Советские и немецкие потери к 1944 году

Шла третья зима войны между Германией и Советским Союзом. Для обеих воюющих сторон прошедшие годы принесли значительные изменения состава войск. Война на Востоке обходилась им необычайно дорого. В одном лишь 1941 году Красная армия понесла громадные потери. Скорее всего, имеющиеся по потерям данные неполны. В течение этого года потери были представлены преимущественно попавшими в плен и убитыми, что в обоих случаях означало безвозвратные потери. В течение 1942 и 1943 годов советские потери по-прежнему оставались очень высокими, но большую часть из них составляли раненые. Значительное число солдат, учтенных в потерях, со временем возвращалось в строй. Но несмотря на это, к 1944 году безвозвратные потери, очевидно, составляли по меньшей мере 12 миллионов советских солдат.

Хотя немецкие потери были и не столь ошеломляющими, как советские, они все равно были достаточно тяжелыми. До 31 декабря 1943 года более миллиона человек были записаны как убитые в бою или пропавшие без вести. Но к этому числу необходимо добавить 25–30 тысяч умерших от болезней и погибших в результате несчастных случаев. Также почти два с половиной миллиона были записаны как раненные в боевых действиях и эвакуированные в тыл. Можно было ожидать возвращения в строевые части Восточного фронта не более половины раненых. К тому же примерно 80 тысяч раненых умерли в госпиталях от осложнений или болезней. Еще 100 тысяч армия потеряла раненными в несчастных случаях или пострадавшими от болезней. Таким образом, немецкие войска на Востоке должны были лишиться как минимум около двух с половиной миллионов солдат. Учитывая, что это число почти точно соответствовало исходной численности армии, вторгшейся в СССР 22 июня 1941 года, потери были весьма велики.

Как всегда, наиболее серьезные потери несла пехота. Старая поговорка «Артиллерия — для того, чтобы убивать, пехота — для того, чтобы умирать» до сих пор была актуальна. В соответствии с советскими расчетами в 1943–1945 годах на пехоту пришлось 86 % потерь. Похожую цифру дают немецкие источники. Текучесть (заменим этим эвфемизмом «кровопролитие») в пехоте была во много раз выше, чем в армии в среднем. В результате многие дивизии имели в своем составе гораздо меньше стрелков, чем можно был о ожидать исходя из их полной численности. К тому же огромное напряжение окопной жизни приводило к учащавшимся болезням. Сведения о численности немецких частей часто учитывают число солдат, заболевших, но не эвакуированных. Как следствие, дивизия могла оказаться слабее, чем она представляется в документах.

Организация и снабжение

Большинство дивизий, принимавших участие в сражении за Корсунь, до этого участвовали в длительных боевых действиях, в результате чего были заметно ослаблены. Примером этого является немецкая корпусная группа «Б», удерживавшая северную часть корсуньского выступа. Корпусная группа представляла собой объединение трех ослабленных дивизий. В случае корпусной группы «Б» основой для формирования корпусного управления послужил штаб 112-й пехотной дивизии. Группа была сформирована из частей 112-й, 255-й и 332-й пехотных дивизий. Формирование корпусной группы отражало тот факт, что пехота несла наибольшие потери. Когда группа была сформирована, избыточные тыловые службы, личный состав артиллерийских частей и прочие специалисты освободились и были направлены в распоряжение ОКХ. Новая корпусная группа имела более сбалансированный состав, чем любая из трех дивизий, пошедших на ее формирование.

Но армии испытывали дефицит не только в людях. Советский Союз и до войны не изобиловал продовольствием и прочей продукцией. В Германии положение было гораздо лучше до 1939 года, но чем дольше шла война, тем более заметной становилась проблема дефицита. Нехватка транспорта могла приводить к локальному дефициту продовольствия, даже если в целом наблюдался его избыток. Наконец, почти любая большая организация сталкивалась с проблемами в распределении продукции именно в те места, где она была необходима. Особенно это касалось военных организаций, задействованных в войне с сильными противниками, где ситуация подчас менялась стремительно и радикально.

Проблемы обеспечения также влияли на важное вооружение, например на танки «Пантера». 11-я танковая дивизия докладывала, что около трети наличных «Пантер» оставались в ремонтных мастерских в течение длительного времени из-за отсутствия запасных частей. Ситуация с запчастями была несколько лучше у танков Pz-IV и самоходных орудий StuG-III, но они испытывали нехватку боеприпасов, что едва ли было лучше.

Поставки новых танков для восполнения потерь могли сильно различаться от месяца к месяцу. Так, в начале февраля 1944 года 13-я танковая дивизия отправляла жалобу на то, что она не получила ни одного нового танка за последние три месяца. В ее составе накопилось такое количество экипажей без машин, что дивизия была готова принять сразу 30 танков Pz-IV и направить их в бой, если бы только удалось их получить. Нехватка запчастей также вынуждала держать многие из имеющихся танков в ремонтных мастерских.

Помимо личного состава наиболее острый недостаток немцы испытывали в автомашинах. В частности, сообщалось о том, что тягачи имеются в крайне малом количестве, что приводит к многочисленным проблемам как при перегруппировке, так и при эвакуации поврежденной техники. Даже немецкие танковые дивизии, являвшиеся вершиной маневренной войны, испытывали серьезные трудности из-за нехватки автотранспорта. В результате терялась не только мобильность, но и гибкость. Пока подразделения танковой дивизии были полностью моторизованы и обеспечены достаточным количеством горючего, им можно было просто приказывать перемещаться, атаковать или обороняться там, где и когда этого требовала обстановка или замыслы командования. Но при недостатке автотранспорта машины приходилось отправлять в те подразделения, где они были особенно нужны, и много времени уходило на то, чтобы установить, где им следует находиться.

Красная армия сталкивалась с похожими трудностями. В действительности, если бы не существенные поставки машин из США по ленд-лизу, советским войскам пришлось бы гораздо тяжелее, чем немцам. Однако на этом этапе войны Красная армия благодаря лучшему обеспечению владела инициативой. В связи с этим советское командование имело больше возможностей для выбора места и времени проведения своих операций, чем немцы.

Лишения в повседневной жизни на Восточном фронте

Трудности обеспечения ощущались и в повседневной жизни солдат. 3-я танковая дивизия испытывала острую нехватку мыла, в особенности мыла для бритья. Мыло не поставлялось с октября 1943 года, что, конечно, вело к ухудшению санитарной обстановки и все большему распространению вшей. На это накладывались суровые погодные условия, с чередующимися морозами, дождями и распутицей, которая делала гигиену важной, как никогда. В то же время дивизии участвовали в непрерывных боях. Со временем солдаты все больше изнурялись. Почта доставлялась солдатам нерегулярно, из-за чего переносить трудности было еще сложнее. Из 14-й танковой дивизии докладывали, что письма от родных не доставлялись солдатам уже в течение продолжительного времени, что отрицательно сказывалось на состоянии людей особенно потому, что они беспокоились о своих семьях в связи с растущей жестокостью бомбардировок германской территории союзниками.

Мотивация солдат

Солдаты, которые жили в окопах на передовой, безусловно, находились в наихудшем положении, и поскольку боевые действия на Восточном фронте продолжались уже более 30 месяцев, возникает законный вопрос: что заставляло их сражаться? Очевидно, мотивы разных людей различались, и то, что одному позволяло преодолевать ужасы и трудности войны, могло не иметь значения для кого-то другого, находившегося в ином положении. Тем, кто служил в тыловых подразделениях, редко приходилось сталкиваться с врагом лицом к лицу, и они несли гораздо меньшие потери, чем пехота на передовой. У них было больше возможностей мыться, отдыхать, получать письма, находить укрытие от непогоды и готовить горячую пищу. С другой стороны, тот факт, что тыловики с меньшей вероятностью оказывались в списках потерь, означал, что в среднем они служили более длительное время. Длительная служба имела свои отрицательные стороны.

Высказывались предположения, что солдат побуждали идти в бой и держаться такие факторы, как сплоченность первичных групп личного состава, чувство долга, грамотное руководство, дисциплина, идеология, пропаганда и героизм. Но при этом определить степень важности каждого из этих факторов оказалось довольно трудно. Например, до войны и в ее ходе считалось, что главную роль в мотивации солдат играли пропаганда и идеология. Вскоре после войны эта теория стала терять сторонников, но четверть века назад исследователи вновь стали выдвигать идеи о центральной роли идеологии и пропаганды в мотивации немецких солдат на Восточном фронте. Эта теория принижает значение сплоченности первичных групп солдат, которая часто рассматривалась как наиболее правдоподобное объяснение мотивации поведения в бою.

Аргументация против важности первичных групп строилась вокруг осознания того, что пребывание на Восточном фронте гораздо опаснее, чем на других фронтах, что подавалось как доказательство неудовлетворительности объяснения мотивации сплоченностью первичных групп. Напротив, делалось заключение, что ответственны за стойкость солдат Восточного фронта были прежде всего идеология и пропаганда. Однако в действительности количество потерь на одну дивизию за месяц на Востоке оказывалось ниже, чем, например, в Нормандии в 1944 году, и это верно не только для немецких, но и для английских и американских дивизий. Даже советские дивизии в среднем несли месячные потери не более высокие, чем дивизии в Нормандии. Конечно, полное число потерь на Востоке было много больше, чем на других фронтах, но это явилось результатом гораздо большего количества дивизий, участвовавших в боевых действиях в течение гораздо более продолжительного времени.

Если высокий уровень потерь весьма негативно сказывался на моральном состоянии солдат, что кажется вполне правдоподобным, он должен определяться числом потерь, понесенных данной частью за рассматриваемый промежуток времени, а не полными потерями на всем театре военных действий. В этом отношении война на Востоке не была исключительной. И не только в сравнении с более кровопролитными боями в Нормандии (в расчете на дивизию в месяц). К примеру, в операциях в войне между Финляндией и Советским Союзом в 1939–1940,1941 и 1944 годах уровень потерь был выше, чем в операциях на советско-германском фронте с июля по декабрь 1943 года, периоде, ставшем для этого фронта одним из наиболее кровопролитных за всю войну. К тому же в течение войны Судного дня в октябре 1973 года уровень потерь был сопоставим с показателями Второй мировой войны на Восточном фронте. Доводов в пользу исключительности Восточного фронта по уровню потерь на одну часть не находится.

Неоспоримо, что солдаты на Восточном фронте испытывали большие лишения, трудности и чрезвычайные моральные нагрузки, но нет оснований полагать, что причины побуждения солдат к преодолению этих трудностей в чем-либо отличались от факторов, определенных на других театрах военных действий. Проводились исследования финских, израильских и американских солдат на войне, так же как и немецких солдат, воевавших в Западной Европе в 1944–1945 годах. Это позволяет предположить, что за сплоченность и мотивацию главным образом отвечали социальные факторы внутри боевых единиц, хотя роль других факторов, таких как обсуждавшиеся выше, нельзя полностью сбрасывать со счетов. Тем не менее связи между людьми в отделениях и взводах, кажется, давали наибольший вклад в устойчивость солдат в бою и способность переносить лишения и преодолевать трудности.

В большинстве военных организаций грамотное руководство считается важным для поддержания единства личного состава. Однако влияние руководства на моральное состояние оценить сложно. Данные ряда вопросников, распространявшихся среди американских солдат и офицеров, принимавших участие во Второй мировой войне, показали, что офицеры придавали гораздо больше значения хорошему руководству личным составом, чем солдаты. Отчасти это отражает их разные роли в бою, но возможно и другое объяснение. Дело может быть и в том, что солдаты не особенно задумывались о качестве руководства, пока оно было сравнительно хорошим. Когда же оно оказывалось плохим, для них это могло быть более очевидно. Опыт Антона Мейзера, очевидно, согласуется с этим предположением. В основном он находил, что большинство офицеров, под чьим командованием ему приходилось служить, были смелые, самоотверженные и компетентные люди, но несколько исключений из этого правила, кажется, оказывают преобладающее влияние на его воспоминания о Корсуньской битве.

Руководство и героизм

Слово «герой», похоже, широко использовалось во время войны. Во многих немецких документах говорилось о том, что некто «fand den Heldentot» («нашел смерть героя»). Аналогично и советские отчеты часто говорят о героизме среди солдат. Однако кажется, что сами солдаты не тратили много времени на размышления о героизме. Вместо этого они просто старались выжить, а их свободное время занимали мысли о родных, любимых, друзьях и прочих людях, имевших для них значение. Конечно, случались исключения, такие как Олаф Элерс, который служил в артиллерийском полку 13-й танковой дивизии. В своем дневнике, имевшем теологические наклонности, он размышлял о различных темах, включая героизм, о котором он писал в районе 27 января, когда его дивизии выпал перерыв в боях:

«Героизм как средство и самоуважение.

Все, что я прочел, заставляет меня задуматься о человеческой жизни и вопросах бытия. Время от времени я вспоминаю опыт, которым делился профессор Шоттл в Одессе, и его строгие вопросы, преследующие меня.

Сегодня я не могу удержаться от мыслей о понятии „героизм“. Что на самом деле значит „идея героизма“? Является ли героизм необходимым средством, когда политики стараются выполнить свою неизбежную миссию? Оправдывает ли таким образом цель средства? Может ли он служить для наставника примером силы, которую люди не могут открыть для себя иначе как в виде модели? Не является ли задачей наставника высвобождение всей внутренней энергии в людях, чтобы дать им возможность преуспеть в борьбе с другими людьми?

Но когда идеал полностью становится средством, его ценность уже нельзя найти в нем одном, и возникает противоречие между концепцией идеалистического как ценности самой по себе. Оправдывает ли цель убеждение? Где провести границу между ободрением и убеждением, если не обсуждать цель?

Является ли героизм чем-либо кроме чувства жизни? Не окажется ли он ужасным заблуждением, жестоким разрушением, бессердечным прославлением опустошения, чтобы навсегда пасть до бессмысленности?

Нет, нам нужна теология, которая отнимет у человечества идеи его автономности и вернет ему осознание себя как орудия в руках Господа в человеческой истории. В Нем мы сможем найти границы.

Следовательно, героизму должна сопутствовать скромность в делах, с внутренней гордостью на службе Богу и со сдержанностью, которую должна сохранять героическая личность по отношению к себе. В противном случае героизм станет просто инстинктивным и некритичным отрицанием притязаний на оправдание других, он будет находиться в наивном противоречии с самопожертвованием других».

Пусть это, возможно, и пример образа мыслей, не являвшегося типичным, но он позволяет оценить обширность вариантов объяснения того, как солдаты вели себя на поле боя и почему.

Зверства на войне

Война на востоке чрезвычайно изобиловала зверствами и жестокостью, и, вероятно, этот фактор тоже влиял на некоторое количество солдат. Разумеется, некоторым солдатам повезло ни разу не оказаться свидетелями зверств; другие видели, но не участвовали; и все же остальные принимали в этом активное участие. Реакция тех, кто видел, или по доброй воле, или по принуждению стал участником зверств, варьировалась от отвращения до принятия таких мер как неизбежных, и даже до готовности и стремления совершать их. Во многих случаях зверства совершались по приказу и по плану верховного руководства или же происходили как результат решений полиции и в этих случаях становились делом солдатского долга. В других случаях они совершались в ходе «добровольных» действий. В январе 1944 года Антон Мейзер стал свидетелем события, причина которого осталась ему неизвестна, поскольку он лишь проезжал на коне через деревню, в которой оно происходило. Он увидел, как солдаты в немецкой форме собрали всех мужчин старше четырнадцати лет. Другие солдаты сгоняли домашний скот. Когда мужчины и скот были выведены за пределы деревни, женщины и дети оставались у своих домов и молили о пощаде. В этом было мало прока, поскольку соломенные крыши уже запылали от факелов немцев.

Деревня сгорала, а женщины смотрели, как их мужчин угоняют прочь под прицелом винтовок. Женщин и детей оставили на лютом холоде, почти без всякого имущества, поскольку их дома догорали. Некоторые из них пытались спасти пожитки из горящих домов, не думая об опасности серьезных ранений.

Такие сцены были обычны.

Оплата солдатской службы

Обычный солдат на Восточном фронте служил по призыву. Таким образом, считалось, что он исполняет долг перед своей страной, и он не получал значительных денег. Базовое жалованье в немецкой армии составляло примерно одну восьмую часть от тех денег, которые зарабатывал рабочий на производстве, но за службу на фронте полагалась ежедневная надбавка, что увеличивало жалованье до одной третьей от заработка рабочего. Офицеры обеспечивались существенно лучше. Капитан получал примерно в десять раз больше, чем солдат, служивший на фронте по призыву, а в целом — в 20–30 раз больше. До некоторой степени маленькое жалованье солдата компенсировалось тем, что ему не приходилось платить за еду, проживание, одежду и т. д., что он, скорее всего, вынужден был бы делать дома.

На фронте у солдата было немного возможностей потратить деньги. Какие-то товары обычно имелись в продаже в столовой, а кроме того, всегда существовал черный рынок, но для солдат на передовой, которым требовался пропуск для того, чтобы попасть в тыл, пользоваться услугами черного рынка было затруднительно. Кажется более вероятным, что на продукты, предлагаемые черным рынком, тратили свои деньги солдаты из тыловых служб и частей, не участвующих в боевых действиях.

Для многих солдат существовала альтернатива трате денег по месту службы — они отправляли деньги домой, зная, что там ими распорядятся лучше, чем на фронте. В письмах иногда встречаются упоминания о том, что деньги были или скоро будут отправлены семье. Во время, когда уровень жизни сильно понизился, даже небольшие суммы, которые мог отправить домой солдат, оказывались ценными.

Большая разница в жалованье офицера и рядового может быть интерпретирована как признак неравенства, и, вероятно, до определенной степени так и было. С другой стороны, ясно, что офицер — это профессия и в мирное время, и было бы странно понижать ему жалованье во время войны. К тому же кажется, что в немецкой армии уровень потерь среди офицеров был выше, чем среди рядовых, так что более высокая оплата их службы служила для компенсации повышенной опасности. О том, несли ли офицеры Красной армии настолько же более высокие по сравнению с рядовыми потери, определенных данных нет.

Заключение

Соотношение сил противостоящих армий на советско-германском фронте существенно изменилось с тех пор, как в июне 1941 года началось немецкое вторжение в Советский Союз. Вначале силы были приблизительно равны, но в течение 1941 года Красная армия получала такой обильный приток пополнений, что к сопоставимому уровню немцы даже не могли приблизиться. Однако в течение лета и первой половины осени немцы нанесли советским войскам столь огромный урон, что, несмотря на советские пополнения, приблизительное равенство численности армий сохранялось. С приходом осенней распутицы и последовавшей за ней зимы уровень советских потерь понизился, а новые пополнения постепенно обеспечивали Красной армии растущее численное преимущество.

Когда 5 июля 1943 года немцы начали операцию «Цитадель», их армия на Восточном фронте все еще была столь же многочисленной, как и в июне 1941 года. Но с этого момента ее численность почти неизменно сокращалась, поскольку потери были выше, чем поступавшие пополнения и подкрепления. В начале 1944 года германские сухопутные силы на Востоке сократились уже до 2 528 000 человек. Красной армии тоже было сложно поддерживать свою численность, но благодаря гораздо более многочисленным подкреплениям в ней все еще насчитывалось 6,1 миллиона человек. Таким образом, советские войска имели численное превосходство в 2,4 раза. Советское превосходство в бронетехнике было еще больше. В целом оно составляло 3:1, но в связи с тем, что много немецких танков находилось в ремонте, фактическое советское превосходство оказывалось по меньшей мере, 4:1, если учитывать только боеспособную бронетехнику.

Одним из возможных объяснений высокого процента неисправных танков в немецких частях является уже упоминавшаяся нехватка запасных частей. Другой фактор, который необходимо учитывать, состоит в более быстром обновлении танкового парка из-за высоких потерь, в связи с чем процент машин с большим пробегом был меньше, чем в немецких частях. Кроме того, процент безвозвратно уничтоженных машин в общем числе потерь в советских танковых частях, видимо, был выше, чем у немцев.

В условиях полного численного превосходства советское командование имело возможность собрать превосходящие силы в районе Корсуня. Исходная группировка, вводившаяся в бой, включала 451 танк и 62 САУ. Это давало почти четырехкратное превосходство над боеспособными немецкими танками и штурмовыми орудиями. Сравнивать артиллерию сложнее, поскольку противостоящие армии вели учет артиллерии различным образом. К тому же в Советской армии тяжелые минометы составляли гораздо большую долю, чем в немецкой. Однако можно заключить, что советские силы, сосредоточенные для проведения операции, насчитывали 2677 артиллерийских орудий и 2222 миномета. Первое число включает и противотанковые пушки и может быть сопоставлено с данными по немецким войскам, имевшим в распоряжении немногим менее 500 артиллерийских орудий и 178 противотанковых пушек. Следовательно, два советских фронта превосходили немецкие войска в районе Корсуня примерно в четыре раза, если сравнивать гаубицы и пушки. Немцы также располагали определенным количеством пехотных гаубиц калибром 75 мм и 150 мм с небольшой дальностью огня, которые входили в пехотные полки. Несколько затруднительно определить истинное число минометов и пехотных гаубиц в немецких частях, потому что это оружие включалось не во все отчеты. Однако три танковые дивизии XXXXVII танкового корпуса на 22 января имели в среднем по 12 минометов и 13 пехотных гаубиц. В то же время три пехотные дивизии корпуса имели в среднем по 15 минометов и 12 пехотных гаубиц. Если эти цифры типичны для всех немецких частей в районе Корсуня, можно сделать вывод, что у немцев было около 400 минометов и пехотных гаубиц. Это будет значить, что два советских фронта, вероятно, имели пятикратное превосходство в оружии этого класса.

Таким образом, в целом Красная армия имела примерно четырехкратное превосходство по основным видам тяжелого оружия. Сложнее оценить советское превосходство в людях. Во-первых, уцелевшие немецкие документы дают подробное описание численности ряда дивизий, но по многим другим не имеется никакой информации. Едва ли возможно установить полную численность немецких войск. В советских источниках приводятся значения численности всех сил, задействованных в начальной фазе операции. Однако они заметно различаются. Например, один источник называет число 254 965 человек, тогда как другой дает гораздо большее значение — 336 700 человек. Возможно, эта разница происходит из использования различных категорий численности — например когда небоевые подразделения включаются в число бойцов или нет, включаются или не включаются все эшелоны обеспечения.

Последний фактор особенно важен при сравнении советских и немецких сил. Немецкие дивизии на бумаге были больше, чем советские, но, с другой стороны, советские части имели значительно большую поддержку за счет армейских и фронтовых средств усиления. Необходимо проводить сравнение таким образом, чтобы учитывались все значимые факторы.

По всей видимости, число дивизий дает достаточно точную картину соотношения сил. В Корсунь-Шевченковской операции 40 советским дивизиям противостояли 15 немецких, что дает соотношение сил 2,7:1. Это, по крайней мере, является косвенным показателем советского численного превосходства.

С настолько превосходящими противника силами в районе, в котором планировалась операция, неудивительно, что два советских фронта сумели сосредоточить на направлениях главных ударов огромные силы по сравнению с силами обороняющихся. Даже в исследовании советского Генерального штаба говорилось о семикратном численном превосходстве в пехоте и тринадцатикратном — в танках на направлении, на котором 2-й Украинский фронт собирался нанести удар. Тот факт, что советское командование обычно имело в своем распоряжении больше людей и материальной части, позволяло ему концентрировать силы там, где это было нужно.

ТЯЖЕЛОЕ ВООРУЖЕНИЕ НЕМЕЦКИХ ЧАСТЕЙ В РАЙОНЕ КОРСУНЯ НА 25 ЯНВАРЯ

Танки и штурмовые орудия / Артиллерийские стволы / Противотанковые пушки

Корпусная группа «Б»

/ 0 / 41 / 11

88-я пехотная дивизия

/ 0 / 22 / 14

Управление XXXXII армейского корпуса

/ 0 / 0 / 0

198-я пехотная дивизия

/ 0 / 36(примерно) / 14

34-я пехотная дивизия

/ 0 / 33(примерно) / 14

Управление VII армейского корпуса

/ 23 / 10(примерно) / 0

Дивизия СС «Викинг»

/ 20(примерно) / 52 / 12 (включая 7 самоходных)

Бригада СС «Валлония»

/ 10 / 0 / 9

57-я пехотная дивизия

/ 0 / 50 / 8

72-я пехотная дивизия

/ 0 / 33 / 14

389-я пехотная дивизия

/ 0 / 26 / 12

Управление XI армейского корпуса

/ 9(примерно) / 16 / 0

3-я танковая дивизия

/ 20(примерно) / 22 / 10 (включая 5 самоходных)

106-я пехотная дивизия

/ 0 / 31 / 7

320-я пехотная дивизия

/ 0 / 24 / 17

282-я пехотная дивизия

/ 0 / 36 / 10

14-я танковая дивизия

/ 15 / 24 / 15

11-я танковая дивизия

/ 25(примерно) / 26 / 11 (включая 5 самоходных)

Управление XXXXVII танкового корпуса

/20(примерно) / 11(примерно) / 0

Всего / 142 / 493 / 178