Мистер Джеггерс – потомственный аристократ, подтянутый, стройный – сочетал в себе конструктора, корабельных дел мастера и капитана дальнего плавания высшего класса. Суда своей конструкции он испытывал сам, тщательно выискивал недостатки, вносил исправления, снова испытывал, опять находил недостатки, исправлял и начинал сначала. Так продолжалось до тех пор, пока он окончательно не убеждался в добротности новой модели. Только после этого давал согласие на серийное производство. Кораблестроительным заводом Бунчужного он заинтересовался после знаменательной встречи в Суэцком заливе. Лордкипанидзе считал Джеггерса своей находкой. Гармаш как-то записал рассказ жизнерадостного грузина об этой встрече.

– Наше судно с большим грузом взрывчатки в трюмах направлялось в Южную Африку к таинственному Берегу Слоновой Кости. Взрывчатка предназначалась якобы для горнорудных работ. Может быть, и для горнорудных, не знаю. Судно строилось у нас по заказу крупной греческой фирмы. Представитель фирмы назвал судно «Пелопоннес». По договору с фирмой группа наших специалистов должна была в течение определенного времени обеспечивать нормальную эксплуатацию сложного оборудования, обучать ее специалистов. На мою долю выпало обслуживание электронной автоматики. Вообще-то я инженер-корпусник. Электроника в то время была моим «хобби».

Я мечтал о таком плавании. Хотелось повидать мир. С капитаном «Пелопоннеса», очень красивым, общительным, немного заносчивым человеком, я быстро сдружился. Звали его Луи Костанакис. С первых же дней нашего знакомства Луи рассказал мне свою романтическую биографию.

Отец его тоже служил капитаном на торговом корабле, а мать – француженка. Отец умыкнул ее во время стоянки в Марселе. И вот, чтобы восстановить добрые отношения со своими французскими родственниками, первенца решено было назвать в честь отца жены – Луи. До того как стать капитаном «Пелопоннеса», Луи служил на легком крейсере. Потому, нужно думать, в нашем корабле ему больше всего нравилась устремленность его вперед и благородные линии, которые очень походили на обводы легкого крейсера. Электронное оборудование сейчас дает возможность даже в самый непроницаемый туман отчетливо видеть любое препятствие задолго до его приближения и управлять всеми двигателями. Сложная электроника насторожила Костанакиса. Он косился даже на простой автомат, который регулирует натяжение причальных тросов. Когда корабль стоит в океанском порту, на его положение у пирса сказываются погрузки и разгрузки, приливы и отливы… Причальные тросы приходится то подтягивать, то попускать. Когда-то это делали вахтенные матросы. Сейчас – автоматические приспособления.

«Автоматика – это хорошо, – говорил Костанакис, – но если она вдруг откажет… Людей-то у нас из-за этой автоматики раз-два и обчелся».

Но вернемся к рейсу. Капитан очень спешил. Фирма была заинтересована доставить груз вовремя, даже немного раньше срока. Это была солидная фирма. Больше всего боялся Луи задержки при переправе через Суэцкий канал. Надеялся поспеть в Порт-Саид к формированию каравана, однако не успел.

«Теперь жди, пока те, что ушли, доберутся до большой воды. После этого встречный пропустят», – ворчал он.

Но что поделаешь, движение по Суэцкому каналу возможно только в одном направлении, и порядки тут строгие, предусмотренные бог весть когда специальной международной конвенцией. Пришлось ждать. Пришвартовались к бочке. Первыми пришвартовались. Подходили другие корабли. Вскоре их много набралось. Каких только не было там – сухогрузы, танкеры, пассажирские лайнеры. Даже две спортивные яхты затесались. Чистенькие, стройненькие, как девушки семнадцатой весны у нас в Чиатури. Напротив пришвартовался грузопассажирский «англичанин» примерно одного с нами водоизмещения, «Брэдфорд».

…Вечерело. Меня просто поразили наступающие сумерки. Очень они уж короткими показались. И ночь поразила. Представьте себе: темная, как мазут, вода, на ней – подмаргивающие друг другу бакены, справа и слева – таинственные огни Порт-Саида. И над всем этим – фиолетовое небо. Именно фиолетовое.

…«Англичанин» стоял весь в огнях. На нем гремела музыка. Время от времени доносился приглушенный расстоянием беззаботный смех. Веселятся пассажиры.

«Пришел немного позже нас, – бурчал, глядя на «англичанина», Костанакис, – а уйдет раньше всех. Все раньше нас уйдут. Даже вон та самоходная галоша», – ткнул он трубкой в направлении огромной японской нефтеналивной баржи.

Я сочувственно кивнул головой: «Ничем я тебе, дорогой мой Луи, не помогу: такой тут порядок. Сначала пассажирские пойдут, потом грузовые, а наш «Пелопоннес» со своим грузом – после всех и на соответствующей дистанции».

Так и вышло. Снялись только на другой день. Я стоял у борта, любовался каналом. Незабываемое зрелище. Там, где берега понижаются до одного уровня с водой, – лужа и лужа, а где повышаются – поразительная иллюзия: справа и слева, сколько окинешь взглядом, желтая пустыня. И вот, понимаете, по этой пустыне ползут корабли. Именно ползут. На брюхе. Будто посуху, медленно, медленно. Потом я поднялся на капитанский мостик: один из трех локаторов стал немного капризничать и я решил повозиться с ним. Костанакис был тут же. Он казался спокойным, но я видел, что он все же нервничает. Понимал: медленное движение уже начинает бесить моего капитана.

«Проклятая кишка, – не выдержал и выругался он. – При желании давно могли бы параллельный канал проложить. Загнал в землю взрывчатку, нажал кнопку – и готово. Подровнял края, очистил дно – и пускай воду. – Он позвонил и попросил дать кофе. Положил трубку, обернулся ко мне: – Меня от такой скорости всегда в сон клонит».

Наконец добрались до большой воды. «Англичанин» ушел далеко. Едва заметен у горизонта. Наш Луи приободрился. «Сейчас мы им покажем», – бросил он радостно и распорядился дать полный ход. Запела наша турбина. «Пелопоннес» обошел сначала несколько «старичков», которым давно уже на слом пора, а они все бороздят и бороздят океаны. Потом яхты остались позади. За короткое время весь караван обогнали. Стали «англичанина» догонять. Нет, «Брэдфорд» был хорош, добротно сделан. И дизель, по всему видно, у него мощный. И груза поменьше, чем у нас. А только с нашим судном и ему не тягаться. Догнали мы его. Стали обходить. Пассажиры там высыпали на палубу, скопились на левом борту, таращатся на диковинный сухогруз. Костанакис внешне оставался спокоен, но я видел, что эту помесь знатного грека и прелестной француженки просто распирает от гордости.

…»Англичанин» был уже далеко позади, когда в рубке раздался телефонный звонок. Звонил Маркони. Так прозвали здесь итальянца-радиста. Он сказал, что «Брэдфорд» приветствует капитана «Пелопоннеса» и просит сказать, где строился его корабль.

– Советский Союз, – бросил в трубку Костанакис.

Через минуту – снова звонок: «Брэдфорд» просит указать верфь.

Костанакис назвал наш город. Через короткое время – снова радиограмма: не будет ли так любезен капитан «Пелопоннеса» указать координаты этой верфи.

«Не могут найти, – усмехнулся Костанакис и обернулся ко мне: – Ничего удивительного: отыскать незнакомый город даже в английской метрополии нелегко, а на ваших просторах…» Он тут же продиктовал своему Маркони координаты, а заодно попросил передать, что на капитанском мостике находится представитель фирмы.

Капитан «Брэдфорда» поинтересовался, кто президент фирмы, которая строила корабль. Луи смотрит на меня, а я растерялся. Кто же у нас, думаю, президент фирмы? Министр? Или, может быть, начальник главка? Нет, не они. Тарас Игнатьевич, вот кто.

Отстукали англичанину фамилию «президента». Пока перестукивались, «Брэдфорд» оказался далеко позади. Маячит уже на противоположном горизонте. В заключение англичанин попросил представителя фирмы, то есть меня, передать привет своему президенту и сказать, что он, Дэвид Джеггерс, будет счастлив при первом же случае лично выразить свое восхищение мистеру Бунчужному, верфи которого спускают на воду такие замечательные суда.

На этом и закончился рассказ Лордкипанидзе. А настырный англичанин таки пожаловал. И в том же году. Осенью. С небольшой группой ведущих инженеров своей фирмы. Они ходили по заводу, расспрашивали, что-то записывали в свои блокноты. Джеггерс интересовался всем: цехами, информационно-вычислительным центром, научными лабораториями. Даже в городке корабелов, который только закладывался тогда на Крамольном острове рядом с заводом, побывал. На прощальном ужине он сказал, что увидел много интересного, и откровенно пожалел, что нельзя было хоть кое-что сфотографировать. Тарас Игнатьевич заметил, что гости могли фотографировать что угодно: завод – коммерческого судостроения, не военный. Джеггерс удивился. Неужели мистер Бунчужный не боится, что иностранцы позаимствуют у него ряд новинок и таким образом потеснят на мировом рынке?

– Новинки по нашим временам быстро стареют, – сказал Тарас Игнатьевич. – Пока вы освоите наши, мы их заменим. Что же касается конкуренции… У нас в портфеле заказов иностранных фирм – на шесть лет вперед. Могло бы и больше быть. Здесь, как говорится, спрос намного превышает предложение.

Он поехал провожать гостей в аэропорт.

– Я обязательно опять приеду к вам, – сказал на прощание Джеггерс.

Тарас Игнатьевич приподнял шляпу:

– Милости просим.

«Теперь он конечно же приехал с фотоаппаратом», – подумал Тарас Игнатьевич, вспомнив тот эпизод на прощальном ужине.