Рыцарь в поисках приключений…

Именно такой образ сначала всплывает в моем воображении, если попытаться описать в двух словах Боэмунда, с которым я с давних пор встречался на страницах средневековых источников и работ моих коллег-медиевистов. Он — воплощение тех самых «молодых», о которых писал Жорж Дюби, — странствующих, изгнанных или лишенных наследства рыцарей, обедневших либо младших отпрысков в роду, героев эпопей и романов, которые расцвели пышным цветом в зарождающейся французской литературе XII века. Не имея за душой ничего, кроме воинской доблести, с мечом и копьем в руке, они привлекали внимание государей либо наводили на них страх, приводили в восхищение женщин, завоевывали известность и земли, женились на богатых наследницах или дочерях короля и приобретали таким образом, благодаря лишь собственной отваге, сеньорию или королевство.

Этот тип героя, столь распространенный в литературе того времени, — миф, заключающий в себе глубокий смысл. Он отражает мечты и устремления рыцарства, зародившегося в ту же самую эпоху, во второй половине XI века. Безумная надежда! Мечта о восхождении по социальной лестнице благодаря исключительно рыцарским добродетелям!

Боэмунд — рыцарь в поисках приключений, но он же и норманнский рыцарь. Ибо в середине XI века, когда Боэмунд появился на свет, мечта о социальном продвижении при помощи меча была не мифом, а реальной возможностью, что не раз демонстрировали норманны. Род Боэмунда мог подтвердить это лучше, чем чей-либо иной. В самом деле, разве наш герой не был сыном того самого Роберта Гвискарда, который мог похвалиться тем, что победил двух императоров? Того Гвискарда, чья гробница украшена эпитафией: «Здесь покоится Гвискард, ужас мира»? Наверняка юный Боэмунд с детства заслушивался рассказами из «семейной саги», повествующей о сыновьях мелкого сеньора из Нижней Нормандии Танкреда Готвильского, которые служили наемниками в Южной Италии, причем один из них, отец Боэмунда, впоследствии стал герцогом Апулии и Калабрии, а другой, его дядя Роберт, — графом Сицилии!

Славная эпопея Готвилей — не единичный пример: эпоха изобиловала подвигами норманнских воителей. Еще до тысячного года они не довольствовались тем, что бороздили моря и реки на своих не имевших себе равных военных кораблях, которые, безусловно, можно назвать «drekar». Эти торговцы, эти отчаянные (но не столь дикие, как говорили о них в свое время, моряки и воины, эти неимущие скандинавы, которых стало слишком много в их северных пределах, были привлечены богатствами скромных городов, сокровищами храмов и монастырей Западной Европы, часто подвергавшихся разграблению и поджогам. Норманны (главным образом шведы), торговцы и наемники, прошли по рекам Восточной Европы, сделав первые шаги в создании государства, которое впоследствии станет Россией. Они дошли до Константинополя, отважившись атаковать его в 911 году, после чего заключали с этой пышной столицей договоры, вели с ней торговлю и служили ей в качестве наемников.

Начиная с IX века уже другие, датские и норвежские викинги, обосновавшиеся в Гренландии и на берегах Канады, захватили Шетландские и Оркадские (Оркнейские) острова, основали фактории в Шотландии и Ирландии и колонизировали Фарерские острова, Исландию, а затем добрались до Гренландии и побережья Канады. Во второй половине IX века датчане захватили большую часть Англии, основав в ней свои королевства. Норманны, короли морей, угрожали всему побережью Атлантического океана, поднимаясь по рекам и грабя города или монастыри в тех регионах, которые сегодня мы называем Францией, Испанией, и даже Марокко, сравнительно недавно завоеванного арабами. Они доходили до Средиземного моря — их следы ведут к берегам Италии и Греции; там они примкнули к своим шведским «коллегам», добравшимся по суше до Константинополя.

В это самое время (911 год), устав от напрасной борьбы с непредвиденными и нескончаемыми набегами норманнов, король Франции Карл Простоватый уступил им часть Нейстрии, земли будущего герцогства Нормандского. Постепенно завоеватели-викинги осели в этих краях, приняли христианство, сохранив при этом множество скандинавских языческих обычаев, таких, как, например, брачный союз more danico («на датский манер»). Этот обычай позволял герцогу вступать в официальное, признаваемое законным сожительство — наряду с христианским браком, часто носившим политический характер. Однако большинство таких, освященных церковью браков в роду герцогов Нормандских не принесло потомства, а потому законнорожденность их детей часто вызывала сомнение. Так обстояло дело с самым известным среди них, Вильгельмом Незаконнорожденным. Ему было только восемь лет, когда его отец Роберт Великолепный скончался в Никее, возвращаясь из паломничества в Иерусалим. Вильгельму удалось сломить силы своих противников, истребить или изгнать бунтовщиков и, наконец, объединить воинов Нормандии и окрестных земель ради завоевания королевства Англии (битва при Гастингсе, 1066 год). Благодаря победе в этой битве Вильгельм Незаконнорожденный превратился в Вильгельма Завоевателя, одного из самых могущественных правителей Европы.

Предкам Боэмунда была уготована еще более удивительная участь. Конечно, они поднялись не так высоко, но начинали с самых низов, располагая при этом меньшими средствами. По сути, их род берет начало в среде мелкой военной аристократии, которая когда-то приобрела владения в Нормандии. Став христианами, они, как и все современники, оказались перед выбором: искать вечного спасения (что это было — страх перед преисподней или надежда на рай?) или соблазниться скромными, на наш взгляд, прелестями рыцарской жизни. В социальном отношении положение рыцаря возносило их над общей массой крестьянства, но подвергало их души многоликой опасности: пролитая кровь, насилие, бесчинства, разбой, похищения, сладострастие — в этих и прочих грехах изобличали рыцарей сочинения того времени (почти все они были церковными). Чтобы очистить их от прегрешений, Церковь издавна налагала епитимью в виде подаяний, дарений, основания храмов; к ним она добавила паломничество, оказавшее в X–XI вв. преобладающее влияние на религиозность людей, особенно на тех, кто принадлежал к аристократии. В большей степени, чем Рим, паломников привлекал Иерусалим, к которому, как по суше, так и по морю, устремлялись толпы верующих — это был настоящий «путь к спасению».

Норманны были не последними, кто совершал паломничества. Большинство из них, отправляясь к Гробу Господню, шли по «дороге франков» (Francigena), приводившей их к святилищам Рима, а затем двигались по Аппиевой и Траяновой дорогам к югу Италии, откуда предстояло держать путь к Святой земле. Преодолев морской путь между Бари и Диррахием (Дураццо), путники добирались по Эгнатиевой дороге до Константинополя, а затем направлялись в Иерусалим через Анатолию и Сирию. Все эти дороги были усеяны храмами, молельнями, святилищами, богадельнями и мостами. В Апулии паломники могли попутно посетить святилище Михаила Архангела на горе Гаргано. Норманны с давних лет испытывали особое благоговение к этому архангелу, которому они посвятили часовню Мон-Сен-Мишель-о-Периль-де-ла-Мер, сооруженную на гористом Могильном острове в авраншском заливе.

Итак, никто не видел ничего удивительного в том, что в преддверии тысячного года паломники-норманны уже появлялись в Иерусалиме, приходили к горе Гаргано и останавливались на некоторое время в Южной Италии. Согласно монаху Амату из Монте-Кассино, составившему свою хронику после 1080 года, некоторые из них, около сорока человек, в 999 году остановились в гавани Салерно. Возмущенные тем, что местное население оказалось в подчинении у сарацин, они, потребовав оружия и коней (как паломники, они были лишены этого), изгнали сарацин и освободили жителей от рабства. Последние просили их остаться, но паломники-норманны, отклонив предложение, вернулись в Нормандию. Однако они не преминули рассказать соотечественникам, насколько богаты итальянские земли.

В конце XI века норманнский хронист Вильгельм Апулийский поведал о том, что в 1015 году норманнские паломники, пришедшие поклониться святому архангелу Михаилу на горе Гаргано, встретили ломбардского князя Мелуса, знатного мужа, изгнанного из Бари. Он попросил их помочь освободить Апулию от византийского владычества. Обещав ему это, они, вернувшись в родные края, призвали многих своих близких последовать за ними. Вильгельм не пытается утаить их корыстные мотивы: «Многие поддались искушению и решили отправиться в путь: у одних было мало добра или не было вовсе, другие хотели попытать счастья, и все они желали обогатиться».

Лев Остийский представил другую версию. Согласно ему, Мелус набрал сорок храбрых воинов из Нормандии, которые, скрываясь от гнева их герцога, искали способа послужить на воинском поприще в Южной Италии. Встав во главе этого отряда, Мелус вторгся в Апулию со всеми, кто «из-за ненависти к грекам или ради собственного спасения был готов присоединиться к нему». Несмотря на то что эти норманнские воины были разбиты греками в битве при Каннах в 1017 году, они не покинули регион, став наемниками различных князей. По мнению Леона-Робера Менаже, «южная Италия стала своего рода “сливным желобом”, избавлявшим основные регионы Франции, преодолевших феодальную анархию Dark Ages (раннего средневековья) — Нормандию, Фландрию, Анжу, Мэн, Бретань, Бургундию, — от излишка населения, наводнившего эти районы». Первыми и самыми многочисленными среди этих «воинственных иммигрантов» были норманны. На протяжении XI века в Южную Италию переселялись целые семейства норманнов; порой на них указывал лишь «cognomen» (родовое имя) — Normanus, но также известно было место происхождения самых знаменитых родов (Дренго, Эшафур, Монтрей, Гранмениль, Клэрмон, Бонвиль, Готвиль), прославивших себя в ходе завоевания.

Несмотря на расхождения в текстах, в них можно четко выделить ряд общих мест: норманны, являвшиеся группами в разное время, имели репутацию отважных воинов; они были способны стать наемниками; они жаждали богатства, были алчны, амбициозны и набожны, на что указывает их поклонение священным местам и, в частности, святому архангелу Михаилу. Два их главных противника уже обозначены: это сарацины и греки.

Военные достижения норманнов объяснялись их физическими и моральными качествами. Отвага, храбрость, нечувствительность к страданиям, презрение к смерти, преклонение перед героями, жажда подвигов, культ доблести — таковы основные черты, признаваемые всеми, даже врагами норманнов, как будет видно в дальнейшем. Их воинское мастерство заключалось также в искусном владении копьем. В середине XI века именно они, безусловно, ввели новые приемы конного боя: массированная атака рыцарей, державших копье неподвижно в горизонтальной позиции, была способна, согласно образному и восхищенному выражению Анны Комниной, «пробить даже вавилонскую стену». Вскоре, к концу XI века, такой способ атаки переняло все рыцарство в целом. Раннее введение в бой этого приема превратило норманнов, облаченных в кольчуги с длинными рукавами (haubert) и в шлемы с наносниками, в лучших рыцарей своего времени.

Властолюбие, алчность и склонность к ремеслу наемника, также признанные всеми, сыграли, по мнению большинства историков, важную роль в их решении обосноваться в Южной Италии. Эта склонность к наемничеству также была обусловлена тем, что нормандские герцоги, опираясь на свое право, взяли за обычай изгонять, лишая имущества, людей, восставших против их власти. В ожидании возможного возвращения в милость эти изгнанники заполняли свой невольный досуг, зарабатывая себе на жизнь ремеслом наемников — и приобретая благочестивые заслуги благодаря своим паломничествам. Люсьен Мюссе верно отметил: «Одно не исключало другого; и в том и в другом предприятии, как бы то ни было, находил себе выход дух авантюры».

Семейство Готвилей — прекрасный пример этого феномена. Родоначальник династии Танкред, скромный сеньор Готвиля-ла-Гишар (область между Кутансом и Сен-Ло) имел дюжину сыновей от двух жен, Мориеллы и Фразенды. Все они стали рыцарями, что свидетельствует о том, что семья, несмотря ни на что, обладала некоторым достатком. Однако такое положение вещей было слишком обременительным для семейного владения и его ресурсов. К тому же наследство, поделенное между двенадцатью отпрысками, свелось бы к нулю. Поэтому все продолжатели рода Танкреда, как и множество младших сыновей в среде мелкой аристократии того времени, отправились в дальние странствия. Нам известны их имена и примерное время появления в Южной Италии. Сначала, в 1030 году, это были пять сыновей Танкреда и Мориеллы: Вильгельм «Железная Рука», Дрого, Онфруа, Жоффруа и Серлон. Через пятнадцать лет к ним присоединились дети от второго брака — среди них был Роберт, будущий отец Боэмунда, прозванный Гвискардом, что означало «хитрый» или «дальновидный», а также Мальгерий, Вильгельм, Альфред, Гумберт, Танкред (?) и младший Рожер, ставший впоследствии графом Сицилийским.

Как и другие норманны до них, сыновья Танкреда начинали свою карьеру наемниками, с одинаковым безучастием предоставляя свой меч грекам и лангобардам, оспаривавшим друг у друга власть над регионом, которым также желали владеть и сарацины. Эти конфликты, сами по себе довольно запутанные, не входят в область нашего рассмотрения. Мы обращаем на них внимание постольку, поскольку они связаны с карьерой Роберта Гвискарда до рождения Боэмунда. Совсем недавно Луиджи Руссо провел замечательное исследование по вопросу о мотивах, побудивших норманнов осесть в Южной Италии, и идеологическом обосновании такого шага источниками, посвященными их деяниям.

Начало карьеры Роберта было скромным. Примерно в 1048 году, когда он прибыл в регион, его старшие братья уже обеспечили себе солидную репутацию воинов. В скором времени стали хозяевами там, где прежде они были слугами. С 40-х годов XI века они воевали уже за собственные интересы. Так, в 1042 году старший брат Роберта, Вильгельм Железная Рука, провозгласил себя графом Апулии. После смерти Вильгельма в 1046 году ему наследовал брат Дрого. Он послал юного Роберта Гвискарда «проходить военную подготовку в византийской Калабрии», согласно удачному выражению Франсуа Невё. Там Роберт проявил себя и храбрым воином, и хитроумным тактиком, возводя на завоеванных территориях замки на холме (chateaux a motte), уже распространенные в Нормандии. Опираясь на эти укрепления, удерживаемые небольшими гарнизонами, Роберт смог упрочить свою власть. В областях такие крепости были необходимы, поскольку местных баронов, как лангобардов, так и норманнов, отнюдь не прельщала мысль подчиниться крепнущей власти Готвилей. В 1051 году Дрого был убит. Ему наследовал Онфруа, но недовольных правлением норманнов было немало. Папа римский Лев IX, обеспокоенный намерениями норманнов относительно его земель, попытался объединить всех недовольных в союз и тем самым свести угрозу к нулю. Набрав воинов в германских землях, присоединив их к собственным войскам и отрядам византийцев, он повел их в битву против норманнов.

Решающее сражение состоялось 17 июня 1053 года при Чивитате. Папские войска потерпели полный разгром: массированная атака норманнских рыцарей, объединивших свои усилия по этому случаю, сотворила настоящее чудо; во главе с Робертом Гвискардом они обратили в бегство одних, уничтожили других и взяли в плен папу. Понтифик скончался через несколько месяцев, после того как признал за норманнами законные права на завоеванные ими земли. В обмен на это норманны провозгласили себя «верными слугами Святого престола». Таким образом, норманны из захватчиков превратились в защитников папства.

Победа при Чивитате прибавила Роберту Гвискарду известности. После смерти Онфруа в 1057 году он беспрепятственно наследовал ему, и норманны расширили подвластные им земли. В 1058 году Ричард, граф Аверсы с 1029 г., — и сын Райнульфа, одного из первых норманнских наемников, прибывших в Италию, — захватил Капуанское княжество, а затем — герцогство Гаэта; таким образом, он стал покровителем знаменитого монастыря Монте-Кассино, которым более тридцати лет правил союзник норманнов аббат Дезидерий — будущий папа Виктор III (1086–1087 гг.). Роберт Гвискард, со своей стороны, при помощи юного брата Рожера завершил завоевание Калабрии.

В 1058–1059 годах судьба Гвискарда приняла иной оборот. Новый папа Николай II искал способ освободить Церковь, и в первую очередь папский престол, от опеки светских властей. Ведь в теории понтифика выбирало духовенство и римский народ — но в действительности его избирали влиятельные семейства римской знати, часто соперничавшие между собой; причем сами они испытывали давление со стороны германского императора, хозяина Италии и признанного «защитника» римской Церкви. Воспользовавшись тем, что римский король Генрих IV был еще ребенком, в январе 1059 года, спустя некоторое время после назначения, Николай II постановил, что отныне папу римского будет избирать коллегия кардиналов без какого-либо вмешательства мирян. Нуждаясь в покровительстве, чтобы оказать сопротивление светским властям, Николай обратился к норманнам, превратив их и в своих защитников, и в вассалов. В 1059 году на соборе в Мельфи Ричард, граф Аверсы, и Роберт Гвискард принесли ему клятву верности; папа пожаловал им не только те земли, которыми они уже владели de facto, но и те, что они смогут завоевать. Так Ричард был провозглашен князем Капуи, а Роберт Гвискард — «герцогом Апулии и Калабрии, милостью Бога и святого Петра, а также с их помощью будущим герцогом Сицилии».

Роберт Гвискард к тому времени стал влиятельным персонажем на политической арене. Он более не был мелким рыцарем, чье скромное происхождение и боевое крещение в калабрийских горах охотно подчеркивали источники. Уже в ту далекую пору (1050–1053 гг.) он посчитал выгодным взять в жены молодую Альбераду, тетку местного мелкого сеньора Герарда де Буональберго, возможно, норманна по происхождению, который предложил ему при таком условии стать «его рыцарем». Это была помощь, столь необходимая в тот момент, когда Роберт начинал свою карьеру с рискованного завоевания Калабрии. Через несколько лет, в 1058 году, завоевавший славу Гвискард мог рассчитывать на лучшую партию. Воспользовавшись классическим предлогом кровного родства, он аннулировал свой брак и взял в жены Сигельгаиту, дочь Гаймара, князя Салерно, «благородную по крови, прекрасную ликом и мудрую деву». Вильгельм Апулийский справедливо подчеркивает, насколько выгоден был Гвискарду этот брак, «прибавивший ему немало чести», а его потомству — знатных предков со стороны супруги: действительно, в роду Сигельгаиты были лангобардские короли, прежние завоеватели Италии.

Альберада (в силу набожности?), казалось, не затаила злобы против первого мужа: в 1118 году она уступила монастырю Святой Троицы в Венозе дар во спасение своей души, а также во спасение душ Рожера Помареда и Ричарда Сенешаля (двух других ее супругов), Роберта Гвискарда, «непобедимого герцога», и Боэмунда, ее сына. В 1122 году другой грамотой, которая сегодня признана подлинной, она подтвердила новое дарение, преподнесенное аббатству Святой Троицы с теми же целями.

Перед аннулированием брака, возможно, в 1052 году (во всяком случае, до 1057 года) Альберада произвела на свет сына Гвискарда, названного Марком. Ордерик Виталий рассказал о том, как Марк получил имя «Боэмунд» — имя, которое до него не носил ни один человек, но которое впоследствии многие представители англо-нормандской знати давали своим сыновьям в его честь: «На самом деле окрестили его Марком. Но отец его, услышав на пиру легенду об одном “великане Боэмунде”, дал ребенку это прозвище, шутки ради. Впоследствии же его имя прогремело на весь мир, и многие люди на трех земных континентах прославляли его. Именно так это имя, неизвестное в те времена на Западе, завоевало популярность в Галлии».

Для князей Антиохии это имя стало династическим — как имя Людовик во Французском королевстве или Вильгельм в герцогстве Аквитанском. С конца XI века знаменитое на весь мир прозвище Боэмунд вызывало восхищение у христиан Запада, беспокойство — у греков и страх — у мусульман.