В ящике письменного стола он нашел записку: "Не знаю, что вы о себе думаете. Может, думаете, что вы красивый, и вам от этого делается приятно. А на самом деле вы настоящее хамло. Ходите вечно в замше. И в столовой морды корчите над тарелкой. Привет, Палтус! Плавай пока".

Кутякин порвал записку и вышел в коридор покурить. Сначала он подумал, что записку написала женщина, поскольку в начале упомянута была его красота. Потом ему пришло в голову, что автором мог быть и мужчина, ибо в конце содержалась угроза. Третья и последняя мысль не перечеркивала, но дополняла две первые: "Кретины!"

В шесть ноль пять он вышел из министерства и прошествовал к близлежащему гастроному, памятуя о наказе жены: купить швейцарского сыру.

Он честно выстоял очередь в кассу, однако ему почудилось, что кассирша смотрит на него с плохо скрываемым отвращением.

- Вот ваши деньги, можете взять все, — сказала она и сунула тугой комок грязных рублевых бумажек в потную кутякинскую ладонь.

Он открыл было рот для протеста, но тут кто-то поддал ему коленом под зад, и он отлетел прямо к прилавку с сырами. Продавщица злобно вырвала чек из его руки.

- Триста швейцарского, — пискнул Кутякин.

- Ничего, хватит тебе и двухсот, Палтус. Нарезать или куском? — продавщица с шумом рассекла воздух огромным ножом и примерилась к головке сыра.

- Наре... куском, — вымолвил Кутякин, опасаясь впасть в немилость.

Синей молнией сверкнула сталь; косо отрубленный кусок сыра сам собою оказался в руках Кутякина, продавщица же, залихватски гикнув, вскочила верхом на бидон из-под сметаны и унеслась в сторону колбасного отдела.

Порыв ветра, напоенного полынью и дягилем, принес ее прощальные слова:

- Не забывай меня, Кутякин!

Тут же его подхватила толпа угрюмых мешочников, и на чьих-то крепких плечах он благополучно выехал на улицу. Проходившая мимо пионерка в белом фартуке сделала Кутякину козу.

- Какой вы, дядя, — сказала она кокетливо, достала из карманчика милицейский свисток, раздула щеки, как хомяк, и свистнула.

- Домой, домой, — заторопился Кутякин. Он сделал несколько шагов, но путь ему преградили два молодца в длинных кожаных пальто.

- Куда? — коротко спросил первый и взял Кутякина за левую руку, в которой был сыр.

- Домой, — прошептал Кутякин, вяло пытаясь выдернуть правую руку из железной хватки второго.

- Никак нет, Палтус. Пойдешь с нами.

Кутякин задергался в поисках аргументов.

- Сыр... Сыр тут...

Первый резким отработанным движением тут же выбил сыр из руки Кутякина. Второй наподдал сыр ногой так сильно, что сверток по крутой траектории ушел в вечереющее небо.

- В Эфиопии голод, — пояснил он Кутякину.

Парни приволокли Кутякина в какой-то незнакомый, страшный двор-колодец и привязали его к детскому деревянному грибку. Кутякин заплакал. Слезы крупными горошинами падали на замшевый его пиджак.

Первый парень достал из кармана платок с монограммой, вытер Кутякину лицо, потом зажал нос и велел сморкаться.

- Пфу! — дунул носом Кутякин.

- Сильнее! — потребовал парень, продолжая сжимать кутякинский нос.

- Пфу! Пфу! — постарался Кутякин.

- Ну, вот и ладненько, — сказал парень. — Собственно, мы тебя сюда пригласили, чтобы спросить: ты выпить хочешь?

- У меня только три рубля, — простонал Кутякин, делая попытку выдернуть грибок из земли.

- Эй, Гунявый! — обратился первый парень ко второму. — Дай ему в ухо, будь другом.

Гунявый несильно размахнулся и перчаткой хлестнул Кутякина по щеке:

- Тебя не спрашивают, сколько у тебя денег.

- Повторяю, ты выпить хочешь? — снова пристал первый.

Кутякин гордо молчал.

Парни некоторое время шушукались. Потом Гунявый остался сторожить Кутякина, а первый рысцой бросился со двора. Буквально через пять минут он вернулся с пузатым баулом, открыл его и ловко, умело сервировал скамейку рядом с грибком. Свет вечерней звезды заиграл на гранях хрустальных бокалов.

- Развяжи дурака, Гунявый. Выпьем за твои успехи, Кутякин. Пусть земля будет тебе пухом.

Изумленный Кутякин поднес к губам бокал. Сделав первый глоток, он идентифицировал "Курвуазье", второй глоток не оставлял сомнений в том, что в бокале - "Стрелецкая", остаток же определенно смахивал на джин.

- Ешь, Палтус. Хочешь, я тебе хлеб икрой намажу? — спросил первый парень с заботой в голосе.

Когда бутылка опустела, Гунявый хлопнул в ладоши.

- А теперь - к бабам.

Развеселившийся Кутякин стал качать головой, как китайский болванчик.

- Жена меня сгноит, — предположил он, глупо улыбаясь.

- Эта добрая женщина? Никогда в такое не поверим! — воскликнули парни хором.

- Брось ты, чудик! Гуляй, пока молод! Ты ведь молод? — уточнил первый.

- Он стар, как Мафусаил, — усомнился Гунявый.

- Мне сорок восемь, — с достоинством определил Кутякин.

- Юниор! — восхитился первый. — Самый бедовый возраст. — Он аккуратно засунул оставшийся кусок копченого угря во внутренний карман пиджака.

У Кутякина слегка шумело в голове, перед глазами мелькали беленькие мушки.

- Это что, снег пошел? Зима уже? — доверчиво спросил он у Гунявого.

- Снег, снег, — засмеялся тот. — Вот сейчас засунем тебя башкой в сугроб, Палтус.

В глубине двора появилась уже знакомая Кутякину пионерка. На этот раз на ней была норковая шубка.

- Дяди, можно, я покушаю? — спросила она, указывая на недоеденную икру в стеклянной баночке. Выбив о скамейку пепел из коротенькой трубки-носогрейки, девочка достала из кармана шубки детский пластмассовый молоток и еловую шишку.

- Зачем эти вещи? — сухо спросил первый парень.

- Шишку я подарю этому милому дяде, — сказала пионерка, бросая шишку в Кутякина. — А молотком буду стучать по папе-милиционеру, когда он придет сюда и позарится на чужую икру.

Парни посмотрели на пионерку с уважением и, схватив Кутякина под руки, потащили его на площадь к стоянке такси.

- Мы без очереди! — злобно заорали парни на безмолвных обитателей стоянки. — Пропустите ветерана космических мостов! Нам в Склифосовский! Он укушенный!

- Кто укушенный? — отшатнулась старуха, стоявшая в голове очереди. — Кем укушенный-то?

- Вот он, — указали парни на Кутякина. — Укушенный ежом.

В этот момент подрулило такси, и парни втолкнули Кутякина в теплое, уютное нутро автомобиля.

- Если среди вас есть шатены, — заметил таксист, приглядываясь к пассажирам, — я прошу их немедленно покинуть машину. Я - полковник в отставке и шатенов не потерплю.

Кутякин на всякий случай стал тереть лысину ладонью. Но новые друзья заступились.

- Смотрите, — сказали они. — Как полковник в отставке, вы не можете не оценить неземную красоту этого человека.

Шофер посмотрел на Кутякина в зеркальце заднего вида:

- Теперь я это заметил. И повезу его хоть на край света.

- Отлично, — сказал Гунявый. — Тогда везите нас к бабам.

Машина резко взяла с места, рванулась неудержимо, и Кутякину померещилось, что колеса отрываются от земли, огни города уплывают вниз и сливаются в радужные бензиновые пятна.

- А что это у вас в "бардачке" скребется? — спросил у таксиста первый парень. — Не мышь ли проказница, не лягушка ли отказница?

- Там находится мой друг, агент ЦРУ. Прячется и подслушивает разговоры пассажиров в целях узнавания государственных тайн.

Кутякин доложил:

- Я работаю в министерстве. Виды на урожай... Закупочные цены на пшеницу... Ничего не скажу! Пусть он сдохнет, вражеская рожа, борец невидимого фронта! Откройте "бардачок", полковник: я плюну ему в белые глаза!

Парни навалились на Кутякина, стали успокоительно похлопывать его по плечам.

- Плюнуть можно, — примирительно сказал Гунявый. — Отчего не плюнуть? Да только стоит ли? Он сам там долго не протянет, поди, уж задохся, шебуршится с голодухи, к бабе хочет.

- Да, — задумался Кутякин. — К бабе кто не хочет?

Качнувшись в сторону первого парня, он подозрительно спросил:

- Граждане, а вы не из гномов будете?

Такси внезапно остановилось, первый парень расплатился с полковником куском угря, полковник засунул выручку в "бардачок".

Друзья оказались у подъезда высокого дома из желтого кирпича. На газоне росли голубые елочки. Меж ними, нахохлившись, ходил человек в сером плаще и серой же велюровой шляпе.

Кутякин испытал прилив эйфории, дернулся было в сторону газона:

- Пусть и он станет нам как друг! Возьмем его в поход за радостями тела!

- Гунявый! — сказал лениво первый парень. — Дай-ка ему еще раз в ухо.

Гунявый снова хлестнул Кутякина перчаткой:

- Этот мужик не джентльмен. Этому место под елкой, а не в приличном обществе.

К подъезду бесшумно подкатил огромный черный автомобиль. Из него вылез тучный мужчина в каракулевом пирожке и тяжелом ратиновом пальто.

- Ну, хоть этого позовите! — взмолился Кутякин.

Гунявый достал из бумажника большую лупу и стал рассматривать тучного. Потом лупу убрал, а бумажник спрятал.

- Этого вообще ни в какое общество нельзя. Он не джентльмен и даже не мужик.

Друзья вошли в подъезд, поднялись на лифте на какой-то высокий этаж и позвонили в дверь, обитую ярко-красной кожей. Им открыл маленький сухой старичок в домашней куртке со шнурами. Пожевав тонкими запавшими губами и ничего не сказав, старик повернулся и двинулся в глубь квартиры, шаркая ногами в разношенных тапочках. Из комнаты в прихожую бросилась молодая девица с распущенными волосами:

- Серж! Как мило, что ты пришел! — Она расцеловалась с Гунявым, припала на минуту к его груди. — А это кто с тобой? — Она с любопытством оглядела Кутякина.

- Это друг наш хороший - известный жокей, без пяти минут замминистра, — объяснил Гунявый.

Кутякин шаркнул ногой и вручил хозяйке шишку.

Вошли в комнату... Она показалась Кутякину необъятной. В креслах чуть поодаль расположились две девицы в свободно ниспадающих одеждах. Давешний старичок, сидя у экрана персонального компьютера, увлеченно играл в какую-то мудреную игру. Перед камином в задумчивой позе сидел милиционер с перевязанной головой и смиренно ел гречневую кашу. У ног его грыз искусственную кость черный дог с необрезанным хвостом. А дальний конец комнаты терялся в сумерках, и что происходило там, Кутякин боялся даже вообразить.

...Кто-то смешивал коктейли, кто-то сидел у Кутякина на коленях и развязывал ему галстук. На потолке, сделанном из цельного куска зеркала, Кутякин видел то старуху в кринолине, стиравшую белье, то собственную распухшую физиономию, то старика со шнурами, танцующего брейк, то белое бесформенное тело...

В третьем часу ночи он брел домой пешком, потирая укушенный ежом бок.

Жена не ложилась спать, поджидая его у двери.

- Сволочь ты, Кутякин, — сказала она, глотая слезы и сморкаясь в полотенце. — Посинеешь от своего пива и сдохнешь, а обо мне так ни разу и не подумаешь. Сволочь ты.

Кутякин сделал хитрое лицо, явно примериваясь упасть на коврик у входной двери.

- Каждый джентльмен, — пояснил он, — имеет право.

И погрозил жене пальцем.