Тарас Игнатьевич вернулся из Благодатного поздно вечером. Позвонил в больницу. Узнал, что Галина возле матери, что Валентине Лукиничне немного лучше, чем утром, успокоился и лег спать.

Обычно он засыпал сразу, но сегодня, видимо, давала себя знать усталость. Не спалось. Он потянулся за книгой, но и читать не хотелось. Будоражили впечатления прошедшего дня. Утром он ехал, не торопясь, по асфальтовой дороге, брошенной от реки до моря серым полотном по широкой, буйно зеленеющей в этом году степи. Наконец показался дом отдыха корабелов. Он назывался, как и старое большое село, расположенное в трех километрах справа, «Благодатное». Только село от берега отделяла двухкилометровая полоса песка, а дом отдыха раскинулся у самого моря. Двести пятьдесят облицованных разноцветным пластиком коттеджей стояли несколькими рядами. Пляж, намытый тонким золотистым песком, был огражден с двух сторон бетонной дамбой. Здесь было все, что нужно для благоустроенного пляжа, – пестрые грибки, раздевалки и душевые установки. Легкая ограда их облицована керамическими плитками, собранными в украинский узор. На восточной окраине у самого берега – столовая. Просторная открытая веранда ее была сейчас пуста. Уборщица, перевалившись через барьер, вытряхивала скатерть прямо в море. Тарас Игнатьевич подъехал к столовой, поставил машину в тени развесистой акации, заглушил мотор, выбрался из машины и вдохнул полной грудью свежий морской воздух.

В этом году он тут впервые. Обычно он приезжал сюда ранней весной, проверить, как идет подготовка к началу сезона. Ширин торопился навстречу. Поздоровался и доложил, что Ватажков уже был, уехал, обещал вернуться к двум.

– Тем лучше, – сказал Бунчужный. – Успеем до его приезда осмотреть все, прикинуть, что к чему.

Тарас Григорьевич мечтал сделать этот дом отдыха лучшим на всем побережье. Ему хотелось, чтобы у его корабелов было все не только самое добротное, но и самое красивое: цеха, территория завода, дома на жилмассиве, профилакторий в сосновом лесу на противоположном берегу Вербовой, спортивный комплекс для заводской молодежи, Дворец культуры. И этот дом отдыха – тоже. Ему хотелось, чтобы здесь все утопало в зелени, а это долго не удавалось. Осенние штормы захлестывали все побережье. Коттеджи и другие постройки, укрепленные на высоких бетонных фундаментах, мало страдали от этих штормов, но зеленые насаждения… Волны уносили и песок с пляжа, и чернозем с цветников. На следующий год приходилось все начинать сначала – и песок намывать, и чернозем привозить. Песок заново намыть – не проблема, а вот чернозем достать… Потом соорудили бетонную дамбу. Она огибала побережье на протяжении трех километров, а по краям врезалась в сушу до того места, куда волны не добирались даже во время самого буйного шторма.

Теперь можно было по-настоящему озеленить территорию. В прошлом году зимой, в самую стужу, высадили около двух тысяч уже взрослых деревьев, вместе с прикорневой материнской землей, и деревья прижились. Весной и кустарник высадили – только ремонтантных роз больше двух тысяч. Вон как они сейчас роскошно цветут. Если еще недавно, когда, бывало, подъезжаешь сюда, все коттеджи как на ладони, то теперь они утопают в густой листве.

Тарас Игнатьевич шел с Шириным по нешироким улочкам, любовался насаждениями. До чего же уютно здесь стало.

Была у него еще одна задумка – поставить слева от поселка санаторный корпус в пять этажей с лоджиями, выходящими к морю. А рядом – пионерский лагерь и оздоровительный комплекс для дошкольников. Сейчас каждый коттедж чаще всего отводился одной семье. Отдых вместе с детьми имеет свои преимущества, но и отрицательного в таком отдыхе тоже не мало: уход за ребятами всегда связан с хлопотами, отнимает много времени. И конечно же куда лучше, если малыши будут рядом, в специальном помещении, под присмотром воспитательниц, медицинского персонала и нянечек. Тогда и взрослые смогут отдохнуть по-настоящему. Награждение завода вторым орденом Ленина – самый подходящий случай, чтобы добиться ассигнований на сооружение санаторного корпуса и «детского оздоровительного комплекса». Ради этого, собственно, и приехал сюда сегодня Тарас Игнатьевич. И Ватажкова ради этого пригласил, чтобы все обсудить, обо всем договориться.

Сейчас, лежа в постели, он вспомнил, как шел, не торопясь, по поселку, здоровался со встречными, обменивался шутками. Вспомнил старого слесаря из достроечного цеха, который, несмотря на пенсионный возраст, продолжал работать, как он сам говорит, «на полную катушку». Старик с полотенцем через плечо шел на пляж. Тарас Игнатьевич остановил его, поздоровался, спросил!

– Выгреваешь свои старые кости, Матвеич?

– Выгреваю, – ответил тот, улыбаясь.

– Когда твой отпуск кончается? – поинтересовался Бунчужный.

– Всего четыре денька осталось.

– Укоротим тебе отпуск в нынешнем году, – улыбнулся и себе Бунчужный. – Послезавтра на торжественном собрании нужно быть. Орден Трудового Красного Знамени вручать тебе будем. Ну, а после собрания, как и полагается, – банкет. А после банкета… В общем, испортим тебе конец твоего отпуска, Матвеич?

– Я на такую порчу согласный хоть каждый год, – рассмеялся старик.

– Ишь ты, – снова улыбнулся Бунчужный. – «Каждый год». Грудь у тебя узковата, Матвеич. А наград и так много. Куда новые цеплять будешь?

– А я напыжусь, Тарас Игнатьевич. Напыжусь.

– Разве что так, – рассмеялся Бунчужный. – Ладно, иди к морю. Тебе надо теперь каждую минуту беречь.

Потом до приезда Ватажкова он вместе с Шириным и главным инженером по капитальному строительству, который сейчас отдыхал тут со своей семьей, осмотрели все, сверили планы, обсудили еще раз проект главного корпуса, помечтали о парке, подсчитали, сколько земли понадобится для этой затеи. Когда приехал Ватажков, снова обсудили все, уже окончательно.

…Домой возвращались уже в сумерках. Яков Михайлович сел в машину Бунчужного. Лежа в постели, Тарас Игнатьевич с удовольствием вспоминал и эту обратную дорогу. В машине было тихо. Слышалось только шуршание шин по асфальту.

Яков Михайлович сидел, откинувшись на мягкое сиденье. Вышитый простеньким узором воротник его косоворотки был расстегнут. Загорелая шея почти без морщин. И сейчас, когда Тарас Игнатьевич закроет глаза, ему видятся то асфальтовое шоссе, то худощавая фигура Ватажкова.

Промелькнуло маленькое село со странным названием Большая Рогатка.

– Ты не знаешь, Яков Михайлович, откуда это – Рогатка?

– Сейчас развилка дороги будет, отсюда и Рогатка.

Действительно, через минуту машина мягко подкатила к широкому разветвлению дороги. Бунчужный притормозил, съехал на обочину и остановился. Предложил:

– Выйдем на несколько минут, Яков Михайлович.

– Пожалуй, – согласился Ватажков.

Они вышли из машины. Степь дышала мягким вечерним теплом. Лишь изредка ветерок лениво шевелил на придорожных деревьях молодую листву. Степь, казалось, отдыхала после дневного зноя. Отдыхал и натруженный за день колесами тяжелых самосвалов асфальт. И запыленная машина, чудилось, тоже отдыхала, стоя на обочине. Разогретый двигатель струил над ней вечерний воздух. Только отдаленный гул скреперов и бульдозеров нарушал этот покой – там прокладывали новую ветку большого оросительного канала.

– Красота какая! – сказал Ватажков. – Где еще такой простор увидишь!

– Давай вот туда заберемся, – предложил Тарас Игнатьевич, указывая на расположенный невдалеке курган. – Оттуда лучше видно. Взберемся, а?

– Пошли, – согласился Ватажков.

Они зашелестели придорожной травой, потом пошли по узкой тропинке меж хлебов. Вот и курган. Они взобрались на вершину. Горизонт будто раздвинулся, и степь сразу стала намного шире. Вдали поблескивало в лучах заходящего солнца большое водохранилище.

– Ты прав, – сказал Ватажков, – отсюда намного лучше видно. Бог мой, кажется, совсем недавно тут шли бои. Такая сушь стояла – пулеметы напоить нечем было. А сейчас… Знаешь, сколько у нас в этом году под поливом будет?.. Двести пятьдесят тысяч гектаров. Кто бы мог подумать, что там, где еще недавно только седой ковыль посвистывал на сухом ветру да курай осенью катился от Вербовой до моря, мы будем рис выращивать. Несметное богатство вокруг нас с тобой, Тарас Игнатьевич!

– И под нами – тоже, – сказал Бунчужный.

– Не понимаю, – повернулся к нему Ватажков.

– Я об этом кургане. Ты знаешь, сколько в нем земли? И какой. Ее ведь не бульдозерами заготавливали. Не самосвалами сюда возили. Брали ее, голубушку, прямо с поверхности, чистый чернозем, и сюда волокли кто в шапке, кто в подоле, кто в торбе простой.

– Так вот для чего ты меня сюда приволок, – улыбнулся Ватажков.

– Нужно решение облисполкома, потом Верховного Совета. С археологами связаться. Кто знает, какое добро в этой могиле захоронено. Может, ему и цены нет. А мы поможем. Условия «джентльменские»: землю нам, а бесценные сокровища – им, для музеев. Мы прикинули уже: три-четыре таких кургана – и в «Благодатном» вся площадь под парк будет обеспечена. Парк вырастим не хуже асканийского ботанического сада.

– Однако ты жох, дорогой Тарас Игнатьевич. Тебе только позволь, ты наш городской парк культуры и отдыха к себе в «Благодатное» перекантуешь.

– Перекантую. А только не станем горожан обижать. Так договорились насчет курганов, Яков Михайлович?

– Ладно, договорились. Теперь и ехать можно?

– Можно.

Остывший двигатель весело набрал обороты, и машина помчалась по шоссе. Мириадами звезд вспыхивали и гасли блестящие мотыльки, выхваченные из темноты светом автомобильных фар.

Долго ехали молча. Потом Ватажков сказал:

– Нет слов, много еще у нас трудностей. И недостатков немало. И не так просто от них избавиться. Учиться надо. Друг у друга учиться. И у капиталистов – там, где есть чему. Они ведь у нас тоже многому учатся. Полагаешь, Джеггерс к тебе во второй раз притащился визит вежливости нанести? Он учиться приехал. Новенького запозычить. Бизнесмены, они себе на уме. И позавидовал он тебе вчера искренне. Есть чему позавидовать. Но главное – еще впереди. Людей чеканить надо.

«О чем он еще говорил?.. Ах да… Деловитости людей обучать надо. Прежде чем пообещать – подумай хорошенько. Дал слово – не отступай. Душа из тебя вон, а выполни. Ведь мы на твои обязательства ставку делаем, планы перекраиваем. Нет, это он не вчера говорил: это он говорил, когда еще на заводе командовал».

…Он и не заметил, как уснул. Ему снился фронт, артиллерийский обстрел. Только странный какой-то, совершенно беззвучный. Он видел фонтаны взрывов, понимал, что обстрел идет из орудий крупного калибра, но звука выстрелов не было. Только один, взметнувший землю неподалеку от его командирского блиндажа, он услышал совершенно отчетливо. Услышал и… проснулся. И в ту же минуту зазвонил телефон, который стоял на тумбочке, рядом с постелью. Хрипловатый голос дежурного сообщил, что на судне у достроечного пирса только что произошел взрыв. Нет, он не знает, в чем дело. Он только услышал взрыв, и охранник, забежавший сюда, сказал, что это на двести шестом. Нет, он еще никому не звонил.

Тарас Игнатьевич распорядился срочно вызвать главного инженера и Лордкипанидзе.

Одеться, выскочить во двор, завести машину было делом двух минут. Он поехал прямо к достроечному пирсу. Лордкипанидзе был здесь – он еще не уходил сегодня. Увидел Бунчужного, бросил коротко:

– На баке для горючего сварщик устанавливал датчик уровня. Жив остался. Отшвырнуло за борт. Парни выудили. Двое раненых. Разворотило часть палубы и борт. – Он посмотрел на Бунчужного и добавил: – Раненые в поликлинике уже. Звонил только что.

Они поднялись по трапу. Разворотило не только часть борта и палубы, но и повредило системы связи, энергопитания, водоснабжения, вентиляции. Бунчужный с горечью провел рукой по краю рваного металла.