«Надо бы обзавестись руководством по свиданиям для чайников, – подумал Габриэль, покрывая купол сверкающим золотом. – «Чудовище»! И как ей это только в голову пришло!» Да, он немного высокомерен, уверен в себе, полон решимости получить именно то, что хочет, и так, как хочет… Кстати, он до сих пор не понимает, почему женщины кричали ему об этом так, будто хотели оскорбить, а не похвалить его.

Допустим, он не всегда беспокоится о том, чтобы побриться. Но… вот так сразу он уже и чудовище? А ведь он был так добр к ней, когда она вызывала в его кухне катастрофы, одну за другой. И даже не ругал ее, когда Джоли призналась, что она и есть инициатор кражи его Розы. Он принял как невольный и мучительный комплимент ее признание. Все-таки ей хватило мудрости признать, что его творение было лучшим из всего сделанного в кухнях ее отца.

Надо ли ему вести себя с Джоли Манон как-то иначе? Обычно он выбрасывал почти готовое к подаче блюдо только потому, что видел три крупинки, расположенные неправильно. Примечать малейшие детали и изменения – это его профессиональное умение. Естественно, от его взгляда не укрылась ее реакция на его присутствие. Впрочем, даже самые отъявленные пофигисты запали бы на соблазнительные округлости такой цыпочки. А как ловко она всегда находила объяснения тому, что ее ягодицы оказывались подняты прямо перед ним…

Было бы глупо не дать ей понять, что его тоже влечет к ней. Верно? Неправда, что он попер напролом, словно привык лишь использовать женщин в своих целях. Нет, это у нее самой только одно и было на уме. Он сказал ей, что хочет сделать все, чего бы она ни пожелала. «Все, что захочешь».

Что еще может предложить мужчина женщине сверх всего того, что она захочет? Впрочем, кажется, она поняла это неправильно. Он не знал, почему всегда так магнетически действует на женщин.

Габриэль оживился, снимая со стены другую тарелку. У него еще остались кое-какие козыри в рукаве. Джоли может считать его полным идиотом и козлом и притворяться, что никогда не захочет видеть его снова, но он взял ее смертельно больного отца в заложники.

И осталось только придумать, как этим воспользоваться.

Джоли просыпалась медленно, не в силах понять, где она. Кто-то снова тихо постучал в дверь, и ее сердце забилось тревожно. Странная комната в гостинице, незнакомая часть страны, и, должно быть, уже глубокая ночь. Она уставилась на дверь. Фонтан в отдалении тихо играл колыбельную, и звуки проникали через окна, открытые, чтобы избавиться от дневной жары.

Кто стучит в дверь на ночь глядя? Либо насильник-убийца проник в гостиницу и выбрал ее комнату, либо… кое-кто только что закрыл свой ресторан и решил зайти проведать.

В двери не было глазка. Но Джоли была не из тех, кто колеблется, если перед ней стоит неразрешимая задача. Одним прыжком она пересекла комнату и рывком распахнула дверь.

– Что, черт возьми, с вами не так? – зашипела она на мужчину, который возвышался над ней, одной рукой опираясь о косяк. Другая его рука все еще была поднята для очередного стука в дверь.

Он смотрел на нее сверху вниз. В одно мгновение его жадный взгляд охватил ее тело, затем еще раз и остановился на ее груди. С опозданием она вспомнила, что на ней только хлопчатобумажный ночной топик и мальчишечьи шорты, по-девчачьи украшенные кружевами по краям. И нет лифчика.

– Putain. – Его голос звучал приглушенно. – Вот поэтому я и не должен замечать, что тебя влечет ко мне?

Она бы взревела, если бы смогла. Безмерный гнев душил ее. Какой омерзительный человек!

– Мне снился сон. Не о вас. Сейчас полночь. Что вы здесь делаете?

– Ты, наверное, уже не вспомнишь, но однажды я уже спрашивал, рано ли ты ложишься спать. Разве ты сказала «да»?

Ах да! Летом, много лет назад, у нее появилась привычка бодрствовать до двух часов ночи. Это, впрочем, было естественно для подростка, которому хотелось общаться с отцом, когда тот возвращался домой, и разговаривать с ним в редкие минуты отдыха.

– Полночь – это совсем не рано для большинства людей.

– Не могу быстро заснуть после закрытия. – Он протиснулся в комнату. – Слишком много адреналина. Поэтому мне в голову пришла одна светлая мысль.

«Ооо, хочет использовать адреналин!» – Она быстро сжала кулаки.

– Я не выход для вашего адреналина, – прошипела она.

«Что с ней не так?» – Он остановился и уставился на нее.

– Неужели все, о чем ты думаешь, когда я рядом, это то, что я брошу тебя на кровать и займусь с тобой сексом?

У нее в глазах появилась красная пелена. «Да черт его побери. Боже, этот человек – настоящее чудовище!»

– И ты будешь считать меня грубым, если скажу, что не нахожу в этом ничего плохого и буду очень рад помочь, – пояснил он и поиграл мускулами. – Не думаю, что должен уверять тебя, будто это совершенно взаимно и все такое.

Она молча открывала и закрывала рот, задыхаясь: «Абсолютно, совершенно, возмутительно грубый! Маньяк! Да!»

– Вы подали в суд на моего отца!

И на нее, но ее имя было всего лишь напечатано мелким шрифтом. Она чертовски хорошо запомнила это.

– Вижу, как неловко тебе из-за того, что происходит с твоим телом, когда я рядом. И знаю, что мне не следует говорить об этом.

Пока возмущение душило ее, он наклонился ближе, двигаясь с грацией хищника. От его близости ее тело охватила волна бурного возбуждения. Ей следовало бы испугаться последствий такой близости. Но она не боялась, несмотря на то что едва знала его и что он только что вторгся в ее комнату, в полночь, а на ней всего два скудных клочка ткани. Видно, ему каким-то образом удалось устроить у нее в мозгу короткое замыкание…

– Могу я тебя поцеловать? – Низкий тембр его голоса, как у довольного мурлыкающего кота, мурашками проскользнул по ее спине. – Ты ведь не воспримешь как отказ мои слова? Можно я скажу, почему на самом деле пришел сюда? Это не значит, что твоя одержимость мной не находит отклика с моей стороны.

Жаль, что нельзя дать ему пощечину и сбить самодовольное выражение с его лица! Ведь у нее еще есть надежда убедить его отказаться от иска.

– Я бы никогда в жизни не стала крутить роман с шеф-поваром элитного ресторана. Мама предупреждала меня о таких мужчинах, как вы.

Он мгновенно нахмурился и занял оборону.

– Да? И какие же бесценные выводы относительно моего характера она сделала, если исходила из своего жизненного опыта с твоим чертовым отцом?

– Что все вы высокомерны, живете эмоциями, а ваша работа для вас божество, которому, как вы считаете, должны поклоняться все. Неужели это не о вас?

Он нахмурился еще больше.

– И что в этом плохого? Ты поклоняешься тому же божеству. Пишешь кулинарные книги! Именно я и должен быть пределом твоих мечтаний! Да и ведешь ты себя соответствующе!

Ох, как же ей хочется убить его! Она фыркнула. Громко. И сморщила носик.

– В следующий раз, когда вы придете после двенадцати часов работы на вашей сумасшедшей раскаленной кухне, то, возможно, захотите принять душ до того, как окажетесь так близко ко мне и начнете рассказывать, что вы и есть моя сбывающаяся мечта.

Габриэль отшатнулся от неожиданности. Нельзя было утверждать, что он покраснел, – ведь было темно, – но он снова потер рукой свою трехдневную щетину, и Джоли показалось, что он смутился.

– Хорошая мысль, – сказал он, помолчав. – Спасибо.

Он повернулся, направился прямиком в ее душ и запер за собой белую дверь, на которую Джоли теперь смотрела в изумлении. По другую сторону двери побежала вода.

Он запер дверь.

Значит, не только полагал, что она может пойти за ним, но и решил удержать ее снаружи, если бы она вдруг захотела войти.

Это так ее рассердило, что она почти уже решила не одеваться, но передумала. Возможно, продолжать гордо расхаживать почти голой, когда он выйдет из душа, не лучший в мире способ заставить его уважать себя. Или самой удержаться от секса с шеф-поваром.

Добиваться от мужчины уважения вместо того, чтобы упиваться его звериными инстинктами, – до чего же это горький, трудный, неблагодарный путь!

Как правило, душ был одним из основных этапов на пути Габриэля к расслаблению после того, как он поздно вечером покидал ресторан. Сначала он медленно шел по тихим, напоенным ароматом жасмина улицам к своему дому, затем тяжело поднимался по лестнице в свою квартиру, зная, что скоро смоет с себя усталость. Принимал душ, потом смотрел какое-нибудь бессмысленное ночное шоу или путешествовал по просторам Интернета, пока наконец не наступало полное расслабление. Тогда можно было позволить себе впервые за тринадцать часов поесть и рухнуть в кровать.

Сейчас же он знал, что Джоли Манон находится за дверью и на ней надета лишь маленькая белая кофточка и мальчишечьи шорты. Горячая вода струилась по его телу.

Было тяжело выдержать, не поддаться искушению. Кровь в его жилах бежала даже быстрее, чем во время работы в кухне, когда пятьдесят одинаковых заказов поступают одновременно, но нет и половины нужного количества подготовленных тарелок.

Даже тяжелее, чем услышать, что в ресторане сидит критик «Мишлен». Это было в тот год, когда Габриэль получил третью звезду, – второй раз в жизни он получил третью звезду, и эту уже никто не сможет у него украсть.

И почти так же тяжело, как увидеть эту putain de livre de cuisine с именем ПЬЕР МАНОН над Розой Габриэля.

Теплая вода струилась по плечам. Он наслаждался тем, насколько более соблазнительным было его волнение сейчас, чем когда бы то ни было. Putain, но ему нравилось поддразнивать Джоли и смотреть, как она дрожит в праведном гневе. Интересно, что она сделает?

Что она вообще там может делать? Вызывать полицию? Исчезнуть в ночи, пока у нее еще есть шанс? Ждать его в сексуальной позе на кровати, приподняв бедра?

Он нагнул голову, чтобы поместиться под душем, и его рука почувствовала щетину на лице.

Хм.

– Джоли! – позвал он через дверь.

Ответа не последовало. Если она решила исчезнуть в ночи, то он насладится погоней за ней, чтобы спасти ее. Он едва ли мог позволить женщине одной ходить по улице в наряде, состоящем из топа и смешных шортиков.

Ее розовая trousse de toilette лежала на краю раковины. Он протянул руку и вынул нераспечатанную пачку розовых одноразовых бритв. Не каждому мужчине хватит сноровки побриться одноразовой женской бритвой, но у Габриэля был девятнадцатилетний опыт работы в лучших кухнях мира, и его руки могли сделать все, чего бы он ни захотел.

Он бросил бритву в мусорку, понюхал свою футболку, немного подумал и натянул только джинсы. Возможно, она сделает ему выговор за то, что он без рубашки, но зато теперь ей будет легче пожирать его глазами. Он знал еще очень много способов доставить ей наслаждение. Но только ни один из них не включал ингаляцию на основе дневного мужского пота. Сегодня утром он не захватил сменной футболки. Ведь не было ни малейшего шанса, что женщина, будто бы сделанная из фисташек и золотисто-коричневого песочного теста, войдет в его жизнь и будет умолять, чтобы он полакомился ею.

Было что-то ужасно неправильное в том, что женщина сначала заставляет тебя видеть ее полуобнаженной, а потом начинает злиться каждый раз, когда ты открываешь рот, чтобы соблазнить ее.

Он вышел из душа, дрожа от нетерпения. Черт возьми, никаких бедер в воздухе над гостиничной кроватью. Джоли сидела на террасе, старательно игнорируя Габриэля. В джинсах и топе с короткими рукавами. И под этим топом был лифчик.

Merde. А ведь та скудная пижама играла ключевую роль во всех его видениях, пока он был в душе и представлял себе, чем в данный момент может заниматься Джоли. А в варианте исчезновения ее в ночи он дошел в своих фантазиях до того места, когда плохие парни окружают ее и она бросает свое беззащитное тело в его спасительные руки, а он подхватывает ее и относит в надежное место… такое укромное… такое жаркое… И когда он покажет ей, насколько она на самом деле беззащитна, то вместо того, чтобы называть его чудовищем, она в панической благодарности за полученный урок сильно прижмется дрожащим хрупким телом к его большому сильному торсу.

Какая великолепная фантазия! Жаль, что придется отказаться от нее, вернувшись к реальности.

Джоли продолжала печатать на планшете и даже не косилась на Габриэля. А он подходил все ближе и ближе.

Ее пальцы дрогнули.

Он оперся коленом на лежак и склонился над ней, взявшись рукой за перила рядом с ее головой. На экране компьютера была совершеннейшая тарабарщина. Он улыбнулся, обнажив зубы. Так и съел бы эту «недотрогу»! Подняв ее руку, он прижал ее к своему гладкому подбородку.

– Так лучше?

От прикосновения ладони к его коже по всему ее телу пробежали приятные импульсы. Она попыталась поднять глаза вверх. Но ее взгляд остановился, как только наткнулся на пояс его джинсов. Ее ресницам понадобилось достаточно долгое время, чтобы, соединившись, моргнуть и дать, наконец, глазам, скользнув по его обнаженному торсу, сосредоточиться на плечах. Ее пальцы все еще были в плену его подбородка, бесконечно близко к свежевыбритой ямочке на подбородке. Она почти ощутила кожей свежесть ускользающих капель дождя на выжженной солнцем земле. Ему пришлось пересилить себя, чтобы не потереться лицом об эти ласковые пальцы, как ласковый кот, который умоляет, чтобы его погладили.

Она не дышала. Всмотревшись в выражение ее лица, он прищурился и улыбнулся.

– Мечты сбываются, Джоли?

Она вздрогнула всем телом. Ее глаза распахнулись, когда она наконец подняла голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Его сердце стучало от безнадежного желания целовать ее. Планшет соскользнул у нее с колен.

«Кажется, ей не нравится, когда я вежлив, обходителен и готов показать, как сильно меня влечет к ней. Вот пусть и подождет. Посмотрим, не улучшится ли ее мнение о его манерах». Он выпрямился и направился к стене. И кажется, услышал вздох разочарования у себя за спиной.

Он глядел вниз, на фонтан, который город построил в его честь, когда доход региона возрос в пять раз благодаря туристам. Их поток не ослабевал, равно как и интерес к небольшому, но выдающемуся ресторанчику, получившему три звезды. Габриэль потянулся, согнув руки высоко над головой, и выгнул спину, перекатывая мышцы шеи и плеч. Попытка соблазнения пока не увенчалась успехом, но стала развлечением и разрядкой – огромным облегчением после последних семи часов непрерывной работы.

«Надо и дальше расслабляться не спеша. Какое прекрасное ощущение! И было бы еще лучше, если бы изящные ручки прижались к моему телу», – подумал он.

Джоли Манон смотрела на него, подтянув колени к подбородку так, что он даже не мог видеть ее грудь. Она медленно терла пальцами свои джинсовые колени, будто ей было необходимо почувствовать текстуру ткани.

«Не стесняйся, chaton. Я был бы счастлив, если бы ты захотела узнать, насколько груба моя кожа». Он сел на край стены, окружавшей балкон, и вытянул ноги, упираясь руками так, что тело полностью вытянулось и стало подчеркнуто стройным, а мускулы на руках и плечах немного вздулись.

«Putain, до чего же мне нравится, когда она прикусывает нижнюю губу!»

Он так много мог бы сделать с ее губами и с ее ртом. Мог бы заставить ее забыть не только о тревогах, но и вообще обо всем, отчаянно сплетаясь…

Чудовище, однако.

Чудовище. Неужели он и в самом деле такой?

Неужели какой-нибудь культурный, хорошо воспитанный человек, из тех, кто платит огромные деньги, чтобы поесть в его ресторане, мог бы спокойно сидеть перед этим хрупким, беззащитным, восхитительным, миниатюрным созданием с обращенными на него огромными темными глазами, и ничего при этом не делать?

Но разве из-за того, что эти люди были des putains d’idiots, он тоже должен быть таким? И жить по их правилам? Вот уж не дождетесь!

– А что касается той, другой проблемы, – сказал он твердо, так как, что уж тут говорить, ему хотелось быть принцем, а вовсе не чудовищем. Если, конечно, существует хотя бы призрачная возможность и не потребуется бесконечно игнорировать кричащий язык ее тела, – я думаю, ты должна отдать мне пятнадцать процентов отчислений. Поскольку в книге пятнадцать процентов моих рецептов. Или отчислений твоего отца, – добавил он, когда она начала моргать, считая в уме.

Она закусила губу.

Погоди-ка, разве так должен говорить принц? Нет, черт возьми.

– Не твоих. Ты все равно написала бы то же самое количество слов, знала ты или нет, что описываешь мои рецепты.

Она начала терзать губу.

«Putain, прекратит она так делать или нет?» Высокие моральные принципы – а у него их было много больше, чем ей казалось, – побуждали его вмешаться и защитить эту несчастную губу от жестокого обращения. А взамен предложить ее зубам себя…

Он подвинулся к ней. Интересно, что она в своих фантазиях собирается делать с его очевидно нарастающим возбуждением? Наверное, что-то приятное, поскольку он видел, что она неравнодушна к нему, но, кажется, не все так просто, как могло бы быть.

– Кроме того, я хочу, чтобы в последующих изданиях было признано мое авторство с соответствующими словами под каждым моим рецептом. Меня вполне устроит формальное указание на авторство типа «Создано Габриэлем Деланж». В каждую еще не проданную книгу вы можете просто вставить по листку с исправлением опечаток. Это не идеально, но либо так, либо вы должны уничтожить весь тираж.

Нижняя губа испытала еще большее наказание. По мере того как росло ее беспокойство, Джоли все меньше и меньше замечала присутствие Габриэля.

«Merde! Ты вовсе не рыцарь в сверкающих доспехах. Ты чудовище, помнишь? Она никогда в жизни не будет думать о тебе как о герое», – сокрушался он. Впрочем, женщины никогда так не думали о нем.

– Я лишь начинающая писательница, – тихо сказала Джоли. – Если я предъявлю издателям такие требования и факт плагиата будет обнародован, со мной никто никогда больше не будет работать. Вы хотите меня погубить?

Габриэль сидел молча, сжимая пальцами грубый камень. Он откинул голову, закрыл глаза, сосредоточился на отдаленном журчании воды в фонтане.

– Значит, я никогда не добьюсь чертовой справедливости?

Она ничего не ответила. Когда он снова открыл глаза, ее руки были еще плотнее обвиты вокруг колен, и она смотрела на него со смесью беспокойства и извинения.

Bordel.

– Какое совпадение, что с этим salaud случился инсульт как раз перед выходом книги!

– Как будто он сделал это нарочно! – воскликнула Джоли.

Несомненно, она любит своего отца. Le connard! У этого проходимца три любящих дочери, хотя он и не заслуживает их, а Габриэль потерял девушку, с которой был целых шесть лет, – с шестнадцати до двадцати двух, – и с тех пор у него больше не было сколь-нибудь длительных отношений.

Как это Пьеру Манону всегда удается так манипулировать ситуацией? Почему люди отдают ему все, что у них есть, причем гораздо больше того, что он заслуживает?

– Забудь, – хрипло сказал он, вскочив на ноги. – Не порти свою карьеру в издательстве. Я придумаю другой способ поквитаться с ним.

Он направился к выходу, но остановился перед дверью. Джоли пожирала его взглядом, и он осознал, что обнажен до пояса, а его широкие плечи закрывают ей лунный свет. «Chaton, тебе не обязательно просто смотреть. Я понимаю, что мог сбить тебя с толку своими поступками, но сам я был бы более чем счастлив, если бы ты использовала меня любым удобным тебе способом – даже не самым разумным», – мысленно подбадривал он ее.

– У тебя есть друг или кто-то еще? Fiancé? Ты замужем?

Ее глаза стали огромными. Она прижала компьютер к груди, будто это был оборонительный щит, но он видел, как шевелится ее горло.

– Нет, – прошептала она.

С тяжелым чувством он покачал головой, ничего не понимая. Неужели его действительно кто-то проклял? И он был каким-то изгоем, чудовищем, которое вышло из леса и заблудилось, растерявшись в обществе людей.

– Тогда извини, но я никак не пойму, почему ты сердишься, когда я хочу тебя поцеловать? Ведь ты же сама так чертовски сильно этого хочешь.

И он вышел из комнаты до того, как мог бы сломаться и сделать попытку встать перед ней на колени и поцеловать ее. Он услышал, как планшет упал на каменный пол.

Упал с колен, когда она потеряла себя, ошеломленная его заявлением? Или потому, что она плохо прицелилась ему в голову и не попала?

Ну почему у них с Джоли все складывается так плохо? Конечно, никакому другому мужчине никогда не приходилось использовать поданный иск, чтобы заставить женщину быть с ним, пока у него не появится шанс понять, как надо разговаривать с ней.