Джоли замерла в восторге и мысленно поздравила себя, когда начался показ блюд из ее кулинарной книги. Свершилось! Отец, казалось, помолодел лет на десять. Нет, лучше сказать, не помолодел, а вернулся в свои пятьдесят пять. И больше не был разбитым несчастным стариком, у которого ничего не осталось, – а таким он был многие годы, с того самого дня, как потерял третью звезду.

Как бы ей хотелось, чтобы Габриэль оказался здесь и самодовольно посмеивался, глядя на нее, будто желая сказать: «Я же тебе говорил!» Однако стоило только допустить на минутку, что он может появиться, как у нее начинала кружиться голова. Она понимала, что не получится ничего хорошего, если в разгар показа Габриэль и ее отец начнут швырять друг в друга кастрюли и сковородки, пусть даже это и привлекло бы всеобщее внимание.

Джоли жила в Париже уже больше недели. Габриэль звонил почти каждый вечер и все время был не в духе. А она работала с отцом. Ее настроение улучшалось, по мере того как он все больше и больше сил отдавал подготовке показа в кухнях Hôtel de Leucé. Он до тех пор тренировал су-шефов, которые должны были демонстрировать его рецепты, пока те не начинали делать в точности то, что он хотел. Но когда Пьер решил, что Розу будет делать Патрик Шевалье, помощник Люка, – задание, к которому псевдосерфингист Патрик выказал большой интерес, – Джоли решила стоять на своем.

– Нет, – твердо заявила она, стараясь не показать, что испытывает чувство огромной потери, – Розу мы делать не будем.

– Джоли, ты же сама настояла на том, чтоб она была на обложке! – возразил отец. – Теперь мы просто обязаны ее сделать. Все любят этот десерт, один из моих лучших.

Один из его лучших. Кое-что никогда не изменится. Так стоит ли расстраиваться из-за того, что отец снова и снова подтверждает свое право на все, что выходит из его кухонь?

Тем не менее…

– Нет! – гневно отрезала Джоли. – Папа, я не шучу!

Отец что-то проворчал, но уступил. Может быть, ощутил угрызение совести. А может, решил, что показ у самого Пьера Манона – слишком большая честь для десерта Габриэля.

В сегодняшнем событии были предусмотрены две части: демонстрация приготовления блюд, – но только для тех гостей, которым хватило бы места в кухне, – и дегустация в одной из гостиной отеля, – это уже для всех.

Гости были взволнованы тем, что смогли попасть в святая святых, а отец Джоли самозабвенно играл роль знаменитого шеф-повара. Он взвалил на плечи су-шефов всю основную работу, а сам беседовал с гостями, наносил на блюда лишь заключительные штрихи и затем показывал готовые блюда собравшимся.

Джоли в качестве повара-любителя приготовила несколько блюд и показала, как рецепты из книги помогают новичкам освоить методы поваров-экспертов. И еще она оживленно говорила с людьми. Раньше она сомневалась в своих способностях, но оказалось, что общение дается ей очень легко. Она улыбалась гостям, увлекала их, отвечала на вопросы.

Люк Леруа появился около нее в стилизованной белой рубашке, которую любил надевать, когда его должны были фотографировать за работой. Черноволосый, с совершенно безупречным лицом, он так тщательно контролировал мельчайшие детали в манере держать себя и так следил за выражением своего лица, что казался бесчувственным манекеном. Поэтому он был идеальным партнером су-шефа Патрика Шевалье. Тот стоял по другую сторону от Джоли, златовласый, взъерошенный, с таким блаженным видом, будто только что занимался любовью под пальмой. Хотя, возможно, все было наоборот, – возможно, именно рядом с Патриком Люк смотрелся так выигрышно.

Как бы то ни было, редкая женщина стала бы возражать против того, чтобы стоять между ними и улыбаться под фотовспышками. Патрик смотрел в камеры с долгой, ленивой улыбкой и был похож на льва, который собирается растянуться на скале для послеполуденного отдыха. Честно говоря, есть повара, которые ощущают выброс адреналина при одном только виде фотокамер. Но если вы не из их числа, то показ приготовления блюд будет для вас отдыхом – нетрудным, неторопливым занятием по сравнению со страшно напряженной работой в обеденное время, когда за пять минут нужно создать сто одинаковых десертов и еще пять других.

Внимательные темные глаза Люка радостно скользнули сначала вниз на Джоли, затем на камеры. В тот же момент щелкнули фотокамеры, будто просто не смогли удержаться. Люк и виду не подал, что заметил, хотя, конечно, играл перед камерами. Очертания его подбородка были слишком совершенными.

– Сегодня мы наслаждаемся обществом легендарного Пьера Манона и женщины, которая смогла сделать его гениальность понятной нам всем, – обратился Люк к собравшимся. Отец Джоли стоял с ним рядом, упиваясь своим положением. – Мы с Патриком Шевалье сначала хотели показать пару десертов из кулинарной книги, но, к счастью, оказалось, что один из авторов этой книги испытывает определенное притяжение к тому, кто сможет показать их гораздо лучше любого из нас.

Услышав такое, Джоли быстро взглянула на Люка и только затем почувствовала, как пространство заполняется энергией. Будто некий инфразвуковой рев заставил задрожать всех, кто был в кухне, и привел их в готовность. Она повернулась в тот миг, когда Габриэль в куртке повара выступил вперед.

Люди в толпе ахнули. А затем взорвались аплодисменты.

Габриэль иронично улыбнулся, встал на место Люка между семьей Манон – отцом и дочерью, – на секунду встретился взглядом с Пьером и затем сосредоточил все свое внимание на Джоли.

– Что бы я ни говорил о своих отношениях с Пьером Маноном, а рассказать я могу очень много, – последние слова Габриэль произнес под гул смеха. Среди собравшихся было много кулинарных критиков и экспертов по ресторанному бизнесу Франции, и многие достаточно хорошо знали историю взаимоотношений Манона и Деланжа, – но должен признать, что он всегда побуждал меня расти над собой. Поэтому… считаю для себя честью показать один из тех рецептов, которые я создал, работая под его началом. Было время, когда во Франции этот десерт фотографировали чаще других. И, – он взял с выставочной стойки ближайший экземпляр кулинарной книги и повернул ее к собравшимся, быстро улыбнувшись Джоли, – моей девушке он очень нравится.

Джоли прикусила губу, не отрывая от Габриэля взгляда. Ее отец положил обе руки на стойку и смотрел на своего бывшего chef pâtissier, напрягшись всем телом. Было странно видеть, как отца захлестывает праведный гнев. Это уже был не горький, полный жалости к себе ропот, а здоровая уверенность в необходимости победить всех соперников. Сейчас потребность соревноваться пробудилась в нем снова. Не забывай этот урок, Джоли: если у Габриэля вдруг начнется депрессия, устрой его в компанию конкурентов и сделай что-нибудь, чтобы вызвать борьбу.

– Так вот, Джоли. Это для тебя. – И Габриэль перестал улыбаться.

Перестал играть на публику. Перестал даже замечать собравшихся. Он всегда умел сосредоточить все свое внимание на том, что готовил. Таким умением обладал любой повар, жизнь которого прошла в первоклассных кухнях. И теперь Габриэль словно создал вокруг себя кокон концентрации, замкнулся, отсекая весь остальной мир.

«Так вот, Джоли. Это для тебя». Будто она еще не поняла этого. Он никогда не сделал бы ничего подобного для ее отца и никогда не будет делать для кого бы то ни было еще. Только ради Джоли он смог заставить себя снова сделать ее – Розу, некогда ставшую символом той огромной части его души, которую он отдал безвозмездно служению искусству, и ту сокровенную частичку личного счастья, что была у него украдена… Рисковать столь многим ради других он больше не стал бы.

Габриэль работал так быстро, красиво и сосредоточенно, что лицо его казалось мрачным. Джоли никогда не видела его таким на YouTube, где были выложены другие его показы. На глазах у всех под руками Габриэля рождалось чудо. Дуновение волшебной золотой пыли на тарелку. Шоколадные лепестки с красными и розовыми прожилками вынуты из формы. Должно быть, ночью он проскользнул сюда и все приготовил. Интересно, откуда он звонил ей вчера вечером, упрекая, что она проводит слишком много времени в Париже, хотя у них железный контракт? Отсюда, из этой самой кухни, ухмыляясь и предвкушая, как удивится Джоли?

Маленькая кулинарная горелка пылает в его руках. Пар от чаши с жидким азотом клубится возле его лица. Горячий жидкий шоколад уже вылит в тонкую круглую формочку из твердого шоколада. Все вместе помещено во взбитый мусс из белого шоколада и кроваво-красной малины. Мусс погружен в азот, вынут, полностью покрыт тончайшим золотым листком. А прошло всего десять секунд! Потому что горячее должно оставаться горячим, холодное – холодным, пока не достигнет рта. Тогда и настанет момент смаковать весь жар и весь холод, скрытые в самом сердце полураспустившейся розы.

Габриэль чуть-чуть улыбнулся Джоли, что было совсем не похоже на его обычную широкую ухмылку. И приладил последние лепестки.

– Я лишь чуть-чуть изменил ее для тебя, – пробормотал он и подвинул свой шедевр к Джоли. При этом стоял лицом к ней, а не к гостям.

Почти прозрачные хрупкие лепестки… раскрыты. Как раз как надо. И видно золотое сердце, которое во всех изготовленных раньше Розах Габриэля было спрятано в лепестках, как некая тайна. Но видно не собравшимся зрителям, а только тому человеку, который стоит прямо перед Габриэлем. Только ей.

Беззащитной. Прекрасной.

Страстный гений, презирающий преграды на пути, ведущему к мечте… Необыкновенный мужчина, преподнесший Джоли самый романтичный, самый нежный десерт, который она когда-либо видела.

Словно сквозь туман ярких вспышек фотокамер, она наблюдала эту сцену со стороны. Гости делали снимок за снимком, но ее это не трогало. Происходило нечто грандиозное. Она будто оказалась вместе с Габриэлем в его коконе, на поверхности которого расцветали чудесные фейерверки.

– Но почему? – прошептала она.

Почему сейчас? Почему прилюдно, да еще и для своего врага, признав права ее отца на этот десерт, хотя истинным автором Розы был только он один?

– Думаю, ты ее достойна, – пробормотал Габриэль, глядя на Джоли сверху вниз и улыбаясь едва-едва, осторожно и неуверенно, но в то же время с надеждой. Потом он слегка коснулся большим пальцем одного из внутренних шоколадных лепестков в том месте, где золотое сердце мерцало для Джоли. – И я тоже.

Она почувствовала, что краснеет. Он достоин? Предложить ей Розу?

Ту драгоценную Розу, образ которой он так долго хранил в своей душе, сопротивляясь попыткам извлечь, украсть? Он так сильно любил эту драгоценность. Она заняла огромную часть его сердца, а снова рисковать своим сердцем он просто уже не мог. И вот теперь при всех он предложил эту драгоценность Джоли.

В мире существовал только один человек, которого Габриэль ненавидел всей душой, но сегодня отдал ему дань уважения. Ради Джоли. И теперь отчаянного Мастера, казалось, даже не заботило, что ее отец был где-то поблизости.

Большим пальцем, прежде ласкавшим изгиб шоколадного лепестка, Габриэль осторожно дотронулся до нижней губы Джоли.

– Я обменяю Розу на тебя, – сказал он тихо, но уверенно.

Его большой палец метнулся вверх и поймал слезинку у нее под глазом, украдкой стирая ее с нежной кожи.

– Уверен, вы извините нас, – обратился Габриэль к собравшимся, обнял Джоли одной рукой и, увлекая ее к выходу, поднял тарелку с Розой.

Пространство у них за спиной заполнил приглушенный шепот восхищения, похожий на далекий шум в поднесенной к уху морской раковине.

– Вечно пытается всех затмить, – очень сухо сказал собравшимся Пьер Манон, когда Габриэль и Джоли исчезли в кладовой. Там всегда поддерживали температуру пятнадцать градусов, но только там и можно было уединиться, если не считать холодильника, где стоял совсем уж страшный мороз. – Ничего не изменилось. – В устах отца Джоли это утверждение прозвучало почти одобрительно. Когда-то он выбрал Габриэля в качестве своего chef pâtissier. Габриэль достал до неба и поймал для Пьера звезду. Несмотря на невозможность мирного сосуществования двух таких могучих личностей, Пьер все же знал цену Габриэлю.

Габриэль проверил защелку на входной двери и захлопнул ее за ними.

– Теперь ты должна ее съесть, – сказал он. – Иначе она совсем скоро превратится в руины.

– Там кольцо? – тихо спросила Джоли. Это было бы так похоже на Габриэля!

Они сели на пол, скрестив ноги, и он поставил тарелку ей на колени.

– Нет. Я, конечно, люблю оригинальные неожиданные решения, но все же не хочу, чтобы ты подавилась. – Из кармана брюк он вытащил маленькую коробочку. – Впрочем, в любой момент, как только захочешь, ты можешь получить его. Или кое-что еще.

Необычайная красота кольца поразила Джоли. Красное золото пронизывало желтое извилистыми нитями. Нежные листочки окружали изящные лепестки таинственной розы, а в самой середине ее сверкал красный, как сердце, рубин.

Раскрыв рот, Джоли смотрела на кольцо, не в силах отвести от него взгляд. Габриэль улыбнулся, сжал руки на коленях и принял позу бесконечного терпения.

– Ешь, Джоли. Я могу подождать.

Первый откушенный кусочек Розы оказался таким необыкновенным, что Джоли едва не вскрикнула. Ей захотелось плакать от жалости. Как сохранить это мгновение навсегда? А потом Джоли закрыла глаза и сосредоточилась на ароматах сложной композиции, объединившей жар и холод, хрупкой текстуре свежевыпавшего снега тонкой формочки, которая едва сопротивлялась зубам, и теплого плотного ganache. У нее на языке смешались и превратились в симфонию ощущения, такие совершенные и прекрасные, такие соблазнительные! Вкус самых изысканных лакомств сосредоточен в одном маленьком кусочке! Неужели в мире может найтись еще что-то, столь же замечательное?

А Габриэль наблюдал за нею, и с каждым съеденным Джоли кусочком в нем возрастало чувство глубокого удовлетворения.

– Думаю, что могла бы сравнить твое сердце с чем-нибудь получше маршмеллоу, – сказала она.

– Ну, тогда ты была не в духе, – произнес Габриэль. – Тебе повезло, что я так терпелив. – Он протянул руку и провел большим пальцем по переливающемуся ноготку на ноге. Конечно, ее туфли с открытыми носами совершенно не подходили для работы на кухне, но ей так хотелось оставаться неземной нарядной и даже гламурной в роскошной обстановке высокой кухни! Он слегка улыбнулся. – Джоли, – он снова протянул ей кольцо, – я уверен, мы оба чувствуем одинаково – у нас все получится.

Она посмотрела на него долгим взглядом, думая о пространстве. Дело в том, что ей хотелось поделиться с ним своим пространством, хотелось отдать ему часть своей жизни. Он так много взял у нее. Но и отдал так много.

Возможно, раньше она никогда не хотела замуж, не была готова отречься от себя, потому что никто не был достоин этого.

– Ты прекрасен. Людей с таким благородным сердцем я раньше не встречала, – мягко сказала Джоли.

Он резко вздохнул и рукой прикрыл свое сердце, будто внезапно ощутив его хрупкость.

– Не маршмеллоу? – спросил он, пытаясь говорить сухо, но получилось довольно грубо.

– Оно такое большое, – ответила Джоли. – И заполняет всего тебя. А еще заполняет каждого, кто окажется рядом с тобой. И все же внутри, – она коснулась золотой пыльцы, оставшейся у нее на тарелке, – я думаю, существует некий драгоценный центр. И если я буду осторожна, если покажу, что ты можешь доверить мне его, то ты отдашь его мне одной.

Он беспомощно двигал рукой по своей груди. Его губы раздвинулись, и она с удивлением заметила, что на щеках у него появились красные полосы.

– Мое сердце кажется тебе прекрасным? – выдавил он, и голос его прозвучал будто из-под земли.

– А разве кто-то думает иначе? – спросила она растерянно и положила свою руку поверх широкой руки Габриэля, все еще прижатой к его груди.

Он ничего не сказал. Но выражение его лица стало таким же, как в тот раз, когда он смотрел на Джоли поверх яичницы-болтуньи и блинов с неописуемым изумлением, будто она перенеслась сюда с другой планеты.

Она просунула пальцы ему под ладонь и нащупала кольцо в его руке, запоздало пытавшейся защитить столь ранимое восхитительное сердце. Джоли извлекла кольцо и некоторое время смотрела на него, потом с нежной и странной улыбкой перевела взгляд на лицо Габриэля. Да, она может разделить свое пространство с этим мужчиной. Борьба за лидерство могла бы стать приводящим в бешенство испытанием, которое продлится целую жизнь. Но пока она будет рядом с Габриэлем, то не испытает унижения и горечи поражения, даже оказавшись внизу турнирной таблицы.

– Да, – ответила она. – Думаю, мы действительно знаем, что у нас все получится. Но только, Габриэль… ты должен дать мне время.

Он посмотрел на кольцо, надетое на самый кончик ее пальца, и опять перевел взгляд на нее.

– Недели хватит? – осторожно спросил он.

– Я думала, больше, лет так шестьдесят или семьдесят, – тихо сказала она и позволила кольцу скользнуть ближе к суставу. – Перестань торопить события, Габриэль.

Он глубоко вздохнул, увидев, что кольцо замерло у нее над суставом.

– Что же касается детей…

От неожиданности она икнула, а затем издала звук, похожий одновременно на полусмех и полустон, и стукнула себя по лбу той рукой, на которой не было кольца.

– Габриэль, ты безнадежен.

– Думаю, как раз наоборот, – осторожно возразил он. – Во мне родилась надежда. И я только собирался сказать, что ты на восемь лет моложе меня. Мы не обязаны торопиться. Я могу подождать еще несколько лет.

– Спасибо, – ужасным тоном поблагодарила Джоли, – за твое терпение. Поскольку ведь это мне предстоит вынашивать ребенка, если что.

– Да все в порядке, – согласился он великодушно. – Я вроде как хочу, чтобы ты была только моей еще несколько лет.

Не успев сказать что-нибудь весьма саркастическое про его великодушное разрешение, Джоли бросила на него взгляд и прикусила язык.

– Ты вроде как хочешь убедиться, что я не брошу тебя? – поняла она, и голос ее прозвучал очень мягко.

Он вздрогнул.

– Я просто… Джоли, я никак не мог справиться с призраком той жизни, которую твоя мать устроила отцу. – «Или мой отец, в некотором смысле, устроил тебе», – подумала Джоли. – Я просто… Честно, я не готов терпеть издевательства и могу умереть.

Джоли подняла руку без кольца и успокаивающе погладила Габриэля по груди прямо над сердцем. Через секунду она кивнула медленно, торжественно, не произнеся ни слова. Понятно.

Его взгляд вернулся к кольцу, застрявшему на первом суставе ее пальца. Он смотрел на него с некоторой опаской, будто оно могло быть тем волшебным кольцом, которое управляет ими всеми.

– Помнишь, ты всегда говорила, что я иду за тем, что хочу получить, и не умею сдерживаться? Я и не подозревал, как мне будет трудно ждать твоего «да».

– Я знаю, ты отдал мне свое сердце без сомнений, – очень нежно сказала Джоли. – Но как считаешь, наступит ли день, когда ты сможешь безоговорочно доверять мне? – До чего же глупой она была, когда хвасталась, что легко бросает мужчин! Ей стало невыразимо жаль. Но она просто пыталась защитить себя, а Габриэль всегда казался таким большим, таким самоуверенным. Почему она не вспомнила о Розе, прежде чем сказала это? Почему не держала рот на замке?

– Возможно, поживем-увидим, – сказал он тихо. Его пальцы сдвинулись и обхватили ее левую руку, а большой палец начал играть с кольцом, двигая его взад и вперед около первого сустава. – Лет так шестьдесят или семьдесят. Я постараюсь. Было бы легче, если бы ты могла каждый день уверять меня в своей любви. Тебе даже не придется ничего говорить, просто смотри на меня так, как ты иногда смотришь. Знаешь, так… с манящей улыбкой.

– Обещаю улыбаться тебе по крайней мере два раза в день, кроме тех случаев, когда буду на отдыхе, – ответила Джоли и притянула руки к своим губам так, что теперь могла целовать его пальцы. – Я планирую ежегодно уединяться на пляже, чтобы на две недели скрыться от требовательного мужа. Не думаю, что в остальные пятьдесят недель будет так уж трудно сообщать, что я люблю тебя. – Она улыбнулась. – И если я когда-либо уступлю своему желанию размозжить тебе голову, то обещаю взять кувалду из поролона.

Его большой палец протолкнул кольцо чуть-чуть дальше по ее пальцу.

– Ты и вправду считаешь, что я хорош для тебя? – едва слышно прошептал он.

– Ну, тебя можно терпеть, – ответила она. Одна его бровь немного поднялась. Черт возьми, это же просто трагедия, когда мужчина с таким необыкновенным сердцем удивлен тем, что кто-то другой понял это. – И да, ты невероятно хорош. – Ее голос стал очень нежным. – Спасибо, что поделился своим большим сердцем со мной.

– Не думаю, что это можно описать словом «поделился», – сказал Габриэль с осторожностью. – Подразумевается, что я сохраняю часть моего сердца для себя.

– Лея предупреждала меня, как важно быть немного эгоистичной, – вспомнила Джоли. – Чтобы оставить лакомый кусочек себе.

– Ты можешь взять на себя ответственность за часть наших отношений? – поинтересовался Габриэль. – Я просто не знаю, как это делается. Я знаю, как присвоить все, до чего смогу добраться… Я умею быть эгоистом, просто не научился сдерживать свои желания. И я… я не хочу учиться этому. Думаю, чтобы я изменился, потребовалось бы что-то такое, что и увидеть-то жутко.

Она наклонилась вперед и крепко обняла его, просто чтобы заслонить и нанести упреждающий удар чему-то плохому, что могло бы случиться в его жизни. Чему-то такому, что и увидеть-то жутко. Вдобавок она подозревала, что химеры в его воображении появлялись, когда он думал о Джоли.

Он сразу же обнял ее, и в промозглой кладовке она ощутила самую уютную в мире теплоту.

– В самом деле? – спросил он после недолгого молчания, и голос его опять прозвучал приглушенно. – В самом деле в моем сердце хватит места двоим?

– О, Габриэль.

Внезапно ей захотелось посильнее отлупить хлыстом всех тех, с кем Габриэль когда-либо был на свидании, и из-за кого ему было так трудно верить ей. Но, впрочем, ей уже давно хотелось отлупить всех его бывших женщин.

– Ты ведь не сбросишь мое кольцо? – спросил он сдавленным голосом, хотя Джоли не хватило бы силенок сдавить его настолько, чтобы удушить в объятиях. Ведь он был таким большим и сильным!

Она высвободила левую руку и показала ее ему. Палец был слегка согнут, достаточно, чтобы не дать кольцу упасть.

– Я не хочу тебя торопить, Джоли, но не могли бы мы сдвинуть его хотя бы на следующую фалангу? Оно же упадет, если ты попытаешься держать его в таком положении еще лет так шестьдесят или семьдесят.

– Габриэль, – внезапно с полной ответственностью заявила она. До нее вдруг дошло, как ужасно должен себя чувствовать человек, который готов отдать себя без остатка вечно отступающим, мятущимся избалованным неженкам, – я не сомневаюсь в тебе, ты знаешь. По моему мнению, ты самый невероятный, удивительный, прекрасный мужчина, которого мне только посчастливилось встретить на жизненном пути. – Ее губы изогнулись. Она положила голову ему на плечо и прошептала: – Наша близость больше похожа на прелюдию. Понимаешь, нужно время, чтобы приспособиться.

Его смех прозвучал хрипловато.

– Джоли, мне нравится, когда ты вот так одержима сексом. Сейчас мы здесь, в кладовке Люка Леруа, и я прошу тебя стать моей женой, а вот там толпа людей и твой отец, но тебя ничто не может отвлечь от мыслей о сексе. – Он усмехнулся. – Конечно, ведь я на самом деле большой, удивительный и чертовски сексуальный.

Она улыбнулась и укусила его за шею, но очень нежно.

Он одобрительно пророкотал что-то и посадил ее себе на колени. Это тоже было очень приятно. Пустого пространства между ними больше не было. Джоли неуклюже попыталась пересечь границы его территории, чтобы посильнее обнять его. Нарушитель из нее получился дурацкий.

– И преданный, – добавила она. – Не забывай!

– Давно надо было сделать тебе Розу, – решительно заявил он. – Если бы я только знал, что она так магически подействует на тебя.

– Да, надо было. Просто ты не был готов. – Она улыбнулась. – А я не хотела торопить тебя. Всему свое время.

Габриэль откинулся назад, чтобы Джоли всем телом опиралась на его руку, а он мог взглянуть ей в лицо. И увидев ее блаженное выражение, сам засветился от счастья.

Потом приподнял ее левую руку.

– Я не хочу откладывать в долгий ящик и надену кольцо тебе на палец, ладно? Чтобы не потерялось ненароком. Так будет удобнее.

– Мне тоже хочется, чтобы ты это сделал, – промурлыкала она. – Раз уж мы начали, нет никакого смысла останавливаться на полпути. Никогда не выбирай половину, даже если пытаешься таким образом перестраховаться. Если у тебя есть шанс получить все целиком – хватай!

– Bon sang, ты иногда прислушиваешься к моим словам, – отметил Габриэль.

И пока он надевал кольцо ей на палец, все в ней расцветало от счастья. Наконец-то она не станет прятаться и осмелится поверить в чудо. Всегда, с самого начала, она хотела его, мечтала открыться ему и для него.

– Кроме того, ты же знаешь, как мне нравится думать о долгосрочном контракте, – сказал Габриэль, сжимая ее пальцы в кулачок и кладя свою руку поверх ее руки, чтобы сверхнадежно сохранить кольцо на ее пальце.

Она укрыла кулачок в его ладони.

– Ты сводишь меня с ума.