Участь крестового похода решалась в Антиохии дважды — как и «карьера» Боэмунда, благодаря сыгранной им роли. То значимое место, которое занимают события, произошедшие в Антиохии, в источниках о крестовом походе, в целом, и в «Деяниях франков», в частности, лишь подтверждают подобное утверждение.

Боэмунд осознавал это в полной мере, а после победы, одержанной над армиями Кербоги, его точку зрения разделили и другие предводители. За исключением одного человека: Раймунда Сен-Жильского. Последний завидовал возрастающей репутации норманна. Он был крайне недоволен тем, что Боэмунду удалось захватить и город, и цитадель при помощи своей дипломатии, а также затмить своей победой в сражении славу, которую стяжал сам Раймунд благодаря открытию Священного Копья. Весь следующий год (с июня 1098 по май 1099 года) был отдан во власть двух конкурировавших между собой раздоров. С одной стороны, соперничали Боэмунд и Раймунд. С другой стороны, возникла напряженность между предводителями, которые стремились выиграть время и основать собственные сеньории, и «простонародьем», желавшим как можно скорее продолжить паломничество в Иерусалим.

Третьего июля 1098 года на совете в Антиохийском соборе предводители решили не отправляться в Иерусалим в самый разгар лета по бесплодным вражеским землям. Такое заключение одобрили все, включая руководителей более низкого уровня, почти лишенных сил. Все — но не «беднота», не паломники, которые, будучи привычными к невзгодам и лишениям, стремились к своей цели, Иерусалиму, движимые безотчетной верой и эсхатологическими ожиданиями, чью силу сегодня с трудом можно представить. Отправление было назначено на 1 ноября — время, остававшееся до похода, позволило бы, как полагали предводители, разрешить текущие конфликты и вопросы, возникшие по поводу Антиохии. В ожидании этой даты вожди удалились «каждый в свои пределы», то есть в завоеванные их людьми крепости.

В этом переплетении конфликтов и столкновении интересов успех все чаще сопутствовал Боэмунду, тогда как Раймунд, напротив, ужесточая свою позицию до крайности, совершал оплошность за оплошностью, понемногу лишаясь поддержки князей и особенно бедноты, в том числе и людей в своей армии. Даже его собственный «ясновидец» нанес ему урон, побудив Раймунда, ссылаясь на свои видения, отправиться в Иерусалим с риском оставить Антиохию своему сопернику.

Вопрос о передаче Антиохии подняли на следующий же день после победы над Кербогой. Раймунду Тулузскому, как видно, не удалось заставить передать ему цитадель, но он сохранил контроль над дворцом Яги-Сиана и воротами моста. Альберт Ахенский, наиболее беспристрастный из хронистов, касавшихся конфликта Боэмунда и Раймунда, признавал, что предводители крестоносцев и прелаты провозгласили норманна «владыкой и защитником города», поскольку он сыграл главную роль в его захвате и обороне. «Боэмунд тотчас же взял в городе власть и управление, устроив свою резиденцию и покои для своих стражников в цитадели, на самом верху горы». Но Раймунд Тулузский, «вечно снедаемый жаждой стяжательства», захватил укрепленные ворота «Железного Моста», служившие выходом к гавани Святого Симеона, и расположил там свой гарнизон; он же потребовал, чтобы эта часть города была подчинена его власти. Тот же хронист подчеркивает, что другие предводители не требовали ни управления, ни власти над городом, так как они не внесли в его захват существенного вклада и, сверх того, не хотели нарушить присягу, данную Алексею. Присягу, которую, напомним, принес Боэмунд, но от которой старательно воздержался Раймунд. Напряженность между этими двумя людьми грозила перерасти в открытый конфликт.

В попытке их примирить предводители крестоносцев, собравшись на совете в начале июля, решили отправить посольство басилевсу. Тудебоду о нем ничего не известно. Норманнский Аноним упоминает о нем вкратце: по его словам, предводители «послали знатнейшего воина Гуго Великого к императору в Константинополь, с тем, чтобы тот явился принять город, выполнив договоренные обязательства в отношении их. Гуго отправился и больше не возвращался». Умысел понятен: Боэмунд, не нарушая своих клятв, отдал бы город Алексею, если бы тот явился и выполнил свои обязательства. Но басилевс не сделал ни того, ни другого. Следовательно, норманн является законным хозяином Антиохии. Любопытно, что Раймунд Ажильский тоже обходит молчанием эпизод о посольстве, которое, однако, могло быть отправлено по инициативе его «покровителя» Раймунда Тулузского, который с этого момента начал выступать в роли борца за права Алексея против Боэмунда.

Молчание хрониста, возможно, объясняется содержанием послания, доверенного Гуго Великому и Балдуину де Эно. Последний нашел свою смерть в дороге, убитый сарацинами в Вифинии. Гуго же прибыл в Константинополь 25 июля. Будучи принят басилевсом, он подтвердил, что город взят, а над войсками Кербоги одержана победа; впрочем, император уже был предупрежден греками. Что могло заключать в себе послание предводителей? Согласно Альберту Ахенскому, князья разрывались между двумя исключавшими друг друга обязательствами, которые были даны, с одной стороны, Боэмунду, а с другой стороны, Алексею. Вот почему они отправили к басилевсу представителей — чтобы потребовать от него объяснения причин его отступничества:

«Вскоре после победы, которую даровал им Бог, князья, заботясь о том, чтобы соблюсти свое слово и присягу, отправили графа Эно и Гуго Великого, брата короля Франции, в качестве послов к греческому императору, чтобы обратиться с вопросом, почему он поступил столь недостойно с народом Бога; почему, когда грозила им великая опасность, он впал в заблуждение, не оказав обещанной им помощи, тогда как сам он не мог заподозрить их в измене или вероломстве. Посланцам приказано было также известить императора о том, что князья армии сочли себя освобожденными от любого слова и присяги, поскольку он сам нарушил все свои обещания, следуя советам беглецов и трусов» [480] .

Здесь ясно указано на двойное контрактное обязательство: князья, включая Боэмунда, вплоть до сего времени соблюдали обязательства; Алексей же нарушил свое слово, не придя на помощь крестоносцам. Таким образом, они сочли себя свободными от своей клятвы.

Все ли крестоносцы к тому времени без колебаний придерживались такого мнения? В этом можно усомниться. В изложении Альберта Ахенского действительно есть намек на беглецов из Антиохии, которые склонили Алексея к тому, чтобы пойти назад. Могли ли крестоносцы в тот момент знать об этом? Маловероятно, вопреки тому, что утверждает Вильгельм Тирский. Возможно, Альберт Ахенский предвосхитил события, придав посланию предводителей более радикальную форму, какую оно примет позднее, когда окажется, что Алексей действительно не явился получить Антиохию. В более подробном описании Вильгельма Тирского, возможно, лучше отражены сомнения, на тот момент еще владевшие некоторыми князьями. По его словам, речь шла только об одной угрозе: посольству было поручено поторопить Алексея с его обещанием прийти на помощь крестоносцам; в противном случае они не станут выполнять свои обязательства.

Однако, с другой стороны, у армии во всей ее совокупности уже сложилось мнение, к которому мало-помалу присоединились и князья: для простых крестоносцев Алексей был поистине трусом и изменником, нарушившим все свои клятвы; более благосклонно они относились к Боэмунду, с еще большим почтением — к Танкреду. Поскольку Гуго де Вермандуа из своего посольства не вернулся, а Алексей не спешил появляться, такое мнение лишь крепло в рядах воинства. Письмо, врученное послам, вероятно, было менее резким — следовательно, менее выгодным для положения Боэмунда. Возможно, поэтому Тудебод о нем умалчивает, а норманнский Аноним столь лаконичен.

Норманн, во всяком случае, с той поры вел себя как владыка Антиохии — но владыка, чьи права оспаривал соперник. 14 июля он подписал грамоту, в которой уступил генуэзцам, чьи позиции на море были сильны, тридцать домов, церковь и площадь в городе. Взамен они обязались снабжать город и приходить на помощь его людям против всех тех, кто на них нападет, «за исключением графа Сен-Жильского». В случае конфликта между Боэмундом и Раймундом они дали обещание сохранять нейтралитет и предлагать посредничество, дабы восстановить согласие между двумя этими правителями.

Все это доказывает, что Раймунд в тот момент не отказался от мысли выступить против Боэмунда ради обладания Антиохией. К тому же один из его людей, Раймунд Пиле, попытался завоевать для себя самого земли по соседству; ему удалось захватить Таламанию, но он потерпел поражение под Маарат-ан-Нуманом, городом, которым позднее, в свою очередь, заинтересовался Раймунд Тулузский. Раймунд Ажильский не упоминает об этих бесславных для графа событиях, в ходе которых нашел свою смерть Арно Тудебод, брат хрониста.

В самой Антиохии свирепствовала эпидемия — возможно, брюшной тиф. Первого августа 1098 года скончался Адемар Пюиский. Папский легат был, вероятно, единственным, кто своей властью прелата и военачальника мог восстановить согласие между предводителями и «понять» простой народ или по крайней мере сдержать его нетерпение и удержать от фанатичных бесчинств. Его смерть обострила внутренние конфликты. О нем скорбели все.

Или почти все… Петр Бартелеми, например, не забыл и не простил прелату тех сомнений, которые тот выразил насчет правдивости его видений. Спустя два дня после смерти легата, в ночь с 3 на 4 августа, Петру было новое видение: ему явились Христос, святой Андрей и сам Адемар Пюиский, который передал ему свое послание. «Епископ обратился к нему с такими словами: “Я благодарю Бога и всех моих братьев, а также Боэмунда, который избавил меня от преисподней, ибо сильно согрешил я после открытия Священного Копья. Вот почему я попал в ад, где меня жестоко бичевали, где лицо мое и голова сгорели, как ты можешь видеть. […] Мой сеньор Боэмунд сказал, что он перевез бы мое тело в Иерусалим; пусть милости ради он не велит мне переменить место…”». В доказательство своих слов Адемар предложил, чтобы Боэмунд вскрыл его гробницу и засвидетельствовал следы преисподней на лице усопшего. Далее Адемар побуждал графа Сен-Жильского выбрать епископа ему на замену.

Вслед за Адемаром взял слово святой Андрей: он призвал графа помириться со своим соперником Боэмундом и сообща с ним назначить латинского патриарха. Особо он добавил следующее предписание: если один из князей больше других захочет стать правителем Антиохии, то графу нужно лишь увериться, что он добрый христианин; если дело обстоит именно так, то пускай ему оставят город! Должно, чтобы между крестоносцами царило согласие, чтобы князья помогали бедному народу и обращались к Богу, дабы преуспеть в своем предприятии. «Иерусалим рядом с вами, лишь в десяти днях пути, — заключил святой. — Но если вы откажетесь соблюдать эти предписания, вы не доберетесь до Иерусалима и за десять лет».

Другими словами, согласно видению, Христос и святые готовы отдать Антиохию тому, кто сумеет ею управлять по-христиански. Лишь при таком условии крестовый поход будет иметь успех. Об этом странном видении, более «выгодном» для Боэмунда, чем для Раймунда Сен-Жильского, рассказал, однако, лишь его капеллан — значит, в данном случае граф не «манипулировал» провидцем. Напротив, его слова в большей степени отражают надежды простого народа, который мало интересовался раздорами, вспыхнувшими между их предводителями из-за обладания Антиохией или другими землями. Он желает прежде всего, чтобы их главы помирились — условие, необходимое для успеха предприятия, которое застопорилось из-за их дрязг. Он хочет также, чтобы окончились сделки с совестью по отношению к грекам, считавшимся врагами после предательства Татикия и Алексея. Наконец, он одобряет учреждение латинских епископств. Латинские прелаты будут сопутствовать греческим епископам, а затем заменят их. Итак, намечается греко-латинский разрыв — и он тоже на руку Боэмунду.

Далее провансальский капеллан сожалеет о том, что указаниям святых не последовали. Предводители действительно рассеялись по всему региону, выкраивая себе сеньории. В то время как Боэмунд отправился в Киликию, а Готфрид Бульонский — в Эдессу, к своему брату, Раймунд Тулузский в конце сентября захватил мусульманскую Альбару, истребив всех ее жителей и поставив в нее латинского епископа, согласно указанию Петра Бартелеми. Впервые крестоносцы утвердили в завоеванных землях духовенство, подчинявшееся римско-католической Церкви. Это был первый знак разрыва с Византией. И, как это ни парадоксально, его инициатором оказался не кто иной, как поборник прав басилевса Раймунд Тулузский, выступивший, следуя велениям своего провидца, как непримиримый защитник обездоленных и «паломников». И это возымело успех, как подчеркивает Раймунд Ажильский: народ восхвалял решение графа и благодарил Бога, пожелавшего учредить в Восточной Церкви римское епископство, чтобы управлять своим народом. «Интегристские», проримские и антивизантийские настроения пользовались благосклонностью простого народа. Князья были вынуждены считаться с этим, но еще больше — с заявленным желанием простых крестоносцев как можно скорее двинуться в путь.

Не потому ли 11 сентября Боэмунд и другие предводители, собравшись в Антиохии, отправили папе Урбану II письмо, извещавшее его о победе над Кербогой и о смерти папского легата? Главы просили понтифика о том, чтобы он лично прибыл завершить свое дело, в частности, борьбу против «еретиков», перечисленных в письме: греков, армян, сирийцев, яковитов. Для крестоносцев прибытие папы действительно закрепило бы юридически разрыв с Алексеем и Византией. Таким образом были бы решены религиозные и политические конфликты: все покорились бы папе, под его руководством можно было бы наконец завершить священную войну, которая была его войной:

«Итак, снова и снова взываем к тебе, дражайшему отцу нашему: приди как отец и глава в свое отечество, воссядь на кафедре блаженного Петра, чьим викарием ты состоишь; и да будешь иметь нас, сыновей своих, в полном повиновении… Искореняй же своей властью и нашей силой уничтожай всяческие ереси, каковы бы они ни были. И так, вместе с нами, завершишь ты поход по стезе Иисуса Христа, начатый нами и тобою предуказанный, и отворишь нам врата обоих Иерусалимов, и сделаешь Гроб Господень свободным, а имя христианское поставишь превыше всякого другого. Если ты прибудешь к нам и завершишь вкупе с нами поход, начатый твоим предначертанием, весь мир станет повиноваться тебе. Да внушит же тебе свершить это сам Бог, который живет и царствует во веки веков. Аминь!» [489]

Это письмо воспроизведено Фульхерием Шартрским. То послание, что издал Генрих Хагенмейер на основе двух (из трех) рукописей, содержит еще несколько строк, написанных от первого лица. В них Боэмунд торопит папу римского прийти на помощь тем, кто с помощью Бога и благодаря молитвам завоевал Романию, Киликию, Азию и Сирию, а также оградить тех, кто повинуется ему, от «неправедного императора, который наобещал нам много всякого, но сделал-то очень мало. Зато все беды и помехи, которые мог нам причинить, он причинил». Рудольф Гиестандт обоснованно замечает, что это добавление служит антивизантийской пропаганде Боэмунда 1105–1107 годов и не соответствует ситуации, сложившейся во время составления этого послания. Здесь, без сомнения, речь идет об интерполяции, которой мы обязаны Боэмунду и его клану, враждебному Византии. Однако сложно отнести эту редакцию к более позднему времени, так как Урбан II умер в 1099 году.

Крестоносцы, впрочем, не получили от папы никакого ответа. Понтифик назначил собор в Бари — на нем выбрали другого легата, но тот вскоре умер. В ожидании 1 ноября предводители удалились в окрестные города и крепости, чтобы отдохнуть в них, укрыться от эпидемии, бушующей в Антиохии, и упрочить в этих владениях свои позиции. Эти заботы задержали их еще больше, чем ожидание ответа от папы, византийского императора или всемогущего визиря фатимидского халифа. Двадцать шестого августа этот визирь, аль-Афдаль, вновь отнял у турок Иерусалим — следовательно, Фатимиды более не нуждались в услугах крестоносцев. Наоборот, отныне последние стали их главными противниками. Шесть месяцев спустя они уведомили об этом христиан, когда те наконец возобновили продвижение к Иерусалиму.

И вот наступило 1 ноября. Как и было условлено, предводители собрались в Антиохии, за исключением, однако, Боэмунда. Если верить Тудебоду и «Истории священной войны», чьи свидетельства у нас нет резона отбрасывать, Боэмунд, будучи в то время в Романии, заболел и прибыл в Антиохию только через три дня. Норманнский Аноним в своей известной версии стирает эту мелкую деталь — непобедимому Боэмунду, в отличие от других предводителей, неведомы хвори и недуги…

С 3 по 18 ноября в соборе Святого Петра в Антиохии не раз происходили собрания. О них в разной манере нам поведали хронисты. Вопрос, занимавший умы крестоносцев, был таков: зачем дальше откладывать выступление в дорогу? Прежде всего, Антиохию необходимо доверить надежному человеку, который сумеет охранять ее. Все хронисты подчеркивают разногласия, возникшие в результате двух противоположных на этот счет мнений. Боэмунд напомнил об обязательстве предводителей отдать Антиохию тому, кто сумел ее захватить, но Раймунд отказался, заявив, что не намерен нарушать клятву, и напомнил, что все князья (но не он!) взяли на себя обязательство под присягой возвращать завоеванные города Алексею. Он подчеркнул также, что настаивал на этой присяге не кто иной, как Боэмунд.

Согласно «Деяниям» и Тудебоду, другие предводители удалились на церковные хоры, чтобы вынести решение по этому вопросу. К сожалению, источники не рассказывают об этих переговорах подробно, довольствуясь сообщением о том, что руководители похода не осмелились огласить свой приговор открыто, «боясь, как бы не расстроился путь ко Святому Гробу». Нужно ли заключить из этого, что соглашение между Боэмундом и Раймундом оказалось тогда невозможным, что суд лишь засвидетельствовал их спор, но не мог разрешить его? Это правдоподобно, поскольку только эта распря задерживала отправку, столь желаемую народом.

Раймунд Ажильский, однако, склоняется к другому объяснению, приводя уточнения, которые лучше выражают позицию двух лагерей и «арбитров». Согласно капеллану графа Тулузского, сторонники Боэмунда поставили вопрос о том, кто будет охранять Антиохию. Император? Нет, он не пришел на помощь и бежал; он не вернется. А мы — заявили они — не можем покинуть Антиохию, которую хотят отнять турки, из-за чего армия окажется в положении, непригодном для обороны. «Так пусть уступят город Боэмунду: он мудр, он сумеет уберечь город, ибо его известность и слава велики среди язычников». Но Раймунд выступил против, напомнив, что все поклялись на святых реликвиях не удерживать против воли басилевса ни один город его империи. Капеллан без колебаний говорит о том, что выбранные «арбитры» были не особо заинтересованы вопросом о том, кто будет владеть Антиохией, и склонялись скорее в пользу Боэмунда: «Они хотели, чтобы Боэмунд владел ею, но они не осмеливались огласить свое решение открыто из-за страха навлечь на себя позор клятвопреступления». Далее он повествует о бурном, решительном вмешательстве простого народа, который, будучи возмущен поведением предводителей и их промедлением, принялся угрожать тем, что он выберет себе другого предводителя, который, ведомый Христом, сумеет привести их в Иерусалим. Это простонародье проклинало тех, кто искал повода захватить власть, земли или золото басилевса; беднота была даже намерена разрушить стены Антиохии, чтобы восстановить наконец согласие, которое царило между их предводителями до захвата города. Тех, кто одобрял такие речи, было множество — люди заявляли о том, что они готовы покинуть армию и вернуться в родные края, если ничего так и не будет решено.

Эта угроза побудила предводителей прийти к согласию. Норманнский Аноним и Тудебод, что любопытно, сообщают, что инициатором соглашения оказался Раймунд: «Граф Сен-Жильский сказал: “Пока путь ко Святому Гробу еще не оставлен, если Боэмунд пожелает идти с нами, то я со своей стороны клятвенно обещаю согласиться со всем, что одобрят наши сверстники, а именно герцог Готфрид, граф Фландрский, Роберт Нормандский и другие сеньоры, при условии соблюдения обязательств в отношении императора”. Боэмунд все это одобрил, и оба они поклялись меж рук епископов, что путь ко Святому Гробу никоим образом не расстроится из-за них».

Итак, Боэмунд обязался отправиться в Иерусалим, его хронист признает это. Со своей стороны, капеллан Раймунда Тулузского признается, что предводители придерживались того мнения, что город следует передать Боэмунду, и Раймунд присоединился к их точке зрения. Все уладилось? Ничего подобного, и будущее это доказало. Два князя решили разместить свои гарнизоны в занятых ими стратегических позициях: цитадель для Боэмунда, дворец Яги-Сиана и укрепленные ворота для Раймунда. Дата общего отправления еще не была назначена. Последующие операции происходили в регионе Джабал-ас-Сумак, который, возможно, считали необходимым для того, кто хотел удерживать Антиохию. Раймунд попытался его завоевать, вероятно, для себя самого, нежели для басилевса. Вместе с Робертом Фландрским он отправился завоевывать укрепленный город Маарат-ан-Нуман, контроль над которым, вероятно, был нужен для того, чтобы подготовить поход на Иерусалим. Боэмунд присоединился к ним в воскресенье 28 ноября — штурм Маарата начался на следующий день. Окончился он провалом; христиане понесли тяжелые потери, и тогда решено было осаждать упорно защищавшийся город. «Но сила язычников была такова, что в тот день Раймунд и Боэмунд не смогли никак им навредить или причинить ущерб. Они видели, что ничего не могут поделать и труды их напрасны», — допускает норманнский Аноним. Голод снова стал угрозой…

И вновь христиан поддержало и ободрило «божье» откровение, дарованное провансальскому лагерю: Петру Бартелеми явились святой Петр и святой Андрей. Раймунд Ажильский дает пространное описание их речей. Провансальцу, который сообщил святым об унынии в войсках крестоносцев, они ответили, что это божья кара: крестоносцы забыли о Боге, давшем им Священное Копье в залог победы; они погрязли в грехах, преступлениях, кражах, прелюбодеяниях, насилии по отношению к беднякам, удержании десятин и подаяний… Но если крестоносцы покаются, ежели они, как встарь иудеи при обретении Земли обетованной, согласятся отдать десятую часть от всей добычи, какой им удастся завладеть, Бог дарует им победу.

И все же, играл ли провидец Раймунда Тулузского на руку хозяину? Ничего подобного, ибо, побуждая Раймунда отправиться к Иерусалиму, он оставлял Боэмунда единственным хозяином Антиохии. Последующие события довершили падение графа.