В сентябре 1099 года, высадившись в Сирии во главе пизанского и генуэзского флота, Даимберт Пизанский узнал о взятии Иерусалима, положившем конец его роли «легата» рассеявшейся к тому времени армии. На место скончавшегося папы Урбана II был назначен Пасхалий II, что ставило под сомнение и миссию Даимберта, и саму его легитимность. В каком-то смысле он «повис в воздухе», не обладая какими-либо полномочиями, кроме управления флотом. С другой стороны, Боэмунд уже предпринял осаду Лаодикеи. Этот порт, находившийся в руках византийцев, являлся для Антиохии важным стратегическим и торговым пунктом. Но у Боэмунда не было флота! Его предоставил ему Даимберт: с его помощью, с поддержкой пизанцев и генуэзцев, Боэмунд вскоре захватил две башни Лаодикеи.

Как мог Даимберт оказать поддержку тем, кто атаковал город, находившийся в руках восточных христиан? Согласно Альберту Ахенскому, единственному, кто привел некоторые уточнения насчет этого эпизода, «хитрый и алчный князь» Боэмунд поспешил ему навстречу из Антиохии, сея клевету насчет жителей Лаодикеи. Получается, Даимберт был обманут Боэмундом? Во всяком случае, он настаивал на этом, когда вести о нападении на Лаодикею дошли до Раймунда Сен-Жильского и двух Робертов, с которыми Даимберт встретился в Джебайле. Три графа осыпали его горячими упреками: «[…] Почему совершил ты неправедное насилие над христианами, живущими в Лаодикее, захватил их башни и истребил стражников? И почему продолжаешь ты осаждать сей город?» Даимберт утверждал, что он невиновен, и обвинял в обмане Боэмунда:

«Боэмунд, явившийся из Антиохии к нам на встречу, клялся, что жители Лаодикеи не были истинными христианами — они всегда ненавидели своих братьев по вере и, что хуже, выдавали паломников туркам и сарацинам. Он настойчиво просил поддержки нашего воинства, чтобы отомстить им […]. Мы считали, что служим Богу, уничтожая их. Но теперь мы узнали правду из ваших уст: Боэмунд преследовал их не ради дела Божьего, а ради того, чтобы утолить свою ненависть и алчность. Он подло обманул нас, заставив осаждать и убивать христиан. А посему мы, вернувшись к своим людям и рассказав им, что же произошло, откажемся от атак и снимем осаду» [568] .

Итак, нападение на христиан-«еретиков» было для Даимберта похвальным деянием. В сентябре 1098 года, с согласия других предводителей, Боэмунд в своем послании к Урбану II, чьим легатом являлся Даимберт, просил помощи папы, чтобы сражаться с этими «неистинными» христианами. Под ними, как мы видели, подразумевались «еретики греки, армяне, сирийцы и яковиты». Как поборник латинской священной войны, Боэмунд не счел грехом двинуть войска на город, который, будучи во власти его главных противников, византийцев, угрожал безопасности его владений. В послании годом ранее он (как и другие предводители) называл этих греков «еретиками», сегодня же они более чем когда-либо казались ему врагами, общими для него и крестоносцев, к которым не пришел на помощь Алексей, тем самым «выдавший» их сарацинам.

Мы не знаем, что говорил Боэмунд Даимберту, чтобы убедить его в обоснованности нападения на Лаодикею. Однако восстановить содержание их беседы не составит труда, если обратиться к посланию Боэмунда папе римскому и помнить об изворотливости нашего героя: Лаодикея угрожает Антиохии и крестоносцам; город попал в руки христиан-«еретиков», врагов римской веры и крестоносцев. Следовательно, их нужно атаковать, чтобы исключить эту угрозу и отомстить за паломников.

Значит, Даимберт, как и Боэмунд, заведомо принял византийцев Лаодикеи за еретиков? Положился на норманна, не пытаясь узнать больше? Обвиненный тремя графами в том, что он напал на христианский город, Даимберт, во всяком случае, покаялся в содеянном, переложив вину на «обманувшего его своими речами» Боэмунда. Он пошел на попятный, лишив Боэмунда своей помощи. Искренность или дипломатическое отступление?

В результате Боэмунд, оставшийся без поддержки Даимберта, был вынужден вслед за ним прекратить осаду города. На следующий день в Лаодикею вошли, развернув все знамена, три графа — жители открыли им ворота. Раймунд Тулузский тотчас же позаботился о том, чтобы водрузить свое знамя на вершину цитадели. Далее, согласно Альберту Ахенскому, состоялось примирение жителей и крестоносцев, вслед за чем стали искать посредников, которым поручено было «вразумить» Боэмунда. Это им удалось: норманн «раскаялся» в том, что действовал подобным образом (возможно, что два Роберта напомнили ему, насколько Алексей необходим им для благополучного возвращения в родные края). В конце концов, он примирился с графами, в том числе и с Раймундом Сен-Жильским. Однако последний, опасаясь новой атаки Боэмунда на столь легко «завоеванную» им Лаодикею, остался в городе с большей частью своих войск. Альберт Ахенский не сообщает, кто помирил Боэмунда и графов. Даимберт Пизанский в своем послании приписывает эту заслугу себе, что вполне возможно.

Итак, Раймунду удалось захватить город, на который притязал Боэмунд. Распоряжался ли он там от «от имени басилевса»? Почему крестоносцы передали ему город? Потому что Раймунд намеревался остаться в Святой земле и поддерживал хорошие отношения с Алексеем, в котором еще нуждались? Никто не может ответить на эти вопросы. Впоследствии Алексей послал графу письмо, требуя вернуть, согласно предшествующим соглашениям, Лаодикею империи, что тот и сделал, вероятно, до лета 1100 года, когда отправился в Константинополь на встречу с басилевсом.

Боэмунд, должно быть, смирился с неизбежным. В то время как оба Роберта пустились в обратную дорогу через Константинополь, где им оказал добрый прием Алексей, Боэмунд решил сопровождать отправлявшегося в Иерусалим Даимберта, чтобы, говоря общими словами, «завершить свое паломничество». Действительно, приняв крест, Боэмунд перешел в категорию «паломников» и, следовательно, должен был достичь Гроба Господня. Как и Балдуин, исходивший из тех же соображений. Их отсутствие на финальном этапе похода, возможно, нанесло урон их «имиджу» в глазах некоторых крестоносцев, даже если не стоит преувеличивать масштаб этого урона.

Фульхерий Шартрский счел, однако, необходимым подчеркнуть достоинства и заслуги тех, кто, подобно Боэмунду и Балдуину, не захватил Иерусалим, но способствовал успеху похода, приходя ему на помощь, прикрывая его с тыла и оберегая от нападений. В угоду такой трактовке он выстраивает свой рассказ. Так, говоря о ликовании, охватившем людей Балдуина и Боэмунда при вести о взятии Иерусалима, он добавляет:

Те, кто шел впереди них, ускоряя шаг, творили, разумеется, благое и полезное дело. Однако нет сомнения и в том, что эти двое и их люди, пусть даже присоединившиеся ко всем позднее, тоже разделили эту победу [574] .

Фульхерий даже утверждает, что Боэмунд и Балдуин, исполнили замысел Божий, когда не стали продолжать путь на Иерусалим: «Быть может, их поход отсрочило провидение Божье? Возможно, Бог рассудил, что они принесут больше пользы своими будущими деяниями, нежели теми, что только что были совершены?»

Итак, Боэмунд и Балдуин — истинные крестоносцы! Однако, как бы то ни было, паломничество надо было завершить. Момент для него выбрали удачно: Боэмунд и Балдуин, объединенные этой благочестивой целью, тем самым могли предоставить Даимберту вооруженную защиту значительной части своих военных сил. Балдуин, приняв предложение Боэмунда, присоединился к ним в Баниясе.

У каждого из них были собственные цели. Даимберт знал, что избрание Арнульфа де Шока не имеет законной силы, согласно каноническому праву. Надеясь занять его место, он был заинтересован в том, чтобы заручиться поддержкой Балдуина и Боэмунда. Со своей стороны, Балдуин, брат Готфрида, избранного «защитником Гроба Господня», возможно, надеялся получить наследство своего брата, что и произошло впоследствии. Что касается Боэмунда, то взамен на поддержку, оказанную Даимберту, он мог рассчитывать на официальное признание латинской Церковью княжества Антиохийского, которое он как раз создавал.

Альберт Ахенский — который скорее благоволил Готфриду — безусловно, был несколько пристрастен в своем изложении фактов, когда настаивал на возможном сговоре Даимберта с двумя предводителями. Хронист приписал этот сговор коварству и алчности бывшего легата, который, завоевав дарами дружбу Боэмунда и Балдуина, сумел установить в Иерусалиме дружеские отношения с Готфридом. На самом деле все трое в данном случае защищали свои собственные интересы.

Их вооруженное паломничество — на этот раз только оно — закончилось в Иерусалиме 21 декабря. Двадцать четвертого декабря Боэмунд, Балдуин и Даимберт направились в Вифлеем, чтобы встретить в нем Рождество. На следующий день все они вернулись в Иерусалим, где Даимберт «был возведен в сан патриарха» вместо низложенного Арнульфа де Шока. Рауль Канский сообщает о том, что своим избранием Даимберт был обязан поддержке Боэмунда и что Арнульф добровольно согласился уступить свое место; кроме того, Рауль упоминает, что в сан посвятили четырех латинских епископов. Среди них были Рожер и Варфоломей, архиепископы Тарса и Мамистры, и Бернард де Валанс, который был назначен на новую епископскую кафедру Артаха, а затем, после отъезда греческого патриарха Иоанна, стал патриархом Антиохийским. Очевидно, что эти назначения ущемляли права Византии. В данном случае сомнение вызывает лишь второе утверждение Рауля Канского, насчет Арнульфа де Шока, — два других неоспоримы. Враждебно настроенный к Даимберту Альберт Ахенский открыто обвиняет священника в симонии, заявляя, что он добился власти за счет подарков князьям.

Новый патриарх тотчас же принялся претворять в жизнь григорианскую реформу: «освобождение церквей от светской власти», главенство духовной власти над мирской, утверждение почитания (и даже повиновения!) князей-мирян в отношении Церкви. В былые времена говорили о «теократии» — термин этот, возможно, неподходящий, но саму идею нельзя назвать ошибочной. Леопольд Женико предпочел неологизм «папократия»; действительно, речь в данном случае идет о латинской «патриархократии». Патриарх пожаловал вождям крестоносцев власть в завоеванных у сарацин землях, невзирая на то что тем самым нарушались права Византийской империи. Так власть предводителей обрела легитимность, освященную латинским патриархом. Готфрид, избранный «защитником Гроба Господня», тотчас же уступил Даимберту бывшие христианские кварталы, вплоть до сего времени находившиеся в ведении византийцев, что подтвердило, с одной стороны, разрыв отношений с Византией, а с другой стороны — стремление патриарха властвовать.

Боэмунду и Балдуину были пожалованы соответствующие княжества. Однако ни в одном из источников не упоминается об этих пожалованиях. Лишь позднее капеллан Балдуина (оспаривая каноны сомнительной подлинности), чтобы обосновать главенство Иерусалима, чьим королем стал его господин, сослался на инвеституру 1099 года: «К тому же именно в Иерусалиме из милости Божьей герцог Готфрид и сеньор Боэмунд получили из рук патриарха инвеституру на их владения».

Вильгельм Тирский повторяет это утверждение в письме, чья подлинность порой ставится под сомнение; он упоминает о том, что в праздник Пасхи 1100 года Готфрид якобы стал вассалом Гроба Господня и Даимберта. В мои намерения не входит оспаривать подлинность этих документов (ни даже реальность самих «инвеститур»), но я желал бы обратить внимание на их поздний и своевременный характер. Молчание других источников на этот счет столь же красноречиво: оно выражает нежелание светских князей открыто принять и тем более заявить о своей зависимости от патриарха, в котором они, однако, нуждались, чтобы узаконить свое положение, особенно в отношении Византии.

Известно, к тому же, что Даимберт крайне серьезно отнесся к своей политической, духовной и светской роли патриарха. По сути, он пытался следовать в завоеванной Святой земле тем же принципам, что и папство — в Италии. А именно: принципам григорианской реформы, слегка измененной Урбаном II, к которой Даимберт добавил и собственный умелый штрих. Патриарх знал, что многим обязан Боэмунду, поддержавшему его кандидатуру. Со своей стороны, Боэмунд получил от него законные права, которыми он воспользовался лучше, чем кто-либо, чему немало способствовало его удаленное положение от Иерусалима («светские» конфликты с патриархом угрожали ему в меньшей степени, чем Готфриду или Танкреду) и особая позиция в княжестве Антиохийском, основанном наперекор Византии.

Вероятно, именно в этот момент Боэмунд задумал принять официальный титул «князя Антиохийского». После исследований Ральфа Евдейла стало известно, что Боэмунд никогда не был «князем Тарентским», хотя ему приписывали этот титул издавна; так до сих пор считает и Томас Эсбридж. В те времена слово «князь», в основном употребляемое во множественном числе (principes), имело самый общий смысл, означая могущественных лиц, «главных» сеньоров из числа военной аристократии. Понятие «княжество» в политическом и географическом значении этого слова, тем не менее, уже существовало в Южной Италии в конце XI века; мы уже упоминали князей Капуанского или Салернского. Взяв эту идею на вооружение, Боэмунд развил ее после того, как завоевал регион Антиохию, в котором он основал «княжество», присвоив себе, как только это стало возможным, титул «princeps Antiochiae», обозначив тем самым независимость не только от византийского императора, но и патриарха.

Несмотря на эти частности, Даимберт полагал, что Боэмунд сознает свое обязательство оказывать ему помощь в случае необходимости. Отъезд большей части предводителей крестоносного воинства поставил нового патриарха в зависимость от войск Готфрида и Танкреда. Со своей стороны, Боэмунд и Балдуин, покинув Иерусалим 1 января 1100 года, отправились в паломничество к Иерихону, после чего вернулись в собственные владения. На обратном пути, примерно 26 января, они встретились в Лаодикее с графом Тулузским, который впоследствии, в середине мая, покинул город, отправившись в Константинополь. В конце января Боэмунд вступил в Антиохию, где его восторженно встретили жители. 10 января столь же теплый прием ждал и Балдуина в Эдессе.

В Палестине Даимберт всё чаще сталкивался с «сопротивлением» со стороны Готфрида, а порой и Танкреда. Второго февраля Готфрид безропотно передал Даимберту контроль над Иерусалимом и Яффой, но в день Пасхи, 1 апреля, он выдвинул свои условия. Ссылаясь на нехватку сил, не позволяющую ему отвоевать у сарацин другие крупные города, Готфрид пожелал сохранить свои владения вплоть до самой смерти. Если он умрет, не оставив наследника, его землями будет владеть Церковь. Об этом сообщил Вильгельм Тирский в упомянутом нами письме.

Проблема возникла быстрее, чем думали. Десятого июня Готфрид Бульонский и Даимберт находились в Яффе, куда только что прибыл венецианский флот. По пути Готфрид проехал через Акру и Цезарею, где эмир, ставший вассалом Готфрида, устроил в его честь пиршество. Согласно Альберту Ахенскому, герцог попробовал — из вежливости — лишь один плод, но тем не менее заболел; позднее говорили, разумеется, что он был отравлен. Вероятно, Готфрид стал жертвой чумы, свирепствовавшей в то лето в Палестине. В Яффе ему стало хуже; 12 июня Готфрид попросил, чтобы его перевезли в Иерусалим. Узнав о его недуге, Танкред направился в Яффу, где при посредничестве Даимберта и графа Гарнье де Грея провел переговоры с венецианцами, пообещав им уступить треть завоеванных городов в обмен на военную и морскую помощь. Затем все двинулись в Иерусалим, чтобы посетить святые места.

Первым городом в списке завоеваний значилась Акра — Танкред надеялся забрать ее себе. Тринадцатого июля Танкред и Гарнье двинулись к Яффе, намереваясь присоединиться к венецианцам, чтобы сообща приступить к штурму Акры. Но Гарнье, в свою очередь, заболел и вернулся в Иерусалим, где скончался. Незадолго до него, 18 июля, испустил дух Готфрид. Его погребли в храме Гроба Господня, чьим официальным защитником он являлся. Все свое недолгое правление он отказывался носить королевский титул и корону.

Лотарингский клан мучительно переживал эту потерю. Отныне его влияние могло уменьшиться или вовсе сойти на нет. Возможно, приближенные Готфрида даже скрыли на первых порах смерть своего сеньора, решив сначала известить Балдуина и попросить его явиться как можно скорее, чтобы наследовать брату. Прибыв к нему, посольство во главе с Робертом, епископом Рамлы, и низложенным патриархом Арнульфом де Шоком поторопило Балдуина с решением, утверждая, что люди Готфрида не признают никого иного на троне Иерусалима. Балдуин дал обещание явиться в самом скором времени. Если верить Раулю Канскому — чей рассказ в данном случае хронологически неточен, но заслуживает внимания из-за интересной идеологической позиции, — перед смертью Готфрид позвал к себе Даимберта, Арнульфа и «всех других князей» (каких?), чтобы посоветоваться по поводу наследования. Все положились на него в этом вопросе, и Готфрид назначил наследником своего брата Балдуина: решение было принято собравшимися единодушно. Рауль Канский, как известно, враждебно относился к Балдуину, а потому маловероятно, что он «придумал» этот эпизод, столь благоприятствующий его сопернику.

Однако Даимберт, считавший себя хранителем власти, не желал утратить свои прерогативы. Согласно Альберту Ахенскому, в Яффе он узнал от венецианцев о смерти Готфрида; тогда он договорился с Танкредом — который ненавидел Балдуина, своего вечного соперника — о будущем Иерусалимского королевства. В начале августа они послали «посольство в Антиохию к Боэмунду, дяде Танкреда, чтобы пригласить его отправиться в край Иерусалимский со всей его воинской силой и завладеть этим королевством, прежде чем какой-либо наследник герцога Готфрида не занял его трон». Безусловно, в данном случае перед нами предвзятая интерпретация событий, предложенная людьми Готфрида. Даимберт, как мы увидим дальше, мог просить помощи Боэмунда, но не мог предлагать ему корону Иерусалима… которой Боэмунд, к тому же, отнюдь не рвался обладать, поскольку Антиохия интересовала его куда больше.

Согласно Альберту Ахенскому и Вильгельму Тирскому, послание в Антиохию поручили доставить секретарю Даимберта, некоему Морелю. Вильгельм Тирский приводит даже полный его текст. Относительно достоверности этого источника можно сомневаться, однако у нас нет приемлемых оснований для того, чтобы оспорить его содержание; тем не менее к нему следует относиться с известной долей критики. Послание патриарха воспроизведено епископом, а потому не стоит удивляться его политико-церковной окраске: для Вильгельма Тирского Святая земля являлась территорией Церкви, и господином на ней был Даимберт. Он попросил Боэмунда прийти на помощь тому, кому тот должен был оказать поддержку.

По сути, Даимберт вовсе не предлагал Боэмунду захватить королевство. В своем послании прелат сначала напоминал о том, что он был возведен Боэмундом в сан патриарха и главы Церкви Иерусалимской, «матери всех других церквей и правительницы народов». Затем следовали жалобы на Готфрида Бульонского, обвиненного в желании отнять имущество и земли у Церкви, несмотря на то что сам был её вассалом. После смерти Готфрида Гарнье де Грей, посмевший укрепить Башню Давида в пику Даимберту, отправил послание Балдуину, пригласив его «явиться как можно скорее и обобрать Церковь Господина». За это он был наказан Богом, поскольку умер спустя четыре дня после смерти герцога! Но недостойные людишки Готфрида не оставили попыток восставать против Церкви. Отныне, писал прелат, он может рассчитывать лишь на своего «дражайшего сына Боэмунда», которому он напоминает об услугах, оказанных когда-то его отцом Робертом Гвискардом папе Григорию VII: тот явился в Рим, чтобы освободить понтифика. Даимберт, в свою очередь, поторопил Боэмунда прийти ему на помощь вместе со своими воинами, чтобы укрепить власть патриарха в тех землях, которые тот считал своими. Использованные при этом выражения заслуживают внимания:

«Поспеши явиться. Мудро доверь самым доблестным из твоих рыцарей управление землями, коими ты обременен, и милостиво явись на помощь Святой Церкви в ее мучениях. Ты и сам, несомненно, знаешь, что являешься добровольным должником Святой Церкви, как и моим должником; ты обещал мне помощь и совет (auxilium tuum consiliumque). Итак, напиши Балдуину письмо, запрещающее ему являться, без моего на то позволения или просьбы, разорять Святую Церковь Бога и захватывать ее имущество, даже несмотря на то что он, как и ты, избрал меня патриархом и главой Иерусалимской церкви […]. Ежели, однако, он, восставая против справедливости, не захочет согласиться с тем, что разумно, то во имя требуемого от тебя повиновения святому Петру я умоляю тебя воспользоваться всеми средствами, коими ты располагаешь, и даже столь необходимой силой, дабы противостоять его приходу» [595] .

В письме, безусловно, отражена политическая идеология латинского духовенства Иерусалима — и в большей степени идеология самого Вильгельма Тирского. Однако послание так и не дошло до адресата. Пересекая земли Лаодикеи, Морель попал в руки людей графа Тулузского, двумя месяцами ранее отбывшего в Константинополь. Первый инцидент, повлекший серьезные последствия…

Получить послание помешал и второй, куда более важный инцидент: Боэмунд тоже покинул свои владения. В конце июля, по призыву армянского правителя Гавриила из Мелитены, он отправился помочь ему в борьбе против эмира Малика Гази Гюмюштекина и попал в устроенную тем ловушку. Пятнадцатого августа он вместе с Ричардом Салернским был взят в плен. В плену Боэмунду предстояло провести три года.