. Его объятия стали крепче, когда он углубил поцелуй.

Она могла бы целовать его вечно, с пряным наслаждением и долгим, роскошным удовольствием. Она и не подозревала, что существуют такие ощущения: тепло и уют. Она и не подозревала, что для этого ей следует выбрать более уединенное место, чтобы никогда, никогда не пришлось бы остановиться.

Но они должны были разъединиться, потому что стояли на виду у полудюжины стариков, а еще и тех, кто сидел на двух террасах café, а еще и всех тех, кто случайно посмотрел бы на них из нижней части города. Многие, вероятно, узнали Габриэля. Ей потребовалось сделать усилие, чтобы отвести голову в сторону и постараться дышать спокойно.

Синева горела в его глазах. Джоли не могла выдержать такого взгляда. Это разгоравшееся в нем пламя заставляло ее чувствовать себя так, будто только он и удерживал ее от падения со стены.

Она подняла освобожденную руку и помахала ею, но почти без сил и совсем не так легкомысленно, как хотела бы.

Он напрягся, и его руки крепче сжали ее бедра. Его лицо стало суровым. Даже холодным. Почему?

– Как ты посмела так посмеяться надо мной, – решительно сказал он и выпустил ее. Потом повернулся, сделал шаг и остановился, рывком повернувшись к ней лицом. – Дай мне опять свою проклятую руку.

Она смотрела на него, желая понять, что же происходит у него в голове.

Потом посмотрела на свою руку и согнула ее. Она вдруг показалась ей маленькой, но способной на все. Счастливая рука. Она ей понравилась. С этой рукой она получила много радости. Рука была ее, и Джоли никогда раньше не понимала, как можно доверить ее кому-то. Она посмотрела на его протянутую к ней руку, большую, открытую, требовательную, с маленькими мозолями у основания пальцев и на кончиках.

Она решилась очень медленно просунуть свою руку в его руку, потому что покорность сделала ее иной. Будто сперва Джоли раскололась на тысячу осколков, каждый из которых засиял незримым волнующим светом, а потом все они собрались и создали новую, чудесную Джоли, которую она и сама не могла уже узнать.

Он немедленно сомкнул свою руку вокруг ее руки. И мгновение смотрел на свои руки.

Напряжение в его теле спало, и губы расслабились в кривой улыбке.

Странное, глубокое удовлетворение наполнило ее. Ей нравилось, что ее рука зажата в сладком плену там, в его руке. Она уже жалела, что поцелуй – это один из действенных способов манипуляции, которым ей случалось пользоваться и который она решила пустить в ход и теперь. Кажется, он догадался о ее планах и не поддался на провокацию, хотя больше всего на свете ей хотелось прижаться к нему снова и поцеловать его еще хоть чуть-чуть.

Но…

– Габриэль.

Он улыбнулся, и она заметила, что он очень доволен. Неужели то, что она произносит его имя, делает его таким счастливым? От этого она снова растаяла и чуть не забыла, что хотела сказать. О да.

– Я действительно очень-очень хочу сделать эту кулинарную книгу с вами… с тобой.

Его рука согнулась. Улыбка стала увереннее, шире.

– Спасибо.

– Но я не знаю, могу ли я рисковать нашими рабочими отношениями ради секса.

Он остановился как вкопанный, открывая и закрывая рот. На секунду его рука так сильно сжала ее руку, что она пискнула, чтобы напомнить ему, что она не мячик для снятия стресса. Он отпустил ее. Отпустил ту руку, которую совсем недавно так настойчиво требовал.

– Tu te fous de moi? – недоверчиво сказал он.

– Я на самом деле хочу сделать эту кулинарную книгу, – умоляюще сказала она.

И как же мне работать с тобой в течение года, и держатся с тобой за руки, и, возможно, делать много чего другого, и не влюбиться в тебя? В высокомерного шеф-повара, который никогда не перестает работать и не перестает думать, что он самая важная шишка?

– Джоли! Одно не исключает другого. А наоборот, может все улучшить, je t’assure.

– Но у нас может не получиться. Я более чем уверена. И тогда твоя кулинарная книга будет загублена.

Такая мысль повергла Джоли в шок. Ведь речь идет о кулинарной книге самого Габриэля Деланжа! Судьба дает Джоли шанс отдавать все свое внимание его блюдам в течение целого года. Узнавать, о чем он думает, когда готовит. Ночи напролет подбирать единственно верные слова. Но как она сможет сопротивляться сочетанию его сексуального бесцеремонного рева с его изысканной, бессловесной поэзией, проникающей глубоко в ее душу?

– С твоим стремлением к успеху нужно смотреть шире, – настойчиво сказал он. – Если у тебя есть шанс получить все целиком и приобщиться к совершенству, никогда не бери половину чего-нибудь только потому, что так спокойнее и безопаснее.

Она закусила губу.

Его кулак сжался у его бедра, когда он сосредоточил внимание на ее губах.

– А почему ты думаешь, что у нас не получится? – спросил он враждебно, будто готовясь к атаке.

Она сморщила носик, как бы извиняясь, и ударила себя в грудь кончиками пальцев.

– Из-за тебя? – Габриэль выглядел ошеломленным.

– Я не очень хорошо умею строить отношения.

Погоди-ка, он говорил о ней или о себе, когда сказал «целиком и в совершенстве»? Или же видел их обоих вместе? Целиком и в совершенстве? У нее в животе что-то ухнуло.

– Ты не очень хорошо это умеешь?

– А что, ты тоже?

– Так все говорят. – Он сразу закрылся. – Хотя я и стараюсь изо всех сил.

Она изучала его лицо, на этот раз с любопытством. По ее опыту, повара не очень-то хорошо знали свои сильные и слабые стороны.

– Это все из-за моих неудачных рабочих часов. – Он поежился, сводя большие плечи, стиснул челюсти и скрестил руки. – А может быть, из-за моего чудовищного нрава, не знаю.

– А-а.

Да, всепоглощающий характер работы вполне мог стать убийцей близких отношений. Вот и ее собственная семья не выжила в ритме современной гонки за успехом.

– А как насчет тебя? – Он бросил ей вызов.

– Я не знаю. – Ее брови сошлись. – У меня просто не получается.

Габриэль втянул ее в один из тех крошечных переулков, в каких, казалось, были только цветы и балконы, и остановился перед узкой каменной лестницей, которая вела на второй этаж к крошечной деревянной двери в виде арки, полностью задрапированной красной геранью. Он сел на лестницу и, притянув Джоли, повернул ее к себе лицом и поставил между своих колен.

– Джоли, – его голос стал низким и нежным, а тихие рычащие звуки показались ей ласковым мурлыканьем спящего льва, – если ты думаешь, что не очень хороша в сексе, я… могу обращаться с тобой лучше, чем ты, кажется, думаешь.

Его пальцы мягко потерлись по внутренней стороне ее запястья и вызвали трепет чувствительной кожи и сухожилий. Она покачнулась в ответ на ласки, ее тело налилось, отяжелело и попыталось убить ее волю и погрузиться в негу.

– Я не так уж беспокоюсь о сек…

– Поцелуй меня еще раз. – Он притянул ее к себе, и она не оказала никакого сопротивления. – Возможно, тебе понравится, – он легко провел губами по ее губам, раздвигая их, – то, как я манипулирую тобой. – Он нежно взял зубами ее нижнюю губу. Выпустил. Овладел ее ртом медленным, нежным скольжением своего языка.

Ступенька под ее ногой была неудобной. Единственной точкой опоры был он. Она прижала руки к его бедрам и опустилась на него, и край ступеньки впился ей в голень.

Он выгнул руку, просунул под ее бедра и притянул ее ближе к себе, сняв вес с голени. Она не могла оторваться от поцелуя и не могла прервать его. Она будто оказалась в лабиринте чувственного наслаждения и могла бы остаться там навсегда, затерявшись в его глубинах.

В этот раз не было никого, кто мог бы увидеть их в этом переулочке, кроме рыжего кота, дремавшего на одном из балконов над ними. Казалось, они могли целоваться здесь, в укрытии из цветов и камня, до конца времен.

В самом деле, если бы кто-то сказал ей, что мир идет к концу, то только это она и хотела бы делать в оставшуюся часть своего времени: оставаться и целовать Габриэля здесь – в тенистом цветущем переулке – до самого столкновения с кометой.

– Ты на вкус не сладкая и золотая, – сказал он с удивленным, грубым смехом. – Ты на вкус не… – он не мог правильно связать фразу, его слова прерывались ласками, покусываниями и глубокими-глубокими поцелуями, – ты ни на что не похожа из того, что я когда-либо пробовал раньше.

Он притянул ее к себе еще крепче. Другую руку запустил ей в волосы, вытаскивая их из заколки и в спешке дергая за них. Она едва слышно всхлипнула, запаниковала, попыталась отогнать от себя ту негу, которая обволокла ее. Он дотронулся зубами до ее нижней губы, слегка прикусывая и нежно, но настойчиво поглаживая языком, и втянул ее в свой рот. Он явно любил открывать совершенно новые ароматы.

Ее руки впились ему в плечи и мяли их, отталкивая, хотя она держалась за него все крепче, пытаясь вырваться из чувственных ощущений. Но вместо этого она все больше погружалась в океан, которым был для нее Габриэль. Она не могла найти огонек, который выведет ее на поверхность. Она могла найти только его, Габриэля, и силы ее были на исходе.

Он приподнял ее и посадил верхом на себя, но она упиралась, поскольку оказалась еще более доступной для него.

Ощутив давление его возбужденной плоти, она отпрянула, растерялась и едва не запаниковала. Ее дыхание стало тяжелым, и он тоже задохнулся от внезапного разделения их губ. Она хотела снова прильнуть к нему, чтобы загладить свою вину за этот разрыв. Извиваясь, она пыталась сдвинуть свои бедра с него.

Его пальцы сильно впились в ее ноги. А потом он снял ее с себя, посадив боком себе на колени.

– Прости. – Его голос был хриплым. Он уложил ее голову на свое плечо, поглаживая рукой. – Это было… было слишком много для тебя? – Его рука обвилась вокруг ее талии. Другой рукой он гладил ее волосы, но каждые несколько секунд его руки напрягались. Пальцы входили глубже в толщу ее волос, и он должен был заставить себя прекратить натиск. – Боже, ты великолепна на вкус. Putain. Еще одна попытка доказать, что я не чудовище, пошла в… провалилась к чер… не удалась. – Он засмеялся с каким-то отчаянным сожалением, прижавшись лбом к ее макушке.

Она не должна позволять ему гладить ее волосы так нежно и прижимать ее к себе так уютно, что она почувствовала себя в безопасности. Почувствовала себя укрытой от опасности, исходящей от него самого. Это его объятие было гораздо более интимным, чем просто поцелуи. Более уязвимым, чем даже раскрепощенный секс, секс с чудовищем. И все же оказалось, что его поцелуи уже разрушили всю ее оборону, и теперь она отчаянно нуждалась в его крепких объятиях, пока сама не обретет силу и окончательно не придет в себя. Она не могла заставить себя поднять голову, соскользнуть с его бедра и встать на ноги.

Почему бы ей не дать ему сделать это? Ведь еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой красивой и высоко ценимой. И разве сейчас ей нельзя почувствовать себя такой? Даже если это опасное чувство. Женщина может привыкнуть желать этого слишком сильно. За подобное чувство женщина может даже отказаться от части своих убеждений.

Он гладил ее медленнее, нежнее, все больше контролируя свои действия.

– Так тоже хорошо, – пробормотал он, и от вибрации его голоса у нее щекотало в ухе, – действительно хорошо.

Джоли позволила себе расслабиться и прижаться к нему сильнее. Еще какое-то время она пыталась думать, но скоро прекратила эти попытки, так как было намного приятнее не думать, а просто чувствовать. Возможно, ей придется пересмотреть свою убежденность в том, что все лучшие в мире текстуры, вкусы и ароматы существуют только в пище. Его текстуры – твердая упругость мышц, мягкий хлопок футболки, гладкость кожи, шелк волос, намек на шероховатость подбородка, побритого утром, – были ошеломительно невероятны.

– Незабываемо, на самом деле умопомрачительно, – прошептал он, целуя ее в макушку.