Клайд проснулся от телефонного звонка. После бутылки шампанского, которой они вчера вечером отпраздновали очередной успех, голова болела. Глаза тоже болели, хотя уже меньше. Болела кисть правой руки: оказывается, написать пару сотен раз подряд автограф с посвящением — работа, утомительная для мышц руки, давно уже более привычных к компьютеру, чем к шариковой ручке. Одним словом, пробуждение не доставило Клайду никакого удовольствия, тем более что до звонка будильника оставалось еще двадцать минут.

Нашарив телефонную трубку, Клайд сначала уронил ее, потом подтянул за шнур и наконец хриплым заспанным голосом произнес: «Алло».

— Могу ли я поговорить с мистером Гарри Гановером? — отозвалась трубка женским голосом, который показался Клайду таким громким и пронзительным, что он отстранился.

— С кем? — переспросил он спросонья, но тут же все вспомнил. — А, конечно. Гарри Гановер — это я. Слушаю вас.

— Это говорит Синтия Мердок из «Утреннего шоу» канала Си-Би-Эс. Я прочитала статью о том, как вы помогли женщине, и мы хотели бы пригласить вас завтра утром к нам в передачу. У нас есть локальная студия в Огайо, откуда мы через спутник включим вас в программу, идущую на весь Средний Запад в прямом эфире и в записи на остальные регионы страны.

Клайд резко сел в кровати. Не сон ли это? Какая статья? Она правда сказала «Утреннее шоу» Си-Ви-Эс? Вещание на всю страну? Он помотал головой, но переспрашивать показалось ему слишком глупо.

— Я прошу вас связаться с мисс Оливией Тимберлейк, моим агентом, — ответил он, — она ведает всеми интервью.

В трубке раздался вздох:

— Да, я знаю. Но телефон мисс Тимберлейк постоянно занят. Поэтому я и обратилась прямо к вам. Если бы вы могли дать хотя бы принципиальное согласие, мы потом прислали бы вам контракт по факсу в отель. Когда мисс Тимберлейк сможет, она перезвонит нам, и мы обсудим детали.

Клайд прислушался. Из соседней комнаты, дверь в которую была неплотно закрыта, в самом деле доносились обрывки разговора Оливии с кем-то по телефону. Подумав, Клайд повторил свой ответ:

— Я ничего не могу вам обещать, не переговорив с моим агентом. Этим ведает она…

— Но вы еще не получали приглашения от других телеканалов? — не отставала Синтия.

— Не знаю. Я еще даже не завтракал, — ответил Клайд. Телевизионная дама тут же извинилась за ранний звонок, пообещала прислать от имени канала корзину с фруктами в качестве компенсации за беспокойство, а потом стала расхваливать какую-то статью и расписывать, как заманчиво ее приглашение. Клайд нащупал на тумбочке блокнот и ручку.

— Мисс Мердок, давайте я запишу ваш номер и передам его Оливии. Она перезвонит вам, как только сможет.

Синтия сдалась и продиктовала телефон. Напоследок она еще раз подчеркнула, что выступление по общенациональному телеканалу должно заинтересовать мистера Гановера. Мистер Гановер вежливо поблагодарил и распрощался.

Десять минут спустя постучала Оливия. Она влетела в его комнату, и полы шелкового халата развевались за нею, открыв на несколько мгновений ее стройные ноги. Курчавые волосы рассыпались по плечам, взгляд был горящий. Клайд с восторгом посмотрел на нее — такую свежую, стремительную, красивую.

— Смотри, что в газете! — крикнула она вместо приветствия и сунула ему утренний номер «Огайо трибюн». Заголовок, в который она ткнула пальцем, гласил:

«МЕХАНИК РЕМОНТИРУЕТ ЛЮБОВЬ И СЕМЬЮ»

В длинной заметке рассказывалось о сцене в магазине. Имя Дебби Гундерсон было изменено, но обстоятельства дела автор излагал достаточно подробно. По всей видимости, кто-то из журналистов оказался рядом со столиком и все слышал, а может быть, даже и проинтервьюировал несчастную женщину.

— Прекрасно! — сказал Клайд, поднимая глаза от страницы. Оливия сидела на краю его кровати, подавшись вперед, так что между слегка разошедшимися полами халата он увидел желобок между ее грудями, а ниже — колено и часть бедра. Проследив за направлением его взгляда, Оливия покраснела и запахнула халат.

— Прошу прощения.

— Не за что извиняться, — ответил Клайд. — Ты прекрасна, Оливия.

Она смущенно улыбнулась:

— Ты наверняка говоришь это всем женщинам. Ты ведь профи по этой части.

— И поэтому ты мне не веришь? Если бы я сказал тебе, что сейчас половина девятого, ты тоже не поверила бы мне — только потому, что я наверняка говорил это уже многим другим до тебя?

— Я знаю, твоя работа — создавать у каждой женщины впечатление, будто она красива и желанна. Должна тебе признаться, ты делаешь свою работу гораздо лучше, чем я ожидала, — в тебе больше такта, шарма, стиля… Но мы же оба все понимаем, не так ли?

Клайд не стал продолжать этот разговор, чтобы не наговорить лишнего. Оливия тоже решила сменить тему:

— За сегодняшнее утро у меня было двенадцать разговоров с редакциями. Все хотят получить от тебя интервью. Нам предстоит много работы в ближайшие дни.

— Кстати, об интервью, — отозвался Клайд, — тут звонила Синтия Мердок из «Утреннего шоу» Си-Ви-Эс, хотела пригласить меня в программу. Вот ее номер телефона, я обещал, что ты перезвонишь.

— Из «Утреннего шоу» Си-Ви-Эс?! — оторопев переспросила Оливия.

— Да. Вот телефон, — сунул он ей листок, она машинально взяла его и тупо уставилась в размашисто написанные строчки.

— «Утреннее шоу», — повторила она почти шепотом. — Ущипни меня. Я сплю.

Клайд притянул ее к себе и ласково пощипал за мочку уха. Она повернула к нему лицо, сиявшее изумлением и радостью.

— Это же прорыв! «Утреннее шоу» Си-Ви-Эс — это миллионы зрителей! Я о таком и мечтать не смела! Мы стали знамениты! «Тимберлейк» прогремит на всю страну! Впору звонить в типографию и говорить им, чтобы печатали второй тираж!

Клайд глядел на нее и улыбался, но вдруг лицо его помрачнело. Неприятная, тревожная мысль пришла ему в голову:

— Понимаешь, если меня покажут по национальному телевидению, среди зрителей может оказаться кто-то, кто лично знает Гановера. И тогда наш маскарад будет раскрыт. А если репортеры начнут собирать информацию о Гановере и разнюхают про его агорафобию, тоже скандала не избежать.

Улыбка умерла на устах Оливии. Клайду было ужасно жаль ее, но он не мог не сказать ей о своих опасениях.

— Тогда надо их опередить, — сказала она, с минуту подумав. — Мы потребуем от Гарри, чтобы он прислал нам свою биографию, ты выучишь ее наизусть, и мы опубликуем ее. Если все будет опубликовано, никто не станет ничего раскапывать.

Потом Оливия посмотрела на озабоченное лицо Клайда и вдруг протянула руку к нему и разгладила пальцами складку, пролегшую между бровей.

— Не тревожься, Гарри. Все будет хорошо. Ты такой молодец. Я не знаю, как мне выразить свою признательность. Это ведь все благодаря тебе.

Ее рука скользнула по его виску, потом по щеке и легла ему на голую грудь. У Клайда перехватило дыхание. Он вдруг с необычайной ясностью осознал, что они одни в номере и что женщина, о которой он мечтал и которую видел во сне каждую ночь, сейчас сидит на его постели, одетая в один полураспахнутый шелковый халат, и рука ее ласкает ему грудь, а если спустится на каких-то полметра ниже, то…

То не видать ему «Кейн корпорейшн».

Клайд опомнился, нежно снял руку Оливии со своей груди и, поцеловав ей пальцы, переложил ее на кровать рядом с собой.

— Мне кажется, будет лучше для нас обоих, если ты сейчас вернешься к себе, — прошептал он.

— Да… я пойду, — ответила она, встала, запахнула как можно плотнее свой халат и направилась к двери. — Мне еще надо сделать несколько звонков. Встретимся за завтраком внизу.

Выйдя, она пробормотала себе под нос: «Ну и пусть он жиголо. Все равно он милый, умный и добрый». Слабое было утешение, но другого у нее в этот момент не было.

Когда дверь за Оливией закрылась, Клайд глубоко вздохнул. Мысль о том, что могло произойти, если бы он не убрал эту руку — такую теплую, нежную, чуткую, — заставила его трепетать. Мысль о том, что Оливия скорее всего не стала бы доносить Бетти Брубейкер о том, как они с сотрудником агентства нарушили его контракт, не пришла ему в голову. Клайд был воспитан в убеждении, что всякий проступок рано или поздно будет раскрыт и наказан. Поэтому мысль о грядущем разоблачении всей аферы вокруг Гарри Гановера и его книги казалась ему более чем правдоподобной. Если все вскроется и скандал разразится уже после того, как он закончит свою работу в агентстве, — хорошо. Если раньше — то он проиграет и получит по заслугам.

Потом он стал думать об Оливии. О том, как она смотрела на него горящим взором, ласкала ему лицо и грудь и при этом говорила «Гарри». Наверное, ей понравился именно Гарри — красавчик, король поцелуев, автор книги, постепенно становящийся популярным. А Клайда Кейна она не знала и знать не могла. Он не существовал для нее. На свою беду, Клайд Кейн сейчас находился в шкуре Гарри и вынужден был мириться с тем, что женщина, к которой его так влекло, дарила свою ласку не ему, а его фальшивой маске.

На следующее утро они спозаранку явились в телестудию в Янгстауне. Оливия осталась за стеклянной перегородкой, а Клайд, напудренный и с микрофоном на лацкане самого шикарного пиджака из гардероба Эми, сидел в кресле и отвечал на вопросы телезрителей, звонивших в студию по телефону. Вела передачу Рут Диксон — автор нашумевшей в свое время книги о взаимоотношениях полов. Она была в восторге от «На старт! Внимание! Любовь!», а также явно и от ее автора: с тех пор, как он появился в студии, она как минимум двадцать раз нашла повод, чтобы невзначай прикоснуться то к его плечу, то к руке… Оливия не считала специально, разумеется… Просто это было слишком очевидно. Как очевидно было и то, что после сцены вчера утром Клайд изменился и стал как будто отчужденнее. Он держался на расстоянии от Оливии, избегал встречаться с ней взглядом — а она ведь хотела только посмотреть, в порядке ли его глаза. Глаза были еще воспалены, но, глядя в них, Оливия, как ей казалось, видела, что их обладатель — человек честный и с хорошим характером. Вот хорошо бы он мог оставить свою профессию… И хорошо было бы еще, если бы они могли не пару недель, а долго — долго ездить вдвоем по городам и быть вместе днем и ночью…

Предаваясь таким раздумьям, Оливия то начинала рисовать в воображении картины возможного счастья с этим мужчиной, к которому ее влекло так, как еще ни разу ни к кому из прежних ее голливудских увлечений, — то, вспомнив о них, начинала ругать себя за то, что забывается и снова не слушает голоса разума…

— У нас есть время еще на один последний звонок телезрителя, — объявила ведущая и нажала кнопку на пульте. — Алло, здравствуйте! Вы в эфире и можете задать один вопрос Гарри Гановеру. Прошу вас, представьтесь!

— Привет, Гарри, — прозвучал хрипловатый, прокуренный женский голос, — это я, Долорес.

— Добрый день, Долорес, — ответил Клайд, — слушаю вас.

— Как ты поживаешь, Гарри? — спросила женщина. Ведущая взглянула на часы и включилась в разговор:

— Дорогая Долорес, у нас осталось совсем немного времени. Какой вопрос вы хотите задать мистеру Гановеру?

— Так я и спрашиваю его, — ответила телезрительница с хриплым смешком, — как ты там без меня. Ты что, меня не узнаешь, золотко?

— К сожалению, пока нет, — ответил Клайд, встревожено посмотрев на Рут и Оливию. Те обе покачали головами, а Оливия указала на часы и жестами дала понять, что осталось продержаться еще десять секунд. Клайд медленно добавил: — Возможно, мы с вами где-то встречались? На одной из презентаций книги «На старт! Внимание! Любовь!». Она понравилась вам?

— О да, золотко. Очень понравилась. Я вообще твоя большая поклонница вот уже семь лет. Ты так меня и не узнал? Я — твоя жена, Гарри.