Игра с огнем

Теорен Флёри, Кирсти Маклеллан

Предисловие от Уэйна Гретцки

Я до сих пор помню, когда я впервые обратил внимание на Тео. Ему было 19 лет, и он напрыгнул на спину одного из моих партнёров по "Лос-Анджелесу", Кена Бомгартнера, чтобы оттеснить того от силовика "Калгари" Тима Хантера. Я глазам своим не поверил. Тео был на голову ниже Кена и, похоже, вообще не понимал, что его сейчас просто убьют. Я подкатился, схватил Тео за майку и швырнул его на скамейку. Этот парень был абсолютно бесстрашным. На протяжении нескольких лет мы вместе играли за сборную Канады, и меня каждый раз поражало то, сколько пользы он приносил в самые нужные моменты. Игрок с большой буквы, что и говорить.

 Когда в 2002-м году мне надо было собрать команду для Олимпиады в Солт-Лэйк Сити, мне хотелось, чтобы Тео попал в состав. В самых важных матчах он выкладывался, как никто другой. Я играл против него, когда он блистал в "Калгари" в середине 90-х. Его рост был 167см, а вес – 68кг. Но играл он так, будто был в два раза выше и тяжелее.

В 2002-м году все в мире думали, что у нас на руках слишком много козырей. У нас было столько талантливых игроков, что многим казалось это попросту несправедливым. Тео же представлял собой наше истиное лицо – лицо команды, которая должна была выиграть не потому, что ей везло, а потому что каждый её игрок пахал в поте лица. Когда Роман Хамрлик не по правилам атаковал Тео у себя на пятаке, толкнув его в спину, а судья этого не заметил, мы завелись не на шутку. Что было дальше, знают все.

С Тео мы дружим и по сей день. Периодически созваниваемся и вспоминаем наши взлёты и падения как со сборной Канады, так и в НХЛ. Я хочу пожелать ему удачи в написании этой книги и заверить его, что уж кто-кто, а я-то точно её прочту.

Пролог

Везучий. Все кроме меня самого считали, что я везучий. Я построил свою 15-летнюю карьеру на    фундаменте из скорости, мастерства и бесстрашности. Я прошёл длинный путь от чемпионства на МЧМ к Кубку Стэнли и к олимпийскому золоту в составе сборной Канады, пока не растерял всю свою скорость, на смену которой пришла тонна лишнего веса и неиссякаемый запас ярости.

Когда я был помоложе и играл за "Калгари", я был словно резиновый мячик – пни меня, и я стану играть быстрее и жёстче. А потом я стал просто опасным. Только тронь меня, и я тебя в землю закопаю.

Меня подкосила ярость. Ярость, которую подпитывали наркотики, алкоголь и девушки. В Канаде у меня остались две бывшие жены и трое замечательных детей, а сам я жил в потрясающем особняке, где у меня было два акра земли посреди пустыни, и при этом мне хотелось умереть. Я ушёл в трёхмесячный загул. Я и горы кокаина. И больше никого и ничего. По ночам я выбегал в пустыню и орал на деревья. Через три месяца я окончательно спятил. Я уже не мог бросить ни наркотики, ни выпивку, ни тусовки.

Во всём этом я винил Бога. Я был невероятно зол на него. Всю свою жизнь я верил в то, что мне ещё в детстве внушил Отец Пол, у которого я был в послушниках – "Не волнуйся. Бог пошлёт тебе лишь те испытания, которые ты можешь пережить и ничего более". Но никто бы не выдержал весь тот стыд, ненависть к самому себе и те тёмные секреты, которые таились во мне.

За окном поднимался великолепный рассвет, а я бегал по какому-то пустырю и орал благим матом на вселенную: "Да е**сь ты конём, сука бл***кая! С меня хватит. Я больше не могу. Избавь меня уже от этого дерьма!". Я бредил. Я не спал уже несколько недель подряд.

Я прибежал домой, запрыгнул в свой "Кадиллак Эскаладе" жемчужного цвета и погнал в город. Я остановился у ближайшего ломбарда, достал всё из карманов и высыпал на стойку. Там было штук на пять. Владелец дал меня пистолет и один патрон.

Я приехал домой и положил пистолет с патроном на стеклянный кофейный столик около дивана. Затем я достал из морозильника бутылку "Столичной" с лимонным вкусом (всего их там было десять) и стал бухать одну рюмку за другой. Я пытался набраться храбрости, чтобы зарядить пистолет. Стемнело.

Я ненавидел ночь, потому что темнота наводила на меня жуткие воспоминания. Я вспомнил те странные и жуткие ощущения. Именно из-за ночи я не ложился спать и тусил до рассвета. Потом меня просто вырубало, и мне не надо было заново переживать тот жуткий момент моей жалкой е**чей жизни.

В два часа ночи я потянулся к столику, взял пистолет, зарядил его, снял его с предохранителя, засунул ствол себе в рот и положил дрожащий палец на курок. И так я сидел, наверное, целую вечность. Меня трясло так, что ствол бился о зубы. Какого вкуса был ствол? Вкуса одиночества. У него был холодный, одинокий и мрачный вкус.

Где-то в глубине души здравый голос мне твердил: "Не делай этого, не делай этого, не делай этого, всё ещё можно исправить". Но я ему перечил: "Да пошло оно всё на х**. Ничего уже нельзя исправить». И эта внутренняя борьба всё продолжалась и продолжалась...

Резким движением руки я бросил пистолет на пол. Сделал себе пару дорожек, махнул ещё рюмку водки и расслабился. Вспомнил, как всего пару месяцев назад я пошёл воскресным утром на собрание анонимных алкоголиков в Малибу. Там был парень, который не пил уже 16 лет, и он сказал всего восемь слов: "Вы больны ровно настолько, насколько темны ваши секреты". После этого он просто встал и вышел.

Чтобы выжить, мне нужно было что-то менять именно в этом направлении. Я выбежал наружу и зашвырнул пистолет подальше в пустыню. Мне кажется, людям надо понять, что заставляло меня делать то, что я делал. Я знал, что я спятил. Это знали и все вокруг.

«Тео постоянно в каком-то хаосе, он съехал с катушек, однозначно», - говорили все. За свою карьеру я заработал 50 миллионов долларов, и всё это я вынюхал, выпил и раздал различным владельцам казино.

В 2001-м году, когда я играл за "Рейнджерс", я 13 раз подряд завалил тест на допинг, и при этом был лучшим бомбардиром НХЛ. И что они могли мне сделать? На пробах мочи, я подмешивал в банки "Гаторейд", а мой сынишка Бо, хоть и не знал этого, тоже писал за меня. Врачи лиги тогда предупреждали меня: «Ещё один раз завалишь тест, мы тебя выпрем». Думаете, это меня остановило? Как бы не так, я всю свою жизнь только и делал, что правила нарушал.

«Рейнджерс» в те времена платили мне восемь миллионов в год, так что, разумеется, они за мной следили. Я постоянно чувствовал, что за мной кто-то подглядывает из-под кустов, а пару раз обернулся и увидел, что кто-то только что нырнул за угол, чтобы я его не заметил.

Я не тусовался в обычных барах. Я шёл в какие-то катакомбы Нью-Йорка и бухал там с психами, трансвеститами, стриптизёршами и прочими тёмными персонажами. Обычно в после игры я шёл домой в сшитом в Монреале костюме «Джованни» с тремя-четырьмя бутылками вина в руках. Затем я шёл в Челси Пирс, это где 23-я улица упирается в реку Хадсон, зависал там с бомжами и грелся с ними у костра, который они разводили в железной бочке. Я спрашивал их, как они докатились до такой жизни. Мне это всегда было интересно.

«Рейнджерс» должно быть всё это время на иголках сидели. Я даже не сержусь на них за то, что они запихнули меня в Реабилитационную Программу НХЛ в 2002-м году (курс лечения от нарко- и алкозависимости, прим. АО). Им, наверное, уже снились заголовки в газетах вроде «Суперзвезду НХЛ нашли мёртвым в канаве». Пройдя 28-дневный курс лечения, я не пил месяцев 10-11.

Но я окончательно сбрендил – колпак у меня, что называется, основательно съехал. Этакий непьющий алкаш. Меня предупредили, что если ещё раз забухаю, меня выкинут на улицу. Поверил ли я этим словам? Не знаю. Могу лишь сказать, что сменил одну пагубную привычку на другую. Я начал ходить в казино каждый день. В том году я профукал три миллиона долларов и жену.

Незадолго до подписания контракта с «Чикаго» я пристрастился к стрип-клубам. У нас со стриптизёршами было одно общее качество – поломанная жизнь. К тому же, там можно было купить всё – секс, наркотики и выпивку. И всё это под одной крышей. «Подмазал» вышибалу на входе – и ты уже с «порошком». И понеслась душа в рай...

Год спустя я крутил педали на велотренажёре в конце тренировки. Где-то на середине упражнения я поднял голову вверх и посмотрел на себя в зеркало. Шайба сломала мне правую скулу, и она жутко болела. Я бросил педали и сказал: "Да ну его. Я ненавижу тренироваться. Я ненавижу свою жизнь. Я ненавижу хоккей. С меня хватит". Я вышел из спортзала и даже не позвонил "Чикаго", чтобы предупредить их о том, что я не приеду.

Глава 1. Конец Света

Сколько себя помню, столько люди и перешёптывались у меня за спиной, когда я подходил к ледовой арене: "Вот он... это он! Это тот самый парень!". Мне все говорили, что я был самым офигенным игроком на планете, да с таким катанием и таким владением клюшкой, что никому ещё и не снилось даже. Про меня всё время говорили, что я "ловкий" и "мастеровитый".

В городке Расселл (пр. Манитоба) такие комплименты дорогого стоили. Мне рассказывали, что люди приезжали аж из Брэндона (пр. Манитоба) и Йорктона (пр. Саскачеван), чтобы посмотреть на "этого парня из Расселла". Я всегда пытался добиться внимания со стороны своих родителей, но все мои попытки были тщетны, а потому столь хвалебные отзывы были для меня, как бальзам на душу. Я буквально млел от подобных слов, но мне всегда их было мало.

Понимаете, мой отец вёл достаточно скверную жизнь. Он был алкоголиком – эгоистичным, злым и никчёмным алкоголиком. Каждый день он ходил на работу, которую просто ненавидел. Он вставал в шесть утра, когда на улице был жгучий мороз, и садился в погрузчик без системы отопления. Ящик пива и три пачки сигарет помогали ему пережить день, помогали ему перестать думать о том, кем он мог бы стать.

Ему пришлось поставить крест на своей мечте за пять лет до того, как я появился на свет. Уолли Флёри был отменным хоккеистом, прирождённым снайпером, который не уходил с площадки без заброшенной шайбы. Он должен был отправиться в тренировочный лагерь "Рейнджерс", но за три месяца до сборов сломал себе ногу, играя в бейсбол. Он погнался за мячом, а на пути к первой базе была небольшая кочка – он споткнулся об неё и упал. Мяч достался игроку, который стоял на третьей базе, и тот сразу рванул "домой". Мой отец поднялся на ноги, бросился назад и столкнулся с соперником. Считанные секунды спустя отец вновь оказался на земле, только на этот раз в миллиметре перед собой он увидел большой палец своей ноги.

Врачи тогда сказали, что он больше никогда не сможет ходить. Он проходил курс лечения на дому. Каждый день моя бабушка давала ему ведро с кипятком, он опускал туда свою ногу и двигал ей. После этого инцидента он сыграл ещё девять матчей, но нога была уже совсем не той что прежде.

Моя бабушка, Мэри Флёри, была ещё тем крепким орешком. Он была из племени Кри. Помню, один раз она набила морду трём парням на стоянке. Они стали к ней приставать, и она задала им жару. Она была очень гордой и не признавала никаких авторитетов. Все её звали "Бульдозер". Не то чтобы она была какой-то уж чересчур лютой, но спорить с ней не стоило. Она потрясающе танцевала джигу. У неё в багажнике всегда валялась доска, на которой она и танцевала. Мой дед играл на скрипке, а его дети – на гитарах. И вот они играла, а бабушка танцевала. Джига в её исполнении - это была фантастика.

По воскресеньям мы ходили к моему дяде Роберту на джем-сейшены. Все выходили во двор и танцевали в грязи. Было весело. У моего дяди было 12 детей, и они все спали в одной комнате. Вдоль стен стояли двухъярусные кровати, а окна были с видом на долину Ассинибойн в городке Чайнатаун. Потрясающее место.

Мои родители были абсолютно разные люди. Папа был спортсмен-тусовщик, а мама – зажатая в себе тихоня, почти монашка. К тому же, она страдала психологическим расстройством. В 16 лет ей выписали валиум, и она подсела на него. Когда я был совсем маленький, она даже шоковую терапию в больнице проходила. Помню, она нервничала по любому поводу. Больше всего она боялась того, что у неё закончатся таблетки, поэтому она прятала их по всему дому – в чайнике, за обогревателем, на холодильнике, между подушек... У неё по всему дому были тайники.

Моим младшим братьям, Тэду и Трэвису, тоже приходилось мириться со всей это фигнёй. Никто из нас толком не доверял родителям, а потому ни с какими проблемами мы к ним не подходили – научились разбираться со всеми трудностями сами. В школе мы валяли дурака – ничего другого детям, у которых дома сплошные проблемы, и не остаётся. Мы постоянно ввязывались в драки и прочие неприятности. Мой отец постоянно пил и орал на мать, а та всё время была зла на него. Хаос, хаос, хаос и ещё раз хаос. Кто-то из них всё время ругался на другого. Но на этом всё заканчивалось – до рукоприкладства дело никогда не доходило. Зато сколько было крика и мата... Я считаю, что мои родители не должны были так себя вести перед детьми.

Будучи старшим ребёнком, я взял на себя роль защитника матери. Первый раз я заступился за неё в 10 лет. Помню, что папа орал на неё. У нас не осталось денег на продукты, потому что он спустил всю зарплату в баре. Она плакала и просила его завязать. Он же стал обзывать её последними именами. Говорил, что она ё**ная сука и сидит у него на шее. Он подходил к ней всё ближе и ближе, и выглядел устрашающе.

Нам он тогда казался здоровяком – рост был 178 см, вес – 86 кг. Она же была ростом всего где-то 160 см и весила около 60 кг. Я же был ещё меньше их – максимум 144 см и 40 кг. И вот я смотрю, как он над ней нависает, а она вся дрожит, и во мне что-то переклинило. Слышали когда-нибудь, что мать может и машину поднять, если под ней застрял её ребёнок? В общем, я кинулся на него. Я орал на него истошным голосом и гнал его через всю лужайку перед домом вплоть до машины. Я кричал, чтобы он убирался из нашего дома и чтобы больше ноги его здесь не было.

Помню, что в глазах у него было полное смятение, но он всё прекрасно понимал. В гневе я был страшен. Когда ты в ярости и ничего не боишься, можно много бед натворить. Это качество я потом и на льду проявил. Когда ты ведёшь себя, как псих, люди отходят в сторону.

В школе я стал задирой. Я всегда был самым маленьким – на полголовы меньше любого парня в школе, а потому надо было как-то пробивать себе путь наверх. А как это сделать? Надо быть жёстче всех вокруг.

Каждый божий день я издевался над людьми. Всегда вырубался на того, на кого не надо было вырубаться. Я был агрессивным. Всегда обзывался на одноклассников, вызывал их на бой, чтобы почуствовать себя лучше. Я мог найти слабость в любом человекe за пять секунд. Учителя меня ненавидели. Боже, как же они меня ненавидели! В начале четвёртого класса я сидел на последней парте. Уже через неделю я сидел рядом с учителем спиной к доске и лицом к классу. А всё из-за того, что я был крайне языкастым и постоянно перебивал всех, чтобы на меня обратили внимание. Мне не было равных в плане отпускания ремарок и комментариев.

В шестом классе мы играли в шарады, и тема игры была "телешоу". Подошла очередь одной девушки. Что касается физического развития, она опережала весь класс, но ещё не носила лифчик, а потому разглядеть её грудь под одеждой не составляло никакого труда. И вот учитель дал ей табличку с названием телешоу, она повернулась к классу, чтобы начать показывать пантомиму, и я заорал: "Knight Rider!" (Шоу начала 80-х, где одну из ключевых ролей играла машина. Тео намекает на сходство женской груди и фар автомобиля, прим. АО).

Зимой у нас в Расселле проводились спортивные соревнования на школьном уровне. Одна из дисциплин называлась "кикинг" - командная игра, где надо было пинать шайбу, как футбольный мячик. Вот я и пришиб одну девчонку из своего класса. Как пнул ей шайбой в лоб, она аж на задницу присела! Ко мне тут же подошла учительница, замахнулась и вмазала мне по лицу – хтыщ! До сих пор помню, как её зовут. Миссис Климэк. Она уже ничего не могла с собой поделать – я доводил учителей до стадии кипения. Вот как я могу выводить людей из себя. Только теперь, после нескольких лет отказа от алкоголя я иногда сижу и думаю: "Блин, мне ж по-хорошему у стольких людей надо попросить прощения..."

Поскольку дома у меня творился полный бардак, мне нужно было найти способ выпустить пар. Спорт стал для меня настоящим спасением. В первый же день стало понятно, что я особенный, что у меня есть дар. Я был лучше и сильнее всех в любом виде спорта. Не просто же так 5-летний пацан надевает потрёпанные папины коньки впервые в жизни и совершенно спокойно катится по льду?

Когда мы жили в Бинскарте (пр. Манитоба), я как-то шёл домой из детского сада с одним моим дружбаном по имени Грэг Сливчак. И вот он мне такой говорит: "Мы сегодня начинаем играть в хоккей. Не хочешь с нами?" А я ему ответил: "Ну да, почему бы и нет?" Прихожу домой  и спрашиваю маму: "Слушай, у нас есть какая-нибудь хоккейная форма?" Она нашла пару ржавых папиных коньков и сломанную клюшку и засунула всё это в наволочку. На каток я пошёл один. Это был старый амбар, внутри которого было две полосы для кёрлинга по бокам и небольшая площадка в середине. И знаете что? Я вот не припоминаю, чтобы я хоть раз упал. Зашнуровал коньки, вышел на лёд и – опа! У меня было такое ощущение, что наконец-то попал в свою стихию. Три часа спустя, когда матч уже давным-давно закончился, меня буквально выгоняли с катка, чтобы я шёл домой.

Как только я начал играть в хоккей, я поставил перед собой цель – пробиться в НХЛ. К этой цели я шёл с шести лет до 1-го января 1989-го года, когда меня "подняли" в основу, и никто не мог остановить меня. Мой отец на протяжении нескольких лет работал завхозом на арене в Расселле, а потому я катался столько, сколько хотел. Я катался каждый день по шесть часов с октября по март, обводя невидимых защитников и бросая по воротам из всевозможных позиций. Я цеплялся сзади за снегоуборочную машину отца и приветствовал воображаемых зрителей. И для меня это была не просто какая-то игра. Я не мечтал о том, чтобы играть в НХЛ. Я готовился играть в НХЛ. И пусть даже детство у меня было крайне паршивым, но родители относились к моей цели со всей серьёзностью.

Не каждому пацану так везёт с партнёрами в детстве, как мне. Я играл с одними и теми же ребятами с шести лет вплоть до 14, пока не уехал в "Муз Джо Уорриорс". Все три наших тренера были потрясающими, чуткими и заботливыми родителями, которые одинаково любили всех нас. Даг Фаулер, Джим Петц и Уолтер Уэршлер заботились обо мне так, будто бы я их сын. Уолтер (наш менеджер по экипировке) был глухим, а потому мы все выучили язык жестов.

Именно эти люди научили меня тому, чему не научил отец – уважать старших, следить за своим поведением, и что ни в коем случае нельзя ставить свои интересы выше командных, пусть даже ты трижды талантлив. Они научили меня, что в команде все должны быть друг за друга. Мы все были одной большой дружной семьёй. Мы играли во всех городках Манитобы и Саскачевана и громили команду за командой. Название нашей команды было "Расселл Рэмс".

В команде играли и дети тренеров – Кент Фаулер стал геологом, Тед Петц открыл собственную секцию карате в Виннипеге, а Бобби Уэршлер сейчас женат и у него две дочери. Бобби, кстати, по-прежнему время от времени играет в хоккей в своё удовольствие. Я даже представить себе не могу, на что была бы похожа моя жизнь, если бы этим людям вдруг не понравился тот мелкий гадкий пацан с клюшкой в руках, которым я был.

По-моему, 90% игроков той команды продолжили свою карьеру в юниорских лигах. Всё, чего я добился в хоккее, стало возможным благодаря тем трём тренерам, их жёнам и родителям моих товарищей по команде. Они всегда меня кормили, поили и подбадривали. На игры я всегда выходил без гроша в кармане, но каждый раз возвращался сытым. А после игры меня хлопали по плечу или обнимали и говорили: "Молодчина!".

Моя мама отказывалась ходить на игры. У неё был пароноидальный страх, что я получу травму. А папа вообще бы лучше не приходил, только позорил меня. Он всегда приходил полупьяный, пошатываясь, хвастался мной... "Вы только посмотрите, как здорово играет мой пацан! Это я ему сказал выйти сегодня и забить. Вам вообще чертовски повезло, что он играет за вашу команду".

К сожалению, в пяти шагах от арены располагался бар. Поэтому мой отец обычно слонялся у бортов в первом периоде, потом шёл пить пиво и возвращался только к третьему. Из раздевалки я всегда уходил последним. Я постоянно медлил, потому что домой мне идти совсем не хотелось. Впрочем, разницы это всё равно никакой не играло. На улице могло быть хоть -40, отец всё равно не приезжал за мной после игры. Вместо этого он снова шёл в бар и кирял там до утра.

Самое смешное это то, что я каждый раз надеялся, что он придёт. Я стоял у дверей и ждал его. Первые полчаса я опирался головой на окно, дышал на него и выводил на запотевшем стекле своё имя. Затем я ещё полчаса прыгал с плитки на плитку на полу, представляя, что я иду по тоненькому канату на высоте 50-этажного дома. Если становилось совсем скучно, то я брал свою клюшку и начинал жонглировать шайбой в воздухе, стараясь не уронить её на пол. Как правило, мне всё в итоге надоедало, и я шёл домой пешком. А зимы в Расселле могут быть такими холодными, что стоит выйти на улицу, как у тебя тут же замерзают ресницы. Но самый кошмар заключался в том, что мне надо было идти мимо католической церкви Св. Джозефа. Вот это меня конкретно стремало.

Как я уже говорил, у моего отца корни уходят в племя Кри - фамилия его бабушки была Блэкбёрд (blackbird – анг. "чёрный дрозд", прим. АО). В своё время в этих местах было много католиков-миссионеров, а коренных жителей, включая его предков, теснили в резервации. Мой отец рос в католической семье, но однажды перестал ходить в церковь. Я же с шести лет регулярно ходил туда по воскресеньям. Все мои партнёры по команде были католиками, вот я и таскался с ними за компанию. Мы даже послушниками священника все вместе стали.

В церкви Св. Джозефа я впервые исповедался, причастился и крестился. Мне там нравилось. Там я чувствовал себя комфортно. В церкви всегда была такая спокойная атмосфера. Все эти запахи от горящих свечей, ладана и воска на скамейках и тихие проигрыши органа... Мне нравилось, как я бесшумно шёл по ковру в своих ботинках. В основном я был одет в старую, грязную одежду, которая была вся в заплатках, а потому мне нравилось надевать чёрную сутану послушника и запах надевавшейся сверху накрахмаленной ризы. В каком бы ужасном настроении я бы ни пришёл в церковь, уходил я оттуда собранным и спокойным.

Одного священника там звали Отец Пол. Мне он импонировал своей уверенностью. У него в жизни было то, чего не было у меня – точка опоры. Тогда я думал, что он был очень старым, а теперь выясняется, что ему было слегка за 40. Он был родом из Польши, невысокий и лысый. Тогда он был чем-то похож Римского Папу Иоанна Павла Второго. Я приходил на его службу вечером в среду. Он обычно любил пропустить рюмку-другую перед ужином, поэтому я помогал ему прямо держать руку, пока он причищал трёх-четырёх стариков, которые, в общем-то, и составляли его паству. От него всегда как-то успокаивающе пахло смесью "Олд Спайса", виски и листерина.

Если мне надо было с кем-то поговорить, он готов был меня выслушать – то есть, не делал вид, а действительно слушал. Я рассказывал ему и про хоккей, и про бейсбол, и про школу... Если в доме были какие-то неприятности, и мне было грустно, то я рассказывал ему и об этом. Я рассказывал ему о том, как бы мне хотелось, чтобы мой отец бросил пить и как-то принимал участие в моей жизни. Говорил ему о том, как мне надоело, что мама постоянно либо спит, либо болеет. Отец Пол успокаивал меня. Советовал мне помолиться и не терять веры. Говорил, что Господь следит за мной, и у него есть план и для меня. После разговора с ним я уходил, думая: "Что ж, пусть сейчас не всё так гладко, но это всего лишь Бог посылает мне испытания, чтобы сделать меня сильнее. Он испытывает меня ровно настолько, насколько я могу это выдержать".

Однажды я пришёл на службу в воскресенье, а у входа стояла скорая. У Отца Пола остановилось сердце, когда он расчищал снег, и он рухнул на землю. Я был так расстроен и зол, что даже не пошёл на его похороны. Единственный человек, на которого я мог рассчитывать, ушёл из этого мира. Пока внутри шла прощальная церемония, я ходил из стороны в сторону снаружи и думал: "Господи, что же мне теперь-то делать? Что мне делать? К кому теперь можно будет обратиться за поддержкой? К кому?" С тех пор я больше не ходил в церковь. Мне было 12 лет. Это была очень тяжёлая потеря.

В детстве самым худшим днем для меня был четверг. Моя мама была Свидетельницей Иеговы, и каждую неделю в этот день на одной ферме, милях в пяти-шести от города, проходило собрание, где обсуждали Библию Свидетелей Иеговы. Меня вместе с братьями тоже тащили туда, потому что мама боялась оставить нас одних дома, а отец в это время пил. Поездки на эти собрания вводили меня в смятение из-за того, что я был католиком. Свидетели Иеговы убеждены в том, что весь концепт божественного троединства был придуман дьяволом – а я-то каждый день молился Отцу, Сыну и Святому Духу. Так что я был заодно с дьяволом.

Согласно религии моей матери, всё всегда было плохо. В любую минуту всё может рухнуть в тартарары, а дьявол прятался просто за каждым углом. Всё это меня очень сильно пугало. Я так боялся Армагеддона, что не спал по ночам, потому что думал, что как только усну, так на этом всё и закончится. Я держался часов до трёх-четырёх утра, а потом меня мучили кошмары. До сих пор помню, как я бегал по каким-то горящим зданиям, укрываясь от града и прячась от огромных страшных кричащих ангелов с чёрными крыльями, которые летали по небу и выискивали меня. И стоит мне повернуть за угол, как на меня тут же выпрыгнет какое-то странное и жуткое лицо. В довершении всего этого там ещё был дьявол. Прикиньте? Дьявол! Он открывал свою здоровенную пасть и глотал дома, церкви и людей. Ох, здорово же было быть 8-летним малышом на этих собраниях!

Каждое утро я просыпался с мыслью: "Что ж, вот я и пережил ещё один день. Но что меня ждёт сегодня?" У вас такого не было в детстве, когда вы зацикливались на какой-то одной вещи? То есть, улавливаете не всю историю, а какой-то отдельный её момент. Вот со мной так и было. Я слышал только одно – миру пришёл конец, мы все умрём. Не знаю когда, но точно скоро. Уходя в школу, я был уверен, что больше никогда не увижу ни братьев, ни родителей. Я стал просто невероятно нервным и раздражительным.

Всё потеряло смысл. У нас дома было запрещено праздновать дни рожденья и Рождество, но я всё равно отмечал его. Я искренне не понимал, почему мы не наряжали ёлку и у нас не свисали чулки с камина, которые были столь заботливо развешаны у всех моих друзей. Впрочем, если у нас были хоть какие-то деньги, отец всегда старался хоть что-нибудь организовать. Нет, конечно же, не на само Рождество, иначе моя мама бы с ума сошла. Но на рождественские праздники он покупал нам краги или какую-нибудь игру, вроде "Монополии" и ни с того, ни с сего приносил всё это домой.

Когда мои друзья праздновали дни рожденья, они рассылали приглашения и устраивали вечеринки, но меня на них редко приглашали. Все знали, что у меня мама Свидетель Иеговы и всё равно вряд ли меня отпустит. Я до сих пор ненавижу свой день рожденья. Просто не-на-ви-жу. Ненавижу, когда мне дарят подарки. Сам их дарить обожаю, но получать – ни в коем случае. Это странно. В глубине души я понимаю, что это неправильно.

Глава 2. Порез

В финальном матче на турнире в Миннедосе (пр. Манитоба) наша команда, "Расселл Рэмс", буквально уничтожила главного претендента на победу – "Портэйдж Ла Прэри". В Портэйдже не могли в это поверить. Как они могли проиграть какой-то заштатной команде, в которой играют 12- и 13-летние пацаны из Расселла? Как-никак, население Портэйджа составляло 13 тысяч человек, а наш город был в 10 раз меньше. Они посчитали, что это была чистой воды случайность и через пару недель пригласили нас на двухдневный турнир, в рамках которого мы должны были провести два матча.

Первая игра состоялась 21-го марта 1981-го года. До конца второго периода оставалось 11 секунд, мы выходили из своей зоны, и мой дружбан Грэг Сливчак (тот самый, с которым я и начинал играть в хоккей) отдал пас из-за собственных ворот, чтобы начать атаку. Я же сразу улетел вперёд под чужую синию линию, значительно опережая события, а потому мне пришлось возвращаться назад за шайбой. Когда же я её, наконец, получил, защитник соперника, накатывавшийся на меня, неожиданно спотыкнулся, упал на задницу и полетел со скоростью ракеты. Его нога поднялась вверх, и он порезал меня коньком под правой рукой.

Публика дружно охнула, а я даже и не понял, что произошло. Я почувствовал, что по моему бицепсу течёт что-то тёплое, сбросил левую крагу и задрал рукав, чтобы посмотреть в чём дело. А там был огромный порез. Я увидел свои мускулы. Такое ощущение было, что перед глазами просто сырое мясо какое-то. И тут вдруг кто-то будто бы дал напор воды в шланг. Я хлестал кровью во все стороны, а к скамейке я бежал словно по зыбучему песку. Наш тренер Фаулер сорвал с меня майку, тут же откуда ни возьмись появилась его жена, Буэлла, скомкала свой шарф и засунула мие его под руку. Затем тренер наложил мне жгут чуть ниже бицепса, а одна из маминых подруг, миссис Петц, зафиксировала руку.

Тренер взял меня на руки, как младенца, и побежал к машине. В машину меня укладывал он, миссис Петц, и их сын (мой партнёр по команде) Тэд. Газ на полную – и мы помчались в главный госпиталь Портэйджа. Пресс и жгут помогли остановить кровотечение, а потому медперсонал сначала решил оказать помощь маленькому мальчику с серьёзными ожогами.

Вот если бы вам было 12 лет, и вы бы попали в такую ситуацию, о чём бы вы думали? У меня в голове была только одна мысль: "Так, сейчас мне швы наложат, и, по идее, я успею вернуться к третьему периоду".

Минут 20 спустя, наконец-то, пришёл доктор и сразу положил мне два пальца на запястье, чтобы проверить пульс. Он весь в лице преобразился, сдавлено кашлянул и сказал: "Вы должны обратиться в детскую больницу в Виннипеге. Сейчас же!". У меня не было пульса. У меня была серьёзно задета брахиальная артерия – я был на волоске от смерти.

Тренер поехал обратно на арену, а миссис Петц повезла меня в Виннипег. Я ей говорил, мол, что я знаю, что уже не успею вернуться до конца первого матча, но вот если мы поторопимся, то смогу сыграть во втором. Портэйдж Ла Прэри располагается на пересечении трасс номер 1 и 16 (та, что ведёт в Йеллоухэд) на юге Манитобы, милях в 50 западнее Виннипега. В те времена машины и дороги были не такими, как сейчас. Всё было покрыто льдом и снегом, поэтому нас немного помотало, но доехали в итоге за два часа.

К счастью, дети фермеров часто оказываются в детской больнице Виннипега. С ними часто происходят несчастные случаи. 20% этих несчастных случаев связаны с сельскохозяйственной техникой – они попадают под трактор, или какой-нибудь механизм зажёвывает их одежду, волосы и руки. Не часто встретишь фермера, у которого на руках целы все десять пальцев.

Доктор Робертсон на своём веку пришил обратно не одну руку, а потому, несмотря на нехватку времени, вместе со своими коллегами он придумал блестящий план. Он увеличили изначальный порез от двух дюймов до девяти (примерно от 5 до 23 см, прим. АО), закатали назад кожу и сделали мне так называемый "венозный трансплантат". Вместе с артерией у меня был задет и лучевой нерв. Этот нерв идёт вниз по руке к большому, указательному и частично к среднему пальцу.

Локтевой же нерв идёт к пальцам сразу несколькими путями. Так вот врачи отрезали часть локтевого нерва и поставили его на место повреждённого лучевого. Таким образом, нерв должен был срастись, и я бы вновь смог чувствовать нижнюю часть руки, а также указательный и средний палец. Операцию проводили под микроскопом в течение шести часов. Я левша, но до этого случая во всех видах спорта я пользовался правой рукой. После операции я стал одинаково хорошо владеть обеими руками. Я до сих пор могу совершенно спокойно менять ракетку из одной руки в другую, когда играю в настольный теннис.

На протяжении целого года мне нужно было ездить к доктору Робертсону раз в месяц. Он входил в комнату и втыкал мне здоровенную иголку, длиной в два с половиной дюйма (чуть больше шести сантиметров, прим. АО), в перепонку между большим и указательным пальцем. И всё это без какого бы то ни было наркоза. Каждый раз, когда доктор Робертсон собирался уколоть меня, я закрывал глаза и молил Господа о том, чтобы мне не было больно. Иголка была подсоединена к электромиограмме (ЭМГ). Эта машина выдавала график электроактивности в мышце и определяла рост нерва. Иголка в данном случае была своеобразной антенной, которая определяла колебания электроволн на поверхности определённых мышечных клеток.

Затем доктор Робертсон тыкал мне руку булавкой и спрашивал: "Чувствуешь? А теперь чувствуешь?" Всё это было очень больно, но самый тяжёлый момент наступал, когда я спрашивал: "Ну, что? Мне теперь можно играть в хоккей?" Тогда доктор Робертсон грустно качал головой и отвечал: "Нет".

В одном из своих фильмов Джон Клиз сказал: "В отчаянии нет ничего страшного. С отчаянием я как-нибудь справлюсь. Надежда, вот-с!". Эта фраза идеально описывает мои чувства в тот период. Каждый раз, когда я ехал в Виннипег, я был так взбудоражен, что не мог сидеть на месте. Каждый раз я надеялся, что мне разрешат играть в хоккей. Взрослые же держали меня в неведении. Они-то прекрасно знали, что терапия затянется на год, если не больше, но не говорили мне об этом. Шёл ли я на поправку? Скоро ли это всё закончится? Они ничего мне не говорили, стараясь уберечь меня от разочарования, но делали тем самым только хуже. После каждого приёма я сдерживал слёзы вплоть до машины. Затем я открывал окно, чтобы холодный ветер бил мне в лицо и тихонько плакал все пять часов по дороге домой.

Я целый год не играл в хоккей. У меня отняли весь смысл жизни, моё единственное пристанище... Мне нельзя было играть в бейсбол или в какой-либо другой контактный вид спорта, пока нерв окончательно не дорос до моей кисти. А он рос очень медленно, по миллиметру в день. Причём, помешать этому процессу могло всё что угодно. Получи я любую травму, и рукой бы до конца жизни не смог бы пошевелить. Руку, кстати, мне привязали в согнутом положении к груди, и я так ходил полтора месяца. Разрабатывать её мне помогал местный физиотерапевт. Но как бы она не тянула мою руку, она всё равно не выпрямлялась.

Как я уже говорил до этого, моя мама ужасно боялась, что со мной случиться нечто подобное, а потому никогда не приходила на мои матчи. Однако существует теория, которая утверждает, что если долго и сильно будешь о чём-то думать, то это обязательно произойдёт. Я до сих пор задумываюсь над этим.

Глава 3. Сделка

В июле 1981-го года, пять месяцев спустя после несчастного случая, мне только-только исполнилось 13 лет. Чтобы как-то меня взбодрить, родители моих партнёров по команде скинулись и оплатили мне 3-недельную поездку в хоккейную школу Энди Мюррея, которая располагалась в Брэндоне (пр. Манитоба). Перед отъездом мне строго-настрого запретили играть в контактный хоккей и не поленились сообщить об этом моим будущим наставникам.

Сейчас Энди Мюррей работает главным тренером в "Сент-Луисе" (он был уволен по ходу сезона 2009-10, прим. АО), но тогда вся Манитоба знала его как тренера "Брэндон Трэвеллерс" из юниорской лиги класса А. В 1981-м году он привёл университетскую команду "Брэндон Бобкэтс" к чемпионскому званию и первому месту в списке сильнейших университетских команд Канады. Я давно хотел, чтобы Мюррей посмотрел на мою игру. Тогда мне казалось, что если я смогу привлечь его внимание, передо мной откроется дорога в НХЛ. Понимаю, что это звучит довольно глупо, и подумать так мог только необразованный деревенский 13-летний пацан, но в итоге я оказался прав.

Я работал в поте лица – всегда первый выходил на лёд, всегда был первым на подходе к очередному упражнению. Я безукоризненно выполнял всё, что от меня требовали тренеры. Я катался, бросал и пасовал так, будто от этого зависела судьба матча на звание чемпиона.

Один из тренеров, которого нанял Энди, работал скаутом в "Виннипег Уорриорс2 - юниорской команде из WHL. Его звали Грэхем Джеймс. Думаю, вы о нём слышали. Он хотел знать про меня всё, и я удовлетворил его любопытство. Мы начали непосредственно с моей хоккейной карьеры – я тогда играл на правом фланге в "Расселл Рэмс". Он поинтересовался, какая у меня была статистика до травмы и как у меня шли дела в плане восстановления. На второй неделе он уже стал спрашивать о моих родителях. Чем они занимались? Где я живу?

Я был достаточно открытым ребёнком, да и к тому же привык, что в Расселле все обо мне заботились. Поэтому я не видел ничего особенного в том, чтобы рассказать взрослому человеку о своей жизни. На третьей неделе мне уже было абсолютно комфортно в его обществе, а им самим я даже немного восхищался. По большей части, это было вызвано тем, что мне льстило его внимание. Он говорил, что у меня вне всяких сомнений есть талант для того, чтобы в будущем играть в НХЛ, и что он обязательно задрафтует меня, пусть даже я ещё до конца восстановился после травмы. Он спросил, как отнесутся мои родители к тому, что я уеду из дома, и я сказал ему чистую правду – им будет абсолютно всё равно.

Я приехал домой и рассказал обо всём, что мне обещал Джеймс. Все были очень рады, но немного волновались насчёт моей руки. Я чётко решил для себя, что осенью буду играть. Доктор Робертсон сказал, что мне было полезно поиграть в гольф, чтобы разработать суставы, и я всё лето не вылазил с полей для гольфа. Мой дедушка дал мне пару своих старых клюшек, а семья Пелц – божьи люди, которые оберегали меня на протяжении долгих лет – заплатили мой членский взнос в местном гольф-клубе. Лэн Пелц работал учителем, а его жена, Эде, иногда общалась с моей мамой. У них был свой мотель в Расселле. Хорошие они люди. Они, как все остальные жители Расселла, круглый год присматривали за мной и моим братом Тэдом. Однако в отличие от тех, кто, глядя на нас, лишь качал головой, причмокивал и жаловался на то, что нас никто толком не воспитывает, Лэн и Эде помогали ещё и делом. И при этом они ни разу не упрекнули наших родителей.

Они покупали нам одежду, когда наша окончательно превращалась в тряпьё. Если мы были голодны, они нас кормили. Кстати, каждый месяц к врачу в Виннипег меня возила именно миссис Пелц. Кроме того, она учила нас тому, как следует вести себя за столом. Лен частенько покупал мне хоккейную экипировку и вместе со своей женой всегда следил, чтобы мы делали домашние задание. Мы с Тэдом любили Лена и Эде. Я до сих думаю о них, как о своих вторых родителях.

Осенью тренер Фаулер вновь включил меня в заявку. Проблема была лишь в том, что мне не разрешали играть. Меня давали покататься и повозиться с шайбой на тренировках, но ни о каком контакте и речи идти не могло. Я смотрел за играми со скамейки и болел за своих партнёров, но внутри я тихо умирал.

Кстати, самый кайф был в том, что пусть даже я всегда был лучшим бомбардиром в команде и частенько признавался лучшим игроком встречи, наша команда и без меня играла весьма прилично. У нас был потрясающий тренерский штаб и много классных игроков. Такое ощущение, что мы все сплотились и понимали, что для победы стараться должны все без исключения. Это прекрасно иллюстрирует характер каждого игрока в этой команде. Они ведь могли просто опустить руки и найти себе оправдание – а оно у них было отличным – но вместо этого они собрались и добились результата.

 Прошёл год после того несчастного случая. В финальном матче на звание чемпиона Манитобы в классе Б в Расселл приехала команда из Роблина – это небольшой городок на севере, минутах в 40 от нас. Я позвонил доктору Робертсону, умоляя его разрешить мне играть. Я знал, что локтевой нерв ещё не сросся окончательно, ведь я по-прежнему не чувствовал свой указательный и средний палец. То есть, я мог их согнуть и повертеть их в разные стороны, но они были мертвы. Чтобы похвастаться перед друзьями, я держал их над открытым огнём. Так срастётся ли нерв окончательно? Или он уже достиг своего предела и дальше расти уже не будет? Доктор Робертсон сказал, что он посовещается с коллегами и перезвонит мне.

В ночь перед игрой я не мог сомкнуть глаз. Друзья мне рассказывали, что они не могли уснуть в сочельник,  гадая, подарит ли им Санта Клаус то, о чём они его просили, или нет? Теперь мне стало понятно, что они имели ввиду.

Утром перед матчем зазвонил телефон, и я стремглав бросился к нему по линолеуму босиком. Я знал, что это был доктор Робертсон, потому что больше нам никто никогда не звонил. «Теорен, - начал он. – Я знаю, что у тебя был тяжёлый год, и тебе было тяжело мотаться в Виннипег каждый месяц». После этого он откашлялся. «Думаю, твоя рука уже восстановилась и тебе можно играть». Более счастливым человеком я был лишь однажды в своей жизни – в конце третьего периода шестой игры в серии с «Монреалем» в 1989-м году, но об этом чуть позже.

Как я уже рассказывал, у меня было два младших брата – Тэдди и Трэвис. Они также серьёзно относились к хоккею, как и я. Во время этого разговора с доктором Робертсоном Тэдди стоял рядом со мной и следил за реакцией на моём лице. И как только я выпалил «да!», он стал прыгать по комнате и кричать: «Он снова может играть! Ему разрешили играть! Теорен снова будет играть в хоккей!».

Перед этой игрой в раздевалке у меня появился ритуал, который остался со мной до конца карьеры – сначала я надевал левый щиток на голень, потом правый, потом левый конёк, затем правый конёк. Я всегда надевал всё слева направо и был первым игроком в команде, который выходил на лёд после вратаря. После всего этого я опускался на одно колено, загребал рукой немного ледовой стружки и крестился. Всё это для того, чтобы не получить травму.

Каждый встал на свою позицию, и арбитр произвёл вбрасывание. Я завладел шайбой сразу после вбрасывания, а через восемь секунд послал её в сетку. Этот гол определил мою дальнейшую судьбу. Среди зрителей был Томми Томпсон. Сейчас он работает помощником генерального менеджера и директора по работе с игроками в «Миннесоте» (он уволен после окончания сезона 2009-10, прим. АО), а тогда он был генеральным менеджером «Виннипег Уорриорс». Грэхем Джеймс считался его приятелем.

Грэхем начал мне названивать: «Как дела? Чем занимаешься? Мы тут летом в штаты собираемся рвануть, на бейсбол сходить. Спроси у своих родителей, как они относятся к тому, чтобы ты поехал с нами?». Мечта стала былью – команда WHL не просто хотела видеть меня в своём составе, но я им ещё и нравился.

Мои родители положительно отреагировали на то, что я поеду на каникулы в США со скаутом. Их реакция была из серии «где надо поставить подпись?» Грэхем заехал за мной в Расселл, и мы поехали в Северную Дакоту. По дороге мы заехали ещё за парой молодых игроков в Виннипег. Он забронировал нам номер в мотеле «Супер 8» - там был бассейн и джакузи. В такой роскоши я ещё никогда не жил.

У нас в комнате было две двухместные кровати. Джеймс сказал этим двум ребятам, чтобы они спали на той, что располагалась слева от двери, а нам с ним достанется та, что была справа у окна. Я проснулся часа в два ночи – кто-то гладил рукой мою задницу. «Что ещё за нахрен?» - подумал я. Я лежал лицом к стене и далеко от Грэхема и замер в недоумении. Он спал что ли? Наверное, да. Я вспотел и стал думать, как бы мне так отодвинуться от него, при этом не рабудив его. Я боялся, что он рассердится. Сейчас мне даже больно думать, насколько я был невинен.

Больше этой ночью ничего не произошло. Утром на этот счёт никто ничего не сказал. Но следующей ночью я закутался в верхнюю простыню, словно мумия. Таким образом, если бы ему вдруг опять что-то приснилось, и он бы случайно потянулся ко мне, то никак бы не смог дотронуться до моего тела.

В Расселл я вернулся усталым и встревоженным. Джеймс предпринял ещё несколько попыток, но трюк с простынёй сработал – он так ни докуда и не добрался. Проблема заключалась в том, что после второй или третьей его попытки я уже не мог уснуть. Я лежал с открытыми глазами и смотрел на лучи уличных фонарей, которые проникали в номер через щель между шторами и подоконником, в то время как в моих ушах стучала тишина.

К началу следующего лета я убедил себя в том, что всё это было одним большим недоразумением. Джеймс звонил мне в течение целого года, продолжая обещать, что "Уорриорс" выберут меня на драфте, но уточнил, что мне было бы желательно поиграть один сезон в юниорской команде категории I в Виннипеге, которая называлась "Сейнт-Джеймс Майнор Миджет Кэнэдиенс". В то же время я смогу тренироваться с "Уорриорс". Он не хотел, чтобы я боролся на вбрасываниях против игроков, которые были тяжелее меня на килограмм на 40 и выше на голову. Мои габариты тогда были 157см и 52кг.Через год, когда я был в девятом классе, "Уорриорс" выбрали меня во втором раунде. Грэхем тогда был уже главным тренером. Это была своеобразная сделка. Если бы я мог отказаться от неё сегодня, я бы, не раздумывая, так и поступил. Потому что в обмен на неё я отдал свою душу.

Глава 4. Всё очень плохо

По дороге из Расселла в Виннипег я сидел сзади. Отец вёл машину, а впереди с ним сидела мама. Они прямо-таки светились. У моего отца был красивый голос, и он подпевал радио, а мама мурлыкала себе под нос. Я их такими почти и не видел никогда – они были счастливы. Их сын чего-то добился. Отец мигом перестал быть пропоицей, а мама безнадёжной сумасшедшей. Они стали Уолли и Донной Флёри, которые вырастили победителя.

У меня же внутри кипели противоречивые чувства. С одной стороны, мне было п**дец как страшно, потому что я знал, что Грэхему от меня нужно. С другой стороны, я наконец-то сделал своих родителей счастливыми. Мне предстояло сделать выбор. Я решил уберечь своих родителей и никому не открыл свой секрет.

В 14 лет мне казалось, что я сам смогу с этим справиться. Помню, я стоял на парковке, смотрел своим родителям вслед и думал: «Бл*, ну и что я натворил?». Я твёрдо решил....  заворачиваться в простыню каждую ночь. Я не собирался сдаваться.

Меня поселили у женщины по имени миссис Беннетт, но Грэхем настоял на том, чтобы я спал у него дома минимум два раза в неделю. Телесный контакт, конечно, был неприятен, но больше всего меня добивала психологическая манипуляция. Я с ужасом ждал тех дней, когда мне надо было идти к Грэхему.

Не успев толком открыть глаза, я начинал придумывать отговорки, чтобы к нему не идти, но они никогда не работали. Я мог сказать: «У меня умер папа». А мне в ответ: «И что дальше? Встал и пошёл ко мне, а если не придёшь, лишу зарплаты». Ведь у меня же, твою мать, в кармане ни гроша! Попросить денег у родителей я не мог, они сами были на мели. Я полностью зависел от Грэхема. А ему только это и было нужно.

Он так ко мне привязался, что его палкой нельзя было отогнать. Часто он начинал плакаться о том, какой он несчастный: «Ты меня совсем не любишь. Ты так ко мне относишься, будто бы я ничего для тебя не сделал». Да пошёл он… Я с ним долго боролся. Я продолжал заворачиваться в простыню, чтобы он не смог ко мне подобраться. Я вообще перестал спать. Вообще. Я всегда был на страже. Я парень отчаянный – меня просто так не сломить.

Он ждал до глубокой ночи, а потом вползал в темноте на четвереньках ко мне в комнату. Он приклеил скотчем жалюзи к окну, чтобы в комнату совсем не проникал свет. Каждый раз было одно и то же – он начинал массировать мне ступни, а я не шевелился, прикидываясь спящим. Тогда он пытался залезть подальше, но простыня так плотно облегала моё тело, что он при всём желании не мог ко мне прикоснуться. Все эти кошки-мышки отбирали много сил. На следующий день я приходил в школу и засыпал на уроках.

Грэхем убедил меня в том, что если бы не его старания, то ни о какой НХЛ для меня не могло идти и речи. У меня же весь смысл жизни сводился к тому, чтобы туда попасть (в оригинале Тео называет НХЛ “The Show”, прим. АО). Больше я ничего не умел. Моя ценность для общества заключалась только в том, что я умел играть в хоккей. А зачем вообще жить, если ты ничего не стоишь?

Он мне все уши прожужжал в том году. Говорил, что я должен его слушаться и делать то, что он говорит, потому что только от него зависело, попаду я в НХЛ или нет. К тому же, кроме него меня ведь даже и драфтовать никто не хотел. Я так толком и не вырос. Я ел и ел, но прибавил в весе максимум килограмм восемь. Игроков с моим ростом в WHL и вовсе никогда не было.

Через год, весной 1983-го, вечером, когда стало известно о том, что «Виннипег» продал команду в Муз Джо, и теперь мы будем играть там – он всё-таки добился своего. Я уже просто устал. Он стал контролировать каждый мой шаг. В 2005-м году я прочитал заметку в «Нью-Йорк Таймс», где рассказывалось о том, как военные врачи в Гуантанамо (Куба) советовали следователям повышать уровень стресса допрашиваемых заключённых и использовать их страхи, чтобы получить нужную информацию. Боже, как мне это было знакомо.

За первый год после переезда он домогался меня минимум два раза, но я ему не дался. Но однажды я взял и оставил простыню поверх одеяла. Как же всё-таки наивны дети. Каждый раз, когда я приходил к нему ночевать, я надеялся, что он не будет ко мне приставать. И ведь весь вечер он вёл себя абсолютно нормально. Мы смотрели кино и ели попкорн. Разговаривали о хоккее и тактике. Он никак не выдавал своих намерений. Не косился на меня, не трогал, ничего такого.

Первые разы были не столь уж и страшными, потому что я был в астрале. Открою глаза, а он уже нависает надо мной и вытирает себя. Я понимал, что что-то произошло, но никак не мог понять, что же именно. Человеческий мозг – удивительная штука. Даже годы спустя, когда я рассказывал об этом своего психологу, я вырубался – уходил в астрал. Ей в прямом смысле слова приходилось меня расталкивать, чтобы вернуть на землю. Но сделать это мне удавалось далеко не всегда. Каждый раз у него был один и тот же алгоритм действий – сначала он дрочил мне на ступни, потом делал минет и уходил.

Мне хотелось кому-нибудь об этом рассказать, но кому? Кто поверит мне, а не ему? И что будет, если я и впрямь кому-то расскажу? Я прокручивал в голове все возможные варианты, но при любом раскладе было не обойтись без плачевных последствий. Коснутся ли они его или меня? Я не мог ответить на этот вопрос.

Я же всё-таки не дурак был, я знал, к чему это приведёт. Меня бы на всю жизнь заклеймили как пацана, которого совратил его тренер. Я стал бы «жертвой». Как вы думаете, какая бы реакция была бы в мире юниорского хоккея? Думаете, они бы сказали: «Блин, слушайте, давайте впряжёмся за Теорена и поможем ему, ведь он сказал правду»? Ничего подобного. Это всё обставили бы так, что Джеймс был извращенцем, а Флёри «позволил» ему совратить себя.

Или меня бы вообще самого выставили извратом, у которого был «роман» с тренером. Вы что, серьёзно думаете, что меня бы после этого позвали бы в тренировочный лагерь сборной Канады в Пиестани, который открывал дорогу в НХЛ? Окститесь.

Рассказал бы ли я об этом, зная, что правда поставит крест на моей хоккейной карьере, если бы я мог вернуться в прошлое? А то, бл*дь! Но в таком возрасте, да ещё с таким прошлым, когда все мысли были только о том, чтобы попасть в НХЛ... Я никому ничего не сказал и здорово за это поплатился. И страдал от этого не только я сам, но и все близкие мне люди.

Всё это так трахнуло по моей сексуальной ориентации, что п**дец. Я ведь даже стал думать, что я голубой. Ох**ть, правда? Нет, теперь-то я знаю, как устроен мужской организм. Пенису ведь всё равно, кто его трогает – пусть даже и слон. Его тронули – он встал. Когда я об этом узнал, то мне полегчало и жить стало как-то проще. Я до сих пор чувствую себя некомфортно, когда мне делают минет, а в девушках больше всего ценю красивые ступни. Помню, я встречался с одной симпатичной девчонкой, но у неё были просто ужасные ступни. И мне пришлось с ней растаться, потому что, твою мать, я не мог этого вынести.

Грэхем всегда меня накручивал. Он даже применял специальную лексику и методы, чтобы заставить меня смириться с происходящим. Он знал, что я боялся его до смерти и не понимал, почему он так со мной поступает. Очень часто после того, как он меня совращал, он говорил мне: «Поехали, выпьем по молочному коктейлю».

Мы сидели в его машине, и он часами объяснял мне, почему он это делает, и что это вовсе не секс. Я для него был всего лишь донором спермы, поскольку своими силами он не мог произвести её в достаточном количестве. Он говорил, что во время эякуляции я стимулировал его гланды, что положительно сказывалось на его детородной функции. И вот такой лапши на уши он мне навешал до фига и больше. «Это чисто медицинский вопрос, - говорил он мне. – Ни о каком сексе здесь и речи нет». Я был в замешательстве. Не то, чтобы я ему верил, но мне иногда казалось, что он сам в это верил.

Видели когда-нибудь картину Эдварда Мунка «Крик»? Это про меня. Все эти разговоры с Грэхемом я пропускал мимо ушей. Бл*дь! Что это за чушь? Тупость какая-то. Зачем он всё это мне рассказывает? К чему это всё? Это была пытка. Самая настоящая пытка. Я был связан по рукам и ногам. Пусть даже и не в буквальном смысле, но суть-то одна и та же. Он был моим тренером. Он помогал мне. Он столько знал о хоккее. Он управлял моей е**чей жизнью.

Хотя на самом деле он был для меня настоящей обузой. Мне было тяжело сконцентрироваться на хоккее из-за проблем с этим уродом. Я позволял ему утолить свои желания, чтобы он уже поскорее кончил и дал мне, наконец, поспать. Мне ведь на следующий день надо было как-то работать. Несколько раз он пытался зайти ещё дальше, но я сказал «нет».

Он был какой-то ненасытный. Вы только вдумайтесь – он ведь только со мной этим занимался. У него не было никакой совести. Именно из-за этого постоянного насилия я и впоследствии и стал е**нутым, буйным и спятившим алкашом. Он разрушил до основания мою систему идеалов. Я уже даже не доверял тому, о чём думал и чувствовал. Мои родители не привили мне чёткого понимания того, что есть хорошо и что есть плохо, но благодаря своим тренерам в Расселле и семье Пелцев я научился в этом разбираться. Грэхем же лишил меня этого навыка.

Самый влиятельный взрослый человек в моей жизни на тот момент внушал мне, что на самом деле чёрное было белым. Я перестал верить самому себе и в свои собственные суждения. А если разобраться, то больше у человека ничего и нет. И если у вас это отняли, как это вернуть?

Всё это я пишу лишь с одной целью. Я хочу, чтобы все дети, кого когда-либо совратили и совращают сейчас, не держали это в себе. Вы должны обо всём рассказать, потому что такое происходит каждый день.

В течение двух лет Грэхем забирался на меня по два раза в неделю. Каждый день моей жизни был сущим кошмаром. Кошмары про конец Света, которые снились мне в начальной школе, теперь казались детским лепетом. Я был постоянно встревожен. Что мне делать? Как мне, бл*дь, выпутаться из этой ситуации? А вдруг кто-нибудь узнает? Отправлюсь ли я теперь в ад?

И вот в 16 лет я впервые попробовал алкоголь. Только сделал глоток и – щёлк! – как лекарство. «Обалде-е-е-е-е-е-е-енно!» - подумалось мне тогда.

Я не докатился до алкоголизма, нет. Я стал алкоголиком с первым глотком, как некоторые люди становятся наркоманами, едва попробовав дурь. У меня в жизни было столько проблем, и тут это всё вдруг куда-то испарилось. Теперь я мог получать удовольствие от жизни. С тех пор алкоголь для меня стал жизненно необходим - как воздух и хоккей.

Глава 5. Поездка в Диснейленд

Бэрри Трэпп вынудил Грэхема Джеймса покинуть "Муз Джо Уорриорс". Весной 1985-го года исполнительный совет клуба предложил Бэрри пост генерального менеджера, взбесив тем самым Грэхема. Последний написал письмо руководству, в котором заметил, что не хочет плясать под чью-либо дудку. Он не хотел выпускать вожжи из рук – ведь на тот момент у него был полный контроль над всем. На банкете в честь окончания сезона Грэхем был организатором, оратором, главным балагуром, а также вручал все награды. Но Бэрри был ещё тот жук. Он гнул свою линию во что бы то ни стало.

Наша команда заняла 13 место из 14 при статистике побед и поражений 21-50-1. Бэрри сказал Грэхему, что ему бы хотелось встретиться на выходных в мае и обсудить дальнейшие перспективы команды и её игроков, а также составить план подготовки тренировочного лагеря. Грэхем ответил на это отказом. Он сказал, что поедет смотреть бейсбол в Миннеаполис. Бэрри предложил составить ему компанию. Грэхем сказал, что это не вариант, потому как он едет вместе со своими друзьями из Виннипега.

Тогда Бэрри решил сам связаться с некоторыми игроками. Когда же он позвонил одному 16-летнему новичку, его родители ответили, что их сын уехал в Миннеаполис с Грэхемом. Вот тут-то у Бэрри и закрались подозрения.

Прежде чем перебраться к нам, Бэрри был генеральным менеджером в "Реджайне Пэтс", где до него дошли кое-какие слухи. Несколько бывших игроков "Уорриорс" перешёптывались между собой, что, мол, "Джеймс – п*дрила". Это подкинуло Бэрри пищу для размышлений. Но одно дело быть геем, а совсем другое – педофилом.....

Бэрри отправился к руководству клуба и сказал, что Грэхем ему наврал, и это ему совсем не понравилось. Он сказал, что у него есть предложение от клуба НХЛ на пост скаута, и что если ему не разрешат выгнать Грэхема, он с радостью его примет. Руководство предоставило ему полную свободу действий.

Бэрри решил, что команду он будет тренировать сам, а Грэхема назначит помощником. Он знал, что при таком раскладе Грэхем однозначно уволится. Однако прежде чем принять какое-либо решение, Бэрри нужно было провести народное собрание, потому что спонсором команды выступал непосредственно город Муз Джо. И тут поднялся такой шум... Люди были просто в ярости. Как вы можете с ним так поступить? Грэхем Джеймс же просто милейшей души человек. Вы только посмотрите, как любезен со всеми. Грэхем водил вокруг пальца фактически всех. Но Бэрри ему так и не удалось провести. Бэрри знал, что тут что-то не так, но ничего не мог доказать. В Муз Джо ему толком никто не верил. Более того, когда "Свифт Каррент Бронкос" наняли Грэхема, к Бэрри даже никто за рекомендацией не обратился. Грэхем всё-таки уволился. Когда он позвонил мне и сообщил об этом, я в буквальном смысле стал скакать по комнате и размахивать руками – я был безумно счастлив. У меня будто гора с плеч свалилась. Он же отчаянно старался увести меня за собой в юниорскую команду класса А в Виннипег.

Он не давал мне ни секунды покоя, постоянно повторяя одно и то же: "Ты должен поехать со мной. Без меня тебе никто больше не даст столько игрового времени в Муз Джо". А я тогда думал: "Да пошёл ты на х*й, козёл. Как-нибудь без тебя справлюсь. Я хороший хоккеист. У меня всё будет хорошо". Грэхем дошёл до того, что даже написал письмо Трэппу, что я якобы ухожу из команды. Я подписал это письмо, но Трэпп позвонил мне и сказал: "Знаешь что? Если ты не приедешь в Муз Джо, я не дам тебе согласия на трансфер. Так что будешь звездой в школьной команде своего Расселла".

Ну, и знаете, кто первым прибыл в тренировочный лагерь "Муз Джо"? Я.

А вот Шелдону Кеннеди повезло меньше, и он отправился вслед за Грэхемом в Виннипег. Работая над этой книгой, я переговорил с Шелдоном, и он разрешил мне затронуть эту тему. Мне было очень важно защитить его право на личную жизнь, как он поступил в отношении меня в своей книге.

Мы познакомились с Шелдоном, когда ему было семь лет, а мне восемь. Я дружил с его старшим братом Троем – все звали его Ти-Кей. Летом 1980-го года мне исполнилось 12 лет. Моя семья с трудом сводила концы с концами, а у Кеннеди дела шли ничуть не лучше. Но у Ти-Кея была клёвая игрушка – Кубик Рубика. Она тогда была в новинку. Он подарил мне его, и я его сразу же собрал. Шелдон говорит, что тогда это произвело на него глубокое впечатление.

Шелдон и Ти-Кей были талантливыми игроками. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь катался так же хорошо, как Шелдон. В детстве мы тысячу раз играли друг против друга. Они жили на ферме в местечке под названием Элкхорн – это миль 60 к югу от Расселла. Отец у них был буяном и ушёл из семьи, когда Шелдону был совсем маленький. Мама Шелдона, Ширли, пыталась найти кого-нибудь на роль отца для своих сыновей. Грэхем был тут как тут.

Шелдон приглянулся ему в том же самом тренировочном лагере, где Энди Мюррей и Томми Томпсон приметили меня, то есть летом 1981-го, спустя год после моей травмы. Грэхем укреплял взаимоотношения со мной и Шелдоном, путём изолирования нас от наших семьей и остальных игроков. Он очень тонко понимал человеческую натуру и вообще был далеко не дурак. Он вовсе не из тех извращенцев, которые садятся на край вашего спального мешка ночью и надрачивают.

В случае с Шелдоном, например, он завоевал доверие всех его близких, включая его маму и брата. Он намекнул им, что Шелдон может впутаться в серьёзные неприятности и заявил, что он пьёт, как лошадь. Себя же он выставил чуть ли не его спасителем. На самом же деле, Шелдон начал пить только тогда, когда до него добрался Грэхем.

Как бы то ни было, в первый раз Грэхем совратил Шелдона, когда тому было всего 14. Как-то он приехал на один турнир в Виннипег. Я там выступал за "Сейнт-Джеймс Уорриорс", а Шелдон – за свой "Элкхорн". Шелдон приехал к Грэхему в гости, и этот жирный упырь взял и изнасиловал его. Сейчас мне его безумно жаль, но тогда я сам был по уши в дерьме, так что чужие проблемы меня мало волновали. Я пытался выжить. Я вообще не знал, что за х**ня творится вокруг, да и понять этого всё равно не мог. Я ничем не мог помочь Шелдону, а он не мог помочь мне. Тогда всё было слишком непросто.Первый раз в своей жизни я напился именно в гостях у Шелдона. Мне было 16 лет, и я жил у него дома во время турнира четырёх команд. Шелдон тогда уже как год  был в тисках Грэхема, а я два. Из-за этого Шелдон начал бухать по-чёрному. Я же ещё не успел к этому пристратиться, потому что мой отец пил за троих.

И вот вечером в субботу, когда я как раз впервые попробовал пива и превратился в алкоголика, я выжрал за кустом целый ящик "О’Кифа" (канадский сорт пива, прим. АО), после чего попытался пройти на цыпочках по углям и отрубился. Шелдон и его приятель взяли меня на руки, закинули в грузовик и погнали домой. Шелдон говорит, что он до сих пор отчётливо помнит, как я бился о металлические стенки грузовика, издавая характерные глухие звуки. Следующим утром мы все боялись того, что об этом узнает Грэхем. Мы никогда не разговаривали с Шелдоном на эту тему, но я уверен, что мы оба знали секреты друг друга.

В общем, как я и говорил, Грэхем старался как мог, чтобы я покинул "Муз Джо" и отправился с ним в Виннипег. Он ползал на коленях и плакал навзрыд, но убедившись в тщетности своих попыток, решил подкупить нас и повёз в Диснейленд. Это было форменное безумие. Сумасшедший дом на колёсах, а не поездка. Какой-то бред просто. Я испытывал чувство стыда, вины и ненависти к самому себе.

Я ненавидел себя. Шелдон тоже себя ненавидел. Он вообще весьма скромный парень, но такой забавный, что п*здец. Он говорит, что ему не хотелось, чтобы люди вокруг узнали правду, а потому он сменил одну крайность на другую, стараясь показать как ему здорово и весело. Он перебарщивал, а потому люди нас сторонились. Впрочем, лично мне было весело с ним во время этой поездки. Я даже чувствовал себя в определенной степени нормальным человеком.

Не успели мы сесть в машину и поехать, как мы с Шелдоном стали прикалываться. Он как-нибудь под**нёт Грэхема, а я начну ржать, что заводило Шелдона ещё больше. Вскоре мы уже вдвоём крыли Грэхема последними словами и гоготали, как идиоты. Сначала Грэхем делал вид, что ему смешно, а потом не на шутку разозлился.

Всё это было очень странно. По ночам  Грэхем ползал по комнате и приставал к нам, а днём мы лезли из кожи вон, чтобы отомстить ему. В каждом отеле, в котором мы останавливались по дороге, он всегда заказывал номер с двумя кроватями и бегал к каждому из нас поочереди. Вы только вдумайтесь, насколько это омерзительно. В абсолютно тёмной комнате всё тихо и спокойно, и тут он вдруг как схватит тебя! Самым страшным был процесс ожидания. Мне хотелось, чтобы всё это уже поскорее закончилось, и я мог спокойно уснуть. Когда на следующий день приходила очередь Шелдона, я был уже так вымотан Грэхемом, что вырубался, как покойник. Шелдон же говорит, что когда был мой черёд, как он ни старался, он не мог сомкнуть глаз и лежал, отдавая себе полный отчёт о том, что происходит вокруг. Бедняга.

С каждым днём Шелдон становился всё грубее, и мне казалось это безумно смешным. Это чудовище издевалось надо мной как хотело, а Шелдон ставил его на место. Он то и дело гонял его за бухлом. "Сгоняй-ка мне за пивком, жиртрест! Шевели задницей, х*й моржовый!". Грэхем ворчал, чтобы он заткнулся и проявил к нему уважение, а Шелдон смотрел на меня, и мы заливались маниакальным смехом.

Когда мы приехали в Сан-Франциско, Грэхем, наконец, сходил и купил ему маленький ящик пива из шести бутылок. Шелдон выдул его где-то за полчаса. Всё это время Грэхем строил из себя жертву, а Шелдон был настоящим злодеем, который только и делал, что издевался над ним. То есть, он реально считал, что подлинный мерзавец в данной ситуации – это 15-летний пацан, который гонял его за пивом, чтобы он смог как-то пережить сексуальные домогательства с его стороны.

Представьте, что вы пришли на вечеринку со своей девушкой и в разговоре с приятелем стали вспоминать поход, в который вы ходили ещё до встречи с ней, а она взяла и взбесилась. Вот тут примерно та же самая ситуация. Грэхем использовал свою злобу, чтобы контролировать нас. Он был очень сердитым человеком. Мы же издевались над ним, потому что ненавидели его, а его это так бесило, что когда мы всё-таки добрались до Диснейленда, он с нами почти не разговаривал, чему мы были только рады. Мы разместились в отеле, и он сказал нам, чтобы мы можем отправиться в Сказочный Мир сами по себе. Ура!

Мы сели на аттракцион "Сумасшедшее чаепитие" и крикнули: "Ну-ка давай разгоним её по максимуму!". Мы раскрутили колёсико нашей чайной кружки с такой силой, что чуть не улетели. Мы пердели и без умолку ржали. Я сошёл на землю и тут же рухнул лицом вниз, а Шелдон затем рухнул на меня сверху. Тут мы снова завелись, и все окружающие смеялись вместе с нами. Мы отрывались по полной, было весело.

Назад в Манитобу машину вели мы с Шелдоном. Прав не было ни у него, ни у меня. После того, как Шелдон опубликовал свою книгу, в одной газете появилась заметка о том, что пока я спал на заднем сиденье, его самого домогались на переднем. Это правда. Шелдон рассказывал, что пока он был за рулём, Грэхем залезал к нему в штаны и приступал к своему делу, но я ничего такого не помню. Я спал. Спал так, что п*здец. Как я уже говорил, в компании с Грэхемом спать надо было каждую свободную минуту, потому что ночью ты ни х*я не поспишь.

Всё закончилось, когда он высадил меня у родительского дома. Всё, отмучился. Мы продолжали поддерживать связь. Я ездил к нему поиграть в гольф в Свифт Каррент, но даже близко его к себе не подпускал. Он пытался уговорить меня переночевать у него, но я всегда говорил что-нибудь вроде: "Не, я не могу. Мне надо срочняком гнать обратно в Муз Джо".

У меня тогда появилась девушка. Её звали Шэннон Гриффин. Она была одной из самых красивых старшеклассниц в Муз Джо. Она была типичной девушкой из маленького городка – милая и наивная чирлидер. Местные парни ненавидели нас, хоккеистов, потому что нам доставались все девушки. Я ходил в школу Пикок Коллегиэйт, а она – в Ваниер. Нам было по 16 лет. Она была первой девушкой, с которой я переспал. Это случилось на заднем сиденье моей папиной машины, когда я повёз её в гости к себе в Расселл. У меня как камень с души упал, потому что благодаря Грэхему я уже стал задумываться насчёт того, а не гей ли я, хотя при этом не испытывал абсолютно никакого влечения к мужчинам.

Ситуация была крайне непростая. Она меня постоянно спрашивала: "Почему ты постоянно ходишь в гости к своему тренеру? Что ты там забыл?". А я всё искал себе оправдания. Она даже не подозревала о том, что происходит на самом деле, а я никогда ей не говорил. У меня в голове была полнейшая каша, а сам я был вечно злым.

Шэннон постоянно ссорилась со своим отцом, а я её успокаивал. Я смеялся над её шутками и заботился о её чувствах. У нас был бы идеальный школьный роман, если бы она не забеременела. А чего было ещё ожидать? Мы же не предохранялись. Мы были молоды, глупы и похотливы.

Я по-прежнему считал себя католиком, а она была католичкой. Конечно, можно было бы сделать аборт, но мы оба считали, что это равно тому, что убить нашего младенца. Её родители были готовы воспитывать его, но этого нам тоже не хотелось, поэтому единственный вариант, который оставался у двух подростков, которые были не готовы к ребёнку, это отдать его на усыновление. Мы решили, что самым правильным решением будет отдать его семье, которая давно хотела и ждала ребёнка. Поскольку мы ещё не приняли окончательного решения, мы посчитали, что если мы купим какие-нибудь детские вещи, скажем, люлюку или одежду, то уже никуда не отдадим ребёнка. Поэтому мы не покупали никаких детских вещей. Вообще никаких.

Вечером перед тем, как Джош появился на свет, я не находил себе места. Я переключился на режим выживания. "Муз Джо Уорриорс" наконец-то смогли одержать победу после длительной серии неудач, и я поступил характерным для хоккеиста образом – пошёл и нажрался в говно. Спал я, понятное дело, дома, и Шэннон пришлось будить меня следующим утром из больницы.

Мне было не по себе, но я хотел, чтобы всё было как надо, так что во время каждых схваток я брал её за руку и подпрыгивал вместе с ней, разделяя её боль. После этого я плюхался обратно на стул и засыпал до следующего раза. Джош родился 18-го ноября 1987-го года в 19-45.

Как только я взял его на руки, у меня не было никаких сомнений, что мы оставим его себе и будем его воспитывать. А это означало, что нам надо было укрепить наши взаимоотношения.

Бабушке Шэннон был 91 год. Она вызвала такси, отправилась в магазин и купила там всё, о чём можно было только мечтать. Она была небогатой женщиной, однако у неё был постоянный доход, и она приехала к нам в больницу. После неё в палату зашёл водитель такси и принёс кучу сумок с мочалками, полотенцами, тапочками, парой маек и рубашек – всё, что нужно для начала.

Мне было 18 лет, и я всё ещё жил в приёмной семье. "Уорриорс" платили мне пару сотен в месяц, но семью было не прокормить. Шэннон и Джош стали жить у её родителей. Когда Джошу исполнился год, мы стали жить вместе. Я сделал ей предложение, но за месяц до свадьбы всё отменил. Она была очень верной и заботилась обо мне. Вещи были всегда постираны, ужин на столе и всё в таком духе. Но вот с её родителями у меня были проблемы, да и вёл я себя, как холостяк. Стоило мне выйти из дома – держите меня семеро, понеслась душа в рай! Я даже и не думал о семейной жизни.

Я пил всё больше и больше. Мне нравился ром с колой, но после виски у меня вырастали крылья. Я знал, что мне следует держаться от него подальше после одного случая, который произошёл во время моего последнего сезона в "Муз Джо". Мы пришли на встречу с болельщиками, и я стал глушить "Краун Роял" (марка виски, прим. АО). Я выбрал себе самого большого парня в толпе, и решил набить ему морду.

Я подошёл к нему и выпалил: "Слушай, старик, это твоя девушка что ли?". Он ответил: "Ну да". А я ему: "Помню, видел, как она отсасывала одному из наших после игры". Он сказал мне, чтобы я отвалил, а я продолжал: "Хотя, нет, знаешь, ты прав. Вряд ли это была она. Слишком уж она жирная и страшная". Это был уж перебор. Он вмазал мне, и я сказал ему: "Пойдём, выйдем".

Ситуация у меня была простая – либо я попадаю куда надо первыми ударами, либо меня убьют. Мы вывались из парадной двери и стали описывать круги вокруг друг друга, поигрывая кулаками, как в старые добрые времена. Благодаря количеству выпитого я еле на ногах стоял. Каждый из нас провёл по несколько ударов – он два раза неплохо засадил мне по голове, а я врезал ему по носу. В итоге мы повалились на землю, и нас разняли мои одноклубники.

Если я был пьяным, то я не ощущал последствия драки вплоть до следующего дня. Однако после нескольких подобных случаев, я однажды проснулся с фингалом, распухшим раза в три носом и парой сломанных рёбер. Я посмотрел на себя в зеркало и сказал: "Так, всё. Пора завязывать с виски, пока я себя окончательно не угробил". В том сезоне многие игроки "Муз Джо" только и делали, что бухали в свободное время.

Помню, я часто курил гашиш, потому что его всегда было легко достать. Мы забивали его в сигареты, клали на раскалённый нож, курили через бульбулятор... чего только не делали. Мне даже покупать его никогда не нужно было – он всегда у кого-нибудь был. Вот как наши тренеры могли находиться в неведении о том, что происходит с командой? Они же, бл*дь, видели нас каждый божий день!

В январе 1997-го года, уже после того, как Шелдон рассказал о том, как его домогались, в журнале "Маклейнc" появилась заметка о том, что у руководства "Муз Джо" были подозрения касательно Грэхема, когда тот возглавлял команду. Там приводилась цитата коммисара WHL Дева Длея, где он говорит, что официальной жалобы руководству лиги ни от кого так и не поступило, а потому никакого расследования и не последовало. Как интересно.

Если руководство лиги и впрямь знало о подозрениях касательно "Муз Джо", то меня просто поражает, что из-за отсутствия официальной жалобы, они просто вдруг взяли и закрыли на это глаза.

В Муз Джо были идеальные условия для юниорского хоккея. Такими они остались и до сих пор. Замечательный город, прекрасные люди. Но я до конца своих дней буду мучиться вопросом: "Был ли в курсе всего происходящего наш тренер Стэн Шумяк? Или его помощник Кэм Фтома?". Он говорит, что он был в шоке, когда узнал об этом. А как насчёт начальника отдела маркетинга, Билла Хэрриса? Он что-нибудь подозревал? Не знаю. Я знаю лишь то, что я был наивным 16-летним парнем, который был вдали от дома, и ни один из этих взрослых мужиков не подошёл ко мне и не спросил: "Парень, у тебя всё в порядке? Ты ничего не хочешь мне рассказать?".

Я знаю, что сейчас "Муз Джо Уорриорс" очень стыдно. Вы зайдите на официальный сайт команды. На фотографии нашей команды 1984-го года в первом ряду сидят девять человек. А подписано лишь восемь имён.

Глава 6. Пиестани

В 1986-м году, когда я стал доступен для драфта новичков НХЛ, меня не выбрала ни одна команда, а потому я лез из кожи вон, чтобы попасть в состав молодёжной сборной Канады на чемпионат мира 1987-го года, который проходил в Чехословакии в городе Пиестани. Скауты большинства команд видели меня в деле, но списали со счётов из-за габаритов. Но я знал, что если смогу проявить себя на МЧМ, то они будут вынуждены пересмотреть мою кандидатуру.

Меня пригласили на пятидневный тренировочный лагерь в Орлеан – это совсем недалеко от Оттавы. У меня появился шанс обратить на себя внимание. Я всегда успешно использовал такие возможности. Чем больше ответственность, тем лучше я играл.

Во время тренировочного лагеря я был просто великолепен. Я летал по площадке, будто у меня за спиной был пропеллер. Когда я получал передачу, у меня всё было словно в замедленном движении. Каждый бросок достигал цели. Ворота мне казались не хоккейными, а футбольными. Я был предельно собран. Бывает так, что у тебя получается буквально всё. Это чувство знакомо каждому топовому спортсмену. Что бы ты ни предпринял – всё выходит идеально.

Я попал в состав. Для меня это был первый большой турнир в карьере. Я был рад, что в команду прошёл и мой приятель из "Уорриорс" Майк Кин. В "Муз Джо" сейчас два "уволенных" номера – его 25-й и мой 9-й. Более неуступчивого человека, чем Кинер я в жизни не встречал. Если бы я собирал армию на войну, он был бы первым в моём списке. У него не было никакого таланта – абсолютно никакого. Но он должен был быть первым во всём. Неважно в чём. Он даже в очереди в "Макдональдс" должен был быть первым, понимаете, о чём я?

Он был действительно забавным парнем, сам рыжий и ирландец. Знали бы вы, как он жёстко играет! У него были вполне скромные габариты – ростом чуть меньше 180см, вес около 80кг... Но он признавался самым жёстким игроком WHL два сезона подряд.... Кинер был интересным человеком, это уж точно. Когда я был с ним на льду, я чувствовал себя метра на три выше. Никто не связывался с Кинером, а, значит, никто не связывался и со мной. Он же просто убивал людей. За три года, что я провёл с ним в "Муз Джо", он на моих глазах человек 20 вырубил. Серьёзно вам говорю – одним ударом сажал их на жопу.

Отец Майка и он сам жили хоккеем так же, как я со своими братьями. Его отец был охранником в тюрьме и тренером для своих сыновей. Майк был самым младшим, поэтому ему приходилось тяжелее всего, но Билл никогда не делал ему поблажек. Кинер выиграл три Кубка Стэнли и при этом никогда не был задрафтован. Он стал капитаном "Монреаля", хотя его родной язык был английский, а по происхождению он был ирландцем. Вы только вдумайтесь в это! Мы встречаемся с ним время от времени, но я не могу сказать, чтобы прям так уж часто. Ему 41 год, и он всё ещё играет в хоккей за "Манитобу Муз".

Наша сборная базировалась в городе Нитра. Это была настоящая дыра. Но я из той категории людей, которые во всём стараются видеть положительные моменты. На протяжении всего турнира все жаловались на дерьмовую обстановку и поганое питание. А я относился к этому, как к приключению.

Нет, я согласен с тем, что еда там была абсолютно отвратной. Икру я не ел, а это автоматом сокращало мой выбор наполовину. Нет, ну какой 18-летний канадец будет глотать рыбьи яйца? Они, видимо, думали, что делают нам большое одолжение, подавая это к столу. Мы были настолько голодны, что раз за разом пробовали съесть приготовленное, но в итоге каждый раз отплёвывались. Мы ели картошку фри по три раза за день, потому что нам вовсе не хотелось питаться тем жирным мясом, которым они пичкали сосиски. Такое ощущение, что их делали из немецких овчарок. В итоге Федерация Хоккея Канады выслала нам замороженные обеды, но местные повара умудрились даже их испохабить. У них всё получилось слишком мягким и кашеобразным.

В каждом номере было по две комнаты и две одноместные кровати. Мы с Кинером перетащили наши кровати в номер к Ивону Корриво и Грэгу Хогуду, и общались с ними ночи напролёт. Мы вчетвером как-то сразу сдружились, будто нас кто-то суперклеем  намазал. Ивон произвёл на меня впечатлением тем, что он уже тогда был в составе "Вашингтона". Он делился своим опытом. "Тебе не надо таскать повсюду свой баул или просить заточить коньки. Живёшь в потрясающих отелях, великолепно питаешься, да и девушки у тебя высшего сорта". Вот это жизнь! Он был хорошим парнем. И здоровым, к тому же. Он был накачан, и у него росла густая борода. У меня тогда, по-моему, даже на яйцах волос ещё не было.

Грэг Хогуд тоже был необычным игроком. Он был не намного выше меня – где-то 175см, но играл в защите. Жёсткий тип. В итоге он играл в финале Кубка Стэнли в 1988-м году за "Бостон" против "Эдмонтона".

Капитаном нашей команды был Стив Кьяссон. Ещё один защитник. Он играл жёстко и был не без таланта. "Детройт" задрафтовал его ещё в 1985-м году, и он отыграл за них уже полсезона. Мы потом вместе играли за "Калгари" с 94-го до 97-го года. Мы сдружились с ним, потому что и он, и я любили вечеринки. Из-за Стива я начал курить. Помню, мы тренировались в Швейцарии в городке Энгельбург, и у нас был выходной. Энгельбург – это небольшой лыжный курорт у подножья горы Титлис. Место просто невероятное! Короче, у него была при себе пачка красного "Мальборо", и я ему сказал: "Дай-ка мне попробовать". Он дал мне сигарету, и это была любовь с первой затяжки. С тех пор я курил без перерыва.

На воротах у нас был Джимми Уэйт – молчаливый француз. Он играл за "Шикутими Сагэнэ". Мы понятия не имели, что он из себя представляет. И вот в первый же день он вышел на лёд, и ему никто не мог забить. На протяжении всего турнира он тащил всё подряд и буквально стоял на голове. Он был будто бы с другой планеты. Через год мы отправились в Москву, где он играл ещё лучше, и творил ещё больше чудес. Я тогда думал: "Блин, этот парень далеко пойдёт!". Но всё вышло совсем иначе.

На драфте его выбрало "Чикаго", но пробиться в основу, конкурируя с Эдом Белфором и Домиником Гашеком, было практически нереально. Насколько мне известно, он до сих пор играет в Германии за "Ингольштадт". Он просто обожает хоккей. (В сезоне 2009-10 Уэйт провёл всего лишь несколько матчей за "Нюрнберг", прим. АО).

В шести первых матчах на МЧМ-87 я набрал пять очков (2+3), так что дела, на мой взгляд, у меня шли хорошо. Да и вся команда в целом играла неплохо – мы выиграли четыре встречи при одном поражении и одной ничье, гарантировав тем самым себе место в призёрах. В последнем матче мы встречались с русскими. В случае поражения мы ехали домой с бронзой. Если же мы их обыгрывали, то железно получали серебро, а если бы мы победили с разницей в пять или более шайб, то заняли бы первое место.

Русские же провели отвратительный турнир – у них не осталось шансов на медали, так что вся команда, включая главного тренера, была в ярости. Ни один игрок в этой команде не был доволен своей игрой. Русские журналисты, в свою очередь, беспощадно критиковали наставника команды, Владимира Васильева. Судя по их игре, серебро было у нас в кармане.

В первом периоде я отметился двумя шайбами. Первый гол я забил после того, как кто-то вбросил шайбу в угол зоны соперника, и она отскочила к Кинеру. Он бросил по воротам, а я был первым на добивании и отправил ей в верхний угол – 1:0. Второй же гол случился лишь потому, что европейцы всегда откатываются назад и пытаются начать атаку заново, если предыдущая попытка заходит в тупик.

И вот русский защитник начинает "раскат" из-за своих ворот и оставляет шайбу под своего партнёра, фактически выкладывая её мне на блюдечке. Я увидел бесхозную шайбу, разогнался, подобрал её, сделал финт и забил. Третий гол мы забили почти точно так же, только её автором стал Дэйв Лада. Четвёртую забросил Стив Немет. Он вошёл в зону, щёлкнул и попал под перекладину.

Сама игра была, мягко говоря, грубой – удалений была просто тьма. Даже победа над нами ничего не давала русским. В независимости от результата им ничего не светило, а потому они кидались на нас с поднятыми локтями и били исподтишка. Нет, мы, конечно, тоже были далеко не ангелами. Федерация Хоккея Канады собрала под знамёна сборной бойцов и подстрекателей. На нас кинутся с ножом – мы ответим алебардой.

Мне было очень обидно за Эверетта Санипасса, которого в 1986-м году в первом раунде выбрал "Чикаго". Он был единственным индейцем в нашей команде. Он был из племени Микмак из резервации Биг Коув (пр. Нью-Брансуик). Он был настолько необразованным, что даже я на его фоне выглядел эрудитом. Как бы то ни было, телеканал СВС запланировал с ним интервью во время перерыва, но в итоге они сделали выбор в мою пользу, поскольку я забросил две шайбы. Я считаю, что это было самое ужасное интервью за всю историю хоккея.

Я впервые выступал по общенациональному телеканалу, и был так взбудоражен игрой, будто бы вынюхал горку кокаина. Я разговаривал со скоростью 300 м/ч. Помню, я пришёл домой и увидел это интервью по телевизору, обхватил голову руками и сказал: "Боже мой!". На экране был какой-то туповатый деревенский парень, который пытался передать привет всем своим знакомым. Впрочем, мне понравилось, и в этом в каком-то смысле просматривалось моё будущее. У меня никогда не было проблем с журналистами. Они всегда любили со мной разговаривать, потому что я давал яркие комментарии и всегда был абсолютно искреннен.

На льду же во втором периоде было всё больше и больше стычек после свистка. И вот на 34-й минуте Санипасс и какой-то здоровый русский стали бить друг друга, не снимая перчаток. Всё началось с того, что я подъехал к Павлу Костичкину, против которого Санипасс только что применил силовой приём. Он поднялся на ноги и – бах! – сбил меня с ног одним ударом. Всё это произошло на глазах арбитра по имени Ханс Рённинг, который стоял и думал о том, что ему съесть на ужин.

В 17 лет уровень тестостерона в крови очень и очень высок. Игроки нашей команды на МЧМ-87 родились в конце 60-х и начале 70-х. А что тогда происходило в мире? Правильно, холодная война. Чем же нас пичкали наши учителя, родители, правительство и пресса на завтрак, обед и ужин? Русские ваши враги. А что втолковывали русским студентам про нас у них на родине? То же самое. Мол, злой Запад хочет захватить весь мир. Когда мы встретились в Пиестани, Северная Америка и Советский Союз уже взяли курс на мировую, но от долгих лет напряжённой обстановки и взаимоподозрений просто так было не избавиться.

Что касается хоккея, то дома мы дрались почти в каждом матче. Дрались все без исключений. Для нас это была одна большая забава. Благодаря этому народ и приходил на хоккей. Нас учили реагировать, а не думать. Тренеры нам это упорно вдалбливали.

В Федарации Хоккея Канады прекрасно знали о сложившейся ситуации. Мы уже устроили две драки в товарищеском матче против сборной Швейцарии накануне чемпионата мира, а Новый Год мы потолкались в центральной зоне с американцами во время раскатки. Кьяссона тогда дискфалифицировали, несмотря на то, что он не принимал в этом участия. Думаете, кто-нибудь из федерации подошёл к нам и сказал: "Слушайте, ребята, у вас тут крайне непростая ситуация. Мы всерьёз обеспокоены. Вас могут дисквалифицировать, если вы опять устроите драку"? Нет.

Что было дальше? 10-й номер их команды, Валерий Зелепукин, гонялся за мной весь матч, потому что я его постоянно подначивал. "Слышь, ты, Наташа! Эй, коммуняка конченный!". Он не говорил по-английски, но смысл всё равно понимал. И вот когда началась драка, он сразу устремился ко мне. Мы схватились, завертелись, пару раз вмазали друг другу, а потом упали на лёд, продолжая махаться. Краем глаза я видел, что Кьяссон в это время сдерживал ещё одного русского, который был готов броситься на меня.

Зелепукин стиснул меня в медвежьих объятиях. Мне удалось вырваться, я поднял голову вверх и увидел, что скамейки запасных опустели, и все летят на нас. Я тогда подумал: "Ого! Ну, понеслась!". Как мне сказали, главным инициатором всего этого был Евгений Давыдов, впоследствии выступавший за "Виннипег". До Зелепукина потом добрался Кинер, и на этом песенка первого была спета. Он потом ещё двух русских уложил, одним из которых был Владимир Малахов. Грэг Хогуд гонялся за кем-то, размахивая перед собой своим шлемом. А Санипасс, эта машина для убийства, бил всех, кто попадался ему под руку.

Судьи бегали от одной потасовки к другой, пытаясь всех разнять, но их попытки были тщетны. Проблема была в том, что главного арбитра, Рённинга, назначили на матч по политическим причинам. Он был норвежец, в ИИХФ решили, что это будет залогом его безпристрастности. Судья – это тот же полицейский. Если полицейский разрешает всем проезжать на красный свет, то все так и будут делать, верно? А эти судьи были скорее не полицейскими, а охранниками в магазине. Они не просто ушли со льда, а убежали. Я это видел своими собственными глазами.

Драка шла минут 45. Организаторы даже свет выключили, но ничего этим не добились. На арене было всё ещё темно, когда мы, наконец, устали, собрали свою аммуницию и пошли в раздевалки, ожидая, когда нас вызовут на следующий период. И вот мы сидим, восстанавливаем силы, как в раздевалку входит Деннис Макдональд, который тогда возглавлял Федерацию Хоккея Канады, и говорит нам, что нас сняли с турнира, что это чёрное пятно на лице хоккея и нам должно быть стыдно.

Я понимаю, что он, как представитель федерации, другого и сказать не мог, но мы всё равно были в шоке от этих слов. Да в WHL такое сплошь и рядом! Это норма! А русские уже дрались команда-на-команду в рамках МЧМ – с чехами в 1978-м и с американцами в 1985-м. Ведущий телеканала СВС Дон Уиттман обвинил нас в том, что мы первыми высыпали на лёд, хотя, на самом деле, первыми через бортик прыгнули русские.

Некоторые люди потом обвиняли Стива Немета и Пьера Тарджона в трусости, потому что они не участвовали в драке, и я понимаю этих людей, но знаете, что я вам скажу? Некоторые люди просто устроены по-другому. Вот и всё. Тардж был одним из самых техничных игроков за всю историю НХЛ. Он не был забиякой или драчуном. Он был нормальным парнем, который здорово играл в хоккей. Таким был и Немет. Всё произошло очень быстро. Казалось бы, ещё секунду назад мы дрались, и вот мы уже сидим в автобусе и думаем: "Твою мать, что это было?!". Понятное дело, мы все были разочарованы тем, что всё так закончилось.

Думаю, ситуация была настолько из ряда вон выходящей, что к ней все отнеслись негативно. Но мне запомнился один положительный момент. Я приехал домой, и мне по почте пришла медаль от Харольда Балларда (бывший владелец "Торонто", прим. АО). Он специально изготовил их для нас, потому считал, что мы поступили правильно.

Брайан Уильямс (тогда он работал на СВС, а сейчас на TSN) постоянно наезжал на нас, называя этот случай омерзительным и позорным. Этот парень, наверное, клюшку в жизни не держал. А на лёд он выходил только зимой, когда шёл от подъезда до машины. Дон Черри выступал в нашу поддержку, потому что он сам играл в хоккей и разбирается в нём. Я не считаю, правда, что это даёт ему право критиковать всех и вся, как он это порой делает, поскольку сам он в хоккее толком ничего не добился, но он понимает, что происходит в пылу борьбы. Иногда ситуация выходит из-под контроля. Это хоккей.

Глава 7. Я не шучу

В 1987-м году руководство "Калгари" собиралось быть крайне избирательным на драфте. У них была очень хорошая команда. Они вышли в финал Кубка Стэнли в 86-м и заняли третье место в сводной таблице "регулярки" 1986-87, так что свободных мест в основе практически не было.

На предыдущем драфте им откровенно не повезло. В первом раунде драфта-1986 они выбрали Джорджа Пелава, уроженца Бемиджи, штат Миннесота. Они искренне верили в то, что его впереди ждёт долгая и яркая карьера в НХЛ. Он чем-то напоминал Пола Холмгрена из "Филадельфии". Однако Пелава разбился на машине почти сразу после драфта. Говорят, что песня Тома Кокрейна "Высшая Лига" именно про него. Свой третий драфтпик "Флеймс" потратили на Тома Куинлана, но он ушёл из хоккея в бейсбол и продолжил карьеру в "Торонто Блю Джейс" (команда MLB, прим. АО).

Центральное Скаутское Бюро поставило меня на 197-е место из 200 в своём предварительном списке. Но благодаря Пиестани люди хотя бы знали, кто я такой. К тому же, в сезоне 1986-87 я был лучшим бомбардиром своего "Муз Джо", набрав 61+68=129. Это был пятый результат в WHL, где со мной уже начали считаться. В Реджайне меня прозвали "Пронырой" (англ. Weasel, прим. АО), и это как-то приклеилось ко мне. Как только я выходил на площадку, органист начинал играть песню "Pop Goes The Weasel". Они меня там п*здец как ненавидели, что было мне только на руку. Я питался этой негативной энергетикой. Они ведь всё равно уделяли мне внимание, верно? А когда я забивал, все просто с ума сходили, тут же поднимался свист и гул.

Помню, один раз в матче за звание чемпиона дивизиона, я выехал на центр площадки, прокинул шайбу себе между ног и бросил по воротам из-под колена, послав шайбу точно под перекладину - вратарь на всё это смотрел такими же глазами, как Бэмби на светофор. Я "оседлал" свою клюшку и поехал так прямо до скамейки. Для "Реджайны" это был очень обидный гол - мы и без того уже вели 8:2.

Когда я открыл калитку, наш главный тренер Бэрри Трэпп схватил меня за майку и швырнул на скамейку, чтобы я .... не паясничал. Чуть позже он сказал, что это был один из самых потрясающих голов, которые ему когда-либо приходилось видеть, но он был в бешенстве от того, как легко мне это далось.

Я питал определённую симпатию к Бэрри, потому что он избавился от Грэхема, но за его спиной мы все на него ворчали, потому что он так и не вытеснил до конца из сердца свой прежний клуб - "Реджайну". После матча зрители облепили все борта и принялись обзываться на меня и размахивать кулаками, как разъярённая толпа из фильма про Франкенштейна. Я отвечал им взаимностью.

Мною заинтересовались в "Калгари". Один их скаут, Ян Маккензи, раньше работал в RCMP (элитное подразделение канадской полиции, прим. АО) и всегда приходил на наши матчи. Ему особенно нравилось приходить на игры с "Реджайной", где меня высмеивали. Я знал, что он обеспокоен моими габаритами. Чуть позже он признался, что будь я сантиметров на 15 повыше и килограмм на восемь потяжелее, меня бы любая команда выбрала под первым номером, но это было из разряда фантастики, а потому я был никому не нужен.

Тогда в НХЛ превалировали здоровяки. В составе "Филадельфии" в сезоне 1987-88 был целый отряд громил. За них играл один швед, Йелл Самуелссон, который был ростом под два метра и весил за 100 килограмм. Старина Дейв Браун из Саскатуна и Уилли Хубер из Германии были ростом по 196см и весили 95 и 102кг, соответственно. Грэг Смит, с которым я играл за "Калгари" в 1992-м году, был ростом 194см и весил 106кг, в то время как габариты Тима Керра составляли 191см и 102кг. У "лётчиков" было ещё два парня по 194см - Джефф Чичран и Майк Стотерс. Крейг Берубе (185см, 93кг) был одним из самых маленьких игроков в той команде. Блин, да там даже вратарь Рон Хекстолл был 191см и весил 91кг.

Однако Ян всегда приезжал просматривать игроков в Муз Джо, а после каждого матча отмечал у себя в блокноте, что я был лучшим на площадке. Ян говорит, что благодаря ему на драфте НХЛ было выбрано более ста игроков, и каждый из них был особенным. Он пошёл на большой риск с тремя парнями, которым, по идее, не было места в лиге. Это был Бретт Халл, Гэри Сутер и я.

На Бретте Халле поставили крест. Он был в плохой форме. Он играл в юниорской лиге второй категории, а не в одной из ведущих. Все обвиняли Яна в том, что он выберает Бретта лишь потому, что он сын Бобби Халла. А Ян всем отвечал: "Нет, я выбираю Бретта Халла, потому играя за "Пентиктон", он забросил в одном сезоне 125 шайб". В свою очередь Сутер стал лучшим новичком сезона, хотя все считали, что он был слишком маленьким защитником для того, чтобы играть в НХЛ.

Помню, Ян нам говорил: "От вас может уйти жена, но номер выбора на драфте останется с вами на всю жизнь". Неважно хороший он или плохой - он ваш навечно. Он говорил, что в игроках он всегда искал какую-то исключительную особенность, которой обладает только он и больше никто на свете. В мире достаточно хоккеистов, которые, вроде бы, и выглядят хорошо и вовсе не без таланта, но если у них нет изюминки, то им не пробиться в НХЛ.

Я ничего не боялся. Что бы мои соперники ни делали, они не могли меня запугать. Меня можно было тыкать клюшкой под рёбра или бить сзади по спине - я всё равно упорно лез на ворота. К тому же, свой недостаток в габаритах я восполнял стартовой скоростью. У меня была отличная скорость, и я мог обогнать кого угодно в два счёта. Защитники всегда предпочитали катиться рядом со мной, а не кидаться на меня, что мне только и нужно было. Когда я приехал в свой первый тренировочный лагерь "Калгари", Ян сказал мне: "Помни, твой главный козырь - это скорость. Поэтому даже не думай останавливаться".

Генеральным менеджером "Флеймс" тогда был Клифф Флетчер, а Ян работал в соседнем офисе в "Сэдлдоме" (домашняя арена "Калгари", прим. АО). Ян все уши прожужжал Клиффу по поводу меня, но, безусловно, того смущали мои габариты. В итоге Яну удалось уговорить его пойти против логики и мнения Центрального Скаутского Бюро. В Муз Джо зрители заполняли трибуны, чтобы посмотреть на меня, и Ян считал, что такой шоумен пригодится и "Калгари". Он тогда говорил: "Слушай, если мы рискнём, он поможет нам собирать полные трибуны на матчах фарма в Солт-Лейк Сити, я тебе обещаю!".

Само собой, я ни о чём не догадывался. Я лишь знал, что моё место в НХЛ.

Драфт проходил 13-го июня 1987-го года в Детройте. В первом раунде под 19-м общим номером "Калгари" выбрал левого крайнего по имени Брайан Дизли. Скауты "Флеймс" были от него в восторге. Он играл в университетской команде, обладал неплохими габаритами и хорошо катался. Однако как выяснилось позже, он достиг своего предела и с тех пор так и не смог прибавить в мастерстве.

Драфтовать 18-летнего парня - это всегда риск, потому что неизвестно будет ли он расти дальше или нет, к тому же тут всё зависит от стольких мелочей, что предугадать дальнейший ход событий просто невозможно. Поэтому время времени кто-то и оступается. На тот момент Дизли выглядел хорошим проспектом. В итоге он отыграл несколько сезонов в фарме, но так и не провёл ни единого матча в НХЛ. Впрочем, завершив карьеру игрока, он вполне преуспел на агентском поприще.

Следующим "Флеймс" выбрали Стефана Матто под 25-м общим номером. Он отыграл 13 лет в НХЛ и выиграл Кубок Стэнли в составе "Рейнджерс". В 1994-м году в финале конференции на пятой минуте второго овертайма он отправил шайбу в ворота "Нью-Джерси" и принёс своей команде победу в седьмом матче серии. Этот гол вывел "Рейнджерс" в финал, где они встретились с "Ванкувером".

Под 40-м общим номером "Калгари" выбрал Кевина Гранта, здоровенного защитника из Китчнера (пр. Онтарио), который долгие годы провёл в фарм-клубе, после чего уехал в Европу.

На драфте у каждой команды есть специальный совет, который делает выбор в пользу того или иного игрока. Скотт Махоуни, которого забрали в третьем раунде, сейчас работает полицейским в Ошаве (пр. Онтарио), но он понравился одному из скаутов "Калгари", часто видевшего его в деле, а потому его и выбрали на драфте. Тима Хэрриса выбрали под 17-м общим номером, но он так и не смог пробиться в основной состав. Аналогичная история была и с Тимом Коркри, уроженца Феррис Стэйта (шт. Мичиган), которого выбрали в пятом раунде. Джо Алуа был выбран в шестом раунде, однако после этого он провёл ещё один сезон в QMJHL и завершил карьеру.

Запомните, если на драфте выбрали кого-то раньше, чем вас, это вовсе не значит, что руководство клуба считает, что он играет лучше вас. Это говорит лишь о том, что в команде боялись, что его выберет кто-нибудь раньше. В моём же случае "Флеймс" был настолько уверены, что меня никто кроме них не выберет, что могли позволить себе пойти на роскошь и задрафтовать меня в каком угодно раунде.

Зачем было тратить на меня право выбора в первом или втором раунде, когда с тем же успехом можно потратить поздний драфтпик и выбрать даже гораздо позже пятого раунда? Но Ян всё равно нервничал. Он очень волновался, что "Калгари" упустит меня из рук.

"Клифф, - говорил он. - Мы больше не можем ждать, иначе мы потеряем этого парня". А Клифф постоянно спрашивал: "Ну, ещё один раунд мы можем подождать?". Он хотел выбрать сначала Питера Киваглиа. Это был очень хороший игрок, который чуть позже попал в университетскую команду Гарварда и был лучшим бомбардиром ECAC (студенческая лига, прим. АО) на протяжении двух своих первых сезонов в этой лиге. Тем не менее, в НХЛ он толком и не поиграл - в его активе всего пять матчей в составе "Баффало".

Наконец, в восьмом раунде Клифф кивнул Яну и прошептал: "Всё, выбирай его". А потому он обратился уже ко всем: "Господа, на кандидатуре следующего игрока мы полностью сошлись с Яном". И вот в восьмом раунде под общим 166-м номером был выбран я. В зале воцарилась гробовая тишина. Эл Макнил (бывший помощник генерального менеджера "Калгари", прим. АО), который впоследствии стал одним из моих самых преданных поклонников, зашвырнул ручкой через весь зал. За соседним столом сидела делегация "Филадельфии", и их помощник генерального менеджера, Гэри Дарлинг, усмехнулся: "Ян, ну и где этот парень будет играть?". Ян перегнулся через Бобби Кларка, генерального менеджера "Флайерс", поднёс кулак к носу Дарлинга и сказал: "Чья бы корова мычала, недомерок". А в это время Эл Макнил ползал по полу на четвереньках в поисках своей ручки.

Понятное дело, что когда назвали мою фамилию, моя семья и я сам очень обрадовались, но знаете, что я вам скажу? У меня не было ни малейшего сомнения, что так всё и будет.

На свои первые сборы я приехал с высоко поднятым носом. Очень высоко поднятным носом. Мне было нечего терять, зато получить я мог, ох, как много. "Флеймс" тогда были потрясающей командой, полной милых и отзывчивых людей. Некоторые ветераны ещё только-только начинали набирать форму, а мне надо было произвести впечатление. Я решил, что если тренеры увидят игрока, который ещё вчера играл в "юниорке", "ушёл" в восьмом раунде и был ниже всех на голову, но при этом "раздевает" всех подряд, то дело в шляпе.

Мне понадобилось всего полчаса, чтобы взбесить здоровенного Джоэля Отто (193см, 100кг). Я его просто с ума сводил. Один раз объеду его по левой стороне, а потом по правой. И каждый раз, когда я его обыгрывал, вдогонку мне летело: "Ах, ты, мразь коротколапая!". Оттсу тогда это всё вовсе абсолютно не нравилось. Он и ещё трое наших защитников - Эл МакКиннис, Рик Нэттрэсс и Дэйна Марзин - готовы были меня по борту размазать.

Вплоть до этих пор тренеры относились ко мне крайне скептично. Они решили, что меня задрафтовали исключительно под фарм-клуб в Солт-Лейк Сити. Теперь же, к своему собственному изумлению, они пришли к выводу, что я уже готов играть за основу, несмотря на то, что там я пока что был не очень востребован. Я провёл ещё один сезон в "Муз Джо" и набрал 68+92=160 очков в 65 матчах. Я разделил звание лучшего бомбардира с Джо Сакиком и набрал при этом 235 штрафных минут. Таким образом, за всю свою карьеру в "юниорке" я забросил 201 шайбу и отдал 271 результативную передачу в 274 встречах. Сейчас я занимаю десятое место в списке лучших бомбардиров WHL за всю историю существования лиги с 472 очками.

В середине сезона я отправился в Москву на МЧМ. Меня назначили капитаном сборной Канады. Мы всё ещё не отошли после Пиестани, и это, думаю, нам и помогло выиграть золото. На том турнире мы не потерпели ни одного поражения, выиграв шесть встреч при одной ничьей. На одно очко от нас отстала сборная СССР, в составе которой было много игроков с прошлогоднего турнира, включая Александра Могильного и Сергея Фёдорова.

Несмотря на то, что они играли дома, мы всё равно смогли обыграть их 1-го января со счётом 3:2. Героем того чемпионата мира стал Джимми Уэйт, это уж точно. Мы с Робом Брауном забросили по шесть шайб, Адам Грейвз - пять, а Джо Сакик - три. Но что творил Джимми Уэйт - это п*здец. По-моему, лучшей игры в исполнении голкипера я в жизни не видел. Его тогда признали лучшим вратарём турнира, хотя в среднем за игру он пропусал по 2,29 шайбы. Он также попал и в символическую сборную МЧМ, где помимо него был ещё я, Теппо Нумминен, Грег Хогуд, Александр Могильный и Петр Хрбек. Неплохая такая команда.

Свой первый профессиональный контракт я подписал на сумму, которую до этого в жизни не видел -  $350 000 в год, плюс ещё $65 000 за подписание и бонус за количество сыгранных матчей. Я приехал в Солт-Лейк Сити на два последних матча в "регулярке" (набрал 3+4) и плей-офф IHL. Я рвал и метал, забросив в итоге 11 шайб в восьми встречах. В итоге мы выиграли Кубок Тёрнера.

Насмотревшись на профессионалов и их накачанные мускулы, я вернулся на лето в Муз Джо и вместо велотренажёров начал работать с весами, как сумасшедший. В 1988-м году я приехал в тренировочный лагерь, потяжелев на 11 килограмм. Я стал весить 80кг, но чего мне это стоило! У меня упала скорость, что очень огорчило руководство клуба. Они позвонили Полу Бэкстеру, моему тренеру в Солт-Лейк Сити, и сказали, чтобы он с меня хоть три шкуры содрал, но привёл в форму.

И вот меня отправили в фарм-клуб. Это был первый единственный раз в моей жизни, когда я не прошёл в состав. Я приехал в Солт-Лейк и несколько дней ходил с поникшей головой.

В первом же матче я сделал хет-трик и отдал две голевые передачи, набрав, таким образом, пять очков. Я тогда подумал: "Что-то тут-то не то". Я-то был совершенно уверен в том, что всё будет намного сложнее. Но моя злость не пошла мне на пользу - я стал с трудом набирать очки и хватать при этом кучу глупых удалений. За 40 матчей я набрал 81 минуту штрафа. Бэкси постоянно катил на меня баллоны. Он бесконечно твердил мне, чтобы я отрабатывал в своей зоне. Раньше мне не приходилось сталкиваться с этим. С самого детства у меня было невозможно отобрать шайбу, поэтому в обороне я и не играл. Бэкси хотел нагрузить меня игровым временем, чтобы я сбросил вес, но сначала ему нужно было разобраться с тем, что творилось у меня в голове.

Как-то мы отправились на выезд в Денвер, где встречались с местными "Рейнджерс", и Бэкси позвал меня к себе в номер. Я плюхнулся в кресло и стал пялиться в окно. Бэкси только что завершил весьма успешную карьеру игрока. Он выступал за "Питтсбург", "Квебек" и "Калгари". Его не особо волновало количество моих штрафных минут - у него самого их было 1560 - но он не мог не заметить, что время от времени я просто теряю голову и завожусь не по делу.

"В чём проблема?" - спросил он. "Я должен играть за "Калгари". Меня не должны были "спускать". Играть здесь - это отстой", - ответил я. Я чувствовал на себе его взгляд, но не поднял на него глаз. Некоторое время мы просто сидели в тишине. Уверен, он думал, что я обнаглел. Большинство парней с моими габаритами вообще бы за счастье сочли, что они играют за "Солт-Лейк".

Наконец, он сказал: "Слушай, я понимаю, что я много на тебя давил, потому что знаю, что ты это можешь выдержать. Но нам надо как-то решить это проблему. Давай так - до синей линии соперника ты будешь играть по моей схеме, то есть в обороне. А как только войдёшь в зону соперника - играй, как хочешь".

Это был весьма умный ход со стороны Бэкси. Благодаря этой сделке он не только заставил меня отрабатывать в обороне, но и высоко оценил мой талант, проявив такое уважение. До этого мне все говорили: "Тебе платят за то, чтобы ты в хоккей играл, а не головой думал". Но Бэкси знал, что когда меня "спустили" из первой команды, это серьёзно задело моё самолюбие.

Предложив эту сделку, он фактически сказал мне, что его доверие ко мне настолько велико, что он полагается на мои инстинкты. И это сработало. Я заиграл так, что все были в шоке. За 40 матчей я набрал 74 очка (37+37) и стал лучшим бомбардиром IHL.

"Солт-Лейк" был странной командой. Половина состава состояла из прожжённых ветеранов, которые за свою карьеру поиграли уже во всех мыслимых минорных лигах и дальше этого никогда не заходили. А кроме них в команде играли молодые парни вроде меня - проспекты и участники последнего драфта. Очень странное сочетание. В общем, только меня там, что называется, и не хватало, но в итоге всё было хорошо. Я жил на нижнем этаже в доме у нашего менеджера по экипировке Брайана Татаффи. У него была хорошая семья, но дома я практически не бывал.

Если вы знакомы с прожжёнными ветеранами, которые провели в минорных лигах не по одному сезону, то вы знаете о том, что они любят играть в хоккей ровно до тех пор, пока он приносит деньги и вечеринки. Им обычно от 26 до 34 лет. Они по-прежнему отрываются по полной и мечтают о светлом будущем. Мне нравилось тусить с ними, потому что с ними было весело, и они любили загулять, а это как раз по моей части, верно? Мне было 19 лет, но по барам я ходил без каких бы то ни было проблем, потому что вся местная публика состояла из наших болельщиков.

Я дебютировал за "Солт-Лейк" в конце сезона 1987-88, и тогда в составе нашей команды был один техничный парень, которому было немного за 20, и он был холостой. В своё время он играл в Манитобе, а его мама жила в Муз Джо, так что мы быстро сдружились.

В то время я достаточно наивно относился к наркотикам. Я собирался на свою первую тренировку, и он за мной заехал. У него была машина с откидным верхом, которую он называл "Любовь Большого Папочки" (Big Daddy Love) с салоном из белой кожи. На улице стояла прекрасная погода - было тепло и солнечно. Он сидел в тёмных очках и строил из себя крутого. Помню, он всегда называл меня Билли. Только и слышал от него: "Здорово, Билли! Как житуха, Билли?".

До арены было минут 20, и мы ехали очень быстро. Он достал косяк и спросил: "Хочешь пыхнуть, дружище?". Я ему ответил: "Нет, ты что, сдурел?". Он дунул прямо перед тренировкой. Я быстро пристрастился к такой жизни. После тренировок мы обычно ехали в гольф-клуб. В Муз Джо в это время ещё снег лежал, а я в Юте уже вовсю бил клюшкой по мячам. В гольф-клубе мы пили пиво и курили траву, после чего я приезжал домой, а Татаффи мне говорил: "Звонил Бэкси. Он тебя уже обыскался. Никак не может найти". Так что я думаю, в "Калгари" сразу поняли, что я ещё тот гуляка. Но я хорошо играл, и все держали рот на замке.

Что касается моего алкоголизма, то, скажем так, он активно развивался. После каждой игры мы шли в бар и нажирались. Так делали почти все в команде. Мы всегда были вместе, пили и кутили. Прямо напротив нашей арены стоял бар "Зелёный попугай". Мы оттуда практически не вылезали. В основном, мы там клеили девчонок. Я тогда выглядел лет на 12, но у большинства парней на этом фронте всё было весьма успешно. У нас в команде было много красивых парней.

Нашим капитаном был Рич Черномаз. Добродушный такой парень. Он играл то с нами, то в НХЛ. Изначально его задрафтовали "Колорадо Роккис". Джефф Уинаас всегда любил покрасоваться. Он был из старого поколения, а на юниорском уровне играл за "Медисен Хэт" (WHL, прим. АО). Я против него достаточно часто играл. "Калгари" выбрал его своим вторым драфтпиком (38-й общий номер) в 1985-м году, но он так и не сыграл ни одного матча в НХЛ. Ещё с нами постоянно тусил Дагги Кларк. Он идеально вписывался в нашу компанию - только что выпустился из колледжа и любил хорошенько повеселиться. Стив Максуэйн был отличным парнем. Он тоже был небольшого роста и при этом очень техничным. Он играл за команду Университета штата Миннесота, но так и не пробился в НХЛ.

Кеван Гай, Мартин Симард, Марк Бюро и Дэйв Риерсон были командными игроками и были в очень близких отношениях со своими семьями. Рэнди Бьючик был крайне строгим в моральном плане парнем, а Стю Гримсон тогда был очень религиозен.

А вот Бобби Бодак был самый что ни на есть прожжённый ветеран. Он в этой команде уже целую вечность играл. У него за плечами было три матча за "Калгари" и 10 лет в фарм-клубе. Бодак был настоящим красавцем. Джим Юханссон, который играл в Пиестани за сборную США, сейчас работает на хоккейную федерацию этой страны. Мы с ним, кстати, виделись недавно в Оттаве на встрече участников МЧМ в Пиестани. Рик Хэйуорд был забавным парнем с такой внешностью, которая обычно нравится женщинам. Он от них разве что метлой не отмахивался.

Все эти парни были качками. Наша команда была частью "Калгари", а потому все были в отличной форме. "Флеймс" вообще были первой командой в НХЛ, которая сделала особый акцент на физподготовке в летний период.

Питер Лаппин, как я, примкнул к "Солт-Лейку" в конце сезона 1987-88. Он попал сюда, будучи одной из главных звёзд в команде университета Святого Лаврентия, а в 17 матчах плей-офф забросил 16 шайб и отдал 12 голевых передач. У него были потрясающие руки, и он умел забивать. Но в итоге в НХЛ он сыграл шесть матчей за "Миннесоту" и один за "Сан-Хосе". И всё.

Наш вратарь, Марк Д’Амур, был забавным парнем. Я ему сигареты прикуривал в перерывах между периодами, потому что его ох**ть как трясло с бодунища. Прозвище у него было "Дёрганный". Но на воротах он стоял бесподобно. Насколько мне известно, у него сейчас свой бар в Солт-Лейк Сити.

После победы в первом раунде плей-офф в 88-м году, у нас было четыре выходных, после чего начинался второй раунд. Один из наших парней закатил у себя дома вечеринку. Помню, я пошёл в туалет, и тут вдруг вместе со мной зашёл ещё один из наших, вытащил мешочек с белым порошком из-под бочка унитаза, сделал две дорожки и спросил меня: "Хочешь попробовать?". Я ему ответил: "Конечно".

Помните, я рассказывал о том, как первый раз попробовал алкоголь у Шелдона дома? Так вот это было в сто раз лучше. У меня сразу началась эйфория. Я такого никогда в жизни не чувствовал. У меня от счастья мурашки по коже пошли. Будто по мановению волшебной палочки я вдруг перестал быть неуклюжим и сопливым новичком. Я стал подходить к девушкам постарше, заигрывать с ними и был полностью уверен в себе - это было потрясающее состояние. Будто я Супермен какой-то. Может, и не он, но точно не человек.

В следующем сезоне в канун Нового Года у нас был матч с "Денвером". После него я стал готовиться к одной из самых крупных вечеринок года. Там должно было быть много кокаина, много девчонок... Я не мог этого дождаться. Я вышел из душа и стал вытираться, как вдруг ко мне подошёл Бэкси и спросил: "Ты на самолёт завтра сесть сможешь?". Я засмеялся и спросил: "Ты вообще о чём?". А он мне ответил: "Я только что разговаривал с Клиффом Флетчером. "Флеймс" хотят, что завтра ты уже был в Калгари". Я сказал: "Да ладно!". Он посмотрел на меня, покачал головой и сказал: "Я не шучу".

Я вернулся в раздевалку, чтобы поделиться новостями с парнями. Помню, я тогда ещё подумал, что "Флеймс" наконец-то проснулись и стали соображать, что к чему.

Глава 8. Полный кайф

1-го января 1989-го года "Калгари" переживал небольшой спад. Вся эта ситуация крайне действовала им на нервы. В тренировочном лагере я зарекомендовал себя как крайне неуступчивого игрока, и руководство клуба, видимо, решило, что этот сопливый пацан из Расселла поможет им как-то расшевелить команду.

Помню, я сильно нервничал, потому что понимал, что мне нужно два, максимум три матча, чтобы проявить себя. Было ли мне страшно? Ещё как. Впервые за долгое время я начал сомневаться в своих силах: "Главное - не обосрись. Ты должен сыграть лучше, чем когда-либо в своей жизни".

Клуб снял мне комнату в лучшем отеле города - в "Паллизере". Я кинул там свои вещи и тут же помчался на тренировку. Уже на следующий день мы встречались с "Квебеком". Сестра моего отца, тётя Роуз, приехала вместе со своим мужем, дядей Доном Оджерсом, из Оксбоу (пр. Саскачеван), и сводила меня на ужин в Калгари Тауэр. На тот момент, это было самое высокое здание в городе, а на его вершине располагался шикарный ресторан. Мне сказали, чтобы я не стеснялся и заказал то, что хочу. Я заказал.... омара. Пару часов спустя, я проснулся и стал блевать, как брандспойт. Я не мог в это поверить. Это надо же! Нашёл когда отравиться! Тем не менее, мне всё-таки удалось заснуть.

Следующим вечером я вышел на лёд и посмотрел на свою команду. "Флеймс" тогда обладали самой длинной скамейкой запасных и самым "большим" составом в НХЛ. Если не считать вратарей (Рика Уэмзли и Майка Вёрнона) и трёх игроков (Дагги Гилмора, Джо Маллена и Хокана Лооба), то там все были за 180см и весили больше 90кг. Клифф Флетчер встал у руля команды, ещё когда "Флеймс" только появились в "Атланте" в 1972-м. На протяжении всей своей истории они славились, прежде всего, габаритностью. Я как-то читал, что после игры против той "Атланты" звёздный центрфорвард "Чикаго" Стэн Микита (175см, 77кг) сказал, что "это всё равно, что кататься в лесу, полным красных деревьев".

Когда я зашёл в раздевалку, я увидел Эла МакКиннеса, который сидел, прислонившись спиной к стене, скрестив руки на груди. Он мне сказал: "Х*ли ты тут делаешь?". Я ему толком ничего и не ответил, только пробурчал: "Меня подняли".

Я больше чем уверен, что они все тогда знали, что я жёг в "Солт-Лейке". Ветераны следят за фарм-клубами. Они хотят знать, кто собирается их "подвинуть". Тогда все только и спрашивали скаутов, как играет тот или иной парень. У нас тогда не было интернета. Мне кажется, сейчас игроки не испытывают такого страха, который заставляет тебя работать не покладая рук. После коллективного соглашения, клубам больше нельзя "поднимать" парня посреди сезона и пытаться наладить взаимопонимание в команде, если только травма не случиться. Правила изменились, поэтому и уровень самоуспокоенности значительно вырос.

Тренерам я понравился. Понятное дело, что "поднять" меня было тренерским решением, а потому я знал, что они за меня. Эл МакНил всегда хорошо относился ко мне, много со мной общался и постоянно что-то советовал. "Делай тоже самое, что и в Солт-Лейк Сити. Играй точно так же. Мы именно поэтому тебя сюда позвали, именно поэтому ты нам и нужен. Ничего не меняй в своей игре, и не думай о том, что думают все остальные. Ты заслужил своё место в основе. Ты заслужил этот шанс, так что воспользуйся им по полной".

Но большинство парней всё равно затаили на меня злобу. Мне это не нравилось, но я не убивался из-за этого. Я ни в чём не винил их. Я понимал, что им просто не хотелось видеть "чужака" в своей компании. У них всё было хорошо. По большей части, все они были спокойные ребята, а тут вдруг пришёл как-то сопляк, у которого энергия бьёт через край. Им такой нарушитель спокойствия был совсем не нужен.

Я сидел между Колином Паттерсоном и Риком Уэмзли, которые с самого начала  ко мне хорошо относились. Они знали, что мне было п*здец как страшно от всей этой обстановки, потому что этого нельзя было не почувствовать, когда в запасе оставался Лэнни Макдональд, и вместо него ставили меня. Моими партнёрами по тройке были Брайан Маклеллан и Тимми Хантер. Тимми, кстати, тоже хорошо ко мне относился, потому что, играя со мной, у него было столько голевых моментов, сколько не было никогда.

В тот день я провёл свой первый матч в НХЛ. Всё было круто - на "Сэддлдоуме" собралось 20 тысяч зрителей. Я вышел не лёд и стал бить всё, что движется. Я кидался на всех слева, справа и в центре. Кто это там бежит за шайбой? Джо Сакик? БАМ! Лети, родной, в борт. Петер Штясны? БАБАХ! Попался на силовой в средней зоне. Здоровяк Уолт Поддубны? Без проблем. И так один силовой приём за другим. Мне было плевать на имена и габариты. Я бил всех, кто поподался под руку.

У меня в арсенале было два секретных оружия - злость и уникальная способность терпеть боль. Я мог играть с опухшими глазами, выбитыми зубами и подбитыми скулами. Мне было абсолютно всё равно. Наш тренер, Терри Крисп, называл меня резиновым мячиком. "Его бросаешь в стену, а он отскакивает от неё и бьёт тебя в два раза сильнее". Не думаю, что это прибавило мне очков популярности в раздевалке. Поскольку я играл агрессивно, то и всем здоровякам приходилось прибавлять в жёсткости. Они же не могли себе позволить, чтобы их унизил какой-то коротколапый новичок.

В своём первом матче я не забросил ни одной шайбы, но выходил на большинство и постоянно выходил на лёд. Свой второй матч я провёл против "Лос-Анджелеса". После двух периодов мы проигрывали 2:5, и меня поставили в звено к Гилмору и Маллену. В итоге я сделал три голевые передачи, мы выиграли 8:6, а у всех в голове пронеслась одна и та же мысль - "Что ж, от этого парня будет польза". В следующем матче против "Эдмонтона" я забросил свои первые две шайбы в НХЛ. Таким образом, в трёх матчах, даже при весьма ограниченном игровом времени, я набрал пять очков. После этого у руководства и тренерского штаба не осталось никаких сомнений в том, что моё место в основе. Однако мне всё ещё предстояло выиграть доверие партнёров.

И вот в одном матче против "Лос-Анджелеса" мне надо было подраться с Кеном Бомгартнером. Вместе со мной в основу "Калгари" подняли ещё одного новичка по имени Кенни Сабурин (191см, 105кг). В своей первой же смене он въехал в Уэйна Гретцки. Он снёс его, как паровоз, и тот полетел в угол площадки. А это, между прочим, было не так-то просто сделать, потому что Гретц всегда видел, что происходит вокруг него. Он даже видел, когда на него кто-то сзади ехал.

К сожалению, в этот момент на площадке находились Джей Миллер и Кен Бомгартнер. Там также была и моя тройка с Тимми Хантером и Иржи Грдиной. Разгорелась драка пять-на-пять. И когда их тафгаи, Миллер и Бомгартнер, бросились вдвоём на Тимми Хантера, я подумал: "Ни х** себе! Надо идти выручать партнёра".

Я подъехал и кинулся Бомгартнеру на спину. Он был гигантом, а я весил, наверное, килограмм 65. Он потянулся правой рукой назад через шею и схватил меня, будто я был каким-то пауком, который полз вверх по его свитеру. Он держал меня в воздухе на расстоянии вытянутой руки, а я болтал коньками в воздухе, и вдруг - БАМ! - он как двинул мне в лоб. Он рассёк мне лоб сантиметров на 20, от правой брови до левой, после чего кинул на лёд, как использованную тряпку для мытья посуды. Кровь хлыстала из раны и ручьями стекала по моему лицу. На минуту я даже "потерялся". Я смотрел на трибуны и думал: "Где я?".

Я поднялся на ноги и поднял кулаки вверх, приготовившись продолжать бой, но кто-то неожиданно схватил меня сзади за майку и вытащил из потасовки. Это был Гретц. "Так, парень, всё, успокойся, - говорил он. - Давай отвезём тебя на скамейку". Гретц всегда ко мне хорошо относился. Даже не знаю почему. Мы потихоньку катились вперёд, он поддерживал меня для равновесия, а внутри у меня в это время кружились противоречивые мысли. Я не знал, как мне надо поступить с точки зрения командной пользы. "Может, мне вмазать Уэйну исподтишка? Может, ё**уть ему разочек?", - думал я. Впрочем, минуту спустя я понял, что это было бы глупо.

Почему так практически никто не трогал Гретца? Ну, а вы бы сами хотели подраться с Дэйвом Семенко и Марти МакСорли? Эти двое могли шлем кулаком пополам расколоть. Марти один раз мне ударил исподтишка в Лос-Анджелесе ни с того, ни с сего. Стою я себе на синей линей, и тут вдруг мне как прилетит - БАМ! Нет, башка у меня чугунная, но этот удар я почувствовал. Он срубил меня, но не вырубил. Я встал, выставил вперёд нижнюю челюсть, а потом спросил: "И это всё?". Знали бы вы, как его это взбесило. "Ах ты, гнида ё**ная!" - прорычал он.

Как бы то ни было, Уэйн довёз меня до нашей скамейки, и я пошёл в раздевалку, чтобы мне наложили швы. После этого я всё равно вернулся и забросил две шайбы. Что удивительно, тогда выяснилось, что у меня невероятно толстая кожа, прям как у носорога, поэтому врачи три иголки сломали, пока меня зашивали.

Как потом оказалось, эта потасовка завоевала мне доверие в команде. Я понял это по глазам одноклубников. Они все думали одно и то же: "Этот парень приехал сюда помочь нам победить, и он готов на всё". В мгновенье ока я перестал быть ошибкой природы или каким-то карликом из цирка уродов.

Даг Гилмор пришёл в "Калгари" через обмен незадолго до начала сезона 1988-89. У него было прозвище "Киллер". Его ему дал Брайан Саттер, с которым он играл за "Сент-Луис". Саттер считал, что Гилмор похож на Чарльза Мэнсона (известный американский убийца, прим. АО). Сначала он так и звал его - Чарли. Но потом как-то перешёл на "киллер".

Даг выглядел и одевался, как голливудская звезда - на устах всегда лучезарная улыбка, а одет в двубортный пиджак. Именно такого игрока и не хватало "Флеймс" - вроде и небольшой, но в борьбе никому не уступит. Он был настоящим лидером, но в то же время и душой компании.

Если ты играешь в Западной Конференции, ты постоянно в дороге. 15 выездов в 20 городов - в общей сложности, больше 60 тысяч миль за сезон. Чтобы как-то всех расслабить, Киллер всегда устраивал розыгрыши. Например, мы все пользовались феном, чтобы пригладить волосы назад. В конце 80-х это было очень модно. Иногда Киллер высыпал в фен по полбанки детской присыпки, поэтому, когда его включали, всё это летело в лицо, и надо было заново идти в душ. Полотенца он обмазывал кремом для бритья, аккуратно складывал и клал не полку. Вытрешься таким - и всё окажется на тебе. Плёнка для пищевых продуктов на ободке унитаза - это вообще был его любимый прикол. Он проделывал это со всеми. Предугадать свою очередь было невозможно.

Джо Маллен, Киллер и Лэнни Макдональд были лучшими друзьями. У Джо было бессчисленное множество прозвищ, но чаще всего его называли "Малли", "Пэка" и "Шмо". Он на всё откликался. Его действительно все любили. Он родом из района Хэллс Китчен (считается криминальной окраиной Манхэттена, прим. АО) в Нью-Йорке, но, уверяю вас, милее парня на свете не найти.

Помимо шутников, были и жертвы. Например, Джоэль Отто был жертвой. Колин Паттерсон и Роб Рэмейдж постоянно отрезали ему кончики на носках. Они вообще балдели от шуток, связанных с ногами. Я даже сейчас уже и не вспомню, сколько раз после игры я видел пару отличных итальянских ботинок, прибитых гвоздями к скамейке. А если опоздаешь на тренировку, то тебе практически наверняка перережут пополам шнурки на коньках.

Джим Пеплински - все звали его Пеп - иногда был жертвой, а иногда прикалывался и сам. Лэнни жил с ним на выездах и при любой возможности старался напугать его. Однажды Лэнни пролежал под кроватью Пепа, наверное, часа три, а когда Пеп пришёл, он заполз к нему в кровать и схватил его за ногу.

Этот Пеплински вообще был достаточно занятным типом. Он обращался со мной, как со своим младшим братом, и повсюду таскал за собой. Как-то в Вашингтоне он спросил меня после тренировки: "Что делаешь сегодня после обеда?". А ему говорю: "Да ничего, у меня нет никаких планов". Мы пошли к мемориалу павших солдат во время вьетнамской войны - это такая длинная стена, на которой написаны имена всех мужчин и женщин, которые там пали. Там около 60 тысяч имён, так что это, конечно, впечатляет. У основания стены лежат цвета и письма. У меня ком в горле встал, и я видел, что Пеп переживает то же самое.

На протяжении где-то трёх месяцев Пеп воровал из шкафчика Марка Хантера его ключи от машины, пока тот был в душе. После этого он бежал к точильщику коньков и немножко их подтачивал. С каждым днём Хантеру было всё труднее и труднее вставить ключ в зажигание, и он постоянно жаловался на то, что купил дешёвую машину. Мы все со смеху покатывались, когда он об этом рассказывал. Хантер думал, что это всё из-за того, что он классный рассказчик.

Я жил в одном номере с Марком. Он был прожжённый ветеран, большой и сильный - несмотря на то, что он был средней весовой категории, его всегда посылали драться с тяжеловесами. Он никого не боялся. А в жизни был очень тихим. Он был, как плюшевый мишка.

Ещё один классный прикол назывался "проверка ботинок". За обедом кто-нибудь забирался под стол и пытался размазать ложкой масло, майонез или ещё какую-нибудь еду по ботинкам, стараясь при этом, чтобы его не поймали. После этого он занимал своё место за столом и стучал ложкой по стакану, чтобы привлечь к себе внимание. Тут-то все лезли смотреть, не исгадили ли их ботинки. Ник Фотиу - очень жёсткий левый крайний, который ушёл из "Калгари" ещё до меня - был королём этого розыгрыша. За одним ужином он умудрился испачкать ботинки всех игроков, спрятавшись под шведским столом.

У нас в команде все друг с другом дружили. Но бывали случаи, что кто-нибудь заходил слишком далеко. Мне вот совсем не по нутру были розыгрыши, от которых страдали мои вещи. Не то чтобы я придавал большое значение материальным богатствам, но у меня в детстве практически ничего не было. Вплоть до "юниорки" я катался в одних и тех же коньках. Однажды пока я спал в самолёте, кто-то порезал мой новый галстук. Я узнал, что это был новичок команды Тодд Харкинс, которого на это подтолкнул один из ветеранов. В отместку я отрезал ему рукава от кожаной куртки за $1500. После этого меня почти никто не трогал. Думаю, все поняли, что со мной так шутить не стоит.

Большинство из нас в свободное время предпочитали бухать. Я редко пил с командой, потому что мне было 20 лет, и я думал, что они все старики. К тому же, по большей части все вечеринки проходили у кого-нибудь дома с семьями. И что я там буду делать? Сидеть там и сплетничать с их жёнами?

Несмотря на то, что в первые три месяца со мной в отеле жила моя невеста Шэннон и сын Джош, в бары я ходил в одиночестве. Я был конченный алкоголик, который подсел на это дело в 16 лет, едва попробовав. Сколько я пил? Сколько влезет и чем чаще, тем лучше.

Как я уже и говорил, в НХЛ многие пили. Здесь примерно та же ситуация, что у 20-летних студентов. Лучший способ сдружиться - это напиться вместе. Большинство тренеров закрывали на это глаза, если ты хорошо играл. Зачастую на утренние тренировки я приходил в жопу пьяным. Я даже домой не заходил. Как я играл? Потрясающе.

Иногда по утрам мне было совсем фигово, но я приводил себя в норму чашкой кофе и тремя-четырьмя сигаретами. Это был полный кайф. Деньги, слава и тёлки. Я наслаждался жизнью. Планы на будущее? Думаете, я собирался остепениться, сидеть дома по вечерам и смотреть телек? Ну да, конечно.

Понятное дело, что если бы я так и сделал, то моя жизнь сложилась бы совсем иначе.

Глава 9. Кубок Стэнли

В сезоне 1988-89 "Калгари" выиграл 54 из 80 матчей регулярного сезона, установив тем самым клубный рекорд. Больше двух встреч подряд мы вообще не проигрывали. Лэнни Макдональд забросил свою 500-ю шайбу и набрал 1000-е очко в карьере. Джоэль Отто стал одним из ведущих силовых форвардов НХЛ и лучшим игроком на вбрасываниях. Элу МакКиннису вручили Норрис Трофи, как лучшему защитнику лиги. Мировая пресса пестрила заголовками о Сергее Пряхине, потому что он стал всего лишь вторым советским хоккеистом в истории, который сыграл в НХЛ.

Майк Вёрнон был номинирован на Везина Трофи, который вручался лучшему вратарю лиги. Колин Паттерсон превратил силовую борьбу и игру в меньшинстве в искусство. Джо Маллен второй сезон подряд добрался до отметки в 50 заброшенных шайб. Даг Гилмор набрал 85 очков и стал лучшим центрфорвардом НХЛ. Правый крайний Хокан Лооб провёл очередной блестящий сезон. За год до этого он стал первым шведом, которому удалось забросить 50 шайб в "регулярке" НХЛ. Он до сих пор остаётся единственным шведом с подобным достижением. Кроме того, он один из немногих игроков в мире, который выиграл Кубок Стэнли, чемпионат мира и золото Олимпиады. Я тоже внёс свою лепту, забросив 14 шайб и отдав 20 голевых передач в 36 встречах. Я считал, что это был обалденный результат для новичка.

Дома мы выиграли 32 встречи и проиграли всего четыре, так что к плей-офф подходили в полной боевой готовности. Я забросил последнюю шайбу нашей команды в "регулярке" в матче против "Эдмонтона", где мы выиграли 4:2. В "Калгари Херальд" тогда написали, что эта игра была "такой же напряжённой, как день человека, заснувшего воскресным полуднем на диване".

Единственное значимое событие произошло, лишь когда Дейв Браун сломал клюшку о щиколотку Пепа, и им обоим дали по 10 минут. Таким ударом можно человеку и карьеру сломать, а потому помощник нашего главного тренера Даг Райзброу разорался не на шутку. Он прильнул к разделительному стекла и "погнал" на всю скамейку "Ойлерс". Те, само-собой, сказали ему, чтобы он шёл на х**, что его ещё больше взбесило. В это время Тимми Хантер сцепился с Крэйгом Симпсоном, силой выхватил у него клюшку и отвёз её к нам на скамейку....

Тимми требовал к себе уважения и добивался его. К своим боям он готовился очень серьёзно. Весь фокус заключался в силе и умении держать равновесие. Большинство людей просто даже не понимают, насколько тяжело драться на коньках. У Тимми была своя техника " он цеплялся за свитер соперника, разворачивал корпус в нужную плоскость, а потом лупил что было силы. Многие начали за ним повторять.

Сам я переругивался с Эсой Тикканеным, который меня просто заколебал. Он постоянно вился вокруг меня и, как мы это называли, трещал без умолку на своём "тикканинском". Я прислонял ладонь к уху и отвечал ему - "Вынь булыжник изо рта!" или "Что там лапочешь? Я тебя не понимаю!". Его это жутко бесило.

Мы невероятно устали после этой игры. Понятное дело, что мы были рады победе, но все понимали, что настало время для настоящей работы. В раздевалке стоял небольшой гул. Рубашка Криспи, как обычно, была ему мала, а потому он расстегнул верхние пуговицы и заворчал, завязывая галстук. Пеп ходил из стороны в сторону со своей 2-летней дочкой на руках. Ничто в мире не могло нарушить его покой. Он улыбался до ушей, и к кому бы он ни подходил, все теребили животик его дочки и говорили, какая она красавица. Она ею и была, впрочем.

Лэнни был похож на Муфасу из "Короля Льва" со своей рыжей гривой и пышными усами. От него буквально веяло чем-то властным. Он жал руку каждому игроку, и даже такие крепкие парни, как Киллер, смотрели в этот момент в пол, чтобы он не заметил, как их корчило от боли.

Беаркэт Мюррей (Bearcat " англ. "панда". В данном случае, это не имя, а всего лишь прозвище Джима Мюррея, но Флёри называет его Bearcat на протяжении всей книги, прим. АО) был нашим тренером по физподготовке. Он пришёл в "Флеймс" ещё в 1980-м году, когда они переехали из Атланты в Калгари. Весной 2009-го года его включили в Зал Хоккейной Славы. Его нельзя было не любить, все его обожали. Он был отличным тренером и невероятно скромным человеком. К тому же, самоучкой.

Беаркэт играл как в одной команде с моим отцом, так и против него в различных любительских лигах Саскачевана и Манитобы в 60-х. У него были не самые внушительные габариты (170см, 56кг), но он был жилистым и крепким.

Он нравился нам, прежде всего, тем, что он всегда был готов пойти в бой вместе с нами. Он даже один раз травму получил на скамейке запасных. В 1976-м году в рамках плей-офф ВХА "Квебек Нордик" встречались в первом раунде с "Калгари Каубойс". Бэаркэт тогда был тренером по физподготовке у "ковбоев". Во время одного из матчей в Квебеке произошла драка команда-на-команду, в которой также были замешаны зрители и полиция. Беаркэт помогал своим парням, как вдруг один из болельщиков перекинул ногу через бетонную стену, которая находилась позади скамейки запасных, и пнул его по лицу.

Мюррею после этого наложили 17 швов, но его обидчику досталось гораздо хуже. Беаркэт схватил его за ногу и потянул со всей силы вниз. Ещё один парень ударил его по лицу, но Мюррей в стиле карате двинул ему по шее. Другой обезумевший болельщик "Квебека" понёсся на его сына, которому тогда было всего 16 лет. Беаркэт повалил его на землю и набил ему морду. Он говорит, что это был ужасный инцидент. Я также слышал, что вратарь "ковбоев" Дон Маклауд, по прозвищу "Куряка", после этого сказал, что это был единственный случай в его хоккейной карьере, когда ему было страшно.

Я как-то смотрел матч по телевизору, и удивился, как много времени потребовалось врачу, чтобы добраться до игрока, который получил травму. Всё потому что Беаркэт был знаменит именно тем, что он очень быстро передвигался по льду. Он не одну пару ботинок перепробовал, чтобы этого добиться.

Сначала он пользовался брумбольными ботинками (брумбол " вид спорта, похожий на хоккей, где вместо коньков игроки надевают специальную обувь, которая не скользит по льду, прим. АО), но он говорил, что "они рассыпаются, как часы за два доллара". Поэтому он изобрёл свою собственную обувь, у которой были шипы от бутс для спринта, которые цеплялись за лёд, но практически не выпирали из подошвы. Он в них и по обычному полу мог вполне спокойно ходить, а когда шипы на них притуплялись, он просто выкидывал эти ботинки и надевал новые, прям как это принято у гольфистов.

Эти ботинки здорово помогали ему, когда кто-то получал травму. Я до сих пор помню, как быстро он добежал до Эла МакКиннеса в матче против "Хартфорда" в 1993-м году. Патрик Пулэн зацепил Эла, и он неуклюже влетел в борт " вперёд ногами, которые при столкновении расползлись у него в разные стороны. Беаркэт выбежал на лёд, лёг рядом с Элом и сказал ему, что он дислоцировал себе бедро. У Эла искры из глаз сыпались от боли, но Мюррей не стал вправлять бедро, потому что боялся повредить артерию, и вызвал скорую.

Ещё до того, как я пришёл в "Калгари", Гэри Робертс ввязался в потасовку, получил травму и упал на лёд, оказавшись под двумя парнями, которые продолжали драться. Беаркэт выбежал на площадку, схватил Гэри за плечи и оттащил его в безопасное место, чтобы его не искромсали коньками.

После того как Беаркэт оставил пост тренера по физподготовке, он устроился в "Калгари" в отдел по работе с общественностью. Он стал послом хоккея. Некоторое время спустя, "Флеймс" расстались с ним, но он по-прежнему устраивает кучу всевозможных акций, раздаёт автографы, а также смотрит каждый матч "Калгари" с трибуны-люкс. (т.е. с так называемого “suite” " небольшая комната на арене с телеэкранами, удобными стульями и  столиками, куда можно пригласить целую группу людей, заказать шведский стол, напитки и т.д. Такой комфорт доступен почётным гостям команды, очень состоятельным болельщикам и крупным компаниям, которые бронируют подобные комнаты на целый сезон, прим. АО). Получается, что он "уволился" лишь в том смысле, что ему больше не платят зарплату. Ему сейчас 76 лет, а он бегает по "Сэддлдоуму" и жмёт всем руки, будто ему всего 30.

Перед каждым матчем Бэаркэт делал коктейль, который он называл "волшебным чаем". Он смешивал яблочный уксус с мёдом и кипятком, что повышало в организме уровень щёлочи, что помогало в стрессовых ситуациях, и количество калия, который очень важен для физподготовки и заставляет мускулы работать как надо. Кроме того, мы глотали капсулу кайенского перца для энергии.

Чай был хорош и обычно помогал. Однако в первом матче плей-офф 1989-го года против "Ванкувера" вся наша команда играла как-то неуверенно. "Кэнакс" набрали в гладком чемпионате на 43 очка меньше нас, и большинство экспертов предрекали нам лёгкую победу в серии. Их недооценили. После трёх периодов счёт был 1:1, и игра перешла в овертайм.

Мы проиграли, и в этом был виноват я. Пол Райнхарт, который незадолго до этого был обменян в "Ванкувер" взамен на драфтпик в третьем раунде после восьми сезонов в "Калгари", подкрался мне за спину и отправил шайбу в сетку. То есть, мы проиграли первый матч плей-офф из-за того, что прожжённый ветеран обдурил новичка. Я тогда думал: "Всё, я обосрался. Больше меня на лёд не выпустят". После матча Криспи не сказал мне ни слова, но я всё равно чувствовал себя так, как на моём месте чувствовал бы себя каждый " ужасно.

Я подвёл свою команду. Я допустил ошибку, и она стоила нам поражения. Я отправился прямиком домой, рухнул на кровать и уставился в потолок, раз за разом прокручивая этот гол у себя в голове. Ах, если бы только... Если бы только я поехал за ним в угол площадки. Если бы я только передвигал ногами чуть быстрее, вытянул бы клюшку и отобрал у него шайбу. Меня обдурили, как младенца. И это было обидно. Очень обидно.

С возрастом я понял, что от этого никто не застрахован. Каждый гол забивается из-за чьей-то ошибки. Но мне ведь тогда было всего 20 лет, и я толком ещё не чувствовал себя частью команды, а теперь ещё так подвёл своих партнёров. Я сокрушался всю ночь.

На следующее утро главный тренер вызвал меня к себе в офис. Криспи, Том Уотт и Даг Райзброу знали, что я крайне неуступчивый парень, и что я был зол сам на себя. Криспи уже пару раз беседовал со мной тет-а-тет по ходу сезона. Иногда он меня подбадривал, а иногда орал: "Вынь ты уже, наконец, голову из жопы, бл**ь! Хватить страдать фигнёй на льду! Перестань хватать идиотские удаления! Тебя слишком просто вывести из себя, и ветераны уже давно тебя раскусили, идиота ты кусок!".

Но больше всего мне запомнился разговор именно после этого гола "Ванкувера". Он посмотрел на меня глазами полными сострадания и сказал: "Пацан, ты не унывай". Затем он назвал меня "м*дилой", "цветочком", "тупоголовым" или ещё как-то и добавил: "На этот раз мы тебя прощаем".

Перед второй игрой я обвязал гамаши скотчем и медленно ходил из стороны в сторону, чтобы у меня прекратили трястись руки. Я одевался очень спокойно и бережно, потому что в этот день я сделал всё, чтобы мне улыбнулась удача. Три раза обмотал скотчем свою левую гамашу сверху, чуть ниже колена. Оторвал скотч сверху вниз, плотно прижав его к перемотке, и пригладил сверху. Потом ещё раз пригладил. Затем я проделал ту же самую процедуру с правым коленом.

Затем я заматывал свою левую гамашу снизу, на уровне щиколотки. Раз обвязал, два, три " оторвал и пригладил два раза. Теперь тоже самое с правой ногой. Этот ритуал, что всё надо делать слева направо, приобрёл для меня особый смысл после Грэхема Джеймса. Моё миропонимание тогда серьёзно пошатнулось, и мне нужна была какая-то опора. Поэтому я стал крайне суеверным касательно заматывания своих гамаш. Я был уверен, что стоит мне сделать что-нибудь не так, и мы обязательно проиграем.

Криспи сдержал своё слово и снова выпустил меня на лёд. И я сыграл на "отлично". Я применял силовые приёмы, создавал опасные моменты и в итоге забил гол, сняв с себя груз волнения. Когда исправляешь собственную ошибку, всё как-то забывается. Вот только трудно это сделать, если наблюдаешь за игрой с трибуны.

Мы сразу надавили на ворота Кирка Маклейна, который тогда был первым номером "Кэнакс". Оттс открыл счёт. Паттерсон забросил ещё одну в самом конце второго периода. Мы полностью контролировали ход игры и выиграли 5:2, так что в Ванкувер мы отправились при ничейном счёте в серии.

В третьем матче наши снайперы попытались взять игру на себя. У Хокана Лооба были просто феноменальные руки. Он бросил в щитки Маклейну, и шайба отлетела в ворота. Чуть позже я завладел шайбой и покатился с ней вдоль борта. У меня на хвосте висело двое соперников, но я выдал пас на Ньюи (прозвище Джо Ньюиндайка), который стоял перед воротами совершенно один, и он послал шайбу в цель. Затем Лооб забил ещё один гол, объехав ворота сзади.

Если ты талантливый нападающий, то ты должен создавать опасные моменты в каждом матче. Появился момент " ты его реализовал. Именно так должны мыслить игроки подобного сорта. Каждый раз, когда у меня что-то получалось в атаке, я чувствовал себя превосходно.

После двух столь убедительных наших побед, все списали "Ванкувер" со счётов. Все, кроме Тревора Линдена и остальных игроков "Кэнакс". По ходу следующего матча мы уступали в счёте, и Криспи отправил Гэри Робертса на бой с Брайаном Брэдли, чтобы перехватить инициативу, но тем самым лишь вырыл яму самому себе. Брэдли раньше играл за "Калгари", но его обменяли, условно говоря, на авоську шайб. Криспи был весьма низкого мнения о нём. Он считал, что тот не более чем пустышка. Брэдли же считал, что ему есть что доказать, и отправил Робертса в нокдаун. А через пару минут ещё и гол забил.

"Кэнакс" вышли вперёд 4:0 и довели матч до победы. Таким образом, у нас была ничья в серии с командой, которую мы давным-давно уже должны были пройти. По логике вещей, они вообще не должны были нас обыгрывать, но это плей-офф.

11-го апреля наши болельщики превратили "Сэддлдоум" в красное море, рассчитывая на то, что мы выйдем вперёд в серии. Во время исполнения национальных гимнов я был настолько сосредоточен, что вокруг меня будто бы ничего не существовало. Если вы топовый спортсмен, то в таких ситуациях успех на 95% зависит от психологического фактора и лишь 5% от мастерства.

Я думал о своих плюсах " катание, бросок, силовая борьба, игра в пас. Я пытался настроиться на позитивную волну. Я стал придерживаться этого ритуала ещё в детстве, а потом психологи "Калгари" посоветовали мне и дальше так делать. Это называется "силой положительного мышления". Что у тебя в голове, то и наяву. Я вот задумываюсь о своей жизни, и понимаю, что я с пяти лет твердил себе: "Я буду играть в НХЛ, я буду играть в НХЛ, я буду играть в НХЛ, я буду играть в НХЛ, я буду играть в НХЛ". И тут всё " опа! " вдруг сбылось. А всё почему? Потому что я дал себе такую мысленную установку.

Мы сразу понеслись вперёд. Лооб выдал пас на пятак, Пеп подобрал шайбу и бросил под перекладину в левый от вратаря угол. Некоторое время спустя, к всеобщему удивлению, он забил ещё раз. Потом забил я. Силовая игра на высоких скоростях позволила нам одержать ещё одну победу со счётом 4:0. Матч получился очень жёстким. Мэл Бриджмен приложил локтём Гэри Сутера, одного из наших защитников. Это не на шутку рассердило партнёра Гэри по обороне, Брэда МакКриммона.

Ведь "Кэнакс" на каждом углу только и кричали, что наша команда " это сборище быдла. Они целую кампанию против нас запустили. Однако в этом матче на счету "Ванкувера" было пятиминутное удаление за игру высоко поднятной клюшкой и сломанная грязным ударом челюсть Сутера. МакКриммон заявил журналистам, что пора уже завязывать страдать х**нёй и запускать всякие агиткампании " надо начинать играть в хоккей.

В шестом матче мы открыли счёт. Из-за травмы Сутера нам пришлось перекроить сочетания спецбригад, и меня поставили на синюю линию к Элу МакКиннесу до конца плей-офф. Несчастье для одного " шанс для другого. Мне было жаль Гэри, но я был рад подвернувшейся удаче. Моя задача была пасовать на МакКиннеса, у которого бросок был, как из пушки. Я в жизни ни у кого не видел такого сильного броска. Катание у него было довольно слабое, но он был крепкий, как сволочь, и невероятно умный игрок.

Поскольку я играл на позиции Сутера, который был леворуким, мне было немного некомфортно. Когда я подбирал шайбу у борта, она оказывалась у меня на неудобной стороне. Моя задача заключалась в том, чтобы переложить шайбу на удобную сторону крюка и отпасовать на Эла, что было не так-то просто, если учесть тот факт, что ещё совсем недавно я лишь изредка выходил на большинство и играл у круга вбрасывания, а теперь вдруг оказался на другой позиции и в лучшей спецбригаде большинства НХЛ.

Как бы то ни было, Тревор Линден сравнял счёт, и игра пошла, как на качелях. Затем Брайан Брэдли улетел вперёд и отличился в меньшинстве, чего оказалось достаточно для победы "Ванкувера". Судьба серии должна была решиться в седьмом матче.

В седьмой встрече наша спецбригада большинства вновь открыла счёт. Лооб первым успел к отскоку после броска Эла, отпасовал на Ньюи, и тот отправил шайбу в сетку. У нас был просто сумасшедший состав: Эл МакКиннес, который вошёл в Зал Хоккейной Славы в 2007-м, Джо Ньюиндайк, который туда скоро попадёт, Хокан Лооб, который там уже давно должен быть, Гилмор, который там тоже скоро будет, Маллен, ставший в своё время самым результативным американцем в НХЛ и вошедший в Зал Славы в 2000-м, и Отто. Но "Ванкувер" всё равно бился до последнего, и эта серия впоследствии стала классикой. "Кэнакс" забросили две шайбы подряд, сравняли счёт и перевели встречу в овертайм.

Все нервничали и играли соответствующе. В овертайме я сидел на скамейке и мотал головой то налево, то направо. После каждого броска или паса у меня душа в пятки уходила. Полетит шайба в одну сторону - "Да! Она в их зоне, сейчас мы забьём!". Полетит она в другую - "Господи, только не это!". Затем Вёрни выдал феноменальный сейв, отразив бросок Стэна Смила, который каким-то образом обвёл всех и выскочил 1-в-0. Этот сэйв, один единственный сэйв, подарил нам надежду, в которой мы так нуждались. Он спас наш сезон и обеспечил Вёрни годовым запасом пива.

Овертайм продолжился в равной борьбе. И вот, наконец, Лооб вбросил шайбу в угол зоны "Ванкувера", Отто выцарапал её у борта, отпасовал на пятак, и Пеп каким-то чудом запихнул её в ворота. Я даже не уверен в том, что шайба залетела туда от его клюшки. Может быть, он забил её коньком или щитком, или жопой " я не знаю. Могу лишь сказать, что он сумел продраться на пятак и в сутулоке у ворот каким-то образом пропихнул шайбу в сетку. "Сэддлдоум" взорвался. Я думал, Криспи сознание потеряет. Со льда мы уходили в обнимку, давая друг другу "пять". Помню, я пошёл в раздевалку и что есть силы завопил "Уху-ху-хуууууууу!".

Вся команда отправилась отмечать победу. Я же всё делал по-своему. Я ходил по барам, выбирая те, что пошумнее и погрязнее. Несмотря на то, что дома меня ждала Шэннон с ребёнком, я всё равно шёл в кровать с какой-нибудь дурой-блондинкой. До пеерезда в Калгари я не шлялся по бабам. Но после всего того, что со мной сделал Грэхем, я должен был доказать самому себе, что я мужик, и все женщины стали для меня трофеями. Тогда я был молод, знаменит, и мне хотелось отрываться.

За звание чемпиона Дивизиона Смайта мы должны были биться с нашим заклятым врагом из Альберты - Уэйном Гретцки, который теперь защищал чёрно-серебряные цвета "Лос-Анджелеса". Я ждал этого с нетерпением. У нас была жёсткая команда - жёсткая и умная. Наши парни знали когда, где и с кем надо подраться. Тимми Хантер, наверное, был вообще самым умным бойцом из тех, с кем мне доводилось играть. Я ни разу не видел, чтобы он пропустил удар. В то время мы всё ещё играли в одном звене.

В первом матче против "Кингс" я открыл счёт броском метров с четырёх - шайба попала в голкипера Келли Хруди и отлетела в ворота. За пять минут до финальной сирены я чуть было не забил ещё раз, но Хруди выловил шайбу ловушкой из "девятки". Нас выручил Гэри Робертс, подхвативший шайбу после чуднОго отскока от борта, отправив её затем в сетку, переведя тем самым встречу в овертайм.

Победный гол мы забили после того, как Гилмор хорошенько разогнался и въехал в МакСорли, из-за чего тот отдал шайбу прямо на крюк Паттерсону. Пэттер отпасовал обратно на Киллера, и он изящно подвёл черту под этой встречей. Мы выиграли со счётом 4:3 и вышли вперёд в серии. Но надо отдать должное Хруди - в этом матче он буквально на голове стоял и сделал 43 сейва.

Во втором матче мы открыли счёт уже на первых минутах, после чего произошёл, наверное, самый курьёзный случай в моей карьере. Всё началось с того, что Берни Николлз сделал финт, пытаясь обвести Вёрни во вратарской, и арбитр поднял руку вверх, сигнализируя отложенный штраф. Мы продолжили играть, а Беаркэт в это время вылетел на лёд, чтобы оказать помощь Вёрни. И тут мы забили.

Гретц х**чил клюшкой по бортам и орал, что нельзя засчитывать взятие ворот, если на льду находится посторонний человек. Гретц вообще заводился не на шутку, если арбитры принимали решение не в его пользу. Его из-за этого очень не любили болельщики в Калгари. Они постоянно скандировали: "Нытик! Нытик!". Это, наверное, была вообще единственная арена в мире, где Гретца не считали Богом.

Чтобы отвлечь внимание от Беаркэта, Пеп начал махаться с Дэйвом Тэйлором. Пеп был ещё тем подстрекателем, а Тэйлор был одним из самых неуступчивых ветеранов "Кингс". Он играл в тройке под названием "Тройная Корона" вместе с Марселем Дионном и Чарли Симмером, забивал кучу голов и даже пару лет был капитаном команды, после чего подался в руководящий состав клуба. Смотреть на драку Пепа и Тэйлора было всё равно, что наблюдать за схваткой двух горилл в зоопарке.

Вскоре после того как игра возобновилась, соперник вновь допустил грубую ошибку в обороне. Мы упрочили своё преимущество в счёте, и игра стала грубой. МакСорли, который на протяжении всего матча искал себя партнёра для спарринга, погнался за Пепом, но его остановил Гретцки. МакСорли всё равно вырвался на свободу и стал мутузить Пепа, нанося ему удар за ударом сзади по шее, рискуя нанести ему серьёзную травму.

Возле нашей скамейки началась драка пять-на-пять. Лайнсмены явно не справлялись со сложившейся ситуацией. Лэнни взбесился, сбросил краги и сцепился с Джимом Уимером. Даже на финише своей карьеры Лэнни был очень жёстким малым. Он крепко отмочалил Уимера. Лэнни был отчаянным типом, но не задирой, и к тому же, старел. Не каждый 36-летний ветеран полезет на здорового защитника (180см, 95кг) в одном из своих последних матчей в НХЛ. Это было значимое событие. Игроки "Лос-Анджелеса" пытались запугать нас, но Лэнни дал им понять, что это не прокатит. Я считаю, это достойно уважения.

Я называл "Сэддлдоум" "Сэддл-моргом", из-за царившей там тишины. Это была одна из самых тихих арен в лиге. У нас была лучшая команда в мире, но на трибунах сидели сплошные белые воротнички. Я прыгал по скамейке запасных и махал руками, пытаясь как-то активизировать зрителей. Потом развернулся и завёл противоположную трибуну. Публика обезумела. В течение пяти минут было так громко, что я едва не оглох. Мы забросили ещё пару шайб, вынесли их 8:3 и отправились в Голливуд.

В Лос-Анджелесе к арене подъехал Сильвестр Сталлоне на лимузине и с лукавой ухмылкой заявил в телекамеру, что сегодня "Кингс" переломят ход серии. Рокки был моим кумиром. Одно из самых ярких воспоминаний из моего детства, это когда я в 13 лет насмотревшись "Рокки" стал бегать в темноте, поигрывать плечами и бить тьму вокруг себя. Я размахивал кулаками и напевал себе под нос мелодию из фильма.

Если сравнить мою биографию с биографией Рокки, то там очень много общего. Парень из ниоткуда пашет как лошадь, добивается результата, дерётся с Аполло Кридом, заслуживает победы, но проигрывает. Потом он пробует ещё раз и побеждает в "Рокки-2". В "Рокки-3" он теряет очень близкого человека - своего тренера. В моём случае - невинность. Но он всё равно находит в себе силы и продолжает идти вперёд.

После матча я встретился со Сталлоне и удивился, что мы с ним практически одного роста - я его себе представлял намного выше. Он разговаривал точно так же, как и в фильмах. То есть, низким голосом и размеренно, при этом его рот был немного перекошен на одну сторону. "Здорово, крепыш. А я ведь за тобой следил, - сказал он мне. - Клёво играешь". Я даже не знал, что и сказать. Я был на седьмом небе от счастья. Я протянул руку и пробурчал: "Спасибо, сэр".

Там был и Джон Кэнди. Сам дядя Бак! Стоит прямо передо мной! (Uncle Buck - культовый комедийный фильм 1989-го года, в котором Джон Кэнди сыграл главную роль, прим. АО). Это был Лос-Анджелес. Вот это город!

Мы снова открыли счёт в матче, на этот раз усилиями тройки Лэнни. Затем Оттс довёл счёт до 2:0, обдурив Хруди - он показал ему, что будет бросать низом, а сам выстрелил под перекладину. "Кингс" решили нанести удар по нашим лидерам. Бомгартнер уложил на лёд Маллена, и "Лос-Анджелес" сократил разницу на табло. Но Маллена и Гилмора было не остановить.

Киллеру здорово доставалось в этом плей-офф. Он так рвался в бой, что ему в лицо и шайбы чаще попадали, и клюшки, и локти. Беаркэт пытался залепить его порезы пластырями, но всё равно их отдирал. Многие бы на его месте сказали: "Я больше не могу. Наложите мне швы". Но Киллер был не такой. Он говорил: "Оставьте меня в покое, со мной всё нормально. Дайте в хоккей поиграть". Во время матча он разрешал Беаркэту лишь остановить ему кровотечение. Ух, ну и жёсткий же он тип был. Третий матч мы выиграли 5:2.

"Лос-Анджелес" был на грани вылета из плей-офф, и Гретцки забросил свою первую шайбу в четвёртом матче серии. Но Маллен сравнял счёт, сыграв на добивании. Затем я подобрал шайбу, заехал за ворота, выкатил её на пятачок, а Робертс продрался вперёд, забил и вывел нас вперёд. Однако Гретц потом грамотно сыграл на паузе у нас перед воротами и восстановил статус-кво.

"Ерунда, - подумал я. - Отыграемся". И мы действительно так и сделали. Слава богу, что потом Роб Рэмейдж проявил вратарские навыки и поймал шайбу крагой, когда та проскочила мимо Вёрни, который слишком далеко выкатился из ворот. Рэммер вообще был очень смелым игроком, он всё время внушал нам уверенность в своих силах и поднимал боевой дух команды. Чуть позже Ньюи сделал дубль, подарив нам победу в матче и всей серии. Мы выиграли четыре встречи подряд.

Гретц был настоящим спортсменом. Он похвалил Маллена и Гилмора, заметив при этом, что у нас была одна из самых дисциплинированных и методичных команд на его памяти. Я его просто обожал. Гретц был из той категории людей, которых ставят в пример своим детям. В этой серии он забросил свою 86-ю шайбу в плей-офф и обошёл Майка Босси в таблице лучших бомбардиров плей-офф в истории НХЛ. После игры ему задали вопрос на эту тему. Он сказал, что с радостью бы отдал все свои голы в обмен на ещё один Кубок Стэнли.

Две серии позади, две впереди. В Калгари болельщики и пресса давили на нас с невероятной силой. Они хотели, чтобы мы во что бы то ни стало выиграли Кубок Стэнли, потому что Эдмонтон уже несколько лет подряд надирал нам задницу - в том числе и в футболе. Нашему городу хотелось чем-то гордиться, а 7-матчевая серия с "Ванкувером" наглядно показала всем, что мы не так уж и опасны. Мы начинали сомневаться в своих силах, но бой Лэнни и "сухая" победа в серии над "Лос-Анджелесом" вернули всё на свои места.

В финальной серии Конференции Кэмпбелла мы сошлись с "Чикаго". Это была грубая команда. Вы спросите: "Почему?". А вы посмотрите, кто у них был главным тренером - Майк Кинен. Он никогда в жизни не играл в НХЛ, и, тем не менее, считает себя всезнайкой. Я даже не знаю, до какого уровня он дорос. Он выше дворовой лиги-то играл? Ну, а про его психологические приёмы вы и так слышали. Он всегда выбирал себе какого-нибудь парня из третьего-четвёртого звена и стирал его в порошок.

Один из его любимых приёмов заключался в том, что он подкарауливал свою жертву в душе и обзывал её п***расом. "Слышь, ты, п***р! Я видел, как ты на парней в душе засматриваешься, п****ла!". После нескольких недель такого обращения игрок не выдерживал и срывался на него. Тут-то Кинен ему и говорил: "Ты вообще кто такой, чтобы так со мной разговаривать? Я твой тренер, так что прояви-ка уважение".

Правда, я слышал, что он так опростоволосился с Дэйвом Мэнсоном, который играл у него в "Чикаго". Судя по всему, Мэнсона заколебали все эти оскорбления, и он пошёл к Кинену в офис, взял его за плечи и повесил на дверной крючок. Мне это очень понравилось. Забавно наблюдать за тем, как некоторые тренеры находят себе объект для издевательств и делают из него пример. Вот только рано или поздно все узнают об этих гадких поступках. И на такого тренера уже никто не обращает внимание.

У "Чикаго" были талантливые игроки. В центре там играли Дэни Савар, Трой Мюррей, Адам Крэйтон и Джереми Рёнек. Но у нас в составе были Ньюи, Отто, Киллер и я. На левом краю у них действовали Стив Лармер, Дирк Грэхем, Уэйн Пресли и Дуэйн Саттер. Против них мы выставили Колина Паттерсона, Пепа, Гэри Робертса и Брайана МакЛеллана. К тому же, справа у нас играли Малли и Хокан Лооб, которым помогали Лэнни и Тим Хантер.

В защите мы потеряли Гэри Сутера, которому сломали челюсть, но в строю по-прежнему были Брэд МакКриммон, Роб Рэмейдж, Эл МакКиннис, Джэми Макун, Рик Нэттрэсс, а также новичок Дэйна Мурзин. Впрочем, у них тоже игроки были как на подбор - Кейт Браун, Боб Мюррей, Стив Конройд, Боб МакГилл и Дэйв Мэнсон. У нас на воротах стоял Вёрни, а у них - Алэн Шеврие. Для него это был дебютный плей-офф.

В первом матче игроки "Чикаго" дружно накинулись на Ньюи, несколько раз избив его до крови. Но Ньюи был необычайно крепким парнем. Многие на его месте, получив такую долю тычков на пятаке, просто бы ушли оттуда. Его там буквально на куски рубили. Беаркэт обратился за помощью к физиотерапевту "Калгари Стампидерс" (команда по американскому футболу, прим. АО), и тот посоветовал ему специальную защиту для ребёр и хребета Ньюи.

Ньюи был бесподобен на пятаке. До того, как стать профессиональным хоккеистом, они с Робертсом играли в лакросс, так что он классно подправлял шайбу в ворота. У него было отличное катание, он здорово контролировал шайбу и мог предельно точно выстрелить по воротам без подготовки. Именно поэтому в свои первые два сезона в НХЛ он и забросил по 50 шайб.

Макун открыл счёт мощным броском, оставив Шеврие не удел. Потом Ньюи подловил "Чикаго" на смене, улетел вперёд, ахнул по воротам и забил. Наконец, Брайан МакЛеллан оказался в нужном месте в нужное время, отправил шайбу в пустые ворота, и мы выиграли 3:0.

"Блекхоукс" ответили на это тремя быстрыми голами в первой 20-минутке второго матча. Они довели дело до победы со счётом 4:2, и серия отправилась под своды шумного и недружелюбного "Чикаго Стэдиум".

Звено Гилмора сразу навязало "ястребам" свою игру в третьей встречи, и Малли открыл счёт. Я же занимался своим делом - отпускал в сторону соперников едкие комментарии, действовал им не нервы и заставлял нарушать на мне правила. Стив Конройд уложил меня на лёд, а Кейт Браун ткнул меня клюшкой под рёбра за воротами. Потом он двинул по спине Лообу, а Трой Мюррей огрел Маллена по рукам - всё это абритр оставил без внимания. Затем ещё и Ньюи перевернули вверх тормашками на синей линии, но он потом отквитался сполна в большинстве.

Незадолго до финальной сирены Маллен спокойно забросил ещё одну шайбу, и мы выиграли 5:2. Счёт в серии стал 2:1 в нашу пользу, и "ястребы" стали активно выражать своё недовольство. Вспыхнула драка между Пепом и Мэнсоном. Пока Савар и Оттс обменивались любезностями, Алэн Шеврие подлетел к последнему и прижал его к борту у скамейки запасных. Оттс вырвался из его объятий и схватил Савара, а Шеврие прыгнул ему на спину. Все трое упали и стали бороться на льду. К ним присоединились Хантер, МакКриммон, Грэхем, Лармер и Конройд - каша была ещё та.

Я даже, бл**ь, не сомневаюсь, что все эти драки - это часть тактического плана Кинена. Вот только эта ставка себя не оправдала. По уровню мастерства мы были выше их на голову. Ещё раз повторюсь, не часто встретишь команду, в составе которой было бы столько игроков, вошедших впоследствии в Зал Славы.

В четвёртой встрече Ньюи наложили шесть швов на язык благодаря Конройду, зацепившего его клюшкой, но мы полностью контролировали ход встречи. В первом периоде мы перебросали "Чикаго" 12:3. На финише этой 20-минутки Джереми Рёнек напал сзади на Колина Паттерсона, толкнул его на борт и получил за это пятиминутный штраф.

Затем Дэйв Мэнсон рубанул Оттса по ноге. Причём рубанул с такой силой, что Оттс упал, как подкошенный, и долго не мог подняться. При этом, я напомню, Оттс был предельно жёстким игроком. Просто так на льду он бы не стал валяться. Арбитр той встречи, Энди Ван Хеллемонд, оставил данный инцидент без внимания, чем ещё больше взбесил Оттса. Поэтому когда Оттс, наконец, встал на ноги, он тут же отправился к скамейке "Чикаго" и стал размахивать клюшкой, как самурай мечом, стараясь отомстить Мэнсону, за что его и удалили.

Минутой позже Роб Рэмэйдж саданул по рукам Стиву Лармеру, и мы остались втроём. Лармер отдал передачу в левый круг вбрасывания на Трента Йони, а тот отпасовал на Савара, расположившегося непосредственно перед воротами. Вёрни дотянулся до шайбы, но она всё равно залетела в сетку. Савар был в ударе. Для него этот гол стал 46-м в плей-офф за всю карьеру.

Чуть позже Гэри Робертс получил две минуты за подножку на Бобе Бассене, и мы снова остались в меньшинстве. Но МакКиннис отдал пас Гилмору, и тот отправил шайбу в ворота, переведя встречу в овертайм. Робертс оставил мне шайбу, я перевёл её вдоль по синей на Эла, тот продвинулся чуть вперёд, опустил голову вниз и как щёлкнул! Алэн Шеврие, наверное, подумал, что на него торпеда летит.

Шайба попала ему во внешнюю сторону левого щитка, пролетела под ловушкой, и мы повели в серии со счётом 3:1. Шеврие вообще спас тогда "Чикаго" от разгрома, но после матча он заявил, что всё это не имеет никакого значения, потому что одного сейва ему всё же не хватило до победы. Криспи от радости забрался на стеклянное заграждение и поцеловал первую красивую девушку, которую увидел в толпе. Он был так счастлив, что даже не понял, что это была жена Эла МакКиннеса, Норма.

На пятый матч я вышел на лёд пятым по счёту. Мы были уверены в том, что серия на этой встрече и подойдёт к концу. Я катился мимо скамейки "Чикаго", и Кинен стал материться в мой адрес. Я ему ответил: "Ну, чо ты мне сделаешь, а? Сумочкой своей дамской ударишь что ли?".

Он пробурчал: "Ах ты мразь мелкая, мы тебя закопаем к чертям собачьим!". Я посмотрел ему в глаза и сказал: "Ну так давай! Выходи на лёд, я жду. Давай раз-на-раз прям тут. Чо ты ссышься-то? Думаешь, ты крутой что ли? Ни фига подобного". Я терпеть не мог, когда тренеры команды соперника орали на игроков. К чему это? Я обычно просто смеялся им в лицо.

Лооб перехватил передачу, отпасовал Ньюи на пятак, и он забил. Майк Хадсон сравнял счёт в конце второго периода, подкараулив перед воротами отскок от клюшки Вёрни. Рик Нэттрэсс отдал пас на Брайана МакЛеллана, тот пропихнул шайбу между ног Шеврие, и этот гол стал победным. А потом Ньюи забросил для верности ещё одну шайбу, обведя всю команду. Мы вышли в финал Кубка Стэнли. Это было значимое достижение, но в раздевалке не было и намёка на веселье - мы все понимали, что впереди ещё много работы. Лэнни всем напомнил: "Отмечать ещё пока нечего".

В финальной серии сошлись две лучшие команды лиги - мы и "Монреаль, который финишировал вторым в сводной таблице. Первый матч состоялся в Калгари, потому что мы заняли первое место в "регулярке". К финалу мы подготовились будь здоров! Стефан Ришэ послал шайбу в угол ворот, реализовав большинство, но затем на лёд вышла моя тройка - мы вывели на бросок МакКиннеса, и тот сравнял счёт. Патрик Руа был блестящим голкипером, может быть, даже лучшим в истории, но в этой серии МакКиннес быстро его раскусил - у Руа постоянно замирало сердце от бросков Эла.

У меня по краям играли два самых больших игрока в "Калгари" - Тимми Хантер и Брайан МакЛеллан. Мало того, что они были самыми габаритными, так они были ещё и невероятно ....  сильными. Я до сих пор помню, как впервые увидел МакЛеллана без майки - у него были такие накаченные руки, что его бицепсы были похожи на канталупы (так называемые, "мускулистые дыни", прим. АО). Я тогда подумал: "Куда я вообще попал? Меня же тут убьют". Криспи называл этот дуэт "снегоуборочной машиной", потому что они расчищали для меня пространство на льду.

Вскоре мы вырвались три-в-одного (я катился по левую сторону от Эла) и забросили ещё одну шайбу. Затем в атаку подключился Ларри Робинсон, прострелил на пятак, угодил в конёк Джеми Макуну и восстановил равенство на табло. А потом случилось чудо.

Совершенно неожиданно Джеми Макун выдал фантастический пас с подкидкой. Я устремился вперёд по левому краю, и как только шайба попала мне на крюк, сразу же бросил и застал Патрика Руа врасплох. Она прошла у него прямо между ног. Я никогда не забуду этого чувства. Это было всё равно что наблюдать за тем, как перед вами девушка раздевается в первый раз. Невероятно. Хантер стиснул в объятьях меня, а Макун его. Прошло всего несколько минут с начала второго периода, но мы уже предчувствовали победу.

После этого мы ушли в оборону, всеми силами защищая добытое преимущество. После матча я был в экстазе: "Я забил победный гол в матче финальной серии Кубка Стэнли. Вот это да!". Интересно, сколько пацанов потом повторили этот гол на улицах Расселла?

В детстве мне нравился "Монреаль". Моими кумирами были Ги Лафлёр, Ги Лапуант и Иван Курнуае. "Hockey Night In Canada" (самое популярное хоккейное шоу в Канаде, в рамках которого транслируются матчи НХЛ, прим. АО) зачастую переключали на матчи "Монреаля" из-за безобразной игры "Торонто". Мой дедушка был ярым поклонником "Кэнэдиенс". У меня вся семья за них болела. Более того, когда мы в 1989 году мы выиграли Кубок Стэнли, мой двоюродный брат Дэйв в бешенстве сорвал телефон со стены.

После первой игры наша команда была спокойна и собрана. Когда твоя команда побеждает из-за того, что голы забивают парни из четвёртого звена, типа меня, жизнь кажется абсолютным раем.

В плей-офф очень важно выиграть два домашних матча, прежде чем отправиться на выезд. Тогда даже если ты завалишь там оба матча, счёт в серии всё равно будет ничейным. К сожалению, мы проср**и эту возможность.

Второй матч получился равным. На льду были две классные команды. На протяжении всей серии всё сводилось к отдельным эпизодам, которые и решали судьбу встреч. Я вот свой шанс не сумел реализовать. В первом периоде мы получили право на розыгрыш большинства. Я выскочил на пятак, получил пас и увидел неприкрытое место над плечом Руа, но попал в штангу. Чуть позже Ларри Робинсон воспользовался тем, что Вёрни закрыли обзор, бросил и забил - "Кэнэдиенс" повели 1:0.

Крис Челиос вывел на бросок Майка Кина, Вёрни вышел из ворот и парировал его бросок, но шайба отскочила к Смиту, и тот не промахнулся по пустым воротам - 2:0. Мы понеслись в атаку, но Челиос каким-то чудом спас свои ворота, отбив шайбу коньком. Некоторое время спустя Ньюи всё-таки забил. Затем Отто поборолся на пятаке и сравнял счёт. Но "Монреаль" вернул себе преимущество в счёте благодаря пасу в исполнении Брайана Скрудланда и щелчку Челиоса. Они довели матч до победы, и счёт в серии стал равным.

На льду мы с Челиосом были соперниками, но после матчей в "регулярке" всегда спокойно пили пиво. Он заставлял играть лучше меня, а я - его. Если вы хотите стать спортсменом мирового уровня, то надо всегда играть против сильных соперников. И каждый раз утирать им нос. Матчи, где мне приходилось играть против крайне неуступчивых соперников, как, например, в этой серии с "Монреалем", и вывели меня на новый уровень как игрока. Если ты играешь против Васи Пупкина, то что это тебе даст? И так понятно, что ты его обыграешь.

Ночью после второго матча я опять не мог уснуть, раз за разом прокручивая в голове все неудачные моменты - бросок с "неудобки", когда я не смог поднять шайбу, броски мимо ворот и самый первый, который пришёлся в штангу. Всё это не давало мне покоя. Я тогда думал: "Блин, а ведь отлети шайба тогда в ворота, и всё бы пошло по-другому".

Третий матч проходил на "Форуме", который был забит до отказа 17 909 болельщиками. И ни одного "белого воротничка"  на трибунах. "Монреаль" открыл счёт, после чего мы получили численный перевес в два игрока. Я выехал на пятак и классно бросил, но Руа всё прочитал и поймал шайбу. Я в жизни не видел, чтобы вратарь так играл. В итоге Малли всё-таки запихнул шайбу в сетку после паса МакКриммона, и счёт стал равным.

Вскоре "Монреаль" забил ещё раз, но в том эпизоде были сдвинуты ворота, и арбитр, Керри Фрейзер, не засчитал гол. Зрители готовы были его убить после этого. Мы получили право на очередной розыгрыш лишнего, я получил шайбу, сделал финт, выкатился на синюю линюю и отдал пас на МакКиннеса. Он отпасовал на Маллена, который стоял у ворот, и тот снова забил. "Калгари" - "Монреаль" 2:1. Однако практически тут же Бобби Смит сравнял счёт.

Гилмор вернул нам преимущество благодаря индивидуальным действиям. Он продрался к воротам через двух защитников и вколотил шайбу в сетку. Мы отбивались, как могли, но когда до финальной сирены оставалась 41 секунда, Матс Нэзлунд бросил издалека наудачу и попал.

Таким образом, встреча перешла в овертайм. На протяжении 35 минут на площадке шёл красивейший хоккей, а потом... Керри Фрейзер принял идиотское решение. Мне он никогда не нравился. Мне всегда казалось, что он мне завидует. Пусть даже он и был чуть повыше меня, но он всё равно был невысокого роста, а в НХЛ он лишь судил, а не играл. На матчи с его судейством мне можно было даже не выходить. Он удалял меня за всё подряд. Я ему как-то сказал, что такого барана, как он, ни один пастух ещё не видел.

Ветераны старались не обращать на него внимания, а я не мог держать себя в руках и постоянно заводился. Мне это всегда шло только во вред, но я ничего не мог поделать. Вот вы подумайте, кто такой судья. Это же власть имущуй человек, верно? А у меня в жизни с такими людьми были одни проблемы.

Поэтому на Фрейзера я смотрел, как на своего отца, на Грэхема Джеймса и на директора школы, которых я всегда недолюбливал. Каждый раз, когда он удалял меня в очередной раз ни за что, я подкатывался к нему и бросал ему что-нибудь вроде: "Ты в следующий раз меня хотя бы поцелуй, прежде чем в жопу драть". После этого он закидывал голову назад, почёсывал подбородок и говорил: "И ещё 10 минут дисциплинарного штрафа". Так что количество штрафных минут у меня было таким огромным вовсе не из-за того, что я часто нарушал правила.

Как бы то ни было, мне кажется, Фрейзеру хотелось как-то реабилитироваться за тот незасчитанный гол "Монреаля", поэтому он удалил Марка Хантера за подножку. Тогда никто и представить себе не мог, что в овертайме могут кого-то удалить, тем более за весьма сомнительную подножку. Да ещё и на 35-й минуте. То же самое Фрейзер проделал с "Калгари" и в 2004-м году в четвёртой встрече финальной серии с "Тампой", подарив "Лайтнинг" большинство 5-на-3. Тем самым, он фактически вручил Кубок Стэнли им в руки.

Говорят, что это удаление серьёзно ударило по его репутации, из-за чего его и не допустили к шестому матчу. Но я не думаю, что Фрейзера вызвали на ковёр в 1989-м. Президентом НХЛ тогда был Джон Циглер, который, по-моему, ничего не делал и только получал зарплату. Другой значимый человек в этой структуре был Алан Иглсон, но он-то куда соваться будет? Он что, скажет Фрейзеру, что тот допустил ошибку? Тем более, ему и некогда было - он в это время воровал тысячи долларов из пенсионного фонда игроков. "Монреаль" воспользовался подвернувшейся удачей и выиграл 4:3.

Следующий матч нам нужно было выигрывать во что бы то ни стало. И Криспи придумал совершенно неожиданный план, который помог нам придушить "Кэнэдиенс". У нас была лучшая бригада большинства в лиге, а потому он дал мне задание заработать на себе как можно больше удалений. "Ты маленький и юркий. Так что шевели ножками. Пусть они зае**тся тебя ловить".

Сначала Петр Свобода дал мне клюшкой по лицу, и мы реализовали большинство. Чуть позже Свобода в интервью "Калгари Херальд" сказал: "Я ненавижу играть против маленьких соперников. Если игрок небольшого роста, крепко стоит на ногах и с хорошей скоростью, его очень трудно поймать. Стоит мне только докоснуться [Флёри], как он тут же падает, это бред какой-то. Судьям следует к нему присмотреться. Понимаю, что такими вещами лучше не забивать голову, но по-другому не получается - мы зарабатываем слишком много удалений и убиваем много сил, играя в меньшинстве". Слушай, я же на лёд не просто так покататься выходил, правильно? Если ты меня цепляешь, и это тянет на удаление, я рухну без раздумий.

Затем Ларри Робинсон ударил мне в спину. Я упал, а чуть позже Робинсон был вне себя от ярости, потому что Джон Маллен забросил ещё одну шайбу. "Херальду" он сказал следующее: "Нет, я понимаю, если бы я подъехал к нему сзади и двинул бы по спине, но ведь такого не было. Я подкатился к нему сзади и едва его дотронулся. Тут разговор идёт далеко не о единичном "нырке". Нам, видимо, их вообще теперь трогать нельзя. Я не понимаю, что происходит".

Я уже откровенно действовал на нервы "Кэнэдиенс". Следующим был Ги Карбонно - его удалили за задержку. Матч вообще изобиловал захватами и задержками. Будто сквозь джунгли пробираешься. НХЛ потом внесла несколько изменений в правила, и хоккей стал почище, но и без того игроки "Монреаля" постоянно оказывались на скамейке штрафников, стоило мне только на скорости полезть на их ворота. И им это очень не нравилось.

В той же статье "Херальда" Карбонно заявил: "Я к нему слегка притронулся клюшкой, и он тут же "нырнул". Вот в такой мы хоккей играем. Флёри тут не в чем обвинить, потому что это идёт на пользу его команде. Но судьям стоит познакомиться с ним поближе. У него дебютный сезон, и я уверен, что в будущем за ним будут присматривать гораздо строже. Такая же ситуация была у Клода Лемье. Раньше он часто зарабатывал на себе удаления, но сейчас судьи за ним следят уже более внимательно и свистят уже не так часто".

Я делал всё для победы. Мы выиграли 4:2. Криспи же балдел от того, в каком бешенстве пребывал "Монреаль". "Тео быстрый и юркий. Им приходится что-то предпринимать, чтобы остановить его, вот они и хватают удаления. Но со скоростью трудно бороться как-то иначе. Приходится останавливать его любой ценой", - сказал он прессе.

Четвёртый матч был на тот момент для меня самым важным в карьере. К тому, же самым жестоким. Дон Черри вещал на "Hockey Night In Canada" о том, что я очень маленький, и меня прихлопнут в этой серии. Это не понравилось моему папе. Поэтому когда он давал интервью Крису Катберту и уведел за стеклом Черри, он подозвал его и сказал: "Между прочим, мой сын всю жизнь дрался с парнями, которые были ростом по 180см. Я своими глазами видел, как он не одного здоровяка уложил, так что я был бы вам очень признателен, если бы вы перестали называть его маленьким". Черри на это ответил: "Скажу вам честно, я бы ни за что не поверил, что он когда-либо пробьётся в НХЛ и будет играть так, как он сейчас играет". Я считаю, что это круто, что мой отец вот так вот за меня заступился.

23-го мая вся моя семья приехала из Манитобы в Калгари на пятый матч серии. В моей маленькой двухкомнатной квартире спали человек 20 - на ковре в гостиной, на диванах и стульях и даже на кухонном полу. Я отчаянно пытался достать им билеты. Я пошёл к нашей продавщице билетов - миссис Энн Мари Маларчак.

Она была замужем за братом Клинта Маларчака (известный в прошлом голкипер "Квебека", "Вашингтона" и "Баффало", прим. АО), Гартом, который тоже был вратарём. Энн Мари всегда меня выручала. Она так же мила со мной, как все матери в Расселле. Некоторые билеты были на места под самой крышей, но какая разница? Это же финал Кубка Стэнли.

"Монреаль" по-прежнему не мог найти свою игру. Уже на 29-й секунде здоровяк Джоэль Отто вырвался один-на-один. Он бросил, Руа сел в неполную "бабочку", отбил шайбу левым щитком, но та отскочила обратно к Отто, ударилась чуть выше его краги и - бух! - прямо в ворота. Отто не был великим технарём, но работал по полной программе и здорово отрабатывал в обороне. Мы повели 1:0.

Дальше игра пошла, как на качелях, туда-сюда. Вёрни сделал пару потрясающих сейвов. Это было что-то. Рост Вёрни был 175см, а вес - 80кг. Несмотря на свои габариты, в воротах он был, как стена. В тренировочном лагере Вёрни всегда был ....лучшим по физподготовке. Он всегда был в блестящей форме, и это было его козырем.

Мы реализовали большинство и довели счёт до 2:0, но вскоре Бобби Смит вновь сократил наше преимущество до одной шайбы. МакКиннес вернул нам былую разницу щелчком от синей линии. Через пару смен я вышел против звена Смита. Он выскочил из-за ворот, первым успел к шайбе, обогнав меня, отпасовал на моего старого друга Майка Кина, который в очередной раз свёл разницу в счёте к одной шайбе. Слава богу, это ни на что не повлияло, и я отправился домой, находясь в шаге от Кубка Стэнли.

Шестой матч проходил в Монреале, и от кубка нас отделяла одна победа. Ощущение было просто нереальным. Перед игрой я сходил с ума. Я разговаривал сам с собой: "Ты можешь в это поверить? Неужели это всё происходит наяву?". Я пришёл на "Форум" рано, потому не мог заснуть днём.

Я взял все свои четыре клюшки и в кромешной темноте стал подниматься наверх по трибунам. Оставив позади красные и белые сиденья, я добрался до самого верхнего яруса - синего. Я сидел на самом верху среди баннеров "Монреаля", обматывал клюшки, попивал чёрный кофе со сливками и косился на площадку. Мне казалось, что по льду рассекают призраки "Форума". Я представлял себе вратарей прошлого, у которых щитки на ногах были широтой сантиметров в 30, неуклюжими "ловушками" и смешными масками. Я думал о бывших игроках "Монреаля" - Жане Беливо, Морисе Ришаре по прозвищу "Ракета", Ги Лафлёре... Если бы мне удалось зафиксировать это чувство, я бы никогда больше не притронулся ни к выпивке, ни к наркотикам. Сидеть на этой арене было подобно волшебству. "Вот это да, - думал я. - А ведь я многого добился". Мне никогда не забыть этот день на "Форуме".

У меня за плечами уже была важная победа на МЧМ, поэтому я знал, как надо готовиться к подобному матчу. "Не нервничай, готовься спокойно. Не забивай себе голову ничем и просто играй". Я должен был целиком и полностью положиться на свои инстинкты. Выйдя на лёд, я чуть не обосрался от волнения. "Блин, да где же сидят мои родители? Вот они, наверное, сейчас с ума сходят", - думал тогда я. Флёри - французская фамилия, а потому мы весьма эмоциональные и в какой-то степени сумасшедшие люди. У меня внутри томительное ожидание смешалось с волнением - "Бл**ь, давайте уже выиграем поскорее и разойдёмся по домам, а?".

Колин Паттерсон открыл счёт, и мы вышли вперёд. Он ворвался в зону "Монреаля" на форчекинге и обокрал соперника. Пока игроки "Кэнэдиенс" пытались сообразить что к чему, шайба уже затрепыхалась в сетке - 1:0. Вскоре Клод Лемье сравнял счёт отменным щелчком. А потом произошёл исторический момент - Лэнни Макдональд выскочил со скамейки штрафников, получил пас от Джеми Макуна и забил гол. Словно 10-летний пацан, Лэнни вскинул вверх руки, открыл рот и выпучил глаза. Этот эпизод из года в год крутят по "Hockey Night In Canada".

Рад ли я был за Лэнни? А как тут могло быть иначе? Когда мне было девять лет, он уже играл за "Колорадо Роккис", которых тогда тренировал Дон Черри. Я раздобил билет на один их матч и взял у него автограф. Как вы думаете, кто был моим соседом по шкафчику в раздевалке, когда я приехал в свой первый тренировочный лагерь в "Калгари"? Он, собственной персоной. Всё было, словно во сне. И вот теперь я играл с ним за одну команду, и он на моих глазах забросил самую важную шайбу в своей карьере. Я запрыгал по скамейке, как сумасшедший - "ДААААА!!!!". Криспи пытался забраться на заградительное стекло. Вся команда слетела с катушек. Вот это да! В своём последнем матче в карьере Лэнни получил пас-конфетку и забил в "девятку" Патрику Руа, будто это х**ня какая-то!

Вёрни продолжал тащить всё. В одном эпизоде он заехал за ворота, и в него на полном ходу въехал соперник - "Кэнэдиенс" были явно недовольны ходом игры. В итоге он заработал на себе удаление, а Киллер реализовал большинство, и счёт стал 3:1. "Монреаль" сократил наше преимущество до одной шайбы, в чём огромная заслуга Клода Лемье, вновь атакововашего Вёрни. Он поставил ногу прямо за коньком Вёрни и подсёк его, но гол всё равно засчитали. Криспи крыл судью последними словами, но тот не изменил своего решения.

До конца основного времени оставалось пять минут, и я знал, что меня уже больше не выпустят на лёд, поэтому я просто сидел и смотрел на часы. Как же долго тянулось время! Послежу немного за игрой, подниму голову на табло - "Да вы что, шутите что ли? Только 10 секунд прошло? Не может быть!". Гилмор провёл блестящий матч и поразил в его концовке пустые ворота. И вот, наконец, - 10, 9, 8, 7, 6, 5, 4... Шлемы, краги и клюшки взмыли в воздух, все высыпали на лёд и бросились в гигантскую кучу-малу. Криспи приподнял меня и стал крутиться вокруг собственной оси. А потом я поднял над головой Кубок Стэнли на льду "Форума". Я не мог в это поверить!

В раздевалку я пришёл одним из первых, и там нас ждало шампанское. Я схватил одну бутылку, потряс её и угодил пробкой прямо в лоб Рику Уэмзли. Он был нашим запасным вратарём и отличным парнем. Он был одним из главных балагуров в команде. Он был лет на 10 меня старше, и я его очень уважал, поэтому сразу извинился: "Ой, блин! Старик, прости ради бога!". Он выхватил у меня из рук бутылку и сказал: "Пацан, всё нормально". После этого он с жадностью присосался к бутылке, улыбаясь своей бесподобной улыбкой от уха до уха, а на лбу у него в это время росла большущая шишка.

Я напился в умат и веселился от души, но вскоре нам нужно было лететь назад в Калгари. Я не снимал форму до тех пор, пока Беаркэт не рявкнул: "Так, а ну-ка все живо сели в автобус!". Я быстро принял душ, переоделся, и мы продолжили пить и гулять в самолёте. В Калгари мы приземлились около четырёх утра. Я был в говно. Я был не просто пьян, но ещё и безумно уставшим. Этот вечер казался мне бесконечным.

Уже тогда существовала традиция, которая сохранилась и по сей день - каждый игрок получает Кубок Стэнли в своё распоряжение ровно на сутки. Обычно все отправляются с ним в свой родной город и устраивают вечеринку для своей семьи, друзей, бывших тренеров и вообще всех жителей города, которые помогли им добраться до НХЛ. Иногда подобные вечеринки получаются особенно буйными. Кубок Стэнли искупали уже далеко не в одном бассейне, да и года не проходит, чтобы кто-нибудь не забыл его в такси.

Я был последним в очереди на кубок, потому что был самым молодым в команде. Помню, когда я забирал его с арены в ноябре 1989-го года, у меня в голове проскочила мысль: "А ведь я так и в Мексику его могу утащить - кто узнает?". Тогда к Кубку Стэнли не были представлены хранители. Это сейчас за ним постоянно ходит представитель Зала Хоккейной Славы. Он как секретный агент, охраняющий президента США, разве что ходит в белых перчатках и таскает Кубок Стэнли.

Ко мне в гости пришли друзья, и мы все фотографировались с кубком. Перед сном я сказал Шэннон: "Сегодня я сплю с Кубком. И никаких возражений". Я лёг с ним в кровать, закинул ногу через него, обнял за "шею", словно большую подушку, и заснул. Я проснулся следующим утром, пробежал пальцами по выгравированным именам на кубке, нашёл своё и подумал: "Круто".

Глава 10. Гол в ворота "Эдмонтона"

 В своём дебютном сезоне в НХЛ (1989-90) я набрал 31+35=66 очков. Одним словом, начал неплохо. Помню, в одном матче против "Чикаго" в ноябре я забросил две шайбы и сделал голевую передачу. Их вратарь, Алэн Шеврие, всё ещё злился на меня за минувший плей-офф, а потому стоило мне к нему подъехать, он отпускал в мой адрес какой-нибудь едкий комментарий. Я отвечал ему взаимностью.

В конце второго периода он хотел поставить мне подножку клюшкой, и я упал прямо на него. Он озверел и стал лупить меня "блином". Матч превратился в настоящую войну между нами. Я почти забил ему после классной передачи Ньюи, бросив в открытый левый угол, но Шеврие сел на шпагат и поймал шайбу ловушкой. За семь минут до конца третьего периода "Блекхоукс" вели со счётом 4:3, и я выскочил один-в-ноль....   Я отправил шайбу в сетку и крикнул ему: "Ну что, получил, недомерок?!". Месть удалась на славу.

В том сезоне наша команда провела несколько просто потрясающих матчей. 23-го февраля мы разнесли в пух и прах "Торонто" со счётом 12:2, а в конце сезона выдали серию из шести встреч без поражений, заняли первое место в Дивизионе Смайта, опередив при этом "Эдмонтон" на девять очков, и финишировали вторыми в сводной таблице НХЛ. Всё говорило о том, что нам по силам снова выиграть Кубок Стэнли.

Но в плей-офф ситуация заметно ухудшилась. Мы вылетели в первом раунде, во многом из-за того, что в шестом матче нам несправедливо не засчитали гол. Если бы эту шайбу засчитали, то мы бы не проиграли в овертайме, а там кто знает? Но мы рано вылетели из плей-офф, а в мае уволили Терри Криспа.

Сейчас у Криспи обалденная работа - он комментирует матчи "Нэшвилла". Но тогда у него были проблемы с владельцами "Калгари". Они просили его не выражаться на скамейке запасных, потому что многим болельщикам это не нравилось. Лично мне он нравился. Криспи всегда находил время для своих игроков.

Не хочу оправдываться, но всё-таки в том сезоне я получил травму прямо перед Днём Святого Валентина - растяжение второй степени внутренней боковой связки. Я не успел увернуться от какого-то бугая из "Квебека", и он влетел в меня, как поезд. Сцена была достаточно жуткой. Когда я рухнул на лёд, в голове у меня пронеслось: "Ну, ни фига себе, попал, называется, в НХЛ. И теперь вот так вот до конца моей карьеры будет?". Понятное дело, что я доиграл матч до конца. Я играл в сильнейшей команде мира и просто так сдавать не собирался. В конце третьего периода колено у меня уже прилично побаливало. Я не мог на него опереться, и оно гнулось у меня в обе стороны, но я знал, как заставить себя забыть о боли. Я научился не обращать на неё внимания.

В конце сезона 1990-91 я получил ещё одну достаточно серьёзную травму. Мы играли в Лос-Анджелесе, и я налетел на Тони Гранато. Мы оба были ещё теми сорванцами. Я вообще недолюбливал Гранато, а потому полетел вперёд с намерением нанести ему травму, а в итоге ушибся сам. Мы потом несколько раз общались с ним за пределами площадки, и я могу сказать, что он классный парень, но тогда я ему завидовал.

Он учился в колледже. Его включили в символическую сборную новичков НХЛ, а мою кандидатуру даже не рассматривали, потому что я попал в основу в середине сезоне и, следовательно, очков у меня было не так уж и много. Он постоянно действовал мне на нервы, как правило, отпуская шутки по поводу моего роста. Это меня особенно раздражало, потому что сам он был ненамного выше меня. Он мне скажет: "Карлик ты е**чий", - а я ему отвечу: "Тебя отсюда в мешке для покойников вынесут, м**ила". Стандартный, в общем, обмен любезностями. Надо было мне ему тогда хорошенько п***ы дать на глазах у всех, чтобы не зазнавался.

Как я уже и говорил, на дворе был конец сезона, и мы летели с крупным счётом "Лос-Анджелесу". Тони пошёл в атаку, а я встал у него на пути. Он хотел меня объехать, а решил поймать его на колено и тут - бам! Колено в колено. Я упал, как подкошенный.

Худшего времени для меня и быть не могло - ещё три гола, и я бы добрался до отметки в 50 шайб за сезон. К счастью, после этого матча у нас было четыре полноценных выходных. Я вернулся в Калгари и прошёл физиотерапию. Следующую встречу мы проводили против "Ванкувера". Мне было очень больно, и колено шаталось во все стороны, но... Блин! Ну, три шайбы же всего оставалось забросить!

Я принял участие в утренней тренировке, а потом пошёл к доктору. Я сидел на столе, а он тщательно изучал моё колено. Кость у меня реально, можно сказать, болталось. Больно было п**дец как. А я делал вид, будто всё нормально. "Я себя чувствую абсолютно нормально". Я должен был играть. Я должен был забросить 50 шайб. Врач сказал мне сесть на корточки и походить так по его офису. При каждом шаге у меня было чувство, словно мне ногу ножом режут. Он следил за выражением моего лица, поэтому я не выдавал никаких эмоций. Я пожал плечами, запрыгнул обратно на стол и сказал: "Всё в порядке, док".

Он смотрел на меня где-то минуту и никак не мог понять, почему я не чувствую того, что у меня в колене порваны связки. А я смотрел на него и улыбался, как ни в чём не бывало.

"Хорошо, - сказал он. - Вроде, всё в порядке. Посмотрим, как у тебя пойдут дела на раскатке. Беаркэт замотает тебе колено". На раскатке они с Беаркэтом стояли у бортика и не спускали с меня глаз. Заходя на вираж, я споткнулся, и колено у меня окончательно разъехалось. У меня одна кость ударилась об другую, как в мячик в настольном теннисе.  Я упал. Беаркэт открыл калитку и тут же прибежал ко мне - "Что случилось?". Я поднялся на ноги и сказал: "Да ничего страшного, просто споткнулся".

Об этом инциденте сообщили Райзеру, который тогда был генеральным менеджером "Калгари", и он вызвал меня к себе в офис. Врач сказал ему, что от такой травмы я буду восстанавливаться полтора месяца. Поскольку я был лучшим снайпером нашей команды, Райзер решил дать мне передохнуть, чтобы я был полностью готов к первому раунду плей-офф. "Тео, - сказал он. - Забудь ты про эти 50 шайб. Главное, чтобы ты не 50 шайб забросил, а чтобы ты к плей-офф был готов".

Я пожал плечами и ответил: "Но у меня действительно не болит колено". Райзер не поверил мне: "Ты должен думать, прежде всего, о команде. Нельзя играть с травмой". Я посмотрел ему в глаза: "Даг, у меня ничего не болит. Я в полном порядке". В тот же день я сделал хет-трик и добился своей цели. Господь был милостлив ко мне.

В первом раунде мы попали на "Эдмонтон", но к тому моменту у меня же не колено было, а гамбургер. Слава богу, оно выглядело более-менее нормально, а когда я его замотал, оно ещё и держалось на месте. Я лечил колено ультразвуком, прикладывал к нему лёд, применял электростимуляцию, но стоило во время матча кому-нибудь задеть по нему, как у меня из глаз сыпались искры от боли.

Серия выдалась на загляденье. В регулярном чемпионате "Эдмонтон" отстал от нас на 20 очков, в плей-офф это была уже совсем другая команда. По задорности каждый матч был похож на дворовый хоккей. А для такого игрока, как я, лучше этой серии ничего и придумать было нельзя - это была война. Лицом к лицу сошлись настоящие мужики, и трусам там было не место.

Вы же ведь наверняка видели не раз, что стоит игрокам чуть притронуться друг к другу клюшками, как их тут же удаляют за удар по рукам? Так вот, мы друг другу мочили друг друга по рукам со всей силы. Это был сущий ад. Но удовольствия от этого было выше крыши.

Стоило мне выйти на лёд, как Саттер тут же выпускал пару защитников Джефф Букебум-Стив Смит. Букебум был двоюродным братом Ньюи. Ростом он был 195см, а весил 105кг, в то время как габариты Смита составляли 191см и 98кг. В каждой смене в каждом матче мне противостояли эти два гиганта, чья задача сводилась к тому, чтобы просто выжать из меня все соки. Они были готовы на всё - толчки сзади, удары клюшкой по рукам и локтями по лицу... В общем, делали всё что могли.

У меня было такое ощущение, что я участвую в сцене из фильма "Храброе Сердце" - в битве за Фалкирк. И я балдел от этого. Такие препятствия были мне только в радость. Именно о таких вызовах и мечтает топовый спортсмен. В моей жизни ничто, кроме рождения моих детей, не приносило мне такого кайфа, как игра в подобных матчах. В повседневной жизни ничего подобного и близко нет.

Мы поровну разделили победы в первых двух матчах в Калгари, и оба раза счёт был 3:1. Затем "Эдмонтон" выиграл два матча у себя дома, выйдя вперёд в серии с аналогичной разницей. В "регулярке" я забросил 50 шайб, а в плей-офф на тот момент ещё ни одной. Ещё раз повторюсь, я не пытаюсь найти какие-то оправдания, но колено у меня болело невыносимо. Нам удалось добыть победу в пятой встрече, и мы вновь отправились в Эдмонтон.

Матч был абсолютно равным, игра шла, как на качелях, и в итоге дело дошло до овертайма. Марк Мессье кружился с шайбой и хотел сделать поперечную передачу. Я предвидел такое развитие событий, перехватил пас, пролез между Букебумом и Смитом, и пустился с ними наперегонки к воротам. Впрочем, выиграть эту гонку не составляло никакого труда - мои оппоненты были большими и медленными.

Я выскочил один-на-один с их вратарём, Грантом Фьюром. Я пытался укротить шайбу, но она неожиданно встала на ребро. Я увидел небольшую щель между ног Фьюра - шайба могла проскочить через неё исключительно на ребре. Я поднял ногу вверх, бросил и... попал. Мне понадобилась какая-то доля секунды, чтобы забросить самый важный гол в своей жизни, да ещё и на одной ноге.

Мне будто ракету к спине привязали - я поднял вверх клюшку, пролетел за воротами, а потом устремился по левому борту к своей команде. Я докатился до центральной зоны, упал на колени и стал размахивать руками во все стороны. Не прекращая размахивать ими, я доехал до бортика. Я увидел, что на меня на полном ходу несётся Ньюи, а улыбка на его лице была размером с дырку на жопе. Я перевернулся на спину, ударил ногами в борт, и сверху меня собралась куча-мала.

Ради тех пяти секунд стоило жить. Ни один алкогольный напиток и ни один наркотик на свете (а я пробовал всё, начиная от травы и заканчивая кокаином) не приносил мне столько радости. Включите как-нибудь телеканал НХЛ - там этот гол раз по 50 за день крутят. После этого Дон Черри и Рон Маклейн пригласили меня на "Hockey Night In Canada". Я выступил чуть лучше, чем в Пиестани, но всё равно глотал слова от перевозбуждения.

Благодаря этой победе развязка серии перенеслась на 17-е апреля 1991-го года в Калгари. Перед нами открылась уникальная возможность пройти дальше, отыгравшись с 1:3. Уже в самом начале встречи Глен Андерсон пошёл в атаку по левому флангу недалеко от борта. Я улучил момент и решил применить силовой приём, но прямо перед тем, как мы должны были столкнуться, он пригнулся, и я перелетел через него, ударившись правым плечом в борт.

Я даже не знаю, что было слышно более отчётливо - треск борта или треск моего плеча, вылетевшего из "кармана". Я поднялся на ноги и попытался вправить его, подозвав Беаркэта на помощь. Он нагнулся и поднял меня на свою спину, что вправить мне плечо силой тяжести. Это сработало, и я вернулся в игру. Часть мышц у себя в плече я растянул, а часть просто порвал, и мне хотелось выть от боли. Понимая, что стоит на кону, я позволил врачу дать мне обезболивающее. Перед матчем он спросил меня, не хочу ли я вколоть себе заморозку в колено, и я согласился. И вот теперь, когда у меня плечо горело адской болью, я его уже просто умолял сделать с ним тоже самое. Заморозку мне вкололи прямо в раздевалке. Я понятия не имею, что он мне вкалывал. Знаю только, что после этих уколов я мог шевелить рукой, а в колене уже не было ощущения, что туда кто-то насыпал битого стекла.

А что вы хотели, тогда был такой хоккей. Так мы играли в былые годы, и я этим чертовски горд. Эту эпоху в хоккее я чту гораздо больше всех остальных. Тогда игроки были настоящими мужиками. Парни, которые играли от начала 80-х до прихода потолка зарплат, были особенными. Таких игроков больше уже никогда не будет.

Я говорю о таких игроках как Уэйн Гретцки, Марио Лемье, Марк Мессье, Стив Айзерман, Рон Фрэнсис и многих других уникальных парнях. Или те же Джо Сакик, Петер Форсберг, Пол Кария и Крис Пронгер. Все они играли в одном и том же ключе - они играли в атакующий хоккей и с голодными глазами. Теперь же в каждой команде есть три лидера, а все остальные - шалупень. Они все выглядят одинаково и играют так же. Вот до чего докатился хоккей.

После первого периода мы вели 3:0, а на моём счету был гол и результативная передача. "Ойлерс" отыгрались к концу второй 20-минутки, а в начале заключительной трети и вовсе вышли вперёд благодаря голу Анатолия Семёнова. Но за две минуты до финальной сирены Ронни Стёрн забил гол и сравнял счёт - 4:4. Встреча перешла в овертайм, на исходе седьмой минуты Эса Тикканен бросил по воротам, и шайба рикошетом от Фрэнки Мусила залетела в сетку - повезло.

Таким образом, мы свалились с самого верха до самого низа. Моя душевная боль не шла ни в какое сравнение с физической. Едва войдя в раздевалку, я завыл нечеловеческим голосом. Я поверить не мог, что сезон закончен. Как и всегда, меня немного успокоил Эл МакНил - потрясающий парень, работавший тогда в "Калгари". Он всегда находил нужные слова. Я тогда часто думал, каково бы это было, если бы мой отец был похож на него. Жить мне было бы куда проще, это точно.

Сейчас я вспоминаю об этом и думаю: "Бл*, ну и дурдом!". Все мои мысли тогда были о хоккее, о победах, о команде, и больше всего в мире я боялся подвести своих партнёров. Я очень переживал из-за этого поражения "Эдмонтону" в первом раунде.

Я ушёл в запой на несколько дней. Я начинал бухать в баре, а когда он закрывался, продолжал у друга дома. Там я пил всё - пиво, виски, всё что горит, как говорится. Потом опять шёл в бар. Продержаться так долго мне помогал кокаин и марихуана. Чтобы забыть о поражении, я не спал пять дней. С тех пор это стало моей традицией по окончании сезона.

Свой личный рекорд по количеству дней в запое и без сна я установил в 1998-м году, когда я пробухал таким образом всю стампида в Калгари - то есть, 10 дней. А что такого? Я считал, что раз хоккейный сезон закончен, то мне можно расслабиться. Думаете, меня как-то вообще беспокоило то, что меня кто-то ждал в это время дома и волновался? О чём вы. Конец сезона. Дайте погулять.

Глава 11. Оставьте меня в покое

Весь смысл моей жизни заключался в хоккее. А когда ваша жизнь сводится к чему-то, что не позволяет вам быть честным с самим собой, это съедает вас изнутри. Я всегда должен был быть крепким парнем и никогда не проявлять слабости. Если тренер узнает, что на самом деле творится у вас в душе, вы в состав в жизни не попадёте.

"Как ты себя чувствуешь, Тео? - Что-то мне как-то грустно и одиноко". Думаете, после такого диалога меня выпустят на лёд. Ни фига. Поэтому я всегда отвечал: "Да я, нах**, убить всех готов!". После этого меня выпустят на лёд в первой же смене. "Молодец! Так и надо! Продолжай в том же духе!". А в это время под личиной злости кроется грусть. Если вы несчастны, то что вы чувствуете? Злость. А что вам нашёптывает злость? "Отъе**тесь все от меня".

В 1988-м, за год до того, как мы выиграли Кубок Стэнли, году Бретта Халла обменяли в "Сент-Луис", и я тогда подумал: "Отлично. Может быть, это они под меня место в составе расcчищают". Клифф Флетчер сказал, что он вполне может войти в историю, как человек, совершивший наитупейший обмен в НХЛ. Он знал, что Халл станет звездой, но у него не было выбора - этот обмен был необходим для командного успеха.

Тогда "Калгари" не хватало взаимопонимания, и состав необходимо было укрепить парой ветеранов. Да и сказать по правде, я не думаю, что вообще хоть кто-то ожидал от Бретта Халла 86 голов в сезоне 1990-91. Это больше на Уэйна Гретцки похоже. Мы же в обмен получили Роба Рэмэйджа и Рика Уэмзли - двух классных игроков командного типа с ярко выраженными лидерскими качествами, чего нам как раз и не доставало. Проиграли ли "Флеймс" от такого обмена? Нет, потому что он принёс им Кубок Стэнли....

Мы вполне могли бы выиграть кубок ещё пару раз, но команда развалилась. Флетчер разрешил Хокану Лообу разорвать контракт, чтобы тот мог уехать в Швецию и быть поближе к своей семье. Лэнни и Пеппер повесили коньки на гвоздь, Джо Маллена обменяли в "Питтсбург" незадолго до начала сезона 1990-91. Изначально в "Калгари" я играл в центре, но после обмена Малли кто-то должен был занять его место в звене Дага Гилмора. Райзер подошёл ко мне и сказал: "Как ты относишься к тому, чтобы перейти на правый край?". Я спросил его, буду ли я при таком раскладе играть с Дагги Гилмором, и он сказал "да". Я сказал ему, что ради этого я готов на всё.

На левом краю в нашей тройке играл Пол Рэнхайм, но в декабрe он сломал ногу. Тогда Райзер перевёл меня в другое звено, где моими партнёрами были Ньюиндайк и новичок Тим Свуини, что тоже было неплохо. Я был разноплановым игрком. Если я играл с центральным нападающим, который хорошо пасует, я бросал по воротам. Если я играл со снайпером, я раздавал передачи. Не вопрос.

В том сезоне я забросил 50 шайб и впервые добрался до отметки в 100 очков. А ведь для меня это был уже третий сезон в НХЛ. "Ни фига себе, как быстро время летит!" - думал я тогда.

У Райзбро филонить было нельзя - иначе на площадку не выпустят. В каждом матче надо было грызть лёд - он только такой хоккей признавал. От меня требовали голов и чтобы я действовал соперникам на нервы. Сказано - сделано. Я был без ума от счастья, когда 5-го декабря 1990-го года мне удалось сделать свой первый хет-трик в НХЛ. Мы тогда выиграли у "Рейнджерс" 4:1. Пару месяцев спустя, 18-го февраля 1991-го года, мы выиграли у "Сент-Луиса" 7:4, а я снова забросил три шайбы. Я играл в одной команде с Ньюи, Киллером, Сергеем Макаровым и Робертом Райхелом и был при этом лучшим снайпером. Это была фантастика.

Достичь таких высот мне во многом помогла тактика запугивания. Мне нужно было как-то защитить себя, а самый лучший способ тут - это убедить всех в том, что я псих. Мне хотелось, чтобы соперников в холодный пот бросало, когда я выходил на лёд. Я хотел, чтобы у них в голове бродили мысли из серии: "Что он сегодня вытворит? Глаз мне вырежет или поцелует?". Это был мой козырь.

Габаритами я не выделялся, но зато летал по площадке с сумасшедшей скоростью. В НХЛ до сих пор ещё не было игрока моих габаритов, который бы играл бы так же, как я. Выносливость - вот что выгодно отличает меня от игроков небольшого роста. Я всем дал понять, что меня можно пи***ть хоть весь матч, я всё равно буду идти к своей цели. Более того, чем больше трудностей возникало на моём пути, тем лучше я играл. Я жил и играл от ножа. И платил я за это кровью на льду.

Когда я переходил на юниорский уровень, то знал, что там будет сложнее. Всё-таки до этого у меня шайбу никто толком отобрать даже не мог. Мало у кого был такой же уровень мастерства, как у меня. Да и поймать меня было не так-то просто. Но не прошло и сезона после моего перехода в "юниорку", как я понял, что теперь против меня играют куда более высокие, сильные и злые соперники.Что удивительно, для меня это стало откровением. Вдруг ни с того, ни с сего шайбу у меня стали отбирать уже гораздо чаще. Мне приходилось бороться за шайбу. А как мне это сделать, не получив по башке? Я нашёл решение в одном товарищеском матче против "Брэндона".

Я летел вдоль борта, и увидел, что в меня вот-вот влетит огромный защитник. Я сказал себе: "Что ж, ладно. Сейчас в меня въедут. Въедут по полной программе. Сделай что-нибудь в ответ после этого". Меня сбили, но я всё равно удержал шайбу на крюке и отдал обалденнейший пас на своего партнёра, и он забил. В следующей смене я специально вбросил шайбу в угол того же здорового защитника. Он устремился за ней, а я со всей дури треснул ему локтём в челюсть, и он рухнул на лёд, как подкошенный. Он и дальше играл жёстко против меня, но уже с гораздо меньшей охотой.

Я был крепким орешком. Вместо того, чтобы стараться избежать столкновений, я, наоборот, кидался на людей при первой возможности. Я бил первым. Беаркэт всегда мне говорил, что реакция человеческий организм совершенно по-разному реагирует на столкновение, в зависимости от того атакует ли он или атакуют его. Когда бьёшь сам, то все мышцы в твоём теле напряжены и подготовлены, а если бьют тебя, то мышцы, напротив, не готовы к этому, что играет не в твою пользу.

Так что несмотря на то, что многие мои силовые приёмы со стороны выглядели, как самоубийство, на деле просто спасали меня от травм. Или же это было вызвано свойственной мне непредсказуемостью, что было одним из моих главных достоинств. Никто не знал наперёд, что я собираюсь вытворить. Иногда я делал это случайно, а иногда абсолютно сознательно.

Не поймите меня неправильно. Из-за всего того, что мне довелось пережить, я действительно был злым и играл соответствующим образом. Все тренеры, с которыми мне доводилось работать, знали, что если меня разозлить, то я буду играть в два раза лучше. Но я редко давал волю своей злости. Я контролировал себя и использовал её в своих интересах. По ночам я обдумывал план на следующий матч. Это помогало мне заснуть.

Мало у меня в жизни было проблем, так мне ещё не давали покоя мои ошибки на площадке. Профессиональные спортсмены вообще часто заморачиваются над игровыми ситуациями - "Мог ли я сыграть лучше в том или ином эпизоде? Что бы произошло, прими я другое решение?". Сейчас я понимаю, что это пустая трата времени. Лучше выбросить это из головы, и стараться в будущем избегать ошибок.

Что я только не делал, чтобы вывести соперников из себя. Помню, мы играли против "Принс Альберт Рэйдерс", и моими партнёрами по тройке были Келли Бухбергер и Майк Кин, а за них в защите играл Дэйв Мэнсон. Мы приготовились к вбрасыванию, и я его спросил: "У тебя есть фотографии твоей девушки, где она голая?". Мэнсон ответил: "Пошёл ты на х**. Нет, нету". "Хочешь дам?" - спросил я. Судья ввёл шайбу в игру, а Мэнсон начал за мной гоняться. Я был готов подраться, но Келли Бухбергер не собирался доводить до этого дела. Тем более, когда меня вот-вот должен был разорвать в клочья громила Мэнсон. Он вступился за меня, все накинулись друг на друга, и начиналась драка пять-на-пять.

А ещё одной из моих любимейших фраз была "я тебе глаз вырежу нах**". Её я сопровождал угрожающим движением крюка в воздухе. Одноглазый хоккеист, пусть даже он под два метра ростом и за 100 килограмм весом, в общем-то, уже практически профнепригоден. Поэтому мои соперники инстинктивно пятились от меня, когда представляли, как я им глаз клюшкой выковыриваю.

Когда я только начал применять эту тактику, все были в шоке. Они думали: "Это что ещё за мелкий уёб*к?". А потом отвечали: "Да, да, да... Пи*ди больше". Поэтому за спиной арбитра я то и дело что-нибудь вытворял, чтобы показать, что я не шучу. Рубану клюшкой по ногам, ударю в живот, кольну под рёбра... Клюшка меня вообще здорово выручала. Если мне кто-то хотел набить мне морду, я выставлял вперёд клюшку и размахивал ею так, что ко мне было не подобраться. Всё это было исключительно в целях самообороны. Впрочем, я далеко не всегда успевал выставить вперёд клюшку или локоть. Поэтому иногда мне всё же крепко доставалось. Но каждый раз я тут же поднимался на ноги и бросал какой-нибудь едкий комментарий.

Я старался сказать что-нибудь такое, чтобы человеку было особенно обидно. Тут важно было быть остроумным, а если попадёшь в яблочко, то противник сразу поникал духом. 3-го февраля 1991-го года мы играли против "Чикаго", и "ястребы" тогда шли на первом месте. Чуть ранее, в декабре, их главного тренера, Майка Кинена, поймали пьяным за рулём.

Я встал на вбрасывание, а Кинен, как обычно, стал поливать меня грязью со скамейки запасных - так ведь безопасней. Я повернулся к нему и спросил: "Слушай, Майк, тебе права одолжить? А то как же ты домой-то поедешь?". Игроки его команды смеялись так сильно, что им пришлось зарываться лицами в крагах, а Кинен в мой адрес ни слова больше за всю игру не сказал. Наверное, не хотел, чтобы я ещё что-нибудь на этот счёт добавил. Матч, кстати, хорошим получился. Я сравнял счёт, забив первый гол "Калгари", реализовав большинство 5-на-3, а потом первым успел к шайбе, которая была у синей линии, отдал на её на Киллера, и тот поразил ворота броском "с лопаты". Мы выиграли 3:1.

Как-то раз в матче с "Лос-Анджелесом" завязалась массовая драка, а мы с Марти МакСорли оказались в стороне от всех. Он видел, что у арбитров и без того полно работы. И вот этот здоровый тупоголовый еб**н схватил меня за шиворот, поднял на пару сантиметров надо льдом и врезал мне по первое число, как последняя скотина. Я лежал на льду лицом вниз и пытался вспомнить, как меня зовут. У меня было такое ощущение, что мне вкололи 10 тысяч расколённых уголок в мозг, и теперь они проложили себе канал к губам через мой нос. Мне было так больно, что мне хотелось не просто кричать, а издать звук дрели дантиста. Я с трудом поднялся на ноги, посмотрел на него и спросил: "И сильнее слабо что ли ударить?". Б**, как же его это взбесило.

В другом матче, когда нашим соперником был уже "Детройт", я оказался на льду в одной смене с Бобом Пробертом, который тогда всеми признавался лучшим бойцом лиги в тяжёлом весе. И я вызвал его на бой: "Ну, чо, Проби? Давай раз-на-раз прямо в центральном круге! Погнали!". Он засмеялся: "Ты спятил что ли, карлик еб**чий? Я ж тебя одной левой прихлопну, понимаешь?". Здесь весь фокус заключается в том, что нельзя показывать страха. Если сопернику удалось вас запугать - вам крышка.

В детстве у меня не было ни одной травмы, если не считать того пореза на руке. И вот когда мне было 16 лет, мы отправились играли в Калгари на арене "Стампид Коррал" с местными "Уэрэнглс". Я стоял на пятаке, а один из мой партнёр накатывался из угла. Он катился спиной ко мне и держал клюшку вверху, прося паса. Бац! Он заехал мне в челюсть, чуть ниже губы. У меня тут же откололись три передних зубы - выпали, словно ледышки.

Я хлестал кровью во все стороны, поэтому меня увели в раздевалку, посадили на старый полуразвалившийся деревянный стул и вкололи заморозку. Крови было так много, что врачам то и дело приходилось наклонять мою голову вниз, чтобы я не захлебнулся, пока мне накладывали швы. Я вернулся на лёд в третьем периоде. У меня здорово раздуло губу, но я отделался лишь потерей зубов. Я знал, что рано или поздно это должно было случиться.

На следующий день мы играли с "Муз Джо", поэтому всю ночь пришлось трястись в автобусе. Через пару часов заморозка перестала действовать, и три моих отколотых зубы начали гореть адским огнём при каждом моём вдохе и выдохе. И так девять часов - глаз я так и сомкнул. Пришлось срочно договариваться со стоматологом, чтобы он прочистил мне каналы и поставил пломбы. Из автобуса я сразу устремился в кабинет стоматолога, а оттуда прямиком на матч. Другого выхода я не видел, и знаете что? Только так классные игроки становятся настоящими мастерами. Впрочем, бывают игроки вроде Петера Форсберга. Он же стеклянный. Таланта выше крыше, но сам он хрупкий, как стекло. Он не виноват - против генетики не попрёшь.

Я очень часто хватал удаления за то, что мстил своим соперникам. От этого страдала моя команда, но иначе я бы просто не выжил. Я никому ничего не прощал. Случалось так, что я выезжал на полном ходу в здоровяка, а он двинет мне в ответ, чтобы проучить меня. Вот только я догонял его и бил ещё сильнее. Я был беспощаден. По-другому и быть не могло.

Когда нашим главным тренером был Райзер, он периодически вызывал меня к себе в офис, спокойно смотрел на меня и взвывал к моему здравому смыслу. "Слушай, для нас такие удаления - это роскошь, которую мы не можем себе позволить. Ты один из лучших снайперов в команде. Ты должен играть, а не на скамейке штрафников штаны протирать". Он также говорил, что главная проблема с моими невынуждеными удалениями была даже не в них самих, а в том, как я на них реагировал и раздражал при этом судей.

"Тео, ты пойми, что тебя все будут считать нытиком. Не надо с ними ссориться. Наоборот, надо сделать так, чтобы они были на твоей стороне". Он волновался насчёт того, что я просто не выживу, если я достану судей до такой степени, что они начнут закрывать глаза на то, как меня убивать на льду. Когда я уже играл за "Чикаго", его опасения стали реальностью....

Иногда стоило мне открыть дверь в офис Райзера, как я буквально чувствовал, что он злой, как собака. Сначала он откидывался на спинку кресла, скрещивал руки на груди и пытался подавить в себе жгучее желание перепрыгнуть через стол и швырнуть меня об стену. Конечно же, я чувствовал себя виноватым, особенно если наша команда проигрывала, но всё равно старался объяснить ему, что стоит мне не ответить одному своему обидчику, как следующий тут же вырастет у него за спиной.

Поэтому я и не делал никаких исключений, пусть даже от этого бы зависела судьба матча. Я просто не мог поступить иначе. Райзер же всегда говорил, что интересы команды всегда должны стоять на первом месте что бы ни случилось, а потому с каждой минутой он сердился всё больше и больше, в то время как его лицо приобретало пунцовый цвет. Вскоре он взрывался и орал, чтобы я прекратил хватать идиотские удаления. В итоге мы оба успокаивались и находили компромисс, а в следующем матче я искупал свой долг перед командой, выдавая блестящий матч.

Он помогал мне укрепить образ тафгая, чтобы припугнуть соперников. В беседе с прессой он признавал, что порой я действительно хватаю ненужные удаления - ведь если меня бьют, я отвечаю. Даг Райзброу - настоящий мужик. Я его уважал. Его вообще нельзя было не уважать.

Подавляющее большинство тренеров - муд*ки. Серьёзно вам говорю. Они все считают, что можно вывести универсальную формулу победы. Дурдом. Думаю, это связано с тем, что у них на плечах лежит колоссальный груз ответственности. Чтобы стать хорошим тренером, надо прежде всего уметь управлять людьми. То есть, выжимать из каждого человека максимум, при этом не давя на него.

Если у тебя в руках власть, то можно кого угодно обидеть. Раз плюнуть. Но многие ли тренеры имеют на это право? Многие из них тряпки, а не мужики, да к тому же напуганные. Как они себя позиционируют? Они говорят: "Я выше тебя по статусу, я сильнее тебя, и я могу манипулировать тобой". И из уважения к своим партнёрам, ты молчишь, чтобы не разваливать команду.

Сейчас в хоккее крутятся такие большие деньги, что поражения тренерам не по карману. Ну и чему они учат? Обороне. А потом ещё говорят, что только так и можно выиграть Кубок Стэнли. Но вот ведь проблема - смотреть хоккейный матч со счётом 0:0 мало кому интересно. Пятеро парней откатываются назад в среднюю зону - кому это надо? С какой стати я должен добровольно отдавать шайбу сопернику, если она у меня на крюке? Я понимаю, что иногда тебя зажимают в углу, и тебе ничего не остаётся, кроме как отдать шайбу. Но вот мастера потому и мастера, что умеют выбираться из таких ситуаций. Поэтому современный хоккей мне уже не так интересен.

Я играл под руководством Дэйва Кинга с сезона 1991-го по 1995-й год. Он считал, что идеальный матч - это когда всю игру на табло горит 0:0, а на последней минуте твоя команда создаёт опасный момент. Мне было по барабану на его слова. Суперзвёзды никогда никого не слушают.

Поэтому мне и нравятся всевозможные Кросби, Овечкины и Ковальчуки. Что бы ты им не говорил, они всё равно сделают по-своему. В конце концов, на хлеб они себе зарабатывают тем, что входят с шайбой в среднюю зону, обыгрывают кого-то за счёт индивидуального мастерства и забивают голы. Вот тогда публика восторженно и вскочит на ноги. В хоккей ради этого и играют. Матч выигрывает та команда, которая забросит больше всего шайб, верно? Так что если тебе забили четыре, тебе надо во что бы то ни стало забить пять. Забьют восемь - забивай девять.

А теперь все играют по каким-то схемам. Получается не игра, а какой-то дебильный процесс для роботов, что зрителям абсолютно неинтересно. Если бы я был тренером, мои бы команды получали удовольствие от игры. Не думаю, что я бы долго продержался на своём месте, потому что в матчах с участием моей команды был бы град голов и в те, и в другие ворота. Мои игроки обожали бы меня, потому я бы не выдумывал ничего лишнего, и мы бы играли в хоккей так, как в него и надо играть - в атакующем ключе.

Больше всего меня бесили тренеры, которые сами никогда не были игроками. Такие могут войти в раздевалку после игры и наорать на парня, на котором живого места нет. Помню, однажды после игры на меня наложили кучу швов и кровь из меня текла ручьями, а Кинг подозвал меня к себе и сказал, что я подставил всю команду. У меня вид был, будто я с войны пришёл, а он мне заявляет, бл**ь, что я филоню. Скажи-ка мне, Дэйв, а ты сам-то когда-нибудь через это проходил? Я серьёзно тебя спрашиваю - с тобой когда-нибудь такое было? Нет. На льду тебе по морде никогда не доставалось. Из вас вообще мало кто через это проходил.

Или, допустим, парень себе голеностоп вывихнул. Он подходит к тренеру перед игрой и говорит, что у него травма. А тренер ему на это отвечает: "Какая ещё, нах*й, травма?". Игрок ему говорит: "Я никогда не вру насчёт своих травм. Я, конечно, выжму из себя всё что могу, но предупреждаю - у меня травма". Тренер смотрит на него, качает головой и говорит: "Мне всё равно. Иди и играй. Что там у тебя болит? Голеностоп? Ну, не сердце же. Так что кончай ныть и иди играть".

Тренеры, которые сами никогда не играли, любят унижать хоккеистов. Такие игроки, как я, которые стали суперзвёздами, смеются над ними. А знаете почему? Потому что пока я забивал кучу голов, меня и пальцем никто не мог тронуть. Власть была у меня в руках.

На Кубке Канады в 1991-м году главным тренером сборной Канады был Майк Кинен. У нас была такая классная команда, что его работа заключалась в том, чтобы калиточку нам открывать. И на ком он будет применять свои психологические приёмы? На Гретцки? Уэйн бы рассмеялся и послал бы его на х**.

Кинен никогда не трогал звёзд. Он всегда выбирал себе жертву из игроков третьего-четвёртого звена и устраивал ему показательную порку. А бедняге надо было думать о семье. Ему её кормить как-то надо. Тренеры так постоянно делают. Зайдут после игры в раздевалку и как гаркнут: "От тебя, бл**ь, никакой пользы. Чем ты занимаешься на льду?". И это нормально. Но только если это происходит за закрытыми дверями, тет-а-тет. Нельзя унижать игрока на глазах у его партнёров.

Когда Дэйв Кинг был тренером, он был отличным учителем, но любил сарказм. Он заводил игроков, унижая их. Так нельзя делать ни в коем случае. Хоккеист знает своё дело. Он понимает, что ему надо выходить и играть. Если команда соперника проводила классный матч, Кинг любил скрестить руки на груди и сказать: "Ну что? Довольны зрелищем?".

Я понимаю, что тем самым он пытался внести коррективы в игру. Но я вот что хочу у тебя спросить, Дэйв... Ты сам-то бился на льду за то, чтобы перехватить инициативу? Если сам не можешь этим похвастаться, то ты не имеешь никакого права говорить кому-то, чтобы они выходили и бились. Всё надо показывать личным примером, а если не можешь - завали еб*ло и тренируй.

Главным тренером "Калгари" с 1995-го по 1997-й год был Пьер Пажэ. Мне не нравилось то, как он нас тренировал. Мне не нравилось ни то как мы играем, ни то к чему это приводило. У нас в составе было мало талантливых игроков, но играть в той команде было сплошное удовольствие. Обыграть кого-то мы могли только в одном случае - если мы "перебегаем" соперника.

Я понял, что за фрукт этот Пьер, ещё на первой тренировке. В обычной жизни он был невероятно милым парнем, но стоило ему выйти на лёд - это была комедия. Он витал где-то в облаках. Его представление о том, как надо играть в хоккей и как надо вести себя на и вне площадки, абсолютно не совпадало с моим.

Он дипломированный специалист по физической культуре, а тема его итоговой работы была "Биомеханика катания". Иными словами, почему одни люди катаются на коньках лучше других. Пьер пришёл к выводу что всё зависело от сгиба колена. А я считал по-другому. По моей теории кто упорней всех тренировался, тот и катается лучше.

Как-то мы играли на выезде против "Далласа" и за первые минут пять нам забросили, кажется, четыре безответные шайбы. После первого периода Пьер зашёл в раздевалку и сказал: "Всем встать". Мы удивлённо переглянулись, но всё же встали. Он вытянул руки в стороны и сказал: "Сделайте вот так, закиньте голову назад и несколько раз глубоко вдохните". И тут я понял: "Этот еб**н спятил". Я очень долго смеялся. Ну что это за ерунда в самом деле.

А ещё однажды он прискакал в раздевалку, будто охотился на зайцев. То нырнёт куда-то, то спрячется за чем-нибудь. Судя по всему, ему вообще нравилось прятаться, потому что во время каждого выезда он постоянно скрывался за растениями на первом этаже отеля, отлавливая народ после отбоя. Я заходил и махал ему рукой - "Привет, Пьер! Как жизнь?".

Пьер был таким рассеянным, что то и дело выбегал на лёд в чехлах, из-за чего падал и кружился во всех направлениях. У него голова вечно была чем-то забита. Как-то мы играли против "Монреаля" и получили право на реализацию большинства. Он хотел отправить на лёд Сундина, Сакика и Нолана. Я повернулся к нему и сказал: "Пьер, мы "Калгари", забыл? Я бы, конечно, хотел, чтобы эти парни играли за нас, но увы...".

После второго сезона под его руководством я подошёл к Элу Коутсу, нашему генеральному менеджеру, и сказал: "Либо ты увольняешь его, либо обменивай меня, потому что ещё один сезон с таким тренером я не переживу". Летом Пьера уволили, и он отправился тренировать "Анахайм".

Беаркэт Мюррей играл в гольф с Саттером в Эдмонтоне, а когда он возвращался оттуда домой, ему позвонила жена и сообщила о том, что Пьера уволили. Беаркэт тут же позвонил Саттеру, который уехал на полчаса раньше него. Последним местом работы Саттера был "Бостон", где он был главным тренером с 1992-го по 1995-й год. Брайан до этого говорил Беаркэту, что у него есть несколько предложений от команд НХЛ, из которых "Филадельфия" проявляла наибольший интерес, но ему туда не очень хотелось ехать. Беаркэт посоветовал ему позвонить Коутси. Он позвонил и - бац! - устроился на работу.

С точки зрения игрока НХЛ, тренер достойный твоего уважения - этот такой тренер, который готов пройти с тобой через огонь, воду и медные трубы. Я пойду получать по морде, если и ты готов пойти на это. Если ты готов плюнуть на всё и пойти со мной на войну, я сделаю для тебя всё. Может быть, я плохо тебя знаю, и у тебя хватает проблем в жизни. Но когда дело касается хоккея, ты не испытал и йоты того, через пришлось пройти мне. Поэтому либо докажи мне, что ты достоин того, чтобы указывать мне, либо иди на х**.

И у многих это получается. Например, тот же Райзбороу. Криспи в своё время выиграл два Кубка Стэнли. Саттер тоже играл. Вот этих людей я уважаю, потому что они знают, что творится в душе у игроков. Кого я не уважаю? Всяких Дэйвов Кингов, Майков Киненов и Пьеров Пажэ. У этих хоккей выглядит, как игра в крестики-нолики. Всё о схемах думают. Пьер вообще обожал видео-сессии. Крутил нам одно видео за другим. А суть в том, что хоккей - простая игра. Если ты играешь лучше соперника, то в большинстве случаев победа будет за тобой. А если ты играешь хуже соперника, то вероятнее всего, ты проиграешь.

Глава 12. Ужасный обмен

 Весной 1991-го года меня пригласили в сборную Канады на чемпионат мира, который проходил в финском городе Турку. Я ответил: "У меня серьёзная травма. Я не могу". А мне сказали: "Но ты нам очень нужен. Нам бы очень хотелось, чтобы ты всё-таки приехал".

"Да я бы тоже с радостью сыграл, - ответил я. - Но у меня действительно очень серьёзная травма". Меня спросили: "Ты пользовался заморозкой во время плей-офф?". Я сказал, что пользовался. "Ну мы и тут тоже самое можем сделать", - ответили мне. "Ну, тогда хорошо, - сказал я. - Почему бы и нет?". Не знаю откуда у меня взялась способность выдерживать столь длительные сезоны - может быть, я с ней родился, а может быть, она пришла и позже - но я действительно мог играть очень долго, несмотря ни на какие травмы и болячки.

Тогда мы взяли серебро. Всё из-за того, что нам надо было обыграть США с разницей в пять или более шайб, а русским было достаточно сыграть вничью со шведами. Мы сделали всё от себе зависящее - обыграли американцев со счётом 9:4, забросив при этом две шайбы за последние 15 секунд. Это нас несколько обнадёжило.

Но потом шведы обыграли русских 2:1 благодаря голу Матса Сундина и ... увели золото у нас прямо из-под носа. Для канадцев не существует второго места, поэтому всё это было очень обидно. Чёртов Сундин. Я бы очень хотел иметь у себя в коллекции золото того чемпионата мира. Я всегда получал удовольствие от игры за сборную, и мне выпала эта честь девять раз.

Наш генеральный менеджер, Клифф Флетчер, перебрался в "Торонто", и его место занял Даг Райзброу. Он работал по старой схеме. Впрочем, как и я. Я считал, что хоккейная команда работает, как армия. Приказы начальства не обсуждаются - получаешь зарплату и делаешь то, что тебе говорят.

Флетчер многому научил Райзера, а потому тот очень уважал своего бывшего начальника. Перебравшись в Торонто, Флетчер продолжил строить свою новую команду, как он когда строил нашу. То есть, держал всё в ежовых рукавицах. В свою очередь Райзброу упустил из внимания очень важную деталь. Хоккей - это война. А на войне друзей не бывает.

Как бы то ни было, Даги Гилмор хотел прибавки к зарплате, что было абсолютно справедливо, но Райзер принял это слишком близко к сердцу. Они никогда не разговаривали с Киллером с глазу на глаз. Райзброу выиграл пять Кубков Стэнли - четыре в бытность игроком "Монреаля" и ещё один, когда был помощником нашего главного тренера. Он не боялся никого и ничего.

Он заслужил уважение со стороны болельщиков "Калгари" после одной Битв Альберты. В сезоне 1985-86 в домашней встрече Райзброу (180см, 83кг) схлестнулся с дровосеком "Ойлерс" Марти МакСорли (185см, 106кг), который был ещё и на десять лет его моложе. МакСорли хорошенько всыпал ему, но Райзеру удалось оторвать от его кусок от его синей выездной формы. Он отправился с ней на скамейку штрафников и стал вытирать об него коньки. В итоге он искромсал его труху и кинул его обратно МакСорли. Тот аж побагровел от злости.

В общем, Райзер был знатным воякой, когда был игроком. И ему не совсем нравилась новая и более гламурная НХЛ. Он играл с величайшими игроками всех времён и народов - Ги Лапойнт, Ларри Робинсон, Серж Савар, Боб Гейни, Жак Лемэр, Ги Лафлёр, Иван Курнуае. И они все выполняли требования начальства. Никто из них никогда не просил прибавки к зарплате.

Так что Райзброу не только не понимал, почему Даги Гилмор добился такой популярности из-за своей внешности (Киллер тратил кучу времени на причёски и тому подобное, и я даже не знаю, как Райзер ко всему этому относился), но и просто поверить не мог, что Гилмору хватило наглости вот так вот взять и уйти, лишь потому что его не устраивали условия контракта.

Киллер и Райзер не особо ладили ещё до того, как Даг стал генеральным менеджером. Когда Райзер был помощником главного тренера (ещё до того как мы выиграли Кубок Стэнли), он заколебал Гилмора тем, что постоянно ему повторял: "Я хочу, чтобы ты был моим Ги Карбонно. Я хочу, чтобы ты играл в обороне так же, как Ги Карбонно". Гилмор считал, что он гораздо более разносторонний игрок. Он здорово играл как в обороне, так и в атаке. Поэтому он был сыт по горло тем, что Райзер хотел, чтобы он был Карбонно, а не Гилмором.

Заняв пост главного тренера, Райзброу продолжил твердить про Карбонно. Гилмор ему тогда сказал: "Слушай, Даг, хочешь, чтобы я бы играл в обороне так же, как Карбонно? Тогда и плати мне, как Ги Карбонно". В том году Карбонно как раз подписал контракт на миллион долларов, чтобы было внушительной суммой по тем временам. Но Райзер и слышать об этом не хотел. Он вообще был достаточно бережливым. Он только что занял пост генерального менеджера, а потому старался не вылезать за рамки командного бюджета, чтобы произвести хорошее впечатление.

Нашим новым президентом стал Билли Хэй. Он был потрясающим мужиком, да ещё и легендой "Чикаго", в составе которого он стал новичком сезона и играл в одном звене с Бобби Халлом. Завершив хоккейную карьеру, он занялся нефтяным и газовым бизнесом и весьма преуспел на этом поприще. Билли Хэй тоже придерживался старых нравов, а потому отказался повышать Гилмору зарплату. Результатом был весьма предсказуем, и он подкосил нашу команду.

В канун нового 1991-го года мы обыграли "Монреаль", а Гилмор сыграл один из своих лучших матчей за "Калгари". Через два дня, 2-го января, Райзер спустил курок и обменял в "Торонто" Дага Гилмора, Джеми Макуна, Рика Нэттрэсса, Рика Уэмзли и проспекта Кента Мандервилля на нападающего Гэри Лимэна, защитника Мишеля Пети, вратаря Джеффа Риза, тафгая Крэга Берубе и проспекта Александра Годинюка.

Киллер практически моментально стал главной звездой "Торонто" и набрал ещё 765 очков. Он также вёл за собой команду в самых непростых сериях плей-офф, и "Мэйпл Лифс" показали свой лучший хоккей с 1967-го года. Макун провёл шесть с половиной блестящих сезонов в "Торонто", а потом ещё два в "Детройте". Лимэн, забивавший в "Торонто" по 50 шайб, отыграл за нас всего два сезона и отметился за всё это время 11 голами. Мы потеряли игроков, которые задавали тон в нашей команде, а взамен не получили ничего.

Я понимаю, что порой тренеры и генеральные менеджеры знают то, чего не знают игроки, поэтому, может быть, здесь за кулисами происходило что-то ещё, но это не меняет сути дела. Мне нравился Райзер, и я питал к нему глубокое уважение, однако для "Флеймс" это был ужасный обмен. Он подвёл черту под славными годами этой команды. От этого пострадала вся команда. К перерыву на Матч Всех Звёзд я забросил 25 шайб. Всё было хорошо. Но потом обменяли Гилмора, и к концу сезона я увеличил свой счёт ещё всего лишь восемь голов. Мы потеряли ключевых игроков, а вместе с ними и всю сущность нашей команды.

После этого обмена в Калгари все чуть не возненавидели Клиффа Флетчера. Ян МакКензи и Клифф проработали вместе 23 года. Вскоре после этого обмена Клифф позвонил Яну и сказал: "Почему ты перестал навещать меня, когда приезжаешь в Торонто?". Ян прорычал на него по поводу обмена. Клифф на это ответил: "Слушай, ну что мне оставалось делать? "Калгари" был решительно настроен на этот обмен. Если бы на него не согласился бы я, это сделал бы кто-то другой".

Этот обмен здорово по мне ударил. Мои первые годы в НХЛ были весьма успешными, я играл в классной команде с потрясающими хоккеистами и вот теперь... Всё это было очень обидно. Но я не хочу списывать на это свои собственные проблемы. К 1992-му году я отрывался уже по полной программе. Более того, я докатился уже до такой степени алкоголизма, что держал в секрете своё пьянство. Я вам так скажу - когда я выходил на лёд, я знал кто я. Вне площадки я был абсолютно безликим. Я понятия не имел, кто я такой, поэтому тратил кучу денег на то, чтобы разобраться в этом. У меня было столько денег, что я мог позволить себе всё что угодно. А это неправильно. Деньги - это сила.

Уехав из Солт-Лейк Сити я не притрагивался к кокаину. Но 11-го февраля 1992-го года после игры с "Айлендерс" мы пошли в "Чайна Клаб". Это такой бар в Нью-Йорке на пересечении Бродвея и 47-й улицы. Туда все знаменитости ходили. Я пил у барной стойки, и ко мне подошла весьма привлекательная девушка. Мы разговорились, и она мне сказала: "Может быть, подойдём ко мне в бар?". А я такой: "У тебя есть свой бар?!".

Она была настоящей красавицей и не была похожа на шалаву или что-нибудь в этом духе. У неё были тёмные черты лица, большие карие глаза... Мне кажется, что она была мулаткой... У неё были блестящие длинные чёрные волосы, атлетическое телосложение, облегающие джинсы и потрясающее тело. И я ей ответил: "Да, я бы с удовольствием туда отправился". Она сказала: "Здорово! У меня у входа припаркован лимузин". Я спросил, можно ли мне захватить с собой одного партнёра по команде. "Да, конечно, без проблем". И вот я схватил одного из своих одноклубников - не могу сказать кого именно, потому что он женат - и мы отправились в этот гигантский бар.

Мы поднялись в её офис, и она отправила нескольких лакеев за бухлом. Мы немного выпили, она выдвинула ящичек и достала оттуда оху***ый набор - зеркальце и золотую трубочку. Она сделала пару дорожек, и мы затусили по-жёсткому. Потом мы спустились в её бар, а когда он закрылся, то собрали кучу случайных людей, отправились в отель, сняли там номер и продолжили кутить.

Мой сосед по комнате, Марк Хантер, получил травму в той игре и уехал домой, а потому номер был полностью в моём распоряжении. Когда уже почти рассвело, мы отправились с этой обалденной тёлкой с собственным баром ко мне и занялись своим делом. Она ушла практически сразу после этого, потому что я сказал: "Мне надо поспать. У нас через пару часов автобус в Вашингтон отправляется".

Я спал всю дорогу, приехал в Вашингтон и пошёл на тренировку вместе со всей командой. Я думал, я сдохну нах**. Сдохну! Потому как бы не было весело под коксом, когда наступает отходняк, хочется просто забиться в какую-нибудь нору и умереть там. И это чувство стало для меня обычным делом на в моей карьере. Похмелье, потом либо переезд, либо перелёт в другой город, тренировка, посмотрел видео, пришёл в отель и заснул часов на 16 прямо до следующего утра. Вот это да.

Ближе к концу своей карьеры я чувствовал себя после этого не просто уставшим, а иногда на меня ещё обрушивался приступ полного отчаяния и мне были безумно трудно заставить себя что-нибудь делать. Чтобы пережить такой день, я напрягал все свои силы. Но сначала было так весело. Люди тянулись ко мне. Я был для них светом. Бл*, да я был для них солнцем!

Глава 13. Странный мир

Я вышел на пик своей карьеры к середине 90-х. Я был в блестящей форме, катался намного быстрее и финтил с шайбой так, как никогда. Но однажды я проснулся с жуткой болью в животе, которая никак не проходила. В 1994-м году у меня то и дело были спазмы в животе, однако я пил и ел всё подряд, так что я сразу понял, что это не пищевое отравление или какой-нибудь желудочный грипп.

Если ты из маленького захолустного городка, то с врачом ты видишься два раза в жизни - когда рождаешься и когда умираешь. Обратиться за помощью к врачу ещё можно, когда, например, кровью писаешь или у тебя сердечный приступ. Ну или при родах. А те же камни в почках (особенно во время сбора урожая) выводили прямо на тракторе. Кроме того, из-за врачей у меня мама с катушек слетела, так что я им особо не доверял.

Я сидел в раздевалке после товарищеской встречи с "Лос-Анджелесом" в Финиксе (там тогда ещё не было команды НХЛ). У меня было такое ощущение, что каждые пять минут меня кто-то бил ножом в живот чуть выше тазовой кости. Мне было так больно, что даже дышать было трудно. На следующий день мы играли в Сан-Диего, но для меня это был совсем не вариант. Местный врач посоветовал мне пойти домой и отлежаться. Он думал, что это .... аппендикс. Той ночью я корчился от боли в своём номере.

Утром я полетел домой вместе с Риком Скэггсом, нашим пресс-атташе, и обратился в госпиталь Рокки Вью. Там я провёл пять дней и сдал кучу тестов, включая бариевую клизму. Я каждые пять минут бегал в туалет и срал там так же, как герои фильма "Тупой и ещё тупее". Из меня вышло всё. Врачи исследовали мою кровь и стул, а также втыкали какие-то трубки мне в задницу, стреляя туда какой-то краской и фотографировали. Я проникся к своим внутренностям большим уважением.

Мне что-то выписали, и боль утихла, но при этом в большой кишке у меня обнаружили перегородку длиной в 11 сантиметров. К счастью, удалось обойтись без операции. Мне прописали ещё какое-то лекарство, которое должно было рассосать этот засор. Выяснилось, что у меня болезнь Крона. Это когда язва в кишечнике заживает и оставляет после себя рубцовую ткань. Именно она и вызывает засор.

Меня лечил доктор Марти Коул - эксперт в области болезни Крона и колиту (воспаление слизистой оболочки толстой кишки, прим. АО). Он прописал мне стероид под названием преднизон. Это искусственная вид гормона кортизола, который вырабатывается в надпочечных железах. От него многие толстеют, и он плохо влияет на кости - их масса уменьшается, и она становятся более хрупкими. А это крайне неприятно, учитывая, что едва ли не каждый вечер я сталкивался у бортов с самосвалами.

У меня от этого препарата немного опухли кисти и ступни, что несколько сказалось на моём навыке владения клюшкой, но зато увеличился общий уровень энергии. Я мог отыграть хоть все 60 минут без перерыва и при этом не устать. Впрочем, мне всё равно не нравились опухоли от преднизона, потому через полгода я перестал его принимать. Я пошёл в ближайшую аптеку и спросил, что у них есть от болезни Крона. За $2500 мне продали кучу всякого хлама, который мне нафиг был не нужен.

Я чувствовал себя нормально. Меня несколько раз прихватило по ходу сезона (пару раз даже во время матчей), но я никому об этом не говорил. Год спустя приступы стали носить периодический характер. Обычно они начинались, если я съем что-нибудь не то. Например, кукурузу, перец, лук. В общем, всё, что трудно переварить. Особенно худо мне было после брокколи и морской капусты.

Но я твёрдо решил не обращать на это внимание, и со временем боли окончательно оставили меня в покое. Как и многое другое в моей жизни, в один прекрасный день они просто взяли и бросили меня. Нет, вы не подумайте, будто я хочу сказать, что это пустяковое заболевание - вовсе нет. Мне невероятно повезло, что мой организм так с ним справился. Клянусь, когда-нибудь я отдам своё тело на научные опыты.

Столь неожиданные проблемы со здоровьем натолкнули меня на мысли о том, что надо как-то заставить своё имя работать на себя. В этом деле мне была необходима помощь, а потому я нанял сестру Шэннон - Райан Гриффин. У неё на тот момент уже была ученая степень в физической культуре, а также она закончила маркетинговый факультет Маунт Роял Колледж в Калгари. Я попросил её позаботиться о "бренде" Тео Флёри.

Она сразу предложила мне открыть хоккейную школу. А я абсолютно не хотел этим заниматься. "Сколько же с этим мороки будет", - сказал я. Но она меня убедила. И спустя всего несколько дней мы уже нанимали на работу классных специалистов. Программу подготовки нам составил Ришар Ганьон - дипломированный тренер из Квебека.

Затем мы наняли двух няней Джоша. Зачем? Потому что у них здорово получалось организовывать детей. Хоккею их можно было научить, но при выборе работников для школы мы опирались прежде всего на опыт работы в образовательных структурах. И мы не ошиблись. За первую неделю к нам записалось 100 детишек, а на следующей неделе пришло ещё 50, потому что им так посоветовали. Каждый год в школе занимались 720 детей, а список ожидания на набор был всегда длинным.

Райан была невероятно организованной девушкой, а потому дела шли прекрасно. Для меня же это был настоящие кошмар, потому что мало того, что мне в день приходилось следить за двумя катками, так ещё и работать со своим тренером по физподготовке Ричардом Хескетом.

Рич раньше занимался декатлоном и был чемпионом Канады. В 1988-м году Рич работал частным тренером в фитнесс-центре "Хэвенс", который находится в центре Калгари. Там он зарабатывал около 100 долларов в месяц. Райан позвонила ему и спросила, не хочет ли он помочь мне набрать форму, и он согласился. После этого его наняли "Флеймс", где он работает и по сей день.

У меня была запредельная выносливость. Я постоянно курил дурь и бухал, но это никак не сказывалось на моей игре. Каждое утро я страдал от похмелья. Я шёл на тренировку, а Хескет мне говорил: "Господи, ну ты и воняешь". А ему отвечал: "Знаю, я ещё не ложился". Он спрашивал меня: "Может быть, тогда отменим тренировку?". Я же говорил ему: "Нет, всё нормально. Поехали!".

Благодаря ему я стал весить около 76кг и мог отжаться 300 раз. В Калгари напротив парка Принсес Айланд на Мемориал Драйв есть лестница, которая по которой можно забраться на большущую гору. Я как-то прочитал, что если подняться по этой лестнице 130 раз, то это всё равно что забраться на Эверест. На каждой тренировке Ричард заставлял меня подниматься наверх по этим ступенькам 10 раз. Забрался наверх, спустился обратно, отдышался 30 секунд и снова побежал. На тренировках я выкладывался по полной программе, а потому набрал потрясающую форму. Можно сказать, во время межсезонья я покорял Эверест.

В конце первой недели сборов, в воскресенье, я раздавал детям автографы, в результате чего образовывалась внушительная очередь. Там было не протолкнуться - она была бесконечной. Но я не уходил до тех пор, пока каждый мальчишка не получит мой автограф. Всё было достаточно просто - один день я убивал на автографы, а все остальные были оставлены непосредственно под хоккей. Кроме самого последнего дня сборов - тогда я тоже раздавал автографы. Для детей это была своеобразная морковка.

Я пытался научить их быть лидерами. Я всегда выходил на лёд первым, а уходил одним из последних. Это была моя школа. Она носила моё имя, а потому отвечал за неё именно я. У нас были случае, что некоторые наши сотрудники знакомились в моей школе, женились и заводили детей. Наши тренеры работали вели физкультуру в старших классах школы и университетах - потрясающие люди и отличные специалисты. К тому же, у нас занимались несколько выдающихся игроков. Например, Джоэль Бонд, который потом поступил в Юнион Колледж в городе Шенектэйди (штат Нью-Йорк), или Крэг Адамс, выигравший два Кубка Стэнли в составе "Каролины" и "Питтсбурга".

Благодаря своей школе я снова стал тесно общаться со своим другом Питом Монтаной. Когда я только приехал в Муз Джо, Пит работал комментатором на матчах "Уорриорс". Он потом мне рассказывал, что впервые увидел меня, когда мы отправлялись на выезд в Принс Альберт. Он тогда подумал: "Да быть такого не может, чтобы этот парень был проходил по возрасту в WHL". Думаю, я тогда килограмм 56 весил.

С Питом всегда было весело проводить время. Мы его наняли тренером к нам в школу. К сожалению, из эта школа стала скорее группой продлённого дня с няньками. Родители без особого интереса привозили к нам своих детей и уезжали. Им было неинтересно завязывать им шнурки или заворачивать с собой ланч. Мне это не нравилось, а потому через семь лет я перевёл эту школу в Расселл и управлял ей ещё восемь лет. Таким образом, я хотел отблагодарить свой родной город. Весь доход целиком и полностью шёл в фонд развития молодёжного хоккея в Расселле. Этого хватило на то, чтобы построить ещё один каток.

Эта школа была полезна ещё и тем, что благодаря ей я проводил больше времени со своим сыном Джошем. Я с самого начал дал понять, что к нему относились так же, как и ко всем остальным детям - без каких бы то ни было поблажек. Для него это был настоящий кайф. Он был уверен в себе, много шутил и всего окружён кучей друзей. Он был настоящим лидером. Тренеры говорили мне, что за ним все тянутся.

Мы были довольны своей работой. Каждый год после сборов мы с Шэннон устраивали барбекю у нас дома. В первый год вечеринка выдалась на "ура". Я встал из-за стола и сказал всем присутствовашим, что я горжусь ими. После этого я расплакался. Нет, не тихонько всплакнул где-то украдкой, а рыдал в открытую. Мы, Флёри, люди крайне эмоциональные. Я ходил вокруг и обнимал всех. Я смог что-то дать этому миру и потому чувствовал себя потрясающе.

Чуть позже я напился в дрова и вышел покурить на крыльцо. Пит вышел со мной за компанию. Я сел к нему на колени, как ребёнок (Пит - здоровый мужик. Ростом где-то 180см, и при этом весит около 100кг). Я поблагодарил его за помощь и сказал: "Старик, я тебя люблю. Ничего бы этого не было, если бы не ты. Всё просто великолепно. Я так рад что все мои друзья собрались сегодня здесь". Вдруг мне неожиданно захотелось отвезти всех в бар. "Поехали покутим! Я сейчас вызову лимузин!". Пит ответил: "Нет, не надо никакого лимузина. Я вызову пару такси. Этого будет достаточно". В этот момент, несмотря на то, что я был в говно, я понял, что у меня есть настоящий друг, который не будет пытаться извлечь выгоду из нашей дружбы.

К 1994-му году между мной и Шэннон всё было уже кончено. Мы жили вместе, но отношения явно не складывались. Она очень старалась как-то повлиять на эту ситуацию, но тщетно. Шэннон меня всегда защищала. Помню, я как-то сказал ей, что мне не нравится, что Криспи называет меня еб*аном, му**ком, ху**ом, цветочком и так далее. Будто бы он вовсе не уважал меня и потому не называл по имени. С тех пор, не дай бог, кому-нибудь назвать меня как-то иначе, кроме как Теорен.

Болельщики меня в то время заваливали письмами - они, можно сказать, вёдрами приходили. Шэннон старательно отвечала на каждое из них и сопровождала их моей фотографией с автографом. На фотографии, марки и конверты в месяц мы тратили по тысяче долларов. Ко мне до сих пор подходят люди и говорят, что в детстве они посылали письма своим любимым хоккеистам, а я был единственным, кто на них отвечал.

Но это было всё равно что с мамой жить. Она готовила, убиралась и вечно заставляла меня что-то делать. Может быть, она изначально была такой вот "мамочкой", что мне и понравилось? Или это я сделал её такой?

Моя мама была вечно под кайфом от Валиума, а потому в нашем доме царил бардак. Откроешь шкафчик, чтобы взять стакан, а перед тобой здоровенные тарелки, лекарство от расстройства желудка, тампоны и чашки. В соседнем шкафчике - .... отвёртка, очередное лекарство от живота, тарелки и прошлогодняя почта. За столом у нас никто никогда не ел, потому что на нём были горы мусора. Потолок у нас был весь в дырках, потому что папа со своими друзьями отрабатывал дома удары клюшкой для гольфа.

Шэннон же была полной противоположностью - она была очень аккуратной. Она всегда собирала мои вещи перед выездом и несмотря на то, что мы зарабатывали миллион долларов в год, всегда вырезала из коробок с хлопьями купоны, чтобы мы могли сэкономить 35 центов на маргарине.

Стоило мне выразить желание купить машину, как она тут же мне отвечала: "Это же очень дорого!". Она очень осторожно тратила деньги, с умом. Но мне казалось, что это ограничивает мою свободу. Тем не менее, самой большой проблемой в наших взаимоотношениях были её родители. Мы не ладили с её отцом. Я хотел, чтобы мы разорвали с ним все контакты, но она и думать об этом не хотела. Мне казалось, что она любила его больше меня.

Два-три раза в неделю я напивался в говно и при этом без остановки курил дурь. По ночам я постоянно где-то тусил и часто не ночевал дома. Я тогда даже и не думал, что у меня какие-то проблемы - я чувствовал себя нормально, и дела, вроде как, шли хорошо. У меня даже проблем со сном уже не было, я выкинул Грэхема Джеймса из головы. Я тогда думал: "У меня из-за него нет никаких проблем. Можно забыть об этом и никогда больше не вспоминать".

Тем временем, Шэннон и Грэхем стали друзьями. Она периодически звонила ему и советовалась насчёт того, как ей поступить со мной в той или иной ситуации, и они часами висели на телефоне. Она здесь абсолютно ни при чём - я тогда ещё не рассказал ей о том, что он со мной сделал.

Мне было слегка за 20, и мне хотелось жить на полную катушку и наслаждаться своим успехом. Рок-звёзды, киноактёры и профессиональные спортсмены используют людей. Каждый, кто входит в их окружение, для чего-то нужен. А когда он становится бесполезным, с ним перестают общаться.

Стоило мне прийти домой, как на меня тут же обрушивались с фразами о том, какой я эгоист, козёл, поганый отец и всё в таком духе. Дело дошло до того, что я жил с Шэннон исключительно ради Джоша. Я устал от того, что как бы я ни старался сохранить семью, этого всегда было мало. Я никогда не принимал самостоятельных решений. Я решил, что с этих пор я буду жить так, как сочту нужным.

У меня не было опыта расставания с девушками. Как я справился с этой проблемой? Я кутил. Я пьянствовал каждый вечер и возвращался домой после рассвета. На вечеринке по поводу окончания сезона Пит зашёл ко мне в гостиную с пивом, сел и сказал: "Дерьмово ты выглядишь". А я ему ответил: "Это точно. Впрочем, ты тоже". Он сказал, что уходит от своей жены, Энди. Я ему на это сказал: "Да ну? А я ухожу от Шэннон". На минуту в комнате стало совсем тихо. "Что ж, думаю, нам тогда можно вместе снимать квартиру", - сказал я. "Хорошая мысль. Ты где хочешь жить?", - спросил он. Это меня волновало меньше всего - главное, чтобы недалеко от "Сэддлдоума" и аэропорта.

Пит подобрал нам квартиру за 550 долларов в месяц. Я был очень рад и уступил ему большую комнату, потому что, откровенно говоря, мне было пое**ть на то, где я буду спать. Главное, чтобы матрац был и шкаф для одежды. Материальные блага меня тогда как-то не очень волновали.

Я перевёз в новую квартиру пару сумок с одеждой, но при этом так официально ещё и не расстался с Шэннон. Одной ногой я был уже в новой жизни, но вторая осталась в прошлой. Она хотела, чтобы я поехал с ней в Саскачеван в гости к родственникам, но я отказался. Я больше не хотел иметь с ними ничего общего - и без того проблем хватало. Шэннон уехала вместе с Джошем, а мы с Питом почти каждый вечер проводили в баре.

Помню, один раз мы пили в ковбойском баре "Ранчмэнс". Мы стояли в круге и разговаривали между собой, как вдруг рядом со мной вырос какой-то парень. Он уставился на мою руку и спросил: "Это что, перстень за победу в Кубке Стэнли?". Я снял его с пальца, кинул ему перстень и сказал: "Ага. На вот, посмотри!". Я думал, Пита сердечный приступ хватит.

Что касается женщин, то я всегда выбирал самых красивых. И мне для этого практически ничего не надо было делать. Я прятался за спиной Пита, стоявшего передо мной, и показывал ему тех людей, которых хотел подпустить к себе. Мне приходилось делать так, чтобы ко мне было непросто подобраться, иначе меня бы тут же окружили болельщики и не дали бы нормально побухать.

Женщины были куда менее стеснительней парней. Они приглашали меня потанцевать, и в следующий раз Пит видел меня лишь утром, когда из моей комнаты выходила очередная девчонка в поисках туалета. Иногда он меня спрашивал: "Это кто?". А я, как правило, понятия не имел. "Ты знаешь, я и сам толком не знаю...". И мы смеялись.

Однажды мы бухали по-чёрному в другом ковбойском баре - "Лонгхорнс". Там я заметил одну брюнетку, которая сидела за столиком с подругами. Странно, что я её вообще заметил - я обычно блондинок предпочитал. Она была совсем маленькой. Ещё ниже меня и весила, наверное, меньше 50кг. По мне, так она была настоящей красавицей - молодой и естесственной. Я заказал напитки за их столик и поднял над своей головой бокал с пивом, приветствуя её. Она кивнула и улыбнулась, а вскоре подошла ко мне со своей подружкой. Она была одета со вкусом. "Привет, - сказала она. - Меня зовут Вероника, и мы хотели поблагодарить вас за напитки".

Я улыбнулся в ответ: "Привет! Меня зовут Теорен, а это мой друг Пит. Не стоит благодарности". Она протянула мне руку. Она была совсем крошечной. "Если хотите, можете присоединиться к нам за нашим столиком". Потом развернулась и ушла, а мы с Питом не могли отвести глаз от её аппетитной попки. Они были ещё на полпути к своему столику, когда я спросил Пита: "Думаешь, это будет совсем невежливо, если я пойду к ним прямо сейчас?".

Он задержал меня на пару минут, но это время показалось мне вечностью. Когда же мы наконец присели за их столик, я продолжил общаться с Вероникой. Я спросил её, кем она работает. Она ответила, что она помощник исполнительного директора в компании по недвижимости, что отнимает у неё кучу сил и времени. Потом она меня спросила: "А чем ты занимаешься?". "Да в хоккей играю", - ответил я. Пит был в шоке. Чуть позже он всё удивлялся: "Нет, это надо же! Нет бы сказать: "Я выиграл Кубок Стэнли и забиваю по 50 голов за сезон". Или "Я играю за "Флеймс". Так нет же! Просто - "в хоккей играю".

"И как, нравится?", - спросила она. "Ещё как!", - ответил я. "Здорово, что тебе нравится то, чем ты занимаешься", - сказала она, тем самым окончательно меня покорив. Может быть, она просто так заигрывала со мной. В Калгари в то время надо было быть глухим, тупым и слепым, чтобы не знать, кто я такой. Меня, в конце концов, не каким-нибудь Дэйвом или Биллом звали. Однако она, похоже, действительно понятия не имела, кто я. Все остальные в баре в тот момент думали: "Ну, ни фига себе! Теорен Флёри сидит за столиком в компании восьми женщин!".

Мы с Вероникой виделись почти каждый день, а когда Шэннон вернулась из Саскачевана, я отнёс все свои вещи в нашу квартиру с Питом. Шэннон я оставил дом, мебель, машину - всё. Позже выяснилось, что наш развод пошёл ей на пользу. Она была умной женщиной - в школе у неё были лучшие оценки в классе. После того, как я от неё ушёл, она снова взялась за учёбу, получила закончила педогогический университет, а потом ещё аспирантуру по администрированию и управлению персоналом. Пару лет спустя она вышла замуж за отличного парня.

С Вероникой мы не занимались сексом. Она даже не ночевала у меня дома ни разу. Да я и сам не хотел тащить в это логово беспредела. За первые два месяца, что я переехал к Питу, я привёл домой, наверное, около 20 баб. Мне было нужно с кем-то переспать, но все они были безымянные и безликие. Я был по-настоящему одинок. Мне хотелось, чтобы кто-то обо мне позаботился. И я нашёл такую девушку.

В предыдущем сезоне все энхаэловцы играли без коллективного соглашения об условиях труда. Руководство лиги пыталось внедрить потолок зарплат, на что мы ответили категорическим отказом, в результате чего коммиссар НХЛ Гэри Беттмэн устроил локаут. Это, конечно, было обидно, но вовсе не катастрофически.

После обмена Гилмора "Флеймс" выдали несколько провальных сезонов подряд - выиграв Кубок Стэнли в 1989-м году, мы так с тех пор и не могли пройти дальше первого раунда плей-офф, по поводу чего в команде началась настоящая параноя. Все старались избежать очередного провального обмена, а потому на драфте мы также выступали достаточно слабо.

Когда начался локаут, я сказал своему агенту, Дону Бэйзли, чтобы он подыскал мне команду. Я бухал каждый день и медленно сходил с ума от безделья. Он предложил мне отправиться в Финляндию - в "Таппара". Это была очень странная лига. У нас на форме были изображены какие-то уё*ищные курицы. Финны ко мне хорошо относились, и я узнал много нового о европейском хоккее, что мне потом здорово помогло в матчах за сборную. Но, блин... почему курицы-то, я никак не могу понять?!

Незадолго до отъезда в Финляндию я подошёл к Питу и сказал: "Проводи как можно больше времени с Вероникой. Будь её другом. Она для меня много значит". В Финляндии я очень по ней скучал и на протяжении первой недели звонил ей чуть ли не каждый день. В итоге я сказал ей, чтобы она бросала свою работу и ехала в Европу. Я ей тогда сказал: "Я знаю, что ты обожаешь свою работу. Но ты только подумай - ты помощник исполнительного директора. Ты всегда успеешь стать помощником исполнительного директора. Но найдёшь ли ты ещё когда-либо человека, который так много бы для тебя значил и кого бы так сильно любила? Очень в этом сомневаюсь".

Эта финская команда тысячу лет не могла ни у кого выиграть. И в своём первом же матче за них мне удалось забросить победную шайбу в овертайме. На меня нахлынули те же самые чувства, что и после шайбы в ворота "Эдмонтона" в 91-м - я даже точно также упал на коленях и кружился вокруг собственной оси до тех пор, пока мои партнёры не устроили кучу-малу. Болельщики на трибунах сходили с ума. Мы с Вероникой посылали всем открытки из Финляндии. На них были изображены мы - Вероника сидела у меня на коленях, а я был одет в эту уёб**щную форму с курицей на груди. Финны меня обожали, и жизнь была прекрасна.

Но всю эту идиллию разрушил один телефонный звонок.

Глава 14. Оксюморон

После рождественнских праздников я отыграл в Финляндии ещё один месяц, после чего ситуация с локаутом урегулировалась. В итоге в тот сезон НХЛ сократили до 48 игр. Мне позвонил Грэхем Джеймс. После того как "Муз Джо Уорриорс" уволили его в 1985-м году, он отправился в Виннипег, где тренировал команду класса Tier II. Затем он стал главным тренером "Свифт Каррент Бронкоус". Оба раза вместе с ним команду менял и Шелдон Кеннеди.

Насколько я понимаю, после того, как Шелдон ушёл из "Свифт Каррента" в 1989-м, Грэхем потерял голову. У него всё пошло на перекосяк. Его поведении стало более неприкрытым, и количество мальчиков, к которым он подкатывал, также заметно возросло. Один из игроков "Бронкоус" (он, кстати, потом вместе с Шелдоном подал в суд на Грэхема) ударил его по носу прямо во время матча. В 1994-м году Грэхема Джеймса уволили из "Свифт Каррента", сказав на дорогу: "Когда будешь уходить, смотри яйца себе дверью не прищеми".

Как бы то ни было, Грэхем был прекрасно осведомлён о  моём финансовом благосостоянии. Когда мне было 16 лет, Лен Пелц, который был мне фактически вторым отцом, написал письмо известному виннипегскому адвокату, ставшему затем хоккейным агентом, Дону Бэйзли, с просьбой о том, чтобы он помог мне советом. Лен очень умный и обстоятельный человек. Я почти никогда не встречал таких умных людей. Если вы попробуете сыграть с ним в "Trivial Pursuit" (настольная игра, где игроки отвечают на вопросы касательно общеизвестных фактов и популярной культуры, прим. АО), вам даже ход не удастся сделать.

В общем, Дон ответил Лену, а год моего драфта приступил к работе. Дон всегда был крайне изобретательным в плане контрактов. У меня ни разу не было конфликта на этой почве, пока я работал с ним. Он был категорически против того, чтобы я спорил насчёт условий своего контракта. Дон настаивал на том, что свой контракт надо уважать - сначала отыграй его до конца, а потом можешь заключать новый.

Мой первый контракт с "Калгари" был рассчитан на три года (с 1988-го по 1991-й), и по его условиям я получал $90 000 за первый сезон и $125 000 за второй и ещё столько же за третий. Кроме этого, мне полагались $65 000 в качества бонуса за подписание контракта и ещё $110 000 за количество матчей проведённых в первом сезоне.

В свой последний сезон на юниорском уровне (1987/88) я играл за "Муз Джо" до тех пор, пока команда не вылетела из плей-офф. "Уорриорс" обменяли меня в "Мэдисэн Хэт", которые в том году выиграли Мемориальный Кубок, но "Флеймс" сказали мне, чтобы как только у меня заканчивался сезон в "Муз Джо", я собирал вещи и ехал в Солт-Лейк Сити. Такой вариант нравился был мне по душе - оставаться в WHL я не хотел. Я хотел как можно быстрее попасть в НХЛ, а потому заключил свой первый профессиональный контракт сразу после победы на МЧМ.

Я отправился в "Солт-Лейк", сыграл два матча и набрал семь очков. По условиям своего контракта, я мог сыграть за эту команду лишь 10 матчей, включая плей-офф. Если бы я сыграл больше, то сезон 1987/88 мне бы зачли как полноценный год по контракту. В плей-офф я провёл ещё восемь встреч и набрал 7+5. Мы выиграли Кубок Тёрнера - трофей, который вручался победителю лиги.

На третий год по своему контракту я забросил 50 шайб, тем самым значительно подняв свою ценность. Но до больших денег дело ещё не дошло - свой второй контракт я заключил на четыре года, на сумму $325 000 в среднем за сезон. Впрочем, через два года я мог изменить условия сделки. Я так сделал и подписал свой первый большой контракт.

Дон Бэйзли выторговал мне пятилетний контракт на 12,4 миллиона в американских долларах (это 18 миллионов в канадских). Чтобы подписать этот контракт, мне пришлось пропустить тренировочный лагерь. На тот момент я был одним из лучших хоккеистов в мире. "Флеймс" были жмотами, но они прекрасно понимали, что без меня сезон для них обречён на провал.

Я хотел не только денег. Я хотел грызть зубами лёд и выжимать из себя максимум в каждом матче. Я обожал Калгари. Мне там всегда очень нравилось. Именно поэтому я теперь снова там и живу. "Флеймс" дали мне путёвку в жизнь, и поэтому я был предельно предан им, несмотря ни на что. Давайте будем откровенны друг с другом - если бы я не был бы таким классным хоккеистом, остались ли бы "Флеймс" в Калгари?

После того, как я подписал свой второй конракт, у меня появилось столько денег, что я даже не знал, что мне с ними делать. Я купил дом для Шэннон и Джоша и помогал своим родителям. Том и Дебра Мауро (мои друзья и владельцы компании "Алби Хоумс") познакомили меня с советником по финансовым вопросам Дэйвом Стинтоном, и он здорово мне помог. Дэйв посоветовал мне куда-нибудь вложить деньги - это обеспечило бы мне доход в будущем. Я доверял Дэйву, потому у меня никогда в жизни не было денег, и я не знал, что с ними делать. Я был рад подвернувшейся "возможности".

И теперь самое время вернуться к разговору по телефону с Грэхемом. "Как ты относишься к тому, чтобы создать команду WHL в Калгари?", - спросил он.

До этого Калгари уже дважды пытался заполучить команду WHL - в 1966-м году город нацелился на "Сентенниалс", а в 1977-м на "Уэренглерс". Однако если у города была команда НХЛ, ему было накладно содержать ещё и команду WHL. Поэтому через 10 лет "Уэренглерс" переехали в Летбридж и стали "Харрикейнс".

Я не послал его на три буквы, и долго не мог понять почему. Думаю, мне тогда казалось, что я должен делать так, как мне велит Грэхем, иначе мне не жить. Когда я писал эту книгу, мне это очень доходчиво объяснил психолог Робин Ризал. Он привёл в качестве примера каннибализм. Он сказал, что все люди считают это неприемлимым, однако мы все наслышаны об авиакатастрофах вдали от цивилизации, где грань между добром и злом стиралась, уступая место выживанию. Подверженным сексуальному насилию крайне непросто понять, что выжить можно даже в том случае, если пойти наперекор своему насильнику. Теперь мне об этом известно. Жаль, что я тогда об этом не знал.

Да, на каком-то подсознательном уровне я всё ещё думал о совершённом надо мной насилии, но здесь ситуация была схожей с той, когда в католическую церковь приходят 600 человек и видят, что рядом с попом-развратником стоят два новых послушника. Среди прихожан наверняка найдётся человек 20-30, которым стыдно за то, что они не могут найти в себе ни сил, ни желания, чтобы расспросить либо самих послушников, либо их родителей насчёт этого попа.Я не считал себя жертвой. Я винил себя в том, что я сделал глупый и безвольный выбор. Думаю, каждый игрок в той команде мог поступить по своему и смириться с судьбой, как это сделал я.

Думаю, мне тогда казалось, что я убью в себе того человека, кем я был, если снова позволю себе быть ранимым. Статус и деньги были моей защитой, и я знал, что стоит мне открыть тайну о насилии над собой, как я могу потерять всё. Вы сейчас, наверное, читаете и думаете: "Ну, ты же ведь написал об этом в своей книге. Ты можешь потерять всё и сейчас. Так какая разница?".

Разница в том, что я больше не играю в НХЛ. У меня есть свой бизнес, и своя жизнь. Я стал более уверенным в себе и понимаю, что этот человек не контролирует мою жизнь. Поступил ли бы я точно так же сегодня? Нет. Почему? Потому что меня перестали терзать муки прошлого. Чем я могу это доказать? Я бросил пить, играть в азартные игры и безрассудно относится к своему браку, чем раньше не мог похвастаться. Я перестал убегать от своего прошлого. Хватит уже.

В общем, когда Грэхем позвонил мне и спросил, не хочу я вложить деньги в новую команду WHL, тем более что время пришло, и хоккей в Калгари популярен как никогда (ведь мы выиграли Кубок Стэнли), он все ещё манипулировал мной. Я тогда считал, что если он захочет, то может сломать мне карьеру. Я пришёл к выводу, что он хороший менеджер и тренер, и ему удастся собрать неплохую команду.

Мы создали команду таким образом, что ни у кого не было контрольного пакета акций - у всех их было понемногу. Содержание команды нам обошлось в $650 000, к чему прибавилась ещё сумма, потребовавшаяся на создание новой команды - всего за два года мы потратили $850 000. Я внёс свою лепту, выписав чек на $125 000.

Следующим был Джо Сакик. Джо тоже играл под руководством Грэхема. Более того, он был одним из тех, кто выжил в ужасной автокатастрофе, когда я был в Пиестани (Тео имеет ввиду трагедию, в которой водитель автобуса "Бронкоус" не справился с управлением, налетев на гололёд, из-за чего погибло четверо хоккеистов, прим. АО).

Шелдон внёс $2 000, потому что Грэхем постоянно его теребил на этот счёт. Всего же Грэхем набрал 15 совладельцев, включая самого себя и Джона Риттингера. Джон и Грэхем подружились ещё в "Свифт Карренте", а потом работали вместе и в "Калгари".

Некоторыми совладельцами стали игроки, которые работали под началом Грэхема в "Свифт Карренте". Например, Дэнни Лэмберт. Он был малогаборитным, но невероятно техничным защитником. Потрясающий игрок и отличный парень. Или, к примеру, крайний форвард Тайлер Райт, родившийся в Кэмсэке (пр. Саскачеван). В 1991-м году "Ойлерс" выбрали его в первом раунде. Трент МакКлири также играл под руководством Грэхема.

Его карьеру оборвалал ужасный инцидент, случившийся 29-го января 2000-го года, когда он играл за "Монреаль". "Лётчик" Крис Терьен щёлкнул по воротам, МакКлири бросился под шайбу, и она угодила ему в горло. МакКлири тут же направили в больницу и экстренно сделали трахеотомию. Он был на волоске от смерти.

Кроме того, в число совладельцев вошли мой друг Том Мауро и Расти Джеймс - родной брат Грэхема, с кем я был очень хорошо знаком. Расти так же был близким другом Эрика Фрэнсиса - корреспондентом спортивного отдела "Calgary Sun". Не думаю, что Расти знал, чем занимается Грэхем. Я слышал, что они больше не разговаривают друг с другом. Ещё одним совладельцем стал Крэйг Хайсингер, с которым я познакомился в Виннипеге. Он там сначала был тренером по физподготовке одной из команд класса Tier II, а теперь стал генеральным менеджером "Манитобы".

К нам так же примкнул бывший энхаэловец Андерс Хедберг и Пол Чарьз. Последний сначала был скаутом "Муз Джо" и "Свифт Каррента", а потом стал главным скаутом "Хитмен". Сейчас он работает на "Миннесоту Уайлд". Нил МакДермид, известный в Калгари адвокат, тоже присоединился к нам.

Грэхем так же уговорил нескольких моих бывших партнёров. Среди них был Боб Бассен, который находился на льду, когда я превзошёл рекорд Эла МакКиннеса по общему количеству очков за "Калгари", а также Марк МакКей. Когда я играл за "Муз Джо", он был капитаном команды. Потрясающий парень. Он, кстати, как и я, совсем небольшого роста. Он не мог похвастаться феноменальной техникой, но пахал, как лошадь, и выжимал из себя всё, а иногда даже больше. На драфте его не выбрала ни одна команда, поэтому он отправился в Германию и стал там чуть ли не богом. Он потом получил немецкое гражданство и защищал честь этой страны на двух Олимпиадах. Сейчас он весьма успешный агент.

В число совладельцев так же вошёл фермер Лорн Джонсон и его племянник Джон Мэтсон, который работал в нефтяной компании, а в последствии стал моим близким другом.

И, наконец, последним совладельцем стал борец Брет "Убийца" Харт. Он обещал выписать чек на $75 000, но в последний момент передумал и дал только $25 000. Он посчитал, что сам факт его причастности к команде стоит остальных $50 000. Брет мне очень нравился, и я доверял ему, но был далеко не в восторге от его окружения.

Мы назвали команду прозвищем Брета (Hitmen - англ. "убийцы", прим. АО) и договорились, что будет отчислять ему определённый процент от продаж клубной аттрибутики. Одним из цветов команды стал розовый - именно в нём Брет выходил на ринг. Это был своеобразный оксюморон - крепкие парни играют в хоккей в розовой форме.

Я рассказал Питу о том, что я купил команду WHL. Он посмотрел на меня и сказал: "Ни х** себе. Вот это круто". Пит стал руководителем нашей скаутской службы. Грэхем его потом уволил, потому что он не хотел работать ни с кем из тех, с кем я находился в близких отношениях.

Я встретился с Чаком Мэтсоном на паре совещений владельцев клуба, после чего мы стали периодически ходить друг к другу в гости и общаться. Думаю, Чака многие подталкивали на дружбу со мной. Все понимали, что мне в жизни были нужны настоящие друзья, а не только собутыльники. Чак же был потрясающим бизнесменом.

Он вырос на ферме в Истоне (пр. Саскачеван). Чак нарушил собственное правило - никогда не заниматься бизнесом с незнакомыми людьми. Ни-ког-да. Но затея с хоккейным клубом показалась ему интересной, да и кроме того, по его словам, он был "под впечатлением" от того, сколько звёзд станут его деловыми партнёрами. Так что он практически сразу внёс в общий фонд $50 000, даже не прочитав условий соглашения. Он мне рассказывал, что когда он впервые посмотрел на площадку и увидел на ней сорок 16-летних пацанов во время сборов, у него в голове пронеслось: "Боже мой, во что я впутался? Я же себе на плечи взвалил кучу ответственности".

Чак практически не пил, а потому когда мы с Вероникой подружились с ним и его женой Элейн, чаще всего мы ужинали вчетвером у кого-нибудь из нас дома, а не в ресторане. Мы не выставляли на показ свою дружбу. Но все знали, что я очень доверяю Чаку. Ему даже Эл Коутс периодически звонил и спрашивал: "Привет! Как там Тео поживает?". Мы с Чаком обожали гольф, а летом после того, как мы купили "Хитмэн", он продал свою первую компанию, так что мы играли с ним гольф каждый божий день. Вероника была от этого не в восторге. Ей и без того не нравилось, что я кучу времени провожу вдали от неё. Но дома меня ждали бесконечные скандалы. Мы то ссорились, то мирились.

Что касается моей работы с "Хитмэн", то я для них был своеобразным хозяином съёмной комнаты, который появляется раз в месяц и то лишь для того, чтобы забрать кварплату. Я перечислял деньги на счёт клуба и иногда появлялся на собраниях, но на этом моё участие в жизни команды и заканчивалось.

Единственный вопрос, которым я непосредственно занимался - это разработка логотипа команды. Мы потратили около 30 тысяч и остановили свой выбор на эмблеме, которую нам подсказал фильм "Пятница 13-е". На эмблеме был изображён парень, который воинственно держал клюшку, а его лицо было скрыто под вратарской маской белого цвета, похожей на череп. Я был уверен, что это будет хорошо продаваться. Я обожал эту эмблему и думал, что ничего лучше и придумать было нельзя, однако большинству журналистов она не понравилась. Они посчитали, что это выглядит слишком жестоко.

Как бы то ни было, "Хитмэн" - это потрясающее название, в котором скрыто сразу несколько значений. Мы решили представить наш логотип широкой публике на "МакМэхон Стэдиум", где выступает футбольная команда "Калгари Стампидерс". Торжественную церемонию вёл Пит, а я был на телефонной связи из Финляндии. На эту церемонию даже специально прилетели ведущие "Hockey Night In Canada" Рон МакЛейн и Дон Черри.

Рон очень позитивный и добрый человек. И вот он сдёрнул белое покрывало - та-да! Воцарилась мёртвая тишина. Ни аплодисментов, ни бурной овации, ничего. Я даже подумал, что у меня связь прервалась. Потом я услышал жидкие аплодисменты и подумал: "А вот это плохо".

Местный спортивный репортёр Майк Тот, который впоследствии ушёл работать на TSN и Rogers Sportsnet, выступил в тот вечер по двум спортивным каналам (второму и седьмому). Тот раскритиковал наш логотип в пух и прах. Следующим утром Грэхем рвал на себе волосы: "Что нам теперь делать?".

Пит решил сделать первую в истории майку "Хитмэн" и поместить логотип команды в круг с диагональной полосой - как в "Охотниках за приведениями". На спине была фамилия Тота, а вместо номера "2&7". По пятницам все спортивные журналисты города играли в хоккей на открытом воздухе. Он пришёл к ним в раздевалку и у всех на глазах кинул Тоту эту майку. После этого он сказал: "Мы не держим на тебя обиды. Мы уверены, что ты всё равно будешь болеть за нашу команду". Тот был в шоке. В тот же вечер он появился в этой майке в эфире и сказал: "Я хочу попросить прощения у "Хитмэн". Это потрясающая команда".

Болельщики были в восторге от нашей эмблемы, но "Флеймс" её возненавидели! Руководство клуба утверждало, что некоторые люди считают её слишком жестокой, и требовали, чтобы мы как-то её изменили. Они были арендаторами "Сэддлдоума", где мы собирались играть, а потому у них была над нами определённая степень власти.

В новом варианте нашего логотипа мы скрестили несколько клюшек в форме звезды - в комиксах так обычно обрамляют слово "бабах!". По сравнению с предыдущей эмблемой, новый вариант, конечно, значительно проигрывал. Впрочем, два года спустя "Флеймс" почему-то купили команду и вернули логотип в духе "Джейсона".

Надо было мне тогда задуматься о том, что всё это дурно пахнет. Но мы искренне верили в успех нашей команды, и перед началом сезона 1995/96 мы считали, что "Хитмэн" порвут всех на куски. Мы продали почти 1 500 абонементов, а Грэхем только и говорил о том, что команду ждёт светлое будущее. В итоге сезон мы закончили с соотношением побед и поражений 18-51-3, потеряв при этом четверть миллиона долларов. Перед сезоном 1996/97 мы продали в два раза меньше абонементов.

Но по-настоящему жизнь подкинула мне дерьма на вентилятор в сентябре 1996-го года на Кубке Мира, где я показал лучшую игру в своей жизни.

Глава 15. На седьмом небе

В 1996-м году состоялся первый Кубок Мира по хоккею. По большому счёту, это был всё тот же Кубок Канады, но с другим названием. Разве что, в отличие от Кубка Канады, команды тут были разбиты на две группы - Европейскую (в которую вошли чехи, финны, немцы и шведы) и Североамериканскую (Канада, США, Россия и Словакия).

5-го сентября мы обыграли Германию со счётом 4:1, а через два дня вышли в полуфинал на шведов. Во втором полуфинале американцы играли против России. Этот матч со шведами мне не забыть никогда. Это была игра на вылет, а потому проигрывать нам было никак нельзя. Тем более, что когда играешь за сборную Канады, серебряных и бронзовых наград для тебя просто не существует. Только золото. Нам неважно попадём мы на пьедестал почёта или нет. Главное - быть первыми.

Это был один из моих лучших матчей на международной арене. Я не часто выходил на лёд, потому что наше звёно выпускали нерегулярно. Формально я играл в четвёртой тройке, хотя, на мой взгляд, это была лучшая тройка в команде. Я тогда набрал 96 очков за сезон в "Калгари", Стив Айзерман 95 в "Детройте", а Род Бринд’Амур 87 в "Филадельфии". Но у нашего тренера, Глена Сатера, тогда в распоряжении были такие игроки, как Гретц, Марк Мессье и Эрик Линдрос.

Сатер работал с Гретцом и Мессье не первый год, а потому на них он полагался гораздо больше, чем на нас. Он периодически выпускал нас на лёд, когда им нужно было передохнуть, а это случалось редко. Мы не выходили на "убийство" меньшинства и розыгрыш лишнего. Можно сказать, мы были эдакими черлидерами на скамейке. Выбор у Сатера был богатый - Винсент Дамфус, Адам Грэйвз, Клод Лемье, Тревор Линден, Кейт Примо, Джо Сакик, Брендан Шенахен, Пэт Вербик... Вот вам прекрасная иллюстрация того, сколько в Канаде талантливых игроков.

Несмотря на то, что я не подавал виду, во время турнира я то и дело начинал сходить с ума. Я понимал, что Слэц со своими любимцами пойдёт в огонь и воду, и постоянно выпускал их на лёд. А мне так хотелось играть. Но порой, когда оказываешься в такой команде, своё самомнение надо запихнуть куда подальше. И когда дают шанс, надо выжимать из себя максимум в каждой смене.

Каждый раз, когда я играл за сборную Канады, я был счастлив находится в компании людей, которые знали, как надо побеждать. После того турнира я фактически стал основным игроком сборной. Будь то чемпионат мира или Олимпиада, руководители сборной всегда на меня рассчитывали. Они знали, что я готов сыграть эту роль и отдамся ей без остатка.

Игра в матче со шведами шла, как на качелях. Как раз такой хоккей я и люблю. Счёт по броскам был 43:43. Да и "силовухи" было навалом. Помню, Линдрос укладывал на лёд одного соперника за другим. Линдроса в плане "физики" вообще никто превзойти не мог, это было нечто! Видели когда-нибудь ручной динамометр? В хоккей его используют для измерения ряда параметров в системе SPARQ (speed, power, agility, reaction, quickness - англ. скорость, сила, ловкость, реакция, резкость, прим. АО). Ты проходишь тест по каждой из этих категорий и результаты показывают, где тебе надо прибавить.

Так вот я помню в 1991-м году ещё до драфта 18-летний Лидрос подошёл к этому динамометру. Результат измерялся в килограммах. Отличным показателем для мужчины считалось 64кг. Он выдал 80. Вторым был Скотт Стивенс с 60кг, а я набрал 25кг.

По иронии судьбы в сезоне 1999-00, когда Стивенс был капитаном "Нью-Джерси", он применил сокрушительный силовой приём против Линдроса на синей линии, после чего тот заработал своё шестое сотрясение мозга. Сотрясение мозга вообще случается тогда, когда голова делает такое резкое движение, что мозг приходит в движение внутри черепа. Это может сказаться на зрении, чувстве равновесия и энергии. Крайне неприятная штука. Ведь так можно вывести из строя даже такого здоровяка, как Линдрос. Тут так просто в кровати не отлежишься.

Это сотрясение выбило Линдроса из плей-офф Кубка Стэнли, а потом ему ещё и весь следующий сезон пришлось пропустить. Хочу вам сказать, что Линдрос был отменным "быком" в коньках. У меня, кстати, есть теория, почему он так часто получал травмы. В детстве он был таким техничным и таким здоровым, что когда он опускал голову вниз, от него все просто отскакивали, как от стены.

Но в НХЛ-то играют не менее мастеровитые ребята. И вот 7-го марта 1998-го года он пошёл в атаку с опущенной головой, Дарюс Каспарайтис увидел его и убил нах**. После этого он стал более осторожным. И при этом всё равно не бросил свою привычку - всё так же и катался с опущенной головой. Я так и не понял этого. При моих габаритах кататься с опущенной головой было просто нельзя - иначе убьют.

На Кубке Мира 1996-го года было очень много потрясающих вратарей, но Швеция, Канада и США были лидерами на этом фронте. У шведов был Томми Сало, у нас был Кёртис Джозеф, а у американцев - Майк Рихтер, который вообще был с другой планеты. Рихтер заявил о себе во весь голос в финальной серии Кубка Стэнли 1994-го года, когда на последних минутах седьмого матча он в одиночку сражался с "Ванкувером".

По окончании основного времени матча со шведами на табло горело 2:2, и дело дошло до второго овертайма. На последних секундах мы уже играли на отбой, а Кёртис Джозеф три раза подряд вытащил "мёртвые" шайбы.

Пол Коффи, у которого было феноменальное катание, получил шайбу и вместо того, чтобы вбросить её в зону, выдал свой фирменный проход по центру. Один из наших пошёл на смену, и я выскочил на лёд полный сил (потому что я всю игру фактически просидел на краю скамейки). Я вкатился в зону вслед за Коффи, и он потерял контроль над шайбой.

Она оказалась у меня на крюке, и я бросил. Причём, бросил-то слабо - даже стекло бы не разбил. В этот момент Брендан Шенахен вылез на пятак и мастерски загородил обзор Сало. Шайба попала ему в клюшку, перепрыгнула её и закатилась в ворота. За воротами мы все буднично поздравили друг друга, но когда я подъехал к скамейке, все, в общем-то, молчали. О чём, собственно, говорить? Ведь именно этого от меня и ждали. Победа в этом матче вывела нас в финал на США.

Четыре шайбы и две передачи в восьми матчах. Я был в ударе и на седьмом небе от счастья. Но накануне финала против США посреди ночи у меня в номере раздался телефонный звонок. Вероника сняла трубку. Она слушала около минуты, а потом ответила тоном, по которому сразу стало понятно, что она была в бешенстве: "Никогда нам больше не звони, б**!". Она бросила трубку и посмотрела на меня. "Грэхема допрашивают по подозрению в совращении, и он хочет, чтобы ты за него заступился".

Я посмотрел на неё: "Ни ху* себе! И что мне теперь делать?".

Не прошло и месяца с тех пор, как мы поженились с Вероникой в Лас-Вегасе. Где-то за две недели до торжественной церемонии мне позвонил Дон Бэйзли и, услышав о том, что свадьба обойдётся мне в 40 тысяч долларов, как-то сразу нахмурился. Он сказал: "На твоём бы месте, я бы подписал брачный договор". Я попросил, чтобы он его мне составил. Он выслал мне его по факсу, я дал его Веронике и сказал: "На вот, подпиши". Она была в шоке.

Она сказала: "Зачем это? Неужели ты думаешь, что мы будем несчастливы в браке?". Она также сказала, что ей было обидно даже подумать, что я считаю, что она со мной только ради денег; что я о ней низкого мнения и что если она подпишет этот контракт, то это будет означать только то, что я ей не доверяю.

Я тогда ещё не повзрослел до такой степени, чтобы просто успокоить её и сказать: "Слушай, я просто пытаюсь себя обезопасить, ведь мы встречались с тобой всего лишь год. Встань на моё место. Ты что, хочешь сказать, что я из тех, кто просто возьмёт и оставит тебя без средств к существованию, в том случае, если у нас ничего не выйдет? Я обязан был посоветоваться со своим адвокатом. Я с ним знаком 18 лет - больше чем с тобой. Уж он-то в этом деле, наверное, разбирается лучше кого бы то ни было".

Но вместо этого я спустил всё на тормоза. "Раз ты так этому относишься, хорошо, не будет никакого контракта".

После полуночного звонка Грэхема я решил засунуть все свои неприятные чувства по этому поводу куда подальше и достойно доиграть турнир. Я поступил так, как уже давно научился. Я сделал так, чтобы все мои проблемы за пределами площадки помогли мне сконцентрироваться на том, что происходит непосредственно на льду.

С американцами мы играли серию до двух побед. Всё, в общем-то, говорило за нас. Все предсказывали нам пусть и непростую, но всё же победу. На бумаге мы были фаворитами.

Лучшим бомбардиром США был Бретт Халл. Любопытно, кстати, что обладая двойным гражданством, он мог бы играть и за нас, но мне кажется, что он был зол на Федерацию Хоккея Канады из-за того, что они игнорировали его на уровне молодёжных сборных. И я вам откровенно могу сказать, что не будь у них на воротах Майка Рихтера, исход серии был бы совершенно другим.

У американцев в составе было много классных игроков. Дериан Хэтчер был большой, медленный, тупой и отвратительно владел шайбой, но всё равно был опасен, потому что играл зло и грязно. Мне всегда казалось, что у Пэта Лафонтейна было всё в порядке с личной статистикой, но при этом он так ни к чему и не привёл свою команду. Гэри Суттер был одним из лучших атакующих защитников своего времени.

Сютс и Оттс (Джоэль Отто) были отменными игроками. Вместе с ним я играл за "Калгари" и выиграл Кубок Стэнли. Кейт Ткачак был невероятно талантливым хоккеистом, к тому же ещё большим и сильным, но так толком ничего и не добился. Капитаном был Брайан Литч. Но у них в команде не было супер-звёзд, в то время как наша команда буквально ломилась от них.

Первый матч прошёл в Филадельфии, и мы его выиграли в овертайме со счётом 4:3. Американские журналисты рвали и метали. Они писали, что наша победа была "липовой", а гол Стива Айзермана был забит при положении вне игры. Я отдал на Бринд’Амура, тот на Стиви, а он уже прорвался по левому борту и бросил с невероятно острого угла. Рихтер задел шайбу, но она всё равно проползла в ворота. Гол, конечно, был корявый, но нам было всё равно. Мы превзошли их по броскам 35:26.

Националистических настроений в этой серии было навалом. Ну, сколько раз в своей жизни я слышал канадский гимн? И тем не менее, я до сих пор помню, как я слушал его перед вторым матчем.

В Монреале тогда только-только открыли новую арену - Молсон Центр. Сейчас она называется Белл Центр. Публика там буквально с ума сходила. Все просто с ума посходили. Повсюду были флаги и плакаты, у всех были раскрашены лица... И когда зазвучал канадский гимн, у меня волосы на шее дыбом встали. Атмосфера тогда была потрясающая. Я был словно в другой галактике, далеко-далеко от родного Расселла. Мы уже играли не за свои команды НХЛ. Мы играли за свои страны.

Оттс играл за "Филадельфию", как и Бринд’Амур. Но в этой серии они мутузили друг друга будь здоров. Забавно было за этим наблюдать. Я же кидался на всех и вся. Я считал, что моя задача заключается в том, чтобы создавать опасные моменты и действовать на нервы Рихтеру. Вратарю даже и говорить ничего не надо, чтобы завести его. Надо всего лишь лезть на пятак, загораживать ему обзор, чтобы ему приходилось постоянно выглядывать из-за твоей спины, а если вдруг отскок - ты тут как тут. Обычно после такого тебя убить готовы. В середине второго периода я даже заработал две минута за атаку вратаря, но Рихтер был абсолютно непроницаем. Сборная США выиграла 5:2 и сравняла счёт в серии.

Третий и последний матч состоялся 14-го сентября. Перед началом третьего периода счёт был 1:1. Здоровяк Адам Фут сумел-таки забросить шайбу на 52-й минуты, и мы вышли вперёд. Но за 3:18 до финальной сирены Халл получил пас от Литча и сравнял счёт. Всё произошло из-за того, что Клод Лемье потерял концентрацию. Наши защитники пробросили шайбу по борту туда, где он должен был находиться, но Клод был глубоко у нас в зоне, а не на своём месте. Вместо этого шайбой у круга вбрасывания завладел Литч, бросил по воротам, а Халл подставил клюшку.

Гол Халла был словно пробка, вылетевшая из бутылки шампанского. За две минуты до финальной сирены Тони Амонте забросил победную шайбу с передачи Брайана Смолински и этого дебила Дериана Хэтчера. За 42 секунды до конца периода Хетчер забил в пустые ворота. 24 секунды спустя Дедмарш повторил его достижение. В итоге - 5:2.

Я слышал, что эту серию теперь говорят, что мы выпустили её из рук, но мы ничего не могли с этим поделать. Забить Майку Рихтеру было нереально. Шайба для него была всё равно что мячик на ниточке. Он знал куда полетит уже в момент броска, и отражал каждый бросок, бл***!

Чтобы вратарь так играл, я больше в своей жизни почти и не видел больше. Он сделал пару таких сейвов, которые никто не сможет повторить. Вы только подумайте - лучшие игроки в мире выжали из себя всё без остатка и не смогли переиграть его. В том матче Канада выиграла у США 37:25. Слава Майку Рихтеру! Старик, я серьёзно.

Глава 16. Непруха

После Кубка Мира у меня началась откровенная непруха. Ничего не получалось. За первые восемь матчей я сделал, наверное, только одну голевую передачу. После таких драматичных серий всегда приходится долго отходить. Спада никак не избежать. Я только что играл в хоккей на высочайшем уровне мастерства и напряжения, и вот теперь мне уже надо было возвращаться в свою команду, где уровень хоккея был ниже, а тренировки длинными и неинтересными.

На протяжении нескольких недель меня окружали игроки, которые видели площадку так же хорошо, как и я. Однако теперь когда я отдавал своим партнёрам по "Калгари" такие же классные передачи, они как правило не забивали. В том сезоне у нас в команде было лишь два игрока, которым удалось набрать больше 55 очков - я и Дэйв Гагнер. На бумаге мы были слабее всех. И это ещё при том, что у меня был стресс из-за всех этих разбирательств касательно моих взаимоотношений с Грэхемом Джеймсом.

Сезон начался для нас 5-го октября 1996-го года матчем против "Ванкувера". Тремя лучшими снайперами "Кэнакс" тогда были Александр Могильный, Мартин Желина и Павел Буре. Мы проиграли 1:3. Для нас такой результат был типичным. В каждом матче мне приходилось прыгать выше головы, иначе мы были обречены на поражение. Мне казалось, что если я буду играть так, как никому вообще и не снилось, мои партнёры потянутся за мной. Я был капитаном команды с 1995-го по 1997-й год и должен был выжимать из себя всё до последней капли, потому что я ненавидел проигрывать.

Думаю, среди моих партнёров того времени вы узнаете человек пять, не больше. Нет, я вовсе не говорю, что они были плохими людьми. Но я настаиваю на том, что большинству из них в НХЛ было попросту нечего делать. У нас было несколько игроков, которые в последствии выросли до очень приличного уровня. Например, Джером Игинла, Дерек Моррис и Тревор Кидд, но большинство из них тогда были совсем пацанами.

Мне очень нравились некоторые русские. Вот, например, Герман Титов - здоровый парень! Ростом 180см, весом - 80кг, но его же остановить было невозможно! К тому же, он был невероятно устойчив психологически. Я всегда сидел на скамейке рядом с Германом. Как только он подучил английский, мы с ним начали весьма душевно общаться. Помню, я как-то спросил его: "Тиц, старик, а ты вообще откуда к нам пришёл-то?". А он мне такой: "Ну, я в армии служил. Четыре года служил. Да, вот так вот". "Тиц, ты ж в армии в хоккей-то, поди, не играл? - Неа. Ни х** не играл. Я там танк водил". "Ни х** себе! И как? - Дурдом. Только ездишь и взрываешь всё подряд".

Он был забавным парнем. Иногда он приходил на тренировку, еле передвигая ногами. Я его как-то спросил: "Тиц, ты почему такой уставший-то? - Ох, да понимаешь, вчера так затусили у меня дома... Я выпил пару бутылок вина... Пару бутылок водки... Устал я, в общем".

В сезоне 1995-96 у нас в составе были Микаэл Нюландер, Фил Хаусли и Гэри Робертс, и мы вышли в плей-офф. Но руководство "Флеймс" в свойственной себе манере вновь избавилось от своих лучших игроков. Бл***, как же это бесило!

Как бы то ни было, после Кубка Мира у меня начался один из самых длинных спадов в карьере. 6-го октября мы выиграли в своём первом домашнем матче у "Баффало", я создал пару неплохих моментов, но всё впустую - ни голов, ни передач. Потом, 9-го октября, мы проиграли дома "Сент-Луису" 1:3. Самое фиговое было то, что у "Блюз" в составе были бывшие "огоньки" Эл МакКиннес и Бретт Халл.

Через два дня со счётом 2:1 мы обыграли "Детройт", у которого в составе были Брендан Шенахен, Стив Айзерман, Сергей Фёдоров и Никлас Лидстрём. А ещё через два дня после этого мы одолели "Филадельфию" с Джоном Леклером, Эриком Линдросом и Родом Бринд’Амуром - 1:0. Но мне откровенно не везло - я стучал по перекладинам, мазал мимо ворот, облюбовал все штанги... Настроение тогда было хоть под машину бросайся.

Следом у нас шёл выезд в Нью-Йорк, где нам противостояли "Рейнджерс" во главе с Уэйном Гретцки, Марком Мессье, Брайаном Литчем, Майком Рихтером и Адамом Грэйвзом  - мы уступили 4:5. Потом был матч с "Монреалем", у которого тон задавали Винсент Дамфус, Марк Рекки, Брайан Сэвэдж, Саку Койву и Мартин Ручински - мы проиграли 2:4.

Подобные матчи с командами Восточной Конференции для "Калгари" имеют особое значение, потому что "Флеймс", как правило, остаются за пределами радара национальной прессы. В этих матчах я не набрал ни единого очка. Я бесился так, что мне уже даже ломание клюшек не помогало. Гол мне нужен был точно так же, как наркоману доза.

Каждый раз, когда у меня начинался спад, я всегда выходил на лёд первым. Я брал ведёрко с шайбами и начинал стрелять по углам, чтобы вернуть себе уверенность в своих силах. Таким образом я пытался перестраховаться от того, чтобы при следующем опасном моменте я не послал шайбу в пузо вратарю. Кроме того, когда у игрока наступает спад, все его суеверия выходят на первый план. А хоккеисты - люди вообще от природы суеверные. Свои ритуалы я знал наизусть и не менял на протяжении 13 лет.

На катке надо было быть в 9-00, поэтому я вставал в 8-00, садился в машину в 8-13, вставал в очередь в "Тим Хортонс" (популярная канадская кофейня, прим. АО) и заказывал свой дабл-дабл (популярный вид кофе, прим. АО). По дороге я выкуривал три сигареты, причём прикуривал на определённых светофорах. Ездил я всегда одной и той же дорогой - Дирфут, Сауслэнд, Блэкфут, мимо казино "Кэш" и подъезжал к служебному входу "Сэддлдоума".

После этого обряд возобновлялся уже на самой арене - я выпивал ещё одну чашку кофе, раздевался, принимал душ, сидел в ванне ровно три минуты, шёл на командное собрание, тренировался, снова принимал душ и садился в машину. Обедать я отправлялся в ресторан "Ла Брецца", где заказывал хлеб Романофф и тортеллини с газировкой и апельсиновым соком.

Затем я вновь садился в машину, ехал домой и ложился спать в 14-00. Я просыпался в 16-00, садился в машину в 16-13 и заезжал в "Тим Хортонс" за ещё одним дабл-дабл в 16-15. На арену я ехал той же дорогой, припарковывался, принимал душ, сидел три минуты в ванной, разминался и начинал наматывать свою клюшку - а это уже отдельный ритуал.

Как и любой другой хоккеист, я очень дорожил своими клюшками. Клюшка может здорово сказаться на твоей меткости. Я даже на матчах в перерывах клюшку заново заматывал. При этом я всегда мотал с конца крюка к его началу и использовал липкую ленту, чтобы шайба к крюку прилипала.

Я ещё клей использовал, чтобы крюк плотнее держался на клюшке - они у нас тогда сборные были. Марки изготовителя сейчас уже все поменялись. Я несколько лет играл Jofa, а потом уже Nike и Easton. Jofa и Nike платили мне по 100 тысяч долларов, чтобы я пользовался их экипировкой - клюшки, шлемы, краги, штаны. Если вы посмотрите на мои хоккейные карточки, там прям видно в каком году в чём я играл.

Я перешёл на Easton во время своего второго сезона в "Рейнджерс". И когда я бросил по воротам их клюшкой в первый раз, я обалдел. Клюшка увеличила силу моего броска на 10-15 м/ч! Современные цельные клюшки улучшают качество броска просто нереально. Но в плане игры в пас и владения шайбой, тут всё сильно отличается от деревянных клюшек.

Современные клюшки жёстче. Более того, у них настолько жёсткий крюк, что когда в него попадает шайба, она тут же отскакивает куда-нибудь в сторону, если только у тебя не чудо-руки. То и дело видишь, как парни шайбу обработать нормально не могут. А всё почему? Потому что у них рук подходящих нет, чтобы такой жёсткой клюшкой управлять. В НХЛ пасуют так же сильно, как и бросают. Так что тебе пасуют со скоростью 80-90 м/ч, то у тебя шайба обязательно отскочит в сторону от крюка, если только ты не отменный технарь.

С Easton я решил не брать ни копейки, потому что у меня на этой почве были проблемы с Nike. Мне нравилась самая первая клюшка Nike, но потом они изменили разъём под крюк и сам крюк тоже, и мне это было уже совсем не по душе. В том сезоне я забросил всего 15 шайб. Не нравилась мне та клюшка хоть убей. Некоторые клюшки Nike были ничего, а другие, наоборот, слишком тяжёлые. Бросишь по воротам такой клюшкой - и шайба летит совсем не туда, куда ты хотел.

Вообще когда берёшь клюшку в руки, сразу понимаешь - забьёшь ты ей или нет. В сезоне 1990-91 (это когда я 51 шайбу забросил) я играл клюшками компании Louisville, и они меня абсолютно всем устраивали, даже не знаю почему. Может быть, я тогда был уверен в своих силах или ещё что-нибудь в этом духе, но как только я взял клюшку Louisville, я сразу понял - "Это моё".

Перед матчами я не очень любил общаться с партнёрами. Я предпочитал собираться с мыслями.

Перед каждым матчем наш видео-тренер, Гэри Тэйлор, делал мне подборку моих голов на текущий момент, и я садился смотреть их. Это настраивало на положительный лад. Перед игрой тренер всегда проводил командные собрания, и мы все на них приходили. После этого я одевался (всегда слева направо), а потом обязательно вставал в очереди на раскатку за вратарём.

Я всегда делал одно и то же - каждое упражнение я начинал с определённого места (когда я бросал и куда я бросал тоже было не просто так), потом я возвращался в раздевалку, пил "Гаторейд", смотрел свои голы ещё пару минут, загонял себе под верхнюю губу жвачку (даже не знаю сколько раз ко мне подходили руководители команды и говорили: "Нельзя жевать жвачку, когда у тебя берут интервью!") и опять шёл в раздевалку.

Весь этот ритуал заканчивался тем, что я снова вставал в очереди на выход на лёд за вратарём, смотрел на флаг во время исполнения гимнов, считал все 13 углов на кленовом листе, а когда звучало "O Canada, we stand on guard for thee" (последние слова канадского гимна, прим. АО), я касался льда и крестился. После всего этого я был готов к игре.

19-октября 1996-го года напряжение в воздухе можно было ножом резать. На следующий день у нас была игра с "Эдмонтоном", и я напряжён до предела. У "Ойлерс" было четыре отличных снайпера - Даг Уэйт, Райан Смит, Андрей Коваленко и Джейсон Арнотт. А на воротах у них был Кёртис Джозеф. Я позвонил отцу, и он мне сказал, что мой дед его учил тому, что если ты не получаешь удовольствия от того, что ты делаешь, то ты будешь слишком скованным и в итоге у тебя ничего толком не получится.

В том матче против "Эдмонтона" я забросил свою первую шайбу в сезоне и отдал две голевые передачи в первом периоде. Мы выиграли 6:3. Через два дня я отметился хет-триком в матче против "Колорадо". А у них команда была тоже как на подбор - Петер Форсберг, Джо Сакик, Сандис Озолиньш, Валерий Каменский, Адам Дедмарш и Патрик Руа. Я тогда забил буллит Руа, и мы выиграли 5:1. Ещё через два дня мы обыграли "Питтсбург" 7:5. У них тогда в составе были Марио Лемье, Яромир Ягр, Рон Фрэнсис и Петр Недвед. Чёрная полоса осталась позади.

С одной проблемой было, наконец, покончено, но была ещё и вторая.

Глава 17. Скандал

Журналисты пронюхали, что Шелдон Кеннеди работал вместе с полицией над делом против Грэхема Джеймса об изнасиловании. Грэхем, соответственно, судорожно пытался привлечь всех на свою сторону. Как я уже упоминал чуть раньше, один из самых влиятельных спортивных журналистов Калгари Эрик Фрэнсис, работавший в "Калгари Хералд", был близким другом брата Грэхема - Расти Джеймса. Сейчас мы с Эриком друзья, и он говорит, что ему до сих пор стыдно за его дружбу с Джеймсом.

Он говорит, что Грэхем - настоящий гений "гитлеровского" плана. Подумать только, на протяжении скольких лет он занимался тем, чем занимался, и никто об этом ничего не знал. Когда Эрик узнал, что Грэхем уходит из "Хитмэн", он ушам своим не поверил. 7-го сентября 1996-го года в своей колонке он написал: "Что бы ни ожидало Грэхема Джеймса в дальнейшем, ему можно пожелать только такого же уважения и поддержки, которую он проявил к сотням молодых игроков в своей карьере". После чего он добавил: "Надеюсь, что он не забудет, как я уважают во всей стране. Я-то об этом точно не забуду".

Шелдон говорил, что у него внутри всё опустилось, когда он это прочитал. Он понимал, что Грэхем пытается выставить себя жертвой, и пресса представит Шелдона пьяным хулиганом, который только и делает, что врёт. К счастью, этого не произошло.

В это время мой друг Чак Мэтсон уделял уйму времени работе в "Хитмэн" и возился со своей нефтяной компанией, а потому когда ему позвонил его дядя, президент команды Лорн Джонсон, и сказал: "Приезжай через полтора часа на тренировочный каток в Драмхеллере", Чак сначала отказался. "Иди ты в жопу, Лорн. У меня тут работы до фига". Но Лорн сказал, что дело важное, и Чак поехал.

Когда он приехал, то увидел, что лицо его рыжеволосого дяди было абсолютно красным. Он даже подумал, что у него вот-вот будет сердечный приступ. Лорн рассказал ему об обвинениях против Грэхема, но добавил, что сам он считает их чепухой. Дескать, это наверняка плод фантазии какого-нибудь хоккеиста-неудачника, который хотел ему за что-то отомстить. Тем более, руководство лиги заверило его, что они полностью контролируют ситуацию. Но Лорн с Чаком не хотели рисковать, а потому они позвонили Грэхему и сказали ему: "Нам надо поговорить с тобой". Затем они отправились к нему в гостиницу.

Лорн сказал что-то вроде: "Тебя обвиняют в противозаконных сексуальных отношениях с одним из твоих бывщих игроков, а может быть, даже и несколькими". Чак был уверен, что Грэхем упадёт на колени и воскликнет: "О Боже! Как чудовищная ложь!". Но вместо этого Грэхем посмотрел Лорну прямо в глаза и ответил: "Ну, в моём прошлом есть такие вещи, которые некоторые могут счесть противозаконными". У Чака челюсть отвисла. Он не мог в это поверить.

Лорн сказал Грэхему, что ему надо переговорить с Чаков тет-а-тет, и Грэхем вышел из комнаты. "Нам надо немедленно что-то придумать", - сказал Лорн Чаку. Чак ответил: "Мы должны сегодня же уволить его из команды". "Я с тобой полностью согласен, - сказал Лорн. - Но не торопись. К нашим игрокам мы его больше не подпустим, но нам так же не стоит идти вразрез с интересами лиги. Надо всё хорошенько обдумать".

"У нас на льду сейчас 30 или даже 40 пацанов, за которых я в ответе, - сказал Чак. - Если он только попробует подойти к ним, я его сам убью".

В общем, Грэхему они сказали: "Собирай свои вещи и отправляйся в Калгари". Они позвонили всем владельцам клуба, чтобы мы были в курсе событий, и все были в шоке. Даже я был в шоке. Я никак не ожидал, что правда о Грэхеме всплывёт наружу.

На следующий день Чак и Лорн уволили его. Скандал был жуткий. Грэхем рыдал. Он говорил Чаку, что он обожает хоккей и своих игроков. Он божился, что он живёт только ради хоккея и не понимает, почему люди отбирают его у него. Чак и Лорн ответили ему, что руководство клуба обязано повести себя жёстко в этой ситуации, чтобы игроки и их родители знали, что они в безопасности.

Хотите верьте, хотите нет, но были и такие родители, которые возненавидили Чака за это решение. Возненавидили! У нас был один игрок, у которого после увольнения Грэхема не пошла игра. Его папа был готов нас всех порешить.

Совладельцы клуба решили нанять психолога, который специализировался по работе с детьми и молодыми людьми, пережившим сексуальное насилие. Каждый игрок должен был пойти к нему на приём и если необходимо, вернуться ещё раз. На повторный сеанс психолог вызвал пятерых ребят. Трёх из них он пригласил и в третий раз, но они отказались.

Позже мы узнали, что эти трое продолжали ходить в гости к Грэхему даже после того, как его уволили и предъявили обвинения. Одним из них был как раз тот самый, чей папа был в бешенстве из-за увольнения Грэхема. Этот парень потом виделся ещё пару раз с Грэхемом, когда тот вышел из тюрьмы и уехал в Испанию.

Вскоре после этого я рассказал Чаку о своей ситуации. Он ни в чём меня не винил. Он всё понял. Он посмотрел на меня и сказал: "Никогда не закладывай попа и никогда не закладывай своего тренера. В нашем обществе заведено именно так". А потом он добавил: "В хорошей истории есть злодей. А в потрясающей - их несколько".

Грэхем-то, понятное дело, был злодеем. Но Эд Чиновет был президентом WHL на протяжении многих лет. Он был президентом лиги, когда Грэхема уволили из "Муз Джо". Он был президентом лиги, когда Грэхема уволили из "Свифт Каррента". И он позволил нашему клубу заключить контракт с этой скотиной.

Когда Грэхем изъявил желание устроиться на работу к нам в команду, я ведь мог бы позвонить Эду и сказать что-нибудь вроде: "Твою ж мать, ты же должен понимать, что это нельзя делать!". Но я заботился о своей шкуре. Как и Шелдон. Как, наверное, и многие другие ребята. Мы поступали так, как нас учили ещё с 11 лет - слушались тренера и держали рот на замке. Слушайте, я вам точно могу сказать - мы с Шелдоном далеко не единственный, с кем Грэхем занимался этой дрянью. Я больше чем уверен, что мы были не одни. Вероятнее всего, таких много, но они по-прежнему не готовы сказать правду.

Я был крайне разочарован при каких обстоятельствах мы продали "Хитмен" "Флеймс". Когда нам надо было продлить нашу аренду на "Сэддлдоуме", у нас был фактически только два пути - либо подписать соглашение на аренду на их условиях, либо уехать из города. Тут особо не поторгуешься.

К тому времени мы инвестировали приличную сумму в команду. Команда стоила $850 тысяч, а пока мы разбирались с чеками, цена выросла до миллиона. У нас было 16 или 17 совладельцев, но когда наступили тяжёлые времена и начались проблемы с деньгами, то команде помогали где-то процентов 30 совладельцев. На каждое собрание приходили только Чак со своим дядей Лорном, Джо Сакик, Том Мауро, Нил МакДёрмид и я. Больше я никого не помню.

В общем, вся эта ситуация нас откровенно заколебала. Чак сказал, что он и все остальные наши партнёры прекрасно понимали груз ответственности, который возникает, когда ты владеешь хоккейной командой, в которой чуть ранее работал сексуальный маньяк. И это не говоря о том, что на твоей совести также автобусы, забитые молодыми парнями, летящими по обледеневшим дорогам в три часа ночи. Короче, все были уже сыты по горло этим.

Мы запросто могли продать команду в Эдмонтон, или Ред Дир, или Кутейни, но в своё время мы решили подарить юниорский хоккей Калгари. И Чак, который тогда был вторым владельцем и вице-президентом клуба, считал, что "Хитмен" должны остаться в Калгари. Он сказал, что деньги в этом деле не главное. Поэтому мы сжали зубы и продали команду "Флеймс".

"Флеймс" заплатили нам $1,2 миллиона в июне 1997-го года. Ведущие юниорские команды стоят сейчас где-то от семи до десяти миллионов, но я считаю, что в плане уважения к игре, мы поступили абсолютно верно. Через год команда заиграла совсем по-другому и вышла в плей-офф, а ещё через год "Хитмэн" дошли до финала Мемориального Кубка и уступили там в овертайме "Оттаве".

По условиям той сделки Чак и его дядя Лорн, как два создателя команды, должны были получить памятные перстни, если "Хитмэн" выиграют чемпионат WHL или Мемориальный Кубок. Чак остался в команде ещё на два года на правах добровольного советника.

В 1998-99 году "Хитмэн" выиграли чемпионат WHL. Они позвонили ему и сказали, что перстни у них уже есть, и они их обязательно вручат ему при подходящем случае, но этого так и не произошло.

Глава 18. Ни хера вы не знаете

Когда Шелдон обвинил Грэхема Джеймса в изнасиловании, он сказал, что помимо него был и другой игрок, чьё имя ему не хотелось бы называть. Все знали, что я раньше играл у Джеймса, а потому начались бесконечные споры о том, кого Шелдон имел ввиду - меня или Джо Сакика.

Я не думаю, что Джо насиловали. Он никогда не вёл себя как-то странно и всегда был очень вежливым и добрым парнем. Грэхем иногда общался с ним, как и со множеством других парней - таким образом он защищал себя от лишних подозрений. Он мог сходить в кино, например, с Дэнни Ламбертом и Джо. Они были друзьями - но не более того. Это было частью его игры. Друзья могут подвердить, что они ночевали у Грэхема, ходили в китайские рестораны, смотрели кино у него дома, и ничего с ними при этом не случилось. Мне кажется, Джо никогда и не подозревал, что из себя на самом деле представляет Грэхем.

В январе 1997-го года Грэхему представили официальное обвинение. Это была настоящая бомба. Поэтому  на протяжении двух месяцев каждый божий день мне приходилось отвечать на все вопросы одно и то же: "Без комментариев". После матчей к нам в раздевалку заходили репортёры от CNN. Журналисты шли на всё, лишь бы разговорить меня на эту тему.

Типичная ситуация заключалась в том, что меня ловили в корридоре, когда я выходил из раздевалки и полчаса задавали один и тот же вопрос. Так вот как-то ко мне подбежала красивая журналистка и спросила: "Ну что, вы и есть тот парень, да?". Я спросил её, что она имеет ввиду. "Вы и есть тот парень, да?". Я ответил: "Я стоял перед вами 20 минут и говорил, что не могу ответить на этот вопрос. Как вы из этого заключили, что я "тот парень"?".

"Ну, знаете сейчас про вас столько слухов ходит", - сказала она. "Да, - ответил я. - Совершенно верно - слухов. И пока вам это господь бог на ушко не шепнул, вы ни хера не знаете".

Настроение у меня было ужасное и жёстко подсел на кокаин. Пил и кутил-то я без остановки, но вот наркотики тогда для меня были чем-то вроде десерта. Если у кого-то с при себе был кокс, я с удовольствием нюхну, конечно. Но в кругу моих друзей этим никто, в общем-то, не занимался. После истории с Шелдоном, я впервые пошёл и купил себе сам. В баре я дал одному парню денег, а он дал мне пакетик. Нюхнул я в туалетной кабинке. Я достал ключ от машины, высыпал на него немного порошка, поднёс к носу и нюхнул. Быстро, чисто, удобно.

Кокс, бухло и тёлки - так я боролся со своей проблемой внешне. Внутри же я не боролся никак. Я волновался, что всё эта ситуация негативно скажется на моих партнёрах. Нам надо матчи выигрывать, а после каждой тренировки и игры вокруг меня собиралась толпа репортёров. Один журналист, Майк Боард из "Калгари Хералд", задавал мне один и тот же вопрос два месяца подряд!

Я с трудом справлялся с этим допросом. Куда бы я ни пошёл, меня только об этом и спрашивали. Каждый журналюга в мире хотел первым написать статью на этот счёт, а я только и отвечал: "Без комментариев". Иногда меня спрашивали в открытую, а иногда исподтишка.

Например, мы будем разговоривать об игре и тут вдруг - бам! - меня уже штурмуют вопросами по поводу Джеймса. А я закрывался наглухо: "Без комментариев". Я знал, что если я хоть что-нибудь скажу, это сразу станет центральной темой каждого интервью, каждой статьи - только в этом ключе про меня и будут писать. "Тео Флёри набрал тысячное очко, несмотря на то, что в детстве его изнасиловал тренер". "Жертва сексуального насилия, Тео Флёри установил новый рекорд НХЛ по количеству голов в меньшинстве".

Это продолжалось больше девяти месяцев. Мне не хотелось рассказывать об этом общественности. Я знал, что многие будут мне сострадать, но мне это было абсолютно не нужно. Мне нужно было простить самого себя, потому что я чувствал себя ответственным за то, что произошло. Я позволил этому случиться. Я считал, что ради того, чтобы меня заметили и я пробился в НХЛ, я продал свою душу.

Мы с Шелдоном утратили ту невинность, которой наделены большинство детей. В день, когда я оставил свой дом в Расселле, я остался один-на-один с этим миром. И так будет до конца моих дней. Но я безумно уставал от того, что держался это всё в себе. Я не знал, как мне с этим бороться. Вообще не знал. Поэтому я искал запасный выход. Стоило нам отправиться на выезд, я сразу шёл в стриптиз-клуб. Шелдон же боролся с этим разговорами, терапией и самопознанием.

Ключ к изнасилованию - это секретность. Как только этот секрет становится достоянием общественности, заклинания утрачивает свою силу. Если вы присмотритесь к моей истории, то вы заметите, что Грэхем заставил меня думать, что если я кому-то расскажу об этом, то меня ждут серьёзные последствия. Это было всё равно что приставить мне нож к горлу или пистолет к голове. У него в руках была моя карьера. Но теперь Шелдон расскрыл свой секрет и мог как-то с этим бороться. А я нет. Грэхем по-прежнему контролировал мою жизнь.

В конце того года, ещё до того как итоги следствия были разглашены, мы отправились поиграть в гольф с друзьями в Финикс. Как-то мы сели с Шелдоном, выпили по паре пива и нюхнули несколько дорожек. Мы были в пяьном бреду, усиленном ещё и коксом. Мы сидели в комнате и болтали 10 часов. Он подозревал одно, я подозревал другое. Мы даже поговорили о том, что на самом деле происходило во время той поездки в Диснейлэнд. После этого у нас не осталось секретов друг от друга.

В суде все узнали правду о том, что Грэхем вытворял с Шелдоном. За день до приговора Грэхем позвонил Эрику Фрэнсису из тюрьмы и дал ему эксклюзивное интервью, прославившееся на весь мир. В этом разговоре Грэхем сказал Эрику следующее: "Шелдон и я любили друг друга". Потом он дошёл до того, что сказал, ему, мол, надо было родиться во времена Римской Империи, потому что тогда находиться во взаимоотношениях с мальчиками было приемлимо. Это было истинно по-мужски.

Эрик отзывался об этом разговоре не иначе как "леденящий кровь".

Один раз Грэхем позвонил мне и я ему ответил: "Знаешь что, дружище? Никогда мне больше не звони. Мне нечего тебе сказать. Я рад, что всё, наконец, закончилось. Ты заслужил всё, к чему тебя приговорили. Удачи в тюрьме". Когда я задумываюсь обо всём этом сейчас, я знаю, что каждую ночь эта скотина кладёт голову на свою еб**ую подушку и не может уснуть.

Некоторые мои партнёры по команде сочувствовали мне по поводу повышенного внимания к моей персоне, а другие злились из-за того, что из всего этого раздули такую бомбу. На льду я то и дело слышал комментарии в свой адрес. Какой-нибудь козёл из команды соперника всегда отпускал шуточки, чтобы вывести меня из себя. Дерьма там хватало.

Наконец, за меня вступился  Брайан Саттер. Помню, в одной из газет был заголовок на передовице: "Оставьте Тео в покое". Мне это очень понравилось, потому что до этого за меня никто не заступался. На моих плечах и без того был немалый груз ответственности. Если так посудить, то кто в тогда приводил зрителей на арену? Я. На кого люди шли смотреть? На меня. В команде больше смотреть было не на кого. Я единственный, у кого была энергия, мастерство и желание победить. Несправедливо взваливать всё это на парня, который был ростом 167см.

Глава 19. Бьём друга друга клюшками по голове

Брайан Саттер стал главным тренером команды в 1997-м году. Я ждал больших перемен после двух сезонов под руководством Пьера Пажэ, но всё вышло не совсем так, как я предполагал. Команда у нас была так себе. В составе было много совсем молодых игроков. Поэтому Брайану пришлось их многому учить.

Я ненавидел упражнения на игру в оборону. Это же сплошные азы. Начинаешь в своей зоне, входишь в среднюю, а потом играешь в давление. Вбрасываешь шайбу в угол, а потом пытаешься обыграть защитника, который не даёт тебе вылезти на пятак. Ах ты ж ё* твою налево!

К тому же, у Брайана была ещё своя система подготовки, которую нам всем пришлось учить с нуля. Не могу сказать, что мне было прям так уже весело и интересно всё это заново проходить. Тренировки у нас были длинными, где-то по 2-3 часа, и он постоянно заставлял нас смотреть видео.

Поскольку я был лидером команды, я должен был мириться с тем, что он втюхивал молодым игрокам.  Для ветерена это настоящее испытание. Подойдите к этому с другой стороны - представьте, что вы доктор физических наук, а вас возвращают в 9-й класс на урок математики.

С нападением у нас была беда, а потому матчи мы могли выиграть только со счетами из серии 1:0, 2:1, 3:1... Для этого нам надо было здорово действовать в оборонительном плане в своей зоне. Я был динамичным игроком атакующего плана, а потому и тренировки любил соответствующие - упор на технику, броски, передачи, в меру "силовухи". Когда я только пришёл в "Калгари" в 1989-м году, у нас была талантливая команда. Всё было здорово и интересно. Тренировки с Криспи всегда были короткими и классными.

Половина тренировок Саттера была чистой воды цирком. Каждый раз было по две-три драки. Но он это обожал. У него тяжёлый голос, как у генерала Пэттона (американский генерал времён второй мировой, известный своей "армейской" манерой разговора, прим. АО): "Правильно, парни! Вот так вот, бл***, и надо!".

Поскольку среди нас было много неопытных игроков, Саттер заставлял нас тренироваться так, будто бы мы проводим настоящий матч. Ему хотелось, чтобы все работали на пределе. Мы каждый день били друг друга клюшками по голове. Микаэль Нюландер и Джеми Хаскрофт постоянно дрались друг с другом.

Майк был техничным центрфорвардом, а Джеми, в общем-то, тормоз. И вот Майк как начнёт финтить в углу и обыгрывать его раз за разом, а Хаскрофт в итоге просто возьмёт и - бац! - как вмажет ему по шлему. После этого начинался форменный п**дец, все прыгали в эту заваруху и пытались их разнять. Через некоторое время, когда ты провёл в НХЛ уже 10 лет, ты начинаешь от этого уставать. К тому же, у меня и без того проблем хватало.

Ещё меня бесило то, что на протяжении всех 11 лет, которые я провёл в составе "Флэймс", руководство клуба всегда на всём экономила. И это после того, как во всех остальных командах пользовались чартерными рейсами, а игроков холили и лелеяли. А всё почему?

Потому что владельцам команды в конце каждого сезона приходилось выписывать чеки на крупную сумму, чтобы покрыть расходы на наши поражения, а им это было не по нраву. Поэтому они экономили на всём. Мы ещё шутили в то время: "Путешествовать на чартере "Калгари" может каждый! Если у него есть 250 долларов...". Дурдом.

Вокруг команды постоянно ходили какие-то слухи. То её продавали, то она разваливалась. Я тогда думал: "Как это вообще возможно, когда нами владеют восемь едва ли не богатейших людей в Канаде?". Если бы развалили команду, на её матчах не было бы болельщиков. А если болельщики были, то они им бы не было смысла перевозить команду в другое место. Мы же вообще выигрывали матчи, которые не должны были выигрывать.

В 1995-м году мы отправились на выезд на восточное побережье и нам надо было добраться из Нью-Йорка в Бостон. Наш путь начался в аэропорте Кеннеди, потом мы пробирались 40 минут на автобусе через пробку до ЛаГуардии, а потом сидели и ждали свой рейс до международного аэропорта Логан в Бостоне.

Из-за метели мы не смогли там приземлиться, поэтому заложили на обратный курс на ЛаГуардию, сели, доехали на автобусе до станции Пенн (это рядом с Таймс Сквер) и стали ждать поезд. Пока мы его ждали, мы решили, что "да пошло оно всё на х**", и отправились в ближайший ликёро-водочный за бухлом. В поезде мы нажрались в дрова.

Мы прибыли в Бостон около 10 часов вечера пьяными и уставшими от 12-часового переезда. Эл Коутс сказал: "Ок, сегодня мы всех накормим ужином". Это считалось широким жестом, потому что у нас у всех тогда была система выплаты суточных. Свои бабки я оставил в первый же вечер в Нью-Йорке - они достались какой-то стриптизёрше.

Как бы то ни было, мы отправились в ресторан при гостинице. Стив Кьяссон, который играл с нами первый сезон, был в бешенстве от жадности "Флэймс". Он говорил: "Я с таким, бл***, никогда ещё не сталкивался". Он отыграл за "Детройт" семь лет, а там к игрокам относились просто великолепно. Поэтому Кьяссон заказал себе 10 лобстеров и пошёл спать. Он их даже не попробовал.

На следующий день мы сделали себе визитки, на которых было написано "Калгари Флэймс - еб*чий цирк на колёсах". Они были у всех в кошельке. Представляете, что бы было, если бы об этом узнала пресса?

Очень жаль, что Стив умер в автомобильной катастрофе в 1999-м. Меня это сильно задело. У него было двое сыновей, Майкл и Райан, и дочь Стефани. Моя жизнь могла оборваться так же, как и его. Он тоже родился и вырос в маленьком городке - в Петерборо (пр. Онтарио). Он умер, когда играл за "Каролину".

Если я всё правильно понимаю, то их команда отправилась чартерным рейсом из Бостона, где они только что проиграли четвертьфинальную серию "Бруинс". Когда ты только что пережил длинную, полную синяков и крови, битву, нельзя просто так махнуть рукой и сказать: "Ну и ладно. Увидимся через год". Все опрокидывают пару рюмашек и говорят о том, как всё могло бы было сложиться по-другому.

Они приземлились где-то в час ночи, и он, наверное, подумал, что, мол, жена с детьми всё равно уже спят, а потому отправился пить пиво домой к Гэри Робертсу. Часа в четыре утра он решил, что пора ехать домой и попрощался со всеми.

Там был Кевин Динин, и он увидел, что Стив был не совсем трезв и сказал: "Погоди минуту, я тебя отвезу". После этого он пошёл за ключами. Когда же он вернулся, Стива уже не было. Стив, наверное, думал: "Да ну на х**! Что я? Сам не доеду что ли?".

В общем, он запрыгнул в свой грузовик, не пристегнулся и погнал домой. Он гнал более 70 м/ч по просёлочной дороге, перевернулся и вылетел из машины. Какие-то рабочие нашли его перевёрнутый грузовик с включёнными сигнальными огнями около водокачки. На опознание тела поехал Динин.

Самого Динина, который сейчас тренирует фарм-клуб "Баффало", "Портлэнд", в 2006-м обвинили в вождении в нетрезвом виде после того, как он возвращался с вечеринки с тренерами и игроками "Пайретс" по поводу вылета из плей-офф АХЛ. В итоге, он признал себя виновным и пошёл по делу о подвержении опасности жизни пассажиров, за что получил куда меньшее наказание, по сравнению с тем, которое ему изначально светило - два дня в тюрьме и штраф $750.

Я слышал, что он его должны были назначить главным тренером "Ванкувера", но этот инцидент здорово еба**л по его карьере. Конечно, сплочение со своими партнёрами необходимо, но для этого есть столько различных способов. Для большинства игроков выпивка - это способ расслабиться после игр.

Перечень пьяных водителей в НХЛ достаточно длинный. Бывший тренер "Эдмонтона" Крэйг МакТавиш в 26 лет играл за "Бостон" и сбил молодую девушку насмерть. Бывшего защитника "Чикаго" Кейта Магнусона сбил один из его бывших одноклубников, который в также в своё время был капитаном "Торонто", Роб Рэмэйдж. Сейчас Робу светит четыре года.

Алексея Жамнова поймали пьяным за рулём, когда я играл за "Чикаго". Боба Проберта пять раз арестовывали за вождение либо в наркотическом, либо в алкогольном опьянении. Пелл Линдберг умер, врезавшись в стену, возвращаясь с попойки со своей командой. Тим Хортон умер пьяным за рулём.

Среди других хоккеистов, которых ловили на вождении в нетрезвом виде, можно назвать Питера Уоррелла из "Флориды", Сергея Фёдорова, Эдди Шэка, Доминика Гашека, Криса Пронгера, Бобби Халла, Пола Холмгрена, Майка Кинена, Петра Климу, Марка Белла и Мирослава Фричера.

Думаете, этого больше нет? Думаете, ни в одной команде в лиге нет игроков, которые тусят, курят траву или пьют, а потом садятся за руль? Может быть, в другой галактике так и есть, но точно не в этой.

Мы выиграли у "Бостона" 1:0. Гол забил я. Так наша команда и играла в то время. Я взял инициативу на себя, чтобы добиться победы, и это было очень непросто. Руководство "Флэймс" обменяло всех звёзд из команды, выигравшей Кубок Стэнли. Остался один я, и мне приходилось играть с полумёртвыми европейцами.

Пару раз я не выдерживал и срывался на ребят в раздевалке, пытаясь объяснить им, в какой хоккей мы играем. Но в большинстве случаев я просто показывал всё на площадке собственным примером. Они же не виноваты, что играют так ху**о. Это руководство команды должно было в своё время подумать и не драфтовать кого попало.

Вот, например, они задрафтовали Никласа Сундблада. Нам твердили, что это шведский Уэндел Кларк. Когда они приехал сюда, на тренировках все пизд**и его по полной программе, чтобы проверить, что он за фрукт. Но он тут же сломался. Он так и не оправдал возложенных на него надежд и сыграл в НХЛ только два матча.

Йеспер Маттсон, ещё один швед, даже одной игры в НХЛ не провёл. Бл*, вот я хоть убей не понимаю, куда смотрели скауты. Они на играх пили что ли? Если бы я руководил командой НХЛ, я бы драфтовал игроков только из ведущих канадских юниорских лиг. И всё. Никаких студентов, никаких европейцев. В моей команде играли бы только выходцы из юниорок. Они ребята жёсткие. Они понимают что к чему.

Мы надеялись, что Тревор Кидд станет суперзвездой, но он всегда был не в форме. Он плохо питался и несмотря на то, что рост у него был 187см, а вес - 95кг, он играл, как маленький вратарь, а не большой. Он постоянно занимал неправильную позицию. Ему надо было посмотреть на то, как играет Патрик Руа, и скопировать его стиль. Киддер мог сыграть обалденно, потому что был безумно талантлив. Я редко видел, чтобы кто-нибудь так же здорово играл ловушкой. Если бы у нас тогда было бы всё в порядке с вратарями, это могло бы быть противовесом недостатка талантливых игроков на всех остальных позициях.

Киддер был немного странным. Мы жили вместе и сдружились - два парня из Манитобы. Однажды во время плей-офф мы с Киддером были в Сан-Хосе, и часов в восемь утра к нам в номер каким-то образом забрались два ди-джея и разбудили нас. Они несли какую-то околесицу, сказали, что их послал менеджмент отеля, и что внизу были две шлюхи-карлицы - можно, мол, они поднимутся наверх? Нам всё это показалось весьма забавным.

Я был на короткой ноге с Элом Коутсом. Я люблю Эла Коутса. Он до сих пор является единственным человеком, который периодически звонит мне и интересуется как у меня дела. Я ему тогда прямым текстом рассказал, что со мной сделал Грэхем, и он в приватной беседе мне сказал: "Слушай, если я чем-то могу тебе помочь...".

Но я был очень рад, что Брайан заявил во всеуслышанье: "Вашу мать, оставьте парня в покое. У него и без вас проблем в жизни хватает". Это мне здорово помогло. Я смог это пережить. Потушить в себе пожар. Шелдон, в общем-то, взял удар на себя, вызвав Грэхема в суд.

Полиция меня не допрашивала и вообще не трогала. Даже не знаю, что бы я им сказал. Думаю, выдал бы им всё, как было. Мне надо было поделиться этим с как можно большим количеством людей, потому что именно только так и можно вылечиться.

Однажды ночью осенью 1996-го года в пьяном ступоре часа в четыре ночи, я ввалился домой к Шэннон. Я сел и рассказал ей, как всё было на самом деле. Она была в полном шоке, потому как полагалась на помощь Грэхема во время нашего развода. Она считала его одним из своих лучших друзей. Когда я уходил, я расписался в её книге посетителей следующим образом: "Я тут был, и только ты знаешь, кто я такой". И это правда. Она знала меня ещё до того, как я кем-то стал.

Я снова перешёл на режим выживания. Пил и кутил. Когда мне было весело, мне не было больно. Спросите кого угодно, вам все подтвердят, что кутить со мной - это веселиться так, как никогда.

У меня был целый график. По понедельникам я шёл в "Смагглерс", по вторникам - "Клаудиос", по средам - "Каубойс", по четвергам - "Рэнчмэнс". По пятницам и субботам после игры мы шли куда угодно, потому что на выходных все бары были забиты. Ну, а потом прям, как в Библии - по воскресеньям я отдыхал.

Глава 20. Путь в никуда

На протяжении 10 лет "Флэймс" были командой, которые набирали по 90 или 100 очков за сезон. Но начиная с сезона 1995-96, мы надолго превратились в команду, которая не часто попадает в плей-офф. В том году каким-то еб**им чудом мы опередили на очко "Анахайм" и вышли в первом раунде на "Чикаго". Там у нас не было никаких шансов.

Первый матч серии прошёл в Чикаго, и мы проиграли 1:4. Через два дня матч судил Керри Фрэйзер, и я думал, я его укокошу. В третьем периоде мы проигрывали 0:3, и Фрэйзер оставил нас втроём, удалив с разницей примерно в одну минуту Трента Йони и Ронни Стёрна (ему дали двойной малый).

Йони отсидел свой штраф и вышел на площадку (мы продолжали играть в меньшинстве), а я поехал в угол за шайбой, как вдруг Мюррей Крэйвен просто взял и снёс мне локтём шлем с головы к еб*ням собачьим. Я оглянулся, но никакого удаления не последовало. Фрэйзер, видимо, о своём ужине думал или ещё о чём-то. Ну и что я сделал? Я схватил клюшку и стал фигачить ей Крэйвена. Понятное дело, что Фрэйзер обратил на это внимание и выписал мне "двушку" за удар по рукам. Таким образом, мы остались втроём ещё на три минуты.

Я сорвался на него. "Я тебе убью на х**! Мне плевать, кого ты тут, сука, из себя возомнил! Давай раз-на-раз на стоянке после игры, пид** конченный!". Он тут же выдал мне ещё "десятку" за неспортивное поведение, выкинув, таким образом, меня из игры. Это было уже слишком. Я схватил шлем и зашвырнул им в него.

Эдди Бэлфор отыграл "на ноль" во втором матче, а начале третьей встречи "ястребы" продолжали доминировать на площадке. К 23-й минуте они вели 5:0. Я забросил одну шайбу на 33-й минуте, а потом ещё одну спустя где-то полторы минуты после начала третьего периода. Потом мы забросили ещё две шайбы, вернули интригу матчу, но в итоге всё равно проиграли 5:7.

В четвёртом матче на табло горели нули до тех пор, пока Игги не "подсыпал" во втором периоде, но Джереми Рёнек сравнял счёт за девять секунд до финальной сирены. Дело дошло до третьего овертайма и где-то на его десятой минуте Трент Йони вернулся в свою зону за шайбой, подобрал её за воротами и заложил на обратный курс.

В это время Джеймс Патрик потерял Мюррея Крэйвена, тот вылез у него из-за спины, догнал Йони, пролез клюшкой у него между ног, отобрал шайбу и выдал её на Джо Мёрфи, который был на пятаке - 2:1. Это до сих пор самый длинный овертайм в истории "Калгари" - 50 минут и 10 секунд.

Практически каждый год я звонил своему брату Трэвису незадолго до конца сезона и говорил: "Слушай, ты можешь уже сюда прилетать, в принципе. Мы с командой скоро поедем в Килоуну на пару дней поиграть в гольф".

Мы брали в аренду пару фургончиков и нанимали несколько водителей-добровольцев. Трэвис не пил. К 20 годам он уже серьёзно пристрастился к алкоголю, и врачи сказали ему, что если он не прекратит, то загнётся через пару лет. Он сжёг себе едва ли не пол-желудка и бросил пить.

Отец тоже не пил. Он решил завязать после того, как чуть не убил моих младших братьев Трэва и Тедди. Когда я играл свой последний сезон на юниорском уровне в "Муз Джо", он вёз Тедди, которому тогда было 14, и Трэвиса (ему было 11), на церемонию награждения по итогам сезона. Как обычно, в ночь перед отъездом он пил и кутил, а потом сел за руль.

Когда они отъехали от Реджайны миль за 30, он съехал на обочину, посмотрел на Тедди и сказал: "Я больше не могу". Тедди и Трэвис тогда не на шутку испугались. "Ты о чём, пап?", - спросил Тедди. Отец был в таком умате, что усадил его за руль. Чуть позже, когда он уже протрезвел, до него дошло, что они все могли погибнуть, и бросил пить. Просто взял и бросил.

У меня был свой домик на озере Шушвап в Британской Колумбии. У этого озера береговая линия протяжённостью 620 миль, и оно считается одним из самых красивых ледниковых озёр в мире. Люда там катаются на лыжах и плавучих домах, или просто идут туда в поход. Место того действительно стоит.

В 1996-м году вместе со мной пожить в этом домике и поиграть в гольф отправилось 12 человек. Мы пробыли там пять дней и классно провели время. Об этом со временем узнали другие ребята, и на следующий год, в 1997-м, нас было уже 16 человек. Везли нас опять Трэвис, Тедди и мой отец.

Вечером перед отъездом я позвонил в компанию "Молсон" (канадская пивоваренная компания, прим. АО) и сказал: "Мне нужно пиво". "Сколько?", - спросили меня. "Всё, что можете дать", - ответил я. Мы взяли 12 ящиков по 24 бутылки (объёмом 0,33л, прим. АО). Кроме того, мы взяли с собой ещё и бутылку виски "Тексас" объёмом 1,95л. Плюс, я ещё купил кое-где пакет травы размером с грудничка.

В общем, мы планировали поехать в Инвермир (это где-то 238 миль от Калгари), поиграть там в гольф, а потом тем же вечером поехать в Сикамус ко мне в домик на берегу Шушвапа. Мы поиграли в гольф, как и планировали, но пока мы доехали до озера (а это всего часа четыре от Инвермира), у нас закончился весь алкоголь. 288 бутылок пива и бутыль вискаря. И это было только начало. Мы пять дней пили беспробудно.

Мой отец то и дело смотрел на меня, качал головой и говорил: "Ты что творишь, твою мать?". Когда ты трезвый, то очень легко забыть, насколько весело быть пьяным. В конце поездки, когда мы уже вьехали в черту города, мы свернули последний косяк и выкурили его.

На третий год нас было, наверное, уже человек 20, среди которых были Дуэйн (Ролли-зе-Голи) Ролосон, Кэйл (Халсер) Халс, Джейсон Уимер, Тодд Симпсон, Джером (Игги) Игинла, Джоэль Бушар, Рик (Тэбби) Табараччи, Крис (Дингер) Дингмэн и Дэйв (Гэгс) Гагнер. Обычно мы не брали с собой женатых и европейцев.

По дороге домой мы остановились у озера. Мы пошли прогуляться по пляжу и увидели буёк ярдах в ста от нас (около 90 метров, прим. АО). Игги тогда играл за нас второй сезон, и парни заключили с ним пари.

Они ему сказали: "Спорим на всё, что у тебя есть в карманах, что ты не доплывёшь до буйка и обратно?". Это было в апреле, когда лёд только-только сошёл, так что температура воды была около 40 градусов по Фаренгейту - ледяная (4,44 по Цельсию, прим. АО). Не успели мы опомниться, как Игги разделся по пояс и полез в воду.

Я смеялся над ним и кричал: "Однажды ты будешь заработаешь 30 миллионов долларов, а ты поплыл куда-то за сотню, придурок!". Понятное дело, он доплыл обратно. Помню, он вылез из воды, и кожа у него была абсолютно белой. У парней при себе было всего где-то баксов 300 на всех. Игги растроился. Он думал, что срубит косаря два хотя бы, а все были на мели после стольких дней загула. Забавно было.

Потом мы отправились кататься на мини-картах. Я дал владельцу немного бабла на лапу, и мы все расселись по машинам. Это были скорее гонки на выживание. Было офигенно. Кто-то на полном ходу вмазался в Криса Дингмэна. А Дингер был здровым малым - 190см, 113кг. Вот это парень был!

Я его как-то спросил: "Дингер, как прошёл разговор с тренером по поводу итогов сезона?". Он ответил: "Бл*, не знаю. Странно всё как-то было. Захожу я в офис к Саттеру, сажусь за стол напротив него, а он встаёт, тычет мне пальцем в лицо и говорит такой: "Знаешь что, Дингмэн? Ты либо идиот конченный, либо тебе просто пизд** страшно!". Дингмэн посмотрел на меня и спросил: "И вот сижу я и думаю - мне так и дальше сидеть, или в морду ему дать?".

Я чуть не обоссался от смеха. Несмотря на то, что играл он не особо, он был достаточно заносчивым парнем. Он разве что с ведром мог нормально шайбу держать. Он был тафгаем, но при этом отменно играл на юниорском уровне. Он был капитаном "Брэндона", и в 1996-м году они выиграли чемпионат WHL.

На юниорском уровне он даже в одном сезоне набрал 83 очка в 66 матчах. И, кстати, он выиграл два Кубка Стэнли - в 2001-м с "Колорадо" и в 2004-м с "Тампой". Но в своём дебютном сезоне (1997-98) в 70 играх за нас он забросил всего три шайбы и отдал три передачи. При этом, если он забивал на тренировке три или четыре раза подряд в упражении на точность броска, он заводился не на шутку и кричал что-нибудь вроде: "Бл*, ни х*я я в ударе!". Ну да, Дингер. Ты теперь так ещё и в игре сделай только.

Короче, машина Дингера завертелась, и он врезался в груду покрышек. Он вмазался в них по полной программе, так что они разлетелись во все стороны. Никогда не забуду, как эта слоняра вертелся в покрышках в своей малюсенькой машинке.

На третий год одним из наших водителей был мой дружище Чак Мэтсон. Он всегда говорил, что жизнь хоккеистов настолько проста и безмятежна, что они ни по дому ничего сделать не могут, ни с техникой не дружат. В Калгари мы вернулись далеко за полночь в конце недели, а до этого весь день играли в гольф в Килоуне. В основном все спали после четырёх дней активного отдыха. Остальные по-прежнему бухали и курили траву.

По дороге назад Халсер без умолку бухтел про то, как он будешь промывать био-туалет. И при этом ещё хвастался, что он не блевал с 15 лет. Раз 100, наверное, это сказал. Мы остановились на заправке недалеко от Калгари, и Халсер вылез из машины помочь Чаку и Джейсону Уимеру вылить содержимое унитаза в канализацию. Стоило Чаку открыть люк и включить шланг, как Халсер был тут как тут.

Шланг немного подрагивал и Халсер спросил Чака: "Что происходит?". Чак ему ответил: "Всё, что Тео насрал, уходит вон в ту вот дырку". У Халсера начались рвотные позывы. Но он до сих пор божится, что его тогда не вырвало, так что его совесть по-прежнему чиста.

Когда всё подошло к концу, отец меня развеселил следующей фразой. "Сынок, веселишься ты знатно, спору нет. Но меня тебе в жизни не перепить". Знаете, что я вам скажу? А ведь он прав. Когда он бухал, он мог перепить кого угодно. Он мог пить до бесконечности. Когда мне было два года, мы жили в самом настоящем ковбойском городе - Уильмс Лэйк (пр. Британская Колумбия). Там живёт тысяч 15 человек. Он знаменит тем, что на каждое 1-е июля (День Канады, прим. АО) там проводят родео.

Мой отец работал менеджером трёх ковбоев-индейцев. В общем, дело было уже осенью, так что сезон родео подошёл к концу. Так что папа отвёз ковбоев домой (они жили в Вёрноне, Британская Колумбия). За это время он скопил достаточно приличную сумму - мы на них месяца три жить могли. Он позвонил моей маме и сказал: "Я буду дома через четыре часа". Потом он отправился в ликёро-водочный, купил там 24 бутылки виски по пол-литра и ещё ящик пива себе в дорогу. Мы его не видели четыре дня, а потом он подъехал к дому, допивая последнюю банку пива.

В конце сезона 1997-98 "Калгари" уже потерял все шансы на выход в плей-офф, но нам надо было сыграть ещё пару матчей в "регулярке". Один из них состоялся 28-го марта в Лос-Анджелесе. Когда мы туда прилетели, Саттер дал нам выходной. "Только смотрите не опоздайте завтра на тренировку и чтоб играли у меня потом, как звери!".

Погода стояла великолепная. Лос-Анджелес в марте вообще прекрасен. Температура градусов где-то 20-22, но 98-й год был самым жарким за всю историю существования США, так что там было под 30 и дул лёгкий тёплый ветерок. Иронично, что за девять дней до этого, на День Святого Патрика на Калгари обрушился самый жуткий буран за 113 лет - у меня на заднем дворе снега было по колено.

Я повернулся ко всем и спросил: "В гольф никто не хочет поиграть?". Человек 16 подняли руки. Я позвонил в гольф-клуб в Ньюпорт Бич и забронировал нам места. Мы арендовали небольшой автобус и как только приземлились в Лос-Анджелесе прямиком отправились в Ньюпорт. Мы отлично поиграли в гольф, набухались пивом с виски, а потом поехали обратно.

За рулём был я. Мы уже были в Орандж Каунти - до отеля оставалось где-то полчаса. Я уже въехал на трассу 73 и ехал в направлении 405-й, как вдруг вдалеке замаячил аэропорт Джона Уэйна. И тут ни с того, ни с сего Игги, который сидел в самом конце, как заорал: "А слабо рвануть в Вегас?".

У меня было две кредитки - каждая с лимитом на $50 000. Я мог поехать куда захочу. А Вегас мне нравился. Я даже отвечать не стал - просто резко крутанул руль, и наш автобус круто завернул вправо, проскочив одним махом восемь рядов. Все были в ужасе от пережитого. Когда мы подъехали к стоянке прокатных автомобилей, на меня орал весь автобус. "Бл*, ты что? Совсем еб**улся?! Мы думали, ты нас убьёшь всех на х**!". "Ей-богу, я уже видел свет в конце туннеля". "Я хотел свою жопу на прощанье поцеловать, но не дотянулся. Пришлось целовать Игги".

Шестеро поехали обратно в Лос-Анджелес, а мы вдесятером отправились в Вегас. По прилёту туда, мы сняли лимузин и поехал в отель "Хард Рок". Я тогда делил номер с Эндрю Кэсселсом. Мы сели играть в карибиан стад (разновидность покера, прим. АО), нажрались в умат и всю ночь напролёт резались в карты. Мне нравится эта игра - там особо не надо думать, зато весело. Тебе на руки выдают пять карт. Если у тебя есть пара двоек или что-то выше, то ты продолжаешь играть. Понятия не имею, чем занимались остальные всё это время, но в восемь утра все уже были в аэропорту.

К несчастью, наш рейс в Калифорнию отменили. И это было крайне неприятно. Я оглянулся по сторонам и увидел, что народ заходит в соседние ворота. Тогда я спросил работника аэропорта: "Какой это рейс?". "На Лос-Анджелес", - ответила она. "Десять хоккеистов влезут?". "Конечно, проходите". Мы поменяли наши билеты и сели на этот рейс.

Приземлившись, мы быстро расселись по такси и сказали водителям, чтобы они срочно гнали к отелю. Когда мы приехали, все уже садились в автобус и ехали к "Стэйплс Центру" на предматчевую раскатку. Тот матч мы выиграли 5:2. Вот так вот нах**.

Глава 21. Начало конца

Я уже с трудом справлялся с давлением. Мне не давали покоя проблемы с женой, неудачи команды и вся ситуация с Грэхемом Джеймсом. Я был на грани срыва. Я отбивался от своих проблем как мог. На протяжении всей своей жизни у меня было несколько способов борьбы - наркотики, алкоголь, секс, в общем, всё, что могло помочь мне притупить боль и забыть на минуту о реальности. Меня всегда тянуло на тёмную сторону.

Но были и положительные моменты. 26-го мая 1997-го года у нас с Вероникой родился сын - Бо Дестан Флёри. Нам хотелось, чтобы его имя означало "красивая судьба". Его имя должно было стать гарантом его светлого будущего, в то время как моё собственное будущее выглядело не ахти как.

У меня была куча проблем, и я не знал как их решить. Я хранил верность жене до поры до времени, но потом мы отправлялись на выезд, и я выпивал. Мои желания становились порочнее, а самоуверенность зашкаливала. Стоило красивой девушке бросить на меня взгляд, как инстинкт брал надо мной верх.

"Слушай, не хочешь подняться ко мне в номер? - Да, конечно". Мой сосед по номеру обычно спал. Если нет, то он либо выходил за дверь, либо просто переворачивался на бок. Соседи у меня часто менялись, но большинству из них было по барабану на меня.

Чак пытался убедить меня в том, что жениться на Веронике было правильным решением. Он советовал нам уделять друг другу больше внимания, потому что мы постоянно ссорились. Он считал, что стоит заменить фразу "я тебя люблю" на "я тебя уважаю". Через некоторое время мы и сами в это поверим. Но этого так и не произошло.

На годовщину свадьбы мы всегда ездили с друзьями в Лас-Вегас. Однажды мы позвали с собой Чака с его женой Элейн, моего партнёра по команде Эндрю Кэсселса и его жену Трэйси, моего брата Трэвиса и брата Вероники - Карсона. Мы остановились в отеле "Цезарь". Он тогда считался одним из самых шикарных в Лас-Вегасе.

На третий день мы решили сыграть в гольф (36 лунок). Всякий раз, когда мне хотелось покутить, я затевал ссору с Вероникой. Она реагировала именно так, как мне и нужно было - говорила, чтобы я проваливал куда подальше. Я так и делал. Чак постоянно меня предупреждал: "Однажды вы друг друга порешите. Ваши взаимоотношения вышли из-под контроля".

В общем, после гольфа я сказал: "Бегом в душ, парни. Сегодня ночью будем отрываться по полной". "Ни фига подобного, - ответил Чак. - Никуда я с тобой не пойду, дубина. Всё это дурно пахнет". Эндрю добавил: "Не, я тоже пас". Они вернулись в отель и пошли ужинать с девушками, а мы с Трэвисом и Карсоном пошли кутить. Как и всегда, в итоге мы очутились в стрип-клубе.

Домой мы вернулись около пяти утра пьяными в жопу. Вероника аж побагровела от ярости. Администратор отеля разрывал нам телефон и говорил либо угомониться, либо съезжать. А я просто забрался на кровать, накрылся одеялом и вырубился. Вероника же позвонила Чаку, разбудила его и сказала: "Чак, ты оху**шь от того, что тут твой дружок вытворил. Немедленно иди и разберись с ним!".

Чак вылез из кровати и сказал Элейн: "Ну ничего себе! По ходу, свершилось!".

Он пришёл к нам в номер и увидел, что я в отключке. Я всего лишь дремал, а потому слышал всё, о чём они говорили. Вероника орала: "Эта скотина мне изменила!". Чак пытался её успокоить: "Вёрн, ну зачем ты так говоришь? У тебя ведь нет никаких доказательств". Она ответила: "Он пришёл, набрызгался одеколоном и завалился спать. Я уверена, что он мне изменяет". Чак сказал: "Вёрн, я всё понимаю. Но он же с твоим братом всё время был, в конце-то концов! При нём-то он не будет тебе изменять!". "Нет, он мне изменяет, я чувствую!".

Я знал, что Чак был невероятным гомофобом. Поэтому, я чуть не умер, когда она ему сказала: "Чак, ты понюхуй его. От него же разит сексом!". Он ей ответил: "Вёрн, ты мне, как сестра. Я для тебя готов пойти почти на всё, но нюхать его член я не собираюсь". Ну, это был уже перебор. Я заржал так, что подо мной кровать затряслась. Вероника взбесилась не на шутку. Она собрала чемоданы и поехала в аэропорт. Вот такая вот годовщина свадьбы.

Чак и Элейн вылетали домой утром, поэтому они бегали по всему аэропорту в поисках Вероники, но так и не нашли её. Чак рассказывал, что он всю дорогу не находил себе места, а Элейн говорила: "Чак, да пока мы долетим до Калгари, они уже сто раз помирится". Он так не считал. Он был уверен, что между мной и Вероникой всё кончено.

Долетев до Калгари, они позвонили мне на мобильник и сказали, что так и не нашли Веронику. Мы тогда как раз возвращались на лимузине из ресторана в отель. "Господи, Чак, да нет её дома, она тут со мной! Мы только что поужинали в шикарнейшем ресторане, я подарил ей классный браслет, от которого она в восторге!". Чуть позже Чак мне сказал, что после этой истории он перестал волноваться за меня, потому что мне самому было наплевать на себя.

Мне кажется, у руководства "Флэймс" было больше всего шансов приструнить меня. Если бы меня заставляли сдавать анализ на мочу раз в неделю, когда мне было 23-24, то все мои проблемы были бы пресечены на корню.

В 1999-м году после матча с "Сан-Хосе" я пошёл бухать с парой одноклубников. Мы отправились в наш любимый бар. Я нарубился в дрова, как и всегда, и подумал: "Бл*, хочу кокса". Кокаин меня трезвил. Я разговорился с каким-то парнем: "Слушай, а где бы мне тут дури намутить?". Он ответил: "Без проблем. Я могу позвонить кое-кому". Есть!

Через 20 минут у меня уже был кокаин. Из уважения к своим друзьям и партнёрам по команде, я никогда не употреблял у них на глазах ничего сильнее травки. Поэтому когда парни пошли обратно в отель, я зашёл в туалет, ткнул ключом в кокс и нюхнул.

Бац! Накрыло меня капитально. Будто кирпичом по голове получил. Это было около двух ночи. Я отправился кутить дальше со своим новым другом. Мы нюхали и курили траву, а когда я посмотрел на часы, было уже семь утра. Вот это пизд**. Я позвонил Эндрю Кэсселсу, с которым тогда делил номер, попросил его собрать мои вещи и вынести их в фойе отеля, чтобы я не опоздал на автобус. Я примчался на такси уже тогда, когда в автобус заходил последний человек.

Мы сели в самолёт, а у меня всё тело онемело. Пару часов спустя, я вёз Кэсса домой на машине и почувствовал себя как-то совсем фигово. Что-то было не так. Я подкинул его домой и приехал к себе. Чуть позже я сидел на полу и играл с Бо, как вдруг неожиданно вскочил и начал ходить из стороны в сторону.

Я думал: "Что ж, наконец-то я добился того, о чём давно мечтал. Сейчас я умру". Сердце у меня билось с бешеной силой, и с каждой секундой мне становилось только страшнее, от чего сердце билось ещё сильнее. В итоге я попросил Веронику: "Будь любезна, вызови скорую. По-моему, у меня сейчас сердце лопнет". Она чуть с ума не сошла и решила, что мне кто-то что-то подсыпал в стакан. Она понятия не имела, что я употребляю кокаин. Даже не догадывалась. Но поскольку я был уверен, что вот-вот умру, я рассказал ей, будто на смертном одре, что употребляю наркотики. Вероника была в шоке.

Пару минут спустя приехала скорая. У профессиональных спортсменов замедленный ритм сердца. Так что обычно сердце у меня билось раз 50 в минуту, а при нагрузках эта цифра могла вырости, наверное, до 150. Тогда же прибор показал 190. Это нехорошо. Если сердце учащённо бьётся пару минут - это нормально. Но если это затянется, то будут проблемы. Врачи сказали: "Через некоторое время ещё раз померяйте давление". И ушли.

Я был уверен, что умру. Я не спал почти два дня, отыграл хоккейный матч, почти не пил воду (так что организм у меня был обезвожен), зато выпил до фига бухла и накачался до предела, как я думал, кокаином. У меня началась самая настоящая паника на почве наркотиков. Я даже на секунду присесть не мог. Чем больше я думал о смерти, тем быстрее билось моё сердце.

Через пять минут я не выдержал. Я набрал 911 и сказал: "Мне нужна скорая. Немедленно!". На этот раз меня вкололи транквилизатор ативан (это что-то вроде валиума), и я успокоился. Врач спросил меня, что я употреблял. Я ответил, что я был на вечеринке и нюхнул немного кокаина. Он сказал: "Это был не кокаин. Это был кристалический метамфетамин". Приехали. Отлично.

Не хочу сказать, что кокаин полезен для здоровья, но кристалический метамфетамин - это уже совсем плохо. Его ингридиенты каждый может найти у себя под раковиной - пятновыводитель, жидкость из батареек, иодин, расщепитель краски, щёлочь, ацетон и керосин. Короче, я торкнулся жидкостью для снятия лака нах**.

Нам тогда как раз полагались четыря дня выходных. Всё это время я спал. Причём первые 24 часа вообще беспробудно. И знаете, что я вам скажу? После этого случая я изменился. С тех пор у меня начались периодические приступы паники. Теперь после курсов я с ними уже лучше справляюсь, знаю пару методов. Думаю, это был божий знак. Мне как бы сказали: "Знаешь что, старик? Ты больше не неуязвимый".

Ну, а чтобы мне жизнь совсем мёдом не казалась, чуть раньше в том же сезоне Брайан МакКейб из "Ванкувера" мне ещё сзади по правому уху врезал. Я встал на пятаке, и он зацепил меня клюшкой. После пары матчей мне стало совсем нехорошо. У меня были головокружения и много всякой прочей ебе*и, но я никому не говорил об этом. Я должен был держать рот на замке. Вы вообще представляете, как бы выглядили без меня "Флэймс" в то время?

Даже когда я перешёл в "Рейнджерс", мне было не по себе. Например, мне было нехорошо при ярком освещении.

Это здорово сказывалось на моей жизни. Из-за перевозбуждения я не мог заснуть. Я лежал на кровати, смотрел на потолок и думал: "Ну всё. Сейчас умру. Лучше бы уж скорее, чем позже". Я был одержим темой смерти. Наркотики меня расслабляли.

Глава 22. Нагано

Олимпиада 1998-го года стала первой, на которую допустили игроков из НХЛ. Канада не выигрывала золота с 1952-го года, поэтому все думали, что мы соберём "дрим-тим" и вынесем всех в одну калитку. Состав должны были объявить по национальному телевидению 29-го ноября 1997-го года. Ажиотаж вокруг этого был такой, будь речь шла о вручении Оскара. По всей стране все энхаэловцы были на грани нервного срыва. Ну, почти все. Патрик Руа, Гретц и, может, Эрик Линдрос спокойно спали по ночам.

В тот день, когда должны были объявить состав, "Калгари" играл с "Анахаймом", поэтому мне надо было ехать на каток. Но я, как и вся моя семья, сидел у себя дома на озере МакКензи и не мог оторваться от телевизора. Ко мне приехали мама с папой, Джош, Вероника и Бо. Большой семейный сбор. У меня в гостиной также сидели как пишущие, так и тележурналисты. За меня болел весь город.

У меня всю неделю голова только этим и была забита. Я знаю, что я заслужил место в составе, но что если меня не выберут?... Они же ни за что не возьмут никого из "Калгари", ведь хуже команды на Свете нет... Да, но ведь это же может сыграть мне на руку, ведь я играю на Западе... А им нужны парни с Запада... К тому же, я играл на Кубке Мира год назад... Да, но мы ведь не выиграли... Но я же не виноват... Вот если бы Слэц давал мне играть... Да, но ведь у нас в составе были Гретц и Месс, и ещё куча достойных игроков...

Когда на экране показали меня, все так громко закричали, что мою фамилию даже не было слышно. Джоши всегда любил обниматься, так что он обвил меня руками, уткнулся головой мне в шею и стиснул что было сил. Он был моим лучшим другом, всегда поддерживал меня больше всех, потрясающий парень. У меня камень с души спал.

Меня в жизни ни из одной команды не отчисляли, разве только "спустили" на полгода, когда я играл первый сезон "Калгари", и то это, в принципе, не считается. Попасть в список 23 лучших хоккеистов Канады было невероятно. Это была мечта детства.

Я играл за свою страну, по меньшей мере, девять раз в карьере, надевал майку с кленовым листом на груди, выходил на лёд и добывал победу для Канады. Это было по-настоящему круто. Это великая честь. Не каждому дано пережить то, что пережил я, это точно. В том матче я забросил шайбу и побил рекорд Джо Ньюиндайка по количеству заброшенных шайб. Впечатляющий день был.

Зная, что меня могут проверить на допинг, за месяц до вылета в Японию я слез со всего. Ну, кроме алкоголя. На наличие пива в организме же там не проверяют. Но, тем не менее, я угомонился. Вся команда съехалась в Ванкувер, и мы полетели в Нагано на чартере "Роллинг Стоунс". Было круто. Самолёт был просто огромным - там на верху даже спальня была. Все летели первым классом.

Игры стартовали 7-го февраля 1998-го года. Японцы на мелочи не размениваются. Специально под Олимпиаду они построили дворец-конфетку. В играх принимали участие спортсмены из 72 стран. Мы прибыли на следующий день после церемонии открытия. Нас охраняли, как зеницу ока, из-за взрывов на Олимпиаде в Атланте в 1996-м, и террактов в Мюнхене в 1972-м. Японцы не хотели, чтобы такая же хе*ня случилась и на их Олимпиаде.

Помню, я как-то статью тогда прочитал, где расссказывалось о том, что полиция в Нагано даже запретила в местных школах использовать машины для подачи мячей в бейсболе. Мячи же из неё вылетают со скоростью 90 м/ч, а стало быть это можно использовать в качестве оружия. Все три тысячи спортсменов были под наблюдением сутки напролёт, и повсюду стояли металло-искатели.

В НХЛ сделали перерыв на две с половиной недели, чтобы мы могли поехать на Олимпиаду. Восемь более скромных команд приняли участие в предварительном турнире, и две лучшие из них (Беларусь и Казахстан) затем примкнули к Канаде, США, России, Швеции, Финляндии и Чехии. На групповом этапе у нас было три матча, после чего определялись пары в плей-офф. Канада не проиграла ни одной встречи, одолев сначала Беларусь (5:0), затем Швецию (3:2) и потом США (4:1). В четвертьфинале мы обыграли казахов со счётом 4:1 и продлили свою победную серию до четырёх матчей.

Что случилось потом? Всё просто - Гашек. Он ни в одном матче не пропустил больше двух шайб. Не знаю, видели ли вы его в деле, но к нему шайба будто липнет. Ему нельзя забить при выходе один-в-ноль. Если бы не он, мы бы выиграли 25:0. Но вместо этого мы сыграли с ними 1:1. Иржи Шлегр открыл счёт, а Тревор Линден потом его сравнял за 1:03 до конца основного времени. 10-минутный овертайм тоже не выявил победителя.

И началась, бл***, серия буллитов. Судьба матча, который, между прочим, имел непосредственное отношение к итоговому распределению медалей, решал конкурс на индивидуальное мастерство. Вот вы мне объясните, как можно выявлять сильнейшего в командном виде спорта за счёт индивидуального мастерства пары исполнителей на растерзанном льду?

Чехи, в общем-то, и хотели доиграть до буллитов. Они играли "в откат". Как только они добыли преимущество в одну шайбу, они тут же выстроились в ряд у себя на синей линии. Стоило нам пойти в атаку, как мы бились лбом о кирпичную стену. Это ж пизд**.

Бросать первым должен был я. Я не сумел переиграть Гашека. Не хочу умалять его достоинств, но лёд был совсем хе*овым. Я никак не мог укротить шайбу. Если хочешь забить, надо сначала шайбу плашмя на лёд уложить. Когда лёд жёсткий и холодный, шайбу можно контролировать, и она катится нормально. А когда лёд мягкий, то шайба прыгает во все стороны.

В итоге чехи выиграли серию буллитов и, соответственно, игру. Потом они выиграли 1:0 в финале у России. Финны обыграли нас в утешительном финале со счётом 3:2 и взяли бронзу.

Думаю, в Нагано моя карьера и пошла вниз. Нельзя пить и употреблять наркотики, а потом вдруг взять и бросить, и с тобой ничего не случится. У меня пропала былая скорость, и я иногда не мог попасть по воротам, что меня пиз*** как бесило. Я привык к тому, что каждый мой бросок попадает в створ, а теперь у меня это получалось только со второго-третьего раза.

Беситься я теперь начинал не только за пределами площадки. Стоило кому-нибудь ко мне подъехать, как мне хотелось врезать ему клюшкой по лицу или ткнуть в живот, или вмазать по шее. Но я себе этого не позволял - всё-таки Олимпиада. Но внутри у меня всё закипало.

Глава 23. Назад в Японию

Мой последний сезон в "Калгари" (1998-99) начался с очередной поездки в Японию - на этот раз в Токио. Олимпиада в Нагано подняла уровень интереса к хоккею, а потому НХЛ организовала ряд мероприятий, чтобы заручиться спонсорской поддержкой крупных японских компаний. Поэтому нам пришлось лететь через полсвета, чтобы открыть там сезон серией из двух матчей против "Сан-Хосе".

На этот раз я здорово провёл там время. По крайней мере, по-моему, так и было. Я только и помню, что оказался в каком-то стрип-клубе в районе под названием Роппонги. Не, бл*, а почему, собственно, и нет? Там было полным-полно наркоты, бухла и южноамериканских женщин. Я не переспал ни с одной из них. Я был под таким оху**ным кайфом и пьян в такую жопу, что этого никак не могло произойти. Но мне нравилось зависать с ними и кутить.

Помню, как только мы приземлились в Токио, мне сразу захотелось где-нибудь затусить. Нам дали пару выходных перед играми, чтобы мы посмотрели на достопримечательности. Я спросил у консьержа в отеле: "Слушай, нам бы хотелось расслабиться и пропустить по паре кружек пива, не подскажешь что-нибудь на этот счёт?". И он направил меня в район Роппонги.

Со мной отправилась пара ребят из команды, и, конечно же, мы набрели на стрип-клуб. У его входа стояли девушки, и все они были хороши собой. С попками у них, правда, были небольшие проблемы, но какая разница? Стрип-клуб тот был тем ещё злачным местом - вокруг одни туристы. Японцы предпочитают гейш, а не проституток.

Я зашёл внутрь, снял одну стриптизёршу и дал ей "на чай" штуку баксов. Деньги были для меня не проблемой. Я платил за компанию. Больше мне ничего не нужно было. Я был лучшим игроком в своей команде, самым знаменитым и самым одиноким. Я забрался на самый верх и всё проеб*л, потому что понятия не имел, что мне делать дальше, когда я туда добрался.

Каждый вечер я снимал новую девушку, но всё общение сводилось к одному и тому же. "Ты откуда? - Я из Южной Америки. - А как же тебя сюда занесло? - Мой отец рыбак. - Ну, а ты-то что здесь делаешь?". И они рассказывали мне о том, как их кто-то изнасиловал или бросил. Все они говорили о том, что в юности на родине они забеременели и родили. Как они содержали своих детей? Работали стриптизёршами. За это очень хорошо платят.

У меня есть теория насчёт того, почему меня постоянно тянуло в стрип-клубы. Стоило мне найти невероятно сексуальную девушку, бухнуть и нюхнуть кокаина, я чувствовал себя рок-звездой.

В дни свободные от игр моё расписание в Японии выглядело следующим образом - поужинать, поехать в клуб и вернуться в отель к шести часам утра. Я бухал так, что это был полнейший пи**ец, так что из той поездки я практически ничего не помню. В первый же день я отправился с пьянки на тренировку, будучи в говно. Через два дня мы вышли на матч и сыграли вничью. В следующем матче я сделал хет-трик. Меня несло по полной программе - я был под кайфом, я был бухим и играл при этом бесподобно.

Более того, у меня вообще сезон выдавался на загляденье. К Рождеству я забросил 17 шайб и отдал 20 передач за 33 встречи. 24-го января на 49-м Матче Всех Звёзд НХЛ в Тампе, мы играли по краям с Марком Рекки в одной тройке с Уэйном Гретцки. Тогда матч проходил в формате - Северная Америка против сборной остального мира.

Наша тройка набрала семь очков, и мы выиграли 8:6. Гретц тогда рассказал мне о том, как ему играется в "Рейнджерс", как ему нравится жить в Нью-Йорке и сказал, что мне стоит подумать о переходе туда летом, когда я стану неограниченно свободным агентом.

20-го февраля я сделал дубль и организовал третий гол, когда мы обыграли дома "Анахайм" со счётом 6:3. В тот день я стал лучшим бомбардиром в истории "Калгари", обойдя Эла МакКинниса. И вот ведь что странно - я ведь провёл в НХЛ почти 800 игр, но в тот вечер у меня дрожали коленки.

Я сравнялся с Элом по очкам в первом периоде, сделав голевую передачу. Затем на 52-й секунде второй 20-минутки я подхватил шайбу в своей зоне, прошёл через среднюю, обвёл защитников и послал шайбу в сетку. Так мы повели 3:1, а я установил свой рекорд - 824 очка (362+462 в 787 играх, из которых 28+35 были набраны на тот момент в текущем сезоне).

Как только вспыхнул красный свет, на трибунах началось безумие. Игра остановилась на полторы минуты, потому что все прыгали, аплодировали и приветствовали меня. Я кружился в средней зоне, сотрясая кулаком воздух. Внутри меня творилось что-то неописуемое. Когда твоё имя скандируют 16 тысяч людей, испытываешь невероятные ощущения. Большинство людей так никогда и не узнает каково это, но поверьте мне, к этому привыкаешь, как к наркотикам.

Установив рекорд, я приготовился к худшему. В команде не осталось больше никого из тех, кто выиграл в 89-м Кубок Стэнли. Трудно удержать хороших игроков, особенно при жёстком бюджете. Тоже самое было и с "Питтсбургом" в сезоне 2008-09. Им придётся хорошенько пораскинуть мозгами насчёт того, кого они оставят в команде, а кому укажут на дверь. Потому что у них слишком много хороших и талантливых молодых игроков, которым придётся сменить команду, чтобы получить те деньги, которых они достойны.

В первых числах февраля мне позвонил Харли Хотчкисс (один из совладельцев команды) и сказал примерно следующее: "Согласишься ли ты получать меньше своей рыночной стоимости, когда получишь летом статус неограниченно свободного агента?". Он предложил мне контракт на 16 миллионов долларов на четыре года. То есть по четыре миллиона за сезон.

Я ему ответил: "Слушай, мне кажется это ниже моей рыночной стоимости. Но я готов подписать контракт на 25 миллионов на пять лет, то есть по пять за сезон". Согласно нормам НХЛ, это была не такая уж и большая разница. И как выяснилось чуть позже, я проигрывал на этой сделке миллионы долларов, но Харли ответил отказом.

На следующий день газеты пестрили заголовками о том, что я отказался от 5-летнего контракта на сумму $25 миллионов. Я аж очумел. Это была откровенная ложь, которая отдалила меня от моих поклонников. Я понимал, к чему это ведёт.

За три недели до трансферного дедлайна я вызвал на разговор Коутси и сказал ему: "Вероника хочет купить новый дом. Мы сейчас живём в МакКензи, и ей приглянулось местечко напротив нас - на другой стороне озера. Коутси, я не буду покупать этот дом, если меня собираются обменять. Так что, бл*, колись о своих планах".

"Нет, Тео, мы тебя точно не обменяем, - уверял меня он. - Никакого обмена не будет". И я ему сказал: "Что ж, тогда я покупаю ей дом".

С переездом нам помогали друзья. Понимаю, вы читаете это и не можете понять, почему, зарабатывая миллионы долларов, я попросил друзей помочь мне с переездом. Неужели так трудно вызвать грузчиков? Ответ прост. Просто мы были так воспитаны. Мы все родились в маленьких городах, а там друзья всегда помогают с переездом.

Можно сменить место жительства и работы, но ты всегда останешься самим собой. Чак и ещё пара ребят помогли мне перекатить ванну по льду через озеро. Катить её нам было откровенно в кайф. На переезд пришлось убить большую часть выходных.

А теперь сразу к событиям, которые произошли в воскресенье утром 28-го февраля 1999-го года. Мой друг Чак Мэтсон спокойно сидел и завтракал со своей женой, Элейн, как вдруг зазвонил телефон. На проводе был Эл Коутс. Он спросил Чака, знает ли тот мой новый адрес. Чак сразу всё понял: "Коутси, ты муди*а! Ты всё-таки обменял его!". "Слушай, Чак, сделай мне одолжение, - сказал Коутси. - Не звони ему. Держи рот на замке в течении часа. Я обязан сообщить ему об этом лично. Так какой у него адрес?".

Я был дома и собирался на тренировку и увидел, что ко входу подъехал Коутси на своём БМВ 43-го года цвета шампанского. Он никогда не приезжал ко мне домой. Ни-ког-да! Я сразу понял, что меня обменяли. Думаю, ему непросто далось это решение. Это было заметно по его влажным глазам и дрожащему голосу. Он сказал: "Сегодня мне пришлось принять одно из самых сложных решений в своей жизни - я обменял тебя".

Сердце у меня билось с такой силой, что я даже боялся, как бы он этого не заметил. Но я всего лишь безразлично пожал плечами. "Ну и ладно", - ответил я. "Тео, я обменял тебя не абы куда, а в команду, где у тебя действительно есть шанс побороться за Кубок Стэнли - в "Колорадо".

Я засиял, потому что у "Колорадо" действительно был шанс на победу. Коутси уехал, а я позвонил Чаку. "Эти суки обменяли меня", - сказал я. "Знаю, - ответил он. - Ты теперь в "Колорадо". В воздухе повисла пауза - я переваривал информацию. "Откуда ты это знаешь?" - спросил я.

Мне обидно, когда руководство "Калгари" и местная пресса делают заявления из серии - "Бедный Тео. Его обменяли, потому что он просил слишком много денег, переехал в большой город, и его жизнь покатилась вниз". Я был преданным работником и считал, что я заслужил право остаться в "Калгари". Тогда зарплаты по всей лиге стремительно поползли вверх, профсоюз игроков активно давил на меня, чтобы я не делал скидок своей команде.

Этот инцидент никому не был выгоден. Но, на самом деле, мне кажется, что я уже тогда был по уши в дерьме, так что руководство клуба, видимо, предвидело большие проблемы в скором будущем. С другой стороны, если бы "Флеймс" вложили в меня деньги, когда я ещё играл за них, клубу бы не пришлось пережить столь длинную полосу неудач.

На момент обмена "Калгари" находился в двух очках от зоны плей-офф. Я гордился нашим положением в турнирной таблице - ведь на таланты наша команда была отнюдь не богата. Там, в общем-то, играли только я да Фил Хаусли. Коутси как-то процитировали следующим образом: "Мы знаем, чтоФил - однобокий игрок, но играет именно так, как у нас никто больше не умеет".

Герман Титов был отличным парнем, но, как я уже упоминал чуть ранее, он четыре года водил танк в российской армии. Его зацепили в одном из поздних раундов драфта, а он оказался отличным игроком. Микаэл Нюландер был техничным хоккеистов, но молодым и играл нормально через пятое на десятое. Его обменяли в январе.

У нас в составе ещё также можно было отметить Кэйла Халса и Дерека Морриса, да и Игги прибавлял, но ему не хватало опыта. Мы были так близки к тому, чтобы попасть в плей-офф, а они взяли и выдернули нах** у меня ковёр из-под ног... Это меня сильно рассердило.

Руководство клуба заставляло меня биться в одиночку на протяжении пяти ебу**х лет, мне приходилось отвечать журналистам на три миллиона дурацких вопросов, у команды не было толкового состава, и вот мы вдруг всё изменим к лучшему... а они что сделали? Взяли и обменяли меня к чёртовой матери.

Настроение у меня менялось каждую секунду. То я был несказанно рад предоставившейся возможности поиграть за "Колорадо", то я был абсолютно подавлен. Некоторое время спустя я позвонил Чаку и сказал: "У меня пресс-конференция в 2-30, а в 5-00 я уже вылетаю в Колорадо. Ты должен пойти со мной".

"Слушай, костлявый, - ответил Чак. - Я на тебя столько времени убил, что совсем позабыл о работе". Он называл меня "костлявым", потому что я всегда расходовал уйму энергии, а если я недоедал, то сразу терял вес. Однажды он посмотрел на меня сзади и сказал: "Ну ни фига себе! Да на тебе только кожа да кости!". С тех пор он так меня и называл. "Нет, Чак, ты не понимаешь. Я не просто хочу, чтобы ты пошёл со мной. Мне это действительно необходимо".

И Чак согласился. Мы отправились на пресс-конференцию, которая прошла крайне неудачно. У меня внутри бурлило столько эмоций. Я старался быть сильным и держать всё в себе, но сломался на первом же вопросе. Я не мог сдержать слёз. До того момента я не осозновал, что я больше не игрок "Флеймс". "Калгари" - единственная команда, которая позволила мне быть самим собой.

За следующие 24 часа я пережил все эмоции, на которые только способен человек. А на следующий день, надев сетку "Колорадо", я испытал что-то неописуемое. Меня обменяли на нападающего Ренэ Корбэ, защитника Уэйда Билака и опционный драфтпик в будущем. Билак был здоровым парнем - 196см, 101кг. За два сезона он провёл 72 встречи, набрав при этом всего три передачи, но зато целых 224 минуты штрафа. В феврале 2001-го года "Флеймс" выставили его на драфт отказников, и он перешёл в "Торонто".

Когда Корбэ переехал в Калгари, он сказал журналистам, что даже не будет пытаться быть мной и сдержал своё слово. За 20 оставшихся игр в сезоне 1998-99 он набрал девять очков, а в 1999-00 ещё 14 в 48 встречах, после чего его обменяли в "Питтсбург".

Настоящим приобретением для "Флеймс" в этой сделке стал "опционный драфтпик", который они потратили на огромного (191см, 103кг) защитника Робина Регира. "Колорадо" выбрал его в первом раунде под 19-м общим номером в 1998-м году, а до этого он попал в символическую сборную WHL.

Его первые дни в качестве игрока "Калгари" сложились непросто. Он ехал на машине и в него на полном ходу влетел другой водитель, который пересёк двойную сплошную. Робин сломал себе обе берцовые кости, и ему пришлось пахать по полной программе, чтобы восстановиться.

И у него это получилось - в сезоне 1999-00 он отыграл за "Калгари" 57 матчей. Я слышал, что Регир хороший парень. Его родители работали меннонитами-миссионерами в Бразилии (гостиницы Бразилии) и Индонезии прежде чем осели в Ростерне (пр. Саскачеван) - это примерно в шести часах езды от Рассела. В общем, он один из моих любимых игроков нынешних "Флеймс" - небезталанная рабочая лошадка.

Некоторое время спустя Эрик Фрэнсис рассказал мне, что на той пресс-конференции он думал, что "Тео ещё вернётся и отыграет здесь пару сезонов, потому что именно здесь он стал известным. Здесь он разбогател. Всё началось именно здесь".

Такой конец и впрямь можно было бы назвать счастливым.

Глава 24. Я и Кларк Кент

Чак Мэтсон поехал со мной и в Денвер - "Эвеланш" оплатил ему билет. По дороге туда мы всё ещё пребывали в шоке и думали: "Ни ху* ж себе". Мы понятия не имели, что нас ждёт в будущем. Вероника осталась дома, потому что она была на восьмом месяце беременности.

Она была отнюдь не в восторге от моего перехода, тем более на фоне покупки нового дома в Калгари и необходимостью заново пристраивать детей. Но раз уж купил машину красного цвета, бестолку горевать, что она не синяя. Энхаэловцы постоянно переходят из одной команды в другую.

Я вышел из самолёта, вошёл в здание аэропорта, где на меня направили восемь миллионов камер и море яркого света. Журналисты задавали мне вопросы про хоккей, заметьте. Никто не спрашивал о моей личной жизни. Я счёл это за доброе знамение.

На арену мы отправились достаточно рано, потому что мне надо было пройти несколько медицинских тестов и прочие формальности. Чак всегда был рядом со мной. Забавно, что вполне спокойно могу шляться по городским улицам в любое время дня и ночи, ничего не опасаясь, но теперь мне по-настоящему была нужна поддержка друга.

Как бы то ни было, чуть позже стала подтягиваться вся команда, потому что вечером мы играли с "Эдмонтоном". Мне казалось, в раздевалку зашла сборная Всех Звёзд. Патрик Руа и Адам Фут, Петер Форсберг и Джо Сакик... А потом зашёл Клод Лемье. Мне говорили, что Клоди - это величайший подонок в истории хоккея. Что, мол, нет игрока злее его. После того, как он размазал Криса Дрэйпера по борту в финале Восточной Конференции 1996-го года против "Детройта", полиции пришлось охранять каждый его шаг в этом городе.

Чак сидел в раздевалке рядом со мной, как вдруг к нему подошёл Клод и сказал: "Э, братан, ты на моё место сел, ну-ка подвинься". Чак потом мне рассказал, что это был единственный человек в моей новой команде, с которым он не хотелось познакомиться. А Клод сел и сказал: "Ты - Чак Мэтсон".

Чак ответил: "Ну да, а ты откуда знаешь? - В газете прочитал. Ты сюда с Тео прилетел. Вот что я тебе скажу. Я знаю, как себя сейчас чувствует Тео. Я знаю, каково это, когда тебя обменивает твоя первая команда. Команда, которую ты искренне любишь. И ты здесь только лишь потому, что ты друг Тео, и мне это нравится". Чака поразили эти тёплые слова. Клод дал ему свой номер телефона и сказал, чтобы он ему позвонил.

Чак решил, что Клод это сделал просто из вежливости и не более того. Что ж, тем же летом я решил сделать ему сюрприз на его день рожденье - мы отправились с Чаком в Шервуд Оукс, один из эсклюзивнейших гольф-клубов. Сыграть с ним в гольф должен был его кумир Уэйн Гретцки и один из лучших друзей последнего - Клод Лемье. Клод сел в машину и сказал: "Чак, ты мне так и не позвонил. Что за дела?".

Клоди был одним из милейших людей, которых мне довелось повстречать в хоккее. Мы здорово сдружились. Я его прозвал Тёрстон Хауэлл Третий (персонаж из телешоу середины 60-х, прим. АО), потому что он всегда хорошо одевался, ездил на классных машинах и даже, бл*, в спа-салоны ходил. Он то и дело мне говорил: "Тебе надо сделать педикюр. Это потрясная вещь!". Это я к тому, что нельзя судить о человеке лишь по манере его игры на площадке.

В "Колорадо" играли отличные парни, которые были в прекрасных взаимоотношениях друг с другом. Они выиграли Кубок Стэнли в 1996-м, а я дальше первого раунда плей-офф уже десять лет не заходил, хотя мне так этого хотелось. Несмотря на избыток талантливых игроков, "Колорадо" переживало небольшой спад в том феврале.

Мне кажется, что руководство клуба ждало от меня того, что я сделал в "Калгари" в 89-м - завёл команду. К слову, меня обменяли не одного. Вместе со мной в команду пришёл Крис Дингмэн и добавил ей жёсткости.

Петер Форсберг был тогда богом этой команды. Он, конечно, не от мира сего, но игрок замечательный. Европейцы обычно немного мягковаты, но этот парень был очень жёстким. Плюс техника у него была на каком-то запредельном уровне. Он раздавал передачи и играл в большинстве так, что я раньше даже ничего подобного не видел.

Петер был сродни рок-звезде. Девушки его обожали. У него всегда была неряшливая борода, шухер на голове и неповторимый шведский акцент. Играть с ним было одно удовольствие, да и парнем он был просто потрясным.С Джо Сакиком мы были знакомы с детства. Сакик знал и на юниорском уровне, и на профессиональном, что если я играю против него - ничего хорошего ему ждать не стоит. Я уверен, что каждый раз, когда он смотрел на график своих матчей и видел там мою команду, он закидывал голову назад, закатывал глаза и говорит: "Флёри. Бл*дь".

Против Джо я всегда играл лучше чем обычно. Мне никак не давал покоя тот факт, что в нашем последнем сезоне в WHL мы с ним разделили первое место в споре бомбардиров, но его выбрали в первом раунде, а меня лишь в восьмом. Против него я всегда играл жёстко и старался запугать его "силовухой".

В каждом матче я разукрашивал его тело синяками и шишками, и только потом отпускал его домой. Все называли его Кларком Кентом (альтер-эго Супермэна, прим. АО), потому что в обычной жизни он был задротом. Но стоило ему войти в раздевалку "Колорадо" и надеть сетку "Эвеланш", как он тут же превращался в Супер Джо.

Я обожал играть с Супер Джо, потому что на него всегда можно было положиться, но мы были абсолютно разными людьми. Я постоянно журил его, когда он не видавал ни одной эмоции после классного игрового эпизода. 24-го апреля в первом матче первого раунда против "Сан-Хосе" я отдал Джо свой лучший пас в карьере.

Джо принял передачу и послал шайбу в верхний угол, и мы повели 1:0. Он просто прокатился за воротами, будто ничего и не произошло. Я же сходил с ума во многом из-за того, что болельщики "Сан-Хосе" постоянно действовали мне на нервы.

Я стиснул его в объятьях и стал колотить его по спине: "Ни ху* ж себе! Вот это голешник!". Он же всего лишь пожал плечами. Я спросил его: "Бл*, Джо, да что с тобой такое?". А он ответил: "Я никогда не радуюсь. Такой уж я человек". "Да я знаю, - сказал я. - Но это был оху**ный гол!". Он сказал: "Да уж".

Адам Дедмарш был хорошим игроком, "Колорадо" его выбрал в первом раунде на драфте 1993-го года, когда команда ещё играла в Квебеке. Его проблема заключалась лишь в бесконечных травмах. Своё первое сотрясение мозга он заработал в ноябре 2000-го года, подравшись с Эдом Джовановски из "Ванкувера".

Затем в декабре 2002-го года он получил второе в матче против "Финикса", когда случайно въехал в колено своего партнёра по команде Крэйга Джонсона. На следующий День Памяти, когда он уже почти восстановился от травмы, но по-прежнему находился на больничном, Адам въехал спиной в другого партнёра - Йозефа Штумпеля - во время упражнения на точность броска. Это здорово сказалось на равновесии Дедмарша.

В хоккее способность удерживать равновесие играет огромную роль. Вы только вдумайтесь. Вам надо устоять на коньке метров по пять за каждый толчок на скорости 30 м/ч, маневрируя с куском спрессованной резины диаметров в семь сантиметров, удерживая его полутораметровой палкой. Он лечился и во время локаута в сезоне 2004-05, но так больше и не вернулся на лёд. Свой последний матч в НХЛ он провёл в возрасте всего 27 лет.

Номер со мной делил Милан Хейдук. Он был новичком лиги из Чехии и практически не говорил по-английски. Милан был необычайно техничен и талантлив. В сезоне 2002-03 он выиграл Рокет Ришар Трофи, став лучшим снайпером НХЛ с 50 шайбами. Потрясающий парень.

Как-то мы были в Далласе во время в плей-офф, и вот вечером накануне игры мы просто сидели в номере и смотрели телек, как вдруг зазвонил телефон. Я снял трубку. На проводе была девушка, которая, глотая слова, сказала мне следующее: "Тео, я твоя самая большая поклонница. Я выслала тебе свои трусики и сплю с твоим плакатом... Я не могу. Я должна подняться к тебе в номер... бип-бип-бип-бип...". Типичный случай. Думаю, большинство энхаэловцев это подтвердят.

Она зашла в номер, и она была сногшибательна. Рыженькая. Красавица да ещё и с фигурой. Она тут же принялась раздеваться, но не так, как это делают профессиональные стриптизёрши. Более того, она была выпимши, так что её даже немного пошатывало.

Милан лежал на кровати с широко раскрытыми глазами и нижней губой на уровне подбородка. Он посмотрел на меня, потом на неё, потом на меня, потом на неё, и я заржал так, что чуть не обоссался. "Вы с ней знакомы?" - спросил он. "Нет", - ответил я. "Вы не знакомы?" Неа. "Вы не знакомы?" Нет. "Вы не знакомы?" Да не знаю я её, Милан!

Когда она разделась донага, и я, наконец, понял, что она была в полное говно, я попытался её остановить. "Послушайте, девушка, - сказал я. - Вам следует уйти". Он взбесилась не на шутку и стала бить меня своей сумочкой. "Ах ты ублюдок еб**ий! Г**дон конченый!". Я собрал её вещи, открыл дверь и вышвырнул их в коридор. Когда же она выбежала за ними, я захлопнул дверь. Щёлк.

Милан выглядел так, будто его сковородкой по башке огрели. "Что это было?" - спросил он. А я всё ещё смеялся. "Понятия не имею".

Крис Друри был потрясающим парнем и чумовым игроком. Чем важнее матч, тем лучше он играл, даже тогда, когда был новичком. Если нам позарез нужен был гол, Крис всегда каким-то чудом его забивал. Он бился до последнего. Такие парни - редкость.

Адам Фут был огромным и жёстким защитником. Против таких тяжело играть. Более того, против этого козла вообще было невозможно играть, потому что он постоянно отпускал всевозможные комментарии. Когда я играл за "Калгари", я выходил против Фута в каждой смене.

Стоило мне попытаться его запугать и сказать что-нибудь вроде - "Я тебе сейчас глаз нах** вырежу" - он тут же отвечал чем-нибудь подобным. Он один из немногих игроков среди известных мне, которые готовы сделать для победы столько же, сколько и я. Когда мы, наконец, оказались в одной команде, мы постоянно вспоминали былое, смеялись и в шутку били друг друга клюшками. У нас было взаимоуважение.

Что касается Патрика Руа, то я всегда находил ключи к его воротам, когда играл против него. Каждый раз ему забивал. Но он был боец до мозга костей. Он ненавидел поражения. Он был королём "Колорадо". Мы всегда вместе в гольф играли - Пэдди, Клод Лемье и я. Иногда по утрам Патрик смотрел в окно, видел, что на улице свежо и солнечно, шёл в офис к Бобу Хартли и говорил ему: "Сегодня тренировка отменяется. Увидимся!". После этого он звонил мне: "Так, Ти-йо, поехали в гольф поиграем".

Играть в такой команде - это всё равно что оргазм всем телом испытывать. В "Калгари" такого состава не было с чемпионского 1989-го года. Я не мог дождаться своей первой игры с этими парнями. "Колорадо" приобрело меня, что я заставил их играть ещё лучше, и я знал, что мне это по силам.

За 11 лет в "Калгари" я пропустил всего семь матчей, но в первой же игре за "Колорадо" 1-го марта 1999-го года я получил травму. Это случилось в третьем периоде матча с "Ойлерс", вскоре после того как я забил. Я находился за воротами и попал коньком в трещину, а тут в меня ещё и въехали. Моё колено полетело в одну сторону, а я - в другую. Я доиграл матч до конца, но понимал, что мне пиз**ц. Мне было больно и обидно до слёз.

Тем же вечером мы пошли с Чаком в бар, и я там встретил девушку, которую видел в последний раз, когда приезжал с "Калгари". Она спросила меня: "Привет! Грибов не хочешь?". "Хочу!" - сказал я. "Отлично". Я съел парочку и где-то через час меня накрыло. Мне было всё по кайфу, я поставил реальность на паузу.

Чак рассердился, что я опять изменяю Веронике и ушёл. Я вернулся в отель, включил телек, а там показывали самые интересные моменты матча "Калгари". Я смотрел их где-то минуту, а потом не выдержал и заплакал. Я рыдал в прямом смысле этого слова. У меня было такое чувство, будто у меня близкий человек умер. Я позвонил Чаку, и он пришёл ко мне в номер.

Он был настоящим другом, а потому ему было безумно жаль меня. Мы стали говорить о том, что мне пора начать вести себя как подобает мужу и отцу. Чак - сильно верующий человек, а потому он сказал: "Думаю, нам стоит об этом помолиться". Поскольку у меня большое самомнение, мне было трудно на это пойти, но я знал, что это было правильно, поэтому мы так и поступили. Я был истощён эмоционально, и мы разговаривали до рассвета. Маленькими шажочками я возвращался к Богу.

Утром я пошёл к врачу, и он сказал мне, что я пропущу пару недель. Команда отправлялась на выезд, и я поехал с ними, чтобы поближе познакомиться с партнёрами. Они мне все нравились.

Это были опытные игроки. С мотивацией у них был полный порядок. Напротив, мы все понимали, что мы бьёмся за Кубок Стэнли, и все понимали, что для этого нужно сделать.

Я мог играть в гольф каждый день на роскошнейших полях, и это было здорово. Долго же мне пришлось ждать дня, когда, едва я приехал на каток, Брайан Саттер стал дёргать меня за руку и повторять: "Бл*, ну ты готов? Готов ты уже или нет, ё* твою мать?!". Я показал ему свои часы и сказал: "Ну, сейчас только 8-30 утра. Я буду готов к семи вечера, а сейчас мне нужен кофе".

Саттер хотел, чтобы его игроки ели, пили и засыпали с мыслями о хоккее 24 часа в сутки. Я был выше этого. Мне пришлось биться, чтобы чего-то добиться. Я так и без него уже давно жил.

Глава 25. "Колорадо"

Благодаря травмированному колену, мне посчастливилось застать рождение своей дочери Татим 15-го марта 1999-го года. Я видел, как появились на свет все мои четверо детей. Это потрясающе. Если кому нужен акушер - зовите меня. Нам всегда нравилось имя Татим О’Нил (американская актриса, прим. АО), а когда мы узнали, что оно означает "беззаботная", то мы сочли его просто идеальным.

Мы решили немного изменить его написание, как мы поступили и в случае с Бо (вместо Tatum - Tatym, вместо Beau - Beaux, прим. АО). Что самое интересное, Татим - моя точная копия. Она спокойно смотрит на вещи, и её трудно чем-то удивить. Но когда она катается верхом - это что-то невероятное. Смотришь на неё - вроде, маленькая девочка-тихоня, а как сядет верхом, так она сразу сосредотачивается и полностью втягивается в процесс. Это мне в ней очень нравится. Когда дело доходит до соревнований, она становится очень серьёзной. Она ненавидит проигрывать. Понимаете? Не-на-ви-дит!

Несколько дней спустя после того, как Татим появилась на свет, я отправился с "Колорадо" на выезд в Финикс. Врачи постоянно делали мне уколы в колено, так что я был в полном порядке.

До конца "регулярки" я провёл ещё 14 матчей и набрал 24 очка (10+14), так что, мне кажется, вполне можно сказать, что я внёс свою лепту.

Наше соотношение побед и поражений за последние 15 матчей сезона выглядело следующим образом - 10-3-2. Это позволило нам занять второе место в Западной Конференции, в то время как первое досталось "Далласу". Я делал именно то, чего от меня и хотело руководство "Колорадо". В заключительном матче "регулярки" против "Далласа" я забросил свою 40-ю шайбу за 13 секунд до финальной сирены. Мы выиграли 2:1. Мы были полны энергии и готовы победить в Кубке Стэнли.

И вот 20-го апреля 1999-го года произошло массовое убийство в школе Колумбайн Хай. Двое парней расстреляли 12 школьников и учителя, ранили ещё 23, после чего покончили жизнь самоубийством. Всё это произошло в Джефферсон Каунти - тихом предместье Денвера, где проходили наши домашние матчи. Старт плей-офф отложили на три дня, а два наших первых матча перенесли в Сан-Хосе.

В раздевалке все только об этом и говорили. Более того, мы прикрепили к нашим сеткам эмблемы с аббревиатурой CHS (Columbine High School, прим. АО) и даже сходили в больницу проведать раненых. Я не знал, что из-за этого получится, потому что у них была тяжёлая психологическая травма. Они свои глазами видели, как убивают их одноклассников... я даже представить себе этого не могу. Так что нам хотелось увидется с ними и дать им понять, что мы за них горой. Для нас это было очень важно.

Всем было их жалко, мы все им сочувствовали, но надо было играть, и мы снова сконцентрировались на хоккее. Мы были одними из фаворитов в борьбе за Кубок Стэнли.

В первом матче я сделал две голевые передачи и заработал на себе 4-минутное удаление после того, как Винсент Дамфуз разбил мне нос. Мы выиграли 3:1. Но болельщики "Шаркс" меня пи**ец как ненавидели. Во время тайм-аута на видеокубе крутили ролик под названием "Двойники знаменитостей". Сначала там показали жуков из мультфильма "Жизнь жука", а после этого мою фотографию. Получилось очень смешно. Болельщики на трибунах с ума сходили.

Я обожал лезть под кожу игрокам "Сан-Хосе". Стоило арбитру отвернуться, как я теребил кого-нибудь крагой по лицу, или хлопал по щиткам вратаря, или тыкал клюшкой сзади кому-нибудь между ляжек, где нет никакой защиты. Это выводит людей из себя. А когда я забивал, я сыпал соль на рану болельщикам - садился верхом на клюшку и показывал пальцем на трибуны. Тихие калифорнийские болельщики рвали на себе волосы.

Мой сосед по комнате Милан Хейдук забросил шайбу в начале 14-й минуты овертайма, и мы выиграли серию в шести матчах. Я не заходил в плей-офф дальше первого раунда уже 10 лет. Я чувствовал себя потрясающе! Я хорошенько разогнался и прыгнул сверху на Милана. Он снова посмотрел на меня шокированным взглядом, и я засмеялся. Этот пацан меня до истерики доводил. Мои же дела шли вполне неплохо. В шестиматчевой серии против "Сан-Хосе" я набрал 11 очков (3+8).

В следующем раунде мы играли против "Детройта", и пресса окрестила нас аутсайдерами. "Детройт" на тот момент выиграл два последних Кубка Стэнли. В основу из фарм-клуба, которым тогда был "Хёрши", вызвали Криса Дингмэна. Дерби "Детройта" и "Колорадо" тогда уже были сродни "Калгари" и "Эдмонтона". Всё началось ещё задолго до меня - в третьем матче финала Западной Конференции 96-го года, когда Слава Козлов вмазал Адама Фута лицом в борт, а арбитр не дал удаления. Футу пришлось наложить 20 швов на лоб. Поэтому Клоду Лемье пришлось дать Козлову по морде.

После игры Клоди шёл по парковке со своей женой и ребёнком к машине, как вдруг наставник "Детройта" Скотти Боумен озверел и стал крыть его 3-этажным матом. И всё это на глазах у жены и ребёнка! Что бы ни случилось во время матча, этого делать нельзя. Никогда и ни за что.

Столь невежливое обращение, понятное дело, не понравилось Клоди, и три матча спустя он толкнул сзади Криса Дрэйпера на борт. Проблема была лишь в том, что калиточка у скамейки запасных была открыта и Крис со всего размаху влетел в её угол. Лицо Криса фактически было всмятку. Пока Клоди наблюдал со стороны за тем, как Дрэйперу оказывают помощь, Даррен МакКарти ударил его исподтишка, и началась заваруха.

Почти год спустя, 26-го марта 1997-го года, МакКарти вновь набросился на Клоди, мутузя его по полной программе. Патрик Руа пытался было их разнять, но в итоге сам подрался в центральном круге вбрасывания с Майком Вёрноном, который уже играл за "Детройт".

Ситуация усугубилась в финале конференции того же сезона, когда тренер "Колорадо" Марк Кроуфорд (тот самый спокойный и рассудительный парень, тренировавший нас на Олимпиаде в Нагано) был оштрафован на 10 тысяч за то, что во время четвёртого матча крыл последними словами Боумана. Он озверел до такой степени, что даже пытался перелезть через разделительное стекло между скамейками.

В общем, между "Детройтом" и "Колорадо" в то время всё было, мягко говоря, не совсем гладко. И когда мы проиграли обе домашние встречи серии, болельщики провожали нас со льда свистом. Но у нас в команде играли опытные игроки, у которых с дисциплиной всё было в полном порядке. Мы собрались и выиграли оба матча у них дома - на выезде мы были неудержимы. Остаток серии прошёл под нашу диктовку.

Я выигрывал 64% вбрасываний, а после двух раундов плей-офф я делил с 14 очками третье место в лиге по этому показателю с Джо Сакиком. Денверская пресса была в восторге и требовала, чтобы со мной продлили контракт, что мне было по душе. Мне там всё очень нравилось. Я тогда думал, что если мы обыграем "Даллас" в финале конференции, то я даже себе ещё один дом там в горах куплю.

Мы сразу вышли вперёд в серии, выиграв первый матч в Далласе. Матч получился упорным, но в конце третьего периода моей приятель Валерий Каменский подарил нам победу со счётом 2:1.

Мы были уверены в себе, моложе, больше и даже, может быть, быстрее и техничнее, но они хотели победить сильнее нас. Во второй встрече мы провели два отличных периода и ушли на второй перерыв при счёте 1:1. Но в заключительной 20-минутке они пошли без оглядки в атаку и перебросали нас 15-1. Майк Модано и мой бывший партнёр по "Калгари" Джо Ньюиндайк забросили по шайбе, и они выиграли 4:2.

Серия переехала к нам на "МакНиколс Арена", но "Даллас" было уже не остановить. Ньюи, который провёл тогда блестящий плей-офф, забросил шайбу и отдал две голевые передачи, и они "засушили" нас 3:0. Я был подавлен. У меня никак не получалось вылезти на пятак. Они сдерживали меня и Сакика.

Четвёртый матч этой серии был одним из самых напряжённых в моей карьере. Руа взял на себя роль лидера команды и стал повышать голос чаще обычного. Он призывал нас "пойти в атаку нах**". Мы стали играть намного жёстче. Защитник "Далласа" Ричард Мэтвичак вмял в борт Милана и сломал ему ключицу. Затем Мэтвичак въехал в Форсберга и травмировал ему плечо. А у нас уже и без того не играл Каменский из-за травмы кисти - вот почему так важна глубина состава.

Я Эдди Белфора, можно сказать, палаткой накрыл - такой скрининг ему устроил, что он вообще пизд*ц ничего не видел. Джо забросил первую шайбу, воспользовавшись моей передачей и Милана. На отметке 19:29 в овертайме счёт был 2:2, но Крису Друри удалось послать шайбу над правым плечом Белфора. Счёт по броскам был 45-45. Потрясающий матч.

А потом я свалился с тяжёлым гриппом. Я же вообще не болею. Никогда. Я же говорю, за 11 лет в "Калгари" я пропустил матчей семь. Но 30-го мая, когда у нас была пятая игра с "Далласом", я в буквальном смысле не мог встать с кровати. Несмотря на все слухи, появившиеся позже, это вовсе не было связано ни с какими там гулянками. Просто заболел и всё тут. Слава богу, мы выиграли 7:5 благодаря дублям Друри и Каменского. В следующем матче мы могли выиграть серию.

Но этого не произошло. Я выполз из кровати лишь для того, чтобы своими глазами увидеть, как Эдди Белфор выдал потрясающий матч, парировав 26 бросков из 27, а его команда выиграла 4:1. У нас было три дня на подготовку к седьмому матчу.

Я знал, что седьмой матч серии - это уникальная возможность для одного отдельного классного игрока склонить чашу весов в пользу своей команды. И я хотел этим воспользоваться. Новые владельцы команды - Билл и Нэнси Лори - платили мне деньги вовсе не затем, чтобы наша команда остановилась в шаге от финала. Я получал $2.4 миллиона в год и знал, что зарабатывал бы в три раза больше, если бы вышел на рынок свободных агентов.

В общем-то, победа в седьмом матче была бы большим шагом к тому, чтобы владельцы клуба переподписали меня на большой контракт в следующем сезоне.

Но этого так и случилось. Майк Кин, мой старый приятель и партнёр со времён "Муз Джо", вставил нам спицы в колёса, забросив две шайбы. "Даллас" вышел в финал, где встретился с "Баффало" и выиграл Кубок Стэнли благодаря спорной шайбе Бретта Халла, который явно залез коньком в площадь ворот, сыграв на добивании.

Все в команде были расстроены, а сильнее всех, наверное, Патрик Руа. Он никак не мог забыть шестой матч. Он его сильно зацепил.

Остановившись в шаге от финала Кубка Стэнли, я понял, что "Колорадо" не будет меня переподписывать. У них и без того была достаточно большая платёжная ведомость. Петер Форсберг получал $9 000 000, Руа - $7 500 000, Сандис Озолиньш - $4 000 000, Адам Фут - $3 100 000, а Клоди - $2 500 000. Так что мне ничего не светило.

Ху*во, когда проигрываешь. Совсем ху*во.

Глава 26. "Рейнджерс"

1-го июля, в День Канады, начинается новый хоккейный сезон, а, значит, все обращаются к рынку свободных агентов. Двумя днями ранее мне исполнился 31 год. Я был на пике своей формы, считался одним из лучших хоккеистов в мире и при этом мог выбирать себе команду. В конце предыдущей "регулярки" я сыграл 15 встреч за "Колорадо", забросил 10 шайб и отдал 14 передач, а потом набрал ещё 5+12=17 очков в 18 матчах плей-офф.

Я отдал "Флеймс" свою душу и сердце, а они мне отплатили одним из самых дешёвых контрактов в лиге. По уровню зарплаты я даже не попадал в список 50 лучших. На первом месте шёл Сергей Фёдоров из "Детройта" с 14 миллионами долларов - в сезоне 1998-99 он набрал 64 очка. Он играл в одной команде со Стивом Айзерманом, который зарабатывал $4,8 миллиона и набрал 74 очка, и с Ларри Мёрфи ($3 миллиона и 52 очка). В том же сезоне я набрал 93 очка в "регулярке" и заработал $2,4 миллиона.

"Рейнджерс" чётко и ясно заявили через прессу, что они хотят видеть меня в своём составе, и это было здорово. Генеральный менеджер "Рейнджерс" Нил Смит и президент "Мэдисон Сквер Гарден" Дэйв Чекеттс прилетели в Виннипег на переговоры с Бэйзли на частном клубном самолёте в Виннипег. Я в это время был у себя в домике на озере Шушвап. Через пять часов мне пришёл факс длиной, наверное, в милю. Увидев сумму, я обалдел: "Да ну нах**! Они реально готовы мне столько платить?!".

В факсе было прописано, что у меня есть три часа на размышления, и если я не подпишу контракт с "Рейнджерс", то "клуб будет искать других игроков". Уэйн Гретцки, который совсем недавно завершил игровую карьеру, отыграв три сезона в "Рейнджерс", звонил мне в начале того года и рассказывал, как ему нравилось жить в Нью-Йорке. Я обсудил этот момент с Вероникой. "Как ты относишься к тому, что я могу переехать в Нью-Йорк?" - спросил я. Она была за. Трудно отказаться от $28 миллионов за четыре года. Поэтому я подписал контракт и отправился в Нью-Йорк.

"Рейнджерс" хотели заполучить меня в свои ряды в надежде на то, что я смогу вернуть на трибуны отчаившихся болельщиков "синерубашечников", а заодно и вставлю палки в колёса "Айлендерс". Однако сейчас оглядываясь назад, мне кажется, что это был не самый лучший для меня вариант. Если завести ребёнка в лавку со сладостями, чего он захочет? Правильно, сладостей. А в Нью-Йорке много сладостей. Я не был готов к последствиям и не знал, как мне с ними справляться.

Бэаркэт Мюррей был менеджером по экипировке в "Рейнджерс" в 1980-м году. Он рассказывал, что в руководстве клуба работали сплошные звери. Чуть позже, когда в моей жизни наступил полнейший ад, он сказал, что ничуть этому не удивился. "Там полно ужасных людей, которые улыбаются тебе и хлопают по плечу, когда сами держат нож за спиной. В Нью-Йорке жить совсем нелегко. И пока там не поживёшь, этого никак не поймёшь".

"Рейнджерс" тогда были, как армия наёмников. Летом 1999-го года за две недели Нил Смит подписал кучу многомиллионных контрактов. Он хватался за каждого свободного агента, которого только видел. Вместе со мной "Рейнджерс" подписали Валерия Каменского, Стефана Куиталя, голкипера Кирка Маклейна, Тима Тэйлора и Сильвена Лефебра. А перед самым началом сезона он приобрёл жёсткого и талантливого защитника Кевина Хэтчера из "Питтсбурга" - он обменял его на Питера Поповика. Это обошлось ему ещё в $2 миллиона.

Зарплатная ведомость в нашей команде была не только самой высокой в НХЛ, но и вообще в истории хоккея - $59,4 миллиона. Однако не каждый отряд наёмников в состоянии победить ополченцев. Почему? Потому что ополченцы создают братство. В Нью-Йорке всё было по-другому - здесь всё было из-за денег.

Во всех остальных командах НХЛ игроки вместе проводили время. Они вместе играли в гольф, их жёны знали друг друга, и ужинали они тоже все вместе. В "Калгари" все знали, кто что ест на завтрак. В "Рейнджерс" проблема заключалась в том, что неженатые игроки жили в центре города, рядом с "Мэдисон Сквер Гарден", а женатые игроки жили за пределами Нью-Йорка в местечке Рай, рядом с тренировочным катком. Будто мы играли за разные команды.

Непродуманно как-то.

Мы прилетели с Вероникой в Нью-Йорк и встретились с агентом по недвижимости, которого нам подыскал клуб. Мы посмотрели несколько домов и решили купить себе тот, что располагался в городке Гринвич (шт. Коннектикут) - это недалеко от округа Вестчестера. Оттуда за 10 минут можно было доехать до тренировочного катка, а за 45 до "Мэдисон Сквер Гарден". Я тогда только-только купил себе БМВ 740, прокаченную по полной программе. Гринвич расположился на побережье с видом на Лонг-Айленд, там прекрасные пляжи и поля, а кроме того, полно лесов и диких животных.

У нас был 2-этажный дом. Очень красивый, недавно построенный и с отличным участком, но поверьте мне, по сравнению с соседями, наш дом совсем не бросался в глаза. Гринвич - одно из самых дорогих мест в США, а наш дом стоимостью в $1,6 миллиона был там самым дешёвым. Мы жили на холме рядом с Томми Хилфигером, Дайаной Росс, Мэлом Гибсоном, Роном Хаурдом, Джэком Николсоном, Риджисом Филбином и другом Опры Гэйлом Кингом. Там и тут жили богатые брокеры.

"Мэдисон Сквер Гарден" был удивительным местом встреч. Такое ощущение, что все знаменитости города рано или поздно встречались там друг с другом. Там есть зелёная комната, где собираются друзья и семьи игроков до и после матчей. Наши девушки и жёны также встречались с удивительными людьми.

Я там встретил сразу несколько девиантных личностей, как я. Мы тогда сдружились с Джэйсоном Пристли (канадский актёр, прим. АО), с которым я до сих пор общаюсь. Раз в год "Рейнджерс" организовывали товарищескую встречу незадолго до Матча Всех Звёзд - это была двусторонка, где каждую из команд дополняли знаменитости, игравшие в хоккей. Среди них были Алан Тик, Майкл Джей Фокс, "Бэрнэйкед Лэдис", Майк Майерс и Крис Рив. Вот поэтому в Нью-Йорке всё и было круто.

Я старался, как мог, чтоб сделать из "Рейнджерс" команду, но деньги меняют людей. Иногда парням, выросшим в деревне приходилось оставаться дома и сидеть с детьми, чтобы их жёны могли отправится по магазинам. Жёны энхаэловцев были родом из маленьких городов из разных краёв США, и вдруг у них появлялись лимузины с личными шофёрами и банковские счета на пятой авеню. У них сразу менялась система ценностей.

Долгие браки - дело редкое, а если они и встречаются, то в основе, скорее всего, лежит чистой воды материализм. И я попал в этот водоворот. Жизнь в Нью-Йорке здорово сказывалась на моих взаимоотношениях с Вероникой. Она не могла за мной уследить. Так что я мог делать всё, что захочу. Я мог ей запросто сказать: "Слушай, я сегодня не поеду домой. У нас завтра с утра тренировка в "Мэдисоне", а потом мы сразу уезжаем в Филадельфию". И после этого я мог идти, куда глаза глядят. И мне за этого ничего не было.

В довершение ко всему прочему, журналисты в Нью-Йорке были, как питбули. Они разобщали нас до такой степени, что мы уже просто не могли функционировать, как хоккейная команда. Такие парни, как я, забивают голы во многом из-за того, что за нас вступаются тафгаи. Вы присмотритесь к связке Марти МакСорли и Уэйн Гретцки. МакСорли всегда был горой за Уэйна. Если бы пресса приравняла МакСорли к нулю без палочки, а Гретцки носила бы на руках и пела ему дифирамбы, Марти, может быть, было бы наплевать, бьют там мистера Гретцки или нет.

Во время межсезонья в "Нью-Йорк Таймс" напечатали не мало лестных слов про меня. Образ сложился крайне положительный - я был самым работящим игроком в НХЛ и народным героем. В каждой статье про меня люди писали о том, что я был феноменом, исходя из моих габаритов. В интервью "Таймс" я сказал тоже самое, что и всем остальным журналистам: "Я не играю так, будто я маленький. Я не разговариваю так, будто я маленький. Маленький - это всего лишь слово и ничего более".

Мы неплохо начали сезон, но затем всё пошло наперекосяк. Наш тренер Джон Маклер был тот ещё жук. Он был, что называется, старой закалки. Я только-только сбежал от Брайна Саттера и его 2-часовых тренировок, и тут же оказался в Нью-Йорке с Маклером, который в сущности был тем же самым человеком.

"Вот ведь пи***ц", - подумал тогда я. Мне кажется, Маклер уважал меня как игрока, но характерами мы точно не сошлись. Он хотел, чтобы я играл за его команду, потому что, когда он тренировал "Эдмонтон", а я играл за "Калгари", он ненавидел меня. Он думал, я смогу заменить Гретца. А я не был Гретцом. Я был Теореном Флёри. И я не был 21-летним Тео Флёри, каким меня хотел видеть Маклер. Я не затевал потасовки только лишь затем, чтобы показать, чтобы кому-то что-то доказать. Я уже давно от этого отошёл.

Я уже так психологически устал от всех этих тренеров, которые у меня были с самого детства. Выучи эту тактику и вот эту. Раз за разом смотри вот это видео. Я стал уже совсем другим игроком. Я играл на классе, я был умнее, старше и (!) больше. Я весил тогда 81кг, а это лишние 11кг мышц, которых у меня не было в 18 лет.

Маклер обожал катание на выносливость. То есть мы каждый день катались до одурения. Некоторые блевали, все были обезвожены. Иногда он нас так гонял в день матча. Маклер в своей карьере кое-чего, конечно, добился. Например, он выиграл Кубок Стэнли с "Эдмонтоном" в сезоне 1989-90, а за шесть работы в "Ойлерс" и "Баффало" он исправно выводил свои команды в плей-офф. Но я хоть убей не пойму, почему такие, как он, постоянно получают приглашения то в один клуб, то в другой.

Моим соседом по комнате был Адам Грэйвз - потрясающий парень, просто фантастический и до мозга костей командный игрок. Но вот с Петром Недведом я не сошёлся характером. Он был в каждой бочке затычка, с ним было невозможно играть. Он слабо играл в своей зоне, стало быть, мы пропускали голы, а это приводило только к одному - наше звено сажали на лавку. В общем, ужас какой-то. Такой ужас, что пи***ц.

В команде было несколько действительно хороших игроков. Джон Маклейн, долгое время выступавший за "Нью-Джерси", подписал контракт с "Рейнджерс" на правах свободного агента ещё до меня. Это было прекрасным усилением команды. Он выиграл в составе "Дэвилс" Кубок Стэнли в сезоне 1994-95, забив при этом множество решающих голов. По-настоящему командный игрок. Смешной и остроумный, честный и опытный игрок, выступавший не первый год в НХЛ, и настоящий семьянин

Ян Главач был талантливым парнем, по-настоящему талантливым, но немного ленивым. Мы всю эту группу - Главача, Петра Недведа и Радека Дворжака, который примкнул к нам в декабре 1999-го - называли чешской мафией. Они особо не горели желанием отрабатывать в своей зоне, им лишь бы голы забивать. Для них весь хоккей заключался в атаке. В обороне их не было видно.

Но иногда надо уметь и обороняться. Ещё мне не нравилось с ними играть, потому что их со смены обратно на лавку не загнать было. Зачастую они подводили всю нашу команду, играя в разрез с тренерской установкой. Но по большей части чехи любили пошутить и повеселиться. За пределами площадки они были добродушными и простыми парнями.

Александр Дэйгл. Вот это был красавец. Он был будто не от мира всего. Наверное, самый скоростной игрок на моей памяти. У него было всё, чтобы стать звездой первого класса, но он так и не смог этого сделать. Он был глуп, как пробка, и не понимал этого. Он мог стать суперзвездой, но из-за своей тупости не мог понять, что для этого надо пахать, как лошадь, а не винить в своих неудачах всех вокруг.

Парни, которые постоянно ищут оправдания и перекладывают вину на других, никогда ничего не добьются. В этом смысле его можно сравнить с Гэри Лиманом, который выступал за "Калгари" в с 1991-го по 1993-й года. Он как-то сказал Дагу Райброу: "Ты никогда не даёшь мне шанса!". Райзер ему ответил: "Ты играешь в тройке с Тео Флёри и Джо Ньюиндайком, какой тебе ещё шанс нужен-то?".

Как бы то ни было, Дэйгл был сам себе на уме, пытался найти своё место в жизни. Он сам себе жизнь осложнил. Уж слишком он надменным типом был. Он всегда пытался выставить себя лучше, чем он был на самом деле. Маклеру такие игроки были не по нраву.Тим Тэйлор был очень серьёзным и уверенным игроком. Он помогал команде, периодически забрасывая корявые, но важные шайбы. Тим был не особо талантлив, но пахал будь здоров. Он был одним из тех незаметных героев, которые должны быть в каждой команде. Тихий семейный человек.

Майк Кнубл был большим и сильным крайним форвардом. Пахал на полную катушку, хорошо играл на форчекинге. Он нашёл свою игру, когда перебрался в "Бостон" и стал играть в связке с Джо Торнтоном. Эрик Лакруа тоже был работягой. Таланта у него особо не было, но, блин, как же он мог вмазать! Попадёшь к нему на силовой приём, даже и не вспомнишь, что тебя вырубило.

Кевин Стивенс выиграл два Кубка Стэнли с "Питтсбургом". В итоге он тоже загремел в Реабилитационную Программу НХЛ. В 2000-м году его поймали недалеко от Сент-Луиса с проституткой и наркотиками. Ему поставили пройти полуторагодовалую реабилитационную программу, за развитием которой следили судебные приставы. Сейчас с ним всё в порядке. Он работает скаутом на своего старого друга Марио Лемье, чему я только рад.

Тогда же он всего лишь был невероятно здоровым парнем из Бостона. У него ещё акцент был, как в анекдотах (Тео имеет ввиду неподражаемый бостонский акцент, который многие североамериканцы считают забавным, прим. АО). Когда он играл с Марио, он был неподражаем - два сезона подряд он забрасывал по 50 шайб.

Тодд Харви был беззаботным парнем. Катание у него было, конечно, так себе, но он работал в поте лица и всегда играл на эмоциях. Он выкладывался на 100% в каждом матче. Периодически он и подраться мог. Ради команды он был готов пойти на всё. Игрок с характером.

Против Роба ДиМайо я играл на юниорском уровне, когда он выступал за "Мэдисен Хэт". Он был поразительно жёстким парнем для своих габаритов. За пределами площадки - тихоня.

Валерий Каменский был талантищем, но тогда он уже доигрывал и просто хотел заработать побольше денег. Он был типичным русским из ЦСКА. Никакого удовольствия от хоккея он не получал и играл без страсти. Из них это повыбивали в России. Когда они приезжали в Северную Америку, все их мысли были только о мерседесах и Версаче.

Что касается нашей обороны, то на бумаге она была, наверное, лучшей в лиге. Кевин Хэтчер был здоровым бугаём. Не без таланта, но тоже уже на излёте карьеры. Он уже не был столь "голодным", как раньше. Хороший парень, кстати. Я с ним иногда тусил.

С Мэтью Шнайдером я так толком и не успел познакомиться. Скажу лишь, что у них с Маклером были разногласия касательно того, кто как должен играть, и кто как должен тренировать. Но он был весьма надёжным защитником. Он хорошо играл в большинстве, раздавал классные пасы.

Ким Джонсон был чрезвычайно талантлив, но проводил в НХЛ только первый сезон. А для того, чтобы научиться обороняться, в НХЛ нужны годы. Тихий парень был.

Стэфан Куинталь был ещё одним свободным агентом, который примкнул к команде в межсезонье. Он с трудом справлялся с давлением Нью-Йорка. Он играл, как мешок с дерьмом, весь сезон и его показатель полезности был "-10". Это очень плохой результат. Классные игроки, вроде Никласа Лидстрёма из "Детройта", год за годом показывают потрясающие результаты - где около "+40".

Сильвэн Лефебр перешёл в "Рейнджерс" вместе со мной из "Колорадо". Хороший парень был - он не производит сногсшибательного впечатления, но в обороне играл вполне надёжно. Он хорошо действовал в паре с Брайаном Литчем, однако в Нью-Йорке у него дела не сложились.

За Ричом Пайлоном всегда приходилось бегать, как за маленьким ребёнком. Он всегда был обезвожен, поэтому ему всё время приходилось восстанавливать электролиты - это, в общем-то, соли, в которых есть электрический заряд. Электролиты человек теряет, в основном, с потовыделением (особенно это касается натрия и калия), что вызывает обезвоживание организма.

Поэтому клубные физиотерапевты выдавали ему педалит, предназначенный, как правило, для детей. Он еле катался, потому что почти всегда был в плохой форме. Но играть против него было непросто - он был злым и жёстким. То есть догнать он тебя вряд ли сможет, но зато рубануть по ногам или по рукам - это всегда пожалуйста. Тогда ещё можно было сколько угодно всех хватать и рубить.

Дэйл Паринтон был нашим тафгаем. У него чернил в теле было больше, чем в газете. На спине у него была татуировка с его именем, помню.

Наш физиотерапевт Джим Рэмзи был колоритным персонажем. Он был весьма забавный тип в извращённом понимании этого слова. Он всегда говорил то, что думает, и всегда отпускал комментарии в адрес жён игроков. Он мог запросто сказать, например: "Слушай, мужик, ну и жопа у твоей жены! Вот это да!". Он постоянно флиртовал с женщинами.

Прозвище Кирка Маклейна в команде было "Чудик". У него слово "чудик" было расписано по всей вратарской экипировке. Я вообще никогда не встречал вратарей, которые были бы нормальными людьми. Маклейн же был чуднее всех, и обладал извращённым чувством юмора. Нет, он, конечно, был забавным, но точно не от мира сего.

Он, наверное, был последним вратарём в НХЛ, который исповедовал стиль "стэнд-ап". Он практически никогда не падал на лёд, но при этом играл достаточно надёжно. Он здорово играл ловушкой, обладал хорошей техникой... Действительно умный вратарь, но себе на уме. Он всегда впивался глазами в собеседника. Шут его знает, что у него там творилось в голове.

Майка Рихтера я могу описать двумя словами - потрясающий парень. Из всех вратарей, которых мне доводилось видеть, он быстрее всего работал ногами. Он был вынужден завершить карьеру из-за нескольких травм колена, сотрясении мозга и повреждения черепа. Но он вошёл в историю, как первый голкипер "Рейнджерс", которому удалось одержать 300 побед в НХЛ.

Майк порвал себе переднюю крестообразную связку на правом колене в 2001-м году второй раз за сезон, но несмотря на это, он продолжал играть и не раз выручал нас в трудных ситуациях. Его последние годы в карьере были не приносили ему особого удовольствия. Он потом поступил в Йельский университет (один из ведущих вузов США, прим. АО) и получил диплом бакалавра по этике, политике и экономике. Невероятно умный человек.

Капитаном команды был Брайан Литч. Он был кумиром болельщиком, потому что он играл за сборную США. Но мне кажется, Литч не совсем понимал весь потенциал нашей команды.

Думаю, если бы он его увидел, то у него бы могло получиться сплотить нас. В этом и заключается задача капитана. Он всегда был на короткой ноге с тренерским штабом и менеджерами, а потому мне казалось, что после окончания игровой карьеры в "Рейнджерс" он и сам станет одним из них. На деле же вышло, что после 18 лет он завершил карьеру в "Бостоне" и судя по всему винит в этом Слэтца.

Главная проблема в моём первом сезоне в "Рейнджерс" заключалась в том, что мы не играли так, как от нас хотел Маклер. Маклер пытался привить нам оборонительный хоккей, в который у нас никто не играл. Это была стандартная схема Бадди Райана, которая получила своё название в 1985-м году в честь тренера "Чикаго Бэарс", который придерживался оборонительной тактики.

В этой схеме нет места передачам. В итоге же мы пропускали непозволительно много шайб. Да к тому же, наша команда не хотела во что бы то ни стало чего-то добиться. Наши игроки не хотели работать до седьмого пота. Игра в нашей зоне была плоха до омерзения. Мы проигрывали в "физике". Нельзя всё сваливать на тренера, ошибается всегда вся команда. С тех пор я говорю своей жене, что если я вдруг захочу стать тренером, пусть она меня со всей дури по яйцам пнёт. Рано или поздно так оно и произойдёт, чувствую.

Мы пытались решить наши проблемы бесконечными командными собраниями, тренировками и играми. Это было похоже на групповую терапию, где все различия между нами вылезали наружу. Я пытался сплотиться со своими партнёрами, а потому ходил вместе с ними в бар.

Когда же все расходились по домам, я находил другое место и продолжал тусить там.

Обычно я спокойно сидел и бухал в уютном баре недалеко от моего дома в Гринвиче. Я не кричал на каждом углу, что я нюхую кокаин и заваливаюсь домой под утро, но и особого секрета из этого не делал. Я всегда доверял моим партнёрам на 100%. Нет, я серьёзно. Эти парни меня бы ни за что не сдали. Они воевали со мной плечом к плечу каждый божий день.

В общем, где-то в феврале мне позвонил доктор Брайан Шо, который представлял профсоюз игроков в Реабилитационной Программе НХЛ, и доктор Дэвид Льюис, представлявший владельцев клубов. "Мы волнуемся за тебя, Тео, - сказал доктор Шо. - Про тебя ходит множество слухов, что ты якобы употребляешь наркотики и шляешься по ночам. В чём дело?". Дэн сказал: "Когда приедешь в Торонто, зайди к нам в офис, хорошо? Нам есть о чём

поговорить".

Что ж, я встретился с ними. Они знали, что я тусил по ночам и употреблял наркотики. Они сказали, что это было видно по моей игре, и хотели, чтобы я записался в Реабилитационную Программу. Они уверяли, что от меня будет требоваться только одно - периодически сдавать анализы, чтобы они могли меня защитить. Мне предложили доиграть сезон и пройти курс лечения летом.

Всё выглядело вполне разумно, и я поставил свою подпись. Но после этого, мне казалось, что я совершил одну из самых больших ошибок в своей жизни, потому что у меня отобрали свободу, вспомогательные средства (наркотики), а сам я остался трезвым и без кайфа.

Откуда люди в этой программе знали о моих намерениях? Кто-то из моей команды рассказал об этом тренеру, как же ещё? Я-то думал, что в Нью-Йорке я смогу спрятаться, а за мной, оказывается, кто-то шпионил. Я выяснил, кто это такой и не общаюсь с ним по сей день. Но я вам не скажу его имени, потому что в отличие от него, я не крыса. После этого, мне кажется, руководство "Рейнджерс" наняло профессионалов, чтобы следить за мной, но уверею вас, никто в команде в этом ни за что не признается. Я их не виню - они платили мне $8 миллионов в год.

Сразу после этого, я стал крайне скрытным. Я мог пойти выпить по паре пива с ребятами ради приличия, а потом вызывал ко входу лимузин и говорил водителю, чтобы он намотал пару кругов вокруг района. После этого я выходил из машины и отправлялся обратно в ресторан. Лимузин в это время опять наматывал круги неподалёку. Я шёл в конец ресторана, проходил через кухню и выходил через чёрный вход, где меня уже ждал лимузин. Они играли в свои игры, я - в свои.

Нью-Йорк - это город, который никогда не спит, где бары всегда открыты. Для алкоголика это своеобразный шведский стол.

Вероника хотела стабильности для наших детей, и она была на восьмом месяце беременности. Поэтому когда я играл за "Колорадо", она осталась в Калгари и родила нашу дочку. Но с "Рейнджерс" я подписал многолетний контракт, так что она отправилась вслед за мной. После переезда, она пригласила в гости старшую дочку Чака, милую девушку по имени Криста, и её молодого человека, чтобы они присматривали за детьми и составили ей компанию.

Вероника, как и большинство жён энхаэловцев, была без ума от шмоток и обожала ходить по магазинам. Когда у тебя столько денег, нельзя не измениться. Я ходил в рубашках от Версаче, а она была вся в Праде и Луи Вуиттоне. У нас было по две кредитки с лимитом по $50 000 на каждой из них.

Дома я практически не бывал. Не то, чтобы измены и походы по стрип-клубам были для меня чем-то новым, но мне кажется, что когда мы отправлялись на выезды с "Рейнджерс", я уже не скрывал этого столь тщательно, как во времена "Калгари" и "Колорадо". Поэтому Вероника стала задавать гораздо больше вопросов.

Эта типичная история для жён хоккеистов, выступающих за крупные команды. Но многие хоккеисты смотрят на женщин иначе, чем весь остальной мир. Чак охарактеризовал это следующим образом: "Пусть даже это и неправильно, но хоккеисты смотрят на женщин, как на машины. Вот у тебя есть своя машина, и ты любишь её, и заботишься о ней, и таскаешь её за собой повсюду, и тебе хочется, чтобы она была красивой, блестящей и даже иногда с новыми фарами. Но машины других парней тебе тоже нравятся. Нравится на них смотреть. Заводить себе такие же не хочется, но покататься разок-другой очень даже хочется. А для дружбы такая почва просто ужасна".

Глава 27. Слэтц

В Нью-Йорке всё было как-то странно. Впервые в жизни я не смог добиться того, чего, как мне казалось, я мог бы. Каждое утро я просыпался и начинал всё сначала, но всё шло кувырком. И так до бесконечности. Мне вообще ни в чём не пёрло. И я обделался по-крупному. В 80 матчах я забросил всего 15 шайб - это меньше половины моего среднего показателя (до перехода в "Рейнджерс" в 806 встречах я забросил 374 шайбы).

Восемь миллионов за 15 голов. До сезона 1998-99 моё соотношение бросков и голов равнялось 13,7%. В сезоне 1999-2000 я бросил по воротам 246 раз и лишь 6,1% из них достигли цели. Бл*, да что это за пи***ц?! Готов поспорить, что за этот сезон я раз 25-30 в штангу попал.

Типичной иллюстрацией моей неудачной игры стала встреча с "Колорадо", которая состоялась в пятницу, 18-го февраля. Я всегда забивал Патрику Руа. Он был невероятно уверен в себе - в 1996-м году Джереми Рёник попытался было облить его грязью, но Руа сказал журналистам, что он не понял ни слова из того, что он сказал, потому что у него в ушах звенело два перстня за победу в Кубке Стэнли (игра слов - rings , прим. АО).

Но слабость Руа находилась у него между ушей. Если втемяшить ему в башку, что ты его можешь обыграть, то дело в шляпе. Он был настолько суеверным, что даже боялся на линию на льду наступить. Сущие пустяки выводили его из себя.

Поэтому я и ждал этого матча. Я думал, что если забью Руа пару голов, то сниму с себя проклятье. В первом периоде счёт был 1:1, я выскочил 1-в-0 в меньшинстве, сделал один финт, затем ещё один, потом ложный замах "неудобкой", развернулся, бросил и... каким-то образом он поймал шайбу ловушкой. Я пи***ц как разозлился - клюшку разбил на тысячу зубочисток о борт.

В третьем периоде "лавины" вели 3:2, и мы дважды могли забить им после проходов по левому краю, но не смогли. Конечно, тот факт, что болельщики "Рейнджерс" действовали мне на нервы, свистели и обзывались, тоже негативно сказался на мне. Журналисты же поверить не могли, что я показал им средний палец по дороге в раздевалку. Не лучший способ привлечь болельщиков на свою сторону, прямо скажем.

Когда я играл за "Калгари" и "Колорадо", если я не забивал, то болельщики, понятное дело, были недовольны, да и на выезде меня освистывали с семи лет, но чтобы меня крыли матом на домашней арене... Это что вообще такое?

Маклер был недоволен моей игрой. Все мои тренеры всегда ждали от меня подвигов. Каждый день я только и слышал: "Ты должен прибавить. Ты должен приносить команде больше пользы".

Журналисты в Нью-Йорке проходились по мне будь здоров из-за первого провального сезона в "Рейнджерс". В выражениях они не стеснялись. Подумать только, какие-то журналисты с пузом размером с баскетбольный мяч, страдающие от перхоти (как избавиться от перхоти мужчинам), истинные задроты в дешёвых хлопчатых рубашках с коротким рукавом, у которых самая большая проблема в жизни - это выбор сорта чая, смеют про меня х**ню всякую писать!

Тем не менее, "Рейнджерс" тогда впервые не попали в плей-офф три года подряд с 1966-го, так что они считали себя абсолютно правыми. Про меня и Валерия Каменского говорили, что мы пустая трата денег. Я не попал в состав на последний матч с "Филадельфией". Но я играл в НХЛ уже не первый год и понимал, что не стоит зацикливаться на неприятностях.

Несмотря на заработную ведомость в $61 миллион, мы заняли 11-е место в Западной Конференции, одержав 29 побед, потерпев 41 поражение и сведя вничью 12 матчей. Все винили друг друга в неудаче. Дэйв Чекеттс обвинил в этом Нила Смита (нашего генерального менеджера) и главного тренера Джона Маклера, и уволил обоих в конце марта, когда "Детройт" положил нас на лопатки, выиграв два раза подряд 8:2 и 6:0.

По слухам Смит пытался повесить неудачи команды на Маклера и владельцев клуба, а мне казалось, что Маклер пытался перевести стрелки на меня. Я взял на себя часть вины, признавшись, что не смог соответствовать возложенным на меня большим надеждам. Но то, чего я ожидал от самого себя, вовсе не совпадало с тем, на что надеялся Мак. Он хотел, чтобы я был неуступчивым до мозга костей, каким я был в молодости, и отказывался воспринимать меня таким игроком, каким я тогда был на самом деле.

Исполняющий обязанности главного тренера Джон Торторелла и временный генеральный менеджер Дон Мэлоуни тоже не давали мне покоя. "Ты не выкладываешься, ты не бьёшься на льду". Как же меня заколебали эти неудачники, которые только и делали, что называли меня сачком. Если они так пытались подбодрить меня и дать мне какой-то стимул, то это пи***ц.

У меня, между прочим, было в активе 49 передач, и я был лучший по этому показателю в команде, а играл я в одной тройке с Майком Йорком, который был одним из претендентов на Колдер Трофи - приз лучшему новичку сезона. Так что было очевидно, что я приносил какую-то пользу.

В моём контракте был прописан пункт о невозможности обмена, так что я был в безопасности, но всё равно чувствовал себя при этом, как кусок говна.

Всем хотелось поскорее узнать имя нашего нового главного тренера. Сможет ли он наладить "химию" в команде? Станет ли он тем самым клеем, которого нам так не хватало? 31-го мая 2000-го года владельцы "Рейнджерс" нашли президента и генерального менеджера, которого так долго искали, в лице Глена "Слэтца" Саттера. Да, работа досталась Слэтцу. Он выиграл пять Кубков Стэнли с 1984-го по 1990-й года, когда был генеральным менеджером и тренером в "Эдмонтоне".

Слэтц сразу начал всё менять. Во-первых, он нанял Рона Лоу, который раньше у него в "Эдмонтоне" был запасным вратарём и тренером. Рон был родом из Дофина (пр. Манитоба) - это минутах в 20 от Расселла. Я был совсем ещё маленьким, когда он пробился в НХЛ. Он был для меня героем. Он был источником вдохновения для всех парней в нашем городе.

Потрясающий человек. В своё время я занимался в его хоккейной школе, которую он организовал с Бутчем Горингом.

Одним из первых изменений в составе команды, проведённых Слэтцом, было переподписание Марка Мессье, лидера "Рейнджерс" в чемпионском 1994-м году и капитана "Эдмонтона" в 1990-м, когда "нефтяники" взяли Кубок Стэнли. Он заключил с ним контракт на два года на общую сумму $11 миллионов.

Рискованный шаг. Мессье было 38 лет, и никто не мог сказать, на что его ещё хватит. За три года в "Ванкувере" Месс в среднем забивал по 17 шайб, набирая при этом по 54 очка. Затем Слэтц подписал Владимира Малахова, талантливого русского защитника, который поиграл в "Айлендерс", затем в "Монреале" и только что выиграл Кубок Стэнли с "Нью-Джерси". С ним заключили пятилетнее соглашение на общую сумму $17,5 миллиона.

Через пару дней после своего назначения Слэтц позвонил мне. Думаю, Слэтц беспокоился насчёт меня, и он был вовсе не дебил. В своё время он тренировал Гранта Фьюра, Дэйва Семенко и Дэйва Хантера, а эти парни гуляли по-жёсткому. Он тут же обратился к вопросу о Грэхеме Джеймсе.

Он сказал примерно следующее: "Я понимаю, через что тебе пришлось пройти. В основном, всё это из-за этого ублюдка. Скотина ёб**ая. Но, Тео, я знаю, что ты за игрок и какую пользу ты можешь принести нашей команде. Некоторые считают, что у тебя ничего не выйдет. Но только не я". После этого он добавил: "Выходи на пик своей формы".

Но перед этим я согласился пройти летом курс лечения от наркозависимости.

Глава 28. Стриптизёрши из Атланты

 Частью моей Реабилитационной Программы НХЛ была поездка в Коттонвуд - лечебное заведение в пустыне, недалеко от города Тусон (шт. Аризона). Не поймите меня неправильно. Я понимал, что у меня проблема, но я не хотел бросать пить только для того, чтобы почувствовать боль.

Для меня это был первый курс реабилитации. Я был напуган до смерти, потому что не знал, чего мне ожидать, и какие ещё неприятности могут всплыть наружу. Я был уверен только в одном - мне надо было туда ехать на год и хорошенько над собой поработать. Нельзя же съездить туда на месяц, и ждать что тебе непременно полегчает. За это время тебя могут научить паре приёмов, но далеко не всем. А когда они перестанут действовать, ты обязательно начнёшь заново пить и употреблять наркотики.

Перед тем, как я отправился на встречу в Торонто, где меня все уговаривали пройти Реабилитационную Программу, один мой приятель, который сам прошёл эту программу, предупреждал меня: "Делай, что хочешь, но ни за что в жизни не подписывайся на эту программу. Как только подпишешься на неё - тебе пи***ц. Я серьёзно - пи***ц".

На протяжении следующих пяти лет я часто сожалел о том, что тогда его не послушал. Но теперь, когда в моей жизни всё встало на свои места, я понимаю, что мне нужна была помощь.

Реабилитационная Программа НХЛ имела власть над моей карьерой. Меня постоянно заставляли подписывать реабилитационные "контракты", и стоило нарушить хоть один из прописанных там пунктов, то тебя выпирали из лиги - либо на курс лечения, либо на совсем.

Многие "контракты" начинались следующим образом: "Я, Теорен Флёри, понимаю и соглашаюсь на следующее...". А дальше прописывалась вся фигня, которой они не хотели, чтобы я занимался. Например - "Я обязуюсь воздерживаться от употребляния психотропных веществ и алкоголя. Я обязаюсь не посещать стрип-клубы, клубы джентельменов или иные заведения, где практикуется полная или частичная нагота".

А после этого что-нибудь в таком духе - "Я понимаю и соглашаюсь с тем, что нарушение вышеизложенных условий реабилитационной программы может привести к штрафу, дисквалификации или переходу на следующую стадию Реабилитационной Программы, проводимой совместно НХЛ и профсоюзом игрков НХЛ, согласно мнению врачей данной программы".

В общем, как только я подписал свой первый подобный контракт, тут же начались бесконечные тесты мочи и встречи с психологами.

У этой программы есть четыре стадии. Если нарушаешь один из пунктов в своём "контракте", то тебя переводят на следующую стадию и наказания становятся всё более суровыми. На первой стадии тебя кладут в палату, но не накладывают никакой дисквалификации. Но стоит нарушить условия соглашения первой стадии, тебя переведут на вторую. Тогда тебя отстраняют от команды без выдачи зарплаты до тех пор, пока ты не пройдёшь курс лечения, после чего тебе разрешат вернуться в состав.

Завалишь ещё один тест - переведут на третью стадию. А это уже дисквалификация  минимум на полгода без выдачи зарплаты. Нарушишь пункт соглашения третьей стадии, и тебя дисквалифицируют минимум на год без гарантий возвращения в состав.

Иными словами, мне могли запретить пить, ходить в стрип-клубы, употреблять наркотики, играть в азартные игры... Всё что угодно. А в случае неповиновения, меня могли лишить хоккея. Я-то думал, что могу завалить хоть с десяток тестов на мочу. Главное забивать - и никто мне ничего не сделает. Однако если я играю дерьмово и сходил один раз в казино, или (не дай бог!) в стрип-клуб, меня могли отправить на курс лечения на месяц. Эта программа могла из меня верёвки вить.

Ещё одна обязательная часть этой программы заключалась в том, что я был обязан ходить на приёмы к своему терапевту. Я уверен, что в мире полно психологов, которые действительно хотят тебе помочь, если ты искренен с ними. Но не был готов к тому, чтобы быть искреним. Я был чрезвычайно осторожен.

Что ему от меня надо? Он мне действительно хочет помочь, или просто отрабатывает свои $200 в час? Все эти приёмы напоминали игру в кошки-мышки, где я пытался обдурить эксперта. Знаете, я с трудом смотрю "Полёт над гнездом кукушки", потому что в этом фильме есть сцены, которые напоминают мне о моей собственной жизни.

Я не имел ничего против этих врачей, но я воспринимал их, как представителей тех, кто меня запихнул во всё это дело. С пяти лет до сегодняшнего дня каждое решение, которое я принимал, я принимал самостоятельно. Так что я никогда не слушаю советов человека, которому я изначально не доверяю. В мире не так уж много людей, которым я доверяю - Эди Пелц, Чак, моя жена Дженн, Дон Бэйзли. Вот и всё.

Когда я вошёл в кабинет первого психолога, я осмотрелся и подумал: "Да уж, это вам не дом Боба Ньюхарта (известный комик, прим. АО)". Там была куча книг и четыре стены. И сказать по правде, тот парень был немного похож на Грэхема.

Он спросил меня: "Почему вы здесь?". И я подумал: "Что ж, давайте посмотрим. В моей жизни творится полный пи***ц. Деньги, которые я зарабатываю, приносят только вред всем и каждому, кто меня окружает. Я забыл, кто я на самом деле. У меня есть работа, и мне надо сконцентрироваться на ней, но меня разрывают на части семья, команда, НХЛ, болельщики... В общем, все кому не лень.

Я уже не человек, а просто бесполезный кусок мяса. Мальчик, который родился в Расселе, тот честный, талантливый, доверчивый мальчик уже давно умер. Я всего лишь пытаюсь выжить и хочу бросить хоккей". Но вместо этого я ответил: "По-моему, у меня проблемы с алкоголем. Не могу сказать, что я в этом уверен, но возможно так оно и есть".

Он спросил: "Расскажи мне о своём детстве. Как бы ты охарактеризовал своих родителей? Как с тобой обращалась мама?". Обычная чушь. "У меня было отличное детство, - ответил я. - Лучше не придумаешь! У меня были заботливые и любящие родители. Даже не пойму, что меня сбило с понталыку".

Когда всё это закончилось, у меня всё ещё оставалось целое лето для того, чтобы вывести себя на пик формы, как мне приказал Слэтц. Я так и сделал. Я построил себе тренажёрный зал в своём домике в Сикамусе и купил для него всё необходимое - штангу, велотренажёр, беговую дорожку, веса... Всё это мне обошлось в пару тысяч долларов.

Я считал, что после провального первого сезона в "Рейнджерс", все списали меня со счетов. Я принял это, как вызов - своеобразную возможность доказать всем, что они глубоко заблуждаются.

В команде мне выдали брошюру, где было подробно расписано, над чем мне надо поработать. Так что каждое утро я просыпался, пил кофе, курил, шёл в гараж, заводил Селин Дион на магнитофоне и начинал качаться. Почему Селин Дион? Просто во время своего первого выезда с "Колорадо" мы встречались с "Флоридой". И вот после игры в зелёной комнате я увидел её. Вживую. Выяснилось, что наш генеральный менеджер Пьер Лакруа и муж Селин, Ренэ Анжелил, закадычные друзья.

Она подошла ко мне и спросила: "Ой, как ваше колено?". Как и полагается настоящей канадской девушке, она хоккейная болельщица. Я был в шоке - одна из самых знаменитых певиц мира спрашивает про моё колено. Невероятно приятная девушка. Чуть позже я купил один из её альбомов и тренировался под него. Так что не каждый энхаэловец слушает "Металлику", хотя, соглашусь, что это тоже круто.

Наш тренировочный лагерь проходил в Университете Штата Вермонт - за местную команду в своё время выступал Марти Сен-Луи. Там мы сдавали тесты на общую физподготовку. Я прибавил по всем показателям сразу. Один из тестов определяет ваш максимальный VO2 - то есть максимальное количество кислорода, которое может использовать ваш организм во время физических нагрузок.

Это вычисляется в милилитрах кислорода на килограмм веса тела в минуту. Иными словами - мл/кг/мин. У профессиональных спортсменов этот показатель колеблется между 55 и 65. Я же был ближе к 65-70. Такие результаты показывают марафонцы, велогонщики и легкоатлеты. То есть, с точки зрения физподготовки, я был на уровне Лэнса Армстронга (легендарный велогонщик, прим. АО).

Той осенью в одной из газет опубликовали нашумевшую историю о том, как некоторым баскетболистам "Нью-Йорк Никс" делали минеты в одном из стрип-клубов Атланты под названием "Голд Клаб". Судя по всему, владелец этого заведения в своё время состоял в одной из мафиозных семьей, отмывал деньги и занимался различными видами вымогательства.

Скандал вокруг "Никс" разбирался в суде, а неделей ранее "Спортс Иллюстрейтед" опубликовал информацию о том, что по сведениям этого издания, один хоккеист потратил в этом же клубе $30 000 на стриптизёрш за один вечер. Догадываетесь о ком речь?

Ладно, расскажу всё, как было. 21-го сентября 2000-го года у нас была товарищеская встреча с "Атлантой". Я в этот день не играл и не мог спокойно сидеть на месте. Поэтому я пошёл в одиночку в "Голд Клаб". Я был в каждом американском стрип-клубе. Причём по два раза.

Официантка, которая обслуживала мой столик, начала приводить ко мне в кабинку одну девушку за другой. Я будто бы в "Проджект Ранвэй" (американское риалити-шоу, прим. АО) попал - они ползли друг по другу лишь бы попасть ко мне. Каждая девушка, выходившая туалет, тут же говорила своей подружке: "Там парень швыряется деньгами направо и налево, тебе стоит к нему заглянуть". В итоге со мной в кабинке всю ночь напролёт тусили 15 девушек.

Девушки были очень хороши собой - с огромными силиконовыми грудями, вечерних платьях, все в ювелирных украшениях, косметике, и пахло от них тоже потрясающе. Мы заказали шампанское, и я заплатил вышибале, чтобы он нашёл мне наркодилера. Через некоторое время он вернулся и сказал: "Всё, он ждёт тебя у входа". Я нюхнул немного порошка, и мне стало совсем хорошо.

Каждый час официантка исправно приносила мне очередной чек на подпись. У меня при себе было две кредитки - каждая с лимитом в $50 000. Когда тебе каждую неделю платят по $400 000, как-то не обращаешь внимания на чеки в баре. В этих кабинках установлены камеры, так что ни о каком сексе и речи идти не могло. Впрочем, я всё равно был слишком обдолбан для этого.

Прежде чем нюхнуть в углу, мы все поворачивались спиной к камере. Там был полумрак, а танцевали мы под классный хип-хоп. Потрясающе повеселились.

Я вернулся в отель в 9-30 утра. Иными словами, вовремя, потому что наш автобус отъезжал в 10-30. В 9-45, когда я выходил из душа, зазвонил мой мобильник. Звонила Вероника. Она сказала: "Я сейчас пыталась расплатиться кредиткой в магазине, но мне сказали, что мой кредит исчерпан".

Я ответил: "Даже не знаю, почему так произошло". Она сказала: "По выписке с нас какая-то автомойка сняла $36 000". Я ответил: "Без понятия". Но я прекрасно знал в чём дело, потому что во время этого разговора я вынул из кармана пачку чеков. "Ни х*я себе", - подумал я.

Она сказала, что если я не знаю в чём дело, то она сейчас позвонит в банк и скажет им отменить транзакцию. Надо было как-то выкручиваться. Что мне оставалось делать? Врать? Как мне из этого выпутаться? Никак. Поэтому я рассказал ей всё как есть, и она озверела.

Вероника и без того постоянно вела себя, как детектив. Когда я приходил домой, она доставала мой мобильник и проверяла, кому я звонил. Когда нам присылали счёт за телефон, она подчёркивала каждый номер и спрашивала: "Кто это? А это кто?". Иногда она даже сама звонила по этим номерам. Её жизнь была совсем несчастна.

Не поймите меня неправильно. Я не хочу сказать, что моё поведение было приемлимо для мужа, но вот ведь что странно - как только мы переехали в Нью-Йорк, и у нас появилось море денег, всё стало крутиться вокруг вещей.

В Веронике меня привлекала её непосредственность. Меня тоже поглотила идиотская зависимость от вещей. Однажды Веронике нужен был фургончик для того, чтобы отвезти на нём детей, из-за того, что у него были специальные детские места. Я же стал ругаться с ней из-за того, что сам хотел им воспользоваться.

Вероника сказала: "Почему бы тебе не взять наш Вайпер?" У меня был реально клёвый Додж Вайпер, который я купил в 1994-м году незадолго до старта плей-офф. Какая-то старушка выставила его на аукцион, и мне позвонили с предложением: "Не хотите к нам заехать? У нас есть машина, которая вас может заинтересовать". Я протестировал её, выписал продавцу чек на $75 000 и уехал на ней же домой.

Как бы то ни было, тогда я ей ответил: "Нет, там идёт дождь". А вот сегодня, думаете, я волновался бы, что моя машина намокнет? Да нет, конечно.

Мы даже ходили к советнику по семейным делам. Это была настоящая умора. Послушав пять минут о моём поведении, советник сказал мне, что я полная скотина, а Вероника ни в чём не виновата. Я ему тогда сказал: "И за это НХЛ вам платит $500?". После этого я встал и ушёл.

Во всём мире было лишь одно место, где я чувствовал себя хорошо в трезвом состоянии - на льду. Но стоило мне выйти за пределы арены, и я пропадал, как личность. И мне кажется, что во всём этом виноваты те дни, когда я лежал в тёмной комнате и ждал, когда ко мне придёт этот ёб**ый упырь и изнасилует меня.

Потому что на самом деле все мои проблемы, бл**ь, были именно из-за этого. Именно поэтому после матчей я не мог просто спокойно пойти к себе в номер и заснуть в четырёх стенах. Не мог и всё. И домой я тоже не мог пойти. И в довершение ко всему прочему, я не мог ничего поделать с проблемами в своём браке.

Поэтому я тусил по ночам. Иногда даже несколько ночей к ряду.

Глава 29. Гаторэйд вместо мочи

В 2000-м году я слабо начал тренировочный лагерь, но вышел из спада к середине октября. В третьем матче сезона я забросил две шайбы в ворота "Питтсбурга". Мы проиграли 6:8, но игра получилась упорной. Игровое время у нашего тренера Ронни Лоу надо было ещё заработать, однако меня он выпускал чаще всех остальных форвардов, и я проводил на площадке около 20 минут в каждой встрече. Кроме того, на большинство он выпускал меня правым крайним. Я начинал верить в себя.

Но в конце месяца Лоу готов был меня убить. Мы уступали со счётом 1:3 по ходу очередной встречи с "Питтсбургом", и меня удалили за удар соперника по рукам. Лоу посетовал в интервью "Нью-Йорк Поуст" на мои удаления в зоне атаки и заметил, что переводит меня в четвёртую тройку. Не, ну нормально вообще?

Бляха-муха, мы сыграли девять матчей в сезоне, и я забросил уже девять шайб, а он жалуется на мои удаления?! Мне же там надо было как-то выживать всё-таки. В следующем матче против "Бостона" я отличился в меньшинстве и добавил к этому голевую передачу. Мы выиграли 5:1.

1-го ноября я сделал хет-трик и отдал пас, который привёл к победной шайбе в матче против "Тампы". Пару дней спустя мы обыграли "Монреаль", и я там открыл счёт. Этот гол стал для меня 11-м в 13 матчах, и я стал 16-м игроком в истории НХЛ, которому удалось забросить 400 шайб в матчах регулярного чемпионата.

18-го ноября мы играли против "Флэймс" на "Сэддлдоуме" - для меня это был второй раз после ухода из "Калгари". Джошу в тот день исполнялось 12 лет, а потому мы пригласили его вместе с друзьями в VIP-ложу. В первом периоде я отдал голевую передачу, а во втором реализовал выход 1-в-0 в меньшинстве.

На табло горело 4:4, и матч вот-вот должен был перейти в овертайм, и тут за пять секунд до сирены меня удаляют за грубость. Я озверел. Я этого судью, Дэна Маруэлли, был готов задушить. Тони Людман меня весь матч хватал и цеплял, потому что по-другому он меня никак не мог остановить, но Маруэлли этого будто не видел.

Меня это, понятное дело, взбесило. Мне он виделся типичным энхаэловским арбитром, который пытался повлиять на исход матча. Он выписал мне дисциплинарную "десятку", и игра для меня на этом была закончена. К счастью, Валерий Каменский забил на излёте третьей минуты овертайма, и мы выиграли.

Что касается реабилитационной программы, у меня периодически брали анализы мочи, а поскольку я в это время постоянно кутил, то там всегда было полно всего. Я разбавлял свои анализы гаторейдом. Иногда я выдавал чужую мочу за свою, причём иногда брал её даже у Бо. Доктор Шо и Доктор Льюис предупреждали меня, что всё это плохо кончится.

Они мне постоянно звонили и говорили: "Если ты так и дальше будешь себя вести, то мы тебя вышвырнем из НХЛ". Верил ли я им? Нет. Я был одним из лучших снайперов лиги. Что они мне сделают?

Время от времени я затихал. Мне становилось полегче, если в гости приезжал мой друг Чак Мэтсон. Слэтц всегда радовался, когда Чак приезжал погостить, потому что тогда я играл лучше. В одном матче я сделал дубль и отдал голевую передачу - Слэтц подошёл к Чаку и сказал: "Слушай, Мэтсон, ты давай почаще приезжай".

В следующем матче я набрал 1+1, и Слэтц снова подошёл к Чаку: "Слушай, Мэтц, мне кажется, тебе стоит переехать к Тео". Чак ответил: "Ага, вот ты об этом моей жене и скажешь". И вот после всего этого в следующей игре я отдал три результативные передачи. Мы с Чаком собирались домой, а мимо нас проходил Слэтц. Вдруг он развернулся и спросил: "Мэтсон, какой там номер телефона у твоей жены?".

Однако как правило, Чака не было рядом, и меня некому было поддержать. Я был одинок. Я был лучшим и одиноким. Каждый раз, когда я добирался до самого верха, я умудрялся всё проеб**ь, потому мне всё это было не по душе. Может быть, мне казалось, что я этого не заслужил. А одиночество меня сжирало изнутри - я был не в ладах с самим собой.

Иронично, что чем выше я забирался по социальной лестнице, тем больше чувствовал себя одиноким. Почему? Потому что со мной обращались уже совсем по-другому и абсолютно не по-человечески. Я прекрасно понимал, что в большинстве случаев люди хорошо ко мне относились лишь потому, что у меня есть деньги, и я хоккейная звезда.

Я подсел на кокаин. Я не ширился только в дни матчей. Моё обычное расписание теперь выглядело следующим образом - поспать, отыграть матч, тусить до шести утра, сходить на тренировку, придти домой и проспать до следующего дня. Алкоголь и наркотики избавили меня от приступов паники, тревог и чувства стыда. Под кайфом я был счастлив. А когда я был счастлив, я здорово играл в хоккей.

Тусил же я по полной программе. 21-го февраля 2001-го года в "Нью-Йорк Таймс" вышла статья с заголовком "Продолжение невероятного "камбэка" Флёри". Там было написано следующее: "Нет никаких сомнений в том, что Флёри, для которого этот сезон второй в форме "Рейнджерс", является главной надеждой "синерубашечников" на попадание в плей-офф".

Марка Мессье, с которым я играл в одной тройке уже несколько матчей, процитировали следующим образом: "В этом сезоне он приносит нашей команде огромную пользу. Он без остатка выкладывается на площадке, забрасывает важные шайбы, выходит на лёд во всех ситуациях и показывает на удивление стабильную игру. Сегодня он вновь забросил шайбу в самый нужный для нашей команды момент".

За полтора месяца до конца "регулярки" мы отставали на восемь очков от "Бостона" и "Каролины" в борьбе за восьмую строку в Восточной Конференции, но не теряли надежды догнать их. Я шёл на четвёртом месте в списке лучших бомбардиров НХЛ с 30+44=74 очками, уступая лишь Джо Сакику, Яромиру Ягру и Алексею Ковалёву.

И тут ребята из Реабилитационной Программы НХЛ решили, что 30 заваленных тестов мочи - это предел. Они объявили, что я добровольно решил пройти курс лечения, проводимый совместно профсоюзом игроков и руководством НХЛ. Добровольно? Ну, это смотря что вы вкладываете в это понятие.

26-го февраля после игры с "Оттавой" пара ребят приехали взять у меня анализ мочи, а я в это время тусил по-чёрному. Дэн Кронин пытался дозвониться до меня. В итоге я взял трубку, и он мне сказал: "Собирай вещи, ты едешь в Лос-Анджелес". Капец сезону.

У меня всё так здорово получалось на льду. Я отлично играл. Что ж, это, наверное, лишний пример того, как я сам взял и разрушил всё то, что в моей жизни было хорошего. А ведь меня об этом предупреждали. Ещё как предупреждали.

Я пришёл домой, сел на кровать и заревел, как раненный зверь. Я ревел шесть часов подряд. Я дал волю своим эмоциям. Из меня разом вышла вся дрянь, которую я накопил за 32 года жизни. Я так любил хоккей. И вот теперь его у меня отобрали - и что мне делать? К тому же, я ещё и "Рейнджерс" подвёл.

Перед вылетом мне позвонил Глен Саттер. Я больше чем уверен, что он себя в тот момент чувствовал так, будто его бейсбольной битой по голове огрели - ведь он абсолютно ничего не подозревал. Почему я не сказал ему об этом? Я чувствовал себя виноватым. Думаю, если бы я попросил его о помощи, он бы мне неприменно помог. А тут ещё, как назло, наш вратарь Майк Рихтер порвал себе переднюю крестообразную связку на правом колене.

Я должен был научиться справляться со своей болью без помощи наркотиков, и меня направили в клинику Промисес Вестсайд Резиденшиал в Калифорнии. Любопытно, что доктор Льюис работал не только в Реабилатационной Программе НХЛ, но ещё и непосредственно в той клинике, куда он отправлял игроков. Сама клиника, на мой взгляд, была отвратной - хавка такая, что жрать невозможно, убогая и дешёвая мебель, на кроватях пи***ц неудобно спать...

Однажды ко мне в палату зашёл доктор Льюис и сказал: "Пора бы тебе в тренажёрный зал начать ходить". "Да пошёл ты нах**!", - подумал я тогда. Он добавил: "У нас сегодня народ побоксировать собирается, не хочешь присоединиться?". Ну и козёл же он был. У нас совсем не клеились отношения - он хотел одного, а я хотел совершенно другого.

Не знаю, у кого из нас было больше самомнения, но я считал, что он слишком много выпендривается. У него был типичный калифорнийский загар и копна белокурых волос, как и завзятого пляжного красавца. Ему было под 50, но выглядел он так, будто сделал себе пластическую операцию.

Я ему ответил: "Надевай шлем и побоксируй со мной три раунда. За такой расклад я только за. Причём обеими руками!". А он мне: "Нет, я на это не согласен". Сыкло ёб**ое. Впрочем, я его понимаю - я бы ведь его просто убил. Тем не менее, я согласился, потому что это положительно сказалось бы на моём деле.

Меня выставили на ринг против парня с "лапами". Я лупил по ним с такой силой, что он над полом поднимался - я был в бешенстве. За всем этим со стороны наблюдал доктор Льюис. Он, наверное, тогда думал: "Ни фига себе! Да он настоящий псих!".

Меня безумно мучила совесть из-за того, что я подвёл свою команду. И вот 6-го марта 2001-го года, в конце первой недели моего курса лечения, я узнал, что "Рейнджерс" безропотно уступили дома "Айлендерс" со счётом 2:5. Тема плей-офф была для нас закрыта.

Я постоянно следил за своим банковским счётом, потому что мне хотелось знать, куда уходят мои деньги. Я позвонил домой, но Вероники там не оказалось. Она уехала в отпуск, а за детьми присматривал мой брат Трэвис. Сначала она отправилась на Багамы, а потом, 7-го апреля, поехала вместе с остальными жёнами игроков во Флориду на матч с "пантерами". "Да ну нах**", - подумал я. Мне было абсолютно всё равно. В моей жизни и без того говна хватало.

Доктор Льюис прописал мне антидепрессант Эффексор. Я и без того уже был полон энергии - меня не мучили мысли о самоубийстве, и никакой депрессии тоже не было. Так что Эффексор был абсолютно ни к чему. У меня было такое ощущение, будто я на спидах сидел.

Вместе с терапевтами мы пытались разобраться, почему я со столь завидным успехом осложнял себе жизнь. Даже обратились к моему "внутреннему ребёнку". Одно упражнение заключалось в том, что я должен был писать правой рукой (после того, как мне порезали руку коньком в 13 лет, я мог писать обеими руками, но обычно предпочитал левой).

Всё, что я писал правой рукой, было как бы от лица моего внутреннего ребёнка, который обращался ко взрослому мне. Он говорил мне: "Всё в порядке, я в полном порядке, ты всегда обо мне заботился". Благодаря этому упражнению, я мог заглянуть в свой внутренний мир, понять себя и забыть о всей херне, которая творилась в моей жизни.

По своей сути, я отзывчивый человек. Всегда стараюсь помочь слабым. Врачи пытались сделать так, чтобы я и к себе так же относился. Наше общество не учит людей любить самих себя. Этому мне пришлось учиться.

Затем я прошёл "конскую" терапию. Мы поехали на экскурсию на ферму, где было много-много лошадей. Там надо было зайти в загон к лошади. Задача - установить с ней доверительные взаимоотношения. Сначала надо просто встать напротив неё, чтобы она уловила твою энергетику или что-то в этом духе. Я ждал своей очереди и наблюдал за другими с трибуны.

Сначала все хватали лошадь за вожжи, но она упорно стояла на месте. Затем настала моя очередь. Ей-богу, я мог развернуться и пойти пешком обратно к клинике - лошадь бы ни на шаг бы от меня не отстала. Мне даже ничего делать не пришлось - она сразу стала мне доверять. К вожжам я даже не прикоснулся. Мы ходили по кругу, и периодически она клала мне голову на плечо, ласкалась и целовала меня. Ощущения непередаваемые. После этого как-то особенно верится в то, что ты хороший человек. Лошадь ведь не обманет. И если ты сам в это поверишь, то перед тобой открыты все двери.

После этого у меня был назначен курс лечения психических расстройств. Клиника располагалась в Санта Фэ и называлась Лайф Хилинг Центр. Там я установил новый рекорд по количеству посещённых семинаров анонимных алкоголиков. За месяц я, наверное, собраний 90 посетил. Один семинар проходил был в обед, а потом ещё можно было на два вечерних сходить - я ходил на все три.

Я считал своим долгом как можно быстрее привести впорядок свою жизнь - ведь я столько людей подвёл в "Рейнджерс".

Часть того, что мне там говорили, стоила внимания, а часть была полной ху**ёй. Мне сказали, что часто изменяю Веронике потому, что у меня "зависимость от секса". Меня уверяли, что это обычное явление, "когда клиент остаётся совсем один после матчей на выезде, и он при этом в ссоре со своей женой". Что ж, если это действительно так, то среди хоккеистов уйма народа страдает этой болезнью.

Чак приехал навестить меня. Он никогда не был в подобной клинике. Дэн Кронин встретил его в аэропорте, и они провели вместе полдня. Чак считал, что я один из немногих энхаэловцев, у которого возникли такие проблемы, но потом увидел, что Дэн носит с собой два мобильника, к каждому из которых подключены две линии, и они всё время звонят без перерыва... Он понял, что я далеко не одинок. Чак сказал мне тогда: "Костлявый, ты не поверишь, кто ему звонил и рассказывал о своих проблемах - чуть ли не вся лига разом!".

В клинике я познакомил Чака с одним нереально богатым чуваком. Кокаин превратил его в такого параноика, что его как-то нашли лежащим в огромной ванне в своём гигантском доме с лампой на голове, а вокруг него повсюду была разбросана кукуруза, чтобы никто не смог подойти к нему незамеченным.

У него была огромная дырка в носовом хряще, и он периодически веселил нас тем, что продевал через неё трубочку. До того, как он попал в клинику, у него была дипломатическая неприкосновенность, и он летал на частном самолёте в Колумбию за кокаином. И таких персонажей там было полно.

По условиям моего "контракта" с Реабилитационной Программой НХЛ у меня должен был быть спонсор. Там так и было написано - "Я обязуюсь найти и заниматься со своим опекуном по 12-ступенчатой программе по месту проживания".

По вторникам у нас были собрания в церкви. Меня нравились эти собрания. Там была хорошая атмосфера, собралось много потрясающих людей. Как-то раз я вышел на улицу покурить и увидел какого-то толстяка в кепке "Детройта". "Мы же в Санта Фе, - подумал я. - Тут лёд только в стаканах существует".

Я заговорил с ним: "Как дела?". Я не стал ему представляться и спросил его: "Смотрю, за "Детройт" топишь по-чёрному?". А он мне такой: "А то! Я всей душой за "Детройт"! Обожаю Стива Айзермана!". Я протянул ему свою руку: "Ну, рад познакомиться. Я - Тео Флёри". Он чуть в обморок не упал!

"Я про тебя читал! А я всё думаю, куда это ты пропал? А ты, оказывается, вот где!", - сказал он. Я ему ответил: "Ну да, я тут в клинике на юго-востоке". Он представился. Его звали Джим Дженкинс, или кратко - Джей-Джей. Мы поговорили немного о хоккее и через некоторое время я его спросил: "Слушай, мужик, мне тут надо спонсора найти на время терапии. Не хочешь стать моим опекуном?". Он отказался. Я ушам своим не поверил: "Что значит "нет"?".

"А ты готов? Ты уверен, что ты готов?, - спросил он меня. - Потому что я знаю таких, как ты. Очень хорошо знаю". Джим вообще на своём веку много чего повидал. Он был профессиональным гонщиком. Я вам клянусь, он был ещё е**нутей меня! Он мне рассказал, как он летел на собственном самолёте с четырьмя своими детьми, обдолбавшись квалюдом с порошком и ещё чем-то.

Они летели над Роки-Маунтис (горная цепь на Западе Северной Америки, прим. АО), а он повернулся к своему 12-летнему сыну и сказал: "Так, я всё. Дальше веди сам". И вырубился. А его сын каким-то х*ем посадил самолёт.

В итоге он согласился стать моим спонсором. На следующий день мы встретились в клинике и вместе засели за "Большую Книгу Анонимных Алкоголиков". Мы не расставались ни на минуту и всегда ходили на одни и те же собрания.

У меня был терапевт, которая пыталась помочь мне разговорами тет-а-тет. Я рассказал ей о том, как со мной обращался Грэхем, и стоило ей затронуть эту тему, как я в буквальном смысле терял сознание. Ей на полном серьёзе приходилось тормошить меня, чтобы привести в чувство.

Поэтому меня записали в группу. Это открыло мне глаза на то, какой п**дец люди могут вытворять друг с другом. Там были люди, пережившие сущий ужас, и единственный способ, который помогал им забыть об этом и продолжать жить - это забыться либо с помощью экстази, либо героина, либо секса.

Тогда я впервые стал бороться со своими страхами в открытую - в той группе я мог спокойно обо всём говорить. Там были такие еб**утые случаи, что мой на их фоне и выглядел-то не столь ужасно.

После 30 дней в Нью-Мексико, мне надо было вернуться в Уэстсайд на две недели, чтобы завершить свой курс лечения. Но я с удивлением обнаружил, что успел за это время прикипеть к Санта Фе - я полюбил пустыню. Мы как-то заехали с Джимом в городок Лас Кампанас. Там всё было чудесно - два гольф-клуба, площадки для верховой езды, спа... В общем, будто бы в раю очутился.

Я вышел из машины и встал на обочине, ощущая такое умиротворение, которое в последний раз испытывал ещё во время службы в церкви Сейнт-Джона у Отца Пола. Холмы были покрыты кактусами и шалфеем сине-фиолетового цвета. Но особенно мне по душе пришёлся свет. Надо мной расстилался огромный небосвод, утопавший вдалеке за линией горизонта, а облака были похожи на огромные мешки, набитые перьями.

Помню, я набрал полную грудь холодного горного воздуха, и вдруг меня в голове что-то щёлкнуло. Я сказал самому себе: "Надо сюда переехать. Здесь так спокойно, так хорошо. Курс лечения идёт тебе на пользу. Что тебя ждёт дальше, если ты отсюда уедешь?".

Я спросил Джей-Джея: "У тебя среди знакомых нет агента по недвижимости?". А он мне: "Да, у меня сестра жены этим занимается". Я позвонил Веронике, и она прилетела на следующий день. Мы подыскали себе дом. Он стоил где-то $1 200 000. Дом был что надо!

Он был кирпичным, со встроенной в стены системой отопления и гостиной площадью в 56 квадратных метров. Сказка, а не дом.

С крыльца там открывался вид на горы Сангре де Кристо. Ко всему этому прилагалось два акра земли, которые граничили с гольф-клубом "Санрайз", где расстояние от входа до самой дальней лунки было 7,626 ярдов (6,973км - прим. АО).

Я позвонил Дону Бэйзли и сообщил: "Я переезжаю в Санта Фе!". Он переспросил: "С какого это рожна?". Я ответил: "Мне здесь уютно, и у меня тут есть опекун". Я чувствовал себя превосходно и был решительно настроен хорошенько подготовиться к следующему сезону, обживаясь на новом месте.

Большую часть населения города составляли пенсионеры, так что я был, наверное, моложе всех в гольф-клубе лет так на 30. Там я познакомился с обалденным парнем, которого звали Клод. Он работал в страховой компании. Мы крепко сдружились и постоянно вместе играли в гольф. У меня был отменный распорядок дня.

Утром я вставал, занимался в зале, обедал, а потом за мной заезжал Клод, и мы ехали играть в гольф. Потом я где-нибудь перекусывал и ехал на своё собрание. Идеальная жизнь.

Вероника прожила со мной в Санта Фе две недели, но так и не смогла к этому привыкнуть. Мы жили посреди пустыни. Без друзей, без семьи - совсем одни. Я думал, мы сможем как-то забыть наши проблемы, если уедем с детьми подальше от её родителей. Но у нас в прошлом было слишком много проблем. Она мне сказала: "Я возвращаюсь в Сикамус". А я ей ответил:

"Ну а я остаюсь тут". Я шёл на поправку, а она привыкла к хаосу.

У меня была ещё одна мотивация для скорейшего выздоровления - Олимпиада. Мне хотелось стать частью команды, которая представляла бы Канаду на играх в Солт-Лейк Сити. Мы провалились в Нагано, и мне хотелось заполучить ещё один шанс. Учитывая последние события  в моей жизни, мне надо было хорошенько поднапрячься, чтобы пройти в состав.

Как-то утром я сидел у себя на кухне на огромной гранитной стойке, как вдруг зазвонил телефон. Я снял трубку: "Алло?".

- Привет, Тео. Это Уэйн.

- Какой ещё Уэйн?

- Уэйн Гретцки.

- Ого! Здорово, старик! Как сам?

- Да неплохо. Ты же знаешь, что я собираю команду на Олимпиаду 2002-го года. Насколько я понимаю, ты с пользой провёл это лето. Мне кажется, тебе стоит приехать на сборы в Калгари.

- Да ну? Ты хочешь, чтобы я туда приехал?

- Именно так. Нам кажется, что ты сыграешь не последнюю роль в нашей команде на предстоящей Олимпиаде.

- Ни х*я ж себе.

Нет, ну а что мне ещё оставалось сказать?

Глава 30. Непьющий алкаш

 Этот телефонный звонок много для меня значил. После того, как меня выдернули посреди сезона и заставили проходить курс лечения, я испытывал определённое чувство стыда. И вдруг мне звонит человек, которого я искренне уважаю, и говорит: "Слушай, в тебя ещё многие верят. Многие по-прежнему желают тебе добра и всяческих успехов".

Я был в обалденной форме, можете мне поверить. Накачался будь-здоров! Мой вес упал до 70кг, но при этом лишь 6% моей массы составлял жир. Когда я приехал на 4-дневные сборы в Калгари 4-го сентября 2001-го года, люди глазам своим не могли поверить. Эл МакКиннес, Джо Ньюиндайк и многие другие смотрели на меня в недоумении: "Ни х*я ж себе! Что это с тобой случилось?". А я им отвечал: "Просто я взял себя в руки".

По крайней мере, так мне тогда казалось.

Я не играл с 26-го февраля, когда вышел на лёд "Мэдисон Сквер Гарден" в составе "Рейнджерс" против "Оттавы", так что носился, как угорелый. К тому же, во время этих сборов меня поставили в одну тройку с Эриком Линдросом. Слэтц тогда буквально на днях обменял его из "Филадельфии" на несколько классных проспектов - Яна Главача, Кима Джонссона и Павла Брендла.

Линдрос был выше меня на голову и тяжелее килограмм так на 45. В 486 матчах он набрал 659 очков. То есть в среднем за игру он набирал по 1,35 очка - он был пятым по этому показателю за всю историю НХЛ после Марио Лемье, Уэйна Гретцки, Майка Босси и Яромира Ягра. Слэтц хотел выиграть Кубок Стэнли.

Последний раз Линдрос выходил на лёд в 2000-м году во время плей-офф. Он отыграл за "Флаерс" восемь сезонов, вывел их в финальную серию 1997-го года, но стоило ему отказался подписывать с ними новый контракт, как его тут же окрестили подонком, нормально? Мне кажется, в Филли его просто недолюбливали.

По-моему, Бобби Кларк невзлюбил его с первого взгляда, а потом у него ещё эта череда сотрясений началась. Я лично с ним знаком и могу вас заверить, что он потрясающий человек.

Руководство НХЛ и профсоюз игроков разрешили мне играть аккурат в первый день сборов - я из-за нервов все ногти себе поискусал. Несмотря на то, что я больше ничего не употреблял, занимался в зале и ходил на собрания, я всё равно был самым настоящим алкашом хоть и непьющим. Нельзя же свой 14-летний уклад жизнь взять и изменить за одно лето.

После непродолжительных сборов в Калгари со сборной Канады, я отправился в Нью-Йорк на сборы с "Рейнджерс". Жить мы должны были в отеле "Марриотт", который располагался рядом с Всемирным Торговым Центром, то есть в паре шагов от Башен Близнецов. 11-го сентября мы должны были сдавать анализы на "Мэдисон Сквер Гарден". На следующий же день уже стартовал тренировочный лагерь, который был открыт для зрителей.

Мы же вообще никогда не тренировались на "Гардене", но тут Слэтц хотел нас завести перед сезоном. Он был весьма доволен тогда моей формой. Я хотел здорово отыграть и за "Рейнджерс", а в феврале ещё и за сборную Канады сыграть, так пахать надо было будь-здоров.

За две недели до начала сборов у нас изменились планы, и под нашу команду забронировали места в другом роскошном отеле, который располагался в паре миль от Башен Близнецов - ближе к "Мэдисон Сквер Гарден". Я жил в номере с Сэнди МакКарти, и 10-го сентября мы уснули, не выключив телевизор. Проснулись же мы прямо в тот момент, когда по NBC показывали первый взрыв в Южной Башне. Я подумал, что это какой-то фильм идёт, но следом за этим на экране появилась Кэти Курик (известная ведущая теленовостей, прим. АО).

Мы тут же стали названивать всем подряд, чтобы узнать едем мы сдавать тесты на "физику" или нет. Дозвониться ни до кого мы так и не смогли, и решили пройтись пешком до "Гардена" - всё небо было в дыму, а вокруг орали сирены. На улицах Нью-Йорка царил сущий хаос. Все куда-то бежали, что-то кричали, у всех истерика... Абсолютно нереальная картина.

У парней, которые играли в Нью-Йорке уже не первый год, в этих башнях работали друзья и знакомые, так что они нервничали даже больше остальных. Два самых видных здания во всей Америке только что были разрушены. Что дальше? У нас тогда у всех в голове была одна и та же мысль: "Всё? Теперь на нас ещё и ядерную бомбу сбросят?".

Я же был, в общем-то, спокоен, потому что тогда мне было всё равно буду я жить дальше или нет - главное, чтобы всё закончилось побыстрее. Сейчас я оглядываюсь на свою жизнь и вспоминаю все исторические события, рядом с которыми мне довелось побывать - драка в Пьестани, перестрелка в Колумбайн, 9/11 - и думаю, почему? Почему я там оказался?

Когда самолёт врезался в Северную Башню, мы уже были на катке. Я позвонил Веронике, чтобы сообщить ей, что я живой, затем пытался дозвониться до своих братьев, но все линии были заняты. Обратно в отель мы шли через Таймс Сквер - мы будто в потусторонний мир попали. Мы шли по многомиллионному городу, а на улицах не было ни души. Все магазины были закрыты. Жуткая картина.

В итоге сборы перенесли из "Мэдисона" обратно в "Рай" (Rye, прим. АО), но мы не могли выехать за пределы Манхэттона в течении двух дней.

17-го сентября Слэтц переподписал Петра Недведа на три года на сумму $4,2 миллиона за сезон, но из-за ограничения полётов он никак не мог перебраться из Праги в Нью-Йорк. Нам удалось выбить разрешение на вылет на частном самолёте "Рейнджерс" до Детройта, где у нас был назначен первый товарищеский матч предсезонки. В небе тогда кроме нас не было ни души. При взлёте у нас из окна по-прежнему можно было увидеть дым, поднимашийся оттуда, где раньше стояли Башни Близнецы. Печальное зрелище, очень печальное.

В третьем периоде той встречи с "Детройтом" Крис Челиос бросил в мою сторону: "А, ну да. Ты тут ещё пару месяцев поиграешь, а потом обратно лечиться поедешь". Во время игры такие ремарки просто непозволительны. Если хочешь, играй со мной жёстко, бей меня клюшкой по рукам - это часть игры. А это табу, и он им пренебрёг.

Я аж озверел. Готов поспорить, я ему сзади по ногам за ту смену раз десять клюшкой уеб*л.

Он рассвирепел до такой степени, что вмазал меня локтём в борт и накинулся на меня с кулаками. В это время новичок лиги Мартин Рихтер сравнял счёт. Мне дали "двушку" за грубость, а Челиос схватил пару за подстрекательство, ещё столько же за игру высоко поднятой клюшкой, плюс ещё удаление за неспортивное поведение и дисциплинарный штраф до конца матча - всего 29 минут на двоих.

Мы с Челиосом пару раз зависали вместе, но в общем и целом за пределами площадки мы практически не общались друг с другом.

Рон Лоу попробовал сыграть Недвида на фланге в тройке с Линдросом и мной, но оставил эту идею со словами: "На этот пиз**ц даже смотреть противно".  После непродолжительной серии экспериментов он поставил к нам в звено Майка Йорка - так и родилась тройка FLY (Fleury-Lindros-York, - прим. АО). Когда "технари"собираются вместе, им остаётся только привыкнуть к тому, кто и где из них будет играть.

Майк пахал на льду, как никому и не снилось, а Эрик тогда был и вовсе одним из лучших хоккеистов в мире. Мне нравился резкий и скоростной хоккей. Майк был невысокого роста - 178см, 83кг. Но при этом у него была чумовая скорость. Он был быстрым и неуступчивым. Классный игрок. Помню, как я расхваливал его перед журналистами.

"Он не особо разговорчивый. Он из тех, кто берёт с собой из дома обед на работу, надевают рабочую каску и пашут сутки напролёт. И при этом он невероятно талантлив". На льду нас было не остановить. Было весело. Я себя чувствовал так, будто снова вернулся в 1991-й год и играю с Дагги Гилмором - да, именно на такой уровень у нас вышло взаимопонимание.

27-го октбяря я отдал Йорки две голевые передачи и добрался до отметки в 1000 очков за карьеру. Тот день я не забуду никогда. "Рейнджерс" преподнесли мне сюрприз - они привезли на игру моих родителей и вручили мне перед игрой серебряную клюшку. Я был в шоке - я даже не представлял, что мои родители в Нью-Йорке.

В хоккее всё точно так же, как и в любой другой сфере развлечений. Хочешь аншлаг на трибунах - постоянно преподноси что-нибудь эдакое. Между "Рейнджерс" и "Айлендерс" уже долгое время существовал непримиримый дух соперничества. 8-го ноября мой сосед по комнате и близкий друг Сэнди МакКарти (191см, 102кг) погнался за защитником "островитян" Эриком Карнэ (193см, 104кг) в "Нассау Колизеум". Карнэ струхнул.

Затем Сэнди забросил шайбу, сыграв на добивании, а Карнэ вмазал ему клюшкой по шее. Я стал изображать цыплёнка (намекая на то, что Карнэ трус, прим. АО).

Даже не представляю, как из-за этого на меня обозлился весь рабочий класс, присутствовавший тогда на трибунах.

После игры Карнэ вышел в микст-зону, и когда я проходил мимо него, то он даже не смог сдержать, и обозвал меня "ёб***ым ублюдком" прямо при журналистах. Позже он заявил, что не стал драться с Сэнди из-за больной руки. Я на это лишь усмехнулся: "Что ж, походу, у него рука уже три года как болит".

Карнэ и Сэнди всё-таки подрались незадолго до Рождества. А 30-го января Карнэ и Мариуш Черкавски пытались выключить из игры нашего защитника Дэвида Карпа. Я схватил Карнэ за майку, а он тут же сбросил перчатки и хорошенько меня "накурил". У меня потом ещё не раз будут неприятности в жизни из-за всей этой ху*ни с "Айлендерс".

К 13-му ноября, когда четверть "регулярки" была уже почти позади, мы сумели выиграть семь матчей из последних девяти. На счету тройки FLY на тот момент было 34 очка. Месяц спустя, 15-го декабря, на утренней раскатке перед игрой с "Баффало" мне позвонил Уэйн. Он всегда ко мне прекрасно относился.

Он сказал: "Эй, Тео, мы берём тебя на Олимпиаду". Я ответил: "Спасибо, старина". У меня аж ком к горлу подкатил. "Я-то уж думал, мне больше не посчастливится сыграть за свою страну". На что он заметил: "Знаешь, что я тебе скажу, дружище? Я в тебя верю. Не думай ни о чём. Выходи на лёд и играй так, как ты это умеешь". У меня словно камень с души упал. Плюс - это положительным образом сказалось на моей мотивации, чего мне так не доставало.

Я прекрасно понимал, что Грэтца многие критиковали за это решение, поэтому мне не хотелось его подвести чего бы мне это ни стоило.

Грэтц собрал потрясающую команду. Со многими парнями мне уже доводилось играть. Например, с тем же Эдди Белфуром, который тогда играл за "Даллас". Мы были в одной команде в 1991-м году на Кубке Канады. Эдди был крайне суеверным. Скажем, его коньки должны были быть заточены определённым способом, а точить их надо было непосредственно на арене и только в определённое время. Перед игрой он ел только определённые продукты. Нет, я понимаю, что у меня у самого были свои причуды, но это всё детский лепет по сравнению с ним. Эдди был реально странным парнем.

Он на три года старше меня и родился в городке Карман (пр. Манитоба) - это в четырёх часах езды от Расселла. Как-то раз в конце сезона 1999/2000 он так зажигал на одной вечеринке в Далласе, что кто-то даже вызвал полицию. Эдди бился, как мог - плевался на всех и махал ногами, пока ему на лицо не прыснули из балончика. Во всех газетах писали о том, что он предлагал одному полицейскому миллиард долларов, лишь бы тот отпустил его на волю.

Шесть лет спустя, когда он уже выступал за "Флориду", молодой голкипер "пантер" Алекс Олд заработал себе рассечение чуть выше глаза из-за того, что помогал Эдди в драке с вышибалами. Это произошло на выезде в одном из клубов Лонг-Айленда. Судя по всему, уходить ему не хотелось.

С Мартеном Бродо из "Нью-Джерси" я играл на паре Матчей Всех Звёзд НХЛ. Без хороших вратарей ничего не выиграешь. Вот Куджо, Кёртис Джозеф, из "Торонто" - парень хоть куда! Но при этом никогда ничего толком не выиграл. Когда у него была возможность стать кем-то, он ею не воспользовался. Тоже самое было и на Олимпиаде. В первой игре мы горели шведам 2:5, а потом вышел Марти, и мы выиграли.

В защите у нас играл Роб Блейк из "Колорадо", с которым я играл в 1991-м году на Кубке Канады и в 1996 на Кубке Мира, и Эрик Бруэр из "Эдмонтона". Мой старый друг и бывший одноклубник Адам Фут из "Колорадо" и Эд Джовановски из "Ванкувера". Последний, кстати, забавный тип.

Помню, мы готовились в Уистлере (пр. Британская Колумбия) к Кубку Мира 1996-го года, а там в это время проводился крупный турнир по гольфу. И вот мы, значит, подходим с Эдди к регистрационной доске, и девушка, сидящая за ней, спрашивает его: "Как вас зовут?". Он ей отвечает: "Эд Джовановски". Она ему: "Вы не могли бы это по буквам мне продиктовать?". Он так и сделал: "Э-дэ".Также в защите у нас играли здоровяк Эл МакКиннес из "Сент-Луиса" (я с ним выходил в "Флэймс" на большинство в том сезоне, когда мы Кубок Стэнли взяли), Скотт Нидермайер из "Нью-Джерси", который выиграл всё на всех уровнях своей карьеры, и Крис Пронгер из "Сент-Луиса". С ними всеми я играл вместе на Кубке Канады, Кубке Мира и Матчах Всех Звёзд НХЛ.

Помимо меня в атаке играли Симон Ганье из "Фили", мой дружбан Джером Игинла из "Калгари", Пол Кария из "Анахайма", Оуэн Нолан из "Сан-Хосе" и Майк Пека из "Айлендерс".

Кроме того, там были Марио Лемье из "Питтсбурга", Райан Смит из "Эдмонтона", мой партнёр по тройке в "Рейнджерс" Эрик Линдрос, Джо Ньюиндайк из "Далласа" (с ним мы тоже вместе выиграли Кубок Стэнли) и Стив Айзерман из "Детройта", с которым я играл в одной тройке на Кубке Мира в 1996-м.

С Джо Сакиком я играл в "Колорадо", а с Брэнданом Шэнахэном из "Детройта" я был в одном звене на Олимпиаде в Нагано в 1998-м.

Что ж, таким образом я попал в состав лучшей команды в мире на самый главный турнир в моей карьере, и я не собирался упускать эту синицу из рук. Я старался так, будто от этого моя жизнь зависела. Если бы я снова начал пить - про Олимпиаду можно было забыть. Поэтому я держал себя в руках на пределе сил.

Иногда это было невероятно сложно. 17-го декабря в матче со "Флоридой" я набрал 27 штрафных минут. 28-го числа на матч с "Сан-Хосе" не вышел Эрик Линдрос, внесённый в список травмированных - вновь для него прозвенел звоночек. В той же игре меня удалили до конца матча за удар в колено Марка Смита, который отпустил что-то в мой адрес касательно курса лечения.

Я иду по дороге в раздевалку, а на моём пути стоит Шарки - талисман "Сан-Хосе". Он видел, что я был злой, как собака, но не стал уступать дорогу. Он начал там что-то вытворять из своего репертуара, и я немного толкнул его, проходя мимо. Честное слово, я его едва задел. Так следующим же утром я читаю во всех передовых изданиях страны, что я "сломал в драке два ребра талисману "Сан-Хосе". Типичное американское нае**тельство.

В канун Нового Года мы играли с "Финиксом", и я набрал 20 минут штрафа - пять "двушек" и одно за неспортивное поведение. Я считал, что руководство НХЛ пыталось элиминировать силовой аспект из игры. Но у меня-то выбор простой - либо бью я, либо бьют меня.

5-го января в матче с "Питтсбургом" меня удалили за удар соперника по рукам. Уже в третий раз за матч. При этом на играть оставалось 7:37. Я взял и ушёл. Помылся в душе и сел в автобус. За шесть матчей я не набрал ни единого очка и получил при этом 40 штрафных минут.

Дон Черри тогда сказал: "По-моему, Тео мальца спятил. За 50 лет я ни разу не видел, чтобы кто вот так вот взял и ушёл с площадки. Кому-то надо его вразумить". Раз уж мы затронули тему Черри, то я хочу сказать, что вообще не понимаю какое у него есть право говорить некоторые вещи, как он любит, про величайших хоккеистов. Он же выиграл-то только пару чемпионатов в низших лигах.

Я знаю, что он четыре раза выиграл Кубок Колдера (главный трофей АХЛ, прим. АО) будучи игроком, а в 1969-м году стал победителем WHL в составе "Ванкувера", но он говорит о победах на высшем уровне, будто сам всё это пережил. Если ты выиграл пару-тройку Кубков Стэнли, как Айван Курнуае или Анри Ришар, то пожалуйста - говори, что хочешь, потому что ты сам через это прошёл. А тявкать по субботам о том, через что ты сам не прошёл... Это как-то дурно пахнет фэнтази-хоккеем.

Насчёт того, что тогда творилось в моей жизни, ходило множество слухов. В газетах писали, что у меня личные проблемы, семейный кризис и всё такое. Но кажется, что настоящая проблема заключалась в том, что я возложил слишком много надежд на НХЛ и её Реабилитационную Программу.

Я не стал брать на себя ответственности за своё решение. Вероника была ужасно несчастлива и разочарована, так что смело можно сказать, что ей-то программа точно "помогла". В тот момент я понял, что на самом деле они всего лишь хотели, чтобы она молчала и улыбалась на публике, а я забивал голы.

У меня не сложилось такого впечатления, будто они старались сделать, как лучше для Вероники, Татима, Бо или меня. Но мне постоянно твердили, что это программа поможет мне так, как во всём никто больше не сможет, поэтому я решил, что нам просто надо их слушаться.

Мне выписали хлоназепам, а ей предложили пройти почти тот же курс лечения, что и моей маме. Но Вероника не из тех, которая сдаётся без боя. Она взяла детей и ушла от меня, и я жутко волновался по этому поводу. Я обратился за помощью к врачам, но мне сказали закрыть рот, принимать хлоназепам и забивать голы.

После всей этой историей с Шарки Слэтц меня спросил: "Ты что творишь, твою мать?". На что я ему ответил: "Хм, ну вот смотри. От меня ушла жена, и я ничего не могу с этим поделать, потому что ты меня никуда не отпускаешь. Вот что бы ты делал, Слэтц, если бы от тебя ушла Энн?". Но всё это было впустую. Если бы я ушёл в самоволку, меня бы уволили.

Наш брак в миллионный раз подошёл к концу. Я стал встречаться со стриптизёршей по имени Дреа, с которой познакомился в стрип-клубе неподалёку от своего дома в Гринвиче. Она была ходячий пиз**ц, это уж точно. С ней в детстве такое вытворяли, что ума не приложить. Все думают, что они знают, что из себя представляют стриптизёрши, но они чаще всего заблуждаются.

Не все стритизёрши такие хардкорные. Некоторые из них - это студентки, которые таким образом зарабатывают на образование. Те, что поумнее, куда-нибудь вкладывают свои деньги и живут очень прилично. Тупые же всё спускают на порошок.

Я переехал к своему другу Джэйсону Пристли, который жил в просторной квартире в Сохо (район в нижнем Манхэттоне, прим. АО). После игр я шёл домой от "Мэдисона" пешком. Я по-прежнему ничего не употреблял. Не только из-за "Рейнджерс", но и потому что знал, что за мной следят представители сборной Канады.

И вот 22-го января мы снова играли в "Нассау Колизеуме". Какие-то болельщики "Айлендерс" из низших слоёв общества были одеты в сетки "Рейнджерс" с моим 14-м номером, а вместо фамилии у них было написано "НАРИК" (в оригинале - CRACKHEAD, прим. АО). Кстати, крэк (форма кокаина, которую можно курить, прим. АО) я ни разу не пробовал.

Каждый раз, стоило мне коснуться шайбы, 16 тысяч болельщиков дружно орали "Нарик!". Вот вы бы как поступили на моём месте?! Мне кажется, любой нормальный человек на это как-нибудь бы отреагировал.

Жить в Нью-Йорке непросто, очень непросто. Окажись вы хоть в Нью-Джерси, хоть на Лонг-Айлэнде, хоть в центре города - неважно. Там живут жестокие люди. Они выискивают ваш самый главный недостаток и выставляют его на общественное обозрение. Эти люди берут с собой обед на работу, возвращаются домой, выпивают ящик пива и бьют свою собаку.

Поэтому когда мы приткнули им со счётом 5:4, я был счастлив, тем более моя "сухая" серия из девяти матчей подошла к концу.

Более того, в том матче я забросил победный гол в третьем периоде. Я отобрал шайбу у их защитника Марко Кипрусоффа, проехал через всю площадку и забросил низом Гарту Сноу. После игры я ударил себе левой рукой по внутренней стороне правого локтя, а правую руку поднял вверх, по-борцовски поприветстовав болельщиков. Лига оштрафовала "Рейнджерс" за мой "непристойный жест". НХЛ не видела ничего дурного ни в сетках, ни в обзывательстве - им не понравился лишь мой жест.

Наша первая игра на Олимпиаде была назначена на 15-е февраля, так что я знал, что потерепеть осталось всего-ничего. Надо было всего лишь продержаться четыре последние матча - против "Детройта", "Атланты", "Питтсбурга" и "Далласа".

6-го февраля в "Детройте" я снова подрался со своим дружбаном Крисом Челиосом, которого назначили капитаном сборной США на Олимпиаде. Весь матч он постукивал себя сбоку по носу, намекая на то, что я употребляю кокаин. Это я оставил без внимания.

Затем Доминик Гашек накрыл шайбу после сейва, а я попытался добить шайбу. Нормальной реакцией для защитника, каковым и являлся Челиос, было предупредительно пихнуть меня, что он и сделал. А после этого добавил: "Эй, Тео, тебе разве не пора вернуться в больницу?". Я его обозвал "еб**утым безмозглым уё*ком", а он меня - "чувствительным пид**асом".

Понятное дело, что журналисты тут же набросились на меня, будто бы я всё слишком близко принял к сердцу. И никто, ни одна душа, даже и слова не сказала о том, как не по-спортивному повёл себя капитан олимпийской сборной США. Я себе даже представить не могу такой выходки от нашего капитана - Марио Лемье. Этого просто не может быть. Не может и всё.

Глава 31. Вперёд за золотом

 Я человек эмоциональный, поэтому каждый раз, когда я достигал какой-нибудь важной отметки в своей карьере, я живо на это реагировал. Но должен сказать, что Олимпиада 2002-го года - это, наверное, пик моей карьеры. Помню, мне было четыре года, и я смотрел в гостиной с отцом восьмой матч Суперсерии 1972-го года, где Пол Хендерсон забил самый выдающийся гол за всю историю хоккея - за 34 секунды до финальной сирены...

Кто в детстве не хотел быть Полом Хендерсоном? Каждый профессиональный хоккеист мечтает забить важнейший гол в истории хоккея - и ему это удалось.

В 2002-м году исполнилось ровно 50 лет со времени последней победы сборной Канады на Олимпиаде. А ведь это же наша игра. Ну и где ещё найти такую возможность, чтобы стать новым кумиром? Только в Солт-Лэйк Сити. А кто им хотел стать? Я. Вот почему вообще надо играть в хоккей - чтобы, бл**ь, на марке оказаться! (ликование Хендерсона было запечатлено на почтовой марке, прим. АО) Для этого ты и играешь.

Мои родители приехали меня поддержать. Моя мама, которая отказывалась приходить на мои матчи в Расселле, хотя мы жили в пяти минутах от катка, открыла для себя самолёты.

Ей понравилось летать повсюду первым классом и наслаждаться VIP-сервисом. А моему папе и вовсе нравилось наслаждаться сказочной жизнью. Он ведь сам когда-то был профессиональным спортсменом, так что он знал в этом толк. Я был очень рад, что мои родители смогли туда добраться.

Члены команды могли не беспокоиться о своих гостях. Уэйн Гретцки умеет не только выигрывать, но и заботиться о людях. Он распланировал все переезды и даже экскурсии и поддерживал с ними связь 24 часа в сутки. Родители, братья, сёстры, тёти, дяди, дети - одним словом, все ощущали себя полноценными участниками этого события. Шикарней Гретца человека не найти.

Я играл на предыдущей Олимпиаде в Нагано, поэтому привыкать ни к чему не пришлось - заезжаешь в деревню и тебе выдают ключ от твоего номера. Все канадские спортсмены жили в одном здании. Помню, меня постоянно все спрашивали: "Парни, а где вы живёте?" В деревне. "Какой ещё деревне?". Олимпийской деревне. И люди в шоке переспрашивали: "Да ладно? Вы живёте вместе с обычными спортсменами?".

 "Ну да, - отвечал я. - Мы и есть обычные спортсмены". Хотя в каком-то смысле мы действительно были не совсем обычными спортсменами, ведь в отличие от них мы получали огромные деньги. Нам всего лишь нужно было взять 2-недельный перерыв от своих дел в НХЛ. Представители же других дисциплин всю жизнь тратили на то, чтобы попасть на Олимпиаду - их трудами никто не восторгался и никто им за это ничего не платил.

Мне нравилось смотреть на то, как другие атлеты готовятся к соревнованиям. В общей гостиной все сплачивались друг с другом, когда наблюдали за соревнованиями. Лучшие канадские атлеты зимних видов спорта собрались в одном месте, радовались и поддерживали друг друга. Мне импонировали фигуристы - милые люди. Да и с девушками из хоккейной сборной я тоже сдружился. Особенно с Вики Сунохара и Джейной Хэффорд. Считаю, что это потрясающие люди.

На сами соревнования я не ходил из-за немыслимых правил предосторожности. Ведь всё это происходило вскоре после событий 11-го сентября, поэтому чтобы выехать на автобусе за пределы деревни, надо было пройти два пропускных пункта, где тебя сначала пропускали через металлодетектор, а затем ещё и палочкой обыскивали.

А непосредственно на выезде из деревни автобус обыскивали от и до. Если мы ехали на тренировку, то проходили через всё это дважды - сначала на выезде из деревни, а потом ещё раз уже на катке. После тренировки нас обыскивали дважды, а потом ещё нужно было таким же макаром возвращаться в деревню. Смех да и только.

На территории деревни мы ели и спали. Спортсмены со всех стран собирались в одном месте, где можно было найти национальные блюда каждого народа. Там даже "Макдональдс" был.

Мой партнёр по тройке в "Рейнджерс" Майк Йорк приехал на Олимпиаду в составе сборной США. Мы то и дело с ним натыкались друг на друга и обменивались парой слов. Например, "Ну как у вас там матчи?". В таком духе. Но мы прекрасно понимали, что нам придётся столкнуться лицом к лицу на этом турнире, так что особо не общались.

15-февраля 2002-го года в первом матче на групповом этапе мы играли против сборной Швеции. Мы проиграли 2:5, но во мне возродилась та страсть к игре, которую я потерял уже много лет назад. Стена дерьма, возведённая вокруг меня, рухнула в одночасье. Я получал удовольствие от хоккея.

В третьем периоде я был так рад каждой смене, что выкладывался на полную катушку. Я не пил уже несколько месяцев, но чувствовал себя абсолютно нормально. Моим наркотиком стала энергетика Олимпиады. Я был на адреналине, а потому был собран и нацелен на победу.

Немцев мы обыграли со счётом 3:2, а потом встретились с чехами. Я снова играл в четвёртом звене с Джо Ньюиндайком и Бренданом Шэнахеном. В первой тройке играли Джо Сакик, Симон Ганье и Джером Игинла, во второй - Марио Лемье, Пол Кария и Стив Айзерман, а в третьей - Эрик Линдрос, Оуэн Нолан и Райан Смит.

Наша тройка почти не играла - смены по три за период, где-то так. Но если нам нужно было взвинтить темп игры или просто вытворить что-нибудь эдакое, то я был тут как тут. В третьем периоде той встречи против чехов мы выдали отличную смену. Мы зажали их в своей зоне, и вот я оказался с шайбой за воротами. Я выдал классный пас на Ньюи, тот щёлкнул в одно касание, и мы сравняли счёт - 3:3.

Гашек меня никогда не любил, потому что я постоянно действовал ему на нервы. Стоило ему сделать сейв, как я тут же подъезжал к нему и тыкал его клюшкой то туда, то сюда. Его это просто выводило из себя, потому что он считал, что его, бл*, никому нельзя было трогать - это было чуть ли не нарушением божьей воли!

Ну, дружище, извини. Я понимал, что нам не выиграть этот матч, если мы не сможем выбить Гашека из колеи. Ведь он из тех вратарей, которые в одиночку могут весь турнир выиграть. Мы это уже проходили в Нагано.

У нас было множество моментов, и мы едва не забросили ещё одну шайбу. Роман Хамрлик, которого я считаю просто гадким трусом, потому что он знал, что в международной встрече я не смогу ему вправить мозги на место, что было силы атаковал меня не по правилам в спину на пятаке.

Я был к этому абсолютно не готов - у меня аж голова назад откинулась. Думаю, поменяйся мы с ним в этой ситуации местами, и я бы с ним такое вытворил, меня бы точно дисквалифицировали. Я даже в этом не сомневаюсь. Меня бы вообще вышвырнули с турнира.

Но я знал, что вскоре после Олимпиады "Рейнджерс" играли с "Айлендерс", а потому сказал Хамрлику: "Если я выйду на лёд 25-го марта, и ты получишь шайбу, я на тебя, сука, сзади накинусь и сверну тебе шею нах**. Так что ищи себе телохранителя, мразь". В ответ он мне лишь промямлил: "Тео, ну ти щего? Ни ньяда так кипьятиться...". А я ему на это ответил: "Чувак, слон никогда ничего не забывает".

Гретц, который сам спортсмен до мозга костей, был в ярости. Судьи не удаляли чехов, поэтому они играли всё грязнее и грязнее, пока, наконец, Хамрлик не убил меня на последних секундах встречи. А этот упырь, арбитр Билл МакКрири, просто стоял и смотрел на всё это.

И Гретц решил заступиться за нас и выступил перед прессой. Он сказал, что если бы канадцы вытворяли бы то же самое с европейцами, то это судилось бы совершенно иначе. Это нас здорово приободрило. Для нас сродни эмоциональному выпаду Фила Эспозито на Суперсерии-1972 перед вылетом в Москву. После речи Гретца у нас загорелись глаза.

В четвертьфинале мы обыграли финнов, а в полуфинале перебросали белоруссов 51:14 и выиграли 7:1, что вывело нас в финале на сборную США. Ни о каком серебре не могло идти и речи. Либо золото, либо провал - больше вариантов не было.

В 1991-м году мы обыграли американцев в финале Кубка Канады, и с тех пор наше противостояние с ними лишь усиливалось. В то же время распался Советский Союз, и Америка заняла его место. Они вернули нам должок в 1996-м, выиграв Кубок Мира. У них в составе были парни с растопыренными пальцами вроде Кейта Ткачака, Джереми Рёнека и Тони Амонти, которые вели себя так, будто они победители, хотя на самом деле таковыми не являлись. За всей этой болтовнёй ничего не стояло.

У нас были самые талантливые команды на турнире, но преимущество Канады заключалось в опыте. Наша тройка в сумме забросила 1500 шайб в НХЛ и выиграла пять Кубков Стэнли, и мы были четвёртым звеном. Может быть, мы даже были лучшей командой в истории хоккея. Многие говорят, что лучшей командой в истории была сборная, выступавшая на Кубке Канады 1976-го года, но я считаю, что это была Олимпийская сборная 2002-го года.

Помню, я вышел из туннеля на лёд на финальную игру, посмотрел наверх, и мне показалось, что всё вдруг замедлилось, будто я попал в какую-то потустороннюю реальность. Повсюду развевались американские и канадские флаги. Всё было настолько невероятно, что даже не верилось, что это не кино. В финале встречались две североамериканские команды, а наблюдал за этим весь мир.

На тот момент эта игра была самой популярной передачей в Канаде за всю историю телевидения - к экранам прильнули 10,6 миллионов жителей (порядка трети населения страны, прим. АО). В США этот матч по телевизору смотрели 10,7% жителей страны - 38 миллионов человек.

Спустя 8:49 они открыли счёт в матче - Амонти пробил Бродо, реализовав выход 2-в-1. Тут я начал волноваться: "А вдруг они ещё забьют? А вдруг они выиграют?".

Я старался гнать от себя эти мысли, но за эти три часа мне пришлось изрядно понервничать.

Где-то на десятой минуте Билл МакКрири выписал мне "двойку" за неправильную атаку Криса Челиоса на пятаке, когда я всего лишь проехал мимо него. На протяжении всего матча я держал рот на замке, но потом всё равно сказал МакКрири, что это было абсолютно дебильное удаление.

На излетё 15-й минуты Пол Кария сравнял счёт, воспользовавшись разрезающим пасом Пронгера. Затем Игги забросил ещё одну шайбу с передачи Сакика на 19-й минуте, пронесясь по правому краю - мы повели 2:1.

Брайан Рафалски сумел сравнять счёт, но Джо Сакик забросил ещё одну шайбу дальним броском с рикошетом от Брайана Литча. В конце третьего периода Игги забил для верного ещё один гол, а Сакик добавил к этому ещё одну шайбу от себя. Мы взяли золото! И я могу вам одним словом сказать почему это произошло - Сакик. Он выдал блестящий матч в индивидуальном плане. Такого в хоккее я больше никогда не видел.

Мы обязаны были выиграть тот матч. После победы мы все встали в ряд, а я стоял в самом центре, и меня одолевали эмоции с головы до пят. Тем более, после неудачи в Нагано. Я искал взглядом на трибуне своих родителей. Я нашёл их и увидел, как мой отец беснуется по полной программе.

Вот ведь странно - он толком не обращал на меня внимания в детстве, а теперь он словно перенёсся в Древний Рим и приветствовал гладиаторов. И тут я вдруг понял, что я и есть гладиатор, я - герой. Это меня он приветствовал во всё горло. Он смотрел мне прямо в глаза, и я видел, что он восхищается мной. У меня просто крыша поехала. Это было потрясающее чувство.

Во время исполнения национального гимна я думал: "Наверное, я уже больше никогда не сыграю за сборную Канады. Это пик моей хоккейной карьеры. Я был рад внести свою лепту в это дело, но больше я уже ничего не добьюсь в хоккее".

Победу мы отмечали в одном ресторанчике в Солт-Лейк Сити, а вместе с нами там был и обозреватель "Калгари Сан" Эрик Фрэнсис. Он сказал мне, что увидев меня с золотой медалью на шее, он подумал: "Вот ведь! Ты всё-таки вернул должок Гретцки, выиграв золото!". Я согласился с тем, что Гретц принял весьма неоднозначное решение, включив меня в состав.

Но меня не просто так взяли в команду - Гретц знал, что делал. Несмотря на все проблемы в моей жизни, никто не чувствовал лучше меня, что нужно команде, и я

всегда делал то, что было в её интересах что бы ни случилось. И неважно - надо ли было забить гол или залезть кому-то под кожу.

После этой победы с моего лица не сходила улыбка. Я давно не чувствовал такого умиротворения. В моей жизни всё было прекрасно, а значит, ничего хорошего мне не светило. Я всю свою жизнь построил на том, что я аутсайдер. Я был из тех, кто говорит вам в лицо - "Ну, ничего, ещё посмотрим кто кого". Мне нравилось, когда все ставки были против меня.

Я любил, когда мне бросали вызов. Думаю, у меня было много проблем именно из-за этого - мне бросали вызов, я принимал его и отдавался ему без остатка. Но я только и умел, что драться. Стоило мне выиграть, стоило мне забраться на самый верх, и я уже понятия не имел что делать дальше.

В общем, я вернулся с Олимпиады с золотой медалью на шее, а после этого, можно сказать, моя жизнь покатилась в тартарары.

Глава 32. Азартный игрок

 В последний год моего контракта с "Рейнджерс" Вероника вернулась обратно в Нью-Йорк, и мы попытались в очередной раз наладить дела с нашим браком. Поначалу всё шло неплохо, но несмотря на то, что я стал бороться со своими проблемами, я по-прежнему понятия не имел, как мне жить дальше.

Ну и что же я начал делать? Я сменил одну дурную привычку на другую. Я подсел на азартные игры. Моя первая зарплата в хоккее была всего 40 долларов, и я отдал их все партнёру по команде, потому что проиграл ему в карты. Тогда я подумал: "Этого больше никогда не случится". Но это были лишь цветочки.

Я быстро приловчился. Я научился обманывать соперников путём ошибок в счёте и скрытыми сигналами рук. Я хотел выиграть любой ценой, всё остальное было неважно. Любимой игрой у меня был блэкджек. Играя в "юниорке" я выбивал три сотни из $20 - половины своей зарплаты.

Я умел высчитывать порядок, в котором выпадали карты. Когда только начинаешь играть, тебе, как новичку, постоянно везёт. Это-то и затягивает. "Ха, да это ж легко!".

Раз в неделю я ходил в Муз Джо Казино. Порой я выходил оттуда чуть ли не в последней рубашке, но для меня азартные игры были тем же, что и многое другое - побегом от реальности. В Калгари я толком не играл, потому что там я больше бухал и тусил, равно как и первые полтора года в Нью-Йорке, но там я больше по шлялся по стрип-клубам. Но стоило мне слезть со всего, как меня тут же потянуло к ставкам, и из казино меня было за уши не вытянуть.

Как я уже говорил, меня не покидало ощущение, что "Рейнджерс" за мной следили. Реабилитационная Программа НХЛ строго-настрого запрещала азартные игры, поэтому я скрывался, как мог. Часах в трёх с половиной от моего дома располагалось казино Моэган Сан, и я стал ходить туда минимум три раза в неделю.

Я подошёл к хозяину казино и сказал: "Я трачу тут уйму денег. Если вы хотите, чтобы я и дальше пользовался услугами вашего заведения, то у меня тут должно быть другое имя, чтобы никто не знал, что я тут провожу время". Такое можно услышать только от алкоголика.

Как бы то ни было, меня стали называть Тедди Моэган. Захожу я в казино, а меня все приветствуют: "Добрый вечер, мистер Моэган, как поживаете? Может быть, вам что-нибудь принести?". Пиз**ц полнейший.

Незадолго до Рождества к нам в гости приехал Трэвис. У нас с Вероникой опять всё было по-старому. Я хотел пойти в казино с Трэвом, а потому затеял ссору. После этого я спустился вниз по лестнице и сказал Трэву: "Старик, мне надо выпустить пар, пойдём в казино".

Мы вызвали лимузин с русским водителем, которого звали Влад, и он тот час же приехал. По дороге мы решили, что весь вечер будем играть в кости. У меня с собой было $10 000, а ещё тысячу я всучил Трэву, чтобы он смог сесть со мной за стол с крупными ставками. Там люди за ставку тратили по куска по четыре, по пять.

Пока я выкладывал деньги на стол, к нему подошёл неказистого вида старичок и взял кости в свои руки. При игре в кости - главное выбросить определённое число.

Как минимум одна кость должна при этом удариться о заднюю стенку стола. Правила там сложные, но суть сводится к тому, что выиграл ты или нет определяется по числам на костях, которые ты выбросил.

В общем, этот старичок бросал первым. Он бросил так слабо, что они еле-еле долетели до стенки. И тут он вдруг стал выкидывать победные номера. Трэв был в восторге, потому что спустя всего пару минут его капитал вырос до пяти тысяч. Все бросили по разу, и ход вернулся к старичку. Он вошёл в раж - одна победа шла за другой.

За нами собралась толпа народу плотностью человек в шесть или семь. Он кидал кости полтора часа без перерыва, и после каждого его броска публика прыгала в прыгала от счастья. Даже крупье улыбался. Я ему потом кусков 20 на чай, наверное, оставил. После каждой его попытки, я кидал ему через весь стол фишку на тысячу долларов. Дурдом.

Когда же он выбросил "семёрку" (а это в костях означает поражение, и казионо забирает себе все ставки), у меня была максимальная ставка, а Трэв поставил девять кусков. Я думал, у него инфаркт будет, но потом он посмотрел на свои фишки и сказал: "Ого". В итоге Трэв выиграл $50 000, а я в пять раз больше.

Мы подошли к кассе и девушка нас спросила: "Вам чек выписать, мистер Моэган?". А я ей ответил: "Нет, мне всё наличкой". "Вы хотите $250 000 наличными?!". "Ага". Она позвала боксмена, и он отвёл нас в небольшую комнатку. Там была куча людей в хлопковых перчатках. Трое из них отсчитали нам наши деньги - всё в купюрах по 50 и 100 долларов. Затем они положили деньги в коричневый бумажный пакет, проводили нас до лимузина, и мы уехали.

На часах было 5:30 утра, а через три часа мне надо было уже быть на тренировке, поэтому мы решили заехать куда-нибудь перекусить. Мы сказали водителю заехать в "Макдональдс" и заказали там себе по МакМаффину с беконом и яйцом. Это был самый забавный момент во всей этой истории. Мы смеялись без умолку. У нас при себе было 300 тысяч долларов, и мы ели в "Макдональдсе"!

У меня вошло в привычку ездить в Моэган Сан на лимузине прямо от катка. Однажды вместе со мной поехал Чак, и мы просадили за один вечер $150 000. Я ставил до максимума на свои карты, а потом делал тоже самое и с его. По дороге домой у нас, бл*, денег даже на сэндвич не было. Мы ушли оттуда в семь утра, а через два часа мне надо было не тренировку. Поэтому пришлось прямым ходом поехать на "Плэйлэнд Ринк".

Мы сидели с Чаком друг на против друга в лимузине, и он мне сказал: "Костлявый, ты только посмотри на себя. Посмотри на себя в зеркало, мать твою. Ты же не доволен своей жизнью. Тебе нужно что-то менять. И вовсе не из-за того, что это дурная привычка. И не из-за того, что тебя за это может наказать лига. А лишь потому, что ты несчастен". И он был прав. Я опустил голову вниз и сказал: "Я и сам это понимаю". Но менять я ничего не собирался.

Если у нас намечался выходной, то я звонил одному реально клёвому "ведущему", который делал для меня всё. Меня с ним познакомил Сэнди МакКарти. Этот парень всё брал на себя, где бы я ни находился. У меня была пара любимых мест, раскиданных по всей Северной Америке.

Допустим, захотел я в Атлантик Сити, он организовывал мне отдых в "Трамп Плазе". Он звонил непосредственно в казино и говорил, чтобы они высылали за мной вертолёт прямо к "Мэдисон Сквер Гардену". Я прилетал туда на два дня, играл в блэкджек и кости, а жил в номере-люкс Дональда Трампа. Я питался исключительно стэйками и лобстерами, просаживая за всё это время четверть миллиона долларов. После этого я вновь садился на вертолёт и летел из Атлантик Сити сразу к тренировочному катку в Рае.

Я не пил и не употреблял наркотики, потому что знал, что в противном случае меня выкинут из НХЛ. Но, боже, как же я мотался по казино! Я был лудоманом-беспредельщиком.

Думаю, что я так легко отношусь к деньгам из-за своего детства. Мне было пох**. В детстве я был нищим, поэтому и решил, что деньги мне ни к чему. И это было хорошо, потому что они у меня подходили к концу. У меня был советник по финансовым вопросам по имени Дэйв Стинтон, который помогал многим хоккеистам.

Мне же не надо было приумножать свои доходы - достаточно было их всего лишь обезопасить. Дэйв вкладывал мои деньги во взаимные фонды, акций и прочую замысловатую и неинтересную мутотень. Если бы я оставил всё как есть, то у меня бы сейчас было миллионов 25.

Мой агент Дон Бэйзли тоже постоянно давал мне толковые советы. Его очень уважал. Он мне был за отца. Но в итоге, как он сказал Чаку, не он мне платил зарплату, а я ему. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как наблюдать за тем, как я швыряюсь деньгами направо и налево.

Глава 33. Я ненавижу хоккей

 Чтобы попасть на Олимпиаду, я, как мог, старался набирать очки, однако после этого я играл всё хуже и хуже. Впрочем, как и вся наша команда. После перерыва на Олимпиаду мы смогли выиграть всего лишь три матча из первых 11, а 18-го марта руководство "Рейнджерс" обменяло защитников Игоря Уланова и Филипа Новака, своё первое и второе право выбора на драфте-2002, а также четвертое на драфте-2003 на Павла Буре.

После этого моё игровое время резко сократилось. Это меня добило. Я считал, что я полгода тащил на своём горбу всю команду, но тут вдруг пришёл Буре и все стали на него молиться, как на священную корову. Я не пил 14 месяцев, так что когда 4-го апреля в Торонто у нас с Ронни Лоу случился скандалешник насчёт Буре, инициатором был я.

Обычно утренние тренировки мы завершали упражнениями на игру в большинстве. И вот Ронни называет тех, кто выходит в первой спецбригаде - Буре, Линдрос, Мессье, Литч и Малахов. Я ушам своим не поверил.

Ни с того, ни с сего Йорки, Линдрос и я превратились вдруг в мальчиков на побегушках? Я не понял, а Буре Кубок Стэнли что ли выиграл когда-то? Может, Буре золотую медаль где-то выиграл? А Мессье? Этот-то что вообще делал в первой спецбригаде? Он ничего не сделал за весь сезон, разве что пару смачных комментариев журналистам подарил. Ну так переведи его тогда в маркетинговый отдел, причём тут первая спецбригада-то?

Затем Ронни назвал тех, кто выходит на большинство вторыми - Йорки, я и Адам Грэйвз. Я его даже слушать не стал. Это было дело принципа. Он погнался за мной через всю площадку: "Ты что творишь, твою мать, я не понял?", - спросил он меня угрожающе. На что я ему ответил: "А ты что творишь, бл**ь?". Ронни на это мне бросил: "Всё, бл*, ты сегодня не играешь". "Ну и пошёл ты нах**, - ответил я. - Ты же у нас тренер. Поступай как знаешь".

Я ушёл с площадки и едва успел добраться до раздевалки, как мне позвонил Слэтц. "Мигом в мой номер. Сию же, бл**ь, секунду!".

Да, может быть, я и не показывал своей лучшей игры, я понимаю. Но я всё равно был в бешенстве. А тут он меня ещё спрашивает: "Ты что творишь, твою мать?". Я ему и сказал: "А ты что творишь, бл**ь? Вот что ты творишь, Ронни, бля*, а?".

"Мне кажется, я со своей стороны сделал всё. Бросил пить и употреблять наркотики, бля, а ты тут, ё**ный в рот, Буре притаскиваешь, который ни х*ра в своей карьере не выиграл. Я выигрывал у него на юниорском уровне. Более того, я выигрывал у него всегда и везде. Да и е**ный Мессье тоже весь сезоне х*рнёй страдает, а не играет". Мы оба понимали, что Марк выиграл шесть Кубков Стэнли, но я в хоккее тоже многого добился.

Я впервые в своей жизни разговаривал вот так вот с руководством. Я был просто в ярости. Да и обидно просто было. "И знаешь что? - добавил я. - Я, твою мать, заслужил уважения. Понимаю, что я тебя пиз**ц как подвёл в прошлом сезоне из-за всех своих проблем, но тем не менее... Если у меня были силы вытащить матч, я его вытаскивал. Вытаскивал для тебя".

"Помнишь, на Кубке Мира в 96-м, когда я подошёл к тебе во втором финальной матча за 10 минут до конца, когда мы проигрывали и сказал: "Слэтц, хочешь я выйду на лёд и устрою там Третью Мировую?". Мы тонули, и нас поражения могло спасти только это, но он ответил отказом. Но и он, и я прекрасно помнили этот разговор.

На самом деле мне хотелось ему сказать: "Знаешь что? Ты меня еб*л во все щели в 96-м на Кубке Мира. Я был лучшим игроком в команде, а ты держал меня на "банке", но я сидел и молчал, несмотря на то, что полностью отдавал себе в этом отчёт.  У тебя там парни дохли на льду, еб*ный в рот. Месс и Гретц откровенно дохли! Но ты их всё равно не убирал с площадки. Ты готов был либо выиграть, либо проиграть, но только с ними вместе. А я сидел, бл**ь, и молчал".

Наши разговоры со Слэтцем всегда проходили в мирном ключе. Он действительно желал мне только добра. Я до сих пор периодически звоню ему, спрашиваю как дела. Он уважал меня как игрока, но я уже устал от всего этого дерьма. Я устал от хоккея. Я многое пережил за три года в Нью-Йорке, а после Олимпиады я считал, что большего в хоккее мне уже никогда не добиться.

Слэтц на всё это только и сказал: "Будь ты командным игроком". Я ответил: "Хорошо".

Я пошёл переговорить с Ронни. "Понимаю, что ты считаешь, что Павел Буре лучше меня, но я так не считаю. Играя против него, я выходил победителем в большинстве случаев. Так что если ты считаешь, что у тебя больше шансов на победу с ним, нежели со мной, это твоё право. От тебя требуют результата. Я понимаю".

Он ответил: "Я остаюсь при своём мнении". В итоге мы не попали в плей-офф, а не прошло и двух недель после окончания "регулярки", как его уволили.

Вечеринка в честь окончания сезона проходила в Нью-Йорке на 57-й улице в ресторане "Русская чайная комната" (Russian Tea Room, прим. АО). Мы сняли всё место. На стоимость всем было наплевать - с нашими зарплатами это были копейки. Мы сидели за столом, шутили, прямо напротив моей правой руки стояла бутылка водки. Я пялился на неё два часа.

Я то уговаривал себя выпить, то отговаривал. "Ты заслужил это. Твою ж мать, ты же золото на Олимпиаде взял!". А после этого мне сразу думалось: "Ну ты же понимаешь, что стоит тебе выпить, как тебя отправят обратно лечиться. Ты же знаешь, что у тебя завтра с утра будут брать анализы".

Вот вам мысли алкоголика в кратком изложении. В конце концов, я схватил бутылку, налил себе 300 грамм и выпил их залпом. Эйфория. Представьте себе больного раком, испытывающего дикие боли, которому говорит доктор: "Ладно, вы и так уже понатерпелись, вот вам морфий".

Все уставились на меня: "Ты в порядке?". "Ага, - закивал я. - Я уже давно хотел так сделать".

Я пропал на три недели. Влад, мой русский водитель лимузина, возил меня повсюду, подгонял мне порошок и классных девчонок для компании. Первую неделю я жил в отеле "Дабл Ю" рядом с Таймс Сквер. Иногда по вечерам я ходил в казино Моэган Сан, а иногда просто собирал тусовки у себя дома. Найти людей для вечеринки для меня была не проблема.

Стоило мне зайти в бар, как меня обязательно там кто-нибудь узнавал: "Эй! Тео Флёри! Да ты же за "Рейнджерс" играешь!". "Типа того. Пошли со мной потусим. С меня лимузин и тёлки. Хочешь кокаина - он на столе в гостиной, угощайся". Но поддерживать мой ритм, конечно же, не мог никто. После пары дней от меня все линяли.

Когда мне надоел один отель, я менял его на другой. В каждом дорогом отеле на первом этаже был бутик, где я всё время и покупал себе новую одежду. На ногах я нормально держался. Я практически ничего не ел, но на моей гранулематозной болезни это никак не сказывалось. Оказывается, лучше лекарство в этом деле - водка и кокаин. Влад доставал мне чистый кокаин, некрошенный. Кирпичи привозили на корабле, и после этого они тут же отправлялись ко мне в нос.

Это была 3-недельная вечеринка, которая обошлась мне в $200 000. Я пришёл к выводу, что моей карьере пришёл конец. "Всем большое спасибо. Мне всё понравилось. Я ненавижу хоккей".

Глава 34. Когда тебя колбасит и скрючивает

 Мой младший брат Тедди хотел приехать ко мне в гости в Санта Фе вместе с отцом в конце сезона 2001-02, чтобы поиграть недельку в гольф, так что надо было заканчивать этот 3-недельный кокаиновый угар. Я вылетел домой пораньше и коротал время, в основном, в Албукерке - там был стрип-клуб под названием "Шоуклаб", принадлежавший корпорации TD.

В TD входили три клуба - в Денвере, Финиксе и Албукерке, - и девушки мотались между ними. Они выходили на сцену в нижнем белье, а потом сдирали с себя всё, кроме стринг. Типичный номер для стрип-клубов.

Стефани приглянулась мне сразу же, когда вышла на сцену. Она совсем маленькая, но с огромными сиськами, а между ними у неё была вытатуирована длинная лоза с крошечными цветочками. Я попросил официантку привести её ко мне. Стеф станцевала у меня на коленях, и я дал ей пару сотен.

После этого она присела рядом поболтать, и между нами пробежала искра. Мы обменялись  телефонами, и тем же вечером, когда я ехал обратно в Санта Фе, она мне позвонила. Она сказала, что собирается пойти с друзьями на вечеринку в Албукерке - почему бы мне не составить им компанию?

Но мой отец должен был приехать с Тедди на следующий день, так что мы перенесли нашу встречу со Стеф на следующую неделю. Следующие два дня мы провели на "Сансете", гольф-клубе, который располагался у меня сзади дома, играя в гольф в 36 лунок. На третий день после гольфа я сказал: "Так, всё. Я поехал. У меня свидание. Увидимся завтра, парни"

Я подъехал за Стеф к аэропорту. У меня тогда был синий Порш Кабриолет 911 с турбо-ускорителем и кузовом, сделанным под старину. Она была 1995-го года выпуска, когда такие только начали выпускать. Вот это машина! Невероятно быстрая.

Я её купил у защитника "Рейнджерс" Брайана Берарда. Однажды он просто взял и сказал: "Всё, надо от неё избавиться". Вечером до этого я выиграл 50 тысяч в Моэгане, поэтому я всего лишь засунул руку в карман, достал оттуда пачку денег, протянул их ему и сказал: "На, возьми. По рукам".

По Стеф было видно, что машина ей понравилась, но она почему-то немного нервничала. Мы остановились в отеле "Хайятт Риджинси Тамая энд Спа" - это между Санта Фе и Албукерком. Там всё было шикарно - первый класс. Но у неё на уме было кое-что другое. Только мы вошли в номер, как она сразу же сказала: "Давай надыбаем порошка".

Стеф мне казалась реально клёвой тёлкой. Она была молодой (ей было 24 или где-то так), весёлой и всегда рада потусить. Два дня мы зажигали по-чёрному - пили, нюхали кокаин, болтали и тусили в казино, где выиграли до х*ра бабла. Но потом я сказал: "Мне пора. Меня отец с братом ждут, а завтра я участвую в благотворительном турнире по гольфу".

В пять утра у меня глазные яблоки где-то, наверное, на миллиметр из глазниц были высунуты - я не спал уже несколько дней подряд. Я подбросил отца и Тедди до аэропорта, а сам поехал в гольф-клуб, который назывался "Инн ов зе Маунтейн Гадс".

Место было восхитительное - вид на горы и остров вдалеке, повсюду сосны. Но мне хотелось быть не там. Мне по-прежнему колбасило и скрючивало от трёх дней веселья. При первом ударе я, как всегда, поставил мяч на высоте трёх дюймов от земли, размахнулся и щёлкнул. И попал в лунку с первого удара. Первый раз в жизни.

Я сидел в Санта Фе в прострации. У меня не было действующего контракта, а доктор Шо и доктор Льюис постоянно мне звонили и напоминали: "Если не вернёшься лечиться, тебе каюк". В общем, меня всё это достало. Я взял и сказал доктору Льюису: "Да пошёл ты нах**, Льюис. Я, бл*, сейчас как приеду и башку тебе нах** проломлю". Я его реально ненавидил. Что логично - ещё один еб**н меня жизни решил поучить.

Но я всё равно собрал волю в кулак и признался самому себе, что у меня есть проблема. Иначе меня могли бы поймать на этом и уволить. Если ты хоккеист, то хочешь играть. Поэтому я снова записался на курс лечения.

Тем не менее, я не был до конца честным перед собой. В программе "12 шагов" сказано, что ты должен признаться, что у тебя есть проблема, а также что на свете есть Бог, который может и хочет тебе помочь, потому что ты не можешь помочь себе сам. После этого приводится ещё длинный список всего, что тебе надо сделать, чтобы избавиться от своей проблемы. Надо быть до конца честным перед самим собой - иначе не выздоровишь.

Я благодарен доктору Шо за его старания. Он представлял профсоюз игроков и делал всё возможное для того, чтобы помочь хоккеистам. Но в то же время меня не покидала мысль о том, что доктору Дэйву Льюису с его военным режимом нужно было только одно - вылечить хоккеиста ровно до такой степени, чтобы он мог играть.

Нет, понятное дело, что "Рейнджерс" платили мне вовсе не за то, чтобы я, как м*дак, сидел и лечился в Лос-Анджелесе. Мне казалось, что они хотели меня вылечить лишь для того, чтобы на меня приходили посмотреть болельщики. Но чем звёздней статус игрока, тем больше с ним проблем.

Если ты играешь в четвёртом звене, то тебя в таком случае просто "спустят" в АХЛ, где ты деградируешь до зарплаты в 150 тысяч в год, а не успеешь опомниться, как уже и карьера закончилась. Тут налицо был крупный конфликт интересов.

Конечно, всё это вам говорит человек, который при первой возможности бегал нюхать кокаин. Я не снимаю с себя ответственности. И теперь я понимаю, что доктор Льюис всего лишь хотел, чтобы я изменил своё отношение к этому процессу, используя старую практику с плохого и хорошего полицейского. Но я был слишком упрям и всё воспринимал в штыки.

Мне по-прежнему было не по себе из-за того, что я подвёл свою команду и Слэтца. Переговоры по поводу продления контракта на четвёртый год должны были состояться в июле, а в мае я позвонил своему агенту Дону Бэйзли и сказал: "Знаешь что? Я в долгу перед "Рейнджерс". Давай предложим им условия с сумасшедшей скидкой".

Бэйз сказал Слэтцу, что я осознал, что подвёл команду и готов был урезать себе зарплату, чтобы заключить новый контракт. И знаете, что ему ответил Слэтц? "У не могу себе позволить держать Тео в составе. Даже за бесплатно".

Жёстко ответил. Он не хотел держать меня в составе даже за бесплатно. Но я его понимал. Проблема там заключалась ещё отчасти и в том, что в команде было море новичков, которые на протяжении 15 лет собирали карточки с изображением Тео Флёри - они брали с меня пример. Так что если я хотел пойти в стрип-клуб, то они бы увязались вслед за мной. Им было бы глубоко пох**, кто и что там говорит. Они бы пошли вместе со мной и точка.

Так что у Глэна на руках была не только суперзвезда по уши в дерьме, но ещё и горстка юнцов, которые из-за меня могли на лёд по две недели не выходить. Так что руководство клуба отказалось переподписывать со мной контракт.

Я был абсолютно подавлен. Меня ещё никогда никто не отталкивал в хоккее. Поэтому мне было очень больно и обидно, что я оказался совсем не нужен своей команде.

Бэйз мне сказал: "Старик, у нас времени в обрез, а ты всё пьёшь да гуляешь. С тобой никто не подпишет контракт, если ты не вернёшься к терапии". Но мне жутко не хотелось вновь оказаться под замком. Я знал, что я могу не пить. Но надо ли оно мне? Нет.

Вот вы представьте себе - у вас куча денег, вы знаменит и вокруг вас вьются девушки на вечеринке каждый вечер. И тут кто-то к вам подходит и говорит: "Слушай, давай-ка мы тебя в тюрьму посадим, а?". Вот вы бы как поступили на моём месте? Я выбрал первый вариант. Я вернулся в Нью-Йорк, потому что мы продали мой дом в Гринвиче, и Вероника сказала мне приехать, чтобы забрать свои вещи. Я зашёл домой, а там было абсолютно пусто.

Я разрывался между Дреей (стриптизёршей из Нью-Йорка, с которой я начал встречаться на закате своего брака) и Стеф - стриптизёршей из Албукерка. Мне надо бы решить, переехать ли в Санта Фе с Дреей или же продолжить встречаться со Стеф. У меня была куча баллов на накопительной карте посетителя Моэган Сан, а рядом с казино как раз построили новый отель - туда мы и въехали с Дреей.

Но это было совсем не так, как со Стеф в "Хайятт Риджинси". Дрея ходила к советнику по алкогольным проблемам, чтобы не дать мне сорваться на пьянство, что меня несколько отпугивало. И я снова начал играть в казино, как проклятый.

Однажды я играл в кости, и мой сосед вдруг спросил меня: "Слушай, может тебе подогнать чего надо?". Я ответил: "Очень даже надо". И кинул ему фишку номиналом в тысячу долларов. "Как насчёт четырёх эйтболлов?", - спросил я. Это стоит примерно пять сотен, так что оставшиеся пять шли ему на чай.

Эйтболл - это 1/8 унции кокаина, то есть 3,5 грамма. Парень притащил товар и оставшуюся часть вечера я бегал в туалетную кабинку и тыкал ключи от автомобиля себе в карман. Быстро, легко и незаметно.

В тот вечер я выиграл $80 000 и снял всё это наличкой. Затем я отправился в торговый центр Моэган, кинул на стол перед продавщицей свою накопительную карту и заказал для Стеф браслет за $10 000. У меня на карточки была четверть миллиона очков, а каждое очко стоит доллар.

Я сказал Дрее, что вернусь в Санта Фе и попробую разобраться с тем, что мне делать дальше - проходить курс лечения, чтобы мне разрешили играть или нет. Она спокойно к этому отнеслась. Хорошая девушка.

В аэропорт я приехал обдолбанный в хлам, а в кармане у меня всё ещё лежало два с половиной целофановых пакетика. Я получил посадочный талон, выбросил кокаин в помойку и задумался над тем, что же мне делать с бриллиантовым браслетом и чемоданом до верху набитым баблом. Я решил, что брать всё это с собой на борт будет палевно, поэтому сдал сумку в багаж. Ну, и угадайте, что я обнаружил, когда прилетел в Албукерк? Мой чемодан не прилетел. Прощайте, $80 000. Ну и фиг с ними.

Я приехал к Стеф и сказал, что не знаю, что мне делать дальше. Она ответила: "Ну ты и м*дак! Иди лечись. Ты обожаешь хоккей, а если ты не пройдёшь курс лечения, тебе не дадут в него играть". Она была права. После этого она уехала на работу в TD, я сделал пару звонков, а потом отвёз её дочку Алеку в торговый центр. Мы пообедали в "Тиффанис", а затем я купил Стеф обручальное кольцо за $30 000.

Вечером, когда я вернулся домой, я ей сказал: "Ну, в общем, так. Я поговорил с врачами. Я улетаю на месяц в Лос-Анджелес. И после этого месяца мне разрешат вести переговоры по поводу контракта с кем угодно. Вы с Алекой поедите со мной?".

У неё пропал дар речи.

Таким образом, я вернулся к курсу лечения, а она навещала меня на выходных. Спустя месяц я позвонил Бэйзу и сказал: "Ну, всё. Давай-ка приступим". Он спросил меня, где я хочу играть. Я ответил, что либо в "Финиксе", либо в "Чикаго", потому в "Финиксе" работал Уэйн Гретцки, а в "Чикаго" - Брайан Саттер.

Мы навестили со Стеф её маму в Сан-Диего, оставили с ней Алеку, а потом отправились в Калгари, чтобы встретиться с Брайаном Саттером и сыграть на турнире по гольфу, который я устраивал каждый год в поддержку борьбы с гранулематозной болезнью и восполением слизистой оболочки толстой кишки.

Это был достаточно престижный турнир. Там всегда собиралось много влиятельных бизнесменов и владельцы "Флеймс". И я притащил туда Стеф - вот это вот маленькое создание в купальнике стиля Дэйзи Дюкс (кинематографический персонаж, секс-символ США, прим. АО) с огромнейшими грудями, которые были видны над и под её топиком, и большой тату между ними. Всем этим респектабельным джентельменам я представил её как свою невесту.

Было забавно посмотреть на столкновение этих двух миров. Люди всегда презрительно относятся к стриптизёршам, но мне не кажется, что им есть чего-то стыдиться. Я считаю, что у людей есть право быть там, где они захотят, и с тем, с кем захотят. Я показал ей часть своего мира, давая тем самым понять, что и она может стать его частью.

К тому же, я хорошо знал всех этих старых нефтянников и бизнесменов. Они ничем не отличались ни от меня, ни от кого-либо другого. Как вы думаете, куда они все ходят, когда отправляются в командировку в Техас? В клуб для джентельменов. Однако я знал, что стоит мне отвернуться, как все тут же шушукались за моей спиной: "Боже мой! Вы видели, с кем пришёл Тео?".

Чаку Стефани не понравилась. Он сказал: "Костлявый, ты что творишь? У неё груди размером с арбузы, и она уже вся помятая - это тебе не какая-нибудь молодая и наивная стриптизёрша. Она катится по наклонной. Нет, она, конечно, симпатичная, но мозгов-то у неё почти нет".

Он был единственным человеком в мире, который действительно говорил мне то, что думает, поэтому я ему очень доверял. Но это не значит, что я прислушивался к его мнению. Да, я тогда был вообще никакой, но всё равно считал её хорошей девушкой.

Я встретился с Саттером, и он сказал мне: "Я бы хотел видеть тебя в

своей команде. Мы здорово провели прошлый сезон, и нам бы очень пригодились твои услуги. С тобой мы можем выиграть Кубок Стэнли".

Как же это прекрасно звучало, и, о, боже, каким же кошмаром это обернулось. Таким кошмаром, что пиз**ц.

Глава 35. "Чикаго"

 После турнира по гольфу, я отправился в свою хоккейную школу в Расселле. Там я познакомил Стэф со своей семьёй и Пельцами. Они беззаветно любили меня, поэтому нас там никто не судил. Затем я встретился с друзьями из "Финикса", Майком Барнеттом и Гретцом, а также тренером Бобби Фрэнсисом.

Бобби был моим тренером во второй половине моего последнего сезона в "Солт-Лейке". И никто из них, бл*, даже не представлял себе, в каком я был положении.

Они меня абсолютно не понимали. Они никак не могли понять, что мне вообще пить нельзя, даже чуть-чуть.

Они мне постоянно говорили: "У, да здесь так клёво играть! У нас свой самолёт есть, забитый под завязку пивом". А тогда я был на второй стадии программы. Стоило мне выпить или ширнуться, меня могли дисквалифицировать без выплаты зарплаты. Так что летающий бар мне был вовсе ни к чему.

Что касается "койотов", то им все предвещали светлое будущее. С помощью драфта они привлекли в систему клуба кучу молодых игроков и хотели установить неформальную обстановку. Например, на каток я мог бы приезжать в шортах и шлёпках. Я тогда думал: "Хм, весело будет, походу. Чересчур весело".

Мы продолжили переговоры с обоими клубами. У "Чикаго" было преимущество, потому что это город с богатыми спортивными традициями. К тому же, по поводу Финикса я сомневался ещё и потому, что там жили друзья Стеф. А значит она будет постоянно тусить. Мне же нельзя вообще ничего нельзя было употреблять. Ведь куда бы мы ни пошли, нас везде встречал парень с баночкой в руках.

А Стеф тусила по полной. Я сводил её на пару своих встреч с врачами, которые меня даже пытались заставить дать слово, что если она не перестанет кутить, то я её брошу. Но она не могла пойти на это.

Ходили слухи, что я вернусь в "Калгари". Но вариант с "Флеймс" я всерьёз не воспринимал, потому что в руководстве клуба сидели на редкость скупые люди. К тому же, в "Калгари" играл Джером Игинла, чей контракт хоть и истекал после сезона 2001-02, но его всё равно должны были продлить. В 25 лет он был лучшим снайпером (52 гола) и бомбардиром (96 очков) НХЛ. Он также выиграл приз имени Лестера Пирсона, который вручался MVP сезона по итогам голосования среди игроков.

Несмотря на то, что я бы с удовольствием вновь поиграл бы с ним за одну команду, руководство "Флеймс" в жизни бы не стало разоряться на двух нас. Пусть даже это принесло бы им Кубок Стэнли. Я вообще считаю, что если бы они дорожили кубком, то не стали бы распродавать нашу команду сразу же после того, как мы его выиграли.

Когда я познакомился с Игги, я сразу понял, что он отличный парень. Я видел, как он заботится о своей семье. Поэтому я был просто в бешенстве от того, каким образом его выставили в прессе.

Игги по праву требовал высокой зарплаты. За последний сезон, который мы провели вместе (1998-99), он заработал $850 тысяч. Он подошёл к Элу Коутсу и попросил повысить ему зарплату, на что в ответ услышал: "Забудь об этом". Если бы он тогда уехал куда-нибудь на юг, он бы нормально наварил. Но проспорив с ними весь тренировочный лагерь, он в итоге подписал контракт на $1,7 миллиона на три года. Он был лучшим малооплачиваемым игроком в лиге.

Однако после того, как у него не заладились дела в начале сезона, газеты запестрили заголовками из серии "Неудачник Игги". Я глазам своим не мог поверить. Они совсем что ли ох**ли? Он зарабатывал в миллион раз меньше тех, кто уступал ему по таланту, а они про него такие вещи говорят?

Как бы то ни было, как только "Флеймс" вступили в серьёзные переговоры с Игги, со мной они больше не связывались. Если бы они продолжили вести со мной переговоры, думаю, я бы закончил карьеру в "Калгари". Причём сделал бы им солидную скидку - миллионов, может, на 5-6. В этом городе жили все мои дети - Джош, Бо и Татим. Учитывая это, трудно было бы отказаться от их предложения.

В начале июля Джей Фистер (генеральный менеджер "Тампы"), сказал Бэйзу, что его клуб заинтересован в моей кандидатуре. Но я считал, что для меня "Тампа" далеко не идеальный вариант продолжения карьеры. У них была очень молодая команда, а за 10 лет в НХЛ, они девять раз не попали в плей-офф.

Я знал, что там вот-вот расцветёт Винсент Лекавалье, набравший 78 очков в сезоне 2002-03, да и Марти Сен-Луи был не обделён талантом. Мы с ним играли за "Калгари" в сезоне 1998-99, но он постоянно мотался между основой и фармом, сыграв в итоге 13 матчей в НХЛ.

Он закончил Университет Штата Вермонт, а на драфте НХЛ не был выбран ни одной командой из-за своих небольших габаритов - 173см, 80кг. Никого не напоминает? За четыре сезона в "Катамаунтс" (название университетской команды, за которую выступал Марти, прим. АО) он набрал 267 очков в 139 матчах - то есть в среднем по 1,92 очка за игру. За четыре сезона в "Муз Джо" я набрал 479 очков в 274 встречах - 1,72 очка за матч.

Из "Калгари" его отпустил тогдашний генеральный менеджер клуба Крэйг Баттон. "Тампа" подписала его на правах свободного агента. В январе 2002-го года в матче против "Питтсбурга" он вмазался в борт и сломал себе малоберцовую кость чуть выше лодыжки. Пропустив 26 матчей, он вернулся на лёд в сезоне 2003-04 и стал лучшим бомбардиром лиги с 94 очками, а затем обыграл "Калгари" в борьбе за Кубок Стэнли. Если бы я подписал тогда контракт с "Тампой", то выиграл бы ещё один чемпионский перстень.

Затем на меня вышло "Торонто". Билл Уоттерс и Бэйзли долго сидели на телефоне. Но я знал, что если я буду играть за "Мэйпл Лифс", то каждый мой шаг будут рассматривать под микроскопом. Спортсменам в этом городе живётся непросто. Болельщики там замечательные, но вот пресса просто  пизд*ц.

Послушаешь местных журналистов, так всё что ты ни делаешь, всё не так. Скажем, тебя критикуют за то, что ты не играешь в пас. Начинаешь играть в пас и что? Думаете, это кто-то отметит? Как бы не так - будут ругать за то, что мало бросаешь. Журналисты в Торонто постоянно соревнуются друг с другом, поэтому роются в слухах. Уверен, что то и дело откровенно выдумывают новости. В следующий раз когда в Торонто будете, откроете там спортивный раздел (он там в четырёх газетах есть) и посмотрите на заголовки. Сплошное враньё.

Впрочем, игроки в "Торонто" тогда были феноменальные. Было бы здорово сыграть в одной тройке с Матсом Сундином, который в среднем за сезон набирал по 80 очков. Томаш Кабеле отменно бросал с дальней дистанции, а также там ещё был Николай Антропов - 21-летний русский с хорошими габаритами и огромным талантом. С Робертом Райхелем я отыграл шесть лет в "Калгари", так что мы были корешами, а с Гэри Робертсом в 1989-м мы взяли Кубок Стэнли. С Таем Доми я бы куда охотнее

играл за одну команду, чем за разные.

Но поиграв за "Рейнджерс", я сказал Бэйзу, чтобы он даже не рассматривал этот вариант. Ведь согласись я на этот переход, я бы оказался в центре хоккейной вселенной. Да и к тому же "Торонто" 35 лет не выигрывал Кубок Стэнли.

Таким образом, выбор встал между "Чикаго" и "Финиксом". То есть между Гретцом и Саттером. Перед Гретцом я был в долгу. Если бы не он, то у меня бы не было олимпийского золота, но я боялся, что могу его разочаровать своей игрой. Я ведь прекрасно понимал, что я законченный нарик и алкаш.

Да и по деньгам там тоже были различия. "Чикаго" предложил мне контракт на два года по четыре миллиона за каждый сезон, а "Финикс" - по два с возможностью заработать четыре, если я буду хорошо себя вести. И "Чикаго" тренировал Саттер. Он заступился за меня, когда разгорелся скандал вокруг Грэхема Джеймса, поэтому, наверное, мне казалось, что он может меня спасти. Потому что я умирал.

Так что я позвонил Бэйзу и сказал: "Давай в "Чикаго". Прежде чем подписать контракт, я встретился с генеральным менеджером "Блэкхоукс" Майком Смитом и сказал: "Майк, я сейчас в такой ужасной форме, что ещё никому и не снилось. Но знаешь, что я тебе скажу? Сейчас я утеплю свой дом в Санта Фе и обещаю, что тут же приеду и начну тренироваться". Он ответил: "Без проблем. Главное, успей подготовиться к началу сезона".

Я перебрался в Чикаго и две последние недели августа занимался там с их тренером. Затем к нам присоединились остальные игроки команды, и мы полностью посвятили себя подготовке к сезону. На воротах у нас играли Крэйг Андерсон, Жозелин Тибо и Майкл Леилтон, в защите - Джон Клемм, Лайл Оделайн, Стив МакКарти и Стив Поапст, а в нападении - Эрик Дазе, Сергей Березин, Михаель Нюландер и Алексей Жамнов.

Вплоть до 6-го сентября на протяжении двух недель мы встречались с ними на "Эдж Айс Арена" в Бенсенвилле и самостоятельно тренировались. Это здорово помогло мне укрепить сердечно-сосудистую систему. При нагрузках у меня пульс держался где-то на отметке 180 ударов в минуту, но я знал, что делать.

Чтобы я не пил, команда наняла моего поручителя из общества анонимных алкоголиков в Санта Фе - Джей-Джея. Он переехал в Чикаго и стал моей сиделкой. За это ему заплатили $200 тысяч и поселили в роскошной мебелированной квартире, принадлежавшей мистеру Уиртцу.

Билл Уиртц был владельцем "Блэкхоукс". Не самый популярный персонаж, мягко говоря. Из-за него домашние игры "Чикаго" не показывали по местному телевидению, поскольку он считал, что это несправедливо по отношению к владельцам абонементов. Мне кажется, что это было недальновидно. Впрочем, что касается самого дома, то там даже был лифтёр. Джей-Джей оказался в раю.

В начале тренировочного лагеря дела шли хорошо. 21-го сентября мы проводили свой первый выставочный матч против "Далласа", и Саттер поставил меня в тройку к Нюландеру. Я всегда любил играть с Майки. Он умел выдерживать паузу и с техникой у него был полный порядок. Вместе с Эриком Дазэ я был в ассистентах первой шайбы в том матче.

Через три дня Дазэ лёг на операцию грыжи межпозвоночного диска, из-за чего я очень расстроился. У нашей тройки было отличное взаимопонимание, а сам Эрик был лучшим бомбардиром команды в прошлом сезоне с 38 голами и 32 передачами.

В том матче мы перебросали соперника, но проиграли 2:3 в овертайме. Саттер выделил мне 24 минуты игрового времени. Исходя из той формы, в которой я тогда находился, я отыграл неплохо. Я пахал по полной программе с Филом Уокером (нашим тренером по физподготовке), поэтому мне казалось, что к началу сезона я подойду в оптимальном состоянии.

И вот в один прекрасный день Брайан вызывает меня к себе в офис и орёт, как потерпевший: "Бл*, да ты же в ужасной форме! Ты по площадке еле ползаешь! Тео, ты ох**л что ли? Мы тут тебе, твою мать, миллионы платим, а ты играешь, как говно!".

Я ответил: "Я Майку Смиту ещё до заключения контракта сказал, что я не в форме. Но я сделаю всё от себя зависящее, чтобы набрать форму. Обещаю, что 10-го числа, когда мы откроем сезон матчем против "Коламбуса", я буду полностью готов". Но руководство клуба продолжало на меня давить.

Каждый день приходилось выслушивать кучу говна в свой адрес. И меня всё это в итоге заколебало. Я тогда думал: "Так, ребята, вы Кубок Стэнли с 1961-го года не можете выиграть, помните? Ну и кто тут дурак?". Я твердил им одно и то же: "Я наберу форму к 10-му октября.

Именно с этого момента мне начинают платить деньги, и именно к этому моменту я и должен быть готов. А не к сентябрьскому матчу против какого-нибудь еб**ного "Детройта".

Меня по-прежнему преследовали приступы паники как на самой площадке, так и за её пределами. Раньше они были куда менее жёсткими. У меня съёживало грудь, и я не мог дышать. Поэтому однажды утром я отправился к врачу и рассказал ему о своей ситуации. Он сказал: "Не волнуйся, на вот, попробуй". После чего выписал мне уйму паксила.

Это такой же антидепрессант, как и прозак. Обычно его принимают по 20мг в сутки. Врач прописал мне двойную дозу. Паксил оказывал на меня необычный побочный эффект - судороги. Где бы я ни находился - на скамейке, дома, где угодно - меня колбасило так, будто я пальцы в розетку засунул.

У меня постоянно брали анализы. Три раза в неделю в шесть часов утра я просыпался от стука в дверь. Открываешь - а там посланец от НХЛ с бутылочкой в руке. В Чикаго он даже со мной в туалет ходил и следил за тем, как я её наполняю.

Стефани поселилась у меня дома со своей 5-летней дочкой Алекой. Мы жили в прекрасной квартире на Белмонт Харбор с видом на озеро Мичиган. Кварплата за месяц была $10 000. Всё это располагалось на последнем этаже классного старинного здания в центре города. Живёшь, как в кино. У нас был собственный лифтёр, няня, горничная и повар. Живи - не хочу. Но всё без толку - мы постоянно ссорились. У неё проблем в жизни было не меньше моего.

1-го октября, выслушав очередную тираду Саттера на тему "попробуй только, сука, мне тут форму не набрать", у меня дома разгорелся крупный скандалешник со Стеф. Она пулей вылетела из гостиной и заперлась в ванной. И тут в моей голове что-то щёлкнуло. "Всё, я иду бухать. Пошли все нах**". Я схватил свою куртку и ушёл.

Я поймал такси и попросил водителя отвезти меня в ближайший ликёро-водочный магазин. Он подождал меня у входа, а я вышел на улицу, посасывая бутылку "Грэй Гуза". "Слушай, старик, мне бы порошка где-нибудь надыбать...", - сказал я и достал пачку денег.

Мы поехали к "проектам" (имеются ввиду районы с многоэтажными домами, в которых в силу дешёвой кварплаты селятся преимущественно семьи с небольшим достатком, прим. АО). Я вышел из машины и дал ему сто баксов. Он тут же дал по "газам" и уехал. Райончик был не из спокойных.

Помню, там у каждой стены было море мусорных баков, разорванных полиэтиленовых пакетов зелёного цвета и порванных картонных коробок. Железобетонные заборы были ржавые и с дырками, а ворота еле-еле держались на петлях. Все стены в граффити, а земля - в жирных обёртках. Меня там никто не знал. Всем было глубоко наплевать на то, что я собирался ширнуться тем вечером. Отличный вариант.

Мимо меня проходил какой-то чернокожий парень, одетый в стиле хип-хоп. Я окликнул его: "Эй, дружище, мне бы порошка достать". Он подошёл ко мне и впился в меня глазами. Но было совсем не страшно. Меня уже реально было наплевать, живу я или нет - мне просто хотелось торкнуться. Пару секунд спустя он сказал: "Пшли".

Он провёл меня вниз по улице через пару закоулков к пятиэтажке из красного кирпича. Все окна в здании были заколочены. Парадная дверь была с железной решёткой. Внутри пасло то ли говном, то ли мочёй, а может быть, этот запах источал покойник. Я поднялся с ним на четвёртый этаж, дыша ртом.

В большинстве комнат не было ничего, кроме матрацов, сломанных стульев и шкафчиков для одежды. Повсюду была куча хлама. В коридорах было полно грязных банок, бычков и шприцов. Мило, нечего сказать. Мы подошли к закрытой двери и постучали. Дверь нам открыл чёрный парень с дредами, сравнимый по габаритам с Семенко. В комнате было два наркодилера. Остальные спали либо прислонившись к стене, либо лежали в отключке прямо на полу.

Один из них мне сказал: "Бл*, ну ты и псих еб*нутый! Ты хоть сам-то это понимаешь? Нах** ты сюда припёрся? Тебе тут реально ловить нечего. Еб*ть ты псих". Я пожал плечами: "Чувак, я всего лишь хочу ширнуться". Он покачал головой и ушёл на кухню. Вернулся же он в эйтболом в руках. "Двести баксов". Я вынул пачку денег из переднего кармана и протянул их ему. "За*бись".

Мы сели вокруг грязной подставки под телевизор, я достал фольгу из своей пачки "Marlboro Lights", разгладил её, сделал дорожки, скрутил купюру трубочкой и занюхнул первую. Качество было отменное. Все мои волнения и тревоги куда-то тотчас же испарились. Я протусил с ними пару часов. Парни смеялись надо мной, качали головами и называли меня "еб*нутым психом" каждые пять минут.

Чуть позже вечером я заселился под собственным именем в отель "Дрэйк", который располагался в пяти минутах от моего дома. Я не пришёл на утреннюю тренировку, и Саттер решил, что меня либо похитили, либо убили. Он знал меня, как облупленного. Я бы ни за что просто так не пропустил тренировку накануне первого матча сезона.

Меня разыскивали полиция и частная охранная компания. Джей-Джей себе места не находил. Ему платили столько денег, чтобы они присматривал за мной, а тут я взял и сбежал при первой подвернувшейся возможности. Стеф тоже жутко расстроилась, потому что думала, что я ушёл из дома из-за неё.

В течение 24 часов я никуда не выходил из номера. Я сидел и нагружал свой мозг паксилем, кокаином, двумя ящиками пива и бутылкой "Грэй Гуза". Следующим утром, 3-го октября, у меня закончились порошок и бухло. Я смотрел в окно на чикагские небоскрёбы. Отель был недалеко от пляжа для выгула собак на Белмонт Харборе, так что я слышал как они там лаяли внизу. У меня башка пи*дец как раскалывалась, и со мной приключился очередной приступ паники. Мне хотелось умереть.

Я заставил себя встать с кровати, закурил и заполз в душ, чтобы ополоснуться. Мне удалось не дать сигарете погаснуть - мои лёгкие наполнялись паром и табачным дымом. У меня плавился мозг, а я пытался придумать себе какую-нибудь нелепую отмазку, почему я вдруг исчез с лица Земли на два дня.

Еле-еле передвигая ногами, я вернулся к себе домой. Когда я открыл дверь, Стеф посмотрела на меня так, будто увидела там вместо меня приведение. Бэйз тоже был там. Как и Саттер. Они были не столь даже в ярости на меня, сколь обеспокоенны и напуганы. Саттер ничего мне толком не сказал. Не картина была, а ужас - пизд*ц! Он смотрел на меня с огромной грустью.

Брайан сказал мне, что руководители Реабилитационной Программы НХЛ отстраняют меня от хоккея до декабря, на что я ответил: "Знаешь что, дружище? Оставьте меня в покое. Мне больше ничего от вас не надо. Я просто хочу играть в хоккей. Не хочу я тренироваться по два часа. Я не хочу, чтобы ты постоянно давил на меня. Мне кажется, я этого заслуживаю. Я это своей статистикой заработал. Я устал. Не нужно мне никакой любви за такую плату. Мне достаточно лишь уважения".

Меня дисквалифицировали на 25 дней без выплаты зарплаты. Таким образом, этот 2-дневный отпуск обошёлся мне в $1 219 512, 79. Меня снова записали на терапию и на приём к новому психологу - Джонне Могэб. Она была клёвой. Мы с ней действительно многого добились. Она помогла мне перебороть в себе ненависть.

У нас с ней было такое упражнение, где она раскладывала передо мной кучу карт, каждая из которых обозначала какую-то эмоцию - ненависть, грусть, счастье, страх... Там была целая колода карт с ненавистью, ещё одна с грустью и так далее. Мы разговаривали с ней на какую-нибудь тему, и периодически она меня спрашивала: "Что вы сейчас почувствовали?". Я брал сразу несколько карточек с ненавистью и кидал их в общую кучу.

Через некоторое время она сказала: "Знаете, ваша стопка "грустных" карточек что-то уж слишком высокая". "Знаю", - ответил я. Я к ней даже не прикасался. А вот карточки с ненавистью я хватал постоянно. В итоге она сказала: "Вот что я вам скажу. Вы всю свою жизнь прожили в ненависти. Благодаря этому вам удалось запугать окружающих и добиться того, чтобы вас никто не трогал. Но вы совсем другой человек. Вы кроткий и невинный. Вы вовсе не виноваты в своём прошлом".

У меня аж в душе ёкнуло.

"За вашим гневом кроется вот это, - сказала она и похлопала сверху по колоде "грустных" карточек. - Вы избегали грусть, потому что вам была нужна ненависть, чтобы выжить. Но послушайте меня - вам нужно по-новому взглянуть на свою жизнь. Маленький мальчик в Расселле был грустным. Отец за ним не следил, матери не было дома, а один мужик взял и изнасиловал его. Настало время взяться за ум".

Она попала прямо в яблочко. Может быть, конечно, так случилось и из-за того, что я был готов услышать эти слова. Мы виделись с ней каждый день на протяжении двух месяцев. Я пошёл на перемены. Джим связался со всеми моими любимыми казино - "Мандала Бэй" в Лас-Вегасе, "Трамп Марина", "Трамп Плаза" и "Харрас" в Джольете, "МджиМ Грэнд" в Детройте и "Моэган Сан". В каждое из них он отправил письмо датированным 1-го ноября 2002-го года.

Содержание его было следующим: "Дорогой сэр, в дополнение к нашему телефонному разговору это письмо подтверждает, что Теорен В. Флёри желает закрыть все свои счета в вашем заведении на неопределённый срок. Если у вас есть какие-то вопросы, то прошу вас, адресуйте их мне. Искренне ваш, Джеймс Р. Дженкинс".

У меня наладились отношения со Стефани. Когда наконец-то завершился бракоразводный процесс с Вероникой, я был безумно счастлив - у меня будто гора с плеч свалилась. Веронике отошло имущество на пять миллионов. Мы поделили дом в Гринвиче, ей достался наш дом в Сикамусе, лодка и машина, плюс алименты. Неплохой навар за семь лет замужества.

Мне разрешили приступить к тренировкам 25-го ноября, а 6-го декабря я уже играл против "Анахайма". Как только я вышел на лёд, публика тут же тепло меня поприветствовала. В четвёртой смене я открыл счёт на 11-й минуте встречи, и болельщики словно с ума посходили, беспристанно скандируя: "Тео! Тео! Тео!". Меня тут же обступили партнёры по команде. Вот поэтому все так любят играть в "Чикаго".

В следующем матче против "Тампы" за пять минут до конца третьего периода я стоял у борта на синей линии и бросил в одно касание по воротам. Шайба влетела в ворота над правым плечом Николая Хабибулина, и мы вышли вперёд. В итоге мы выиграли 3:1. Помню, после этого я прочитал заметку некоего Эллиота Хэрриса в "Чикаго Сан-Таймс". Там говорилось следующее: "Способность забивать голы крайнего форварда "Чикаго" Тео Флёри просто опьяняет. И алкоголь тут вовсе ни причём". Меня это улыбнуло.

Мы отправились на 3-матчевый выезд, который у нас начинался встречей с "Айлендерс" в "Нассау Колизеум". Местная публика вела себя в своих лучших традициях, постоянно освистывая меня и скандируя "Наркоман!", стоило мне прикоснуться к шайбе. Но на этот раз я не дал им вывести меня из себя. Более того, я сыграл вполне неплохо.

Во время раскатки я увидел пару детишек в сетках с моей фамилией. У них в руках был плакат с надписью "Мы рады, что ты вернулся". В том матче я отметился голевой передачей. Через день мы обыграли "Рейнджерс", а я открыл счёт на 14-й минуте броском из правого круга вбрасывания.

Мы уступили "Далласу", а затем на протяжении восьми матчей либо выигрывали, либо сводили вничью. Тогда мне казалось, что не зря вернулся в хоккей. И так мне казалось до матча против "Сент-Луиса" накануне Нового Года.

Джей-Джей и я отправились с ребятами в бар. Я убедил его в том, что ничего со мной не случится. Он мне перед этим ещё говорил: "Старик, да давай лучше дома останемся". Так что он тут ни при чём. С кем бы я тогда бы ни жил в одном номере, это не имело бы никакого значения. Я алкоголик. Мне было плохо, и я отправился за лекарством.

Вечер начался очень даже ничего. Джей-Джей сидел рядом со мной, а я потягивал колу. Правда, чувствовал я себя не в своей тарелке. Вокруг было столько девушек, а "на сухую" я к ним никогда не подкатывал. Ну, не мог я подойти к девушке без какого-либо допинга.

Я пошёл в другой конец бара, где бы меня никто не увидел и заказал себе ром с колой, сказав при этом бармену, чтобы он налил это в стакан из-под обычной колы. Я дал ему "на лапу" пару сотен и сказал: "Так и наливай мне дальше. Только двойные". Никто даже понятия не имел о том, что я пью.

Так мы сидели и сидели, пока ко мне не подошёл Джей-Джей с пламенной тирадой: "Ах ты, говнюк! Ты, оказывается, весь вечер бухаешь!". В тот момент я уже был в дрова и ответил ему: "А незачем было бутерброд на банкет относить". Он запихнул меня в такси, и весь инцидент удалось замять, потому что я употреблял только алкоголь, а анализы на следующий день мне не надо было сдавать.

Пару дней спустя, 5-го января, мы играли с "Детройтом". Я забил гол и отдал результативную передачу, но при этом я еле сдержался, чтобы не разбить е*ло в щепки клюшкой этому ублюдку Шону Эйвери. Стоило мне проехать мимо него, как он тут же подносил большой палец к носу и делал вид, что нюхает порошок.

Эйвери постоянно использует личные недостатки людей на льду. В НХЛ он теперь новая кладезь смачных комментариев. В 2008-м году он подошёл к журналистам незадолго до начала встречи "Флеймс" с "Далласом" в Калгари и назвал свою бывшую девушку (актрису Элишу Катберт, которая тогда встречалась с защитником "огоньков" Дионом Фанюфом) - "потаскухой" (дословно Эйвери назвал её "sloppy seconds", имея ввиду, что он переспал с ней раньше Фанюфа, прим. АО).

За это его дисквалифицировали на шесть матчей, а когда он отбыл своё наказание, руководство "Далласа" сказало ему, чтобы он собирал манатки. А ведь он только-только подписал с ними 4-летний контракт на $15,5 миллионов. "Рейнджерс" вернули вновь подписали с ним контракт в марте 2009-го.

За восемь сезонов в НХЛ он сменил четыре команды - из "Детройта" он перешёл в "Лос-Анджелес", оттуда - в "Рейнджерс", затем -в "Даллас", а потом снова в "Рейнджерс". А всё потому, что он клоун. В раздевалке его все любят так же, как мандавошек.

Конец же моей карьере начался пару недель спустя после этой встречи с "Детройтом". 18-го января, в субботу, мы проиграли на выезде "Сент-Луису" со счётом 2:4, после чего отправились в Коламбус, где у нас была игра в понедельник. Когда мы приземлились, я повернулся к Джей-Джею и сказал: "Слушай, я хочу пойти в бар с ребятами. Всё будет в порядке. То, что случилось на Новый Год, больше не повторится". Он спросил: "Старик, ты в этом уверен?". "Целиком и полностью".

Я начал с колы, а затем дал "на лапу" бармену. Не успел я опомниться, как мы уже оказались в стрип-клубе, после чего я больше ничего не помню. Проснулся я уже у себя в номере от того, что кто-то барабанил мне в дверь. Это был наш координатор по выездным матчам, который орал, что я опаздываю на командное собрание в номере Брайана Саттера.

Когда я открыл дверь, у него лицо от ужаса перекосилось. Я спросил его: "В чём дело?". Он сказал мне, чтобы я посмотрелся в зеркало. У меня над глазом был огромный порез, а футболка выглядела так, будто её носил кто-то из кинофильма "Пятница 13-е". Повсюду была кровь. Я обернулся и посмотрел на кровать - она тоже была вся окровавлена. Ко всему прочему, у меня болели рёбра, будто меня кто-то нехило отдубасил.

Я быстренько принял душ, а когда я наконец добрался до номера Саттера, тренерский штаб там уже на ушах стоял. Они по полной программе прессовали парней, которые были со мной. Суть их претензий сводилось, в общем-то, к одному: "Какого х*я вы разрешили Тео пить?". Но они были ни в чём не виноваты. Просто мне вообще не надо было ходить в этот бар.

Вся эта история попала в газетах, потому что одному журналисту дали наводку. После игры с "Коламбусом" он подошёл ко мне и сказал: "Я слышал, что вчера вечером в стрип-клубе драка была". Я спросил его: "Вы это к чему?". А он мне: "Да вот хотел спросить, откуда у вас фингал?". Меня застали врасплох. Я ответил: "Не помню". После чего он мне всё и рассказал.

В той статье рассказывалось о том, как Тайлер Арнасон, Фил Хаусли и я отправились в стрип-клуб под названием "Пьюр Платинум". И я там так буянил, что нас попросили уйти.

Исходя из того, что было написано в статье, мы благополучно дошли до выхода, после чего я врезал по лицу местному менеджеру. На меня попёрли вышибалы, и Хаузеру с Арни еле удалось оттащить их, чтобы меня не забили насмерть. Полицию вызвали в 4 часа утра, а остальное вы уже знаете.

Как только это оказалось в прессе, врачи из реабилитационной программы НХЛ, мистер Уиртц и тренеры "Чикаго" устроили общее собрание. Я всё ещё находился на второй стадии программы, а мистеру Уиртцу жутко хотелось от меня избавиться. Но врачи ни с того, ни с сего заступились за меня и сказали, что я ни в чём не виноват. В Нью-Йорке я думал, они готовы меня в могилу свести, а в Чикаго же они, наоборот, были на моей стороне. Быть может, моя команда испытывала во мне тогда острую необходимость, а, может быть, им просто не нравился Билл Уиртц. Он был ещё тем старым пердуном.

Месяц спустя "Блэкхоукс" отправили Джей-Джея домой. Руководство клуба пришло к выводу, что "он исчерпал свою полезность". Я с самого начала считал, что это глупая затея, но он ведь был моим другом. После этого "Чикаго" проиграло девять матчей подряд, и меня внесли в список "отказников", не сказав мне об этом ни слова. Затем меня несколько раз не включили в заявку на матч.

Неплохое оправдание, верно? Мы проигрываем, а во всём виноват Флёри. Все остальное тут было ни при чём. То, что у нас не было глубины состава, а Дазэ был травмирован весь сезон, что наш вратарь, Жозелин Тибо, не играл в последних девяти матчах из-за последствий от сотрясения мозга, что нашего капитана, Алексея Жамнова, арестовали за вождение в нетрезвом виде, и что Саттер и наш генеральный менеджер, Майк Смит, ненавидели друг друга до такой степени, что даже не разговаривали друг с другом.

Нет, конечно же, во всём виноват Флёри, который устроил драку в стрип-клубе. Именно поэтому команда и не может выиграть. Но я терпел и даже сумел собраться к концу сезона, забросив три шайбы при 11 передачах в последних 17 матчах. Но в предпредпоследнем матче сезона я крупно облажался.

Мы были в Сент-Луисе и должны были сыграть два матча подряд. Я жил в одном номере с Крисом Саймоном. Я поднялся к себе после ужина, а все куда-то ушли. Я подумал: "А пошло оно всё нах**". После чего отправился на другой береге реки в стрип-клуб под названием "Ларри Флинтс Пентхаус". Там в своё время застукали Кевина Стивенса.

Я пришёл туда, сел, выпил и заказал себе пару девушек. Я сказал им: "Присаживайтесь, девчонки, я вам сейчас всем куплю выпить". Слово за слово и в итоге я вынюхал целую кучу порошка. Там неподалёку были ходили теплоходы, и я вскочил на один из них и отправился играть в казино. Не успел я опомниться, как на часах уже было шесть часов утра.

В это время Стеф проверила состояние моего банковского счёта и обнаружила, что я шлялся по казино. А это автоматически обозначало, что я также пил и торкался, поэтому она связалась с врачами. 3-го апреля в 16 часов ко мне в номер постучался человек, чтобы взять у меня анализ мочи. Я как раз собирался отправиться на каток, но мне пришлось подождать, пока он не уйдёт.

Я поспал пару часов днём, но пока я переждал этого парня и добрался до катка, я всё ещё было под таким ох**нным кайфом. Я понятия не имею, как в команде не догадались, что я был в мясо. Я вышел на лёд и выдал один из своих лучших матчей в сезоне. Я сделал три голевые передачи и был признан лучшим игроком матча.

Моя следующая игра стала для меня последней в НХЛ.

Глава 36. Похоже, я сейчас застрелюсь

 4-го апреля 2003-го года я был в Чикаго и боролся с похмельем, а потому реакция у меня была заторможена. Я стоял на пятачке, когда вдруг последовал мощный бросок верхом в борт. Я поднял крагу, чтобы поймать шайбу, но она отскочила от стекла и угодила мне прямо в правую скулу. Я отыграл ещё две смены, а потом отправился к доктору в разделку в конце периода.

Скула у меня не болела, поэтому мне просто прикрутили визор к шлему, и я вернулся на лёд. У меня распух глаз и звенело в ухе, но я доиграл матч до конца. Приняв душ, я посмотрелся в зеркало - оттуда на меня взирала гаргулья. Мне нужно было сделать рентген, и я позвонил домой Стеф. "Приезжай сюда и вези меня в больницу, - сказал я. - У меня, по-моему, серьёзные проблемы с лицом".

Рентген показал, что скула у меня была сломана от области под глазом до рта. Я записался в лист ожидания неотложной хирургии. При этом мне выдали викодин - обезболивающее, вызывающее сильное привыкание. Я сразу принял пару таблеток, потому что щека у меня болела просто адски. Всё остальное у меня выкрала Стеф.

Она всегда зажигала по таблеткам. Более того, я специально для неё выписал две или три дозы.

Щёку мне оперировали в Чикаго - врачи залезли внутрь через мою правую глазницу, восстановили кость, вставили металлическую пластину и вкрутили мне скуловую кость под глазом. Поскольку мне нельзя было подвергать давлению пазуху, в Санта Фе из Чикаго мы добирались на машине, а это 1300 миль. Так что на разговоры у нас было больше суток.

Я повторял раз за разом: "Я больше не хочу играть в хоккей. Честное слово, я больше не хочу играть в хоккей". Стеф спросила: "Ну и что же нам делать?". На что я ей ответил: "Ну, например, мы можем переехать в Санта Фе и отправить там Алеку в школу". В банке у меня оставалась куча денег - около шести миллионов.

Я пришёл к выводу, что вполне могу себе позволить играть в гольф целыми днями и изредка кутить - иными словами, уйти на пенсию.

Мы добрались до места и жизнь пошла своим чередом. Щека у меня полностью зажила, и если бы кто-то не знал, что я хоккеист, то запросто бы мог подумать, будто я упал на витрину или что-то в этом духе. Мы устроили Алеку в школу, а 19-го апреля 2003-го года я пригласил Стеф на праздничный ужин. Там я нажрался в жопу и решил надыбать порошка. Я ездил из бара в бар и впервые в своей жизни нигде ничего не нашёл. Хотя искал всю ночь.

Материальные ценности никогда не имели для меня особого значения. Нет, конечно же, я любил свои клёвые тачки и дорогие костюмы, но как-то не заморачивался по этому поводу. Но одной художнице удалось так здорово изобразить мой дом в Санта Фе! Она создала удивительный, неповторимый и оригинальный пустынный пейзаж, который я повесил у себя в гостиной над каминым. Я был абсолютно очарован этой картиной.

Когда я смотрел на неё, меня посещало то же чувство умиротворения, которое я испытал, когда я первый раз приехал в Лас Кампанас. Домой я приехал рано утром, а на ступеньках лежала моя любимая картина, изрезанная на миллион на мелких кусочков.

Тот год был для меня и Стеф сущим кошмаром. Сначала меня дисквалифицировали, затем приключилась эта история в Коламбусе, а потом ещё и перелом скулы - ужас, что и говорить, но она стойко прошла через это вместе со мной. Но этой ночью, когда я не вернулся домой, она уничтожила мою любимую картину. И что же я сделал после этого?

Быть может, эта картина в какой-то степени символизировала меня и мою карьеру, нечто неповторимое, и я обвинил её в том, что она всё это разрушила. Не знаю, что на меня нашло, но я просто озверел. Я ворвался в дом и разнёс там всё вдребезги. Абсолютно всё. Я сорвал занавески, выбил все двери с петель. Покидал все плошки и тарелки на кафельный пол... Я спятил.

Стеф боялась, что я убью её, а потому убежала и заперлась в комнате Алеки. Я погнался за ней и выбил дверь. Алека тоже была там и на её лице был написан ужас. За это мне всегда будет стыдно до конца жизни. У Стеф в руке был мобильник, и она пыталась дозвониться в 911, но я выхватил его и разломал пополам.

Она убежала на кухню, взяла там телефон и большой разделочный нож, и вызвала ментов. Я разбил вдребезги тостер, блендер и вообще всё, что находилось на столе. Затем я сорвал со стены телефон, и она убежала в кабинет. Когда я услышал вдалеке вой сирен, я вскочил в свою "бэху" и умчался прямо в пустыню.

Я гнал без остановки минут десять, так что успел отъехать от дома на пару миль. Но земля там настолько плоская, что я всё ещё мог разглядеть огни полицейских мигалок, отражавшихся от распростёртого надо мной тёмного неба. Я прекрасно понимал, что рано или поздно они меня догонят. Назад я отправился пешком, а когда вернулся, на меня надели наручники и отвезли в тюрьму.

Там меня бросили в вытрезвитель, где я и отрубился. Когда я очнулся и огляделся по сторонам, то увидел, что на меня смотрят около 10 мексиканцев сурового вида. Я обхватил голову руками и подумал: "Что произошло? С х*я ли я тут оказался?". У меня взяли отпечатки пальцев, сфотографировали для дела, а потом вновь отправили в камеру к моим друзьям из Мексики. К тому времени уже наступил вечер пятницы.

Я позвонил своему приятелю по гольфу Клоди и сказал: "Клод, дружище, выпиши меня отсюда под залог, прошу тебя! Я свихнусь, если проведу тут все выходные". Он ответил: "Не волнуйся, старина. Ко мне уже заезжала Стеф. Она себя ужасно чувствует из-за всей этой истории. Мы как раз собирались за тобой приехать".

Клод потянул нужные рычаги и сумел вытащить меня оттуда. Он заехал за мной на машине, а на заднем сиденье была Стеф. Я всё ещё был безумно зол на неё. Клод сказал: "Ты зачем себе жизнь ломаешь, бл*? Что ты творишь?". А затем запищала Стеф: "Прости меня, пожалуйста! Мне очень жаль, что я разрезала твою картину. Не сердись на меня". После чего она заревела. Она выглядела такой жалкой и уязвлённой. Я почувствовал себя ужасно. "Как Алека?", - спросил я. Стеф ответила, что с ней всё в порядке. "Какой же я всё-таки у*бок".

"Это ты верно подметил", - сказал Клоди.

Мы поцеловались и обнялись, а потом вернулись обратно домой, прибрались там и починили то, что было сломано. После этого я выпивал ещё несколько раз, и мы тусили с ней вместе, но я больше никогда не терял самообладание до такой степени.

Мой контракт был рассчитан ещё на один сезон, но 1-го мая Гэри Бэттмен, коммиссар Национальной Хоккейной Лиги, дал добро на то, чтобы меня перевели на третью стадию реабилитационной программы. Это означало, что с 6-го мая вступала в силу полугодовая дисквалификация, а чтобы мне снова разрешили играть, я был обязан пройти курс лечения.

Я пришёл к выводу, что хочу доиграть последний год своего контракта, а потому засучил рукава. Снова понеслись телефонные звонки от врачей, я ходил на собрания и собирался отправиться на терапию. И вот однажды я посмотрел на себя в зеркало, когда занимался на беговой дорожке в зале и остановился. Я сказал: "Да отстой всё это еб*чий".

Я вернулся домой и сказал Стеф, что я решил окончательно завязать с хоккеем. Она спросила меня: "Что ты теперь будешь делать?". На что я ответил: "Буду жить в Санта Фе. У нас отличный дом, ты получаешь удалённое образование... Я устал". Мы решили пожениться в октябре. Я не связался ни с руководством "Чикаго", ни с Доном Бэйзли, чтобы сообщить им о том, что я не вернусь. Я даже никаких поползновений не делал в этом направлении.

Мне звонили журналисты, но я ведь не обязан отвечать на их вопросы, поэтому я ничего им не говорил. Согласно "Чикаго Трибьюн" Саттер по поводу всей этой ситуации лишь сказал: "Я огорчён, но нисколько не удивлён. Пусть это навсегда останется на совести Тео".

Мне кажется, что все причастные к НХЛ отреагировали на мой уход из хоккея так же, как вы бы отреагировали на то, когда от вас по-хорошему ушла девушка, которая вам была не очень-то симпатична. Среди хоккеистов было много таких парней, как я, но руководство лиги не хотело, чтобы об этом кто-то знал. Благодаря мне на передовицах спортивных рубрик были плохие новости. Всем выгодно, чтобы хоккей был эдакой школой нравственности и прилежности, а я подрывал этот образ на корню.

Приняв решение уйти из хоккея, у меня появилась уйма свободного времени, а потому я вышел на новый уровень самоуничтожения. Днём я по большей части лежал на диване, ел или спал, а по ночам, как правило, отправлялся в Албукерк, потому что там жил мой наркодилер. И вот как-то однажды я вернулся домой и обнаружил, что Стеф уехала вместе с Алекой. Я как раз недавно купил ей новенький кадиллак эскаладу. Она уехала на нём, прихватив ещё и немного денег. Мне было наплевать. Она это заслужила.

Люди, которым я был небезразличен, пыталась связаться со мной. Помню, как-то мне позвонила мама и закатила истерику по телефону: "Что ты творишь? Ты что, в могилу себя свести хочешь?". Я ей ответил: "Всё в порядке. Не верь тому, что про меня говорят и пишут. Я веду здоровый образ жизни, играю в гольф каждый день...". Мне хотелось, чтобы меня кто-то навещал.

Но в конце концов Клоди позвонил Чаку и сказал: "Приезжай сюда, как можно скорее. Твой дружбан тут совсем уже ох*ел". Он пытался уговорить меня вернуться к нормальной жизни и предлагал свою помощь. Он сказал: "Думаю, мне стоит поблагодарить судьбу за то, что я не имею никакого отношения ко всему этому хаосу и ужасу. Твоя карьера зашла в тупик. Ты утратил контроль над самим собой. Наркотики всё сильнее тянут тебя вниз. Ты употребляешь их горами и спускаешь деньги на новых потаскух, которых находишь в стрип-клубах. Ты о детях подумал? Подумал о Бо, Тэе и Джоше?".

Я ему на это ответил: "Чак, мне нравится веселиться и бездельничать. Я не хочу, чтобы они видели меня в таком состоянии. Думаешь, им стоит видеть меня в таком состоянии?". Чак сказал: "Костлявый, ты приходишь и уходишь из жизни людей, причиняя им боль. Ты особенный. Ты можешь сделать так, что твой собеседник будут чувствовать себя самым важным человеком в мире".

Он напомнил мне как и где мы с ним тусили в своё время, как я включал музыку, смотрел на него и пел, отчего его так корёжило, что просто п*здец. Он мне тогда говорил: "Что ты творишь? Смотри в какую-нибудь другую сторону, пид*р еб*ный!". Затем он напомнил мне о том, как мы пошли с ним на собрание анонимных алкоголиков на Родео Драйв в Беверли Хилз, а там было полно знаменитостей и психопатов.

Там какой-то важный продюссер рассказывал о том, что когда он понял, что ему нужна помощь, он попросил своего друга отвести его туда, где собирались бы люди с такой же проблемой, как у него. И на следующий день его друг отвёз его в самый жуткий и грязный район Лос-Анджелеса, где они пришли на собрание в каком-то притоне.

Затем Чак говорил о том, что мы любим друг друга, как братья, и что он никогда не забудет ту ночь в Колорадо, когда мы молились с ним вместе. После этого он добавил: "Всё, Костлявый, поехали домой".

Но я понимал, что не могу этого сделать. У меня в жизни столько говна накопилось, что я даже не представлял, как подступиться к этой куче. По ночам я лежал и думал о тех бедах, которые приключились со мной, и о тех бедах, которые произошли с другими людьми из-за меня. Я вспоминал, как я лежал в кровати с голой стриптизёршой, нюхал кокаин и сорил деньгами во все стороны, в то время как Вероника и дети спали дома. И жгучее чувство стыда и позора хватало моё сердце и сжимало его, бл**ь, словно мячик для снятия стресса.

Я сказал Чаку, чтобы он уезжал без меня.

Три месяца я зажигал по-чёрному. Я нюхал кокаин горами, пил лимонную водку вёдрами, а домой за мной толпами ходили незнакомые люди, которых я встретил в стрип-клубе. Я фактически перестал есть и спать. Я хотел умереть, но мой организм оказался на редкость живучим. В итоге я как-то купил себе в ломбарде пистолет и решил выбить себе мозги. Мне было 36 лет.

Я сидел на диване, и пил из горла ледяную лимонную водку, впившись глазами в пистолет и один единственный патрон, которые лежали передо мной на кофейном столике. Зачем мне жить дальше? Чтобы и дальше множить ночи сущего ада? Жить я мог лишь под кайфом. Я был бесполезным куском говна и прекрасно сам это понимал.

Я не ухаживал за своими детьми... Твою ж мать, да я даже лица их уже с трудом помнил. Я не мог поддерживать нормальные отношения с близкими людьми. Шэннон, Вероника, Стеф - все они, по большому счёту, ненавидели меня. Бл**ь, да я даже разочаровал своих родителей, а мои братья говорили, что не хотят видеть, как я умираю. Меня покинул Чак, мой дружище Чак. С хоккеем было всё кончено. Понимаете? Навсегда покончено, бл**ь! Всем было наплевать на меня. Криспи, Саттер, Слэтц - для всех них я был лишь пушечным еб*ным пушечным мясом.

Вам знакомо чувство, когда вам надо во что бы то ни стало сделать то, что вам жутко не хочется делать, а потому вы сидите и готовите себя к этому морально? Будто вам надо принять какое-нибудь ох*ительно противное лекарство, или вы сидите у входа в кабинет директора школы, или смотрите вниз на воду с какого-нибудь невероятно высокого трамплина?

Каждый вздох словно прилипает к вашим лёгким и трудно глотать, потому что сердце полностью забило глотку. И вот, наконец, вы доходите до той точки, когда говорите: "Да пошло оно всё нах**. Погнали!". В общем, именно так я себя и чувствовал себя тогда в два часа ночи. Я был готов прыгнуть вниз.

Я схватил пулю, зарядил пистолет и засунул его себе в рот. Как знать, быть может, если бы у меня всё уже было готово, и мне не пришлось бы тратить время на то, чтобы вставлять пулю в барабан, я бы и сделал это. Но как только дуло пистолето застучало о мои зубы, а палец лёг на курок, я успокоился ровно до такой степени, чтобы засомневаться.

Нет, я не испытал какого-то внезапного желания жить. Я по-прежнему чувствовал себя, как говно, и хотел умереть. Именно поэтому, как мне кажется, я выбежал наружу, закинул пистолет в пустыню и заорал на вселенную, как сумасшедший. Но это был самый простой выход из сложившейся ситуации, а я никогда не искал лёгких путей. Да и к тому же, стрелять в самого себя было еб*ть как страшно.

По какой-то странной иронии судьбы, мне позвонил мой 16-летний сын Джош и придал смысл моей жизни хотя бы на какое-то время. Я от него на протяжении нескольких месяцев не слышал ни слова. Я поднял трубку, и он сказал: "Привет, как жизнь?". Я ответил: "Отлично, как сам?". Он спросил: "Чем занимаешься?". "Ты сам прекрасно это знаешь", - ответил я.

Возникла тишина, после чего Джош сказал: "Слушай, как тебе идея переехать в Калгари? Мы могли бы жить вместе. А то я с мамой жить уже просто не могу". Шэннон заново вышла замуж и была хорошей матерью, но Джош слишком долго рос без отца. Я должен был вернуться в Калгари. Я был нужен ему, Бо и Татим. Я выставил на продажу свой дом в Санта Фе, но его очень долго никто не хотел покупать. В результате я просто плюнул на него нах**.

Это случилось в июле, и мне никогда не забыть той поездки, бл**ь. Я остановился по дороге в Албукерке, чтобы встретиться со своим наркодилером, потому что в Калгари продавали откровенно паршивый кокаин. Я купил пять эйтболлов и распихал их вокруг двигателя. В придачу к этому в переднем кармане у меня был небольшой пузырёк с выпивкой. Я всё чётко рассчитал - на дорогу до Калгари у меня должно было уйти 22 часа. Так что мне надо было выехать в три часа ночи, чтобы успеть к тому времени, когда в барах можно сделать последний заказ.

По дороге я вынюхал кучу порошка, а потому был супербдителен. Каждое дерево, каждый дорожный знак и каждый столб я видел абсолютно чётко. Я был полностью сфокусирован на дороге. Когда я добрался до границы, я задёргался и чуть не обосрался нах**. Я подъехал к окошку и посмотрел на лицо пограничника. Мысли у меня были абсолютно параноидальные: "Бляха-муха, а вдруг он знает про дурь в моторе? Вдруг он догадается?". Тут пограничник показал на меня пальцем - я думал, что в обморок упаду. "Эй! - сказал он. - Да ты ведь Тео Флёри!".

Я улыбнулся и сказал: "Отлично! А вы как поживаете?". Прямо-таки сцена с МакЛавином из фильма "Крутые перцы". Мы потрепались о всякой еб*ни пару минут, после чего он разрешил мне ехать дальше. Как только я отъехал от границы, я тут же устремился в Летбридж (пр. Альберта), купил там ящик пива и выпил залпом три бутылки. Только после этого у меня перестали трястись руки.

Ящик я допил уже тогда, когда в далеко показались огни ночного Калгари. Мне пришлось съехать на обочину на некоторое время, потому что со мной приключился серьёзный приступ паники. "Неужели я действительно это сделаю? Господи ты боже мой, а стоит ли оно вообще того? Нах*я я это делаю? Не поздно ли уже поворочивать всё вспять?".

Я прибыл в 1:45. Тютелька в тютельку. Я припарковался у кафе "Мэлроуз" на 17-ю авенью, где меня ждали все мои друзья. Я зашёл внутрь, поднял вверх свою бутылочку и сказал: "Здорово! Я приехал!".

Глава 37. Тёмное-претёмное время

 По возвращению в Калгари я капитально загулял. За три года я вынюхал где-то 15 фунтов кокаина (6,8кг прим. АО). Эта привычка мне обходилась в две тысячи долларов каждую неделю. Мы снимали с Джошем роскошную квартиру в центре города - в двух шагах от О Клэр (Eau Claire - один из самых престижных районов Калгари, прим. АО). Я поначалу как-то пытался воспитывать Джоша, но что я мог ему сказать при том образе жизни, который вёл сам?

Джоши был, в общем-то, одиночкой. Мы принялись работать над нашими взаимоотношениями, и я горд тем, кем он сейчас стал, но какое-то время он чувствовал себя несчастным. Я чувствовал себя виноватым, но ничего толком не мог ему сказать. Мне всего-то надо было быть рядом с ним и подавать пример. На первых порах мне это не удавалось.

Шэннон сказала, что всё это ей напоминало то, как красивый свитер, который она связала своими руками, начинал распускаться у неё глазах. Если ты живёшь со мной, то у тебя море денег, ты общаешься с девушками похожими на Памелу Андерсона, а ужинаешь исключительно в ресторанах. После этого как-то не хочется возвращаться к своей матери и есть на ужин брокколи.

Мой типичный вечер начинался в баре, а заканчивался 2- или 3-дневным продолжением банкета у меня дома. Для меня это было тёмное-претёмное время. И Джош видел всё это своими собственными глазами. Жуткая картина.

Как-то во время очередной гулянки я встретился с хоккеистом по имени Стив Пэрсонс. Он был тафгаем и уже на протяжении нескольких лет выступал в низших лигах. Драки занимали огромнейшую часть его жизни - всего в его карьере было свыше 300 боёв. Это был здоровый парень из Ванкувера. Рост - 193см, вес - 115кг.

Он не обладал особым талантом, но рассказал мне, что он ещё в юном возрасте понял, что если у тебя тяжёлая рука и ты крепко стоишь на ногах, то место в команде для тебя всегда найдётся. Он был поразительно милым и добрым человеком. Но только за пределами площадки.

Из-за травмы кисти Стив выбыл на пару лет, и получил предложения от двух любительских команд - "Ллойдминстера" и команды из северной резервации под названием "Хорс Лэйк Сандер". Он никак не мог определиться с выбором, в какую же команду ему перейти на правах свободного агента. Мне пару раз звонили из "Хорс Лэйк", но я даже перезванивать им не стал. Я завязал с хоккеем. Зачем мне играть в какой-то дворовой лиге на севере, когда я только что ушёл из НХЛ?

Я устал от еб*чих тренировок, судей и прочего говна. И потом, играть за команду из резервации - это значит рисковать своей жизнью. Мои братья Тэдди и Трэв имели богатый опыт выступлений в таких лигах, причём они играли как за "белые" команды, так и за команды индейцев. Формально там есть правила, но на самом деле их нет. Сначала всё идёт как бы нормально, а потом начинает твориться жесть. Допустим, одна команда выносит другую в одну калитку - и тут индейцы становится очень злыми. И происходит всё это очень быстро.

Трэв мне как-то рассказывал забавный случай во время одного из матчей команды из резервации. Их команду с Тэдди (а это была "белая" команда) пригласили на

встречу с командой из резервации Эбб энд Флоу. Само собою, половина их команды слегла в этой резервации с гриппом. Помимо Трэва и Тэдди на лёд смогли выйти лишь шесть человек, включая вратаря.

В итоге Тэдди отыграл 55 минут - он покинул площадку только тогда, когда его удалили. Сама игра была настолько жёсткой, что в один момент Тэдди повалили на лёд, и он сломал себе нос. Затем соперники накинулись на одного из здоровых защитников из команды Тэдди и Трэва. Когда же он стал защищаться, то его удалили до конца матча. Он отправился в раздевалку, а от зрителей его отделяла лишь верёвка. На него устремилась толпа болельщиков, и он начал размахивать клюшкой во все стороны и орать: "Ну, кто тут самый смелый? Подходи!".

Команда Тэдди и Трэва выиграла тот матч, а по его окончании досталось судье, которого пару раз повалили на лёд. Когда же команда индейцев покидала площадку, их вратарь плюнул ему в лицо. Ну, и, наконец, арену они покидали группой, потому что выходить по одиночке было слишком опасно. А когда они садились в свой "Сюбёрбан" какой-то 4-летний малый, стоявший неподалёку от машины, повернулся к Трэву, уставился на него безразличным взглядом и сказал: "Да пошли вы нах**. Вы нечестно играете".

Как бы там ни было, Стиву понравилось предложение "Хорс Лэйка", и он позвонил мне вскоре после Рождества 2004-го года. Он сказал, что по его информации, "Хорс Лэйк" заинтересован и в моей кандидатуре. Я ему ответил: "Нет, даже не предлагай. Я завязал. Да и потом с меня же там скальп снимут". Тогда Стив сказал: "Тео, ты будешь в полной безопасности. У нас в команде пять силовиков уровня НХЛ".

Я подумал минуту и ответил: "Нет, не хочу". Но Стив не сдавался: "Тео, ты же хоккеист. Хоккей - твоя жизнь, это твоя работа, это то, что ты делаешь лучше всего. Ты отдал хоккею 35 лет. Не думаю, что ты можешь вот так вот просто взять и завязать. Поверь мне, Тео, если ты согласишься играть, ты будешь в полной безопасности".

"Нет, мне это неинтересно", - ответил я и повесил трубку. После этого я позвонил своему брату Трэву, и он сказал мне: "Ну, вообще-то это не такая уж и плохая идея". Трэв беспокоился за меня. Он видел, как я каждый день лежу в полной прострации на диване и щёлкаю каналы. Я растолстел, как минимум, до 100кг. Я превратился в самого настоящего колобка.

Предложение поиграть в хоккей без какого-либо груза ответственности звучало заманчиво. Я подумал, что почувствую себя лучше, если снова полюблю хоккей. Я выиграл Кубок Стэнли, Кубок Канады, Молодёжный Чемпионат Мира и золото Олимпиады, но у меня в коллекции не было Кубка Аллэна - главного трофея любительской лиги класса ААА.

Кубок Аллэна разыгрывался уже с 1908-го года, поэтому за ним стоит богатая история. В хоккее он занимает далеко не последнее место. Да и к тому же, мне было абсолютно нечем заняться. Разве что сидеть и бухать в баре "Каубойз", но это со временем надоедает. Ну о чём можно разговаривать с одними и теми же людьми каждый божий вечер? Поэтому я перезвонил Стиву и сказал: "Я согласен".

Я встретился с вождём Дионом Хорсмэном в Калгари, и он оказался отличным парнем. Ему было 32 года, и он был самым молодым вождём в Канаде. Он выделялся на фоне других. Он был амбициозен, весел и мечтателен. Он хотел создать лучшую любительскую команду в мире.

Почему? Потому что он считал, что это вдохновит его молодых соплеменников, и вместо того, чтобы впутываться в различные неприятности, они будут заниматься хоккеем, да и вообще у людей в Хорс Лэйке будет повод для гордости. В общем, мы с этим вождём потом п*здец как накирялись.

Я спросил его: "Так, ну а как это всё будет выглядеть детально? Как мы будем работать?". Он ответил: "Очень просто. Я буду оплачивать тебе перелёт каждые выходные, ну или когда тебе будет удобно. Если хочешь, то твои мама с папой тоже могут приехать на матчи. Покупай себе новую экипировку и вообще всё что захочешь. Я плачу".

У меня там играл двоюродный брат Тодд Холт, который был на пять лет меня младше. Я его просто обожал. Холти был талантище. У него была уйма таланта. Прирождённый снайпер. Если он открыт, отдавай на него шайбу - это 100% гол. Несмотря на то, что ростом он был 170см, а весом 72кг, "Сан-Хосе" выбрал его на драфте НХЛ.

С 1989-го по 1994-й он играл за "Свифт Каррент Бронкоуз", так что Грехэм Джеймс был его наставником на протяжении шести лет. Тодди начал пить и, в итоге, в разобранном состоянии перебрался в "Хорс Лэйк". Но сколько бы он ни выпил, перед воротами соперника он всё равно всегда творил чудеса.

Резервация Хорс Лэйк расположена недалеко от города Биверлодж (пр. Альберта) - это где-то в шести часах к северо-западу от Эдмонтона. По сравнению с этим любая дыра выглядит мегаполисом. Как только въезжаешь в Биверлодж, там тут же начинается просёлочная дорога без освещения, а через семь километров перед вами вырастает одна из самых красивейших арен, на которых мне только доводилось играть за пределами НХЛ.

Я бы сравнил её с церквью. Она была абсолютно новой, а на её постройку ушло $9 000 000. У этой резервации с деньгами всё в порядке, потому что они за весьма неплохую сумму сдавали в аренду землю одной нефтяной компании.

Большинство игроков в команде были либо индейцами, либо с индейскими корнями. Был там такой Брент Доджинхорс ростом 182см, весом 88кг - привилегированный индеец из резервации Цу Тина, которая располагается недалеко от Калгари. Он два года играл на левом фланге нападения за "Калгари Хитмэн", принял участие в 18 боях и выиграл большую часть из них.

Также там играл Джино Оджик (191см, 98кг). Он сам алгонкин и один из лучших бойцов-тяжеловесов в НХЛ своего времени. Есть просто жёсткие парни, вроде Ронни

Стёрна и Пола Круза, а есть те, которые даже несопоставимы с ними по жёсткости. Дэйв Браун, Марти МакСорли, Сэнди МакКарти, Боб Проберт и Оджик были из тех парней, которые могли убить человека одним ударом. Они кулаками раскалывали хоккейные шлемы пополам - я это собственными глазами видел.

Помню, однажды в Калгари, когда я ещё играл за "Флэймс", мы встречались с "Филадельфией", и я увидел, как Дэйв Браун зарядил Стю Гримсону по физиономии. У Стю потом винт полтора месяца торчал из глаза, чтобы у него скуловая кость не развалилась. Джино бился за "Ванкувер", "Филадельфию", "Айлендерс" и "Монреаль". В НХЛ он дрался со всеми, накопив в сумме за карьеру 184 боя.

Я кучу раз видел, как он дерётся, когда мы встречались с "Ванкувером". Осенью 1996-го года он не на шутку сцепился с Джеми Хаскрофтом, который был примерно его габаритов. Они сбросили краги и стали метелить друг друга, как динозавры. Пару месяцев спустя он боксировал с Тоддом Симпсоном, и их полез разнимать Кэрри Фрэйзер - арбитр. Так Джино ему чуть башку не снёс. После завершения карьеры Джино занимается с детьми, рассказывая им о вреде алкоголя и наркотиков.

На той же неделе, когда я согласился играть за "Хорс Лэйк", за мной, Стивом Пэрсонсом и Брентом Доджинхорсом прилетел чартер, и мы отправились в Большую Степь. Там нас встретил вождь и отвёз в спортивный магазин. У него там был свой счёт, и он сказал нам: "Берите всё, что хотите".

Мы вели себя, как дети: "Так, мне, пожалуйста, десять вот этих клюшек и десять вон тех, а также...". Втроём мы просадили 10 кусков на клюшки и прочую амуницию. Я его ещё спросил: "Ты уверен, что готов пойти на такие траты?". На что вождь мне ответил: "Да-да, берите что хотите". Я сделал себе на заказ клюшки марки Easton, и мне доставили их прямо в Хорс Лэйк. Я был в экстазе.

И вот мы впервые приехали на арену. Заходим, идём к раздевалке, открываем дверь, а там 20 распахнутых баулов и хоккейная экипировка разбросана по всему полу. Я сначала подумал, что их ограбили или ещё что. Потому после хоккея все собирают свои вещи в баул, едут домой и развешивают их там сушиться. Я повернулся к вождю и спросил: "Чё за х**ня?".

Оказалось, что эту экипировку вождь отдал в общественное использование. Дети индейцев приходили, хватали левый конёк, затем правый, потом краги... Иногда они подходили по размеру, а иногда нет - да и плевать им было на размер или фирму изготовителя. Они брали первую попавшуюся клюшку, которую нашли в общей куче, и выходили на лёд.

Ребята там были невероятно талантливы. Мы смотрели, как они бросали по перекладинам, прицельно попадали в штанги, выдавали блестящие передачи, подправляли шайбы в воздухе... Некоторые на моих глазах поднимали шайбу вверх на крюке и проезжали так через всю площадку, будто у них в руках сачок для лакросса. Они играли на абсолютно феноменальных скоростях.

Этим ребятишкам было 9-10 лет, но они были абсолютно самостоятельными - сами добирались до катка, переодевались и играли. Весьма самодостаточная молодёжь, что тут скажешь... Они проводили с нами кучу времени, так что мы постоянно отдавали им клюшки и вообще всё лишнее, что у нас только было, а также учили их, как правильно обматывать клюшку или затягивать шнурки на коньках. Должен признаться, я от всего этого получал дикий кайф. Мне нравилось возиться с детьми.

Я был уже готов выйти на лёд в своём первом матче за "Сандер" в Большой Степи против "Атлетикс", но тут выяснилось, что играть мне нельзя. Об этом говорили по TSN, CBC, CTV (крупнейшие телеканалы Канады, прим. АО) и все газеты - Федерация Хоккея Альберты постановила, что я не прохожу по регламенту. На арене собралось четыре тысячи болельщиков, а им в итоге пришлось смотреть рядовой матч пивной лиги.

Звонит мне какой-то у*бок из руководства НХЛ и говорит: "У тебя ещё контракт на год". Он имел ввиду на сезон 2003-04. Я ему отвечаю: "Да, у меня действительно был контракт, но "Чикаго" больше не платит мне зарплату, потому что я выполнил условия прекращения своей дисквалификации".

Вождь нанял адвоката, и мы стали судиться. Мы настаивали на том, что мой контракт с "Чикаго" обесценился, и Боб Палфорд, старший вице-президент "Блэкхоукс", был на нашей стороне. В случае, если бы суд признал мой контракт действующим, то формально я мог бы снова играть за "Чикаго", если бы проходил при этом курс лечения. Или же клубу пришлось бы выписать мне 4,5 миллиона долларов за неустойку. Палфорд, наверное, был близок к инфаркту.

Вся эта история попала в прессу лишь из-за того, что в НХЛ наступил локаут, и спортивным журналистам надо было писать хоть что-нибудь о хоккее. Судя по всему, чтобы я ни делал и где бы я ни был, всё, что было хоть как-то связано со мной, вызывало резонанс.

Но я никогда не увиливал от боя. Никогда. Поэтому я сказал журналистам, что когда парни, пытавшиеся отстранить меня от хоккея, сбросили краги, я приготовился биться до победного конца.

Мой протест признали правомерным, и уже на следующий день, 22-го января 2005-го года, я сыграл свой первый матч за "Хорс Лэйк". На игру пришло  около двух тысяч болельщиков, хотя обычно больше сотни там не собиралось. Мы играли против "Спирит Ривер Рейнджерс" и выиграли 6:5, а я забил гол и отдал две передачи. Таким образом, я официально стал частью дворовой лиги.

На следующих выходных мы отправились в Фэйрвью, но мы со Стивом так набухались до этого, что на игру вышли с похмелья. Да что уж там - всё ещё пьяные. В одном эпизоде я ввязался в борьбу, и меня повалили на лёд на чужой синей линии. Я сразу понял, что это ситуация из серии "пан или пропал". Если бы я и дальше позволял соперникам сбивать меня с ног, чтобы они потом могли похвастаться своим дружкам, мол, да этот Флёри вообще сопляк, и я его сегодня легко "уработал" - меня бы убили.

Поэтому я поднялся на ноги и попытался выбить из-под него конёк, одновременно атакуя его клюшкой в голову со спины. Стив увидел всю эту ситуацию, но он в тот момент был на нашей синей линии, то есть футах в 15 от меня (4,5 метра, прим. АО). Он устремился в нашем направлении, как полоумный, и удавкой накинулся на этого парня сзади.

Грязноватая тактика, конечно, но она сработала. Таким образом, он фактически сковал действия соперника, а я взял клюшку и начал тыкать его в шею и грудь. После этого все понял, что я играл всерьёз, и да поможет господь тому ушлёпку, который вздумает со мной связаться.

После игры мы сели в автобус, и я сказал Стиву: "Знаешь что? Я в жизни не видел, чтобы за меня кто-нибудь так же заступался". Мы тут же стали друг другу, как братья. С полпинка, что называется.

North Peace Hockey League - это сумасшедший дом. Просто п*здец какой-то. Это было что-то с чем-то. Мы были самой жёсткой командой в истории хоккея. Ко мне никто даже близко не подходил. У нас в команде играли Пэрсонс и Оджик, а затем ещё присоединился Саша Лакович, с которым я в своё время играл за "Калгари", вместе со своим братом Грэгом. Эти двое были вообще отмороженные наглухо.

Кроме того, за нас играл ещё и Доди Вуд. Он вообще никого не боялся. Более того, когда он играл за "Сан-Хосе", он даже сцепился как-то с Джино, который тогда выступал за "Ванкувер". Он также бился с Дарреном МакКарти, выступавшего за "Детройт", и Таем Доми из "Торонто".

Ещё у нас был молодой парень по имени Джейсон Бошам, который играл до этого в низших лигах и был офигенно жёстким типом. Так что если кому-то из наших соперников хотелось подраться, то кого бы он ни выбрал себе в оппоненты, он мог смело себе гроб заказывать. Мы были надменной быдло-командой, лидером который был я.

И поверьте мне, гостям на домашней арене "Сандер" приходилось нелегко. Во время предматчевой раскатки индейцы были в барабаны (прикиньте, бл*?!) и пели хором свои песни: "Ая-ая-ая-ая...". В общем, свою народную музыку. Бл*, это такой ужас нагоняло... Нет, мы-то дома играли, так что чувствовали себя вполне комфортно, но вот Стив любил подъехать на раскатке на красную линию и спросить: "Нормально ночью до резервации добрались?". Глаза соперников были полны ужаса. Они все жутко нервничали. Казалось, ещё немного и они начнут сосать большой палец и орать: "Мама, я не хочу туда идти!".

Ну, и понятное дело, на трибунах не обходилось без танца дождя, а я подъезжал к соперникам и во всеуслышанье заявлял, что мы наклепаем им пять голов и ещё клюшку в яйца кому-нибудь засадим, а Стив подливал масло в огонь и говорил, что если меня кто-нибудь тронет, то он лично задушит их и бошки пооткручивает. Команды соперников выходили на лёд с трясущимися коленками.

Причём для жителей резервации игры были большим семейным праздником. На трибунах собирались все - от грудничков в ярких снежных костюмах (у некоторых были ботинки, а некоторые были босыми), до стариков лет 70-80. Атмосфера была что ни на есть семейная.

Думаю, вы знакомы с выражением "по-индейскому времени" (имеется ввиду, что индейцы всё время опаздывают, прим. АО). Так вот это отнюдь не шутка. Игры назначались на семь часов вечера, но раньше восьми мы никогда не начинали. То лёд не готов, то вход для болельщиков не открыт, то света нет, пока его кто-нибудь не вспомнит включить, а гарантии на это никакой не было.

Мы предоставили резервации рекламу, которой ей так хотелось, но им также хотелось, чтобы мы ещё и играли в определённой манере. Мы так и делали. Вождь был эдаким капитаном нашего корабля. У него была страсть к игровым джерси. Если вы ничего не знаете об джерси, то я вам сообщаю - стоят они отнюдь недешёво.

Коллекционеры платят за них весьма неплохие деньги. Например, мои игровые джерси стоят где-то две тысячи долларов и больше. В общем, наш вождь носил джерси семь дней в неделю. И я никогда не видел его в одной и той же джерси. Ни-ког-да. У него в коллекции были джерси Гретцки, Мессье, моя и других звёзд НХЛ.

Готов поспорить, что в общей сумме у него этих джерси было тысяч на 50. Вот такой вот он был парень. Он управлял резервацией, получал за это несколько миллионов долларов (сначала все деньги шли вождю, а уже потом он самостоятельно их распределял), ему было 32 года, у него было пять детей, и при этом он носил спортивные штаны и коллекционные хоккейные майки.

Его любовь к пиву, шкваркам и спорам была для всех примером. Когда лидер ведёт себя определённым образом, за ним тянется всё его окружение. Именно это и произошло с нашей командой. Мы были шайкой хулиганов, которые играли по своим собственным правилам. И вождь был на нашей стороне.

После игр в Большой Степи мы ходили в бар, который назывался "Чемпс". Он стал Меккой для наших болельщиков. Иногда вокруг нас собиралась толпа из 500-600 совершенно незнакомых людей. Однажды мы выиграли чемпионат провинции, и в "Чемпс" для нас накрыли огромный стол с пиццой, чикен фингерс (разновидность курицы, обжаренной во фритюре, прим. АО), лазаньей и салатами. Всё это вождь организовал для нас и наших семей. Понятное дело, ко всему этому прилагался открытый бар.

Мы со Стивом тогда бухали по-жёсткому, поэтому заказать на двоих (ну и для всех проходящих мимо) пол-литра водки с запивкой, пол-литра рома с колой и ящик пива для нас было раз плюнуть. Кроме того, мы попросили официантку принести нам заодно 50 стопок с различными напитками.

Помню, нам принесли счёт на девять тысяч долларов. В эту стоимость также входили ящики с пивом, которые мы брали с собой на афтер-пати, а там вообще всегда творился полный дебош. Вождь вышел на улицу, залез в свой грузовик, вернулся назад и отсчитал десять кусков, как будто ничего особенного не случилось. Будто он просто оплатил обычный счёт.

Такой вот у нас был экстравагантный вождь. Даже если ты играешь в НХЛ, то на выезде ты обязательно будешь делить с кем-нибудь номер. Но в "Хорс Лэйк Сандер" такого и близко не было. Однажды мы всей командой полетели на четыре дня за его счёт в Эдмонтон, где тренировались (дважды в день!) на "Норслэндс Колизеум" (теперь эта арена известна как "Рэксолл Плэйс", и именно на ней выступают "Ойлерс", прим. АО).

Лёд там стоит $500 в час, а на обычном городском катке - $140. И при этом он разрешил всем взять с собой в поездку девушек, жён, родителей и детей. И у каждого был отдельный номер. Если кто-то из членов вашей семьи хотел отдельный номер - это тоже было за его счёт.

У нашей команды были лучшие автобусы, лучшие отели, лучшая арена, лучшая экипировка, лучшая форма, клубные куртки, спортивные костюмы - всё, что нам было нужно и даже больше. Он создал нам такие условия, будто мы играли в НХЛ. Феноменально.

В том сезоне наше соотношение побед и поражений составило 79-3-1. Мы "похоронили" всех соперников. Но мой брат Трэв был недоволен тем, как играла наша команда. Трэв держал меня на расстоянии вытянутой руки, потому что ему было больно смотреть на то, как я играл. Он мне объяснил это следующим образом: "Если тебе когда-нибудь захочется поужинать домой и вернуться к нормальной жизни, знай - я тебя жду".

Он приехал на один наш матч в Иннисфэйле и уехал оттуда в бешенстве. Он много поиграл в индейских лигах, и наша тактика запугивания была ему не по душе. Он сказал, что в Иннисфэйле игра шла в одни ворота, а мы вели себя, в общем-то, как быдло.

"Сандер" играет откровенно грязно, - сказал он мне. - У вас в команде играет Лакович, которого дисквалифицировали из всех лиг, где он когда-либо играл. Он может играть технично, ему вовсе необязательно напрыгивать на соперников, умышленно калечить их, заставлять драться с ним и так далее.

Это любительская лига - вашим соперникам надо на работу утром потом как-то идти. Все ваши соперники ведут обычную жизнь и ходят на обычную работу. А твой дружбан Пэрсонс никого не жалеет. Он знает, что может сломать человека и использует этот козырь. Он ломает людей только лишь для того, чтобы вождю было чем похвастаться. Это же вообще ни в какие ворота не лезет!".

Я понимаю точку зрения Трэва, но на льду творился такой п*здец, о котором ни он, да и вообще никто на трибунах не знал. На самом деле один игрок "Иннисфэйла" слишком много болтал не по делу. Как он меня только не называл - и алкашом, и наркоманом... А потом ещё и Пэрсонсу сказал, что он жирный х*й, пьянь и предатель. И при этом заткнуть его было невозможно.

При счёте 0:0 Пэрсонс расположился перед вбрасыванием рядом с этим парнем и сказал ему: "Послушай-ка меня. Я сейчас пропущу мимо ушей всё, что ты мне сказал. Но как только мы поведём с разницей в пять шайб, я накинусь на тебя и отпиз*у к еб*ни матери".

Но этот парень был совсем наглым. Он ему ответил: "Да, да, да. Так вы и повели в пять шайб". Пэрсонс сказал ему со спокойной улыбкой: "Не волнуйся, поведём. И ты своё получишь".

Не успел он договорить эту фразу, мы завледели шайбой и - вынимай! - повели 1:0. Пару смен спустя счёт уже был 2:0, а затем 3:0. Пэрсонс прокатился мимо их скамейки и сказал: "Три-ноль, Билли. Осталось забить две". Через некоторое время счёт стал 4:0, а потом 4:1. Этот парень из "Иннисфэйла" прокатился мимо нашей скамейки и рассмеялся Стиву в лицо. В следующем периоде мы довели счёт до 5:1, а через полторы смены на табло было уже 6:1.

Обе команды знали о намерениях Стива. Этот наглец вышел на вбрасывание, и Стив последовал за ним. Судья вбросил шайбу, игра возобновилась и Стив полетел его искать. Парень из "Иннисфэйла" увидел, что на него несётся Стив и попытался смениться, но не успел. Стив схватил его и сначала просто стал на него вы*бываться. Но он ведь уже дал своё слово, так что пути назад у него не было. Он п*здил этого пацана до тех пор, пока его наконец не оттащил линейный арбитр. Если вас ужалила пчела - сжигайте улей.

Мы играли очень жёстко. Мы воевали против всех. У нас не было союзников помимо тех, которые были в нашей раздевалке. Каждая наша игра превращалась в войну. Мы не нарывались на неприятности, но со временем наши соперники начинали злиться, потому что не могли забить, и тогда у нас не оставалось выбора - "Хотите получить? Окей, это мы можем вам устроить".

Когда я играл за "Хорс Лэйк" я был в шоке от расизма, с которым нам приходилось сталкиваться. Я понимал, что на матчи против нас соперники выходили злыми, потому что мы играли жёстко и грязно. И это нормально. Но некоторые просто откровенно ненавидели индейцев.

Если мы играли за пределами резервации, то какие только фразы в наш адрес не летели - начиная от "*баных перноголовых" и заканчивая "поджигателям экипажей" и ещё более хлёсткими обзывательствами (в оригинале, соответственно, ‘featherheads’ и ‘wagon burners’, что, по понятным причинам, не имеет аналогов в русском языке, прим. АО).

Я не мог поверить в торжество стереотипного мышления в своей стране. Стране, которую я представлял на Олимпийских Играх. Причём дважды. В детстве меня иногда дразнили из-за того, что во мне есть индейская кровь, но до пришествия в "Хорс Лэйк" я понятия не имел, через что проходят индейцы.

Спортивные телеканалы - TSN и Sportsnet - освещали наши матчи, а потому на каждой игре собирался аншлаг. Обычно на матчи любительских лиг приходят порядка 500-600 болельщиков, но наши матчи собиралось от 2500 до 6000. Многие жители Хорс Лэйка ездили с нами на выезд, потому что гордились нами.

На выезд мы отправлялись не по одиночке, а сплочённым коллективом. Иногда на гостевых аренах ни с того, ни с сего вдруг не хватало билетов для наших болельщиков, которые приехали из резервации. Иногда наших болельщиков загоняли на самые дешёвые места где-нибудь под крышей. Это было какой-то кошмар.

Катки в небольших городках ломились от зрителей именно из-за того, что к ним приехал "Хорс Лэйк Сандер". Люди приходили посмотреть на звёзд, до обычных команд им дела не было. Благодаря нам наши соперники зарабатывали огромные деньги. На каждом подобном матче были аншлаги.

В 2005-м году мы вышли в плей-офф и начали борьбу за Кубок Аллэна. В первом раунде мы выиграли у "Стоуни Плэйн", и вот 25-го февраля у нас началась серия с "Бэнтли Дженералс". В Бэнтли был совсем маленький каток, рассчитанный на 800 зрителей, поэтому мы играли на "Сентриум" в Ред Дире (пр. Альберта). Там играют "Рэбелс" - юниорская команда из WHL.

Я лишь совсем недавно узнал, что мой старинный друг и сосед Пит Монтана, оказывается, в то время работал в Ред Дире. Он сказал мне, что когда он узнал о моём приезде, то он пришёл в бешенство. Не потому, что Кубок Аллэна не престижный трофей, а потому что он считал, что я должен играть в НХЛ, а не в дворовой лиге.

Он говорит, что тогда подумал: "Тео скоро попадёт в Зал Хоккейной Славы... Какого чёрта он играет в плей-офф Кубка Аллэна за "Хорс Лэйк"?". Всё это ему было не по душе, но всё равно пришёл на игру.

Он сидел в пресс-ложе рядом с комментаторами, а перед игрой решил спуститься к скамейке и поговорить со мной. У Пита на глазах до сих пор наворачиваются слёзы, когда он рассказывает эту историю. Он спустился к раздевалкам и увидел меня метрах в 20 от себя. У меня с губы свисала зажжённая сигарета, а я в дыму собирался с мыслями перед игрой и, прищурив глаз, заматывал клюшку.

Пит говорит, что он тогда встал, как вкопанный. Он не смог подойти ко мне. Не мог и всё. Позже он мне сказал: "У меня сердце кровью обливалось. Передо мной стояла суперзвезда. Стоял парень, который на моих глазах прошёл сквозь огонь и воду, подписав в итоге контракт на крупную сумму с "Рейнджерс".

Чего тебе ещё от жизни надо? Пойми, ведь ты только что сделал то, что доселе не удавалось никому из твоей семьи. Ты добился невероятного, а потом взял всё и про*бал. Поэтому я поднялся наверх и вернулся в пресс-ложу".

Когда его там спросили, разговаривал ли он со мной, то он ответил "нет". С тех пор, каждый раз если поднимался вопрос касательно нашей дружбы, он резко отвечал: "Я его больше не знаю".

Глава 38. Блондинка в облегающих джинсах и длинными волосами

 Мы выиграли первый матч полуфинальной серии за звание чемпиона Альберты со счётом 2:0 и вернулись в отель. Там была небольшая гостиная, и мы потягивали там пиво, как вдруг туда вошла она. На ней были облегающие джинсы и красная атласная сорочка, и она была блондинкой с длинными волосами - таких девушек обычно крутят в рекламе шампуня.

Все обернулись и уставились на неё. Она была просто неотразима. В барах я видел сотни тысяч красивых девушек, но у этой была улыбка в миллион ватт, её можно было обнять за талию, сцепившись руками за спиной, а рядом с ней шла моя подруга, которая была на игре.

Я тогда ни с кем не встречался. Я был сыт по горло стриптизёршами, да и по правде говоря, с кем ты в баре познакомишься? Разве что с кучей местных завсегдатаев, бл**ь.

В моём номере было яблоку негде упасть. Мы начали было разговаривать с Дженн, но услышать друг друга было просто невозможно, поэтому мы уединились в ванной.

Оказалось, что она родом из города Бреденбери (пр. Саскачеван) - до туда от Расселла где-то за час можно добраться.

У нас сразу установились хорошие отношения, и в итоге мы провели вместе два дня. Она работала в поте лица помощником зубного врача, а поскольку мы были почти соседями, то и взгляды на жизнь у нас были весьма схожи. Мы целовались, валяли дурака и вообще классно проводили время.

Следующим утром она стала собираться в Калгари, и я ей сказал: "Я после игры буду тут. Так что смогу тебя подбросить". Она улыбнулась, и я почувствовал, как учащённо забилось моё сердце.

Мы все в таком, бл*, умате были после 2-дневной попойки, да к тому же ещё и с жутким недосыпом, что не смогли выиграть второй матч. Мы проиграли 2:4. Однако следующие две игры мы легко взяли со счётом 8:3 и 6:2, что вывело нас в финале на "Иннисфэйл". Мы спокойно выиграли у них три матча подряд, потом таким же образом разобрались с "Пауэлл Ривер" и вышли на Кубок Аллэна.

Но главное, что мне удалось найти девушку, которая была клёвой, родом из моих мест и была готова веселиться со мной. И когда она была рядом со мной, мне не было больно. У нас обоих был целый ворох проблем. Она не доверяла людям, а поскольку я прошёл курс лечения, я прекрасно понимал её состояние. Я знал, что могу ей помочь.

Она сразу же ко мне переехала. В начале наших взаимоотношений она ревновала к тому, что все уделяют мне много внимания. А во время ссор она собирала свои вещи и пыталась уйти.

Тогда я становился перед дверью и говорил: "Ну от чего ты убегаешь? Тебе больше не надо ни от чего убегать. Я никуда не уйду. Я тебя никогда не брошу". Первые две недели мы с ней постоянно ссорились. Однажды мы отправились в китайский ресторан, и она мне сказала: "Я больше не могу быть с тобой вместе". На что я ответил: "Что-что? Я вообще-то не на просмотр записывался".

Она была такой красавицей, что не привыкла слышать такое в ответ. "Я с тобой, бл**ь, не просто так две недели вместе провёл, чтобы ты взяла и ушла от меня, когда тебе вздумается", - добавил я. "Да что я за женщина такая, если свяжу свою судьбу с человеком, которому наплевать на своих детей? Нормальные люди заботятся о своих детях. И я хочу быть нормальным человеком", - бросила мне она.

Я тогда потихоньку налаживал свои отношения с Бо и Татим. Я навещал их где-то два раза в месяц, но мне не хотелось, чтобы они видели, как я гуляю направо и налево. Татим и без того жутко меня боялась - она даже боялась подходить ко мне. Дженнифер посоветовала мне как-то узаконить своё право на встречу с детьми.

Безусловно, так и надо было сделать. К тому же, я был одинок и хотел быть с ней рядом, а для этого надо было сильнее стараться. Я убедил её дать нам шанс, и она отправилась со мной в Ллойдминстер (пр. Саскачеван) на розыгрыш Кубка Аллэна. Там она встретилась с моими родителями.

За Кубок Аллэна боролись шесть команд - чемпионы провинций Британская Колумбия и Альберта (это были мы), Манитобы и Саскачевана ("Мид Уэст Айлендерс"), Онтарио ("Сандер Бэй Бомберс"), Квебека ("Монманьи Сантинель"), приморских провинций ("Кан-Ам Кобрас") и хозяева турнира ("Ллойдминстер Бордер Кингс").

Каждой команде полагалась отдельная раздевалка. У нас в команде было 24 игрока, тренерский и медицинский штабы - то есть всего около 30 человек. И "по именам" мы там были самой именитой командой, причём с большим отрывом. Однако вместо того, чтобы выделить нам раздевалку в одном из подтрибунных помещений, как всем остальным командам, нас разместили прямо у главного входа. Поэтому в перерывах между периодами нам приходилось пробираться сквозь сотни людей. С таким скотским отношением я ещё никогда не сталкивался.

А публика там была настроена отнюдь не дружелюбно. Я там был объектом постоянных нападок. Однажды к Пэрсонсу приехал отец, и мы все вместе смотрели какой-то матч с трибуны. И тут я слышу: "Наркоман! Наркоман!". Оборачиваюсь назад, а там сидит какая-то деревенщина в джинсовой куртке и лыжной шапке, и ржёт.

Я встал и вызвал его на бой (чуть позже Стив мне сказал, что у меня глаза из орбит вылезли). Отец Стива разозлился, забрался наверх и спросил у этого упыря, нужны ли ему проблемы. В итоге вся наша команда вступила в небольшую перепалку где-то с 30 болельщиками, и нам пришлось уйти. Нас выгнали с арены. На следующий день, когда мы шли мимо главного входа на раскатку, толпа что только не кричала нам вслед, мол, вы борцы, а не хоккеисты и всё в таком духе.

На групповом этапе мы обыграли "Ллойдминстер" со счётом 9:2, а затем "Кан-Ам Кобрас" 7:2, заработав таким образом путёвку в полуфинал. Там мы встретились с "Сандер Бэй Бомберс", которые до этого проиграли обе встречи в группе, но "всухую" обыграли "Ллойдминстер" в четвертьфинале - 5:0. Казалось, что мы их вынесем в одну калитку.

К каждому матчу мы подходили в одном ключе - мы выходили на лёд и показывали всей арене средний палец. Не в буквальном, конечно, смысле, но подход к делу у нас был именно такой. Все болельщики и все судьи были для нас врагами, а тактика запугивания, как правило, приносила нам свои плоды. Однако в этой игре всё было по-другому.

Пять раз "Сандер Бэй" получил право на розыгрыш большинства 5-на-3. Обычно такое случается один раз за матч. А тут ещё у нас приключились проблемы с составом. Наш основной голкипер, Марк-Андрэ Леклэр был весьма надёжен, но нашему вождю хотелось, чтобы легионеры играли по большей части в поле (под "легионерами" имеются ввиду все игроки, не родившиеся в провинции, которую представляет команда, прим. АО).

Так что нам пришлось выставить на игру Брайса Уандлера из Альберты. Он неплохо играл, но под давлением чувствовал себя скованно. Риск вождя не оправдался. К концу первого периода "Сандер Бэй" вёл со счётом 4:1, а в итоге мы проиграли 5:7, несмотря на то, что перебросали "Бомберс" 39-26. "Сандер Бэй" в итоге и выиграл Кубок Аллэна.

Что касается судейства, то нас просто задушили. На это можно посмотреть с двух сторон - либо нас справедливо засудили, либо несправедливо. Я склоняюсь к точке зрения, что арбитры заранее решили, что они не позволят выиграть чемпионат страны тафгаям из индейской резервации. Поэтому, чтобы этого не произошло, они гнали нас за всё подряд.

Когда же мы вернулись в раздевалку, то обнаружили, что кто-то повытаскивал наши сетки из баулов и побросал их в одну большую кучу. Моя сетка и сетка Джино бесследно исчезли, а от всех остальных так сильно пасло мочёй, что нам пришлось отдать их в химчистку.

Раздевалка была закрыта на замок, так что это сделал тот, у кого был доступ внутрь.

Мне было искренне жаль вождя. Он потратил серьёзные средства на еду, отели, перелёты, попойки в барах и экипировку. Единственным приемлимым результатом была победа. Но, видимо, мы чем-то не угодили хоккейным богам.

Поражение в Кубке Аллэна породило во мне сильный душевный порыв, который выплеснулся наружу с помощью виски "Краун Роял". Я принял душ и уже выходил из арены, как вдруг мне пришла смска от Дженн. Она сказала, что нас засудили, призвала не унывать, и что всё будет хорошо. И всё в таком духе.

Ни одна девушка для меня такого ещё не делала. Она понимала, что творилось у меня на душе. Я хотел провести с ней остаток своей жизни. Когда мы вернулись в отель, я сделал ей предложение. Она не раздумывая согласилась, и я воспринял это как положительный знак.

Мы отправились на ужин с моими родителями и отпраздновали это событие. Затем я пошёл в бар с Дженн и Стивом Пэрсонсом. Мы танцевали с Джен медляк, но неожиданно столик с качками в модных футболках узнал меня и оттуда в мой адрес полетело: "Неудачник х*ев! Наркоман!". В общем, всё как обычно.

Дженн психанула. Она вырвалась от меня и подошла к их столику. "Слушайте вы, идиоты *баные! Да что вы вообще в своей жалкой жизни сделали? - кричала она и показывала на меня пальцем. - Вот он для своей выиграл Кубок Стэнли и Олимпиаду для своей страны. Он выиграл всё, что только можно. Как вы смеете говорить такие вещи в его адрес? Да вы даже ботинки его лизать не достойны!".

Подошли мы со Стивом и встали у неё за спиной. "Будет тебе, Дженн. Пойдём", - сказал Стив. Мы уже почти вышли из бара, как вдруг Дженн ни с того ни с сего схватила стул и закинул им в них. "Ой, бл*...", - сказал Стив, и мы втроём бросились бежать. Качки догнали нас на парковке, но вместо того, чтобы бить нас, они стали извиняться, пытались пожать мне руку и говорили, что они всегда были моими фанатами. Одним словом, козлы самые настоящие.

Вернувшись в номер к Стиву, я принялся за "Краун Роял". Меня съедала горечь поражения в Кубке Аллэна. Дженн предложила поиграть в покер, чтобы поднять настроение. Мы сыграли пару партий, а потом я нажрался в хлам. Я назвал Стива быдлом, сказал, что мне плевать на то, какой он здоровый, и что я его не боюсь. Он попросил меня успокоиться, но я продолжал наезжать на него, заводясь с каждой минутой всё больше и больше, пока, наконец, Дженн не увела меня к нам в номер.

Когда мы остались наедине, меня понесло насчёт моего детства, я стал орать на неё, обвинять её в том, в чём была виновата Вероника, и стал спорить со своими знакомыми из прошлого. Потом Дженн мне рассказала, что я орал на призраков.

Тогда Дженн пыталась уловить смысл в моих словах. "Теорен, соберись, - говорила она. - У всех есть свои проблемы. У всех жизнь не сахар. Утри сопли, соберись и живи дальше. Твою же мать, тебе уже 37 лет. Смирись уже с этим!". Она хотела уйти, но я не пускал её, а потому она заперлась в ванной и думала про себя: "Господи ты боже мой, да он же психопат!".

Мы ругались всю ночь, пока не иссякли силы. Где-то в семь утра я завалился на кровать, а Дженн уже собиралась уходить, как вдруг в дверь постучали. Это были мои родители. Они пришли позвать нас на завтрак. Я сказал Дженн, чтобы она им не открывала, но она всё равно поступила иначе и выскользнула в коридор.

Я тут же принялся кричать на родителей. Я сказал им, что им было полностью насрать на меня до тех пор, пока я не заиграл в НХЛ. А потом они вдруг сильно заинтересовались моей жизнью и стали приходить на игры. Но было уже поздно. "Если вы видели в чём-то собственную выгоду, вы были тут как тут. А я нуждался в вашей поддержке. Мне нужно было, чтобы вы решили все свои проблемы и помогали мне в детстве, - говорил я. -

Давайте на чистоту. Пока я не стал знаменитым, я был для вас лишь обузой".

После этого я перешёл к теме Грэхема Джеймса. "Как вы это допустили? Как вы могли сдать собственного ребёнка педофилу?", - кричал я. Я наорал на маму за то, что она бросила меня и на протяжении всего моего детства не выходила из своей комнаты, что она не нашла в себе силы приехать и поддержать меня, когда я в 13 лет лежал в больнице напуганный и одинокий.

Я на орал на папу за то, что когда я был маленький, он всё время был пьяным. Весь гнев, который копился во мен все эти годы, выливался наружу, и это было ужасно некрасиво.

Они сидели на моей кровати, и мы все плакали. А потом они извинились.

Если у вас было такое же детство, как у меня, то ваши родители должны перед вами извиниться. Это очень важно. Это поможет вам приспособиться ко взрослой жизни. После этого уходит чувство обиды, и вы перестаёте вести себя таким образом, чтобы дать им понять, какую боль они вам причинили. Можете поставить галочку - они знают, как они с вами поступили, и они понимают, что так делать было нельзя.

В итоге они ушли, а Дженн вернулась обратно. На этот раз уже она мне сказала, что никуда от меня не уйдёт. Я не мог жить нормально, потому что в прошлом у меня было слишком много проблем. Дженн мне сказала: "Давай-ка вместе избавимся от этой большой кучи дерьма". Мы делали шаг за шагом, оборачивались назад и думали: "Ух ты! Всё оказалось намного проще, чем нам изначально казалось". Затем мы делали следующий шаг. Мы до сих пор выгребаем эту кучу.

Появлялись другие проблемы, и мы продолжали ругаться с Дженн. Мы не на шутку разругались из-за того, что я позволял людям использовать себя. Дженн защищала меня всеми силами и приходила в бешенство, когда я с лёгкостью выписывал чек какому-нибудь своему другу или члену семьи, если тот просил у меня денег. К тому же, она не могла смириться с тем количеством наркоты и алкоголя, которое я поглощал.

Я контролировал свой кайф, словно я управлял самолётом. Чтобы захмелеть, я откладывал в сторону кокаин и выпивал пару рюмок водки. Если мне нужно было протрезветь - я делал себе дорожку. Но в жизни с наркоманом нет ничего весёлого. Дженн же употребляла наркотики лишь эпизодически, а вовсе не так часто, как я.

После этой ссоры Дженн легла в постель, а я сел на полу в ванной, обхватив голову руками.

Мне было невероятно больно. Я умирал медленной, мучительной и одинокой смертью, потому что алкоголь не забирает жизнь в одночасье. Он постепенно съедает вашу душу.

Я завязал с хоккеем и понятия не имел о том, как сложится моя жизнь дальше. Я знал, что в моей жизни было много потрясающих женщин, которые любили меня и заботились обо мне. Я понимал, что если не перестану вести себя таким образом, то и этим отношениям придёт конец. И тут вдруг я хлопнул себя по коленям и сказал: "Господи, прошу тебя, избавь меня от этой зависимости, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста". После этого я рыдал и молился несколько часов.

Я вспомнил, как из-за кокаина я устроил дебош в пустыне, вспомнил, как я разговарил с кактусом, как орал Богу "Иди ты нах**! Меня всё за*бало!"... И что бы я не предпринимал, я не мог остановиться. Мне не хватало для этого силы воли. Мне нужна была помощь со стороны. Мне был нужен Бог. Моя жизнь была катастрофой.

Затем я отправился спать, а на следующее утро я проснулся и почувствовал себя по-другому. Совсем по-другому. Я пошёл в ванну, посмотрел на себя в огромное зеркало и сказал: "Ни х*я себе! Пропало!". Дженн всё ещё спала. Я подошёл к ней и сказал: "Я бросил". Она перевернулась, открыла глаза и спросила: "Бросил? Что бросил? Меня бросил?".

"Нет, - ответил я. - Бросил пить". Это был поворотный момент. Это произошло 18-го сентября 2005-го года. С тех пор у меня пропало желание пить, употреблять наркотики и спать с другими женщинами.

У меня есть татуировки с датами рождения моих детей - Татим, Бо, Джоша и нашего нового ребёнка, Скайлы. На левой руке у меня изображён вождь. Это мой ангел-хранитель. На шее у меня изображён мой знак зодиака - рак. Однако каждый день я по нескольку минут медитирую, глядя на китайский иероглиф, обозначающий "верность", который я вытатуировал на тыльной стороне своего левого предплечья. Я сказал Дженн, что больше никогда не буду изменять. Я буду верным. И я не шучу.

Глава 39. Белфаст

 С Джимом Яворски меня познакомил мой брат Трэвис. Они вместе тренировали юниорскую команду класса "В". Джим предложил мне  вложить деньги в компьютерную компанию, что я и сделал. После этого он пригласил меня на турнир по гольфу и спросил: "Не хочешь ли ты поехать в Белфаст и поиграть за "Белфаст Джаинтс"?".

Он рассказал, что хоккей был относительно новым видом спорта в Северной Ирландии. Клуб был основан в 2000-м году и выступал в Elite Ice Hockey League. Я осведомился о зарплате, и он мне ответил: "Ну, там существует потолок зарплат, так что много мы тебе не платим не сможем. Может быть, этого хватит лишь на то, чтобы покрыть твои расходы. Но мы обеспечим тебя машиной и квартирой".

Непосредственно перед началом нашей партии я позвонил в офис Дженн и сказал ей: "Слушай, не хочешь поехать этой зимой в Белфаст?". "Это вообще где?", - спросила она. Я ей сказал, что в Ирландии. "А, ну поехали, - ответила она. - Давай".

Мы перебрались в Белфаст 13-го октября 2005-го года. Всё было великолепно. Я не пил, и Дженн тоже недавно ушла в завязку. Изначально она не собиралась бросать. Она любила выпить за ужином бокал вина. Но я чётко дал ей понять, что хочу жить с тем, кто бы, как и я, не пил. Она меня поняла.

Я приехал туда с весом в 102кг - бросив пить, я начал есть, есть и есть. Но после нескольких игр я похудел до 86кг. Свою первую игру я провёл спустя всего пару часов после посадки. Я забросил три шайбы, отдал пять результативных передач и подрался с парнем по имени Фредди Одуйа, который играл за "Эдинбург".

Он играл в своё время за фарм-клуб "Атланты" - "Орландо Солар Бэарс" - после чего в 1999-м году его обменяли в "Калгари" на Эрика Ландри, который так и не сыграл ни одного матча в НХЛ. Так что, видимо, ему было что доказывать. Его рост был 190см, а вес - 99кг. Прозвище же у него было "Фредди Костяшкин".

Но мне было всё равно. Я знал, что если прогнусь, меня убьют. Он весь матч за мной гонялся и постоянно впечатывал в борт. Когда же он ткнул меня клюшкой, я

не выдержал и двинул ему, а потом сбросил перчатки и начал его колошматить. С меня слетел шлем, а я всё продолжал его месить.

Мне удалось усадить его на задницу, после чего уже в дело вмешались арбитры. В Белфасте драка - это твоё личное дело. Там к этому совсем по-другому относятся. Технарей никто не защищал. Даже судьи. Там можно полагаться только на себя.

Моя работа заключалась в том, чтобы развлекать зрителей, и я думаю, мне это удалось. Они орали на меня, я огрызался в ответ, и им это нравилось. Иногда в запускал шайбу в главного критика - мол, спасибо тебе за шоу, дружище. Самые ужасные болельщики были в Ковентри.

Во время одной январской встречи, нам пару раз пришлось подтягивать охрану к нашей скамейке. Они обзывали меня всеми возможными способами и приплетали мою наркозависимость. Их ещё и диктор на арене постоянно подначивал. В итоге я сказал: "Да пошли вы все нах**", и ушёл с игры. У тамошних болельщиков менталитет, как у уголовников.

Что касается самого хоккея в Белфасте, то это, конечно, цирк. Это уровень любительской лиги, однако при этом многие, видимо, решили, что сделают себе неплохое имя, если будут прессовать меня. Поэтому иногда мне казалось, что за мной ведётся откровенная охота.

Мы выиграли регулярный чемпионат, но вылетели из плей-офф, потому что у нас расклеился вратарь. Знакомая ситуация. Ассоциация Британских Хоккейных

Журналистов признала меня лучшим игроком сезона, и для меня это была большая честь.

Лучшего варианта чем Белфаст для меня и Дженн было не найти, чтобы уже понять, сможем ли мы вообще жить вместе. Мы были помолвлены полтора года. Нам посчастливилось попутешествовать и увидеть много интересного. Например, различные замки и Плотину Гиганта - очень странное нагромождение камней, вызванное извержением вулкана.

Согласно легенде, её построил гигант по имени Финн МакКул для того, чтобы он смог сражаться со своими врагами в Шотландии. Мы поднимались туда девять раз. Потрясающее место для прогулок. И при этом всё вокруг окрашено бесподобным зелёным цветом - красотища.

К нам постоянно приезжали гости - мои родители и её, друзья, а также мой брат Трэвис со своей девушкой Амандой. Нам выбрались посмотреть на монумент в честь Храброго Сердца. Это своеобразная Статуя Свободы в Шотландии. Феноменальное место. Мы также посетели поля для гольфа в Эдинбурге и Сент-Эндрюс, и сфотографировались там на мосту.

Классно было вот так вот взять и съездить в другую часть Света. Ведь первые 6-8 месяцев наших взаимоотношений прошли в бесконечных домашних тусовках. Тот факт, что наша жизнь была намного ярче без алкоголя и наркотиков, стал для нас откровением. Мы повсюду держались вместе. Я объяснил руководству клуба, что я не пью, а если Дженн не может отправиться со мной на выезд, то и я тоже не еду. Периодически Дженн тянуло выпить бокал вина, но она переборола в себе это. А это не так-то просто, когда живёшь в стране с сильно развитой культурой пабов.

Конечно, без ссор не обходилось. Иногда казалось, что вот-вот и мы расстанемся. Но я наконец-то нашёл человека, которому было наплевать богат я или беден, который переживал вместо со мной все мои взлёты и падения, который любил меня без каких бы то ни было условий.

Далеко не все мои игры за "Джаинтс" прошли гладко. Я выходил из себя, если болельщики переходили грань приличия, и у меня по-прежнему были проблемы с судьями. А что вы удивляетесь? Я только пить бросил, а не пересадку характера себе сделал! "Джаинтс" потом просили меня вернуться обратно, потому что благодаря мне там развивался хоккей, но моя работа в Ирландии была окончена.

Глава 40. Дженн и бабочки

 Мы вернулись домой и в августе 2006-го года сыграли потрясающую свадьбу. Это была настоящая фантастика. В Расселл приехали 330 человек. Мы поженились у степного озера. Вода, в общем-то, на всех действует успокаивающе, да и день тогда выдался на славу. Было жарко, и дул тих степной ветерок. Джош, Бо и Татим - все были там.

Минут за 45 до церемонии появилось целое облако красочных бабочек. Они порхали в толпе и кружились у нас над головами. Во время самой церемонии одна чёрная бабочка с белыми полосками села на столбик неподалёку от нас. Некоторое время спустя она перелетела на колено к моему отцу. Затем, сразу же после того, как мы с Дженн сказали, "Согласны", она поднялась ввысь, её подхватил лёгкий бриз, и она улетела.

Эпилог

Недавно я перечитывал эту книгу в самолёте и сказал Кирсти, которая помогала мне её писать: "Бл*, ну и эгоист же я!".

Сейчас я веду совсем другой образ жизни. Когда я завязал с хоккеем, мне было страшно. Чем я буду дальше в жизни заниматься? Я перестал быть хоккеистом, но кем же я стал? При этом из хоккея я ушёл не по своей воле. Я был зол на НХЛ и на её Реабилитационную Программу.

В июле 2006-го года мне пришло письмо от доктора Льюиса и Доктора Шо касательно четвёртой стадии программы. "Уважаемый мистер Флёри, согласно недавнему рассмотрению вашего дела в реабилитационной программе, состоявшегося 8-го июля 2006-го в Ванкувере (пр. Британская Колумбия), вы переведены на ЧЕТВЁРТУЮ СТАДИЮ программы. Действие вашей дисквалификации начинается 8-го июля 2006-го года".

Они представили мне план, состоявший из 11 пунктов, где от меня требовали обычных обещаний - я обязуюсь воздерживаться от потребления алкоголя и наркотиков... я не буду шляться по стрип-клубам и казино, буду постоянно сдавать анализы мочи... и я понимаю, что если не буду выполнять эти требования, то срок действия дисквалификации может быть увеличен до пожизненного.

Тогда я ещё продолжал протестовать против требований Реабилитационной Программы НХЛ. Я считал, что их власть надо мной слишком велика. Они были в праве запретить мне всё что угодно, чтобы я удержать меня от алкоголя. Думаю, я так отчаянно с ними сражался лишь из-за того, что я не считал себя ответственным. Знаете, я никогда не обращал внимания на последствия своих поступков. Это главное, что я для себя уяснил. А когда бросаешь спичку в хворост, жди огня.

Я не пью уже больше трёх лет. Но я бросил отнюдь не исключительно благодаря силе воли. Все лечебницы, все замечательные алкоголики, с которыми мне довелось пообщаться - всё это помогло добиться этого результата. Каждое утро я начинаю с молитвы. Я читаю молитву Господа и Третьего Шага из Большой Книги Общества Анонимных Алкоголиков.

Что касается Грэхема Джеймса, я о нём больше не вспоминаю. В противном случае я бы вновь считал себя жертвой, а у меня из-за этого, как видите, были одни проблемы. Во время работы над этой книгой мне пришлось заново пережить события своей жизни, но реагировал на них уже совсем по-другому. Теперь я не воспринимаю всё в штыки и понимаю, что эти события произошли не по моей вине. Думаю, это самое главное.

Так что не надо меня жалеть - я не ищу сострадания. Я рассказал вам о своей жизни, потому что это было важно. Прочитав эту книгу, вы увидели, как я сначала понятия не имел, что и как мне вообще делать, а пришёл к самоуважению. Я снова чувствую себя уверенным в себе, открыв таким образом для себя множество возможностей как в личном, так и в профессиональном плане.

Сейчас у меня всё отлично. Жизнь стала намного лучше. Никакого стресса, никакой суеты. Я снова стал частью жизни Калгари, но теперь уже как бизнесмен, а не как клоун, на которого все показывают пальцем. Такая роль мне вполне по душе. Для успеха я сделаю всё.

Мне очень помогает тот факт, что Дженн всегда со мною рядом и держит меня в борозде, потому что иногда я строю слишком амбициозные планы и хватаюсь за несколько дел одновременно. Она же помогает мне выстроить всё в определённую последовательность. 7-го сентября 2008-го года у нас родилась дочка - Скайла Мэри Энн Флёри. Она у меня маленькая ворчунья. Понимая, сколько я потерял с Джошем, Бо и Татим, я особенно ценю время, проведённое с ней.

Весной 2009-го года я вновь попытался выиграть Кубок Аллэна в составе "Стайнбах Норс Старс", но мы вылетели в полуфинале. Я набрал семь очков в четырёх матчах и получил несказанное удовольствие от игры. Не знаю, как у меня сложатся отношения с хоккеем в будущем, но одно могу сказать точно - я снова люблю эту игру.

Когда растёшь посреди степи, жизнь кажется весьма простой. Все люди честные и открытые, и при этом обожают хоккей. В Нью-Йорке голова постоянно кругом идёт. Я переехал туда и забыл, кто я есть на самом деле. У меня были деньги, а деньги - это сила. Из-за изнасилования я был жаден до этой силы.

Я заходил в стрип-клуб с пятью кусками в кармане и снимал себе комнату. И ловил от этого дикий кайф. Сейчас я вновь стал тем парнем, который когда-то играл за "Расселл Рэмс". Я вернулся к ценностям, которым меня учили в детстве. И им меня научили трудолюбивые, простые, честные и надёжные люди. Я и без того ходил по лезвию ножа, а тут меня запихнули в самый центр Нью-Йорка. Ещё бы я не обалдел!

Но знаете, что я вам скажу? Я ни о чём не жалею. Я считаю, что всё происходит не просто так. Я бы ничего не изменил в своей жизни, потому что если я начинаю думать что бы да кабы, у меня сразу начинаются проблем. Ах, какой я бедненький, какой я бедненький, выпью-ка ещё.

Я хочу поделиться своим опытом, чтобы вселить в других силу и надежду - для меня это очень важно. Как бы низко вы ни пали - у вас всегда есть шанс вернуться к нормальной жизни. Сейчас я веду абсолютно нормальную жизнь, как оно и должно быть. И это главное. Я многое сумел преодолеть в своей жизни лишь из-за высшей силы, которую я сумел понять лишь протрезвев. Что-то меня оберегало всё это время.

Что касается моих отношений с женщинами, то мне недавно позвонила мать Стефани, которая сама раньше была стриптизёршей. Стеф пошла совсем по наклонной и утратила родительские права над Алекой. Я с грустью воспринял эту новость. С Вероникой мы больше лет провели в судах, чем в браке, но сейчас мы вместе с ней, Дженн и нашими детьми ходим к специальному советнику по этим вопросам, так что по крайней мере, мы пытаемся решить эту проблему.

Я как могу стараюсь быть хорошим отцом. На восстановление нормальных отношений с моими детьми нужно время. Я хочу, чтобы они поняли, как я пахал ради них, хочу, чтобы когда они вышли в жизнь, они были бы трудолюбивыми. Потому что без этого нельзя добиться успеха.

Я пришёл к выводу, что пришло время забыть старые обиды, так что я вновь в нормальных отношениях с руководством "Калгари". Я участвую в различных акциях ветеранов клуба, что помогает собрать деньги на благие цели. Например, в помощь бездомным. Прошлой зимой я добровольно предложил свою помощь в развитии женского хоккея. Я работал с женской командой Юнион Колледжа в городе Щенектэйди (шт. Нью-Йорк), а также присоединился к предсезонным сборам женской юниорской команды класса "ААА" "Калгари Флаерс", чтобы подбодрить её.

Кроме того, я помог в организации Кубка Эссо - первому национальному женскому чемпионату среди юниорских команд.

Периодически я играю в хоккей в своё удовольствие с мужем Катрионы Лё Мэй Доун (олимпийская чемпионка по конькобежному спорту, прим. АО) - Бартом. Барт в своё время был помощником главного тренера команды "Олимпик Овал Икстрим", так что раза 3-4 в год мы с ним выходили на лёд против девушек. У них было много отменных игроков, а треть команды вошла в олимпийскую сборную Канады. Здорово проводили время.

Я продолжаю проводить турнир по гольфу в поддержку людей с болезнью Крона. Турнир проводится уже 18 лет и собрал за это время более миллиона долларов. Кроме того, сейчас я провожу много времени на правах добровольца в Калгари Дрим Центр. Здесь люди, сбившиеся с жизненного пути, возвращаются к нормальной жизни с помощью тренировки специальных навыков и трезвости. Я рассказываю этим людям о своей жизни и им это, вроде бы, помогает. По крайней мере, это помогает мне просыпаться и не пить - каждый день.

В физическом плане я сейчас сильнее чем когда бы то ни было. Я постоянно работаю в зале и занимаюсь с прекрасно осведомлённым тренером по физподгтовке по имени Майк Портер, который ведёт меня к новым высотам. Я жму от груди 102кг всего после трёх месяцев тренировок, а я ведь не работал с весами шесть лет.

Пилатесом (комплекс физических упражнений, лечебная физкультура и направление в фитнесе, названная по имени разработчика, прим. АО) я занимаюсь со Стивом Дэйвисом, который оказал мне неоценимую помощь. Поддерживать прекрасную форму полезно не только для моего тела в целом, это и мысли приводит в порядок.

То, что случилось со мной в физиологическом плане, частое явление для жертв изнасилования. Я имею ввиду следующий образ мыслей - "Раз уж я не могу выкинуть из головы произошедшее, значит я заслуживаю того, чтобы со мной случались неприятности. Более того, я ненавижу себя до такой степени, что специально буду вести такой образ жизни, чтобы со мной непременно случались беды".

К счастью, такие люди как Джонна Могаб в Чикаго и доктор Ризал помогли мне забыть об этом инциденте. Они научили меня тому, что снова хочешь жить нормальной жизнью, то нельзя давать волю воспоминаниям, нельзя позволять преступнику лишать тебя будущего.

Так что если вы ребёнок, который находится в такой же ситуации, в которой когда-то находился я, если кто-то из старших использует вас в сексуальном плане, зовите на помощь. Звоните в полицию или ищете помощи на соответствующих сайтах в интернете. Я вам серьёзно говорю, вы не одни в этой беде. Зовите на помощь.

Table of Contents

Предисловие от Уэйна Гретцки

Пролог

Глава 1. Конец Света

Глава 2. Порез

Глава 3. Сделка

Глава 4. Всё очень плохо

Глава 5. Поездка в Диснейленд

Глава 6. Пиестани

Глава 7. Я не шучу

Глава 8. Полный кайф

Глава 9. Кубок Стэнли

Глава 10. Гол в ворота "Эдмонтона"

Глава 11. Оставьте меня в покое

Глава 12. Ужасный обмен

Глава 13. Странный мир

Глава 14. Оксюморон

Глава 15. На седьмом небе

Глава 16. Непруха

Глава 17. Скандал

Глава 18. Ни хера вы не знаете

Глава 19. Бьём друга друга клюшками по голове

Глава 20. Путь в никуда

Глава 21. Начало конца

Глава 22. Нагано

Глава 23. Назад в Японию

Глава 24. Я и Кларк Кент

Глава 25. "Колорадо"

Глава 26. "Рейнджерс"

Глава 27. Слэтц

Глава 28. Стриптизёрши из Атланты

Глава 29. Гаторэйд вместо мочи

Глава 30. Непьющий алкаш

Глава 31. Вперёд за золотом

Глава 32. Азартный игрок

Глава 33. Я ненавижу хоккей

Глава 34. Когда тебя колбасит и скрючивает

Глава 35. "Чикаго"

Глава 36. Похоже, я сейчас застрелюсь

Глава 37. Тёмное-претёмное время

Глава 38. Блондинка в облегающих джинсах и длинными волосами

Глава 39. Белфаст

Глава 40. Дженн и бабочки

Эпилог