Николай Степанович Гумилев. Из письма В. Е. Аренс, 1 июля 1908 г:

Что есть прекрасная жизнь, как не реализация вымыслов, созданных искусством? Разве не хорошо сотворить свою жизнь, как художник творит картину, как поэт создает поэму? Правда, материал очень неподатлив, но разве не из твердого мрамора высекаются самые дивные статуи? [16; 62]

Владимир Казимирович Шилейко. В записи П. Н. Лукницкого:

Николай Степанович почему-то думал, что он умрет в 53 года. Я возражал, говоря, что поэты рано умирают или уж глубокими стариками (Тютчев, Вяземский). И тогда Николай Степанович любил развивать мысль, «что смерть нужно заработать и что природа скупа и из человека выжмет все соки и, выжав, – выбросит», и Николай Степанович этих соков чувствовал в себе на 53 года. Он особенно любил об этом говорить во время войны. «Меня не убьют, я еще нужен». Очень часто к этому возвращался. Очень характерная его фраза: «На земле я никакого страха не боюсь, от всякого ужаса можно уйти в смерть, а вот по смерти очень испугаться страшно» [16; 138].

Николай Степанович Гумилев. В записи Н. А. Оцупа:

Убить безоружного – величайшая подлость. А вообще смерть не страшна. Смерть в бою даже упоительна [9; 479–480].

Николай Степанович Гумилев. В записи В. Неведомской:

Ну что ж, если над нами висит катастрофа, надо принять ее смело и просто. У меня лично никакого гнетущего чувства нет, я рад принять все, что мне будет послано роком [9; 446].

Николай Степанович Гумилев. В записи И. В. Одоевцевой:

Без опасности и риска для меня ни веселья, ни даже жизни нет [23; 65].

Николай Степанович Гумилев. В записи О. А. Мочаловой:

Испытать ту предельную степень боли, которая вызывает уже не крик, не стон, а улыбку… [22; 281]

Вера Иосифовна Лурье:

Он считал, что к известному возрасту поэт исписывается и впадает в декадентство, сам того не замечая, но что с ним этого не будет, благодаря тому, что он умеет критически относится и к своим стихам, а кроме того, он просил двух друзей-поэтов его предупредить, если у него начнется падение таланта, причем, добавил он, ему это будет совсем не неприятно, напротив, как хорошо быть свободным человеком и уехать куда-нибудь в Америку, охотиться на диких зверей.

Я удивилась, отчего, будучи поэтом, он себя не считает свободным, тогда он объяснил, что долг его, как поэта, следить за поэтической работой Союза поэтов и молодежи, тем более что нет людей, на которых это можно оставить. Гумилев, несмотря на свою моральную независимость и безразличие к мнению людей, был человеком внутреннего долга. Поэзия была для него от Бога, и если поэт в его глазах был первым человеком, то чем больше ему было дано, тем больше с него и взыскивалось [17; 9].

Николай Степанович Гумилев. В записи О. А. Мочаловой:

Стихов на свете мало, надо их еще и еще… [22; 284]