Вход в ресторан находился на уровне тротуара, а начинавшийся за дверью длинный, узкий, отделанный деревянными панелями коридор приводил к лестнице, которая поднималась к собственно ресторанному залу, находившемуся на третьем этаже здания. Добравшись до верхней площадки, я услышал тихую музыку, будто играли на арфе, эти звуки несколько раз перекрывал доносившийся из глубины помещения знакомый раскатистый смех Величайшего Сетевика. Вход в зал ресторана «У Хироши» был закрыт двумя легкими бело-голубыми портьерами. Я раздвинул их и вошел внутрь.

Ресторан был маленьким, и я немедленно проникся царившей в нем атмосферой гостеприимства и дружелюбия. Справа от входа стояли в ряд шесть стульев перед — как я узнал позже — суши-баром. Больше стульев не было. Были лишь низенькие столики, восемь или девять, стоявшие на соломенных циновках, которыми были устланы невысокие платформы, поднимавшиеся над деревянным полом фута на полтора. Вокруг каждого столика лежали плоские квадратные подушки, обтянутые такой же бело-голубой тканью, из какой были выполнены портьеры.

Мой друг сидел со скрещенными ногами перед самым дальним столиком. Когда я подошел ближе, меня приветствовал хор голосов, говорили по-японски. Голоса принадлежали часто кланявшемуся официанту за стойкой суши-бара — улыбавшемуся человеку, одетому в кимоно, с полоской голубой ткани на голове — и еще каким-то людям, которых я не видел и которые скрывались где-то в закоулках сумрачного помещения.

— Что они говорят? — спросил я, остановившись перед столиком Величайшего Сетевика.

— Конбанва, — ответил он. — Это значит «добрый вечер». А Хироши еще поинтересовался, как ваши дела. Так как ваши дела?

Пока я отвечал, он жестом пригласил меня сесть, указав, что следует снять обувь. Я заметил, что свои туфли он аккуратно поставил под приподнятую над полом и покрытую циновкой платформу, на которой сидел. Я разулся, поставил туфли рядом с его обувью и опустился перед столиком напротив собеседника.

— Вот так, — сказал он и наклонился, заглянув под низкий столик и приглашая меня сделать то же. — Видите, там есть место, куда можно подсунуть ноги.

Приняв прежнее положение, он продолжил:

— Для западного человека просидеть со скрещенными ногами все то время, что необходимо, чтобы по-настоящему насладиться японскими блюдами, — настоящая пытка. Хироши — человек гибкий, а потому вырезал для нас эти полости под столиками, чтобы можно было вытянуть ноги и, лишь немного согнув их в коленях, чувствовать себя почти так же комфортно, как на стуле. Сами японцы прекрасно обходятся одними только подушечками. — И указал на тонкие маты, лежавшие на наших скамейках. — Так как ваши дела? Неделя прошла достаточно удачно, не так ли?

— Да, вы правы. Все просто великолепно, спасибо. А как вы?

— В первую очередь я горд и рад за вас. — И он улыбнулся своей бесподобной широкой улыбкой.

— Такую улыбку, как у вас, я бы оборачивал целлофаном и с удовольствием продавал, — засмеялся я.

— A-а, эта улыбка. — Он был явно польщен. — Хотите знать секрет? — И с лукавым выражением лица подался мне навстречу.

— Конечно, — с готовностью откликнулся я.

— Эту улыбку я выработал у себя сам. Хотя изначально ее функция состояла в том, чтобы изменять направление моих мыслей, менять характер отношения к тем или иным вещам.

— Каким образом?

— Однажды я слушал выступление одного сетевика перед группой людей в ходе тренинговой сессии. Он говорил о негативизме, о том, как часто в этом бизнесе скепсис и пессимизм порождаются отказами со стороны клиентов. Сетевик объяснял, как он пользовался улыбкой для изменения собственного настроения.

Что касается меня самого, то по натуре я скорее из тех, кто склонен изводить себя сомнениями и беспокойством. Вы, кажется, удивлены? Но это действительно так. Я могу испытывать беспокойство по любому поводу. По крайней мере так было, и в определенной степени так остается. Воображаемые перспективы, воспринимаемые как реальность. Слышали о таком? Так вот я в этом деле мастер.

Словом, тот сетевик предложил аудитории провести совместный эксперимент. Он сказал присутствующим, что они должны будут подумать о чем-нибудь плохом. Все равно о чем. Потом, когда мы погрузимся каждый в свои тяжелые мысли, он заставит нас сделать нечто весьма любопытное, и все мы посмотрим, что из этого получится.

Следуя призыву наставника, каждый стал думать о чем-то негативном и испытывал либо злость, либо страх, беспокойство, чувство безнадежности. Сетевик сказал, чтобы все предварительно подняли руки вверх и опустили их, когда негативные эмоции полностью нами овладеют. Когда все руки в зале опустились, ведущий крикнул: «А теперь улыбнитесь! Неважно, что вы по-прежнему встревожены или злы, — просто улыбнитесь! Широко. Во весь рот. Растягивайте губы от уха до уха. Давайте-давайте! — продолжал он выкрикивать свои призывы. — Улыбайтесь!»

В конце концов почти все стали не то что улыбаться, а смеяться. Тогда он спросил нас: «И что произошло?»

А произошло то, что никто из группы не смог одновременно и улыбаться, и думать о чем-то дурном. Наставник пояснил, что, улыбаясь, невозможно продолжать злиться или беспокоиться. Он сказал, что сознание не в состоянии одновременно концентрироваться на негативных и позитивных мыслях. Он сказал, что наукой доказано: когда вы улыбаетесь, мозг выделяет жидкие химические вещества, подобные эндорфину, а также вырабатывает серию сигналов, по типу электрических, которые в совокупности делают наличие и сохранение негативных мыслей физиологически невозможным. Удивительно, не правда ли? Удивительно!

— Поразительно, — не удержался я от высказывания собственных мыслей.

— Позвольте мне спросить вас кое о чем. Я знаю, что прежде — не на прошлой неделе, — он вновь улыбнулся, — а раньше вам случалось переживать периоды по-настоящему пессимистичного настроения. Верно?

— О да, — ответил я с готовностью раскаявшегося грешника, поскольку в памяти тут же всплыли воспоминания о многочисленных негативных чувствах, что мне доводилось переживать.

— И что вы делали, чтобы переменить свой настрой?

— Да по большей части ничего.

— Но вы же не постоянно думали о чем-то неприятном, не так ли? — спросил он, наклонившись вперед и глядя на меня полными серьезности и неподдельного интереса глазами человека, который не пропускает ни единого слова собеседника и не сомневается в его правдивости. Такая манера слушать была ему свойственна.

— Нет, конечно, нет, — ответил я, заметив, что мои слова прозвучали как простая констатация факта, без нотки возмущения в голосе, как это нередко бывало прежде. — Я просто ждал, когда это пройдет. Я имею в виду, что в конце концов я забывал о том, что меня беспокоило. По крайней мере на время… Пока вновь не начинал ощущать в себе злость, пессимизм или страх, — добавил я после секундной паузы.

— Хорошо. Но теперь-то вы знаете, что достаточно просто улыбнуться. Как только на вас нахлынут негативные мысли, изобразите на лице широкую улыбку и понаблюдайте, что будет. А знаете, что сам я стал делать после того, как узнал этот трюк с улыбкой?

Я покачал головой, приглашая собеседника к продолжению рассказа.

— Я поставил зеркало рядом с телефоном. Всякий раз, когда я набирал номер потенциального клиента или делал звонок для развития предыдущего контакта, я сверялся со своим отражением и следил за тем, чтобы улыбка не сходила с моих губ. Результат был ошеломляющим! Мне стало гораздо легче общаться по телефону, а общение стало не в пример более продуктивным. Эффект немедленный. Этот трюк с улыбкой в одночасье повышает качество и жизни, и работы.

* * *

Словно по мановению волшебной палочки, ниоткуда, на столике начала появляться еда. Блюдо за блюдом, еще и еще! Каждая тарелочка — миниатюрная, все разной формы, размера и цвета: фарфоровые, из бамбука, маленькие деревянные дощечки. И почти на каждой нечто такое, чего я никогда прежде не видел.

— Вау! Что это? — воскликнул я, обводя рукой пестроту экзотических блюд, невесть откуда появившуюся перед нами.

По очереди указывая на каждое блюдо, Величайший Сетевик стал приводить их японские названия с пояснениями по-английски. Разноцветные — красные, желтые, белые — овощные соленья, которые, по его словам, могут показаться мне довольно острыми. Салат из морских водорослей. (Он рассмеялся, заметив на моем лице невольную гримасу в ответ на слово «водоросли».) Кусочки жареной курятины на шампуре. Жареный угорь. (Я опять не сдержался, и он снова рассмеялся.) Ошиташи — забавное, по его словам, название шпината. Тофу. (Я отреагировал, он — нет.) Темпура (хорошо прожаренная морковь), тыква, грибы, лук, брокколи и креветки. Бамбуковая тарелочка с зеленой фасолью и к ней маленькая плошка с темным соусом, в который фасоль макают. Ассорти из сырой рыбы, как он объяснил, и было суши без риса, но с устрицами и улитками. К блюду прилагались тонкие, выстроганные вручную зубочистки, которыми следовало пользоваться при еде вместо вилки.

Прежде я уже бывал в японских закусочных, где шеф-повар — одновременно артист, ловко нарезающий продукты и жонглирующий ими прямо перед вами в процессе готовки на решетке у вас же на столе. Однако на этот раз все было совсем иначе.

— Я подумал, что вам захочется продегустировать побольше блюд, — сказал Величайший Сетевик, жестом приглашая к трапезе.

Мне впервые предстояло пользоваться палочками, и я сразу попросил указаний.

Он терпеливо показывал, как их нужно держать: одну взять большим и указательным пальцами правой руки, другую зажать остальными пальцами. Это было забавно, но я отметил, что ощущаю нечто вроде благоговения.

— Просто относитесь к ним как к собственным дополнительным очень длинным пальцам, — смеялся он, без всяких видимых усилий подхватывая кусочки сырой рыбы и опуская их в маленькую круглую чашку, до краев наполненную темно-коричневым соусом.

— Тамари, — произнес он в ответ на мой вопросительный взгляд. — Особый тип соевого соуса.

Прикрыв глаза, он не торопясь пережевывал кусочки, явно наслаждаясь вкусом пикантного блюда.

— Замечательно! Ямаши, желтый хвостик. Попробуйте, — произнес мой собеседник, жестом указывая на бежевые полупрозрачные полоски какой-то рыбы, веером разложенные на тарелке.

Я решительно протянул палочки, взял одну трепещущую полоску и тут же уронил на стол. Вновь подцепил и на этот раз успешно опустил в плошку с соевым соусом, который собеседник любезно для меня налил.

Он показал, как нужно держать в левой руке маленькую чашку с рисом, чтобы пользоваться ею как своего рода подносом, на который и класть кусочки еды, поясняя, что так я смогу, не рискуя испачкаться, доносить пищу до нужного места, пока не освою манипуляции со своими новыми деревянными «пальцами».

Еда была действительно великолепной. Не думаю, что я когда-либо испытывал за одну трапезу столь много новых и действительно восхитительных вкусовых ощущений. Я так и сказал своему собеседнику. Он был явно польщен.

— Так скажите мне, — продолжил Величайший Сетевик, — что сделало вашу прошедшую неделю такой непохожей на прочие?

Я сел прямо и вытянул ноги под столиком. Так мне стало гораздо удобнее, поскольку ноги уже начинали затекать.

— Я верю! Верю! — воскликнул я, услышав в своем голосе экстатические нотки, подобные тем, что звучат в возгласах участников религиозных бдений.

— Хорошо, — рассмеялся он в ответ. — И во что же вы верите?

— В себя, — немедленно откликнулся я. — Я верю в себя. Верю, что смогу заниматься этим бизнесом. Верю в свой успех… в свою способность всему научиться… верю в свои цели… в свое будущее…

— Это замечательно, — сказал он. — А скажите, что вы подразумеваете под словом «верю»?

— Гм-м… — Я был несколько озадачен. — Интересный вопрос.

— Благодарю, — откликнулся он не без иронии. — Я люблю задавать интересные вопросы.

— Я хочу сказать, что просто знаю, — ответил я после некоторого раздумья. — Я уверен, что цели, которые перед собой ставлю, будут достигнуты. Это нечто вроде… нет, это то же, что вера во Всевышнего.

— Ну что ж, теперь моя очередь, — сказал он. — Хороший ответ.

— Спасибо, — ответил я любезностью на любезность. — Люблю давать хорошие ответы.

— Молодчина. Умница, — улыбнулся он, — и к тому же так быстро учится. А если серьезно, то я много над этим размышлял, много думал — о вере. Я знаю, что именно она лежит в основе успеха. Вера — непременное условие творчества. Верить — это то, что абсолютно необходимо в нашем бизнесе.

— Очевидно, что недостаток веры — в себя ли самого, в продукт, компанию, отрасль или общие перспективы — камень преткновения, выбивающий из бизнеса многих. Это чуть было не случилось и с вами, не так ли?

— Да.

— Теперь вы сказали, что для вас вера — это знание. Верно?

— Да, как вера в высоком, духовном значении этого слова. Я знаю, что та или иная вещь именно такова, и оттого, что я убежден в своей правоте, так оно и будет.

— Прекрасно, — откликнулся мой собеседник. Разговор явно начинал доставлять ему удовольствие. Он подался вперед, отложил в сторону палочки и теперь сверлил меня своим пронзительным взглядом. — Хорошо, а откуда вы знаете?

— Что значит откуда? Знаю, и все тут. — Я почувствовал, что в моем голосе зазвучали нотки раздражения.

Он примирительно поднял руку, призывая меня к спокойствию.

— Я предлагаю немного задержаться на этом вопросе. Помогите мне разобраться, поскольку меня действительно крайне интересует тема веры и мне кажется, что я близок к выяснению чего-то по-настоящему важного. Не согласитесь ли вы провести вместе со мной небольшое практическое исследование?

— Хорошо, — не стал я возражать.

— Хочу только предупредить, что наше упражнение в отдельных его частях может не слишком вам понравиться. У многих оно вызывает раздражение. Насколько я могу судить, вы довольно легко выходите из себя. И все же призываю вас сохранять спокойствие. Дело займет у нас не больше чем пару минут.

Если честно, такое очаровательное вступление меня смутило и одновременно настроило на продолжение. В чем я ему и признался.

Он просто улыбнулся в ответ своей понимающей улыбкой и слегка приподнял брови, приглашая к тому, что должно было последовать.

— Хорошо. — Я набрал полную грудь воздуха и запел: — «Слишком поздно отступать… Я верую, верую, верую…» — затем что-то еще в том же духе и вскоре умолк. — Давайте приступать.

— Здорово! — воскликнул он, возбужденно потирая руки. — А теперь констатируйте некий факт, скажите что-то такое, что вы точно знаете.

— Земля круглая, — заявил я убежденно.

— Прекрасно! А откуда вы это знаете?

— Видел на фотографиях, сделанных астронавтами из космоса.

— А откуда вы это знаете?

— Что? Что видел фотографии? Или что на них была Земля? Или что это были фотографии? Что это?

— Пожалуйста, — воззвал он ко мне с мольбой в голосе, — воздержитесь сейчас от проявления чрезмерного интеллекта. — Он заговорщически улыбнулся. — Примите мой вопрос таким, какой он есть, и скажите, откуда вы это знаете?

Это была лишь третья моя реплика в нашем странном разговоре, а я уже ясно и недвусмысленно выказывал раздражение. К тому же у меня было отчетливое понимание того, что дальше ощущение дискомфорта будет только нарастать. Мысленно я уже был готов развивать полемику, а потому сознавал, что чем раньше наше «исследование» закончится, тем лучше.

Как я узнал?

Я видел изображения, фотографии.

Как я это узнал?

Да я видел их собственными глазами.

Как я это узнал?

Увидел — вот как. Смотрел на них, видел в упор на страницах какого-то журнала или по телевизору. Вот как!

Но как я это увидел?

Изображение Земли попадает внутрь глаза и фокусируется на сетчатке, множеством мельчайших точек отражается на ней в перевернутом виде. Мозг все ставит с головы на ноги, электрические импульсы от точечного воспроизведения картинки проходят через трансмиттеры и синапсы коры головного мозга и… Слушайте, я понятия не имею, как я узнаю. Я просто знаю. Земля круглая. Я это знаю, и все тут!

— Вижу, что вы уже достигли наименее приятного момента нашего упражнения, — мягко заметил мой собеседник. При этом лицо его оставалось невозмутимым. — Дайте-ка я попробую догадаться. Сейчас вы внутренне настаиваете на том, что знаете, но не можете объяснить почему. «Просто знаю! И покончим с этим». Так ведь?

Он не стал дожидаться моего ответа.

— Либо вы пришли к прямо противоположному заключению, решив, что ничего не знаете. Так на чем вы остановились? Или верно и то, и другое?

Я тяжело и протяжно вздохнул. Головоломные вопросы. Полный сумбур в мыслях.

— Думаю, что не знаю. Ничего не знаю! Не знаю, что не знаю! — выпалил я, и моя полная растерянность была очевидна нам обоим.

Какое-то время мы сидели молча. Он неотрывно смотрел на меня. Его лицо оставалось совершенно невозмутимым.

— Пра-виль-но, — наконец изрек он с расстановкой, словно хотел растянуть слово на целое предложение. — Искренне вам сочувствую, друг мой. Я на себе испытал обескураживающий эффект упражнения. После его выполнения я был уверен, что не знаю действительно ничего. — Произнеся это, Величайший Сетевик потряс головой, будто хотел избавиться от неприятных воспоминаний. — Такой расклад меня совершенно не устраивал. Я такой человек — или был таким, — что мне необходимо знать и быть при этом правым.

Он посмотрел куда-то в сторону, как часто делал, когда что-то вспоминал, а потом произнес так, словно разговаривал сам с собой:

— Не хотите ли вы сказать, что все то, что, как я думал, я знаю, на самом деле я не знаю? Значит, я просто все это себе придумываю? И все то, что знают другие, есть не что иное, как плод их собственной фантазии? Вот так так! С ума можно сойти… Это уж точно. Но-о… — со значением протянул он и сделал паузу для глубокого вздоха, — попытаемся взглянуть на вещи с другой стороны. Абстрагировавшись на мгновение от наших предельно запутанных отношений со знанием, вернемся к вопросу о вере. Вижу, что и вы теперь озадачены этим аспектом наших рассуждений, — произнес он с понимающей и сочувственной улыбкой. — Ваше определение веры во многом базируется на знании того, что то, во что вы верите, правильно и истинно. Ведь так?

Я согласно кивнул.

— Так же рассуждал и я. До некоторых пор. Однако сегодня у меня есть другое определение термина, и я уверен, что нахожусь на очень перспективном пути. Учитывая весьма высокую вероятность того, что мы не уйдем отсюда, не отведав всего этого, — продолжал мой собеседник, обводя широким жестом наш богато сервированный стол, — думаю, я остановлюсь на этой своей недавней мысли более подробно. Я чувствую, что она сможет стать для нас весьма полезной. Так вот что я думаю… Слово belief (вера) состоит из двух частей. Be (быть) — первая его часть, и мы с вами уже немало говорили о том, кем и каким быть, не правда ли? Чтобы добываться успеха и иметь успех, необходимо ощущать себя успешным человеком, то есть быть таковым, не так ли?

Два вопроса, и два моих утвердительных кивка в ответ.

— Отлично. А теперь более интересная, смыслоопределяющая компонента. Вторая часть слова — lief — происходит от индоевропейского корня leubh, означающего… — тут он сделал паузу, отметив решающий момент театральным жестом: развел в стороны руки с поднятыми вверх ладонями, — любовь. — Сказав это, Величайший Сетевик подтянул колени к подбородку, обхватил их руками и посмотрел на меня глазами, в которых играли провокационные искорки. — И что вы по этому поводу думаете, мой юный друг?

— Быть… любовь… Вы хотите сказать, что верить означает любить?

— А что, если так? — немедленно отреагировал он. — Что, если вместо того, чтобы знать, чтобы верить во что-либо, все, что нужно, — это любить предмет своей веры?

Над этой мыслью мне необходимо было поразмышлять. Действительно ли моя вера просто-напросто означала, что я любил занимавший меня предмет? Действительно ли…

— Говорите, говорите, — призвал он меня, отрывая от размышлений. — Жизнь — это разговор. Как сказал Платон, «правда открывается в беседе». Разговор с самим собой — словно в вас сидит еще кто-то, с кем можно поговорить, — далеко не столь эффективен. Разговаривайте со мной. Расскажите мне о ваших внутренних рассуждениях.

— Хорошо, — откликнулся я на его хоть и несколько бесцеремонный, но не вызвавший во мне никакого протеста призыв. — Я думал о том, как во время нашей первой встречи вы спросили меня о моих целях. Помню, что тогда я задумался… — Я сделал акцент на последнем слове и, приподняв бровь, взглянул на собеседника, давая понять, что придаю особое значение своему высказыванию.

Он улыбнулся. Я продолжил:

— Помню, я подумал, что нет смысла иметь целей, если не веришь в собственную способность когда-либо их достичь.

— Вот именно! — воскликнул мой собеседник, едва не подпрыгнув на месте. — И какой, по-вашему, постоянный настрой формировали вы в своем подсознании этой своей мыслью?

— Не слишком оптимистичный.

— А теперь только представьте, — продолжил он в задумчивости, — сколько людей вокруг не ставят перед собой целей, не видят перспектив, перестали мечтать — и все потому, что не верят — в традиционном смысле этого слова — в реальность осуществления своих даже еще не сформулированных планов. Несколько лет назад Гарвардским университетом было проведено исследование, по результатам которого выяснилось, что только три процента представителей взрослого населения Америки могли письменно изложить свои жизненные цели. Не кажется ли вам, что все остальные с большим оптимизмом отнеслись бы к письменному представлению своих планов на будущее, если бы знали, что им не обязательно обладать непоколебимой верой в возможность и реальность их осуществления? Если бы знали, что достаточно любить свои мечты и что им нужно лишь влюбиться в свои цели и фантазии?

— Вот так так, — подумал и сказал я. — Вот так так.

— Как я уже говорил, — доверительно продолжил он, — я и впрямь думаю, что во всем этом что-то есть.

Я оцепенел. В голове бурлил круговорот мыслей. Я сам с собой рассуждал о любви к собственным целям, словно внутри меня действительно сидел кто-то, с кем можно было поговорить.

Поразительно!

* * *

Мы ушли из ресторана около полуночи. Я чувствовал, что «загрузился» великолепной едой и по-прежнему заряжен интересом к состоявшемуся разговору. Когда мы подошли к нашим машинам — моей и его серому знакомому джипу, — Величайший Сетевик спросил:

— Так что я могу для вас сделать? — и внимательно посмотрел на меня, ожидая ответа.

Моей первой реакцией была мысль о том, что мне не нужна никакая помощь… Тогда как на самом деле это было не так, вернее, не совсем так. Скорее я просто не мог решиться выразить желание, которое уже созрело во мне. Я боялся того, что он мог обо мне подумать, если я выскажу свою просьбу.

Да, я боялся отказа — его отказа мне. Впрочем, на этот раз вместо обычного для меня стыдливого молчания с внутренними проклятиями и чертыханиями я нашел в себе смелость поделиться с ним своими опасениями и сомнениями.

Он внимательно слушал, глядя мне прямо в глаза. Когда я закончил описывать свои переживания, завершив признания упоминанием «воображаемых перспектив, воспринимаемых как реальность», он улыбнулся и сказал:

— А вы действительно быстро учитесь, друг мой. Спасибо, что доверили мне свои мысли. Ценю вашу искренность. И ценю вас самого.

Меня удивляла его способность заставлять меня чувствовать себя легко, причем для этого было достаточно нескольких его слов.

— Так о чем, собственно, вы хотели просить?

Меня удивляла к тому же его способность заставлять меня испытывать смущение, причем для этого также было достаточно лишь нескольких его слов.

Я перевел дыхание и решил прямо высказать свое желание:

— Я хочу, чтобы вы стали моим ментором, наставником.

И тут же меня охватило смешанное чувство облегчения и страха.

— Буду рад, — немедленно откликнулся мой собеседник.

— П-правда? — не веря столь скорому положительному для себя ответу, переспросил я, заикаясь.

— Нет, пошутил, — парировал он и разразился таким непринужденным и громким смехом, что я забеспокоился, не разбудит ли он всю округу. — «П-п-правда?» — передразнил он меня. — Говорю же, буду рад. Для меня это большая честь. Но что вы хотели бы получить от меня как от ментора?

— Я хочу узнать, как мне построить свой бизнес. Хочу стать в сетевом маркетинге столь же преуспевающим, как вы, — ответил я. — Я хочу… хочу…

— Д-да? — игриво подбадривал он меня.

— Хочу быть Величайшим Сетевиком Мира, — выпалил я, втайне рассчитывая, что в моих словах прозвучало невысказанное: «Ничего, что я замахиваюсь на такое?»

Словно прочитав мои мысли, он ответил:

— Все верно. Другого я от вас и не ожидал. Цель всякого настоящего учителя — сделать так, чтобы ученики превзошли его самого. И это тем более необходимо в сетевом маркетинге. Спонсор, который не стремится к тому, чтобы его люди преуспевали в бизнесе больше его самого, — не спонсор, а самозванец… Самозванец, — повторил он, явно любуясь удачным определением.

— Кстати, вы знаете, откуда пришло к нам слово «ментор»? — спросил Величайший Сетевик, придерживая дверцу моего автомобиля, пока я устраивался за рулем.

— Пожалуй, нет, — ответил я. — Хотя постойте… — В памяти вдруг всплыли обрывки знаний, некогда полученных еще в школе. — Одиссей. Одиссей, Улисс. Ментор был в те времена царем или кем-то в этом роде.

— Близко. Ментор был советником Одиссея, его близким другом. Когда Одиссей отправился на войну с Троей, Ментор остался в Итаке охранять дом и семью Одиссея. Все мы обязаны Гомеру и грекам идеей о необходимости иметь своего ментора-советчика. Кстати, корень слова «ментор» созвучен с men — люди — и mental — думать. Любопытно, не правда ли?

— Да, любопытно. Означает ли это, что вы, как ментор, будете заставлять меня думать?

— В определенном смысле я могу заставлять вас делать всякое; полагаю, что так. Но у меня есть одно условие, — добавил он. — Давайте договоримся, что думать мы будем вслух. Я придерживаюсь той точки зрения, что вся наша жизнь — это общение с себе подобными.

— Не хотите ли вы развить свою мысль?

— С удовольствием. Но сейчас уже довольно поздно, и вам, думаю, пора домой.

— И то верно, — согласился я.

— Только одно, прежде чем мы сегодня расстанемся, — сказал он, закрывая дверцу моей машины и наклоняясь, чтобы продолжить разговор через открытое окно. — По существу, есть только одно, ради чего стоит заводить себе наставника. По крайней мере, исполнение обязанностей вашего ментора представляет для меня интерес и имеет смысл только в одной области.

— В какой?

— В области реализации вашего жизненного кредо. Им определяется все остальное. Ваши мечты и намерения, видение перспектив и ваши ценности, направление развития вашего бизнеса — все опирается на монолит жизненного кредо. Когда судьба бросает вам очередной вызов, кредо позволяет принять верное решение. Когда открываются новые возможности, вы выбираете лучший вариант, который в наибольшей степени соответствует вашему кредо. Выраженная в кредо главная цель жизни — это то, что, как часто говорится, заставляет вас вставать утром с постели. Это то, с чем вы сверяете свои успехи. Это путь, которым вы идете, та колея, на которую возвращаетесь, если вас вдруг уводит в сторону.

— Я понял, — обронил я в задумчивости.

— Насколько я помню, — продолжил мой собеседник, — ваша главная цель — стать учителем, учителем, предназначение которого помогать людям в достижении их собственных жизненных целей. Верно?

— Именно так, — согласился я, будучи удивлен и польщен тем, что он помнил об этом.

— Что ж, — сказал он в задумчивости, — получается, что учитель просит меня стать его учителем. Так, что ли?

— Выходит, что так, — согласился я.

— Ну и ну! Мне это нравится, черт возьми! — воскликнул он с видимым удовольствием.

Улыбаясь, Величайший Сетевик направился к своему джипу, вспрыгнул на подножку, завел мотор и уехал.