Продвижение к Антиохии по землям недружественной Анатолии заняло четыре месяца, с 26 июня по 22 октября. В это время произошло множество событий, связанных с военными действиями крестоносцев. Они подробно описаны во множестве источников, однако нас интересуют лишь те из них, в которых Боэмунд играл важную роль, либо те, что могли изменить его образ действий.

Первое из таких событий произошло после нескольких дней перехода через горы — 1 июля, на равнине вблизи Дорилея (Эскишехира). Боэмунд вместе с норманнами, в сопровождении Танкреда, Роберта Нормандского, Стефана Блуаского и, вероятно, Роберта Фландрского и военачальника Татикия, вел авангард огромной христианской армии. Оставшиеся войска под командованием Раймунда Тулузского включали в себя воинов южной Франции и лотарингцев.

По непонятным причинам эта армия вскоре распалась на две части, оказавшиеся на приличном расстоянии друг от друга. По мнению Альберта Ахенского, такое решение приняли предводители крестового похода, желая обеспечить каждую из армий местом для лагеря; к тому же так войскам легче было добывать провизию и фураж. Раймунд Ажильский, оказавшийся во второй части армии, приписал этот «раскол» безрассудной неосторожности Боэмунда и сопровождавших его предводителей; более он ничего об этом не сообщил. Рауль Канский, опираясь на сведения, полученные от Танкреда, тогда находившегося рядом с Боэмундом, опровергает предположение Альберта Ахенского. Разделение армии, пишет он, не было преднамеренным. Это дело случая: дорога, по которой продвигались крестоносцы, раздваивалась, поэтому авангард направился по одной дороге, а остаток армии двинулся по другой. Но даже если принять эту версию, выходит все же, что авангард значительно опередил армию, а это было несколько необдуманно.

Аноним пытается снять с Боэмунда ответственность за такой поступок, напоминая об обстоятельствах. По его словам, накануне третьего дня, когда еще стояла глухая ночь, крестоносцы снялись с лагеря: в темноте они не разглядели, какого пути следует придерживаться, и распались на два отряда, оказавшиеся на большом расстоянии друг от друга. Анна Комнина не слишком настаивает на ответственности Боэмунда, но замечает, что разделение армий произошло после назначения Боэмунда, по его настойчивому требованию, предводителем авангарда. Его армия двигалась слишком быстро — таким образом, две группы войск оказались оторванными друг от друга.

Несмотря на различие объяснений, нельзя не подумать о некоторой непоследовательности или, по меньшей мере, неосторожности главы норманнов. Она могла бы стать роковой для крестоносцев, но в конечном счете пошла им на пользу. Турки действительно, «решив, что они наткнулись на все кельтское войско, исполнились презрения и сразу же завязали бой». Битва началась утром 1 июля на дорилейской равнине и длилась весь день.

Аноним, разумеется, воспевает Боэмунда: чтобы отразить атаку турецкой конницы, использующей главным образом метательное оружие (дротики, луки), отказавшись от лобового натиска, любимого норманнами, Боэмунд велел рыцарям-крестоносцам спешиться и разбить лагерь, вслед за чем ободрил речами «доблестных рыцарей Христа», которым суждено было вот-вот вступить в жестокую битву. Действительно, норманнских рыцарей, которых застали врасплох, охватила паника. Бой был неравным, турки преобладали в численном отношении, поэтому «мудрый Боэмунд» отправил посланца, чтобы тот наказал «другим рыцарям Христа» поспешить принять участие в битве.

К полудню они наконец явились, и христианская армия перешла в наступление: Боэмунд и норманны — на левом фланге, Готфрид Бульонский и Гуго де Вермандуа — на правом, Раймунд Тулузский и Роберт Фландрский — в центре. Когда турки поняли, что христианская армия гораздо сильнее, нежели они рассчитывали, они обратились в бегство. Крестоносцы преследовали и убивали бегущих; они захватили турецкий лагерь, унеся с собой много добычи, перечисленной автором «Деяний франков»: золото, серебро, кони, ослы, верблюды, овцы и быки. Альберт Ахенский попутно замечает, что Боэмунд и все другие князья, посовещавшись, решили передать в общее пользование крестоносцев все, что им было необходимо.

Сознавая, какой опасности подверглись крестоносцы, Аноним приписывает победу Богу: «Но если бы в сражении Бог не был с нами и не послал бы нам тогда другое войско, никто из наших не вернулся бы», — признает он. Раймунд Ажильский превосходит его, говоря о чудесном вмешательстве двух небесных рыцарей в сверкающих доспехах — эти неуязвимые воины помешали туркам причинить зло христианам. Потери, однако, были серьезными: норманны оплакивали гибель множества пеших воинов и ряда рыцарей, среди которых был и брат Танкреда Вильгельм.

Наученные горьким опытом, через два дня крестоносцы вновь отправились в путь, на этот раз объединившись. Турки тоже сделали вывод из своего унизительного поражения: крестоносцев много, и они более опасны, чем предполагалось, особенно в правильном сражении. Тогда турки перешли к другим методам борьбы: изматывающие набеги, стычки, западни, отравление источников, уничтожение припасов, политика «выжженной земли». Анатолийское плато, которое пересекали крестоносцы, как нельзя лучше подходило для таких действий. Латиняне сильно страдали без воды и выпасов в этих пустынных регионах, опустошенных во время предшествующих конфликтов. Из-за нехватки фуража большая часть лошадей пала, замечает Аноним, «потому многие из наших рыцарей остались пешими. Ввиду нехватки лошадей быки у нас были вместо кобыл, и ввиду крайней нужды мы использовали как вьючный скот козлов, кастрированных баранов и собак». Суровое испытание…

К 15 августа войска наконец достигли брошенного турками Икония (Коньи). В течение нескольких дней они восстанавливали силы в его плодородной долине: там они ухаживали за Готфридом Бульонским, которого на охоте поранил медведь, и за Раймундом Тулузским, серьезно заболевшим десятью днями ранее. Все были уверены, что он отойдет в мир иной, и епископ Оранжский даже соборовал его.

Отдохнув и приободрившись, крестоносцы вновь пустились в дорогу. Примерно 10 сентября они обратили в бегство военные силы турок в Гераклее. Захватив город, они оставались в нем четыре дня. Аноним посвящает этой победе всего несколько строк, приписывая ее «воинам всемогущего Бога», однако Анна Комнина, осведомленная на сей счет благодаря Татикию, делает упор на первостепенной роли Боэмунда, командовавшего правым флангом. «Как лев, могуществом гордый», он напал на Кылыч-Арслана и заставил турок бежать с поля боя.

14 сентября крестоносцы снова двинулись в путь, в то время как от основной части армии отделились два ее предводителя: брат Готфрида Балдуин Булонский и племянник Боэмунда Танкред. Они направились через Таврское ущелье к городу Тарсу, намереваясь взять под контроль стратегически важные земли Киликии и Северной Сирии. По мысли Ральфа Евдейла, экспедиция Танкреда в приграничные регионы будущего Антиохийского княжества является доказательством того, что Боэмунд уже продумывал план захвата этих земель. Следовательно, Танкред должен был действовать в интересах своего дяди. В этом нет уверенности: безусловно, Боэмунд и норманны поддерживали Танкреда, как Готфрид — Балдуина, но оба этих предводителя действовали так ради себя самих. Во всяком случае, эти инициативы доказывают, что у глав крестоносного воинства проявились собственные интересы. Разве вложили бы Танкред и Балдуин столько сил и пыла в завоевание армянских регионов, если бы речь шла только о непосредственном возврате этих земель императорской администрации? Возможно, что сами армяне, желавшие освободиться как от турецкой, так и от византийской опеки, подтолкнули вождей крестоносцев поддержать их в борьбе за независимость и указали им дорогу, чтобы те без затруднений пересекли столь сложный для прохождения и неизвестный им регион. Нет ничего удивительного в том, что местное население отдало предпочтение Танкреду, поскольку оно знало как о его сдержанном (если не сказать «враждебном») отношении к византийскому императору, так и о его родственных связях с Боэмундом, сыном Гвискарда, победившего Алексея.

Ряд армянских княжеств, находившихся, в частности, во власти князя Василия Гоха («Вора»), в течение нескольких лет сохранял автономию по отношению к Византии. С того времени, как турки вытеснили греков, армяне желали усилить ее, а потому они благосклонно отнеслись к приходу крестоносцев, возлагая на них надежды и считая их близкими себе по вере. Почти везде Танкреда и Балдуина принимали с радостью; многие примкнули к их походу; население помогало им, указывая дорогу либо снабжая пропитанием, что недавно показали некоторые историки.

Приключения Балдуина и Танкреда напрямую нас не касаются. Заметим лишь, что Танкред, хорошо принятый жителями Тарса, желавшими выбрать его своим правителем, должен был, однако, уступить это место Балдуину, поскольку тот располагал более сильной армией. Удалившись из города, Танкред подчинил себе города Адану и Мамистру (древнюю Мопсуэстию), которые передали ему армяне. Следом за ним явился и Балдуин. Танкред дал ему сражение, но был побежден и вынужден вновь уступить. В Северной Сирии ему удалось захватить несколько крепостей, в том числе гавань Святого Симеона, Александретту, Арту и Баграс. Со своей стороны, Балдуин, покинув регион позднее, направился в Эдессу, где его «усыновил» пожилой и бездетный армянский князь Торос. Восстание местного населения, которое, без сомнений, спровоцировал — или по меньшей мере поддержал — Балдуин, вскоре превратило крестоносца в единственного хозяина Эдессы, ставшей в апреле 1098 года его княжеством и первым из заморских латинских государств.

Один эпизод из этой двойной саги заслуживает внимания. Произошел он в Тарсе. Согласно Альберту Ахенскому, жители города сначала выбрали своим господином Танкреда. «Не стоит удивляться этому, ибо имя Боэмунда было известно в землях Греции, Романии (Малой Азии) и Сирии задолго до похода; его военная доблесть повергала в ужас», — дает объяснение хронист. Однако Балдуин стал возражать, восхваляя заслуги Готфрида, которого он вдобавок, без надлежащего основания, назвал предводителем всей христианской армии, и это, в совокупности с его собственными войсками, изменило ситуацию в его пользу. Как видно, города с преимущественно армянским населением передавали себя главам крестоносцев прежде всего потому, что их соблазняла перспектива могущественного военного покровительства.

Нужно ли сделать из всего этого вывод, что оба крестоносца намеревались завоевать территории для самих себя, освободив их от византийского владычества, вопреки своим обязательствам? Вопрос вызвал жаркие научные споры, о которых здесь нет возможности подробно рассказывать — для этого пришлось бы потратить несколько страниц замечаний. В целом, по мнению исследователей, предводители оказались перед исключительной квазидуалистической перспективой, представшей в виде альтернативы: либо эти земли будут возвращены администрации византийского государства, и крестоносцы продолжат свой путь, не заботясь о них; либо эти земли будут изъяты крестоносцами у империи и станут «латинскими государствами».

Такой подход к делу не кажется мне уместным по нескольким причинам. Начнем с того, что понятие «государство», особенно у крестоносцев Запада, как и в армянских регионах, было довольно расплывчатым. Далее, нельзя отрицать значимость вассального оммажа, принесенного крестоносцами Алексею по его просьбе. Наконец, не стоит забывать, что крестоносцы были не воинами, состоявшими на жалованье империи, а союзниками, проводившими военную кампанию, целью которой являлся Иерусалим. На этом основании они, даже не имея каких-либо задних мыслей, все же не могли оставаться равнодушными к завоеванным ими городам и крепостям; иначе крестоносцам пришлось во всем, что касалось вопросов тыла, положиться на Византийскую империю, а ведь они прекрасно понимали, что именно они являются её основной силой. К тому же сама империя была представлена лишь немногочисленным отрядом во главе с военачальником Татикием. Крестоносцы, разумеется, желали быть в некотором роде причастны к «управлению» захваченными городами и стратегическими регионами. Такая общая сеньория, такое «совладение» вполне могли существовать в полном соответствии с договором, заключенным в Константинополе, в рамках вассалитета — пусть даже временного и недолговечного.

Именно так, на мой взгляд, нужно интерпретировать некоторые случаи, на которые указывают источники. Речь идет о городах, завоеванных основными силами воинства крестоносцев, в которое входили войска Боэмунда. В Каппадокии, вблизи Августополиса, 25 сентября армия остановилась перед крепостью, которою казалось невозможным захватить за короткий срок. Завладев другими замками в окрестных землях, предводители похода решили больше не задерживаться и продолжить путь, «отдав» эту землю некоему Симеону. Стефан Блуаский называет его «одним из наших князей», добавив, что крестоносцы отдали под командование Симеона и многих «воинов Христа», чтобы он смог удержать регион в своей власти. Автор «Деяний франков» уточняет, что Симеон, уроженец тех мест, сам попросил эти земли у крестоносцев, чтобы вместе со своими людьми защитить их от турок.

Через несколько дней, проходя по тому же региону, армия оказалась перед Команой (Пластенцией), армянским городом, который турки-данишмендиды осаждали вот уже три недели. При виде крестоносцев они обратились в бегство. Город, «с великой радостью» перешедший в руки латинян, был передан крестоносцу-провансальцу, который участвовал в экспедиции Роберта Гвискарда против Алексея и впоследствии перешел на службу Византии: «Один воин, имя которому Петр Ольпский [д’Уп или д’Алифа], потребовал у сеньоров эту крепость для себя, чтобы защищать ее, оставаясь верным Богу, Святому Гробу, сеньорам и императору. Ему уступили ее безвозмездно и с великой любовью».

На эту фразу стоит обратить внимание. В действительности она отражает представление, которое, вероятно, сложилось у крестоносцев и, быть может, у византийцев по поводу способа управления отвоеванными землями, особенно там, где суверенитет империи не был полным даже до недавнего вторжения турок. Речь идет о верности многополярной и одновременно комплексной — конечно, императору, но также предводителям «Божьего воинства», которое вскоре завоюет Гроб Господень. Поскольку сами крестоносцы являлись вассалами Алексея, это не наносило никакого ущерба империи и не вызывало протеста с какой бы то ни было стороны. К тому же Анна Комнина, как видно, хвалит Петра Алифу, «мужа, знаменитого своим воинским искусством, соблюдавшего непоколебимую верность самодержцу».

Комана перешла в руки крестоносцев 3 октября. На следующий день Боэмунд бросился в погоню за турками, чтобы помешать им устраивать в дальнейшем любые ловушки. Таким образом, он оторвался от основных сил армии, которая, продолжив свой путь, достигла города Коксона, распахнувшего свои врата перед крестоносцами. В нем крестоносцы пробыли три дня. Узнав о том, что турки оставили Антиохию (что оказалось ложным слухом), и воспользовавшись, вероятно, отсутствием Боэмунда, все еще преследовавшего турок, Раймунд Сен-Жильский решил послать отряд своих собственных рыцарей, чтобы захватить город. Столкнувшись с сопротивлением, рыцари Раймунда повернули назад, но один из них, Петр де Роэ, захватил несколько крепостей в долине Руджи. Ему же сдались некоторые армянские города.

Каковы были намерения графа Тулузского? Хотел ли он захватить для себя город, который он позднее будет оспаривать у Боэмунда, или только добычу, причитавшуюся первому прибывшему, как предположил это Стивен Рансиман? Можно усомниться, что цели самого богатого князя в войске крестоносцев, каким был Раймунд, были столь ограниченными. Стоит предположить, что он при помощи своих рыцарей-вассалов попытался установить контроль над укрепленным городом, который необходимо было захватить в силу его стратегической важности. Мы не можем предвидеть то, каким образом он им распорядился бы, как и не можем исключать возможность того, что Раймунд надеялся завладеть этой землей, чтобы управлять ею… Вот только на каком основании, если он наотрез отказался принести оммаж Алексею и не захотел быть чьим-либо вассалом, если только это не Иисус Христос?

Боэмунду, во всяком случае, вряд ли пришлась по душе такая личная инициатива графа, который уже не раз становился его соперником. Он узнал о произошедшем в Мараше, где армия, прибывшая туда 13 октября, дожидалась Боэмунда после чреватого опасностями перехода через горы Антитавра по узким, крутым дорогам, окаймленным пропастями. «Лошади там стремительно падали вниз, и одно вьючное животное сталкивало другое. Из-за этого воины стояли в великой печали и самоистязали себя в великой скорби и горе, не зная, что делать с самими собой и со своим оружием. Они продавали свои щиты, лучшую кольчугу со шлемами всего лишь за три или пять денариев или за столько, сколько кто мог дать. Те, кто не могли продать, бросали их даром подальше от себя и шли», — с ужасом описывает их путь Аноним.

В Мараше жители также приняли крестоносцев как освободителей. Последние назначили сеньором этого города некоего армянина по имени Татул, который уже управлял им от имени империи. Крестоносцы отдыхали в Мараше три дня, ожидая Боэмунда и Балдуина, чья супруга скончалась 15 октября. На следующий день Боэмунд со всей армией двинулся к Антиохии. В тот же день правитель города Яги-Сиан изгнал из нее греков и армян — христиан, вплоть до сего времени сохранявших ему верность, но восставших при вести о приближении крестоносцев. Их роль во время осады Антиохии оказалась весьма противоречивой.

Осада, продлившаяся более восьми месяцев, была самым важным событием Первого крестового похода — и самым значимым моментом в карьере Боэмунда. Двадцатого октября 1097 года небольшой авангард, приблизившись к городу, обратил в бегство вспомогательную армию турок. Тем же вечером «мудрый Боэмунд», опередив других военачальников, занял позицию перед восточным входом города-крепости.

Для него, как и для других крестоносцев, все должно было решиться в Антиохии.