Ночь перед Рождеством 2020

Фокин Сергей Владимирович

Действие происходит в 2020 году после гражданской войны, унёсшей жизни большей части населения России. Крупные города исчезли с лица земли, экономика разрушена до основания, жизнь теплится только в деревнях да сёлах. Страна погружается во тьму, и, как встарь, плодится по её углам всякая нечисть.

Красавице Оксане нравится кузнец Никола, недавно приехавший жить в их село, и она решает женить его на себе. Черт, сам мечтающий соблазнить девушку, имеет намерение во что бы то ни стало помешать ей. Он подговаривает подругу Оксаны Ларису за вознаграждение совратить Николу, и предать этот факт огласке, надеясь, что Оксана сразу же отвернётся от кузнеца.

Неожиданно для всех Лариса влюбляется в Николу. Это его мать, по совместительству ведьма, задумала подобрать сыну невесту из зажиточного семейства и совершила обряд приворота. Никола озадачен появлением двух претенденток на роль жены. Он ставит условие: женится на той, которая первой принесёт ему новые валенки с калошами…

 

Вступление

Время смуты миновало. Кто-то называл его второй Великой революцией, кто-то — бунтом голодранцев. Иным оно открыло дорогу к нежданному достатку, потому что вызвало очередной передел собственности, а кого-то лишило власти — вместе с несметными богатствами и недальновидной головой.

Как случалось во все времена, более всего пострадал простой люд. Из городов-муравейников, превратившихся в могильники для собственных жителей, народ устремился к земле. Снова были заселены пустующие дома в деревнях и селах, застучали на земле русской топоры…

Долго продолжалось лихое время. Истребляли себя люди нещадно. Руины больших городов годами отравляли воздух на десятки километров вокруг запахом смерти и тлена.

Жизнь теплилась в небольших городишках да рабочих посёлках, в которых старики со старухами ещё не забыли древние ремёсла. Потому как промышленности не осталось вовсе. Электростанции были разрушены хозяевами прежней жизни, а революционеры в горячках извели под корень вначале нефтепроводы, а потом и газовые. Деревня обогревалась и кормилась сама, закупки продовольствия из-за границы сошли на нет.

Страна погрузилась во тьму, и, как встарь, расплодилась по её углам разная нечисть…

 

1

Степанида Ивановна была видной женщиной. Для своих сорока пяти лет выглядела очень даже прилично, недаром мужики в селе головы сворачивали, когда шла она мимо с коромыслом да вёдрами на плечах. Сохранившаяся с молодости фигура и плотная грудь её неизменно служили поводом посудачить даже бабам. Она ухитрялась накрасить губы какой-то особой мазью, от которых те блестели и казались привлекательными. И где только доставала?

Жила Степанида Ивановна вместе с сыном, местным кузнецом. Появились они в селе всего год назад, дом приобрели почти готовым, оставалось только сарай достроить да баню. Так сын её, Никола, всё сделал один, безо всякой посторонней помощи. Это было тем более удивительно, что соседские мужики за выпивку никогда не отказались бы помочь. Рукастый оказался хлопец. Недаром до смуты несколько лет работал на главном производстве райцентра в кузнечном цеху.

Чуть позже раздобыл он небольшую наковальню, смастерил из бычьих шкур меха — и взялся молотом стучать, да так справно, что народ к нему потянулся с заказами. Даже из ближайших деревень. Кому петли для ворот сделать, кому печные заслонки задвижкой оснастить, кому подкову для лошади смастерить. И сила у Николы оказалась немалая, хотя с виду не походил он на былинного богатыря. Видно, просто жилистым уродился.

Их с матерью хозяйство процветало. Поросята исправно толстели, картошка с капустой урожай дали на загляденье, даже посеянный позже соседей овёс успел вызреть и налиться. Куры у них были чёрные да жирные, точно бройлерные, а петух голосил громче других и слыл изрядным драчуном.

Надо сказать, что сама Степанида Ивановна страдала одним весьма странным недугом. В бытность свою работы бухгалтером в одной из фирм, перепродающих товары из Китая, чем и занималась тогда вся страна, Степаниду Ивановну угораздило поучаствовать в одном из политических митингов. Сделала она это осознанно, поскольку была человеком думающим, и видела, какой вокруг творится бардак. Но порыв добиться справедливости до добра не довел. Во время той демонстрации стояла она с огромным транспарантом и выкрикивала нелицеприятные лозунги против действующего правительства, когда на толпу бросилась полиция с дубинами и слезоточивым газом. Бойня длилась недолго. Степанида Ивановна находилась в первых рядах, поэтому удар по голове тоже получила одной из первых. Но не дубиной. Вышло так, что у транспаранта надломились ноги, и он всей тяжестью рухнул ей на затылок.

Жива она чудом осталась, а вот памятью поплатилась. Причем забыла всё до того самого момента, когда получила удар. Потом её в числе многих жертв доставили в госпиталь, кое-как заштопали швы и снова выкинули на улицу. Женщина пришла в себя и сразу поняла, что ничего не помнит. Говорить она не разучилась, даже кое-какие бухгалтерские термины бормотала, но забыла, кто такая и где проживает. Привели её домой добрые люди, узнавшие в растрёпанной и обобранной до нитки бродяжке свою знакомую. Никола уже не чаял увидеть мать живой. Потом память восстановилась, но весьма избирательно. Вспомнила Степанида Ивановна кое-что о своем семейном прошлом, а общественно-политическое осталось для неё закрытым.

Мыкались они в городе с Николой ещё пару лет, пока жизнь не сделалась невыносимой. Выйти вечером во двор стало опасно. Процветали разбой и грабёж, молодёжь подалась в рэкетиры да мародёры. Убивали, раздевали убитых, выносили из квартир никому уже не нужные телевизоры и холодильники. Богатства это не давало, видимость одна, но инстинкты к разрушению во всем обществе расцвели пышным цветом. Такое общество должно было или умереть, или измениться через кровопускание.

Среди прочего люда потянулись в село и Степанида Ивановна с Николой. Как оставшиеся в областном центре добивали друг друга, им было уже неведомо. Для матери с сыном началась новая жизнь.

Но ещё за некоторое время до этого почувствовала вдруг Степанида Ивановна, что, лишившись памяти и многих ценных знаний, она кое-что приобрела взамен. Поначалу ощущение пустоты в голове пугало её. Мыслей не было иногда по целому часу. Она могла смотреть в окно, и то, что видела там, никак не персонифицировала. То есть, не называла своими именами. Просто наблюдала — и не оценивала. Потом вдруг у неё появилось предчувствие, что за всем этим кроется какая-то тайна.

— Что я, идиотка, что ли? — в сердцах говорила она, пытаясь распалить в себе злость. Но злость не приходила. А на фоне нечеловеческого спокойствия пришло понимание, что она может управлять некоторыми вещами, о чём прежде и мечтать не смела. Например, одним только взглядом двигать посудой. Когда это получилось впервые, закрылась Степанида Ивановна на кухне, убедившись, что сын уснул, и принялась пробовать снова и снова. Урок закончился под утро, когда над столом парил целый чайный сервиз, а глаза женщины горели жёлтым, как у кошки, огнём.

С той поры сознание её изменилось коренным образом. Она стала замечать вещи, на которые прежде не обращала внимания. Например, крадущегося в темноте чёрного кота. И его природу. В том смысле, что не все чёрные коты на самом деле оказались обычными котами. Под личиной некоторых скрывались необыкновенные сущности, определения которым Степанида Ивановна поначалу дать затруднялась.

Это потом она стала догадываться о существовании чертей, бесов, домовых и прочей нечисти. А с некоторыми ей довелось позже и познакомиться.

О том, что её умение может быть опасным, Степаниде Ивановне пришлось однажды убедиться воочию. Как-то раз заметила она, что по пожарной лестнице соседнего дома поднимался человек с чулком на голове. Такими уборами никого удивить было нельзя, но отчего-то захотелось Степаниде Ивановне сделать этому человеку плохое. И она выгнула под ним ступеньки, лишь сузив глаза и почувствовав железо изнутри. Человек упал на асфальт, сломав обе ноги, и его поспешно унесли подельники.

Она ничего не сказала о своем даре Николе. Хотела во всем разобраться сама. По натуре Степанида Ивановна была человеком решительным, и трудности её не пугали.

Купить дом на селе можно было только за золото или серебро. Бумажные купюры потеряли всякую ценность. Обручальные кольца и цепочки резали на куски и, как во времена языческой Руси, обменивали на продовольствие. И именно золото стало главным эквивалентом денег.

Степанида Ивановна научилась его притягивать. Это выходило необдуманно, само собой, но действовало безотказно, по первому её желанию. Например, заведись у неё лишний килограмм муки, как тут же находился человек, готовый отдать за него последние украшения покойной жены. Потом, приложив терпение и находчивость, на эти безделушки приобреталось в десять раз больше продуктов. Времени на такие вещи имелось в избытке: работы в городе было не найти, народ в основном занимался выживанием.

За два года удалось скопить достаточное количество драгоценностей, чтобы спланировать покупку дома в деревне. Тогда мать с сыном и надумали податься из города. В одном селе и жильё подвернулось весьма кстати. Хозяева перебирались ближе к югу, в Волгоградскую область, где у них имелась родня, и продали недавно отстроенный дом, правда, с недоделанным двором и только заложенной банькой.

Ну, да тут сноровка Николы помогла. Покойный отец у него был плотником, кое-чему научил сына в юности. С такими навыками трудно умереть с голоду.

И пошло у них дело. Подкупили поросят, кур, пару коз, развели хозяйство. Жить стало легче. К тому времени и продразвёрстки в деревнях закончились: жалкие остатки армий самораспустились по домам, большие города вымерли, а маленькие перешли на подножный корм. Страна понемногу приходила в себя.

 

2

В ворота постучали, и Никола, вытирая полотенцем мокрую шею, крикнул:

— Мама, открой.

Степанида Ивановна поспешно вышла из избы.

— Ой, батюшка! Как это вы надумали? — заулыбалась она, пропуская во двор отца Савелия. Это был некрупный мужчина с узким бородатым лицом и хитроватыми глазами, ощупывающими всякого собеседника получше сержанта уголовного розыска. Его тулуп волочился по земле, так что сразу было видно, что шился он на другую стать. Да кто нынче смотрел на подобные мелочи?

— Здравствуйте, любезная Степанида Ивановна! — ответил тот, поводя носом: вкусно пахнуло печёными пирогами. — С наступающим вас Рождеством!

— Ой, спасибо! И вас тоже…

Отец Савелий прежде работал в колхозе обычным электриком, и звали его просто Савелием. Во времена смуты колхоз развалился, председатель с бухгалтером, прихватив кассу, сбежали в дальние края, и каждый селянин стал жить сам по себе. Вдовец со стажем, Савелий никогда не имел склонности к земледелию, перебиваясь нищенской зарплатой да случайными приработками. Наступившие времена странным образом повлияли на мировоззрение народа. С одной стороны, тяготы и лишения подтолкнули людей к вере, а с другой — сделали их тёмными и недалёкими, укоренив привычку списывая все неприятности на дьявола и его пособников.

На этом и построил карьеру Савелий. Подговорил он односельчан поставить небольшую церквушку. Сложились те, кто сколько мог, заготовили материалов да всем миром и сладили. Возвышалась она теперь рядом с домом самого Савелия. А поскольку был он главным зачинщиком, то порешили на общем собрании назначить его служителем, проводником Божьей воли в отдельно взятом селе.

По правилам, не мог он без рукоположения епископа сделаться ни диаконом, ни тем более священником. А потому и таинства святые совершать ему тоже не полагалось. Но епископы не торопились посетить их населённый пункт, поэтому мужики опять же сами наделили его этими правами. Сделался Савелий отцом Савелием, и по выходным справлял в церкви службу. Если нужно было крестить младенца или венчать кого — запросто мог помочь и в этом. Возможно, святости перед лицом апостолов православной церкви ему и не хватало, зато обряды проводил точно по канонам, вычитывая о них в соответствующей церковной литературе. В общем, претензий к нему у селян не было.

Помимо службы Богу надумал Савелий послужить и народу. Рядом с церковью соорудил большущий сарай, который назвал клубом, и где два раза в неделю стал организовывать танцы для молодёжи. Для этого на средства прихода закупил солярки и восстановил старенький колхозный генератор. Его мощности хватало на то, чтобы осветить помещение и дать электроэнергии на кассетный магнитофон, усилитель и пару больших акустических колонок.

Затея молодёжи понравилась, иной раз девчонки и парни приезжали даже из соседних деревень. Популярное сделалось мероприятие. Опять же, жить-то Савелию на что-то надо было. Приходских даров обычно не хватало, а за вход на танцплощадку брал он с каждого по пять яиц или молодого цыплёнка. Тем и питался. Было замечено, что за последние пару лет комплекция отца Савелия чуть увеличилась, но при его природной худобе это только добавило солидности.

— Здравствуйте и вы, Савелий Игнатьевич! Милости прошу в дом.

— Вы уж, как хозяйка, первая!

«Хороша, чертовка! — подумал Савелий, глядя на округлости моложавой женщины и её походку, совсем не деревенскую. — Не идёт, а пишет!»

«Ох, плут, всё бы ему на задницы смотреть!» — ухмыльнулась Степанида Ивановна, умопомрачительно качнув бедрами. Это была бухгалтерская привычка, когда мужчина в комнате был только один — руководитель, и все сотрудницы старались ему понравиться.

— Я ведь по делу к вашему сыну, Степанида Ивановна, — сказал Савелий, входя в дом.

— Только лишь? — Улыбка на её лице обещала многое.

— И повидать вас, конечно! — уточнил гость. — Пошептаться, знаете ли…

— Опять новости принесли?

— Как сорока на хвосте! Мы без этого не можем. Я ведь, Степанида Ивановна, по совместительству почтальон тутошний. Мне всё знать положено.

Никола поздоровался с отцом Савелием, и тот окрестил его. Они сели за стол, и пока хозяйка накрывала, чем Бог послал, Савелий завёл разговор с кузнецом.

— Вот такую штуковину мне надобно сделать. Лапа от генератора. Подпрыгивает он без неё, собака! Отломалась лет десять назад, оттого и использовать его перестали. А как восстановил, с тех пор мучаюсь. Не могу укрепить — и всё тут. Думаю посадить на болты. Поможешь?

— Конечно.

— До вечера управишься? Я всё подготовлю, чтобы заменить в одночасье. А потом будут танцы. Праздник ведь завтра, светлое Рождество. Молодёжь всю ночь гулять намеревается. Окультурим её, как сможем, чтобы греха не вышло.

Почесал затылок Никола, глядя на деталь, и пошёл переодеваться в рабочую одежду.

— Рюмочку, батюшка, не откажитесь? Ржаная, не свекольная какая-нибудь! — Степанида Ивановна извлекла из шкафа бутылку немного мутной самогонки.

— Вашу — всегда с удовольствием. Но в меру, потому как вечером предстоит мероприятие. А завтра утром — служба. Милости прошу на неё.

— Обязательно. Вот пирожком закусите. Постный ещё.

Отец Савелий смачно крякнул, занюхал пирожком и с удовольствием впился в него зубами.

— Так что в селе болтают? — спросила хозяйка. Новостей против прежних лет было маловато, жизнь потекла ровнее, и людям вместо телевизора было за радость просто посудачить друг с другом.

— Да говорят, Оксана, Степана Федоровича дочь, замуж надумала.

— За кого же? Вроде бы не гуляла девка, — удивилась Степанида Ивановна.

— Так это же и самое удивительное, скажу я вам! — потер руки гость. — Никола ей по нраву!

— Какой Никола? Мой?

— А какой же? Других не имеется.

— Вот чертовщина! — всплеснула руками хозяйка.

— Не к ночи будет помянута — согласно кивнул отец Савелий. — Я, признаться, тоже поразился. Каково, а?

Степанида Ивановна на секунду задумалась, потом достала ещё одну рюмку, налила, одним глотком осушила и аккуратно поставила на полку. Потом опомнилась и наполнила рюмку гостю. Тот посмотрел на женщину уважительно, с присвистом выдохнул, и тоже выпил, но маленькими глотками. Лицо его перекосилось на одно мгновение, вернулось на место, а вскоре на нём расплылась довольная улыбка.

— Что скажете, уважаемая Степанида Ивановна?

— Что сказать? Может, брешут люди. Не очень-то я верю в это, Савелий Игнатьевич. Сыну моему, конечно же, пора задуматься о женитьбе. Ведь вы знаете, как сложилась его первая любовь.

— Да-да, девушка погибла во время революции.

— Погибла безвинно, потому и потерять её было тяжело. Особенно для молодого парня. Жизнь у них только начиналась. Планы строили совместные, детей хотели…

— Больно это слышать, Степанида Ивановна, — сделал скорбное лицо гость. — Весьма.

— Прошло уже пять лет, а забыть её не может.

— Вероятно, не нашлась та, кто могла бы помочь в этом, — намекнул отец Савелий.

— Да кто ж его знает? — развела руками хозяйка. — По мне, так пора уж ему о семье думать. Не век же бобылём ходить.

— Девка-то справная, Степанида Ивановна. Первая красавица на селе. Да парни нынче пошли несмелые. Прежде, бывало, подходили первыми, ухаживали долго, случалось, дрались между собой. Старались показать удаль. А теперь сидят по домам, на танцы приходят — межуются. Девки сами к ним пристают. Всё с ног на голову перевернулось. Благодарение Всевышнему, что «голубая» революция захлебнулась, снесло её Второй великой. А то ходили бы сейчас по селу, как швейцарцы, в юбках. Тьфу, срамота!

— Значит, хорошо, что не помню я ничего этого, Савелий Игнатьевич! — покачала головой хозяйка. — После травмы-то…Страсти какие были!

— Верно заметили, Степанида Ивановна, страсти немалые. Так что подумываете?

Женщина покачала головой в сомнении:

— Хороша девка, спору нет. И лицом, и фигурой…Только бедновата. Приданного за ней числится всего ничего.

— Родители болеют, — согласился собеседник. — У отца ноги, у матери грыжа… Но хозяйство у них крепкое.

— Сделаем вот что, батюшка. Как придёт Никола машину вашу чинить, пусть остаётся до танцев. Нечего ему дома на печи валяться. Тем более что праздник завтра. Развеется немного. Может, приглянется ему кто… побогаче.

— И то верно, Степанида Ивановна. Подскажите ему, а я уж со своей стороны поспособствую. Пропадает ведь хлопец впустую. А баб нынче незамужних да одиноких пруд пруди. Мужиков вот не хватает.

Сказав эту наделённую вторым дном фразу и премного довольный собой, отец Савелий выпил на дорогу ещё рюмочку, и стал прощаться.

 

3

Оксана действительно была первой красавицей на селе. Как про неё говорили — с лица можно воду пить — и не напьешься.

Длинные волосы после четверти века забвения снова стали популярными. Причина известная — парикмахерские попросту исчезли под руинами городов. Так вот, слегка вьющиеся чёрные волосы девушка умудрялась сложить в такую хитрую причёску, что подруги даже скопировать не могли. А когда она распускала косы, те шелковистым водопадом спускались намного ниже её крепких ягодиц. Набухающая ко времени грудь радовала глаза мужиков своими округлостями, а тонкая талия и плотные бёдра вообще могли свести с ума кого угодно. Довершали дело стройные длинные ноги, которым позавидовали бы скаковые лошади времен бухарских эмиров.

Десяток лет назад, когда ещё и о смуте никто не подозревал, и нравы стариковские худо-бедно поддерживались, стала бы она если не победительницей конкурса «Мисс Вселенная», то, во всяком случае, первой моделью на областном подиуме. Не заметить её было невозможно.

Но то время безвозвратно кануло в Лету. Пережившие революцию мужики не обладали, как говорили прежде, ярко выраженной харизмой. Они были безынициативны, так что девушкам приходилось брать процесс знакомства под свой контроль. К тому же, свободных парней оставалось мало, многие полегли в войну, и выбрать амбициозной барышне было не из кого.

Характер не созревает на пустом месте. Ещё в раннем детстве однажды заболтались бабки да мамки, прозевали — и забрела Оксана в лес, который находился всего в нескольких сотнях метров от села. Да и сгинула там. Искали её трое суток, экстрасенсов пытались подключить, тогда они только силу набирали на телевидении, но все кудесники как один отказались помогать в поисках, сославшись на неведомое сопротивление их способностям. А потом появилась девчушка как ни в чём ни бывало, прискакала на одной ножке и весело рассказала, что видела она деда седого, который кормил её баранками и поил чаем на травах. Пояснить точнее, где она была, Оксана не смогла. Вот и стали поговаривать старики на селе, что, мол, Леший готовит себе новую невесту. Предрекали по этому поводу красоту девке неписанную, да стать королевскую. Так, в общем-то, оно и вышло: славная сделалась девка, видная.

В каждой женщине скрыта чертовка, это давно известно. Неудивительно поэтому, что рано или поздно их пути и тропы нечистого пересекаются.

С Оксаной это случилось, когда ей исполнилось шестнадцать. Они с лучшей подругой Ларисой готовились к гаданию на святки. Запаслись свечами, золотыми колечками и блюдцами. Лариса отправилась домой выспаться, потому что гадать предстояло до утра, а Оксана сидела перед большим зеркалом и задумчиво расчёсывала волосы. Родители к тому времени ушли к соседям в гости.

Тут он и возник за её спиной в расплывчатом образе писаного красавца. Девушка увидела его в зеркале, ахнула, обернулась — а перед ней стоит чёрный субъект, с телом, покрытым волосами, пятачком вместо нормального человеческого носа и парой кривых рожек на голове. Ах, да, ещё длинным хвостом помахивает из стороны в сторону! А из одежды на нём всего распахнутая рубаха неопределённой расцветки и короткие, до колен, шорты в чёрную клеточку.

Она едва в обморок не упала. Чёрт поддержал её очень галантно. Прикосновение его рук было таким нежным, что Оксана мигом пришла в себя, и закричала:

— Чур, не меня! Чур, не меня!

— Я, собственно, и не собирался, — ответил чёрт со смешком. — Просто хотел завести знакомство. Проходил мимо, дай, думаю, загляну на огонёк.

В тот день она ещё не могла разговаривать с ним без боязни, потому что с детства знала, чем может закончиться такое знакомство. Зато ночью в блюдце увидела того же самого хлопца, что и в зеркале несколькими часами раньше. Правда, красавчик делал ей недвусмысленные знаки, и девушка испуганно ударила по воде ладонью. После этого наваждение пропало.

Потом чёрт приходил ещё и ещё. Они уже могли запросто сидеть друг против друга и вести беседу, причем чёрт оказался весьма приятным собеседником. Он был в меру умён, начитан, но не до такой степени, чтобы отпугнуть красавицу. И пользовался каждым случаем, чтобы её похвалить. Оксане это нравилось, недаром говорят: девушки любят ушами.

Он уже не казался ей таким страшным и неприятным типом, как поначалу. Случалось, чёрт брал её за руку, и даже приглашал на танец. Она не противилась, потому что любила танцевать, а развлечений в деревне, особенно зимой, не хватало.

Как-то рогатый гость, скроив лукавую физиономию, шепнул ей:

— Тебе нужно больше впечатлений, душенька. Жизнь скучна, если нет страстей.

— Где же их взять-то? — вздохнула девушка.

— Давай я познакомлю тебя с кем-нибудь! — предложил чёрт. — Есть ещё неженатые мужики.

И стал предлагать ей кандидатуры и даже устраивать так, что Оксане удавалось познакомиться с ними поближе. Только нрав у неё оказался тяжеловат. Парни за живое Оксану не задевали, и один за другим переходили в категорию «отработанного материала». Впрочем, чёрт и сам старался выставить их не в лучшем свете. И делал это не без умысла…

В последний день перед Рождеством стемнело рано. Звёзды высыпались на чернеющий небосвод, взошёл месяц, освещая православный мир, и добрые люди стали готовиться к празднику. Родители Оксаны снова пошли к соседям, где можно было провести вечер за игрой в лото. Забежавшая на минуту Лариса пообещала прийти через пару часов, и на её раскрасневшемся от мороза лице в предвкушении танцев светились радостью глаза.

Чёрт появился с негромким кашлем, когда Оксана, стоя перед зеркалом, примеряла поверх тонкой ночной сорочки своё самое красивое платье.

— Ещё бы в баню пробрался, негодник! — погрозила ему пальцем девушка.

— Я там бываю частенько, — ухмыльнулся гость.

— Ты? — возмутилась она. — Это когда, позволь спросить?

— Третьего дня, например…Кто же мне может запретить, душа моя?

— Бесстыдник окаянный!.. И сколько раз я просила тебя не называть меня «своей душой»! Забыл?

— Прости. Не жизнь, а суета. О главном даже забываешь.

— О чём же это?.. Помоги-ка, если пришёл! — Оксана повернулась к чёрту спиной, и тот ловко застегнул ей на платье молнию.

— Всё о том же, о личной жизни. Нет её у меня, — посетовал чёрт.

— У кого же она есть?

— Вот я к тому и говорю! Может быть, подумаем об этом вдвоём? — Гость ловко встал так, чтобы, глядя в зеркало, девушка видела и его.

— Это в каком смысле? — удивилась она.

— Ну, что же тут непонятного. Я молод… по нашим меркам. Здоровьем не обижен. Могу дать женщине всего, что ей захочется, даже с избытком. Денег, любви…

— Ты серьёзно? — хохотнула Оксана. — Не смеши меня. Ты же страшный!

— Я могу стать таким красивым, что у тебя душа уйдёт в пятки.

— Красавцы бывают только в старых журналах, — отмахнулась руками она. — Да мне особенно и не нужен красавец. Был бы он таким… понимаешь… вот таким! — Она развела руки вширь.

— Толстым, что ли? — недоверчиво фыркнул чёрт.

— Да нет! Мужественным!.. Как кузнец Никола, например.

— Тебе нравится кузнец?! — возмутился гость. — Этот неотёсанный болван с бычьей шеей? Да его руками не девку мять, а баклуши в щепу ломать!

— Зато от него за версту веет мужчиной! — мечтательно взглянув в окно, вступилась за Николу Оксана. — Этакий богатырь! Как в былине, понимаешь?

— Красавица и чудовище! — Чёрт мелко затрясся от смеха.

— Никакое он не чудовище! Лицо у него открытое, для парня очень даже ничего…

— Гм… — Гость на мгновение задумался, потом глаза его недобро блеснули. — И давно ты об этом задумалась, милочка?

— Нет, — после небольшой заминки ответила девушка. — Только вчера. Родители говорят: ищи пару, мы же не вечные. Найду, нарожаю детей — старикам в радость. Будет им кому стакан воды подать, если слягут.

— Тебе ли с твоим лицом и фигурою на кузнеца обращать внимания! Он же грязный ходит, как…как трубочист! Стань моей, и я сделаю так, что твои родители будут жить в здравии ещё много лет. А хочешь перебраться в город — можно и туда, у меня всюду связи.

Оксана только отмахнулась, смеясь. Обиделся чёрт, зашипел про себя. Как на грех, оставалась ему последняя ночь бродить по земле, сбивать людей с пути истинного. Потом на целых двенадцать дней будет изгнан он в свою преисподнюю для лечения телесных и душевных ран. А за двенадцать дней может столько всего произойти! Без надзора-то…

Хочешь не хочешь, коли вознамерился получить в любовницы лучшую девку на селе, приходится из шкуры лезть, а своего добиваться. Такой добычей он мог бы переплюнуть в этом году всех других бесов. Уважение в преисподней многого стоит. Хотя бы взять те же льготы на кредитование денег и чудес…

«Ну, кузнец, берегись! Сотру я тебя в порошок!» — подумал чёрт, и поспешил распрощаться с Оксаной, обещав непременно свидеться с нею перед рассветом.

Мысли расправиться с кузнецом он поддался тем более охотно, что знал: вёл Никола ненавистный нечистому праведный образ жизни. Такого извести — настоящий подвиг для любого беса.

Отправился чёрт прямиком к Ларисе.

 

4

За широким столом, покрытым белоснежной скатертью, восседали Савелий и Александр Иванович, отец Ларисы.

Гостиная в большом деревенском доме была просторна и светла. В красном углу, как и полагалось, находились несколько икон, в том числе одна большая, потрескавшаяся от времени. Православные люди, как правило, не кичатся своей верой, но обычаи уважают и соблюдают. Кроме стола, выделялась своими размерами огромная стенка нежно-коричневого цвета — пережиток раннего капитализма, когда мебель можно было приобрести в любом магазине, даже хлебном, а денег у народа на это не находилось. Её полки украшали разные безделушки, милые женскому сердцу, но более свойственные ныне пришедшим в упадок и разрушение городам: всякого рода фарфоровые статуэтки, яркие коробочки из-под парфюмерии, которой давно уже не пахло в деревнях, застеклённые фотографии главы семейства и детей в школьные годы, и многое другое. Вдоль одной из стен располагался диван и два больших кресла, немного потёртые, но по сравнению с деревянными скамьями выглядевшие симпатичнее. Над окнами висели старинные, покрашенные серебрянкой, гардины, а на них — тюлевые занавески и ночные шторы, совсем немудрёные, но здесь выглядевшие уместно.

— Мы с тобой, Александр Иванович, люди интеллигентные, — сказал, продвинув пешку на две клетки вперед, отец Савелий. — Таких ещё поискать надо. В округе — шиш да маленько, а в селе и того меньше.

— Это верно, Савелий Игнатьевич! — в задумчивости почёсывая подбородок, ответил его соперник по шахматной партии. Имел он лицо суровое и бритое, чем отличался от большинства односельчан. Купил он когда-то по распродаже коробку китайских лезвий для безопасной бритвы. Так пользовался ими, почитай, десять лет, а извел мало. Объяснялось это просто: изобрёл Александр Иванович способ восстановления лезвий — нехитрый, но, как оказалось, действенный. После каждого бритья разбирал он станок и оттягивал пальцами невидимые (читай — воображаемые) зазубрины, словно расправляя их. Срок службы каждого лезвия вырос в пять-шесть раз. Изобретение своё Александр Иванович поначалу скрывал, а позже оно никому уже было ненадобно.

Глаза хозяина дома смотрели прямо, подчеркивая простой, но одновременно напористый характер.

— Ну, и задачку ты мне задал, однако… — почесывая подбородок, сказал он.

Александр Иванович был самым хозяйственным и зажиточным мужиком в селе. Подворье его размахнулось почти на полгектара земли. В нём даже лошади имелись — по нынешним временам роскошь необыкновенная. В колхозную бытность Александр Иванович исполнял обязанности агронома, но тесных отношений с руководством не завел, поэтому при развале хозяйства от общественной собственности ему достался только сломанный трактор, на который не позарились оптовые покупатели. Машину Александр Иванович починил, и с её помощью вспахивал огромные площади. Картошку, свёклу с капустой выращивал в таких количествах, что тоннами продавал заезжим коммерсантам или обменивал у них на солярку.

Опять же за соответствующую мзду помогал односельчанам с пахотой, отчего, кроме дохода, имел немалое уважение.

В одной из пристроек поселил он семью беженцев, и те исправно работали у него за харчи. Деваться в такое тяжёлое время людям было совершенно некуда. Отец Савелий назвал этот поступок актом милосердия, и постоянно упоминал в своих воскресных проповедях. Кроме того, оказался беженец бывшим мотористом, и собрал из брошенных жителями деревни автомобилей (бензина всё равно не было!) какую-то колымагу, напоминающую тягач. На нём возили из леса дрова и брёвна для нового строительства.

Имея такое хозяйство, работать приходилось и самому Александру Ивановичу, и жене его, и детям. Вечерами позволял он себе немного расслабиться и сыграть партию-другую со своим давним приятелем Савелием.

В лихие времена, когда власти начали проводить активную продразвёрстку, надеясь продлить агонию городов, грабители повадились и в их село. Вначале забирали излишки, потом дело дошло до того, что амбары и погреба подчищали полностью. Тут народ и взбунтовался.

На Руси издавна повелось: обиды людей копятся, потом переливаются через край, и тогда уже держись всякий, кто попадёт под горячую руку. Сельчане на одной из сходок порешили поставить на грабежах крест. В числе зачинателей этого почина был и Александр Иванович, человек неулыбчивый и неглупый. Тщательно подготовились, вооружились, кто чем мог, и однажды вырезали отряд продразвёрстки подчистую. Технику и тела утопили в болоте, а оружие растащили по тайникам. Причём расправу произвели в ночном лесу, комар носу не подточит. После этого их округу навсегда оставили в покое.

С тех пор был Александр Иванович выбран на селе старостой.

— Вот ты говоришь: слово Божье! — продолжая начатый ранее спор, сказал Савелий. — А я говорю, не хлебом единым сыт человек. Это к тому, что молитва молитвой, но нужны ещё и развлечения. Если заниматься самоистязанием, как когда-то делали святые, молодёжь опять побежит в город.

— Не побежит, — отмахнулся хозяин дома. — Куда ж ей бежать? От районного центра остался шматок, областного вообще в помине нет. Что она там будет делать? С голоду пухнуть?

— Заводы восстанавливать!

— Чтобы на заводе работать, инженеров сначала сыскать нужно. А где они нынче? Все легли под махину революции. Сложили головы.

— Это верно, люда полегло немало. Но вспомни, Александр Иванович, книги, которые мы в детстве читали. «Поднятую целину», «Как закалялась сталь». С чего тогда начинали строительство? С лопат.

— И возводили хозяйство на костях. Нету нынче такого количества людей на Руси, чтобы повторять тогдашнюю ошибку…

Игроки уже завершали партию, когда с мороза вернулась Лариса. Была она чуть ниже и объёмнее своей лучшей подруги, но, по мнению отца Савелия, полнота только добавляла ей шарма. Лицом же она уродилась недурна, даже симпатична, а большие глаза и вовсе затягивали мужиков, как в омуты. Маленький вздёрнутый носик делал её немного похожей на весёлого пухленького поросенка, а бойкий характер только подчеркивал это.

Имела Лариса одну слабость: дорогие украшения. Отец её баловал, покупая их каждую осень, и приговаривал, что это будет приданное к свадьбе. Иной раз надевала девушка то, что хранила в заветной шкатулке — ни дать ни взять королевна! Крутится, бывало, перед зеркалом, а у самой глаза горят: так ей блеск золота да каменьев нравится.

Сняв валенки у порога, но не сбрасывая тулупа, направилась она в свою комнату.

— Откуда, дочь, и куда? — спросил Александр Иванович строго. Своим детям он баловаться сверх допустимого не разрешал. Держал не в ежовых рукавицах, но под постоянным контролем. А любовь демонстрировал подарками.

— К Оксане пойду. Сегодня клуб открывается, правда, дядя Савелий?

— Правда, дочь моя. В Сочельник без песен нельзя, — отозвался тот, с удовольствием посматривая на девушку. «Сочная и пушистая, как булочка! — подумал про себя. — Так бы и съел». Греховные мысли нисколько не пугали Савелия, потому что, исполняя по воскресеньям роль священника, он научился всячески их избегать, а в остальное время, будучи мирянином, вполне мог себе позволить расслабиться.

«Чем не попадья? — мелькнуло у него в голове. — Конечно, Александр Иванович, старый пень, будет против, но и на старуху бывает проруха…» Тут ему вспомнилась замечательная походка Степаниды Ивановны, и святой отец озадаченно крякнул. Выбор был не из легких!

Жена его умерла от рака больше десяти лет назад, и за это время он мог бы найти ей замену, но что-то его всегда удерживало. «Промысел Божий!» — любил говаривать по этому поводу и особо не переживал. Всему своё время. Слава Богу, только разменял шестой десяток. Жить ещё да жить.

Не заметили мужики странного блеска в глазах девушки и, тем более, не обратили внимания, что тщательно прячет она в одном из своих карманов.

А лежали там невиданной красоты и ценности бриллиантовое колье и небольшая бутылка с желтоватой жидкостью.

 

5

Закрыв за собой дверь, Лариса прислонилась к ней, зажмурила глаза и перевела дыхание. Неужели это ей не привиделось?

Он заговорил с ней неожиданно. Большая часть пути к дому осталась позади. Снег под ногами привычно поскрипывал, а мороз понемногу щипал щёки. Мечтая о славном веселье сегодня ночью, она поначалу даже не обратила внимания, что рядом с ней на чистом полотне сугроба появились чьи-то следы. Невидимка шёл всего двух шагах слева. Лица его девушка не разглядела, хотя ощущала присутствие и отчаянно щурила глаза. Но голос, вкрадчивый и внушительный, сразу захватил всё её внимание.

— Ты достойна намного большего! Я могу открыть перед тобой мир такой неописуемой красоты, что всё, что ты видела прежде, померкнет! — шепнул он горячо.

Первой мыслью Ларисы было взвизгнуть, как делают большинство молодых девчонок, когда их пугают. Ведь ясное дело, что не может обычный человек говорить с нею в чистом поле, при этом не показываясь на глаза. Стало быть, это тот, кого в церкви упоминать не принято. И отпечатки его ног на снегу виднеются. Копыта, определённо копыта. А если так, то появление этого типа ничего хорошего не сулит. Он ведь всегда только обманом берёт…

Впрочем, то, что Лариса живёт сейчас не так, как ей хотелось бы, верно. Разве может то, что она видит вокруг, разжечь воображение? Летом работа да пьяные мужики, а зимой скукотища — только в гадании отдушину и найдёшь.

И чем дальше рассуждала девушка, тем острее себя жалела. Ничегошеньки она пока в своей жизни не видела.

Перед её мысленным взором тотчас возникла картина жаркой южной ночи, в которой рядом с ней будет находиться смуглый красавчик…Она видела такого в журнале. Его звали Мачо. Он обязательно окажется принцем крови со своей собственной казной и кучей драгоценностей, разбросанных по кроватям, тумбочкам и стеллажам. Они будут целоваться взасос и кататься по мягкому персидском ковру, щепаясь, шлёпая по ягодицам и щекотя друг друга. Она станет повязывать на его шее галстук — признак состоявшегося мужчины, а он — одевать ей цепи с кулонами, перстни и кольца — в знак вечной любви.

— Я исполню твои самые сокровенные желании. Ты не будешь знать слов отказа от мужчин. Поманишь пальцем — и все они падут к твоим ногам вместе с чемоданами, набитыми сокровищами.

— Алмазами и рубинами? — произнесла Лариса, не в силах разрушить воображаемую картину.

— Конечно! — обрадовался чёрт, найдя нужную струну. — Хочешь такой подарок, который прежде носили только царицы? — И в воздухе возникло сверкающее чудо.

Она засомневалась, было, но когда взяла из его рук колье и увидела, как блеснули грани бриллиантов в лунном свете, сердечко её задрожало. Это походило на сказку, где добрая фея одаривает маленькую девочку подарком, о котором та мечтала всю жизнь. И то, что роль феи выполнял обыкновенный чёрт, сейчас не имело никакого значения.

— Что я должна сделать? — Спросила Лариса, словно пребывая во сне, прямо на глазах становящимся реальностью.

— Сущие пустяки. Соврати кузнеца Николу и расскажи об этом подругам. Пусть все знают, что он гоняется за каждой юбкой.

Её будто швырнуло с неба в саму грязь, так что брызги разнеслись по просёлкам. Даже в рот попало, потому как от возмущения и произнести что-либо сделалось затруднительно — зубы слиплись. И замахнулась Лариса подарком, чтобы бросить его собеседнику прямо в лицо. Но, во-первых, лица-то так и не увидела, а во-вторых, через минуту обладания вещь уже срослась с нею. Расстаться означало вырвать частичку своего сердца. Застыла рука в воздухе, потом медленно опустилась.

И кивнула Лариса, сама не веря, что она это делает. Никогда бы в жизни про себя такого не подумала! Стыд-то какой! Как-то воспримут её поступок отец с матерью?

— Они поймут, не переживай. Именно этому и учили тебя всю жизнь.

Поплывшее сознание охотно подтвердило высказанную собеседником мысль. С раннего детства отец внушал ей, что единственное, ради чего стоит жить — это богатство. В мужья пророчили не бедного но достойного принца на белом коне, а сына азиатского шейха, пальцы которого были бы унизаны перстнями, а в ушах и носу висели алмазные подвески. Пусть даже не разбирающего по-русски.

— Ты не отнимешь его? — В глазах девушки появился лихорадочный блеск. Чёрт ухмыльнулся. Впрочем, девушка поняла это только по изменившейся интонации говорившего.

— У тебя есть время до рассвета. Не успеешь — колье исчезнет.

— Я… я успею! — выдавила из себя Лариса и бросилась бежать. Ей необходимо было хоть несколько минут побыть одной, чтобы осознать произошедшее. Уже на ходу она снова услышала слова невидимого искусителя:

— В кармане бутылка с эликсиром смелости. Выпей, если не будет хватать собственной…

 

6

Отвар бурлил ядовито-зелёными пузырями и наполнял кухню не совсем приятными запахами. Степанида Ивановна, поднеся ложку к носу, с довольным видом поморщилась и чихнула.

— Экая гадость! Славно пахнет, однако…

Из кузницы слышался мерный стук молота. Никола выполнял обещание, данное отцу Савелию: ковал какую-то железку для ремонта дизельного генератора. По опыту зная, что это затянется надолго, Степанида Ивановна тем временем готовила приворотное зелье. Посудачив утром со священником, она обдумала варианты кандидатур на роль невесты, и выбрала из всех Ларису, дочь Александра Ивановича. Деньги и уважение, окружающие самого богатого человека в селе, служили лучшим аргументом и доводом в пользу неё. Красота любой женщины тленна, а богатство родителей, если подойти к нему с умом, останется и детям, и внукам.

Как говорится, на ловца и зверь бежит. Не успела Степанида Ивановна проветрить кухню, как в ворота постучали, и к ним пришла Лариса собственной персоной. Пахнуло от неё морозной свежестью, и это убедило хозяйку, что в выборе она не ошиблась. Плотненькая, ладно сбитая — сладкая косточка для своры мужиков. Может быть, глупа немного, но это только по молодости. Жене и не нужно быть шибко умной, знала бы толк в экономии да хозяйство вела грамотно. А порода у Ларисы хороша, лучше не придумаешь. Пьяниц в родне нет, сумасшедших тоже. И самоубийств не случалось. Крепкая порода. К тому же работящая, нынче только такие и выживают.

Степанида Ивановна, конечно, удивилась приходу девушки, но виду не подала. А тут и сын вернулся из кузницы — усталый, но довольный собой. Бросил на скамью пахнущую дымом деталь и сдержанно поздоровался с Ларисой.

— Мама, а где у нас метла? Во дворе нет, в сенях тоже. Запропастилась куда-то!

— А ты, Коля, приветь гостью-то, — посоветовала хозяйка. — Не каждый день к тебе приходят такие красавицы… Насчёт метлы не помню ничего. Знаешь ведь, бесполезно у меня спрашивать: забывчивая я стала очень. Найдётся потом. Тем более, праздник нынче, сор из избы выносить не принято. Поди-ка, умойся лучше!

И пока тот плескался возле умывальника, позвала Ларису в гостиную да предложила чаю. А между делом брызнула туда десяток капель своего свежеприготовленного зелья.

По всему видно, Лариса волновалась. В ней клокотали какие-то чувства, которых Степаниде Ивановне сразу было не понять. В таком состоянии немудрено, что не заметила девушка никакого привкуса у чая, выпила до самого дна.

— Вот и хорошо! — обрадовалась хозяйка. — Не хочешь ли ещё?

Метаморфоза произошла с гостьей почти сразу же. Если вначале она смотрела на Николу блуждающим взглядом, а сама была погружена в собственные мысли, теперь её будто переложили кирпичик к кирпичику — снаружи вроде бы то же самое, а внутри уже всё другое. Она едва сдержала вздох, когда в гостиную вернулся Никола с мокрыми всклокоченными волосами. А после того, как предложил он ей пойти в свою комнату, вспыхнула вся и метнулась за ним, как мотылёк на огонь.

— Чудно что-то… — пробормотала Степанида Ивановна, покачав головой. Случалось ей однажды варить подобное зелье, только испытывала она его на кошках, которые после этого целую неделю миловались на крыше и честным людям спать мешали. Но не замечала она в тот раз такой быстроты действия.

Между тем, едва за ними закрылась дверь, Лариса словно превратилась во львицу на охоте. Она принялась молча надвигаться на опешившего кузнеца, так что тому пришлось отступать вокруг стола.

— Ты чего? — только и смог произнести Никола, оказавшись, наконец, прижатым к стене. Вместо ответа девушка бросилась на него и впилась губами в его губы смачными и долгим поцелуем. Их будто током обоих пробило! Кузнеца даже трясти начало. Он ровным счётом ничего не понимал, только деваться ему было уже некуда.

— Ты мой… — сказала Лариса и посмотрела на него взглядом голодной хищницы. — Ненаглядный! — Добавила после паузы, но всё равно это звучало двусмысленно. — Я вся трепещу, Никола! Послушай, как бьётся мое сердце.

Она прижалась к нему выпуклостями тулупа, и кузнец покраснел, как свёкла — густо и с лиловым оттенком.

— Ты… того… — сказал он сбивчиво и поднял руки, чтобы ненароком не коснуться пылающего рядом вулкана. — Не очень-то… — По его мнению, печь в кузнице не так палила, как лицо Ларисы и её пламенеющие глаза.

— Будь моим! — рыкнула девушка в ответ, обхватив его за талию, да так прижала к себе, что Никола разом выпустил весь воздух из легких и едва не задохнулся. Он упёрся гостье в плечи (в грудь постеснялся) и стал отпихивать её, чтобы просто глотнуть воздуха. А когда ему это удалось, прохрипел сипловато:

— Белены, что ли, объелась? Разве можно вот так сразу?..

Он был не очень-то далек от истины, потому что в состав приворотного зелья входила трава белена, любовно собранная и высушенная матерью под потолком сеновала — подальше от любопытных глаз.

— Можно! Мне всё можно! — ответила шёпотом девушка и закатила глаза в истоме. — Ты такой… такой…

— Какой? — наконец, нашёл в себе силы возмутиться Никола. — Мы знакомы едва-едва!

— Желанный! — Лицо Ларисы расплылось ослепительной улыбке, так что палящее пустынное солнце от зависти совершило бы над собой затмение.

— Да разве так бывает? Желанный — это когда два года под ручку ходят и записками обмениваются! Только потом… — Никола не договорил, потому что его перебили новым поцелуем, от которого у него закружилась голова.

— Чертовка! — только и смог пробормотать он, мотнув копной кудрявых волос.

— Я буду твоей прямо сейчас! — решительно сказала девушка. — Иначе вся растаю от желания.

— Ты же не Снегурочка!

— Всё равно! — упрямо ответила Лариса. — Я, может, даже нежнее и ранимее. Только ты не замечал меня, потому что на других девок смотрел.

— Каких других? — удивился кузнец. — Когда такое бывало?

— На Оксанку, вот каких!

— Свят, свят! Вот уж про кого…

И тут он осёкся. Потому что однажды, встретившись на улице с Оксаной и подивившись её гордому и независимому взгляду, какое-то время действительно думал о ней. Дело было летом, девушка надела в тот день голубое с оборками платье, и точёная фигурка проступала через него весьма заманчиво. Она несла вёдра с водой, и он предложил свою помощь, только до дома было уже близко, девушка отказалась.

Не позволил тогда себе кузнец долго тешиться иллюзиями. Убедил, что не имеет права. Хотя мать давно и настойчиво намекала ему, чтобы оставил прошлое за спиной…

— Вот видишь! — с горечью в голосе произнесла Лариса. Его опущенные глаза рассказали ей обо всём. — Бегаешь за другими, а не замечаешь, как я сгораю одна… — Она всхлипнула даже. — От страсти!

— Да что ты, я же не специально… так получилось… — виновато забормотал кузнец, не зная, провалиться ему от стыда сквозь землю или просто выбежать из дома и схорониться где-нибудь до рассвета.

— Тогда возьми меня, любимый! — вскричала девушка, отведя назад руки, словно крылья обречённого на падение лебедя, и подставив Николе своё распалённое лицо.

И тут, на счастье, кузнец вспомнил, что должен идти к Савелию, чтобы помочь ему в ремонте генератора.

— Никак не могу! Идти нужно. Иначе танцев сегодня не будет. — Засуетился он сразу.

Спасительная мысль заставила его взять девушку под мышки и, будто пустотелый манекен, легко отодвинуть в сторону.

— Собираюсь я. Савелий ждёт уже.

— Тогда я пойду с тобой! — взвизгнула слабым голосом Лариса.

Хотел кузнец вначале воспротивиться, а потом подумал: какой у него есть выбор? Всё равно ведь увяжется за ним, неминуемо увяжется. Поэтому и выбрал из двух зол меньшее. Пусть лучше на людях под ногами вертится, чем с глазу на глаз дурить будет.

— Пойдём, шут с тобой. Хотя какая от тебя помощь? — И махнул рукой.

Ночь выдалась замечательной. Месяц, пританцовывая, плыл по небу и хитро посматривал на людей. Их любовные куры казались ему забавными и глуповатыми. В его хозяйстве каждая звезда знала своё место и не пыталась пробиться вне очереди. Потому и жизнь наверху текла ровно, без особых потрясений. Впрочем, в любом стаде найдутся паршивые овцы, но с ними у месяца разговор был короткий: под зад мешалкой и лети, куда глаза глядят. Не можешь жить по законам мироздания — придётся падать на самое его дно и сгорать, сгорать от стыда и горя.

Впрочем, хотя никто из людей и не догадывался об этом, на земле действовали те же самые законы. Нужно было только разглядеть их…

 

7

Они вышли из избы, и двинулись по узкой тропке, пересекающей огромный пустырь. Впереди — размашистыми шагами — Никола, которому, казалось, и снег не мешал, сзади — Лариса. Она семенила и отчаянно пыталась не отстать. Пару раз теряла равновесие, но удерживалась на ногах, а однажды всё-таки споткнулась и повалилась в самый сугроб. Чертыхаясь, кузнец вытащил её оттуда, отряхнул и направился дальше, бормоча себе под нос, что «с девками на работе одни проблемы».

Однокупольная церквушка высилась на самом высоком месте села — там, где летом сходились дороги, ведущие в соседние деревни. Нынче, конечно, выбраться в мир можно было только на санях, и желающих сделать это не находилось. А зачем? Продукты свои, а что до товаров разных — дожидались лета, когда просохнут дороги и приедут в село редкие автомагазины. Поэтому на санях в основном отправлялись за сеном, оставляемым в зиму стожками на ближайших покосах: сеновалы-то были уже полны.

Рядом с церковью пристроился клуб. Это было одноэтажное здание с парой окон, с другой стороны подпираемое сараем, который как раз и использовался под сеновал. Дальше следовал двор и изба отца Савелия. Так что на службу тому никуда идти не приходилось, всё располагалось рядом.

Клуб разделялся на два помещения — танцевальный зал и подсобку, где находились печь и дизельный генератор.

Подсобка была построена широко и удобно. Тут, помимо печи и машины, имелся ещё огромный верстак, на котором стояли три керосиновые лампы, тиски, точильный станок, а рядом в беспорядке валялось огромное количество разных инструментов, начиная с гаечных ключей, отвёрток и заканчивая зубилами, зенкерами и стамесками. Высокий потолок поддерживали три березовых столба. Они служили для того, чтобы на полати — место между потолком и крышей — можно было сложить множество временно не нужных вещей, не боясь проломить доски потолка.

В подсобке и нашли кузнец с Ларисой Савелия. Тот был одет в шапку-ушанку с торчащими в разные стороны ушами, промасленную телогрейку и, матерясь вполголоса, пытался нарезать резьбу в только что просверленном ручной дрелью отверстии. Сил не хватало, поэтому неожиданная помощь его обрадовала. Но ещё больше он оживился, увидев девушку.

— Знаете, молодёжь, что я удумал? — передав инструмент кузнецу, сказал хозяин. Он, несмотря на прохладный воздух в помещении, утирал пот с лица. — Нужно нам шире привлекать к культуре таких вот, как вы. Вычитал я вчера в дореволюционном журнале, как прежде проводились дискотеки. Ведущий звался ди-джеем, его все знали и уважали.

— А у нас? — пыхтя, отозвался Никола. Задача с резьбой была как раз по нему: даже жилы на шее вздулись.

— У нас вот что получается. Наши парни с девками приходят сюда, а из соседних деревень что-то менжуются. Вот ты, Лариса Александровна, что по этому поводу думаешь?

— Дорог нет, потому и не идут, — отмахнулась та.

— Ясно дело, что нет! — хитровато прищурившись, согласился Савелий. — Но ещё в рекламе дело. Помните: «Не дай себе засохнуть!» и прочее?

— Не-а! — прохрипел кузнец, завершая очередной круг воротка.

— Это про что? — спросила Лариса, посматривая на Николу как-то странно. Она даже губы стала облизывать, будто те пересохли.

— Про гадость всякую! — Савелий рубанул воздух ребром ладони. — Уточнять не будем. А вот перенять опыт в главном можно. Есть у меня мыслишка растрезвонить по окрестным деревням, что появился у нас замечательный ди-джей, который зажигает… Понимаете, о чем я говорю? Словечко это я тоже вычитал, поэтому могу ошибиться в употреблении.

— А кто же будет этим… как его…ди-джеем? — спросил, переводя дыхание, Никола и добавил: — Помню я их. В городе, случалось, ходил по клубам. Это называлось тусоваться.

— Точно! — обрадовался Савелий и, как бы между прочим, обнял Ларису. — А ди-джеем я буду. Всё уже просчитано, даже имя себе придумал такое, чтобы далеко от канонов не отходить. Ди-джей Моисей! Неплохо звучит?

— Дядя Савелий, что-то нехорошо мне! — вдруг сказала девушка, взглянув на обоих мужчин мутноватыми глазами.

Тот, с некоторым сожалением отпуская её талию, ответил:

— Пойди отдохни на сеновале, пока мы тут с Николой дело завершим.

— На сеновале? — зачем-то переспросила Лариса и жеманно закатила глаза.

— Да, там тепло и… места довольно, — подтвердил Савелий, внезапно сбившись, и вдруг удивился сам на себя: зачем он так сказал. Ведь ясное дело, что пришла девка не к нему в гости. А раз так, отбивать её нет у него никакого права. Да и на что ей старый козел? Молодых вон пруд пруди… где-нибудь в других районах. Поблизости-то как раз наоборот, имелся явный дефицит парней…

Может быть, поэтому внутренний голос тут же обиженно ответил: «Таких козлов ещё поискать надо! Интеллигентный, жизнь знает, как свои пять пальцев. С местом, опять же, определился тёплым да прибыльным. Без всяких трудозатрат и усилий имеет достаток, которого не то, что на жену, а на двух хватит!» Тут Савелий поперхнулся собственными мыслями, представив себя в окружении парочки симпатичных женщин, в одной из которых сразу признал Ларису, а в другой, к своему смущению, мать кузнеца. Одна шаловливыми пальцами поглаживала плешь на его затылке, а другая, улыбаясь, доверчиво и многообещающе положила голову на грудь.

«Тьфу, навел на грех нечистый!» — мысленно выругал чёрта хозяин сарая, быстро входя в роль священника, и за печкой тотчас послышался какой-то шорох. Впрочем, на него никто не обратил внимания.

— Пойду я… — произнесла Лариса изменившимся голосом — видно, устала! — и отправилась к двери, ведущей на сеновал.

Едва только она скрылась, мысли в голове Савелия завертелись каруселью. «А что! — воскликнул он про себя. — Кто не рискует, тот не пьёт. Попытаюсь, по крайней мере…»

Хмыкнув и наклонившись ближе к кузнецу, он доверительно произнёс.

— У меня к тебе, Никола, разговор есть… Только не для чужих ушей. Понимаешь?

Тот, закончив, наконец, с резьбой, присел на чурбак, обтёр руки ветошью и ответил:

— Не очень.

— Это ты привел сюда девку-то?

— Какой чёрт я, сама привязалась! — отмахнулся Никола. — Прогнать неудобно.

— Вот и я говорю, негоже сразу с двумя-то… не по-христиански получается.

Кузнец сделал большие глаза и спросил удивлённо:

— Как это с двумя, дядя Савелий?

— Так ты разве ничего не знаешь? Или притворяешься, чтобы одурачить пожилого человека?

— Ни сном, ни духом! — поклялся Никола.

— Поговаривают в селе, что женишься ты на Оксане…

Парень даже голову склонил набок — так его покоробила новость.

— Это кто же так болтает? — В его словах явно сквозила угроза.

— Кто, как не сама Оксана! — усмехнулся Савелий. — Или тебе ещё вернее источник нужен?

— Оксана?!

Тут у Николы даже слов не нашлось. Он несколько раз сжал и разжал огромные кулачищи, привыкшие держать молот, и подумалось вдруг Савелию, что не ко времени затеял он свою игру. Если что не сложится, может кузнец и прибить под горячую руку. Но взглянул Савелий ещё раз на дверь, за которой, небось, уже почивала душа-девица, и её метафизическое очарование подтолкнуло его сделать следующий шаг.

— А что ты расстроился? Такую девку в капусте не находят. По нраву ты ей. Сам слышал. Имеет она намерение охмурить тебя любовью.

— Да что они все, с ума посходили, что ли?! — воскликнул тогда Никола, в сердцах бросив ветошь на верстак.

— Что, и эта тоже? — искренне удивился Савелий. Вот так петрушка! Выходит, кузнец-то не так прост! И к тому же нынче нарасхват.

— Вот именно! — Никола в растерянности принялся усиленно мять свою шапку. — Дядя Савелий, подскажи, как поступить?

Его собеседник на секунду задумался. Кажется, случай был подходящий. Тем более, что инициатива вопроса исходила от самого кузнеца. А что мнение у человека вполне определённое сложилось — так это дело неподсудное: каждый имеет своё. Поэтому, мысленно собравшись духом, Савелий скроил соответствующее случаю выражение глубокой задумчивости, трижды потёр подбородок, потрепал не очень густую бороду, и только потом размеренно ответил:

— Ну, как мужик мужику я бы тебе посоветовал словами Оксаны не бросаться. Она баба боевая. Что решила, так тому и быть. Конечно, если на то есть воля Божья, — оговорился он для приличия.

Крепко задумался кузнец. Лицо его потемнело, а Савелий похлопал парня по плечу и пошёл за гаечным ключом, чтобы приладить выкованную деталь.

Он закончил с этой работой, потом проверил топливо в баке и, благословясь, рывком стартёра запустил генератор. Тот, несколько раз громко фыркнув, затарахтел ровно и ритмично. Под потолком тотчас зажглись несколько лампочек, осветив подсобное помещение, как днём.

Только после этого хозяин обратился к Николе.

— Хорошо сработано… Ну, что решил, хлопец?

— А будь, что будет! — вскричал кузнец и ударил шапкой об пол. — Не знаю я, что делать, дядя Савелий. Пусть женой моей будет та, которая первой принесёт новые валенки с резиновыми калошами!

Заявление, хоть и сделанное сгоряча, с точки зрения Савелия было более чем неглупым. Новые валенки с резиновыми калошами стоили больше, чем удойная корова с телёнком. Хотя овец в каждой деревне имелось множество, мастеров по изготовлению валенок нужно было ещё сыскать. Ближайший жил в городишке за сорок километров от села. Добраться до него зимой по засыпанным снегом дорогам невозможно, поэтому такой ход можно было расценить как отсрочку, которую кузнец взял для принятия окончательного решения.

— Пусть будет по-твоему! — кивнул Савелий. Он немного раздосадовался, хотя и понимал, что ревность в его положении — грех. Но, как говорят, охота пуще неволи.

В тот самый момент раздался сильный хлопок, сверкнула вспышка, генератор, натужно гудя, прекратил вращение, и лампочки под потолком погасли как одна.

— Вот чертовщина! Опять поломался. А ведь сегодня должны быть танцы! — выругался Савелий.

Кузнец ещё толком не пришедший в себя, развел руками. В электричестве он был не силён.

Нескольких минут Савелию хватило, чтобы понять: сгорели выпрямительные диоды, подающие постоянный ток на обмотки возбуждения.

— Вот незадача! У меня никогда их и в запасе не было. Сколько себя помню — однажды только такое случалось, чтобы выходили из строя, да и то лет двадцать назад. Не догадался тогда у председателя денег выпросить ещё на один комплект. Вот дурень! — сокрушённо сказал Савелий.

— Значит, нам его сегодня не починить, — согласился кузнец, рассматривая протянутый собеседником погоревший блок.

И тут случилось неожиданное. Объяснить это позже не смогли ни сам хозяин, ни, тем более его гости. Даже девушка, принимавшая в произошедшем самое непосредственное участие, молчала, как рыба.

А вышло вот как. Дверь, ведущая в сеновал, рывком распахнулась, и оттуда вырвались клубы дыма. Они стали стелиться по полу, и всполохи света от керосиновых ламп заиграли в них, будто огни на сцене. В этих клубах и появилась Лариса.

Она была без тулупа, но в валенках, белой рубашке и лёгком сарафане. Её распущенные волосы спадали по спине и плечам. Две верхние пуговицы на рубашке оказались расстегнуты, и зрителям предстала прелестная и завораживающая ямка, продолжение которой можно было домыслить, глядя на округлые формы девушки.

Глаза её сияли безумным огнем, который освещал подсобное помещение лучше всякого электричества, а в руках она держала точно такой же блок, что и кузнец, только без следов копоти. Лариса бросила этот блок Савелию, который прошептал только: «Боже мой, новый! Откуда?», а сама напряглась, как кошка пред броском, и метнулась к берёзовому столбу.

Поражённые мужики даже сели от неожиданности, когда девушка утробно заурчала и обвилась вокруг подпорки подобно змее. Из-под подола сарафана высунулась её голая выше колен нога и принялась выделывать такие па, что у зрителей глаза на лоб полезли.

Но это было только начало. Изгибаясь в завораживающем танце и выставляя напоказ то одну, то другую часть тела, Лариса немыслимым образом выскользнула из сарафана и осталась в одной рубашке.

Кузнец закрыл левый глаз, но проделать то же самое с правым не смог — что называется, рука не поднялась.

Девушка, продолжая непрерывно двигаться, рванула ворот своей рубашки, и пуговицы, будто осколки от гранаты, разлетелись по полу. И тогда она бесстыже оголила грудь, тряся ею, как цыганка плечами.

Трудно описать ужас, в котором пребывал Никола. Он застыл, прикованный к месту, и не мог подняться, даже если бы захотел. Что же касается Савелия, тот смачно сплюнул и произнес фразу на непонятном простому обывателю языке:

— Натуральный стриптиз, мать его за ногу! Как по журналу…

И тут на пол упала и с громким звоном разбилась небольшая бутылочка, выпавшая у Ларисы из-за голенища валенка. Девушка тотчас замерла, взгляд её стал постепенно проясняться, и стеклянное выражение с него спало.

— Ох! — сказала она негромко, потом посмотрела на себя и неожиданно взвизгнула.

Кузнец уже не видел, как она в испуге пыталась прикрыться руками, как её сотрясали рыдания, и как на помощь ей поспешил отец Савелий. Никола, подхватив шапку, бросился вон из клуба. Он выскочил на свежий воздух и не мог остановиться, пока не пронёсся по тропе вокруг всего села. А это без малого два километра! Только задохнувшись от бега, остановился перевести дыхание и поднял разгорячённое лицо к небу.

Звёзды хитровато подмигивали и явно потешались над ним. Произошедшее походило на сцену из старых дореволюционных фильмов, в которых всё было перемешано в кучу: и любовь, и блуд. Эти фильмы уже порядком забылись, а новых снимать было некому. Только, возвращаясь к Ларисе, добро бы, если всё было задумано, чтобы развлечь их с Савелием. Такое не возбраняется, народ любит посмотреть на ряженых. Но то, что им представилось, выглядело совершенно по-другому… И он сам взял с собой девку, не проверив, трезва ли она! Будто морок глаза затмил. Оказалось, что пьяна, и изрядно. Комедию закатила, дурья башка! Это… это варьете какое-то, а не танцы!

Кузнец сплюнул в сердцах. Куда только родители глядят? У них спиртное из запасов сливают, а им невдомек. Хватило-то ей, кажется, всего четверка, чтобы потянуло на пляску. Организм, значит, неокрепший… Никола даже зубами скрипнул. Не доводилось ему ещё видеть такое в живую. Может, только по молодости, в дореволюционное время, и то уже не вспомнить. Сподобил же чёрт ляпнуть при отце Савелии, что он готов выбирать между двух девок! Сейчас сделается посмешищем для всего села. Вот уж не думал, что жизнь поставит такой выбор: первая, никого не стыдясь, в одном исподнем вокруг столба вьётся, а вторая…

Тут он задумался. Конечно, мысли и дальше пытались скакать без порядку, но откуда-то из глубины души появилось чувство, что он вершит несправедливость. Про Оксану ничего плохого на селе не говорили. Слышал кузнец, что она норовиста, такие мужиками вертят, как им вздумается. Только это нынче не в диковину. Бабы уже давно как с цепи сорвались: одним подавай сразу всех без разбора, но то гулящие; другие же такое о себе мнят, что старыми девами остаются, пары найти не могут. По сути, несчастны и те, и другие. А где золотая середина, знает, похоже, один Бог.

Сказать по совести, прежде и о Ларисе он ничего плохого сказать не мог. А раскована девка, потому как молода ещё. Может, действительно влюбилась в него по самые уши так, что стыд на второй план отодвинула? Ему лестно должно быть: вот как за ним баба ухлёстывает, а почему-то воротит кузнеца, не по душе ему всё. Выходит, сам дурак?

Так что же Оксана?

Постоял Никола в раздумье, гадая, что делать и куда лучше пойти, потом по сторонам осмотрелся… А дом Оксаны-то — вот он, всего в ста шагах. Печь топится, из трубы дым идёт, значит, кто-то есть в избе. Может, и она там. Спросить у самой, правда ли люди брешут насчёт её планов на замужество?

В ту же секунду в лицо его дунуло колючим ветром. И это было немного странно, потому что звёздное безоблачное небо обещало тихую морозную ночь…

 

8

Направился кузнец вперёд твёрдыми шагами. Если чего надумал — выполняй. Пружинистая у него походка, решительная! Но по мере приближения к цели отчего-то стал он мешкать да спотыкаться.

А причина была вот в чём. Перед его мысленным взором вдруг возникла Лариса, да ещё в самом срамном обличье: стояла он перед ним на четвереньках голая и медленно поводила плечами из стороны в сторону. При этом свисающие груди бились друг о друга колоколами, и звон в ушах стоял такой, что впору молись. Зрачки её светились в полумраке, словно кошачьи, а с лица не сходила плутовская улыбка, недвусмысленно говорящая: «Я же предупреждала тебя, что моим будешь! Не поверил, дурашка?»

Остановился Никола, замотал головой, чтобы отбросить наваждение, и произнес, трижды перекрестившись:

— Свят, свят, свят…

Это помогло, но ненадолго. Вздохнул он, снова поднял взгляд к небу, а тут ему словно лопатой снег подбросили, да всё в глаза. Вот чертовщина! Балует нечистый, пользуется моментом.

Заробел немного Никола. Если против него такие силы поднимаются, сдюжит ли? Ведь мудрено бороться с тем, чьи возможности не ведаешь.

Потом стряхнул снежинки с шапки, утер щёки да лоб, и воскликнул:

— Да что мы, не христиане, что ли? Во все века супостата били и сейчас побьём! Аминь! — И снова зашагал к Оксаниному дому.

Метель, казалось, только набирала мощь. Ветер задувал под тулуп, норовя столкнуть кузнеца с тропы, но такого бугая лопатой не перешибешь, не то, что ветром. Подошёл к калитке, постоял немного в раздумье, и решил войти без стука.

Отворил её, направился, было, к дверям, да засомневался опять. Может, лучше убедиться вначале, дома ли девушка?

Обошёл тогда все окна, всматриваясь в них через рисунки Деда-мороза, но, кроме родителей Оксаны, никого больше не углядел. Значит, убежала к подругам, ведь ночь-то впереди праздничная…

И тут что-то подтолкнуло кузнеца обернуться. Хотя острые снежинки едва не выкололи глаза, заметил он ещё огонек — в бане. Покраснев от стыда, вознамерился сразу же уйти от греха подальше, но ноги сами потащили по тропинке.

«Что я делаю? — удивился он сам себе. — Разве можно так поступать верующему человеку?» Действительно, подглядывать за моющимися бабами не доводилось ему со школьных времен, когда однажды угораздило забраться на чердак городской бани в женский день.

И всё-таки дошёл, стыдливо отворачивая лицо и не догадываясь, что там, всего в шаге за спиной, находился чёрт и изливал на него проклятия. От ревности нечистого так пробрало, что он думать забыл о своем триумфе в клубе, когда выпившая по его настоянию возбуждающий настой Лариса выдала замечательный стриптиз. И то, что он приложил неимоверные усилия, чтобы раздобыть для генератора внезапно сгоревший блок, уже не казалось чёрту каким-то особым подвигом. Хотя для этого пришлось влезать в новые кредиты, отдать которые в заканчивающемся году, скорее всего, он не успеет. А это минус к карьере и уважению соплеменников. Никого, по большому счёту, уже не интересуют проекты, не то время. Нынче всем подавай результат.

— Ну, погоди, кузнец, до утра ещё далеко!

А Никола всё-таки заглянул в окно бани. Заглянул — и обомлел. Такого он в своей жизни ещё не видел.

Если вы представите Венеру, лениво плескающую на себя водой из тазика, иногда проводящую пенящейся мочалкой по нежной лебединой шее, очаровательным округлостям груди и дальше вниз, до самых стройных и пропорциональных ног, вам всё равно не удастся увидеть даже сотой части того, что выпало на долю кузнеца. Розовато-белая кожа девушки излучала невинность и очарование, которые, словно электрический ток, пронизали все члены Николы. Его даже покачнуло от такого зрелища. А когда она непринуждённым и очень естественным движением перебросила длинные мокрые волосы с плеч за спину, открывшись взгляду кузнеца во всём своём великолепии, не удержался тот и всё-таки повалился под окном, едва не уронив на себя стоящие тут же жердины.

Ох, и рассвирепел чёрт! Брызгая слюной, видел он, как некое сияние возникло за спиной Николы и медленно вошло в его грудь. Что это такое, можно было не сомневаться, нечистый бродил по свету не первый день. И явилось это для него самой плохой новостью! В последнюю-то ночь, когда и исправить дело времени не остаётся!

Собрал он пригоршню снега да от злости залепил в стекло! Ахнула и закрылась тазом Оксана, испуганно вглядываясь в ночь. И привиделся ей там Никола, красный от стыда и неловко барахтающийся в сугробе. Потом будто поднялся он на ноги и пустился наутёк. Впрочем, это девушка уже домыслила, заливаясь смехом. Мимолётный страх её мигом улетучился, едва угадала она, кто за ней подсматривал.

А кузнец уже не останавливался до самого своего дома. Его раздирали стыд и восторг, которых он в жизни не испытывал никогда.

 

9

Степанида Ивановна не любила быть одна. Это, видимо, осталось в ней от прошлой жизни, о которой она ничего не помнила. Впрочем, не помнила — и ничуть не сожалела об этом. Тем более, как сказал ей однажды отец Савелий, сейчас вся страна находится в состоянии частичной амнезии. Прошлого уже не вернуть, оно разрушено до основания, и вспоминать о нём — только себя бередить. Кто-то оставил там близких людей, кто-то любимое дело, и все как один — привычный образ жизни. Потеря памяти — это своего рода помощь Божья для слишком привязанных к тому времени. Иначе легко лишиться рассудка.

Так вот, при всей нелюбви к одиночеству, Степанида Ивановна пользовалась каждой отлучкой сына, чтобы уделить внимание неким тайным делам. Имела она секрет, которым не хотела до поры делиться с Николой. Заключался он в том, что обрела Степанида Ивановна в последние годы знания, простому бухгалтеру и не снившиеся. И касались они вопросов мистических.

Рецепты отваров и зелий обычно возникали в её голове готовыми. Хлоп — и уже точно знает она, какие ингредиенты и в каких количествах потребуются. Точно вскрывал кто-то черепную коробку и вкладывал туда листочек с перечнем.

Этой своей способности она вначале очень дивилась, а потом привыкла. Как привыкают люди ко всему новому да неизведанному.

Сейчас она варила отвар виденья. Стоило посмотреть на его успокоившуюся после кипения поверхность — и будто яблочко наливное начинало кататься по тарелочке: всё в нем узреть можно, что душа пожелает. А желала душа Степаниды Ивановны узнать, как действует её приворотное зелье.

Посмотрев на будильник, тикающий на комоде, хозяйка взяла ухват и, поднатужившись, вытащила из печи большой чугунный горшок. Для таких целей она всегда использовала крупную посуду, потому что рассмотреть подробности в маленькой не всегда удавалось. А зачастую от подробностей зависел успех её затей.

Пробормотав какие-то заклинания, она полотенцем отбросила с чугуна крышку и дождалась, когда основной пар выйдет.

— Покажи, зеркальце, милёнку! — проговорила она присказку и, наконец, заглянула внутрь.

То, что она там увидела, её потрясло.

Поверхность отвара, шипя и бурля, причудливо преобразилась, и перед глазами Степаниды Ивановны возникло некое расплывчатое подобие кукиша. Она даже вздрогнула от неожиданности и дурных предчувствий. А потом случилось и вовсе невероятное.

Вода улеглась, и проступила сквозь неё движущаяся картинка, участниками которой были отец Савелий и Лариса. И в каком виде! Старый пень, трепеща от страсти, вёл под белые рученьки к сеновалу наполовину голую девицу. Та безудержно ревела, не утруждая себя даже размазыванием слёз по лицу, и временами сотрясалась от новых приступов рыданий. Что с нею произошло, отвар, конечно, пояснить не мог, но и этого оказалось предостаточно, чтобы Степанида Ивановна завелась с пол-оборота.

Она покраснела так густо, что стала походить на железную болванку в печи, и затаила дыхание.

Тем временем отец Савелий, воровато оглядываясь по сторонам, проскочил впереди Ларисы на сеновал и поспешно затворил за ней дверь на засов.

— Ах, бесстыдник! — вырвалось у Степаниды Ивановны. — На сладеньких потянуло!

Лариса была уже посажена на свой собственный тулуп, и Савелий примостился рядом, не выпуская девушку из своих объятий. Он что-то торопливо говорил, между делом ненароком проводя по её груди то локтем, то тыльной стороной ладони. Это и возмутило Степаниду Ивановну больше всего.

— Старый хрыч, даже девку толком облапать не может! Что же это делается, люди добрые? Куда общественность смотрит?

Последнее восклицание родилось у неё в голове спонтанно. Она даже не осмыслила его до конца, а вскочила на ноги и, схватив половник, ударила по отвару. Поверхность встрепенулась всплеском, во все стороны разбежались круги, а когда они утихомирились, стало видно, что охающий отец Савелий лежит на соломе и держится за голову. На нём распласталась испуганная и прекратившая голосить Лариса. Она усиленно дула на лоб священнику.

Излечение происходило весьма долго, потому что от такого доктора поторопится сбежать только дурной. Приоткрывая то один, то другой глаз, Савелий рассматривал свисающие перед ним среднего размера груши, пока, наконец, не вцепился в них, как клещ в дворнягу.

— Вот! — вскричала Степанида Ивановна, не отдавая себя отчёта, что ведёт себя как настоящий болельщик перед телевизором. — Сделай это, старый пень! Смелее!..

И вдруг её осенило. Ведь она хотела совсем другого результата. Что-то сложилось не так, и предполагаемый сценарий изменился.

— Ага! — снова проговорила ведьма, но на этот раз злорадно. — Вот ты, значит, какой!

Было не понять, означает ли это похвалу или же, напротив, угрозу, но для Степаниды Ивановны пришла пора действовать.

Одним движением она подхватила тяжёлый чугун, вылила его содержимое в помойное ведро, швырнула ухват к печке, где тот сразу же встал по стойке смирно, и бросилась к шифоньеру. Одевание заняло у неё не больше двух минут — результат, которым могла бы гордиться любая женщина, даже призванная в армию. Впрыгнув в старые валенки, она ринулась в сени, по дороге подхватив метлу.

Морозный воздух обжёг легкие, которые заработали, как кузнечные мехи. Подбежав к плетню и прямо через него быстро окинув взглядом улицу, Степанида Ивановна убедилась, что поблизости никого нет. Тогда, оседлав метлу, она хлопнула по её «крупу» рукой и крикнула:

— Гони, родимая!

Сделав для разгона всего два шага, взвилась в воздух и пронеслась над крышей собственного дома, едва не задев ещё дымящуюся после недавней протопки трубу. Азарт полёта добавился к состоянию возмущения и возбуждения, в которых пребывала Степанида Ивановна. При таком раскладе свежий воздух только больше пьянит да раззадоривает.

Надо же такому случиться, что именно в этот момент поднялся сильный встречный ветер. Впрочем, он не мог остановить разъярённую женщину. Взвившись ввысь, она попыталась подняться над назревающей метелью. Звёзды мигом приблизились к Степаниде Ивановне, и стало возможным даже услышать их хихиканье. Но сейчас оно занимало её меньше всего.

— Чую, это неспроста! — пробормотала ведьма, обратив внимание, что пурга ведёт себя как-то странно. Она задувала только над деревней, и сверху это хорошо просматривалось. Но разгадывать загадки времени не было.

Степанида Ивановна развернулась, одновременно начиная снижаться, и тут вьюга захватила её в свои объятия. Чертыхаясь и понося последними словами того, кто учинил такое безобразие, женщина вынуждена была лететь вслепую. Направление она выбрала только приблизительное — по тому, как в последний момент разглядела над пургой церковный купол. Такие полёты — дело опасное и непредсказуемое.

К счастью, удача оказалась на её стороне. В тот самый момент, когда Степанида Ивановна поняла, что впереди находится глухая стена, а это значит, что ей пришлось ненароком снизиться слишком сильно, раздался звон стекла. Вместе с кучей щепок и осколков она влетела в окно сеновала, угодив прямо в середину стога. Метла, не выдержав удара, распалась на четыре части, а прутики вообще разметало и унесло ветром.

— Бесстыдники! Вот я вас! — закричала баба голосом оскорблённой праведницы и изо всех сил попыталась выбраться из сена, чтобы разоблачить виновных и учинить расправу.

Раздавшийся следом визг рассказал ей обо всём лучше отвара. Лариса, подхватив одежду, бросилась к двери и через секунду уже захлопнула её с другой стороны. Вот сообразительная девка! Попробуй теперь что-нибудь докажи, если никто ничего толком не успел разглядеть.

— Степанида Ивановна! — произнес с хрипотцой поражённый, но одновременно обрадованный хозяин: похоже, его видения начали сбываться! — Меня бревном покалечило малость, голову чуть не снесло. Вот дочь Александра Ивановича подвернулась поблизости, спасти пыталась! Да она молодая ещё, неопытная… Как вы вовремя!

Вместо ответа наконец-то освободившаяся Степанида Ивановна плавно скатилась по стогу прямо в его объятия.

— Какой вы, Савелий Игнатьевич, неловкий! — сказала она, ухватив его за грудки. — Угораздило же вас так побиться! Гляньте-ка, какой синяк! Доктор нужен обязательно… Или, на худой конец, медсестра.

— Верно сказали, Степанида Ивановна… Как воздух, нужны… Особо медсестра. Только где же её взять-то, окаянную?

Прежде, чем ответить, гостья сбросила с себя тулуп и, навалившись всем телом на мужика, пробормотала:

— Так ведь я же некоторые коренья лечебные знаю… Сейчас и проверим, действуют ли они…

И она впилась своими губами в его, так что у обоих дыхание ровно что остановилось.

 

10

Надо вам сказать, что слухи — вещь паскудная, и одновременно завораживающая. Мало живёт на свете людей, которые в своей жизни не терпели от них какой-нибудь неприятности. Кому-то они сломали судьбу, кого-то подвигли на самоубийство, кого-то убили своими, так сказать, руками. И хотя, задавшись целью, отыскать эти самые руки трудно, ноги у слухов всегда имелись отменные. Может быть, даже крылья, потому как предела скорости слухов ещё никто не измерил. Учёные подсчитали, что, если один человек пустит слушок, а двое соседей его передадут четверым знакомым в течение тридцати секунд, то при таком темпе распространения вся планета через сутки станет обладателем информации. А вы говорите — ноги…

И хотя всем известна вероломность и разрушительная сила слуха, трудно найти человека, который не любил бы их. Особенно — передавать. Горячая новость жжёт язык. Купаться в ней, пожирать её, переваривать, видоизменять до неузнаваемости и распространять, подобно урагану — это удел сильных людей. Сильных своей информационной защитой. Тех, кому важен сам факт приёма-передачи, а не суть передаваемого.

А чем село отличается от всего мира?

Оксана, крепко закутавшись в тулуп, прикрыла за собой дверь бани и направилась в дом. Но, пройдя несколько шагов, оглянулась и с интересом посмотрела на снег под окном. Там в свете вновь воссиявшего на землей месяца отчётливо виднелись следы чьих-то сапог. И не только. Человек падал в сугроб и пытался подняться. Вываляться ему пришлось изрядно.

— Ох, уж эти мужики! — произнесла девушка и весело рассмеялась. Ей показалось забавным, что это мог быть сам Никола — кузнец, о котором она думала последние месяцы.

Образ Николы, возникший как-то ненароком в её сознании, был очень расплывчатым, и первое время не вызывал у Оксаны никаких чувств. Она не любила скромных да застенчивых. Почему-то такие мужики казались ей никчёмными. Возможно, это было недалеко от истины, потому как отец Савелий справедливо заметил: измельчали мужики на земле русской. Поговаривали, даже во вновь образующейся государственности править страной предполагалось поставить женщину. Она, мол, и воровать будет меньше, и задумается о своём народе, как о детях, а не как о пушечном мясе или дойной корове.

Но это — вопрос стратегический. А простой бабе выживать нужно здесь и сейчас. К тому же и возраст — а Оксане исполнилось двадцать лет — принуждал задумываться о будущем всёболее часто.

Ну, не нашла она никого под стать себе! Не в смысле красоты, конечно, а по характеру. Помыкать своим мужиком, как делали большинство женщин, взваливших на плечи хозяйство и семью, ей не хотелось. А мечталось найти такого, который бы обнял её крепко и принес в свой дом на мускулистых руках. И потом любил, и любил, и любил всю жизнь, до самой смерти. Лишь подтолкнуть бы его требовалось, сдвинуть с мёртвой точки, что называется…

Окрестные деревни такими мужиками не располагали. Имеется в виду, свободными. Потому как рушить чужую семью не позволяли ни церковные заповеди, ни народные приметы.

Когда кузнец появился в их селе и довольно быстро достроил двор, а потом прослыл неплохим мастеровым, Оксана стала к нему присматриваться. Кандидаты, с которыми она знакомилась благодаря чёрту, казались ей пресными и непривлекательными. Знамо дело, нечистый потакал её интересам не для того, чтобы сделать приятное. У него имелся свой, червонный интерес, только Оксана не воспринимала его серьезно. Она вертела хвостатым, как вздумается, изображая то любопытство, то равнодушие. Случалось, разыгрывала сцены ревности, чем раззадоривала до ужаса. В общем, развлекалась и вела себя как настоящая чертовка.

Поначалу домосед Никола вызвал у неё только пренебрежение. Разговоры о потерянной им невесте не очень-то её задели: чего не скажут люди для красного словца. Но когда прошлой весной вытащил кузнец из проруби провалившуюся под лед девку с другого порядка, потом её лошадь и даже сани, не побоялся несколько раз нырнуть за потерянным скарбом — задумалась Оксана. Таких мужиков в округе было ещё поискать!

Как-то летом они столкнулись на тропочке и перебросились парой слов. Глаза кузнеца и в самом деле оказались потухшими. Он взглянул на неё растерянно, будто не красна девица перед ним стояла, а чурбак неотёсанный, и почудилось девушке, что камень в его душе даже не пошевелился, не то, что сдвинуться с места. С этих пор стал он для неё загадкой. Но об этом она даже намёком не поделилась с чёртом.

Услышав за спиной тихое фырканье, Оксана, не оборачиваясь, бросила на ходу:

— Пока не переоденусь, являться не смей. Прогоню.

— Отчего же, душенька? — прошелестело сзади.

— Слишком много вас, подглядывающих, развелось! — И она вошла в сени. Вослед ей донесся досадный смешок.

Если бы всё сложилось так, как планировал чёрт, сегодня вечером ни одна живая душа больше не пришла бы в этот дом. Но в рождественскую ночь музыку заказывают многие, а звучит она для тех, кто больше платит. Возможно, отвары Степаниды Ивановны разбудили силы, управлять которыми было не в компетенции чёрта, поэтому и метель, поднятая им, затихла через четверть часа, а толпы разодетых девок и парней, как бы ему назло, уже выходили на улицу. Веселые песни доносились со всех концов села.

И надо же такому случиться, что после ухода Оксаны возле калитки послышалась возня, возгласы, и парочка девушек проскочили во двор. Они постучались в дверь, и их впустили. Чёрт, выругавшись, подкрался к одному из окон, чтобы подслушать, о чем будет разговор.

Оксана повесила тулуп в сенях, ушла в свою комнату и принялась там сушить полотенцем волосы да прихорашиваться перед зеркалом. Подруги, вбежавшие следом, даже не присели на лавку, а наперебой затарахтели, мешая друг другу.

— Постойте! Алёнка, скажи ты, я ничего не поняла! — попросила Оксана.

— Ой, Оксанка, сейчас такое услышишь! Такое!

— Господи! Пожар, что ли? — забеспокоилась хозяйка.

— Хуже! Кузнец-то выбирать будет, кто из вас станет его женой! — не выдержав, выкрикнула третья гостья, которую лишили слова. — Представляешь?!

— Как это — выбирать? — не сразу поняла Оксана, немного изменившись в лице.

— Ты или Лариска! — И, глядя на округлившиеся глаза хозяйки, Алёнка вывалила на неё то, что слышала сама: — Уже все об этом знают. Никола-то оказался ох как хитёр! Пусть, говорит, сами между собой разбираются. Мне недосуг в бабьи дела вникать. Кто, говорит, добудет самые красивые да дорогущие валенки с резиновыми калошами, ту под венец и поведу. Вот так прямо и сказал!..

— А ещё добавил: нужно побыстрее с этим делом заканчивать, чтобы к весне свадьбу наладить! — вставила подруга, боясь, что на её долю не достанется новостей.

— Ой, батюшки! — только и нашлась, что ответить, Оксана. Она даже руки опустила с гребнем. — А…э-э… Лариска?

— Она не отступается! — выпалила Алёнка. — До конца, говорит, биться буду, но кузнеца не отдам никому.

— Ты ничего не путаешь? — Оксана почему-то почувствовала растерянность. Ей в голову не могло прийти, что главной её соперницей в борьбе за мужика будет лучшая подруга. — Она же никогда…

— Это случилось в один момент! — закивали головами гостьи. — Как болезнь! Поразило, говорит, меня, девоньки, в самое сердце. Люблю Николу до чёртиков.

И тут Оксану осенило!

— Ах, вот оно что! — сказала она, недобро сверкнув очами. — Полюбила, выходит?

— Как есть, полюбила! Я за кузнеца, говорит, в огонь и в воду полезу, не то, что паршивые валенки принести. На край земли за ними пойду, на четвереньках по снегам проползу, а лучшие во всём свете достану. Какие носят городские хлыщи… С резиновыми калошами!

— С калошами, значит? — повторила Оксана. В душе у неё закипала злость, и она знала, на кого. — Чужих женихов отбивать — дело нехитрое. Если, конечно, позволено будет. А если не позволено — быть войне!

Она встала со стула, отшвырнув прочь расческу — не дать, ни взять Зевс-громовержец. Из глаз её струились не слезы — молнии, которые растекались по стенам, мебели и даже по стеклу окна. Воздух напрягся до такой степени, что чёрта, прислонившегося ухом к ставням, ударило электрическим разрядом, напоминающим шаровую молнию. Впрочем, для представителя его рода-племени это было вполне привычно.

— Оксанка! — восхищённо промолвила Алёна, поражённая её видом. — Ты царица. Точно — царица.

— Прынцесса! — подтвердила подруга. — А Никола сойдёт за прынца.

— Он не сойдет! — с расстановкой промолвила хозяйка. — Он и есть принц, только вида не подает.

— А Лариска-то давно о таком мечтала! — немного сочувственно отозвалась та же подружка. — С детства. Всё искала его, персидского, только они нынче на дорогах-то не валяются. Чаще тюфяки, пьяницы или бабники попадаются.

— Лариска? — Оксана снова брызнула незримыми, но ощутимыми молниями, и между железными прутьями спинки кровати проскочили голубоватые разряды. Девчонки даже взвизгнули. — С Лариской у нас будет разговор особый…

— Ой, мамоньки! — охнула Алёнкина подруга. — Оксанка, не надо так!

— Не ваше, девки, дело! — ответила та, как отрезала.

— Кровушка опять прольётся! — сокрушённо покачала головой сама Алёнка и засобиралась: — Ну, пора нам. Приходи сегодня на танцы, говорят, кузнец тоже обещался быть.

Они торопливо попрощались и, боком выбравшись из комнаты, плотно захлопнули за собой дверь. На дворе послышался скрип закрывающейся калитки, и через секунду за спиной Оксаны раздался осторожный кашель.

— Убирайся с глаз моих долой! — грозно произнесла хозяйка. Она ещё стояла, ощущая, как бурлит внутри возмущение и раздражение. — Видеть тебя не хочу.

— Чем я тебя прогневал, солнце мое? — изобразил удивление возникший из воздуха чёрт. Его фигура скользнула ближе к девушке, и хвост жеманно махнул в воздухе своей кисточкой. В этот раз оделся чёрт поприличнее, что называется, для праздника. На нем были атласные штаны, подпоясанные ремнем, и белая футболка навыпуск. Ни дать ни взять турист, не хватало только подвешенного на шее фотоаппарата.

— Сам знаешь.

— Ну, признаюсь, виноват… — Он развёл руками. — Но не так сильно, чтобы гнать меня прочь. Это же просто игра, не больше.

Чёрт слащаво улыбался, изображая из себя городского щёголя, глаза его сузились и беспокойно шныряли, только сейчас девушке это было вдвойне неприятно.

— Не сдобровать тому, кто встанет на моём пути.

— Ой, ты драматизируешь ситуацию!

— Плевать. Если ты не остановишь Ларису, это сделаю я. Но тогда берегитесь оба.

— Ну, золотце, не надо так сердиться! Я постараюсь, очень постараюсь всё исправить. Хотя уверяю тебя, совершенно здесь не при чем. — В какой-то степени чёрт не лукавил. Признаться, он и сам был порядком озадачен поведением Ларисы, не ожидая от неё такой прыти.

— Иди, не теряй времени. Я должна быть первой, кто принесёт Николе валенки.

— Ты задумала… — начал было чёрт, но осёкся, потому что Оксана взглянула на него так грозно, словно хотела испепелить на месте. Более того, чёрту показалось, что при данных обстоятельствах у неё это вышло бы.

— Конечно! Он будет мой всем чертям назло!

 

11

В помещении отчаянно пахло озоном. После поспешного исчезновения чёрта к нему добавился ещё едва уловимый запах серы.

Оксана опустилась на край застланной кровати и задумалась. Её волосы просохли в пять минут без всяких ухищрений. Вероятно, со всполохами молний из тела ушло лишнее тепло, набранное в бане, и сейчас дышалось легко и свободно. Бодрость, разлитая в руках и ногах, искала выхода.

Поднявшись и быстро проветрив комнату, девушка стала одеваться. Решение сходить к деду Васюку созрело у неё само собой. Чтобы не идти с пустыми руками, сложила она в платок десяток пирогов, пяток варёных яиц да пару больших луковиц. Сговорчивее будет старик.

На селе поминали Васюка с некоторой опаской: уж очень неординарной слыл он личностью. Жил в доме, расположенном на самом северном конце деревни в изрядном отдалении от других людей. Его изба стояла, спрятавшись за небольшой рощицей в два десятка берёз, так что летом её было почти не заметить. А зимой, засыпанная снегом по самую крышу, вообще исчезала из вида.

Как гласит пословица, в каждом стаде имеется паршивая овца. Когда это правило применяется к людям, возникает великое множество вариантов. Если взять деда Васюка, являлся он местным шутом. Ни одна свадьба не обходилась без его выступления, которым люди аплодировали, и за которые порой доставалось деду на орехи. Потому что, кроме всего прочего, был Васюк первый на деревне хохмач. Шутки его, нескромные, а зачастую и пошлые, многих смешили. Но случалось, кое-кого и задевали. Тогда делились люди на два лагеря и бились стенка на стенку, пока не уставали и не валились прямо на землю с разбитыми лицами и синяками во всю грудину. Зачинщик подзадоривал их, воспевая героические подвиги храбрецов, потом радостно сообщал, что это присутствующих не касается, и называл всех стадом бестолковых баранов, которым надобен хороший пастух. За это деда и поколачивали, но — щадя, поскольку сложения он был щуплого и падал после первого же удара.

За Васюком закрепилась слава человека не от мира сего: обладал он кое-каким даром прорицателя. Во всяком случае, его слова о грядущем развале государства и революции полностью оправдались. Некоторые даже приписывали деду умение колдовать и превращаться в разных животных. На чем держались эти домыслы, было непонятно, потому как сам он неоднократно опровергал их.

Однажды на чьей-то свадьбе, придя без приглашения, как обычно и делал, услышал Васюк такие речи, усмехнулся и громко сказал:

— А что, люди добрые, не хотите ли увидеть, как я обернусь свиньей?

— А сможешь? — спросили пьяные мужики, мигом загоревшись. Известное дело, не каждый раз фокусами в глаза тыкают.

— Сейчас убедитесь, — пообещал старик и велел принести пол-литра самого крепкого самогона. — Только предупреждаю: резать и коптить меня не надо, жир вытапливать тоже. В этом обличье я сам не свой.

Люди в ожидании чуда собрались вокруг, подзадоривая Васюка, а тот, как цирковой артист, сделал паузу, собрал на себе внимание народа и на одном дыхании опорожнил бутылку, занюхав её лишь рукавом рубахи. Ничего не понимая, зрители стояли и ждали, что произойдёт дальше. А случилось вот что. Через пять минут щуплого деда развезло до такой степени, что он вначале замычал что-то нечленораздельное, потом заблеял, а в конце и захрюкал, точно напомнив всем свинью. Этим дело не кончилось. Разбрасываясь направо и налево обидными словами, Васюк двинулся, куда глаза глядят. В той стороне оказалась лужа, и она приняла деда в свои объятия, смачно хлюпнув грязью.

После такого многие перестали считать Васюка колдуном, но его высказывания типа: «Не мойтесь, всё равно не отмоетесь!» или «Ваши головы да на помойку — вот дерьма бы набралось!» вызывали в людях уважительное недопонимание, а значит, некоторый мистический страх. К тому же с давних пор укоренилась в народе мысль, что к таким, как Васюк, лукавый находит самую короткую дорогу.

Может быть, именно по этой причине отношения старика с церковью и её представителем на местном уровне — отцом Савелием — были неоднозначными. Как человек интеллигентный, Савелий не мог признать в Васюке себе подобного. Ну, не тянул дед на интеллигента! Хотя и мыслил глобально, и суждения его, вопреки внешнему виду, всегда имели смысловую завершённость. Чего всегда не хватало многим мужикам на деревне. Но, лишая его права принадлежать к сельской элите, отец Савелий любил-таки временами посещать дом деда и вести с ним непринуждённые беседы за бутылкой настойки на лечебных травах. В своё время работал Васюк ветеринаром и свойства растений знал прекрасно. Объяснял Савелий свои посещения всегда просто:

— Требуется укреплять нашу церковь и увеличивать паству. Бог милостив и даёт шанс каждому, даже последнему язычнику.

Во что верил Васюк на самом деле, никто толком не знал.

Отдельно несколько слов нужно сказать об образе жизни деда и его привычке одеваться в грязные обноски с чужого плеча.

Поскольку жены у него не было уже много лет (то ли сбежала куда, то ли извела сама себя), жил Васюк по-холостяцки. Хозяйство минимальное, чтобы с голоду не помереть: куры да коза для молока. Огород — десяток соток, не больше. Пояснял, что не под силу ему лопатой копать, но люди поговаривали, что и эти сотки дед вскапывает не сам. А кто ему помогает, о том предпочитали вслух не говорить.

Одевался Васюк в то, что ему подавали соседи. Покупать новую одежду, опять же по его словам, было не на что. При этом как-то раз одна девчонка босоногая, выбегая из леса, случайно заглянула в окно дома на отшибе и потом неслась оттуда без оглядки. Показалось ей, что дед сидел на полу в странной позе — задрав ноги за шею, а перед ним находился сундук, полный золота и бриллиантов.

— Чистый Кощей! — шептались тогда старухи, но никто не посмел спросить у Васюка правду о богатстве.

И поскольку считался дед человеком, осведомлённым в разных областях знаний, по слухам, водил дружбу не только с чёртом, но и другой нечистью, мог он подсказать Оксане, что ей делать в создавшейся ситуации. Потому и отправилась девушка прямым ходом к нему.

Двинулась она околицей. Тропинка тут была едва приметна, особенно после сегодняшней метели, нанесённый снег скрипел сердито и с осуждением. Но остановить Оксану, если она что-то задумала, было непросто. Ещё в девчонках не раз проявляла она свой характер, озадачивая родителей, но никакие порки не могли заставить её измениться. Потому, наверно, и прослыла она горделивой и своенравной.

Ветра уже не было, дым из труб столбом поднимался почти на сотню метров, и мороз к ночи крепчал. По деревне слышались крики и песни молодёжи, та гуляла, радуясь наступающему празднику.

«Старой я становлюсь, что ли? — рассудила про себя Оксана, удивляясь, что нисколько не завидует подругам, играющим сейчас с парнями в разные игры. — Или это кузнец виноват? Совсем меня разума лишил…»

Она ещё раз примерилась к последней фразе, и та показалась ей очень романтичной и красивой.

«Не каждый мужчина способен на такое!» — Она опять посмаковала то, что придумала, потом в сердцах махнула рукой и уже вслух произнесла:

— Что это я говорю, в самом деле? Дура, право слово! Ну, какой он романтический герой? Тюфяк недоделанный! Мальчишка, которому нужно сопли подтирать, чтобы не разревелся!.. — Она попыталась раззадорить себя, чтобы показаться не такой глупой в собственных глазах, но вдруг вспомнила взгляд Николы — до странности глубокий, на дне которого притаилась тоска, и почувствовала, что не может его осуждать. Каждый человек имеет право страдать и хранить это страдание в уголках своего сердца.

Едва Оксана пришла к такому выводу и даже вздохнула ненароком, ощутив сострадание как открытие, а кузнец — вот он, сам идёт по тропинке ей навстречу. Неизвестно, какая нелегкая привела его сюда надвигающейся ночью, только встретились они посреди чистого поля как в море корабли.

Остановились сначала от неожиданности, а у девушки первая мысль: не чёрт ли шалит, проклятый? После её выходки ждать от него хорошего не приходится. Но нет, настоящий Никола, не морок. Вон и скула дернулась нервно, и глаза вниз потупил, смотреть боится. Чёрт бы такого не выдумал, потому как любил покрасоваться.

— Здравствуй, Никола! — сказала она, удивляясь, как естественно это у неё получилось.

— Здравствуй и ты! — ответил он. Угрюмости в голосе нет, даже глаза поднял. Что у него на уме?

— Куда путь держишь? Время-то позднее… — Она вдруг вспомнила лицо кузнеца, привидевшееся в банном окне, и едва сдержалась от усмешки.

— Да вот, прогуливаюсь… Ходил, понимаешь, по делам, — смутился Никола.

— Какие у тебя дела в такой час? Бани ремонтируешь? — Не выдержала всё-таки — усмехнулась. Понял кузнец, что открыт, покраснел пуще свеклы, только темнота и спасла.

— Да как получится… — ответил первое, что пришло на ум, а мысли уже вертелись вокруг того, что довелось ему подсмотреть. И никак их из головы не выбросишь, прилипчивые какие!

— Хорошо, значит, выходит, если до самой темноты трудишься! Только ведь праздник сегодня, грех работать-то…

Он смутился ещё сильнее, хотя казалось, что уже некуда. Но преодолел себя, поднял глаза на собеседницу и промолвил:

— Всё от цены зависит, Оксана. Иной раз так повезёт, что впору ещё раз приходить да переделывать.

Она оценила шутку и залилась смехом. А он не такой медведь, как про него говорили бабы! И тогда взяла быка за рога, не раздумывая, правильно ли делает и какие ещё варианты у неё есть.

— А верно болтают в деревне, будто решил ты в жены взять ту, которая первая принесёт тебе новые валенки с резиновыми калошами?

Кузнец вздрогнул от неожиданности, но взял себя в руки. Чего таиться, если имел глупость брякнуть такое при свидетелях?

— Правду говорят люди…

Помолчала в задумчивости Оксана, вглядываясь то ли в его лицо, то ли в даль, за спину Николы. Потом спросила:

— А не пожалеешь о своем решении?

— Я хозяин своего слова, — буркнул кузнец, но вышло у него очень решительно.

— Это как? Сам слово дал — сам обратно взял? — Насмешки была в привычке у Оксаны, ими она и отвратила от себя большую часть мужиков.

— Нет. Такое не про меня.

— А если достанется тебе язва и бой-баба? Не смотри, что в бане хороша, на кухне может и поварешкой пристукнуть! — Она в двух словах описывала свой характер, и Никола это понял.

— По мне так неплохо — будет, кого взнуздывать да приучать к оглобле. — Ответ его прозвучал неожиданно спокойно и уверенно, а Оксану вдруг качнуло от нахлынувшего на неё незнакомого доселе ощущения. Она стояла, поражённая, и хлопала глазами, не понимая, что с нею происходит.

Это длилось всего несколько секунд, но после них спроси её, кто на свете всех милее, она, не задумываясь, показала бы на кузнеца.

— Тогда жди меня с валенками!

Слова сорвались с губ и зазвенели серебром на морозном воздухе, создавая в окружающем эфире замысловатую мелодию, расшифровать которую было, пожалуй, по плечу только самому талантливому композитору. С паром от дыхания она поднималась всё выше и, в конце концов, достигла звёзд. А те, как пресытившиеся театралы, попытались её осмеять, но, замолчав на секунду, вдруг поняли, что такого ещё не слышали. И тогда прекратили свои игры и снова обратили взоры на людей.

Увидеть им пришлось две фигуры, бредущие околицей села по узкой тропинке в противоположные стороны. Но небесным обитателям доступно было и другое зрение, которое подсказало им, что некая незримая ниточка связала эти фигуры, и час от часа становилась она всё прочнее.

 

11

К дому на отшибе совсем тропу замело. Возможно, днем ещё можно было её отыскать, но при свете месяца Оксана даже не пыталась. Пришлось примеряться к местности и идти по наитию. Хорошо, что место ветрам открытое — лишнее сдуло да в лес унесло, а последние недели стоял мороз, проваливалась в снег всего по колено. Дальше он то ли уминался, то ли подставлял второй, более прочный наст.

Сто метров до рощицы одолела девушка за десять минут с двумя остановками. Старику выходить в деревню, понятно, было трудновато, потому и запасался он по возможности мукой и солью ещё осенью. Но случалось, являлись к Васюку гости сами. Как сейчас, например. Поговаривали сельчане, что не гнал он их, и подношения принимал, а за это кормил небылицами или так высказывался, что впору со словарём переводить! То ли старик из ума выживал понемногу, то ли народ становился простоват да глуповат.

Пробившись, наконец, к изгороди, Оксана увидела, что под снегом той почти и не видно. А изба занесена чуть не выше окон! Впрочем, возле крыльца всё-таки кто-то сугробы убрал. Постучавшись не очень сильно, принялась ждать. Потом стучала ещё и ещё, пока не решила, что старик, наверно, спит. Напоследок толкнула дверь, а та оказалась и не заперта вовсе.

Не очень это удивило девушку. Брать в доме Васюка, похоже, было нечего. А что люди болтали про несметные богатства, так у страха и жадности глаза велики.

Вошла она без приглашения, а саму жуть берет, до того не по себе. В сенях хоть глаз выколи — ничего не видно. Только сверкнула полоска света между плохо подогнанных досок, и пошла Оксана на этот свет. Оказалось, правильно рассудила, дверь была там.

Нашла ручку на ощупь, открыла — и тут же застыла, как вкопанная.

Бывать здесь ей ещё не приходилось. Обстановка дома отличалась то ли особой неприхотливостью, то ли бедностью. В четырёх стенах комнаты располагались старинный комод ещё прабабушкиных времён, стол с двумя скамьями по бокам, деревянная кровать, застланная досками и накинутым поверх рваным одеялом, пара обитых железом сундуков да покосившийся книжный шкаф с безликими рядами журналов. Вот и вся мебель. На стене стучали ходики, а под потолком сидел настоящий филин и таращил глаза.

Сам хозяин в простой холщёвой рубашке находился за столом и при свете керосиновой лампы колол лесные орехи. Целая гора мусора уже лежала рядом. А ядра складывались в ступку, находившуюся поодаль.

Ничем особым старик не выделялся среди прочих старожилов. Такая же седая длинная борода почти до пояса, стриженые только над глазами волосы… А вот глаза на морщинистом лице, случалось, щурились так хитро, что настораживали собеседника.

— Здравствуй, дедушка! — произнесла Оксана не очень уверенно. Вид у старика был хмурый. Скосил он на неё взгляд, а сам своё дело делает — и всё молчком. Только филин вдруг взмахнул два раза крыльями и снова застыл, как чучело.

— Бог в помощь.

Тут Васюк крякнул, отложил в сторону молоток и кивнул:

— Здравствуй, красавица. С чем пожаловала?

— Вот, дедушка, пирожков попробуй. Сочельник сегодня.

Она подошла, развязала узелок и положила перед хозяином. Тот с удовольствием вцепился в пирог и произнес с набитым ртом:

— Благодарствую. Сам я муку-то берегу. Приходится вот толочь орехи да с молоком козьим баландой хлебать. Спасибо за угощение. Нечасто ко мне в последнее время гости заглядывают.

Оксана подумала: чего это старик вдруг жаловаться начал? Может, сразу вызывает её на откровенность, а может, насмехается просто. Но ответила честно:

— Бояться тебя некоторые, дедушка. Слух идёт, что не случайно ты ближе к лесу избу поставил.

— Гм… Чтобы дрова таскать сподручнее, что ли? — Васюк хмыкнул ещё раз и, неторопливо примерившись, принялся за второй пирог. Филин снова шевельнулся и широко раскрыл глаза — да так и смотрел желтоватыми блюдцами, не отрываясь.

— Гости к тебе всё больше оттуда заглядывают — вот, что люди болтают.

— Ну, может, и так… А что с того? Разве, пострадал кто?

Оксана не нашлась, что ответить, а хозяин, прекратив жевать, вдруг насупился и посмотрел на неё испытывающее.

— Ой, девка, неладное задумала! — произнес, наконец, и неожиданно расплылся в плутовской улыбке. — Ишь, чего, бес тебе в ребро!..

— Ты о чем это, дедушка? — спросила Оксана, и сделалось ей немного не по себе.

— Или не знаешь? — Хмыкнул Васюк.

— За тем и пришла к тебе, что не знаю… Не знаю, что дальше делать.

— Врешь! Скажи честно, чего хочешь? Кузнеца охмурить?

Она покраснела и кивнула, чуть стыдливо опустив лицо. Почему-то сейчас это признание далось ей с трудом.

— Тогда я скажу тебе вот что. Коли хочешь породниться с ведьмой — так и ступай к ведьме. Я тебе в этом не помощник…

После этих слов под потолком послышалось жуткое уханье, от которого душа девушки едва не ушла в пятки. Оксана уже ругала себя за то, что решилась прийти сюда, и единственная мысль, которая появилась у неё в голове, была: «На воздух! Быстрее на воздух!»

— Спасибо!.. — пролепетала она, бросившись к двери, отворила её — и тут увидела что-то бесформенное, будто бы протянувшее к ней свои руки. За полушубок ухватили, ладно, что полы не оторвали. Взвизгнув, метнулась девушка к выходу и пролетела над ступенями крыльца, как птица. Упала в снег, поднялась — и помчалась дальше, по своим следам, не оглядываясь. А сама всё думает — отпустит ли дед, не заморочит ли гостям своим на потеху? Заведут девку в тёмный лес, а там ищи-свищи. Леший-то нынче, поговаривают, озорничать стал…

Остановиться позволила себе только на околичной тропе. Встала, как столб, вздохнула полной грудью — и зажмурилась от одного воспоминания об увиденном. Вот уж в страшном сне не приснится! Кто это был в сенях? Впустил её беспрепятственно, а назад выпускать не захотел. Повезло ей крепко… Ой, не прост Васюк, не зря о нём люди болтают разное! Опять же этот филин… Только пошёл разговор про ведьм — проснулся, глазастый, страху нагнал немалого. Будто понимал всё, о чем они со стариком речь вели.

И тут девушку осенило! Действительно, о чём они вели речь?

Ясно, что прочёл Васюк её мысли, будто на листе бумаги те были написаны. И развеселило это его. Что, впрочем, немудрено: поживешь один-одинешенек три месяца — рад будешь любым сплетням. Ведь ни в окно посмотреть старику нельзя, потому как оно завалено сугробом, ни с собеседником потолковать мало-мальски пригодным: рядом только птица безмолвная. Да и та, наверно, в лес улетает охотиться. От скуки помереть можно. Неудивительно, что научился Васюк души людские читать.

Но вот последние слова его можно было понять по-разному. Неужели…

— Ах! — Оксана даже рот себе зажала варежками. Правда ли, что сказал старик? И верно ли она это истолковывает? «Если хочешь породниться с ведьмой — так и ступай к ведьме!» Голова у девушки закружилась от распирающих её догадок. Именно сейчас не хватало чёрта, чтобы их подтвердить или опровергнуть.

Холодный воздух остужал горевшее от бега лицо. Осанна понемногу приходила в себя, дыхание её выравнивалось, и мысли тоже успокаивались.

Осмотревшись, она увидела всего в нескольких сотнях метров избу кузнеца. Странно, что пошёл тот в другую сторону. Значит, не домой. А впрочем, даже к лучшему. Пока нет сына, она сможет спокойно поговорить с его матерью.

И девушка вся в смятении зашагала по тропинке.

 

12

Степанида Ивановна мурлыкала, как кошка, съевшая крынку со сметаной. Она бездумно ходила по кухне, поправляла на полках и без того ровно стоящие чашки с блюдцами, перевешивала полотенца, брала в руки и снова ставила на место какие-то вещи с подоконника или серванта. Словом, находилась в прострации. Это чем-то напоминало ей состояние отсутствия мыслей, которые она испытала после травмы головы. Только сейчас весь организм женщины пел, и песня прорывалась сквозь её губы незатейливым мотивчиком.

Перед мысленным взором Степаниды Ивановны всплывала сладкая картина на клубном сеновале, и следующая за ней — когда они с отцом Савелием взялись доделывать генератор. Савелий, орудуя гаечными ключами, посматривал на женщину прищуренными от удовольствия глазами и затевал речи немного нескромные, но задорные.

— Вот не могу я уяснить одного, уважаемая Степанида Ивановна…

— Чего же, Савелий Игнатьевич? — тянула ноты она, жеманно поправляя на себя шаль.

— Откуда, дьявол их задери, взялись эти диоды? Готов поклясться, что никогда их не видел у себя в мастерской.

— Может, с чердака свалились? — Степанида Ивановна подошла немножко ближе, после чего хозяин понимающе хмыкнул и покачал головой:

— Никак такого не может быть. Там лежат вещи, в основном, не пригодные к употреблению…

— Ой, ли, Савелий Игнатьевич! — расплылась в улыбке его собеседница. Сама она свалилась в стог сена почти что с чердака.

— Я же говорю — в основном, Степанида Ивановна, — поспешно пояснил Савелий. — А после некоторого инцидента там и вовсе смотреть не на что стало. Что касается электрических частей, их сроду не водилось.

— Что же вы по этому поводу думаете?

— Могу предположить, что дело здесь нечисто. Сами знаете, какой сегодня день.

— Это уж верно! — Женщина приблизилась к Савелию вплотную и взялась за его талию. — Праздник начинается нынче.

Степенно отложив гаечные ключи в сторону, и вытерев руки о ветошь, Савелий развернулся и резко ухватил собеседницу пониже спины.

— Какой вы баловник, Савелий Игнатьевич! — хохотнула с довольным видом гостья.

— Так ведь праздник, уважаемая Степанида Ивановна, как тут оставаться равнодушным!

Ремонт генератора закончился только через час, когда на улицах уже послышались песни молодёжи.

— Кажется, скоро будут собираться, — повернув голову на голоса, вздохнула Степанида Ивановна и запахнула на груди халат. — Вы всё трудитесь, как пчёлка. Вот и ночью не отдохнёте, а с утра на службу…

— Успеем отдохнуть, Степанида Ивановна. Пока ещё не чувствуем старости-то. Даже суставы к погоде не ноют.

— Ой, Савелий Игнатьевич, вы ещё молодым фору дадите! А как с инструментом работаете — и вовсе загляденье!

Они расстались, премного довольные друг другом, и мать кузнеца поспешила домой, пока в клубе её никто не увидел. Потерю метлы она пережила без сожаления, потому что дома в сарае имелась ещё одна, на такой вот случай.

Находясь в радужном настроении, хозяйка обратила внимание на шум во дворе и предположила, что вернулся Никола. Но через минуту послышался стук в окно. Открыв дверь, Степанида Ивановна с удивлением узнала в гостье Оксану. Вместе с ней в избу ввалились клубы морозного воздуха и вскоре растворились туманом.

Девушка была необычайно красива сейчас. Её щёки горели здоровым алым цветом, а глаза смотрели из-под длинных ресниц очень выразительно. Но, присев на предложенный табурет, она почему-то принялась мять свои варежки.

— Здравствуйте…

— Здравствуй, Оксаночка. Родители прислали, на ночь глядя?

Та мотнула головой, а через секунду ответила:

— Нет, сама надумала.

— Небось, к Николе?

— К вам, Степанида Ивановна…

— Батюшки мои, неужели?

Конечно, слухи тем и славятся, что с легкостью пробивают и гнилые заборы, и бетонные стены. До матери кузнеца они тоже смогли достучаться. Слышала она кое-что про историю с валенками, но в этот вечер главным было для неё совсем другое…

— Пришла просить помощи…

Степанида Ивановна удивлённо подняла брови. Вот так петрушка! Что же могло такого произойти, если Оксана, известная повсюду как умная и непреклонная девка, сподобилась прийти за помощью?

— Случилось чего? Беда, может, какая?

— Да уж случилось, — кивнула гостья немного задумчиво, похоже, не зная, с чего лучше начать.

— Ну, так выкладывай, не бойся. Если дело касается Николы…

— Его и касается… Хочу я с ним семью иметь.

— Ох, ты, Боже мой! — скорее по привычке, чем по надобности вырвалось у Степаниды Ивановны. Тотчас всплыли у неё в памяти слова отца Савелия, и картина стала понемногу проясняться. — И ты туда же! — сказала она, покачав головой, и было непонятно — то ли осуждает, то ли наоборот.

— Потому и пришла прямиком к вам, что появилась ещё одна… такая…

— Соперница, что ли?

— Она самая. Лариска, подруга моя…

— Вот как! — произнесла хозяйка дома и засомневалась: говорить ли Оксане, что кое-что известно и ей, или…

— Только я давно к нему приглядывалась. Решение моё не скороспелое.

Хозяйка дома крепко задумалась. Догадаться, о чём хотела просить её девушка, было несложно: поспособствовать ей в отношениях с сыном. Только в этом случае выходило, что всё совершенное Степанидой Ивановной несколькими часами раньше, должно признаться ошибкой. Или издержками производства, если так удобнее. И стремление заполучить богатых родственников — тоже. Для такого шага надобны были веские мотивы.

— Удивила ты меня, однако! — произнесла Степанида Ивановна, но скорее лишь для того, чтобы выиграть время. Решение в голову не приходило.

— Сама понимаю, не дура, — согласилась Оксана. — Может, и виновата я, что так долго тянула. Только летом ещё рано было огород городить. Не созрела я для этого.

— Выходит, что-то изменилось с той поры?

— Изменилось, Степанида Ивановна.

— Тогда назови хотя бы одну причину, из-за которой я должна помогать тебе.

Оксана подняла лицо, посмотрела на собеседницу и ответила искренне:

— Потому как полюбила я сына вашего. Сама не знаю, как это произошло. Смеялась над ним, как над другими мужиками, что боялись даже на улице со мной встретиться. Их полно! Издали смотрят, из-за заборов шеи тянут, а подойти не решаются.

— Ну, Никола мой не такой, — отмахнулась Степанида Ивановна.

— Поняла я это. Не из-за робости да застенчивости баб он не замечал. Была у него на то особая причина.

— Была, а, возможно, и есть! — веско поправила хозяйка дома и снова на минуту замолчала. Потом, покачав головой, спросила: — Как, по-твоему, я могу помочь тебе?

Тут уж пришла очередь Оксаны приходить в замешательство. Сказать по совести, не знала она, чего просить. Потому и ответила правду:

— Дед Васюк меня к вам направил, Степанида Ивановна.

— Васюк? — По-бабьи всплеснула руками та и не к месту запричитала: — Чего это он, старый пень, удумал? Воображает себе всякое, потом простым людям голову морочит. Живёт бобылём на отшибе, а нос суёт, куда и не следует! — Она очень ловко сыграла возмущение, встала и подошла к серванту. Там переставила местами несколько тарелок и кастрюль, обтёрла, будто после воды, сковородку и разложила ложки по ячейкам специального ящика. Потом, в молчании, остановилась возле начищенного таза, посмотрелась в него, будто никогда не видела своего отражения, и вернулась к столу.

— Ну, вот что, девонька, я тебе скажу. — Начала серьёзно, даже сурово, так что собеседница её враз напряглась. — Вполне возможно, что пришла ты по адресу. Не любит Лариска моего Николу. Знаю я точно, что бы там не говорили люди…

— Клялась она! — вставила Оксана.

— Верю. После того, что я с ней сделала, любая клятвами изойдётся. Околдовала я её, охмурила. Отвар дала испить. Сама его изготовила. Есть у меня рецепт один, от бабушки, что по отцовской линии, достался. Была та сильно не в себе, много чего напридумывала, сидя парализованной. А что придумала, в тетрадочку записывала особую. Нашла я потом эту тетрадь, любопытно очень составлена. Будто любого человека не то, что загубить можно — про это давно люди брешут, а и полюбить кого хочешь, заставить.

— Приворотное зелье! — встрепенулась Оксана.

— Правильно. Сварила я его не далее, как сегодня. Ночь-то располагает к этому. А почему Лариску выбрала, так то ж понятно. Зажиточные они самые в нашем селе, а девка — кровь с молоком, чем она хуже других? Поняла?

— Кажется, да… — У Оксаны голова пошла кругом. Впрочем, не води она знакомство с чёртом, понять такое ей вообще было бы не под силу.

— Поверила я тебе, — продолжила Степанида Ивановна. — Вижу, что не врёшь: любишь Николу. Потому и решила открыться. Как говорят, ответный ход. А вот что нам с тобой делать дальше, это разговор особый, поскольку не всё, что сделано, можно изменить…

Девушка напряжённо обдумала её слова, прежде, чем ответить:

— Вы имеете в виду…

— Не могу я так просто отменить действия зелья. Не получится. Это условие такое, и придумано оно не мной. Скажу больше. Некоторые вещи вообще не поддаются такой отмене.

— Что же делать?

— Самое раннее — после петухов. Если готова ждать — жди.

Лицо Оксаны вспыхнуло, и она схватила за руки собеседницу:

— Не могу я ждать, Степанида Ивановна! Лариска достанет валенки — и тогда…

— Постой! — удивилась хозяйка дома, но совсем не тому, что речь зашла о валенках. — С чего ты взяла, что Лариска их достанет? Ночь на дворе, какой леший заставит её добираться до центра и будить тамошних мастеров? Да и невозможно это зимой! Ни один хозяин не даст ни саней, ни лошадь.

Глаза Оксаны недобро сверкнули, сузились, и она с расстановкой ответила:

— ОН сумеет!

Степанида Ивановна охнула и закусила губу. Перед её мысленным взором промелькнула черная мордочка с пятаком вместо носа, поросшая волосами, низкий сморщенный лоб, которым впору только австралопитеку хвалиться, да короткие рожки на покатом лбу. Чёрт скроил издевательскую физиономию — чуть язык не высунул, паршивец, и послал ей воздушный поцелуй. Вздрогнув от собственного видения, истолковывать которое сейчас не было времени, Степанида Ивановна закрыла глаза, глубоко вздохнула, приводя себя в чувство, потом деловито хлопнула по столу ладонью и сказала:

— Вот что, девонька. Давай-ка начистоту всё выкладывай. Если останутся промеж нас недомолвки, боюсь, и толковать будет не о чем.

Оксана кивнула и спросила:

— С чего начинать-то?

— Лучше с самого начала. В нашем деле мелочей не бывает… — И приготовилась слушать.

Когда рассказ был закончен, наступило в комнате молчание. Нельзя сказать, что тягостное, но затруднительное, а отчасти и растерянное. Степанида Ивановна постукивала пальцами по фарфоровой вазе и напряжённо размышляла. Гостья не мешала ей, потому как только от знавшей жизнь женщины сейчас и можно было ожидать дельного совета.

— Не думала я, что он такой прыткий! — честно призналась Степанида Ивановна, наконец, и, поднявшись, в задумчивости заходила по кухне. — И совсем не держала в мыслях, что ввяжется он в мою интрижку. Зачем ему это надобно? — Спросила она и тут же сама ответила: — Ах, да!.. Вот ведь проклятая память: едва что узнаю, могу на ровном месте сразу и забыть… Выходит, он как шкодливый ловелас, всю обедню нам портит?

Оксана согласно кивнула:

— Выходит, так.

— Ну, не бывать этому! Теперь тебе нужно вести себя осмотрительнее: мужики — они от ревности злыми становятся. Что человек, что чёрт — все едины.

— Но как мне поступить, Степанида Ивановна? — спросила девушка.

— У-ух! — решительно рубанув воздух рукой, ответила хозяйка дома. — Коль пошла такая пьянка… Помогу я тебе, только должны ты мне слово дать, что ни одной живой душе не расскажешь о том, чему я тебя научу.

— Жизнью клянусь!

— Ладно, достаточно этого, — кивнула Степанида Ивановна. — Отправлю тебя в город прямо отсюда. Но вот ведь какой вопрос: валенки-то недёшевы нынче, тем более с калошами. Есть у тебя такие деньги?

Оксана потупила глаза и покачала головой.

— Плохо подготовилась, девонька!

— Колечко одно имеется, но оно простое…

— Покажи!

С видом знатока Степанида Ивановна взяла украшение, поднесла его к свету, повертела, рассматривая со всех сторон, и вернула, поморщившись.

— Даже вполовину стоимости не будет. — Подвела итог и снова задумалась. Вскоре, правда, кивнула, словно соглашаясь сама с собой, и произнесла: — Ну, для сына родного ничего не жалко! Да и ты девка ответственная, дай Бог в тебе не ошибиться. Поделюсь запасом. Только условие: Николе ни-ни! Ясно?

— Конечно, Степанида Ивановна… — Немного растерянно Оксана смотрела, как будто из воздуха, извлекла хозяйка из-за полотняной ширмы узелок, развязала и отсыпала на ладонь пригоршню золотого лома. Протянула ей со словами:

— Не подведи. Доверяюсь, как дочери.

Гостья кивнула, а уголки глаз у неё, кажется, покраснели.

— Одевайся теплее. Что у тебя под полушубком?

— Кофта.

— Шерстяная или дореволюционная синтетическая?

— Шерстяная.

— Накинь вот ещё одну… И штаны тоже. А то, не ровен час, продует.

Пока девушка переодевалась, Степанида Ивановна отошла в угол помещения и забормотала какие-то непонятные слова. Потом вернулась с листом бумаги.

— Здесь адрес в районном центре. Но особо не волнуйся, тебя доставят до места. Старайся просто не натягивать поводья…Я образно говорю, конечно, сама поймешь по ходу. В этом доме старик проживает, Николаем Кузмичем кличут. Скажешь, от меня. Дальний родственник он нам, потому и будет брать за работу меньше, чем с других. Но ты не слушай, отдай всё до последнего кусочка. Мы с ним сочтёмся по лету.

— А если нет у него готовых? Или хуже они, чем те, что Лариса достанет? — обеспокоенно спросила Оксана напоследок.

— Не переживай. Скажешь, что нужны самые-самые. Он поймёт. Мастеров лучше него во всём районе не отыскать.

Хозяйка дома тоже набросила на плечи овчинный тулуп, и позвала Оксану за собой. По дороге она зашла в сарай, подхватила метлу, стоящую прямо возле двери, и вышла на морозный воздух.

Поселок переливался десятками светящихся окон: люди не спали в ожидании полуночи. Группы молодых людей ходили по улицам и горланили старинные песни, как нельзя более подходящие для такого случая. Месяц разряженным петухом посматривал за своим звёздным гаремом, иногда будто взбрыкивая в небе, и тогда тени от домов и деревьев оживали, удлинялись и снова возвращались на место. Это всё были признаки наступившего праздника.

— Полетишь вот на этом, — протянув метлу девушке, произнесла Степанида Ивановна. — Вещь испытанная и объезженная. Нрав у неё спокойный. Ты только не рви без нужды и высоту старайся резко не менять. Сила для этого требуется дополнительная, а добывать её — лишние хлопоты. Ну, да тебе это знать не обязательно. Садись…

Она показала, как это удобнее сделать, а потом в двух словах объяснила правила безопасного управления транспортным средством.

— Постарайся вернуться до петухов. Если не успеешь, приземляйся с рассветом, иначе беда будет. День переждёшь, а после первой звёзды снова взлетай. Всё поняла?

— Как будто да… Только боязно мне что-то! — ответила Оксана.

— Не пугайся. Поначалу в диковину будет, а потом привыкнешь, и пойдёт как по маслу. Главное — помни, зачем ты это делаешь. — И, слегка стукнув девушку по спине, произнесла: — Счастливого пути!.. Ну, родимая, доставь, куда надобно!

Оксана, как и было велено, сделала два шага вперед, оттолкнулась — и взмыла в самое небо. Плетень осталась далеко внизу, потом и крыши домов превратились в игрушечные коробочки… Метла, развернувшись на нужный курс, стремительно понеслась со своей наездницей, рассекая воздух.

 

13

Шёл Никола к дому, а ноги сами несли его назад. Удивительное обстоятельство! То ли не набегались они сегодня ночью вокруг деревни, то ли была какая-то иная причина, но совладал с ними кузнец с великим трудом. Идёт-шагает, а на каждой развилке тропы выбирает такое направление, чтобы ненароком возвратиться к месту, где расстался лишь недавно с Оксаной. А как действительно надумал повернуть — внутри что-то воспротивилось. Прямо беда! Будто раздвоился в душе.

Ругать сам себя пробовал — не помогает. На каждый довод нутро десять слов против находит, да всё хлёстко так, с издевкой. Мол, совсем парень ума лишился, едва девку в бане увидел, как мозги набекрень поехали. Будто никогда ещё не приходилось ему такого наблюдать…

«Не приходилось! — угрюмо отвечал кузнец сам себе. — Посмотрел бы, какая она…» — «Мне ли не знать? Кто, по-твоему, притащил тебя к этой бане?» — упирался внутренний голос. То ли холодный разум так говорил, то ли кем нашептывались ему слова эти.

«Что за чертовщина! — наконец остановился Никола. — Точно помешенный, сам с собой спорю… Этак можно далеко зайти». Постоял минуту, подумал. «А с кем ещё, если нет рядом такого человека, с которым поделиться можно!» «Ничего в ней особого не имеется. Баба как баба. Ну, ядрёная на вид. Только жить-то тебе не с большими глазами да крепкой задницей, а со стервой или занудой, от которой через месяц в петлю влезешь».

Снова кузнец призадумался. Вспомнил, как просто Оксана о своих намерениях высказалась и вернуться с валенками пообещала. «Нет, не может она такой быть! — решил сразу. — Чует мое сердце». — «Ох, уморил! Сердце! — хохотнул голос язвительно. — Нашёл, кому доверять! Поднять статистику — так половины правды от него не услышишь! Демагогия одна…»

Прислушался Никола к сердцу внимательнее и почувствовал — изменилось что-то нём. Если прежде будто камень лежал, не давал вздохнуть полной грудью, то теперь отдушина появилась некая. Полегчало, словом.

«Молодая она ещё, вот и ерепенится, — сделал вывод мужик. — В хорошие руки отдать — получится из неё хозяйка на загляденье…»

— Что же мне делать? — спросил он вслух, думая: может, так быстрее ответ найдётся. А и впрямь — нашёлся: жениться.

— Да я, вроде как, и не против… — пробормотал кузнец, смущаясь от своих мыслей. Ещё вчера предположить не мог, что вот так за юбками бегать станет. Насмотрелся, видно, в клубе срамных танцев, проснулись инстинкты.

«А как же Лариса? Она тебя любит до чёртиков! — подсказал вдруг голос в голове. — Нагишом готова по морозу бегать, стыд потеряла! Неужели бросишь её? В прорубь ведь нырнёт девка, ей-ей нырнёт…»

— Да что ты пристал, в самом деле! — чертыхнулся кузнец. — Я ей в воспитатели не нанимался. Пусть родители следят, чтобы дурила поменьше. А что любит, это ещё вопрос.

«Жениться удумал? А ну как Лариска первая принесёт тебе валенки с калошами? Тогда что ответишь, хозяин своего слова?»

Плюнул Никола в ответ на такие мысли и угрюмо зашагал к дому.

Выбрался на главную улицу — там молодёжь шумит, снежками бросается, песни распевает. Девушки выкрикнули лихую частушку, заливаясь серебристым смехом:

У парней настали дни Для стихов лирических. Себя чувствуют они, Как при днях критических.

Парни ответили одним голосом, но громким и с хрипотцой:

Девка чудная, просто дивная, Только личико лошадиное…

Взрыв хохота наградил затейника, причём дружно смеялась вся толпа.

Никола даже не остановился, чтобы перекинуться с кем-нибудь парой слов. Одолевала его забота, не до веселья было.

Во дворе дома увидел он мать. Та стояла возле забора и смотрела на зады, где кроме снега ничего и не было.

— Мам, ты чего? — спросил Никола. — Давно стоишь?

— Только вышла, сынок. Послушала, как молодёжь гуляет. Думаю вот, может, и тебе пойти поразвлечься? Ночь-то нынче длинная будет.

— Хочу я в клуб сходить. Поломался у нас с Савелием Игнатьевичем генератор-то… — Схитрил кузнец. Впрочем, это тоже была правда, но не вся.

— Танцы отменили? — спросила Степанида Ивановна, в свою очередь, прикинувшись неосведомлённой.

— Откуда же они возьмутся, если электричества нет!

— Патефон купили бы, что ли… Народу всё равно культура нужна, правильно говорю?

— Правильно, мама.

— Сходи, Коля. Если почините машину, то и оставайся. Попляшешь, может, какую девку присмотришь.

Смутился немного кузнец, но делиться своими проблемами с матерью было не в его правилах. Кивнул он и пошёл в дом. Степанида Ивановна направилась следом.

Вымыв от машинного масла и грязи руки, Никола торопливо проглотил несколько пирогов, запил молоком, и снова стал собираться.

— Чего-то Лариса, Александра Ивановича дочка, сегодня веселая чересчур, — вытирая со стола крошки, между делом спросила Степанида Ивановна.

— Перебрала она малость, — нахмурился Никола, вспомнив страсти в клубе. — Думаю, дома уже сейчас, отсыпается…

«Хорошо, кабы так! — про себя покачала головой его мать. — Только думается мне, не успокоится она так быстро. Не таковский отвар я варила, чтобы всё по-простому улеглось!» А вслух сказала:

— Встретишь её на танцах — сторонись. Мало ли что она наделать может, выпившая-то…

Кузнец пообещал и, собравшись, вышел из дома. Не хотелось ему толкаться на улице с молодняком, к тому же мысль о поломанном генераторе сделала своё дело — пошёл он опять околицей.

Оставшись одна, задумалась Степанида Ивановна. Неуютно стало на душе. Или показалось, или действительно что-то произошло с Николой. Ой, не простая железяка потянула его через всё село к отцу Савелию! Почуяло материнское сердце, что пахнуло свежим ветром. Вот только откуда дует?

«А что, если к Лариске прилипнет? — подумала она с некоторой тревогой. Причина этого была ясна: если уж приняла одну сторону, то держаться должна её. — Дурёха такое вытворяла, что ни один нормальный мужик не перенесёт. Или инфаркт схватит, или сдастся на милость врагу…»

Но могло и другое случиться. Вдруг интересна ему Оксана?

И тут в голове Степаниды Ивановны мигом выстроился сценарий, по которому произойдёт дальнейшее. Придёт Никола на танцы, а девушки-то и нет. Станет он выяснять, где она да куда девалась. И подскажут ему непременно, что приходила она к матери его. На селе ничего не скроешь. Люди иногда знают про тебя такое, о чем сам не догадываешься. Вернётся он домой и спросит. Что тогда ей делать?

«Подготовиться нужно!» — решила Степанида Ивановна. Отправилась в сарай, на скорую руку связала из черенка от лопаты и старых берёзовых веников новую метлу (ведь ни одной в доме не осталось), опробовала, как в руке лежит, потом собралась и вышла во двор.

Оглядевшись и не увидев поблизости никого, двинулась в обход дома. Там тянулся метров на сто огород. Миновала его по засыпанной снегом тропочке, а дальше и вовсе дороги не было. Но это женщину не остановило. Она, подхватив метлу под мышку, побрела к лесу. Дело оказалось не из легких, но деваться-то куда? Пыхтела, а шла. Метров через триста, когда сил совсем не осталось, подумала, что довольно будет. Передохнула малость, потом ещё раз осмотрела метлу, произнесла над ней положенные заклинания, села — и взлетела над стеной первых деревьев.

Вернулась сразу же: мешкать себе дороже выйдет. Разделась и прилегла на кровать, будто спать приготовилась.

Тем временем Никола одолел дорогу до клуба, где в ожидании начала танцев толпились молодые люди. Они стекались сюда со всей деревни и веселились вовсю. Кое-кто из парней для храбрости принимал на грудь граммов по триста свекольного самогона. Девчонки сразу после этого становились для них привлекательными и похожими одна на другую. Иные перебарщивали с дозой и либо начинали задираться, либо валились с ног. Таких оттаскивали на сеновал и оставляли спать до утра.

Кузнец первым делом осмотрел толпу, но Оксаны не увидел. Тогда заглянул в клуб и застал там Савелия, который, поругиваясь на своё снаряжение, принимал облик ди-джея. Перед ним на столе лежали кожаные перчатки без пальцев, идиотского вида шапка, плотно облегающая голову, рубашка с открытой грудью и широченный оранжевый галстук-удавка. Всё это Савелий поочередно напяливал на себя, иногда посматривая в зеркало и чертыхаясь. Чуть в стороне высился доисторический микшерский пульт и проигрыватель грампластинок.

— Удалось всё починить, Никола! — обрадовался он, увидев кузнеца. — Нашлась-таки, с Божьей помощью, недостающая деталь. Тебе от народа честного отдельное спасибо за «лапу» и содействие. Не твоя б сила, нарезал бы резьбу до утра.

— Не видел где Оксаны, дядя Савелий? — спросил Никола.

— Нет, милый человек, не видел. Вот, готовлюсь. Самому стыдно, а что не сделаешь ради других? Христос на крест взошёл, а нам и подавно юродивыми побыть не грех. Я ведь этих ди-джеев не встречал никогда. Но литературу о них изучал долго. Того распутства, что они допускали на своих дискотеках, перенимать не собираюсь, а привлекать молодёжь всё-таки — дело нужное… Останешься?

— Не знаю, — промямлил Никола, не имея ещё здесь своего интереса. — Посмотрю, как дело пойдёт.

Он снова вышел на воздух и походил среди встречающих праздник. Увидев одного хорошего знакомого, остановился, потолковал с ним, да между делом спросил про Оксану.

— Так она к матери твоей, Степаниде Ивановне, ходила! — вспомнил тот. — Видели мы, как она в вашу калитку стучалась. Может быть, час назад…

Постоял ещё Никола для приличия немного, только известие это его не обрадовало. Отчего мать ему ничего не сказала? Впрочем, он и не спрашивал — может, поэтому? Хмурый, пошёл снова домой.

В этот раз торопился, поэтому вернулся скоро. Мать, позёвывая, спросила с кровати:

— Что так быстро? Или скучно показалось?

Кузнец повесил тулуп ближе к печи, а сам посмотрел на Степаниду Ивановну как-то странно и спросил:

— Мама, поговаривают люди, Оксана к нам заходила?

— Оксана? Боже ты мой! Действительно, заходила. Память моя дырявая…

— Что говорила-то?

— Ну, разное… Не помню я, Коля, — попыталась уйти от ответа женщина. — Ты же знаешь, как могу я забыть то, что вчера произошло.

— Думается мне, про это ты должна вспомнить, — настойчиво произнес Никола. — Постарайся.

— Кажется, что-то про валенки толковала… С калошами.

— А ещё?

Степанида Ивановна сделала напряжённое лицо, будто изо всех сил пытается накопать хоть что-нибудь, но разочарованно покачала головой.

— Нет, сынок, не помню.

— Мама, — тогда спокойно сказал Никола. — Сдаётся мне, что память у тебя не простая, а с хитринкой. Когда надобно ей — запоминает, будто записывает, а когда нет — сливает всё, точно из сита.

— Ты хочешь сказать… — задумала было обидеться Степанида Ивановна, но взглянула на сына — и осеклась. В глазах его она увидела то, что заставило её замолчать, а через минуту ответить честно: — Ну, ладно. Скажу. Была у меня Оксана, и толковали мы про твои валенки.

— Те, которые…

— О них. Дёрнул тебя чёрт брякнуть, не подумав.

— Я и сам не рад, мама! — воскликнул Никола. — Только слово — не воробей, назад не воротишь. Где она сейчас?

— А ты как думаешь?

Кузнец опустился на табурет и посмотрел на мать изумлёнными глазами.

— Угадал. В центр пошла. Прямо от меня. За сорок вёрст.

— И ты её отпустила?! — Он снова вскочил на ноги.

— Как же удержишь влюблённую девку? — усмехнулась Степанида Ивановна. — Ей сейчас море по колено, если хочешь знать.

— Мама! — в отчаянии воскликнул Никола и бросился к тулупу. На ходу натягивая его на плечи, рванулся к двери.

— Ты куда? Постой! Давно она уже ушла, не догонишь!

Но кузнец ничего не ответил, а выбежал из дома, нахлобучил на голову шапку и принялся осматриваться. Цепочку шагов, ведущую в огород, он увидел сразу. Обрадовался и понесся по ней, не заметив, как в окно, удивлённо качая головой, за ним подсматривала мать.

Следы миновали огород и направились к лесу.

«В такую ночь одной-то страшно! Сгинет! — пронеслось в голове у Николы. — Люди ещё говорят, Леший в последнее время даёт о себе знать».

Как бык, упрямо шёл он до самого сосняка, проваливаясь в снег выше колен. И вдруг следы пропали. Не повернули назад, не увели в сторону, а просто исчезли на ровном месте. В аккурат возле первых деревьев…

Остановился Никола, тяжело дыша, потом снял шапку, перекрестился и почувствовал, как нежданно-негаданно покатилась по его щеке, сразу же замерзая, непрошенная слеза.

 

14

Отойдя от подоконника, Степанида Ивановна подивилась: вот уж не ожидала, что события повернутся с ног на голову. Выходит, поторопилась. Пусти дело на самотек, может, не пришлось бы сейчас тянуть шею в окно, высматривая, куда пойдёт Никола. Невооружённым глазом стало видно, что происходит с ним какая-то метаморфоза. Меняется он — и в суждениях, и во взгляде.

Как всякая мать, жалела Степанида Ивановна сына. Двадцать два ему исполнилось с небольшим, когда потерял он девушку. О подробностях вспоминать тяжело, тем более что народ в ту пору умирал, будто мухи по осени. Многие своих родных и близких не могли отыскать среди гор трупов на улицах и площадях, под завалами домов и в братских могилах. Сгребали их туда бульдозерами те, кто думал дожить до завтра. Немногим это удалось.

Николе повезло. Хотя и случайно, но он нашёл девушку раздавленной бронемашинами и обезображенной армейскими сапогами. Она лежала на обломках рекламного плаката, призывающего забыть о проблемах и оторваться с пивом в приятной компании. Плакат в нескольких местах был прострелен автоматной очередью, а один из углов оторвало взрывом гранаты.

Полномасштабные военные действия начались не сразу. Поначалу солдаты, честно выполняя присягу, уничтожали свой народ, который превратился для них в главного врага государства. Потом, когда многие потеряли в таких боях родных и близких, нашлись люди, организовавшие движение «Армия и народ едины!» Армия разбилась на два лагеря, и только тут началась настоящая война.

Об одном отдельно взятом человеке никто не думал. Человеческая жизнь потеряла всякую ценность. Раздавили — значит, так и должно быть. Нечего было шататься в неположенном месте, когда вокруг стреляют. А лучше учились бы стрелять первыми — всегда оказывались бы в фаворе. И удивительное дело — вначале умирали самые хорошие люди. Честный человек, никогда никому зла не делал — а, глянь, размазало его по стенке взрывной волной. Работяга, не мыслил себя иждивенцем, проводил на трёх работах весь световой день — его похоронило под крышей собственной мастерской. Верующий, молился о благоденствии своего народа, призывал соседей вспомнить о геенне огненной и измениться — сгорел дотла в автобусе вместе с полусотней других ни в чем не повинных пассажиров.

Гнилые душонки, подлецы и мерзавцы, отщепенцы и проходимцы полегли уже во вторую очередь. Разумеется, их час тоже пробил нежданно, и смерть косила, невзирая на служебное положение и количества счетов в банке. Когда общество распадается на отдельные кланы и банды, выживают самые сильные лидеры со своими племенами. Тех стали называть вождями. Но в конечном итоге исчезли и они — в беспощадной войне за ресурсы, а значит, за жизнь.

России ещё повезло. То, что случилось в Европе, можно было бы назвать только одним словом — исчезновение человечества. Вслед за извержениями вулканов в Исландии, Италии и остановки Гольфстрима начался интенсивный и дикий по своей вероломности передел территорий. А потом задумал подниматься уровень мирового океана, и большая часть земель оказалась затоплена вместе с её озабоченными выживанием жителями. Оставшиеся просто перебили друг друга и самих себя, потому что бежать им было некуда. Досталось и Америке, и Азии с Африкой, а Австралии — особенно. Когда-то давно объединившись, политика с экономикой не устояли против разбушевавшихся сил природы, и пали вместе с правительствами и государствами.

Впрочем, судьба всего мира мало трогала оставшихся в живых русских людей.

Человек имеет хорошее свойство: он или приспосабливается к обстоятельствам, или честно умирает в борьбе с ними. Почему-то народ в России оказался более крепок, чем европейцы. Может быть, оттого, что никогда и не жил слишком хорошо и сохранил свой природный иммунитет?

Выяснилось, что леса, если их не вырубать в промышленных масштабах, могут сами воспроизводиться с такой скоростью, что заготовка дров на топливо никак на них не отражалась. Пожары ушли в историю. Стали размножаться звери — олени, лоси, зайцы с волками. В очистившихся реках и озерах вновь развелась рыба, прокормить себя даже подножным кормом сделалось вполне возможно. Люди выжили сами и перестали мешать выживать природе. И та повернулась к ним лицом. Правда, иногда это лицо бывало пугающим, а иногда — плутовским…

Степанида Ивановна вздрогнула оттого, что за печью раздался сильный шум. Это не мог быть домовой, потому что ещё полгода назад тот, не придя к соглашению с новой хозяйкой, перебрался в другую избу. Она не препятствовала: уж больно дед оказался сварливый. А ещё — дотошный до ужаса. Поначалу пытался её отвратить от занятий колдовством, а когда не получилось, принялся мешать да советы дурные давать. Вникал в свойства трав, норовил заставить женщину подмешивать в настои, чего туда и не требовалось. В общем, не хотел жить спокойно да мирно. И взялась Степанида Ивановна его перевоспитывать. Только не выучишь старую собаку новым фокусам. Пришлось прогнать.

Говорили раньше старики, что не будет в доме домового — может завестись в нем ведьма, которая и скот испортит, и урожай сгубит. Ведьма действительно завелась, только вредить себе самой у неё резона не было. И вообще заниматься вредительством Степанида Ивановна не стремилась. Более того, даже ведьмой себя не считала. Словечко это — пережиток тёмного прошлого. Она просто экстрасенс нового поколения, и у неё проявились непривычные для большинства людей способности.

Уже через мгновение хозяйка догадалась, кто там шумит. Лицо чёрта предстало перед её мысленным взором, а вскоре он и сам выбрался на свет.

— Здравия желаю, уважаемая Степанида Ивановна!

В первые дни их знакомства чёрт попытался фамильярничать, но она быстро поставила его на место.

— Милости прошу. Хотя времечко выбрал не очень удачное.

— Я видел, что Никола к лесу подался! — присвистнул от непонятной радости гость. — Решил заглянуть на минуточку.

— Ну, раз пришёл — проходи, нечего у печи стоять.

— Спасибо, спасибо… — Чёрт, увидев на столе блюдо с пирогами, вопросительно посмотрел на хозяйку и, получив разрешение, мигом ухватился за один. — Домашняя выпечка всё-таки вкуснее и ароматнее, чем в наших лавках. Да и не сравнить масло с маргарином…

— Огня у вас многовато, — усмехнулась Степанида Ивановна. — Подгорает всё, поди!

Чёрт сморщился, фыркнул, изобразив смешок, потом перестав жевать на мгновение, прислушался к звукам за окном, и сказал:

— Между прочим, уважаемая Степанида Ивановна, хотел вас поставить в известность, что послал я нынче гонца в райцентр.

Хозяйка сразу же нахмурилась. У неё мелькнуло смутное подозрение…

— Какого гонца?

— Ларису, Александра Ивановича дочь. Больно ей валенки надобны новые… — Чёрт, довольный своей дипломатичностью, ухмыльнулся во весь рот. — Признаюсь, даже денег ей дал на это мероприятие. Пожалел девку: хороша, послушна, ладно скроена. Мужикам такие нравятся. Слышал я, что и у Николы вашего определённый интерес к ней имеется. Вот и расстарался для него в том числе.

Степанида Ивановна молча поднялась со скамьи и взяла в руки первое, что в них попалось. Это был большой деревянный половник на длинной ручке.

— Ах, ты, старый пень! И ещё посмел с этим ко мне прийти! — Глаза её метнули гром и молнию, так что, похоже, даже шерсть у чёрта на спине задымилась.

— Ну, что вы так сразу!.. — Он попытался утихомирить хозяйку, только сделать это было уже сложно.

— Чтоб у тебя геморрой выскочил, подлец проклятый! Чтобы на твой плешивой голове горб вырос! — выкрикнула ведьма, замахнувшись половником и ударив чёрта прямо промеж рогов. У того искры из глаз посыпались — такой основательный оказался удар.

— Я же не с целью оскорбления… — закрываясь руками, завопил чёрт. — Это политика, а не военные действия!..

— Я покажу тебе политику! — прорычала Степанида Ивановна, входя во вкус. — Ты свои дела проворачивай, а в мои-то не лезь! — С этими словами она снова замахнулась и уже не останавливалась, покуда гость не бросился назад, к печи.

— Ой, не ожидал я, Степанида Ивановна, такого от вас обращения! И это в самый последний день! — Спрятавшись и высовывая из-за угла помятое лицо, пожаловался тот. — Никак не хотел я задеть ваших интересов. Про них ничего и не знал вовсе…

— Какого чёрта твои осведомители делают? — переводя дыхание, отмахнулась хозяйка дома. Она заставила себя успокоиться.

— Так вы же и есть осведомитель! — напомнил чёрт обиженно.

— Что же не спросил у меня, нужно ли тебе моему сыну пакостить или лучше убраться из села, пока по башке не досталось?

Чёрт предпочел не отвечать на это замечание, потому что его абсурдность и так бросалась в глаза. Если каждый осведомитель начнет руководить действиями нанимателя, иерархия рухнет, а там недалеко и до хаоса.

— Я Николу в обиду не дам. Если для этого придётся кого-то со свету сжить — не задумаюсь. Ясно? — Сказала Степанида Ивановна с явным намёком, но чёрт и без того понял, что ему лучше убираться подобру-поздорову. Сегодня действительно был не его день. Оставался, пожалуй, самый последний шанс…

Крутанув напоследок хвостом и вежливо попрощавшись с осерчавшей женщиной, он нырнул за печь, и там пропал.

 

15

Получив нагоняй от ведьмы, чёрт был полностью опозорен перед своими соплеменниками. Всё, что он придумывал, не осуществлялось. Расписывая перед кредитной комиссией свои планы, нечистый лукавил. Он уже сам не был уверен в том, что у него что-нибудь выйдет. Черная полоса началась с того самого дня, как задумал он овладеть Оксаной. Причем, и телом её, и душой, которая пошла бы бесплатным приложением к их любовным утехам. Под такой залог выделили ему три мешка чудес да ещё маленькую тележку в придачу. А в тележке той звенело золотишко.

Только чёрт не смог по-настоящему воспользоваться ни тем, ни другим. Распылился по мелочам, потому как уверен был в своем бесовском шарме. Думалось ему, что душа-девица спит и видит себя в его объятиях. Мог он предстать перед ней и красавцем, и богачом, и силачом. Вот на это позёрство, на лицедейство бесполезное и извёл он свои чудеса. Та же история и с деньгами. Даже на подвески для Ларисы пришлось заново оформлять намерение перед комиссией.

А ведь чего проще — совратить пухленькую да жаждущую драгоценностей девицу! Но потянуло его на трудности, захотелось подвигов. Может, потому, что до сих пор находился в уверенности, что уж Лариса-то не пройдёт мимо, всё равно пристанет к бережку? Всегда считал её своей… Впрочем, в этом он не промахнулся. По крайней мере, в отношении души. Но велика ли доблесть от такой победы? Когда рыбка сама плывёт тебе в руки, ни ума не нужно, ни прыти, чтобы её поймать. Уважения соплеменников уж точно этим не добьешься.

Так и получалось, что даже первенство Ларисы не восстановило бы его статус удачливого беса. Единственное, что могло помочь делу, был Никола…

А речь вот о чём. Знал чёрт о кузнице такое, о чём не догадывалась даже Степанида Ивановна. Знание завораживало чёрта, ослепляло замечательной перспективой. При удачном раскладе уважение других бесов было бы минимумом того, что удастся получить, вернувшись в преисподнюю. А максимум сулил реализацию несбыточных мечтаний. У него появятся помощники, которым можно будет поручать всю грязную работу. Никто больше не посмеет ударить его промеж рогов, потому что сделается чёрт наделённым дополнительной властью, и любая ведьма это почувствует. Совершающая чудеса сила забурлит в нём гейзером, а не родничком, как сейчас. Станет возможным не просто вызывать метель над каким-то селом, а управлять циклонами и воздушными фронтами, заметать целые страны и континенты…

Чёрт даже поёжился от представившейся картины. Следовало использовать эту возможность, тем более что на ум ничего больше не приходило.

Он сделал руку козырьком, чтобы свет луны не мешал смотреть вдаль, и увидел, как метрах в пятидесяти от дома пробирается по своим старым следам кузнец. Тогда чёрт спрятался за плетнём и затаился.

Никола шёл подавленный. Его голова разрывалась от разных предположений — от фантастических до самых страшных. Трудно было подумать, что Леший или какая другая нечисть могла бы протащить девушку по воздуху, не оставив собственных следов. Всё-таки живут они в лесу и, как обычные люди, тоже ходят по тропам… Хотя, кто точно знает, на что способен этот народ. Ведь люди болтают, что привиделось им то-то и то-то. А сколько они ещё не видели! Часто ли, к примеру, Леший показывался селянам на глаза? Да раза три, не больше, зато баек ходит промеж мужиков тысяча. Спорят, будто точно знают, о чём.

Говорят, наблюдали в этих краях года два назад НЛО. Даже людей оно забирало на борт, а потом пропадали те навсегда. Одного, правда, нашли через какое-то время: в болоте утонул. Или ему помогли утонуть? Кто правду скажет!

Напоследок мелькнула у Николы мысль, что хочет его Оксана провести. Вернулась по своим собственным следам, аккуратно ступая, и схоронилась на родительском сеновале… Но появилась мысль — и устыдился её кузнец. Что он за мужик, если с первых дней девушку подозрениями очерняет?

Тем временем дошёл Никола до дома, и дёрнуло его остановиться возле калитки. Глянь — а оттуда мужичок волосатый выпрыгивает, да садится, как на горшок, на самый плетень. И хвост у него свисает до самой земли!

— Что, Никола, пригорюнился? Оксану потерял? Могу я помочь твоему горю! — Сказал и ухмыльнулся очень двусмысленно.

Опешил кузнец, не знает, что и ответить. Первая мысль мелькнула: «Может, всё-таки довела меня девка до помешательства? Мерещится, чёрт знает что!..»

— Я многое знаю. — На этот раз чёрт позволил себе снисходительно улыбнуться. Инициатива разговора обязательно должна остаться за ним, иначе не одолеть ему Николу.

— Похоже, ты мысли мои читаешь? — немного удивлённо ответил кузнец. В речах он был не особенно силён, поскольку всегда предпочитал дело слову, но книг по молодости прочёл достаточно и понимал, что такое дипломатия.

— Это моя первая обязанность. А как же ещё узнаешь, что людям хочется больше всего на свете?

На самом деле чёрт не мог похвастаться таким даром. Кое-что он, конечно, улавливал, не без этого, но касались такие моменты самых простых и понятных человеческих мотивов — похотливости, жадности и зависти. Что, впрочем, по сути есть одно. Об остальном ему приходилось лишь догадываться. Но зато по этой же причине интуиция у него работала отменно.

— Так ты, выходит, волшебник? — Никола ещё не пришёл в себя, но вопросов у него возникло гораздо больше, чем он высказал.

— В том числе. У меня много профессий.

— А почему ты … в таком виде? — Имел он в виду не по погоде лёгкую курточку да шорты шутовские, напяленные чёртом на голое тело.

«Не отвлекайся по мелочам! — недовольно буркнул про себя нечистый в качестве пожелания для собеседника. — Время за полночь!» А вслух пояснил:

— Ты, верно, не узнал меня. Я — чёрт. Мне не холодно зимой и не жарко летом.

— Ну, и встреча! — протянул кузнец, и даже сдвинул шапку на лоб. — Не думал, что ты существуешь на самом деле.

— Как видишь, существую. И даже кое в чем готов тебе помочь.

— В чём же?

— Ты не из простого любопытства бегал сейчас к лесу. Следы завели тебя в никуда, верно?

Никола вздрогнул. Действительно, чёрт читал его мысли. Но тогда он должен был понимать, какую цену готов заплатить кузнец за уверенность, что с Оксаной ничего плохого не случилось.

— Может быть, ты и вправду кудесник… Чего от меня хочешь?

— Мне кажется, первым должен сказать ты сам, кузнец! От этого зависит, захочу ли я помочь тебе. — Чёрт блефовал. Внутри у него клокотали страсти, он готов был подогнать остатки времени до рассвета, лишь бы проклятый Никола побыстрее возжелал обменять свою душу на… Скрипнув зубами, чёрт закончил мысль: на эту бестолковую девку. Впрочем, сделка с Николой не лишала его возможности продолжить увиваться вокруг Оксаны. В этом случае победа будет окрашена лишь дополнительным очарованием и станет более ценной.

— Похоже, ты об этом знаешь не хуже меня, — отмахнулся кузнец. — Но одного я не пойму: какой резон тебе помогать мне?

Чёрт моментально расплылся широкой улыбкой и ответил:

— Ты мне нравишься. Я давно слежу за тобой. Такой крепкий, плечистый мужик, видный лицом — а жены не имеешь…Сочувствие возникает. — И, сделавшись серьёзнее, продолжил: — А ещё я знаю, что мечтаешь ты об Оксане. Только не всё у вас гладко получается. Дальше может быть и вовсе плохо: в беду она попала, твоя Оксана!

— Что ты хочешь этим сказать? — холодок проник кузнецу в сердце.

— Оксаны нет на земле, — сыграв драматического актера, ответил чёрт. Впрочем, он почти не врал: в этот момент девушка находилась в воздухе.

— Что? — От неожиданности Никола едва не задохнулся — так спёрло дыхание.

— Но я имею возможность вернуть её! — поторопился уверить его собеседник. — И заметь, совсем за небольшую, по нашим меркам, цену.

— Что значит вернуть? И откуда?

— Ну, скажем так, я возвращу её на грешную землю. А откуда — тебе лучше не знать.

Обманывать чёрт мог сколько угодно, но лишь до того момента, когда приходилось обсуждать цену договора. В этот момент он должен был говорить правду. Или нечто, похожее на правду. Не его вина, что люди сами склонны драматизировать обстоятельства и придумывать Бог знает что.

Никола побледнел. Всё сходилось. Обрывающиеся следы, намёки этого рогатого, который не хочет до конца открывать свои карты… С Оксаной что-то случилось!

Между тем чёрт посматривал на него из-под мохнатых бровей и радовался про себя: похоже, кузнец заглотил наживку.

— Не думай, что я какой-нибудь изувер. Мы существуем до тех пор, пока есть вы, люди. Поэтому одна из наших задач — помогать вам, иногда почти бескорыстно. Например, не далее как сегодня вечером мне пришлось шнырять по всему аду в поисках детали для вашей машины. Удалось выменять её на одно обещание… — Чёрт поморщился, вспоминая момент торга с соплеменником. — Ну, да на какие жертвы не пойдешь, лишь бы вам было хорошо…

— Ой, ли! — недоверчиво произнес Никола. — Слышал я, что норовишь ты взамен на свою помощь непомерную цену назначить.

— Кто мог сказать такую глупость? — хохотнул чёрт, отвернув лицо, чтобы не показать забегавшие из стороны в сторону глаза. — Чем вы заплатили за ремонт машины? Никто и не вспомнил обо мне! Танцевать, веселиться да самогоном забавляться не забыли…

Изображая обиженную невинность, не пояснил чёрт, что и старался-то он для того, чтобы люди за танцами да весельем, выпивкой и мордобоем в канун праздника поменьше думали о своей душе и о Боге. Это и была главная его цель и награда.

— Не знаю я всей правды, только подозреваю, что своего ты не упустишь, — ответил Никола. — Давно известно, что души человеческие для тебя самая лакомая пища.

— Ой, придумал что! — схватился за бока чёрт. — Пища! Чего только тёмный народ не болтает. Как я её жевать-то буду? Коренных совсем не осталось! — И он, задрав верхнюю губу, показал ряд желтоватых и уже подгнивших зубов. Потом добавил: — Ну, скажу честно, кое-какую ценность они для меня представляют. Не скрою, что и к твоей душе интерес тоже имеется.

— С этого и начинать надо было! Шалишь, брат! — Никола погрозил собеседнику пальцем.

— Так ведь и предлагаю немалое! — возразил чёрт, начиная привычный для себя торг. — Забыл про Оксану? Кровь с молоком. А взглянет — точно рублём одарит. За такую девку меньшую цену платить стыдно! А ну, как сгинет совсем? Сколько по чужим баням не ходи, а не сыщешь другой такой в целом свете.

Кузнец смутился. Проныра прочёл в его голове и об этом!

— Не переживай, я друзей не продаю! — почувствовав заминку собеседника, обрадовался чёрт. — А о тебе и без того всё знаю.

— Кажется, мы прежде и не встречались, — хмуро ответил Никола. — Откуда тогда?

— Есть категория людей, к которым у меня интерес особый.

— Это кто такие?

Чёрт на мгновение замялся, сомневаясь, стоит ли вот так сразу рубить с плеча. Кузнец для него ещё закрытая книга. И по слухам, человек он горячий. Потом прикинул, мысленно махнул рукой — и бросился в омут.

— Те, которые с женщинами… пардон… никогда не имели связей. Девственники, то бишь.

Это и был секрет, о котором не подозревала даже мать кузнеца. Попридержал его чёрт до поры как козырь в рукаве. Хотел добить им собеседника. Не только поразить осведомлённостью, но заставить его почувствовать свою ущербность, пожалеть себя, горемычного. Тогда и сговор пошёл бы бодрее.

Только действительно началась для нечистого черная полоса. Не сработал козырь.

— Ну, знаешь! — Николу передёрнуло. Вся его натура напряглась, лицо вспыхнуло, а руки сами собой сжались в кулаки.

Вот что значит, непонятная русская душа. Терпит, когда унижают её, когда продают за медный грош, когда изводят ложью и обманом, но не может вынести самой обыкновенной правды.

— Ты меня не так понял! — поспешно отозвался чёрт. Реакция кузнеца его напугала.

— Очень даже так! — Собеседник вдруг протянул руку и схватил чёрта за хвост. — Над людьми потешаться — хлебом тебя не корми! Только не на того напал, бестия проклятая! Ты ещё не знаешь православного человека.

Хотел, было, чёрт доходчиво объяснить мужику, что валить в кучу девку и религию негоже, нужно вначале об одном хорошенько подумать. Только не дал ему Никола такой возможности. Сдернул с забора, так что бедный чёрт бухнулся в снег, едва не провалившись до самой земли. «Уж лучше бы сразу в преисподнюю!» — мелькнула у него мысль. Сгореть можно было от стыда.

— Говори, басурман, что тебе про Оксану известно? Ну! — С этими словами уселся кузнец на чёрта и, не отпуская хвоста, схватился за его слегка вытянутый нос. Сдавил, чуть не скрутил пропеллером — у чёрта даже слезы брызнули.

— Ой, Никола, отпусти! Не буду больше приставать, душеньку твою выпрашивать! — взмолился поверженный, тщетно стараясь вырваться.

— Правду говори, свинячье отродье! Куда подевал Оксану? — И тут Никола перенёс крепкую руку на шею чёрта и стал сдавливать так, что тому дышать сделалось трудно, не то, чтобы отвечать. Ой, мозолиста да жилиста ладонь у кузнеца! Света белого чёрт не взвидел и принялся хрипеть, как умирающий. Впрочем, до смерти ему оставалось совсем немного: шея-то тоже имела предел прочности.

Ослабил Никола хватку, и при этом ткнул железным пальцем нечистого между рёбер:

— Ну!

Ахнул тот из последних сил, но отпущенным горлом воспользовался:

— Скажу… всё скажу… как на духу… Ох! Отпусти только…

— Это мы ещё посмотрим! — гневно отозвался кузнец. — Выкладывай.

— Обхитрить хотел тебя… каюсь… жива твоя Оксана, только нет её на земле, это правда.

— Как так? Куда ты её заманил?

— Не я… сама она… — выдохнул чёрт, решив по некоторым соображениям не выдавать Степаниду Ивановну.

— Что это значит?

— Полетела она в город…

У Николы глаза на лоб полезли от удивления. Он даже забыл перехватить чёрту шею, чтобы удобнее было держать, так что противнику дышать сделалось легче.

— Это как полетела? Что-то ты не договариваешь… А ну, плешивый хвост, объясняй толком! — И снова ткнул чёрта по рёбрам, на этот раз кулаком. Тот был и размером с хорошую кувалду, и крепостью не уступал. Зажмурился чёрт от боли, дыхание у него спёрло. Тут уже и свободное горло не помогло.

— На метле… ох… на метле полетела… за валенками твоими… я ей содействовал… хотел тебе помочь, только доброта… ох!.. себе дороже выходит… Не любит доброту народ… …

Ещё пуще изумился кузнец. Вот так дела происходят! Оказывается, случаются чудеса на свете, только не каждый о них узнать может. А Оксана-то!.. Молодец, девка! Не побоялась в одиночку за сорок вёрст ночью лететь… Конечно, если только всё это правда. Не следовало забывать, с кем дело имеешь.

— Ну, вот что! Неси-ка ты меня ей вослед. Зимой всякое приключиться может, — решительно сказал Никола, поднимаясь сам и рывком за хвост поднимая пленника.

— Не успеем! — попытался отговориться тот. — До первых петухов осталось часа три!

— Поторопимся! — отрезал кузнец, пинком выправил положение чёрта, так что тот подставил ему спину, и, не задумываясь ни на мгновение, взгромоздился чёрту на плечи. — Летим. Да смотри у меня, не балуй, не то узнаешь христианского кулака!

Чёрт обречённо заскулил, но делать было нечего. Подпрыгнув, взмыл он в воздух, с каждой секундой набирая высоту.

Сверху над ним издевательски насмехался месяц: даже ему такая картина показалась в диковину. А внизу, в избе кузнеца, в чёрном окне вскоре закрылась занавеска, и зажглась керосиновая лампа.

 

16

Они плавно набирали высоту, проносясь над селом, и дома понемногу стали походить на игрушечные кубики. Только дым из труб поднимался выше, и там уносился в сторону не желающим опускаться до земли ветерком.

Для Николы это был не первый полет. Ещё в юности довелось ему однажды летать на настоящем реактивном лайнере. Вот где была скорость и мощь! Правда, в салоне полностью вкусить их прелесть невозможно, недаром рисковые люди с давних пор научились приближать к себе опасность и смерть, прыгая с парашютами, или паря на хлипких дельтапланах.

Тогда это было интересно, но не более. Рядом сидели родители и сотня других пассажиров, привыкших к таким перелетам. Они с первых минут начинали клевать носом или листать журналы.

Сейчас кузнец чувствовал истинный восторг, какой можно испытать только в детстве. Он был один на один с небом… если, конечно, не считать чёрта, чьё обиженное сопение немного напоминало работу двигателя. Прозрачный, будто хрустальный воздух, необыкновенная для ночи видимость, хитроватое перемигивание звёзд в чарующей близи — всё это пьянило своей новизной. Дышалось на удивление легко, ветер не обжигал щёки, а будто ласкал их… «А говорят, наверху холоднее! — вспомнил кузнец и покачал головой, не соглашаясь. — Кой, чёрт, холоднее! Красота-то какая! Оксана, наверно, тоже диву даётся…»

Все его размышления, так или иначе, сходились на девушке. То показалось ему какое-то движение на лесной поляне, над которой они пролетали, и, к неудовольствию чёрта, пришлось снижаться на полсотни метров. То вспомнил он своё падение возле бани и неожиданно прыснул вслух, сам застеснявшись собственных мыслей. Но каждую секунду не уставал вглядываться вдаль, надеясь увидеть знакомую фигуру верхом на метле.

— Ты знаешь, куда нам надо? — спросил он однажды чёрта, щёлкнув по затылку. Тот чихнул и ответил недовольно:

— Бывал я там много раз…

— То-то! Смотри, не заблудись ненароком!

Внизу нескончаемо тянулся лес. Редкие поляны вблизи села ещё посещались зимой: в ярком свете месяца можно было рассмотреть на покосных лугах санный путь между большими скирдами сена. А дальше сельчанам забираться не было надобности, и снег замёл все дороги и тропинки.

В одном месте увидел Никола на белом поле брошенный комбайн. От него остались только рама да шины. Всё, что могло пригодиться в хозяйстве, давно было снято и растащено по окрестным селам. Цепи пошли на ручные молотилки, железо — на перековку или другие надобности, даже резиновые камеры с колес приспособили под лодки — ставить сети на реке. Всякая мелочь, прежде валяющаяся без присмотра, в тяжёлые годы обрела своих хозяев. Люди стали намного рачительнее. Другие просто не выживали.

Опять же, скажешь — сколько всего в прежние годы изготавливалось без всякого учёта потребностей! Вспоминал Никола молодость — дореволюционное время — и недоумевал. В одной его комнате имелось великое множество вещей, о потере которых он ни разу не пожалел. Оказалось, что набитые товаром супермаркеты создавали только иллюзию необходимости. На самом деле человеку для выживания нужны были не красивые упаковки с сомнительным содержимым, а вполне реальные инструменты, которыми деды и прадеды вели свои хозяйства. И чтобы составить список действительно нужного, не требовалось издавать тяжеленные каталоги с яркими фотографиями. Его можно пересчитать по пальцам.

Конечно, люди, мало-мальски обеспечившие своё выживание, стремились украсить и быт — в силу привычки, вколоченной двумя десятками лет рекламы. Они по возможности скупали на рынках красивую эмалированную посуду, хрусталь, ковры, традиционно считавшиеся на Руси признаком богатства. Но никто не стоял за таким товаром в очередях, и его уже не изготавливали, потому что потребность была мизерной.

Хорошим спросом пользовались только книги. Но не потому, что люди продолжали много читать. В годы лихолетья, как назло, зимы выдались очень холодными, и, чтобы выжить, народ жёг их вместе с мебелью. Разорились библиотеки: лучше стать мародёром и вандалом, но дожить до тепла, чем сделаться честным трупом. Так считало большинство. Когда всё более или менее стабилизировалось, о мебели так и не вспомнили. Стол, в конце концов, можно сколотить и из бревен. А вот папироску сподручнее крутить бумажную! И появились на рынках газеты и журналы двадцатилетней давности, извлечённые из подвалов, снова стали продаваться книги. Только мало кто интересовался их содержанием — все больше форматом страницы. Сделалась печатная продукция одной из валют.

Ещё лучше, как ни странно, продавалась чистая бумага. То ли не перевелись на Руси летописцы, то ли почта стала самоорганизовываться в народе, но факт остаётся фактом. В каждом населённом пункте имелся почтальон, он собирал со всех соседей конверты без всяких марок и при встрече со своими коллегами из других краев передавал им. Таким образом, расходились письма в поисках адресатов и мыкались, случалось, месяцами.

Собирать макулатуру и металлолом, как делали когда-то счастливые дети страны Советов, стало негде.

Но конечно самым большим капиталом было признано умение что-нибудь изготовить собственными руками. Во-первых, чтобы обеспечить свои потребности, а во-вторых, суметь предложить услуги соседям, которые взамен подсобят в каком-то другом деле. Таким образом, люди, привыкшие зарабатывать деньги перепродажей, оказались за бортом жизни. Им пришлось переквалифицироваться в бандитов (слава Богу, от одних до других путь недалекий), учиться новым профессиям (для способных на такой подвиг) или вспоминать, чему их учили в учебных заведениях. В последние годы перед лихолетьем большинство молодёжи после колледжей и университетов не могло устроиться по полученной специальности. Стране требовались рабочие и инженеры, а выпускались менеджеры да офисные работники. С таким багажом знаний далеко не уедешь, особенно в кризисной ситуации. После гражданской войны товарооборот упал почти до нуля, потому что производить товары стало некому и не из чего. Торговля свелась к натуральному обмену.

Вообще, революция, разразившись вполне предсказуемо и прокатившись пожаром по всей Росси, как лекарь, вскрыла все её язвы и сама же их залечила. Другими словами, просто вырезала. Руководить в стране стало невозможно, поскольку главные беды, из века в век проедающие плешь каждому главе государства, обострились донельзя.

В первую очередь это касалось дорог, которые в контексте огромных территорий попросту перестали существовать в том виде, в каком были привычны последние пятьдесят лет. Асфальтовые покрытия разрушались, зарастали травой, щебень утопал в грязи — и все они мало-помалу превращались в обыкновенные грунтовые. Дураки, вторая из бед, как ни странно, не исчезли. Их количество в процентном отношении к общей массе людей осталось прежним, что лишний раз подтвердило: менталитет русского человека неистребим.

Где-то на юге, поговаривали, появилась организация, которая взяла на себя смелость объединить разбросанные по лесам сёла да городки в полноценное государство. Но, поскольку связи в стране не было никакой (мобильная исчезла в первые же месяцы войны, а потом о ней попросту забыли; телефонные станции, если и оставались какое-то время в зарезервированном виде, в конце концов, были подмяты под себя враждующими сторонами и оказались также разрушенными), то сам вопрос объединения сразу превратился в вялотекущий. Иногда, раз в полгода, сельским старостам приходили маловразумительные депеши с призывами, но отвечать на них никто не собирался: чистая бумага была в цене.

Поэтому люди общались, в основном, с близлежащими деревнями, откуда иногда брали себе мужей да жён. Привычными транспортными средствами стали повозки, запряжённые лошадьми. Автомобили появлялись от случая к случаю, и в основном на них разъезжали торговцы со своими магазинами. Личный автотранспорт, которого в последние годы перед революцией расплодилось видимо-невидимо, ржавел за ненадобностью почти возле каждого двора. Ездить на нём, при полном отсутствии бензина, было невозможно. Детвора понемногу приспосабливала машины для своих игр, растаскивая по дворам запчасти. Имея хорошую лошадь, можно было приволочь машин в любом количестве прямо с трасс общегосударственного значения, вдоль которых тысячами теперь и стояли мертвые железяки — какие-то сожжённые, какие-то нетронутые, но все одинаково бесполезные.

Неудивительно поэтому, что Никола за год, прожитый в новом доме, ни разу не выбирался из села. Не сказать, чтобы превратился в медведя, но одичал порядком. Во всяком случае, просторы, открывшиеся с высоты птичьего полёта, взволновали его и даже поразили. Он уже начал забывать, как велика земля русская. За каждодневным трудом да обыденностью потерял чувство пространства.

— Красота-то какая! — Произнес он восхищённо, чем вызвал смешок чёрта. Всё это время нечистый усердно грёб воздух, иногда переходя с «собачьего» стиля на «брасс», пыхтел, как паровоз, но скорость обеспечивал достойную. Претензий по этому поводу Никола ему предъявить не мог.

— Скоро будет город. Куда дальше?

Кузнец подумал несколько секунд, потом махнул рукой:

— Там увидим.

Настоящим городом районный центр можно было считать только с натяжкой. Проживало в нём тысячи три человек, не больше, да и те занимались, в основном, земледелием. Впрочем, как и вся остальная Россия в эти годы. Кроме так называемых частных домов, здесь оставались неразрушенными несколько пятиэтажек, квартиры в которых переоборудовались умельцами. Строились печи, выводились в дымоход или через форточки трубы, и такого отопления вполне хватало, чтобы обогреть одну-две комнаты. Это не давало особого удобства проживания, потому что водопроводы и канализация всё равно не работали, а таскать воду на верхние этажи проблематично, но зато подобный способ обустройства оказался самым простым и дешёвым для выживания.

В прежние годы имелось в районном центре несколько производств, в числе которых были, например, небольшой вагоноремонтный завод, масложировой комбинат и швейная фабрика. Комбинат, кроме всего прочего, производил мыло — продукт стратегический, нужный и неандертальцу, и человеку третьего тысячелетия. Именно благодаря мыльному цеху и остался существовать городишко. В годы войны переходил он из рук в руки многократно, но солдатам всегда нужны баня да мыло, чтобы не обрасти вшами, поэтому завод, хоть и погромили частично, добивать не стали. Позже восстанавливать маслодельные корпуса было бесполезно — никто не спешил привозить молоко, потому что и себе едва хватало, а вот мыльный цех потихоньку продолжал работать. Потому и пользовался популярностью в округе город, потому и оставался за ним статус районного центра.

Кроме всего прочего, это был, пожалуй, один из немногих населённых пунктов в стране, где открылась всего через два года после войны церковно-приходская школа. В ней учили детей читать, писать, и, как положено, закону Божьему. Конечно, на добровольной основе. Но народ-то понимал, насколько быстро забываются знания без применения на практике. Не привей детям грамоту и слово Божье, следующее поколение вырастет в тёмном и диком язычестве. А это в перспективе — верная гибель.

Сейчас городок представлял собой разбросанные в кажущемся беспорядке коробки домов, большей частью уснувших, потому что полночь давно миновала. Но на центральной площади, возле восстановленного после разрухи здания городской администрации, толпился народ. Здесь, как и заведено на Руси, в канун праздника пели песни и плясали в свете огромных костров.

Никола ухватил чёрта за рога и скомандовал:

— Спустись чуть ниже… может быть, Оксана здесь…

— Не будет она веселиться сегодня, не до того ей! — возразил чёрт, но дальше спорить не стал. С высоты, на которую они могли снизиться, чтобы остаться незамеченными, всё равно невозможно рассмотреть лица людей. Те горланили частушки, отплясывали кадриль под заливистую гармонь, и дым над площадью стоял коромыслом.

— Куда теперь?

— Сделаем круг над городом, пожалуй, — в раздумье произнес кузнец. Признаться, он и сам толком не знал, что делать.

Облетели окрестности меньше, чем за десять минут. Потом, на насмешливое хмыканье чёрта, Никола дал ему увесистого леща и решил:

— Давай домой…

— Успеем ли? — буркнул чёрт.

— Поднажми! Самому, небось, не сладко будет пробивать землю с такой высоты…

Нечистый потряс головой после шлепка, забормотал что-то неопределенное, но согласился. Они, набирая скорость, двинулись в обратный путь.

Какое-то время спустя чёрт начал жаловаться на усталость, говорить, что ему давненько не приходилось летать по стольку вёрст за ночь, что лет ему уже немало, а надбавки за возраст никто не даёт… В общем, то ли пытался разжалобить кузнеца, то ли развлечь самого себя.

Никола, конечно, проявил определённое сочувствие, но вопрос для него встал так: или он успеет до первых петухов вернуться в село, или вместе с чёртом брякнется посреди леса. Тогда в лучшем случае ему предстояло добираться до дома по снегам и бурелому, в худшем — расшибиться о землю, потому что его-то, наверно, в преисподнюю сразу не пустят.

Как бы там ни было, через час полёта они, наконец, увидели столбы дыма, поднимающиеся над избами. А вскоре показались и сами дома.

Сердце кузнеца радостно забилось, хотя тревога за Оксану в нём так и не рассеялась.

— Может, разминулись мы, и она уже вернулась? — предположил он вслух, и чёрт не стал его разубеждать.

Они плавно спланировали прямо на двор, откуда начали путешествие, и, пролетев над плетнём, мягко опустились в снег. Чёрт хотел было, избавившись от кузнеца, моментально взмыть в небо, но тот распознал хитрость и схватил за хвост.

— Что ещё тебе надо? Я сделал всё, что ты просил!

— Подожди секундочку, сейчас выпишу расчёт! — произнёс Никола с некоторым сарказмом в голосе и, выдрав из плетня подходящую ветку, со всего размаха ударил чёрта пониже спины. Тот взвизгнул, рванулся в воздух, но взлететь помешал обернутый вокруг руки кузнеца хвост.

— Это тебе за Оксану! — пояснил Никола. — А вот — за меня!

Он опускал ветку ещё пару раз, пока не раздался вдруг ужасающий треск, снег под ногами чёрта в одно мгновение почернел и растаял, земля разверзлась, и в образовавшейся трещине появились отблески пламени.

Заскрипев зубами от бессильной ярости, нечистый выкрикнул проклятия в адрес Николы, и его стало затягивать в разлом. Зрелище было не для слабонервных. Чёрта коробило, как в кривом зеркале; клочки шерсти разлетались в разные стороны, будто кто-то специально их вырывал и разбрасывал по грешной земле.

— Ну, Никола, подожди! — напоследок погрозив кулаком, просипел несчастный. — Я ещё вернусь… Не поможет тебе твоя сила!..

Исчезая в преисподнюю, чёрт, насколько мог, вытягивал руку, и та ещё некоторое время поднималась над поверхностью. Потом и её затянуло в пламя. Снова послышался грохот — и кора сошлась, будто захлопнулась гигантская пасть. По прошествии минуты только чёрное пятно земли на фоне заснеженного двора напоминала кузнецу о том, что здесь произошло.

Облегчённо вздохнув и перекрестившись, Никола направился к крыльцу.

 

17

Вернёмся теперь немного назад — к тому моменту, когда Оксана поднялась над крышами домов, и взяла направление к городу.

Конечно, лучше сказать, что всё делала метла. Кроме того, она же несла на себе девушку и следила за равновесием: наездницей Оксана была без всякого опыта. Но недаром Степанида Ивановна похвалила воспитанницу. Как породистая лошадь обычно превосходит умом обычных жеребцов, так и объезженная метла выгодно отличалась от своих сёстер. Сказать, что она могла определить направление — значит, не сказать ничего. Это было только одно из её достоинств, причем, не самое значимое.

Метла умела чувствовать седока — его настроение, состояние, предугадывала желания, причем представляла всё ненавязчиво, без нажима. Она полностью отвечала за жизнь человека на своей спине и гордилась ответственностью. Не дай Бог всаднику задремать! На такой случай метла располагала несколькими подходящими приёмами, чтобы обезопасить себя и его. При совсем плохом раскладе должна была совершить аварийную посадку, но перед тем встряхивала наездника, даже колола в мягкое место схоронёнными до поры до времени занозами.

А уж кульбиты какие совершала! Высший пилотаж, доступный только асам. Мёртвые петли, горки, пикирования, разного рода перевороты — это лишь малый перечень того, что она умела. Степанида Ивановна, сама рисковая баба, приветствовала такие вещи и позволяла своей любимице иногда резвиться в воздухе.

Ещё одним коньком метлы была скорость. Не находилось в округе, кому с ней потягаться. Подбирала Степанида Ивановна берёзовые и ивовые хворостины одна к одной — ровненькие да гладенькие, и пропорцию особую соблюдала. Знала, например, что ветки длиннее полуметра добавляют метле выносливости, но дают проигрыш в быстроте. А вкраплённые в общий жгут два-три кустика можжевельника, очищенные от коры, увеличивают «потолок» полёта чуть не вдвое!

Тонкости эти, конечно же, черпала она не из «бабкиной тетради», как представила Оксане, а из собственной головы да чутья. Древние знания, нашедшие своё очередное воплощение в её сознании, переплелись там с холодным бухгалтерским расчётом и смекалкой современной женщины.

Оттого и опыты с мётлами раз от разу давали результаты всё лучше. Поначалу приходилось ей совершать вынужденные посадки на чужие заборы да курятники. Людского внимания, правда, при этом удавалось избегать. Потом, уяснив, что полёты принципиально возможны, принялась Степанида Ивановна ставить настоящие эксперименты.

Венцом её разработок стала метла, которую она изготавливала в течение целого месяца. Палку для неё Никола выстругал из орешника. Испробовав разные режимы полёта, женщина поздравила себя: сделать такое чудо больше никому не под силу — разумная, быстрая, выносливая.

Именно ей поручила Степанида Ивановна заботу об Оксане.

Поначалу, как и было обещано, почувствовала девушка робость и неуверенность. Но время шло, ветер бил в лицо, и на смену страху пришло любопытство. Она вертела головой, с восторгом поглядывала на мелькающие внизу редкие поляны вперемежку с глухими лесами, на месяц со звёздами, отыскала среди них Полярную, Большую медведицу и Млечный путь. Дальше её познания не распространялись, но это не мешало изумляться дивной красоте и необыкновенному порядку на небесном своде.

Немного погодя, она уже решилась испробовать свои возможности управления, и неожиданно обнаружила, что могла по желанию подняться ещё выше, опуститься вниз, перейти на почти бреющий полёт, да и направление тоже выбрать понравившееся. Всё это несказанно её обрадовало и восхитило. Такого чувство свободы Оксане не доводилось испытывать, пожалуй, ни разу в жизни.

Метла вела себя корректно и сдержанно. Только при снижении включила сенсоры дальнего вида, чтобы в темноте ненароком не налететь на одиноко торчащее над общим уровнем леса дерево. Неуверенность всё равно сквозила в каждом движении наездницы, поэтому и набор высоты метла производила плавно — чтобы ненароком не вывести из равновесия и не напугать.

Они со свистом рассекали морозный воздух, купаясь в его потоках, и незаметно для девушки поднялись на уровень попутного ветра. Во-первых, легче лететь, а во-вторых, та меньше замёрзнет.

И вдруг впереди себя Оксана увидела какой-то объект. Находился он в воздухе на высоте двухсот метров над землёй, поэтому не мог быть ни автомобилем, ни самолётом. Для первого — летел слишком высоко, для второго — имел низкую скорость, и вёл себя нехарактерно тихо.

К тому времени девушка настолько освоилась с управлением, что твёрдой рукой направила метлу на сближение.

Какого же было удивление Оксаны, когда она опознала в объекте человека, тоже летящего на метле! Тот склонился, для уменьшения сопротивления воздуху, и застыл в такой позе, будто превратившись в ледяную глыбу. Его метла была явно более тихоходной, поэтому такие ухищрения не казались лишними.

Почти поравнявшись с человеком, Оксана поняла, что это женщина. На её голове был повязан пуховой платок, а полушубок едва закрывал колени. И тут девушка шевельнулась, наклонила голову набок, повернулась и…

Они опешили обе, летя плечом к плечу параллельными курсами.

— Ну, здравствуй, подруженька! — наконец, сказала Оксана насмешливо и горько.

— Здравствуй и ты… — Лариса посмотрела на неё вызывающе.

— Вот уже не думала, что встретимся здесь… в небе.

— Я тоже не думала.

— С каких это пор принято стало промеж нас отбивать чужих женихов?

Запнувшись лишь на мгновение, Лариса ответила:

— А почему ты решила, что я отбиваю у кого-то жениха?

— Так ведь за валенками спешишь, разве не так?

— Так-то оно так, да не совсем, подруженька! — съязвила Лариса. — Не отбивать хочу, а завоевать. Потому как заявил Никола прямо, что женится на той, которая первою его условие выполнит.

— И какое же условие? — в тон ей ответила Оксана. Она до сих пор не могла поверить, что её лучшая подруга, которая никогда ни сном, ни духом не помышляла о кузнеце, вдруг стала за него бороться, да ещё с таким рвением!

— Надобно первою принести самые лучшие валенки с калошами!

— Ты это слышала сама?

— Сама. В клубе он это сказал, Савелий Игнатьевич тому свидетель.

Оксана задумалась на мгновение, потом произнесла, качая головой:

— Не чаяла я, что ты захочешь быть мне соперницей. Вечером с тобой разговаривали — не мечтала ты о Николе!..

— Не упрекай меня, подруженька! Правдою или неправдою — всё равно он будет мой. Люб мне сделался в одночасье, так что душеньку выворачивает наизнанку, как только о нём подумаю.

— Чудно всё это! — Оксане действительно было в диковину видеть приворожённого человека. Разум его, понятно дело, работал только в одном направлении, и заниматься переубеждением при таком раскладе было бессмысленно.

— Не становись на моём пути, Оксанка! — предупредила, между тем, Лариса, и глаза её зло сверкнули во тьме. — Смету!

— Я и не собираюсь.

— Прощай, коли так.

— Прощай. Но сдаётся мне, ты летишь намного медленнее меня.

Бросив недоверчивый взгляд на метлу соперницы, Лариса пожала плечами, но промолчала. Она всё равно была уверена в победе.

Тогда, гикнув, Оксана вскричала:

— А ну, вперед, родимая! — И склонила спину. Её метла тотчас рванулась вперед, продемонстрировав лучшие качества летуна. Расстояние между девушками мгновенно достигло нескольких метров, и принялось неуклонно расти, несмотря на то, что Лариса тоже взялась погонять свою метлу.

Шли секунды, и бывшие подруги всё больше отдалялись друг от друга. Сердце Оксаны отчаянно билось. Сейчас, оказавшись лидером, она неожиданно поняла, в какое щекотливое положение попала благодаря торопливости Степаниды Ивановны и её сына. Лариса была больна, это не вызывало никакого сомнения. И болезнь обладала определёнными, весьма специфическими свойствами: что-то в ней имелось искусственного, не настоящего. А винить Ларису не представлялось возможным, поскольку ввергнута в заболевание она была не по своей воле. Но соревнование между ними было не шуточным да игрушечным, а вполне реальным и серьёзным. Проигравшая лишалась права на любовь кузнеца. Причем независимо от того, любит она сама, или только мнит, что любит.

Подивившись состоянию подруги, Оксана всё-таки решила не заморачиваться на этом, а воспользоваться преимуществом в скорости своего рысака.

Образ кузнеца возникал перед её мысленным взором всё чаще. Чем привычнее казалось состояние полёта, тем больше времени оставалось на переживания. Представив соперницу, млеющую от счастья в крепких объятиях Николы, девушка в сердцах едва не бросила метлу в пике. На счастье, та вовремя почувствовала настроение наездницы и включила подобие автопилота.

Через четверть часа Ларису уже не было видно. Но возникал вопрос, к какому мастеру она направлялась? Неужели к тому же, что и Оксана? В таком случае нельзя будет сказать, что один товар лучше другого, и вопрос решения спора преобразовывался в такой: кто окажется первым?

Это давало Оксане некоторое преимущество…

Впереди показались постройки. Здесь жили люди, потому что вокруг огородов стояли аккуратные плетни, и полотно снежного покрова местами рассекали узкие нити тропинок. Дальше следовало предоставить управление метле: она сама знала пункт назначения. Девушка так и поступила. Возле бывшей пожарной вышки они слегка повернули и понеслись вдоль главной улицы города.

Празднование уже заканчивалось, большинство людей разошлось по домам, чтобы вздремнуть перед утренней церковной службой.

Возле одного из домов метла вдруг заложила резкий крен на правую сторону, что, впрочем, не оказалось для Оксаны неожиданным, и стала снижаться. Они сделали круг над самой крышей, пахнувшей им теплом протопленной с вечера печи, и мягко опустились на очищенный от снега двор.

«Здесь!» — догадалась девушка. Она быстро осмотрелась, не наблюдают ли за ними чужие глаза, но не увидела ничего подозрительного.

Двор представлял собой небольшое пространство между избой и сараями; здесь располагались козлы для пиления дров, стол из толстых досок с возвышающимися на нём неуклюжими тисками — похоже, самодельными, для крепления бревен, и кучей вёдер и тазов в одном из углов. Крыльцо было срублено ладно, окна имели наличники, покрашенные в три цвета — по нынешним временам, роскошь.

Прислонив метлу к двери сарая, в самой тени, Оксана направилась к крыльцу и, поднявшись на него, нашла железное кольцо, приделанное к двери. Им и ударила несколько раз. Через пару минут в сенях послышалось шарканье шагов, и осипший со сна мужской голос спросил:

— Кого в такой час чёрт принес?

 

18

«Вот уж, действительно, нелёгкая занесла!» — подумала про себя Оксана. Со стороны, впрочем, её действия не вызвали бы усмешки, потому что, случалось, многие бабы дрались из-за хороших мужиков до первой крови. Только хороших-то — добытчиков — становилось всё меньше, остальные делались женоподобными.

— Прошу прощения за позднее время. Прибыла от родственницы вашей Степаниды Ивановны…

— Степаниды? А что, не померла она, разве, в прошлом годе? Говорили, что хворь её какая-то свалила? — скорее сварливо, чем удивлённо, прошамкал голос.

— Жива и здорова, слава Богу, чего и вам желает, — поспешно ответила Оксана.

— Кого ж тебе надобно, добрый человек?

— Николая Кузьмича.

— А почто?

— Валенки нужно купить. Срочно очень.

За дверью хмыкнули, но замок не открыли.

— Ночью?

— Хотелось бы, чтобы к утру были… Дорога предстоит дальняя, — ляпнула девушка первое, что пришло в голову. Конечно, выглядела она со своим желанием весьма странно.

Николай Кузьмич разменял уже восьмой десяток лет. Когда-то, в бытность свою работы сторожем на масложировом комбинате решил освоить для души ещё одно ремесло — валяние валенок. Дед его этим занимался. Отец, понятно, ничего не перенял, потому как не было особой необходимости: жили при Советской власти скучно и однообразно, хотя в достатке. А как начался разгул демократии, позакрывали хозяева новой жизни половину предприятий по стране, потом скупили их за копейки да принялись разрезать на чёрный металл, чтоб переправить в Прибалтику — тут и почувствовали простые люди: жить стало веселее, но тошнотворнее. Приходилось из кожи вон лезть, чтобы прокормить семью. Особенно это касалось малых городов, где с работой вообще было плохо.

Взял Кузьмич литературу — благо внук из интернета и видео скачать мог и книжки распечатать — и стал изучать. Неторопливо и основательно, как могут только русские мужики. Потом раздобыл овечьей шерсти на первый раз и принялся эксперименты ставить. Долго ли, коротко ли делал — а получилось у него так себе, без особого блеска, зато крепко и надёжно. Стал носить сам, чтобы прочувствовать все нюансы и огрехи. Натер мозоли кровяные, но сделал выводы об улучшении процесса.

Так у него и пошло. Следующие уже удалось продать, потому что зимы начались суровые, без оттепелей, и народ ориентиры искал соответствующие. Потом приспособился и калоши прилаживать, и клеить резиновые подошвы. Спрос возрос.

Вскоре прославился Кузьмич в узких кругах, и пошла слава гулять по земле русской без всяких границ — от столицы до Урала.

Во времена лихолетья, когда брат убивал брата, а солдат — солдата и всех вокруг без разбора, с газом и нефтепродуктами стало плохо, и перешли люди на самообогрев. Тут и понадобились валенки в таком количестве, сколько мастер мог только изготовить. Брали все прямо с конвейера.

После войны цены на товар возросли, потому что фабрики, производящие валенки, закрылись навсегда, а мастеровых, знающих процесс от и до, осталось мало.

По этой причине хорошо жилось Кузьмичу и его семье. Достаток всегда имелся. Один сын захотел поддержать отца и стал ему помогать, самую тяжёлую работу делать. Второй коммерцией занялся — продавал да обменивал их изделия в разных краях. Толку в нём Кузьмич не видел, но неволить не стал: пусть помыкается, всё равно придёт в производство.

Имелась, стало быть, в Кузьмиче некая жилка, которую можно назвать и хитростью, но только с оговоркой: хитрость-то обычно корыстью сопровождается, а в этом случае — умением держать нос по ветру да трудолюбием. Никогда не опускался он до ширпотреба — делал всё качественно, сам себе был и ОТК, и суровым критиком.

Случалось в его жизни, что приходилось продавать валенки под дулом автомата, но никогда — среди ночи, когда честный народ празднует Рождество Христово.

— Чем же расплачиваться думаете? — спросил после паузы Кузьмич. Тем временем он внимательно рассматривал гостью через щели в двери. Симпатичная особа, однако! Только ведь чем чёрт не шутит, когда Бог спит!

— Золотом, как положено.

— Много ли его у тебя, красавица?

Оксана поняла, что её видят, и улыбнулась:

— Достаточно. Степанида Ивановна сказала, чтобы без скидок. Летом, говорит, сочтётесь…

— Значит, так, без скидок, — Опять прошамкал, будто пережевывая новость, Кузьмич. — Это, конечно, лучше, чтобы мы с ней сами разобрались меж собой, по-родственному…

Он вздохнул, потом взялся за щеколду и откинул её. Пропуская гостью в дом, внимательно осмотрел её сзади, но не на предмет привлекательности, а из соображений безопасности. Тщательно закрыл замок, потом отправился следом сам.

— Какие тебе требуются-то?

— Мужские, дедушка, и самые лучшие, — ответила Оксана. — Такие, чтобы краше их в целом свете не было. Какие принцу впору носить.

— Мда-а! — протянул старик удивлённо. — Вот так пожелание!

Они вошли в дом, и предложил Кузьмич гостье присесть на диван в гостиной, оговорившись, что в остальных комнатах спят дети с жёнами да внуками. Кряхтя, полез за печь, долго возился, бормоча что-то себе под нос, но Оксана чувствовала внимательные взгляды, которые он бросал на неё из-за занавески.

Через несколько минут выбрался старик оттуда, и увидела девушка в его руках валенки — такие, за которые можно было полцарства отдать, будь оно лишним. С резиновыми калошами!

Как она развязывала узелок с золотыми нарезками, как расплачивалась и благодарила Николая Кузьмича, девушка помнила уже плохо. Перед её мысленным взором стоял добрый молодец Никола с огромным молотом в одной руке и обнимающий покрасневшую от счастья Оксану другой. На ногах его — крепких да мускулистых — виделись ей замечательные валенки, достойные заморского принца…

Между тем Лариса, иногда скрипя зубами от злости, иногда срываясь на рыдания о своей бабьей доле, добралась-таки до города.

Метла, которую подобрал ей чёрт, наверно, подумать не могла, что ей придётся летать. Даже не подозревала, что способна на такое. Тем более, тащить на себе сорок вёрст валенки, шубу, шерстяные штаны и четырехпудовое человеческое тело, облачённое в них.

Она стояла в углу клуба и служила Савелию для подметания окурков после танцев. Работа простая, незатейливая, которая не требует особого ума или расторопности. И вдруг — в полёт! Никаких предварительных курсов, ни намека на героическую миссию… Такое обращение со стороны чёрта, несомненно, граничило с хамством, но приходилось терпеть, потому что сломать хрупкое создание нечистому ничего не стоило.

Как случилось её волшебное превращение? Два-три заклинания, сказанные в кулак — и она почувствовала в себе неведомые прежде силы. Конечно, их было недостаточно, чтобы, например, рвануть на «бочку», но тянуться, как «У-2» в Отечественную, вполне хватало. И метла понесла!

Впрочем, чувство собственной значимости крепло и держалось у неё лишь до той поры, как их обогнала Оксана. В тот самый момент, когда рванулась поганая девчонка вперед, издеваясь и насмехаясь над ними в душе, испортилось настроение и у Ларисы, и у её метлы. Первая сразу стала бормотать какие-то проклятия, грозить небесными карами, пытаться имитировать бег, чтобы увеличить скорость, а вторая попросту приуныла и летела дальше без всякого энтузиазма.

Тем не менее, нужный дом, отмеченный в её памяти чёртом, нашла без всяких помех.

Сделав дугу, они ловко и быстро приземлились, причём метла сделала это впервые в жизни, и почти удержала седока. В последний момент Лариса потеряла-таки равновесие и повалилась на снег, но на дворе было подметено, и никаких следов её позора не осталось.

Потерев ушибленные колени и осмотревшись, девушка быстро заприметила в тени сарая метлу Оксаны. Поразмыслила несколько секунд, скривила губы и прошептала:

— Я же говорила тебе, не стой у меня на пути, подружка…

Склонившись над воспитанницей Степаниды Ивановны и сняв варежки, она стала нащупывать узел, держащий пучок веток.

Через минуту завершив своё дело, поднялась, и, стараясь не шуметь, вошла в один из сараев. Едва только скрывшись там, услышала, как раздался шум в доме, и вскоре на крыльце появилась Оксана с валенками в руках, и старик — вероятно, хозяин дома.

— Благодарствую, Николай Кузьмич. Дай вам Бог доброго здоровья, — произнесла Оксана весёлым голосом.

— Передавайте привет Степаниде. Буду ждать её в гости к лету, — ответили ей.

— Не беспокойтесь, передам. Доброй вам ночи. Извините за беспокойство.

— Да ничего, ничего. Время-то нынче, сами знаете, какое. Вот и приходится опасаться ночных посетителей. Калитку найдёте, как закрыть?

— Найду. Всего доброго…

— Ага. Ну, до свидания. Приятно было познакомиться…

Дверь за стариком закрылась, снова послышался шум задвигаемых засовов. Оксана, постояв немного на крыльце, двинулась к тому месту, где она оставила метлу. Прихватив её с собой и неся в другой руке валенки, пошла к калитке. Для приличия скрипнула ею, посмотрела по сторонам, никого не увидела, приготовилась к полёту и, произнеся: «Ну, родимая, назад, к дому!», взмыла ввысь.

Едва только она исчезла, из сарая выбралась Лариса. Она проводила соперницу мутным взглядом, саркастически ухмыльнулась и произнесла:

— Счастливого пути…

И после этого торопливо направилась к крыльцу.

Душа Оксаны пела. Она прижимала к себе связанные крепкой нитью валенки, и думать забыла о Ларисе. А когда вспомнила да повертела головой, никого уже не заметила ни сзади, ни спереди. Где-то теперь её бывшая подруга? Впрочем, почему бывшая?..

Лариса была по-своему хорошей девушкой, только, возможно, слишком нацеленной на богатого жениха. Но кто нынче безгрешен? Вон сама Оксана второй год не может найти себе пару, а всё из-за того, что нужен ей такой мужик, чтобы и на руках носил, и при случае мог приладить по спине вожжами. Уважение к себе привил, иными словами.

— Каково ей будет, когда она… гм… — пробормотала Оксана, так и не подобрав подходящего слова. И возникла у неё жалость к Ларисе, и захотелось простить её загодя. Ведь она наверняка проиграет их спор, потому что…

В этот момент девушка впервые почувствовала что-то неладное. Метла как-то странно дёрнулась под нею и ощутимо сбавила скорость.

— Ну, милая, напрягись! Осталось совсем немного.

Оксана лукавила. Они только что миновали последние дома города, и под ними теперь простирался лес с редкой сетью грунтовых дорог, плохо различимых в этот час.

По всему было видно, что метла старается изо всех сил. Она пыталась набрать высоту, чтобы разогнаться при пикировании, но не смогла подняться даже на полсотни метров. Временами её сотрясали судороги, и на сердце девушки стало тревожно. Тем более что она не могла понять, в чем их причина.

Так продолжалось какое-то время, пока дрожь метлы не стала походить на предсмертные конвульсии. И в этом момент Оксана услышала торжествующий голос:

— Что, подруженька, задерживаешься? Или не надобен тебе больше Никола ясный сокол?

Подняв не на шутку встревоженное лицо, Оксана увидела над собой усмехающуюся Ларису. Та держала в руках ещё одну пару новых валенок и поигрывала верёвочкой от них, будто золотой цепью.

— Ты тоже купила? — спросила Оксана удивлённо.

— И догнала тебя! — хохотнула её соперница. — Не хвалилась бы ты раньше времени, подружка!

Оксана задохнулась от ярости. А вслух сказала, как отрезала:

— У меня ещё есть время. Ты пока не вернулась в село.

— Но вернусь прежде тебя! Потому что на своей инвалидке ты доберешься туда только через неделю! — И с этими словами Лариса показала пальцем куда-то назад, при этом заливаясь язвительным смехом. Повернув голову, Оксана охнула: от хвоста метлы остались всего пять-шесть прутиков, один из которых — можжевеловый — готов был вот-вот выпасть. Нить, связывающая ветки, болталась свободно и почти не удерживала их.

— Как это могло случиться? — невольно воскликнула Оксана и услышала в ответ:

— Я предупреждала тебя: не становись на моем пути. Никола будет мой.

— Так это сделала ты?! — Ужас и презрение, мелькнувшие на лице соперницы, вызвали у Ларисы только приступ нервного хохота.

— Конечно. Нужно быть осмотрительней. Когда дело касается мужчин, нет места жалости.

— Подружка, очнись! — вскричала Оксана, не веря своим ушам. — Это ведь не ты говоришь! Ты не могла так поступить со мной…

— Не обманывай себя, подружка. Мы были вместе до тех пор, пока ты не перешла мне дорогу. Сейчас между нами пропасть. — Сказав так, Лариса ещё раз посмотрела на метлу соперницы. — Скоро ты упадёшь и разобьёшься насмерть. Или сломаешь ноги, и тебя съедят волки. Но всё равно мы больше не увидимся, поэтому нам нет смысла долго разговаривать. Прощай…

— Лариса! — в отчаянии крикнула Оксана.

— Прощай! — снова произнесла её соперница и рванулась к звёздам, набирая высоту.

Ещё один кустик выпал из хвоста пораненной метлы, и та не выдержала. Каким усилием приходилось ей поддерживать скорость и высоту полёта, оставалось тайной, но теперь падение оказалось почти неуправляемым.

Взвизгнув, Оксана прижала к груди с таким трудом добытые валенки, зажмурила глаза — и приготовилась к смерти.

Но, видимо, Степанида Ивановна сумела вложить в своё детище не только колдовские силы, но и силы духа. Именно последние во все века помогали вершить величайшие чудеса. Метла, сорвавшись в беспорядочное падение, всё-таки смогла замедлить его возле самых вершин деревьев, и рухнула не отвесно сверху вниз, а под небольшим углом к горизонту, при этом пожертвовав собой. Раздался треск, орешник не выдержал, разломившись пополам и частично приняв на себя удар девичьего тела. А дальше оно падало среди переплетений веток, кувыркаясь и цепляясь одеждой. В самый последний момент Оксана ударилась головой обо что-то твёрдое и, потеряв сознание, сползла на снег…

 

19

Она очнулась оттого, что стала замерзать. Открыла глаза и увидела, что лежит возле поваленного дерева, уткнувшись в сугроб лицом. Пошевелила руками, потом ногами… Всё, вроде бы, цело. Попыталась подняться — с трудом, но получилось. Голова болела невыносимо, перед глазами расплывались красные круги. Саднила оцарапанная щека и пара-тройка мест на теле. Видимо, сильно ударилась при падении. Счастье, что на ней полушубок, он спас от многих ран.

Оксана вспомнила последние мгновения полёта — и закрыла глаза, боясь даже мысленно пережить заново. А когда открыла — разглядела в темноте возле ног последние два прутика от метлы и бечёвку, когда-то соединяющую их воедино. Машинально подняла, повертела в руках и снова бросила…

И тут перед глазами возникло перекошенное злобой лицо Ларисы, и Оксана ахнула! Нет, не от испуга — от жалости и сострадания. Совсем не безобидной представилась теперь ей затея Степаниды Ивановны подобрать сыну подходящую невесту по своему разумению. И результат… Он оказался настолько неожиданным, что предсказать его не взялся бы ни один человек на белом свете.

Вспомнилось девушке, как заликовало всё у неё внутри, когда она взяла в руки валенки, изготовленные мастером из города…

Её словно холодным душем обдало! Где же они? Повернувшись вокруг себя, увидела в темноте на сером снегу два черных пятна — и отлегло на сердце. Впрочем, лишь на мгновение. Всплыли в памяти подробности соперничества с Ларисой — и мгновенно снова болью пронзило душу. Она проиграла!

Теперь Никола достанется подруге. Он не посмеет отказаться от своего слова, потому что какой он после этого будет мужик… И они уже весной справят свадьбу, как кузнец и планировал. Лариса будет счастлива, хотя, может, и ненадолго, потому что особых богатств, о которых мечтала всю жизнь, не получит. Зато приобретёт взамен другое сокровище, а цену его, Бог даст, узнает позже…

Как ни была Оксана крепка духом, от таких мыслей быстро разревелась. Ей стало неимоверно тоскливо и жалко себя. Усевшись на ствол поваленного дерева, поддалась она горю, и рыдала навзрыд, по-бабьи. Не обратила даже внимания, как за ближайшими деревьями хрустнула ветка, и секундами позже совсем рядом послышался звук шагов по снегу…

Наплакавшись всласть, утихомирилась понемногу, потом помолчала, задумавшись, и сказала вслух, чтобы себя саму успокоить:

— Я буду любить его, даже если он женится на заморской принцессе, и у меня не останется никаких шансов. А если попадётся стерва да змея подколодная, то ещё и пожалею. От жалости моей, может, не будет ему ни холодно, ни горячо, только я не для награды делать это стану. Просто так сердце женское требует. А ему не прикажешь.

Произнесла — и почувствовала, как к ней возвращается сила, а дух твёрдость обретает. Поднялась на ноги, утёрла слезы и обратила лицо к небу:

— Стой не стой, а идти всё равно придётся. Где тут у нас север?

Сориентировавшись на местности (благо, ночь оставалась ясной, небо чистым, а между кронами разлапистых сосен отыскалась прореха), Оксана подняла свою главную драгоценность — валенки — и стала пробираться к дому. Пройти ей предстояло километров тридцать пять, не меньше…

Расставшись с бывшей подругой, Лариса взвилась ввысь. Это было доказательство того, что она выше, умнее, хитрее — подтверждение статуса победительницы.

Гордость и радость распирали девушку. Она запустила руку под полушубок и нащупала висящие на шее подвески. Те приятным звоном ещё раз поведали о своей неимоверной стоимости. Теперь это будет принадлежать ей по праву, и станет хорошим свадебным подарком. Потому что Никола никуда от неё не денется. Самая опасная соперница, наверно, уже лежит посреди зимнего леса, и понемногу остывает…

От таких мыслей Ларисе стало ещё веселее. Замечательно ощущать себя единственной в мире женщиной, которую сейчас ждёт кузнец. Ей подумалось, какой он душечка, особенно, когда хмурится, и девушка зашлась счастливым смехом.

А потом от восторга захотелось совершить какое-нибудь безумство. Задрав метлу почти вертикально, она вознамерилась подняться ещё выше — чтобы дотронуться рукой до звёзд… но не успела.

Взгляд её упал на восток, где осветилась узкая полоска вдоль горизонта — и метла вдруг замерла на месте. А потом они обе стали падать вниз…

Там расстилалось большое поле. Посреди него высилось несколько больших скирд сена, на один из которых волей случая и рухнула с высоты в несколько десятков метров Лариса. Её подбросило, словно на батуте, потом швырнуло в сторону, ударило об жердины… Острая боль пронзила ноги, и, запоздало вскрикнув, девушка лишилась чувств…

 

20

Случилось так, что Степанида Ивановна наблюдала в окно, как её сын имел разговор с чёртом. Вначале у женщины появилось желание выскочить на двор, чтобы остеречь Николу: как-никак, а собеседник ему достался жуликоватый. Но, поразмыслив хорошенько, от этой мысли отказалась. Свою кровиночку Степанида Ивановна знала хорошо, поэтому положилась на здравость его ума и твёрдость духа. А когда оседлал Никола чёрта, и полетели они в сторону города, то и вовсе успокоилась. По своей охоте нечистый едва ли захотел бы везти кузнеца, значит, подневольный он сейчас. А раз так, то всё идёт нормально, и волноваться не стоит.

Запалив керосиновую лампу, взялась Степанида Ивановна готовиться к обряду снятия своего наговора. Присутствие самой Ларисы было в этом случае желательным, но не обязательным. В конце концов, между ними уже установилась определённая магическая связь, чувствуя которую, можно добраться до самой глубины души девушки. Конечно, опыт для таких вещей должен иметься немалый, а Степанида Ивановна не имела его вовсе. Приворотное зелье для людей прошлой ночью она варила впервые, по наитию. Не было в её жизни до сих пор надобности в этом. Отвороты делать тоже не приходилось. Но не сомневалась она, что всё пройдёт в лучшем виде.

Взяв с собой лампу, поднялась Степанида Ивановна на чердак сеновала. Там, развешенные на веревках, висели пучки разных трав, собранных за лето. Были тут и белладонна, и дурман-трава, морозник, болиголов крапчатый, конопля, белена, даже связка засушенных мухоморов… Всё это в разное время и в разных пропорциях годилось для совершения определённых колдовских ритуалов.

Собрав в полотняный мешочек необходимые ингредиенты, Степанида Ивановна вернулась на кухню и подтопила печь. Времени оставалось достаточно, можно было приготовить всё без спешки.

Горшок в этот раз она выбрала совсем небольшой. Когда вода закипела, раскрошила травы и опустила туда на двадцать минут. Потом ухватом перенесла отвар на стол — остывать, а сама взялась за мелок.

Рисовать пиктограммы — дело хитрое, требующее не только знания техники, но и твёрдую руку. То обстоятельство, что в детстве ходила Степанида Ивановна в художественную школу, немало способствовало удачным опытам. Работал эффект мышечной памяти. Опустившись на четвереньки, забормотала хозяйка дома задом наперёд «Отче наш» и вошла в состояние молитвенного транса. При этом она не видела и не слышала, что творится вокруг, зато информацию из тонких планов черпала, сколько потребно. Обрабатывать её сознанием не было необходимости: всё начинало работать само по себе, без всякого вмешательства разума.

Руки с кусочком мела забегали по полу, оставляя на крашеных досках замысловатый рисунок. Чем сложнее готовилось колдовство, и чем более сильных магических помощников предполагалось задействовать, тем сложнее составлялась пиктограмма.

Случай с Ларисой не был заковыристым. Обыкновенный приворот, какие колдуны со стажем могли производить десятками способов и без всяких усилий. Поэтому в шестиконечной звезде и нарисовала Степанида Ивановна только пять магических знаков, а в последнем луче — кошку, символизирующую свободу воли. То есть, хочу — напущу приворот, хочу — сниму его.

Остывающий отвар она тоже разделила на шесть частей, и расставила на свой рисунок.

Когда пришло время, Степанида Ивановна ещё раз сверилась с часами, посмотрела на двор — не идёт ли кто, и начала производить сам ритуал…

Вершины звёзды, наконец, притухли. Лучи, бившие из них в потолок, стали блекнуть, чашки с отварами ещё дымились, но уже не бурлили. Это означало, что высшие силы приняли заказ к исполнению, и можно завершать процесс.

Снаружи послышался шум. Хозяйка торопливо подошла к окну, откинула занавеску — и увидела во дворе картину, которая заставила её усмехнуться. Никола держал за хвост чёрта и свободной рукой лупил его гибкой хворостиной пониже спины. Визг и всхлипывание нечистого очень порадовали Степаниду Ивановну. Признаться, она недолюбливала плешивого кавалера, хотя он и имел наглость один раз подкатить к ней со своими ужимками. Она дала ему от ворот поворот в весьма грубой форме, так что чёрт ещё долго после этого ставил холодные компрессы на затылок. По этой причине встречи их были редкими, только по крайней необходимости.

В последние минуты Степанида Ивановна успела подтереть пол да вылить отвар в помойное ведро. Запах дыма и озона, конечно, присутствовал, но, возбуждённый последними событиями, Никола не обратил на них никакого внимания.

Он вошёл в приподнятом расположении духа и первым делом спросил мать, почему та ещё не спит.

— Тебя дожидалась, Коля. Не хотела одна ложиться.

— Скоро уж на службу подниматься, — напомнил тот.

— Что же делать, встанем, раз надо, — согласилась Степанида Ивановна. — Отцу Савелию хуже нашего придётся. На нем все ответственные мероприятия сегодня.

Они стали готовиться ко сну, и вскоре погасили свет.

Отец Савелий протрубил своим зычным голосом последние строки канона «Рождество Христово»:

«Посетил ны есть свыше Спас наш, Восток востоков, и сущии во тьме и сени обретохом истину, ибо от Девы родися Господь».

Хор старух подхватил его и повторил три раза. Все присутствующие в церкви принялись креститься и поздравлять себя с праздником.

Правда, радость православных в это утро была сдержанной. Перед самой службой стало известно, что пропали на селе две девушки — Лариса, дочь Александра Ивановича, уже несколько лет бессменного старосты, и Оксана, первая красавица в округе. Никто не видел их с той поры, как отправились они на танцы в клуб. В самом клубе тоже замечены не были. То ли завернули к кому в гости, то ли близко к лесу подошли, и к Лешему в лапы попали.

Первым делом подняли шум родители. Они прошлись по домам, где могли заночевать проказницы, не спросивши разрешения, но, оказалось, про них там ничего не слышали.

После праздничной службы сколотили мужики несколько групп и отправились на поиски, а бабы тем временем обходили все избы.

Вначале определись с направлениями. Выбрали основные, куда летом можно было податься тропинками да просёлочными дорогами. А ещё пара человек пошла вокруг села — посмотреть, не ведут ли куда следы. Благо, что снег может хранить их долго. В одном месте, напротив дома кузнеца, отыскались такие, только довели они до леса, да тут и оборвались. А сам Никола, тоже принимающий участие в розыске, рассказал, что это он прикидывал, до каких пор можно будет ему летом огород протянуть. Что же, расширение площадей — дело хорошее, тем более что никто через это ущемлённым не останётся: земля-то ещё со времен колхозов непаханая.

Остальные группы не нашли вообще ничего подозрительного. Народ удивлялся и немного пугался. А что, если лесная нечисть действительно чудить начала? Пользуясь непроходимыми снегами, к самым домам подбирается. Если этак пойдёт, и детворе опасность грозить станет. Она ведь по улице без присмотра бегает. Глаз да глаз будет нужен!

Сам Никола, уснувший в последнюю ночь встревоженным, совсем помрачнел. Мысли одна хуже другой в голове вертеться начали. Уж подумал, не придётся ли ему в гости к Лешему наведаться. Никому пока не сказал об этом, но варианты прикидывал. Леший — далеко не чёрт, его силушкой богатырской не одолеть. Спрячется за стволами деревьев, нашлёт морок — и будешь встречи с ним до конца своей жизни искать. А то заведёт в болото непроходимое и на поругание Кикиморе, родне своей ближней, передаст. Та сурова, говорят, и людей шибко не любит. Особо после эпохи развитого капитализма, когда стали люди леса рубить да болота губить. Осерчала шибко нечисть.

Да и то сказать, кряжистый он старик — Леший-то. По крайней мере, так о нём в народе болтают. Один на один с ним биться не сахар — заломает. Сила у него медвежья.

Вернулись мужики с поисков не солоно хлебавши. У баб дело обстояло не лучше. Пропали девчушки бесследно.

Провели сельчане собрание возле дома Александры Ивановича и решили продолжить поиски ближе к вечеру. Может, к тому времени сама объявится пропажа-то.

Степанида Ивановна тоже ходила по избам вместе с другими женщинами. Ей, по совести, можно было сказать, куда отправились Лариса да Оксана, только при таком раскладе пришлось бы выдавать себя. Замыслила она снова отвар виденья сварить, но, как на грех, пришёл домой Никола и, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, пошёл в кузницу молотком помахать. Это в праздник-то! Но отговаривать его мать не стала, понимала состояние. Зато, пользуясь моментом, подготовила ингредиенты. Сварить — дело нехитрое, была бы печь растоплена.

Напряглись люди, притихли в ожидании развязки истории… Странно, что случилась она в такой большой праздник. Не иначе, как чёрт насолил!

 

21

Закусив губы, брела Оксана по лесу. Лучше сказать — ползла, потому что глубокий снег не позволял двигаться быстро. Даже идти по нему было сложно: в лучшем случае через шаг проваливалась выше колен, и приходилось выбираться на поверхность, держась за стволы ближайших деревьев да кустарник. Едва встанет на ноги, шага сделать не успевает — наст снова не выдерживает. Не было оттепели зимой — значит, верхний слой и не подмораживало.

Снег набивался в сапоги, и периодически вытаскивала девушка его голыми руками. Пальцы мёрзли, но деваться некуда. Спичек у неё с собой не оказалось, поэтому грелась тем, что не останавливалась. Спасибо Степаниде Ивановне, заставила надеть вторые штаны да свитер — мороз ей сейчас был нипочем. Но это только до ночи. Потому что понятно: не сможет она идти сутками напролёт, всё равно придётся сесть отдохнуть. Вот тут и подкрадётся опасность закоченеть незаметно. Люди во сне умирали, поддавшись коварному нашёптыванию холода.

Прикидывая свою скорость, Оксана пришла к неутешительному выводу: в лучшем случае ей предстоит идти пять суток. При условии, если попадет в ту ложбину, которая выведет к селу, а если промахнется… Думать об этом не хотелось.

Ночь закончилась, и наступил рассвет. Значит, скоро в селе начнётся служба, и её хватятся. Родители обязательно станут узнавать, с кем она гуляла, да где… Может быть, Лариса намекнёт, в какой стороне искать…Впрочем, сейчас у бывшей подруги наступает хлопотное время. Ей не до Оксаны. И Никола, наверно, сам не рад тому, что натворил.

Похоже, Оксана отпустила его, потому что мысль о кузнеце вызвала у неё только прилив теплоты в душе, а злость на соперницу не приходила. И отчаяние тоже. Ещё струилось что-то неуловимое и легковесное, но при этом удивительно приятное — чувство, сравнимое с полётом среди звёзд. Оно бодрило кровь в жилах, согревало каждую клеточку тела, но будто бы существовало само по себе, отдельно от всего, и вместе с тем с ним заодно.

Боль от удара о ствол давно утихла, только иногда напоминала о себе мгновенными уколами в висках. Один раз, споткнувшись обо что-то, упала девушка на снег и зарылась в него лицом. Вот тут прострелило голову от уха до уха! Вскрикнула Оксана, попыталась подняться, а сразу не смогла… Так и барахталась минут пять, прежде чем села на бугорок.

Перед глазами закружились разноцветные пятна — знать, давление поднялось. Перевела дыхание, утёрла лицо — и снова на ноги. Если не шевелиться, дом ближе не станет.

Шла она до темноты, иногда останавливаясь на несколько минут, чтобы перевести дух, посмотреть на быстро опускающееся солнце. Видела, как накрыла землю ночь, как звёзды снова рассыпались по небу, радуясь возможности набраться сплетней о людях, слышала, как трещали от мороза деревья… Но не унывала Оксана. Показалось, ей, что открыла она в себе нечто такое, что сделало её терпимее и немножечко мудрее. Впрочем, в двадцать с небольшим лет многие говорят о мудрости, но немногие владеют.

Когда поняла она, что больше нет сил двинуть ни ногой, ни рукой, добралась, скрипя, до ближайшего дерева, и прислонилась к нему спиной. В ямке, казалось, и ветерок задувал меньше, и тепло, будто само собой, разлилось по телу. Пригрелась, спрятав лицо в воротник, задремала…

Совсем рядом треснула ветка. Поднимать голову и открывать глаза ох как не хотелось! Виски стучали неимоверно, и каждое движение отдавалось болью.

— Что, красавица, приуныла? — раздался вдруг скрипучий голос, и Оксана, нехотя, всё-таки вынырнула из сна.

Шагах в пяти стоял старик, одетый в сшитую из шкур шубу и такую же шапку. На ногах его было что-то вроде унт… Рассмотреть лучше в наступившей темноте не представлялось возможным. Но то, что происходящее является реальностью, подтвердилось сразу: едва девушка пошевелилась, как обессилевшие тело протестующее заныло.

— Или надежду потеряла?

— Нет… не потеряла, — ответила Оксана, попытавшись улыбнуться. Наверно, улыбка вышла у неё вымученная, потому что старик крякнул и решительно двинулся к ней.

— Вставай, красна девица, не ровен час, замёрзнешь до смерти.

— Мне тепло… — Она попыталась возразить, но её подхватили сильные руки.

— Да уж… — усмехнулся спокойно дед. — Через два часа померла бы, я думаю. При таком-то тепле…

— А вы…кто? — нашла в себе силы ещё спросить Оксана, с удивлением услышала: «Не узнала, значит…», после чего провалилась в забытье…

Она очнулась от потрескивания костра. В воздухе висел аромат отвара, в котором угадывались листья земляники, брусники и смородины. Свет струился из нескольких колбочек, подвешенных под потолком, и от огня, жарко пылающего в камине.

Место, в котором находилась девушка, представляло собой помещение неправильной формы без единого окна. Стены и полоток были залеплены глиной, и из них местами выглядывали могучие корневища. Посреди комнаты находился большой стол, сколоченный из грубых жердин, даже не обработанных. Рядом располагались две таких же скамьи. Возле одной из стен высилось подобие умывальника, и дубовая бочка с водой. Вдоль другой тянулся верстак, напоминающий тюремные нары. На нём размещалась кое-какая посуда, а дальше — медвежьи и волчьи шкуры. На одной из таких лежанок и ютилась сейчас Оксана. И шкуры, и брёвна — всё выглядело громоздко и неуклюже.

Осмотревшись вокруг, девушка с удивлением обнаружила, что не видит ни хозяина дома, ни дверей, через которые он мог бы войти. Впрочем, через секунду она обратила внимание на себя, и сразу покраснела. На ней не было ничего, кроме сорочки, зато сверху кто-то заботливо укрыл её ещё одной медвежьей шкурой.

«Кто же меня сюда принёс?» — она попыталась вспомнить подробности последних часов пребывания в лесу, но всё заканчивалось на том, что ей страшно захотелось спать. И ещё гудящие усталостью ноги да головная боль, бьющая по вискам…

Сейчас голова не болела. Чувствовалась тяжесть, но стерпеть её не составляло труда.

Оксане почему-то пришла на память детская сказка про аленький цветочек, главными героями которого были красавица и чудовище… Там всё закончилось благополучно, даже счастливо. Что будет с ней?

Из угла комнаты послышался необычный звук, и часть стены плавно отодвинулась в сторону, открыв широкий проход, в который вместе с клубами морозного воздуха вошёл огромный старик. На нём были одежды из звериных шкур, а в руках он держал длинный шест и пучок берёзовых веток. Лицо его — грубое, точно рубленное из цельного куска дерева — покрывали многочисленные морщины, но при этом оно не выглядело дряблым да древним. Про такого сказали бы бабы: «Молодится дед!» Густые брови, надвигающиеся на глаза, придавали хозяину суровости. Взглянул он — будто насквозь пронзил девушку.

Особо нужно упомянуть о его руках. Узловатые они были, большие, размером с хорошую лопату, и в шрамах все. Сжимал он ими жердину и поигрывал ею, будто прутиком. Дай ему камень — непременно выжал бы из него воду. Настоящий великан! А может, людоед?..

— Проснулась? — спросил густым голосом, и усмехнулся. Усмешка оказалась не злой, и не прозвучало в ней никакой угрозы. Напряжение, сковавшее Оксану, немного спало.

— Да, только что, — ответила смущённо она, до подбородка зарываясь под одеяло.

— Поднимайся. Почти сутки проспала. Одежда висит возле огня, сухая. Меня не стесняйся, была бы нужда — воспользовался раньше. Хотя, скажу честно, кусочек ты лакомый, тем более для старика.

Оксана всё ещё не решалась встать, а, только сверкнув очами, спросила:

— А ты кто, дедушка?

— Леший я.

Глаза у гостьи, видно, раскрылись шире положенного, потому что старик расхохотался.

— А я думал, признаешь! Ведь встречались мы с тобой прежде.

Напряглась Оксана, но ничего вспомнить не получилось. Покачала она головой и ответила:

— Извини, дедушка…

— Было тебе года четыре, гостила ты у меня. Баранки хорошо ела…

И тут словно что-то прояснилось разом в голове у Оксаны. Пелена спала. Действительно, вспомнилось ей то время…Пыльное лето… Пошла она к тенёчку, а там между деревьев стоял какой-то старик… пальцем подманивал да улыбался загадочно.

— Только ведь была у тебя хозяйка, как будто? — спросила она, делая вид, что неточно знала это. А перед глазами лицо возникло — молодое, но усталое. Глаза потухшие, словно у больного человека.

— Была, да извел я её. Умерла в прошлом году, — кивнул старик, но уточнять, что и как, не стал. Спросил после паузы:

— Тепло натоплено, не застыла?

— Нет, спасибо. Одеяла у тебя хорошие. Откуда такие? — Девушка понемногу приходила в себя от странного знакомства.

— Добыл. Соперники мои это. Здесь ведь как бывает…Появляется у кого-нибудь сила, так норовят все ею власть себе отхватить. Того, чем природа одарила, кажется уже мало. Вот и приходится зверей в разум вводить. Пусть знают, кто в лесу главный. — Он снова усмехнулся — одними глазами. А Оксана побоялась спросить, шутка это или правда, потому как всё указывало на то, что правда. Он в лесу хозяин, Леший. Да и шрамы его говорили красноречивее слов. На щеке вот тоже какой тянется — до самого уха… Не иначе, как медведь задел.

— А зачем я здесь? — сказала — и сама испугалась. Потому что издавна известно, зачем к нему молодые женщины попадают.

— Умирала ты.

Помолчала она, а потом произнесла скорее утвердительно, чем вопросительно:

— Выходит, ты меня спас…

— Выходит, так.

И тогда посмотрела в лицо старику и, почти не дрогнув, вымолвила:

— Для себя?

Он удивлённо вскинул брови, прошёл мимо её лежанки и тяжело опустился на скамью.

— Эк, ты смела, баба! — И даже ладонью пристукнул по столу. — Не думал я, что так говорить со мной будешь.

— А что мне терять?

Он задумался на секунду, потом согласился:

— Точно, нечего. Жизнь твоя теперь мне принадлежит. — Потом вздохнул и добавил: — Вставай, полночь давно прошла. У тебя ещё дела на сегодня не закончены.

Сам, кряхтя, тоже поднялся и направился к верстаку, где взял чайник, чашки и мешочек со свежемороженой ягодой.

Оксана между тем выскользнула из-под одеяла и стала одеваться. Это не заняло у неё много времени — не дома, перед зеркалом. Обстоятельства научат расторопности и дисциплине. Шубу набрасывать на плечи не стала, только расплела косу и, присев на своё ложе, снова стала заплетать.

Леший поставил посуду на стол и наблюдал за ней, насупив глаза. Почувствовала Оксана в нём скрытое желание, которая любая женщина в мужике чувствует, если она не полная дура, и не стала с прической затягивать. Сделала кое-как — и села, сложа руки, в ожидании приглашения к столу.

Догадался, кажется, старик, что не свойственно первой красавице села так пренебрежительно относиться к своей внешности, но говорить об этом не стал.

— Присаживайся. Сахара нет, не обессудь, а вот земляничка с черникой имеются.

— Сам собирал? — Чтобы как-то поддержать разговор, поинтересовалась девушка.

— Как бы не сам! Что у меня, слуг не хватает, что ли? — ответил Леший немного грубовато, но опять на бабьем уровне ощутила Оксана, что грубость эта рисованная, не натуральная. Что-то хотел скрыть за ней старик.

Попили они чаю, и задумала она посуду вымыть, но хозяин остановил:

— Не надо. Ты же умрёшь, а со мной не останешься, верно? — И взглянул на неё пронзительно, так что передернуло девушку от этого взгляда. Но отвечать всё равно было нужно.

— За помощь твою спасибо тебе и поклон мой до самой земли, — ответила она, подняв лицо: негоже смотреть в пол, как провинившаяся школьница, коль говоришь правду. — Но не могу я с тобой остаться. Есть у меня любимый человек, к которому тянется сердце…

— Кузнец, что ли? — усмехнулся Леший, и было непонятно, с каким настроением.

— Никола, — кивнула она.

— Из-за него с чёртом связалась?

Она удивлённо посмотрела на собеседника, словно не понимая, откуда он узнал, но быстро сообразила, что слухи распространяются и среди нечисти тоже.

— Я его прогнала давеча.

— Ох, ты! Прогнала, говоришь? — Хохотнул старик. — А ты попробуй прогони блох — послушают они тебя? Если уж завелись, — он поднял назидательно палец, — то простой болтовней не выгонишь… — Помолчал, задумавшись и иногда посматривая на собеседницу. — А любит ли тебя кузнец, вот в чем вопрос?..

— Любит! — горячо ответила Оксана. — Я чувствую это… Только, — тут она вспыхнула и виновато произнесла, — надурил он, дедушка. Валенки попросил себе самые лучшие. Первая, кто принесёт их, должна стать ему женою. Из-за этого стали мы соперничать с моей лучшей подругой. И я проиграла ей…

— Отчего ты так решила? — Леший хитро сощурил левый глаз.

— Она подстроила мне аварию… Я упала, а она полетела дальше.

— Недалеко опередила тебя твоя подруга. Повалилась на лугу, который мужиками вашими под покос используется. Ноги сломала обе.

— Лариса? Она жива? — разом вскочила девушка и чуть не бросилась к хозяину. — Скажи, если знаешь, жива?

— Живая, не волнуйся. Проползла за вчерашний день саженей сто и добралась до второй скирды. В ней и схоронилась. Спит сейчас, а во сне плачет. Отворот ей сделали, ничего понять не может. В голове всё перепуталось. Долго разбираться будет, где правда, где нет… А ещё ноги у неё распухли сильно. Могут отморозиться, если дальше поползёт. Нет там больше стогов до самой деревни.

— Дедушка, помоги мне найти её! — схватив старика за руку, взмолилась Оксана. — Очень тебя прошу!

— Так ведь соперница она тебе! — напомнил Леший, осклабившись. При этом лицо его стало плутовским. — Неужели позволишь ей первенство держать?

— Мы вернёмся вместе!

— Только забыла ты одну вещь, красавица! Она принесёт кузнецу валенки, а ты — нет.

— Почему? — У Оксаны сделались большие глаза.

— Потому что в уплату за твоё спасение я возьму их с тебя. Вместе с калошами.

На глазах у девушки неожиданно навернулись слёзы. Она стояла, будто застывшая статуя, и не могла проронить ни слова.

— Или предпочтёшь остаться со мною?

Очнувшись от этого вопроса, покачала головой. Нет, не останется. Надежда, которая, было, загорелась, снова угасла. Но теперь появились новые заботы, которые хотя бы на время отвлекут от мысли о поражении. Нужно было спасать Ларису…

— Я так и думал, — одобрительно сказал старик. — Не ошибся, знать, в тебе в прошлый раз. Замечательная девка выросла. Норовистая. Правду говоришь, в лесу таким не место. Он любит тихих да спокойных, другие здесь засыхают.

Поднявшись со вздохом на ноги, Леший подошёл к порогу и взял в руки принесённый шест.

— Только взамен на твой дорогой подарок и тебя одарю по-царски. — Он внимательно осмотрел жердину и повертел её в руках. — Впрочем, ты и сама вскоре до всего дошла бы своим умом. Но, коли так случилось, заявилась в гости, то подтолкну я твои способности, чтоб раскрылись они чуть раньше, чем положено.

Заметив изумлённый взгляд гостьи, пояснил:

— Не случайно ты в прошлый раз попала в мой дом. Вообще ничего случайного в жизни не происходит. Во всём есть особый порядок, только одним он виден, а другим нет. Ведь хаос — это тоже порядок, но суть его является лишь избранным. Заметил я, девица, в тебе склонность к высшим материям. По-человечьи это называется колдовство или магия. И начала она раскрываться исподволь, понемногу. Лет через десять из тебя получилась бы отменная ведьма… и мне жена! — На последних словах старик сделал ударение. — Но коль всё повернулось иначе, есть в этом воля судьбы, и против неё бороться не стану. Вот тебе ореховая шест, а вот прутья. Уйдёшь от меня только тогда, когда понесут тебя они выше деревьев. Взлетишь через пять минут — удерживать не стану. А промучаешься десять лет — так тому и быть, сделаешься мне женой на всё это время. Не переживай, обижать не буду. Такое моё последнее слово.

Будто обухом ударили по голове Оксане. Села она на скамью и не смогла ни поблагодарить хозяина за доброту, ни накричать за разбойный нрав. И потекли по её щекам слёзы — в который раз за сегодняшний день.

 

22

Старик смотрел на неё неотрывно, но молчал. По-видимому, привык за свою долгую жизнь к женским слезам. Век его велик, и скольких девок загубил, о том история умалчивает.

Через некоторое время полегчало у Оксаны на душе, вытерла она глаза, и призадумалась, наконец, над услышанным.

А старик, увидев, что пришла она в себя, произнёс:

— Дам я тебя понюхать одну травку, название которой ни в одной книге учёной не сыщешь. Редкая очень, и потому ценная. Сам я её найти не могу, не встречал. Кикимора подкинула как-то по осени. Пробирает до мозга костей, скажу без прикрас. А потом рассудок очищается, и смотришь на мир по-иному… Даже мне, старому пню, полезно иногда такое проделывать. Костенеешь тут в одиночестве, забываешь, что сам являешься частичкой Сущего.

Кряхтя, полез старик на лавку и потянулся к висящему на корневищах, как на вешалке, маленькому кожаному мешочку. Спустился, развязал и протянул гостье:

— Дыши запахом, и ничего не бойся. Коли решила бороться до конца, самое страшное для тебя уже позади.

Почему-то доверилась ему Оксана, не побоялась. Поднесла открытый мешочек к лицу и осторожно вдохнула. Трава как трава, будто на сеновале пахнуло… Ан, нет, есть какой-то привкус особый. На языке горчинка появилась. Сделала вдох полной грудью — и закружилась голова, как после катания на карусели в детстве. Туманом мысли подёрнулись, улеглись, словно собаки на цепи при виде хозяина. Затихли…

Чудная трава! Никогда ещё прежде не ощущала девушка, как хорошо становится, когда ум молчит и не лезет со своими суждениями по каждому поводу. Глаза стали видеть яснее и зорче. Уже не такой мрачной показалась берлога Лешего: то ли света в ней добавилось, то ли краски сочные разлились по стенам. Мёртвые пауки, что в углах на порванных паутинах висели с самого лета, заулыбались ей в полный рот и даже подмигивать стали озорно.

Распрямилась у Оксаны спина, лёгкие сами потребовали воздуха… Ещё… Зажмурилась она, как сытая кошка, потянулась.

— Хорошо себя чувствуешь? — понимающе спросил старик.

— Замечательно!

— Довольно на первый раз. — Он забрал мешочек, плотно завязал и снова повесил под потолок. — А теперь смотри вглубь себя и думай о том, как будешь метлу делать. До рассвета осталось часа три.

Среди полного затишья в голове у Оксаны появилась мысль, что торопит её Леший, но не от злого умысла, а по-отечески. Встряхнулась она, и ощутила в глубине своего естества шевеление чего-то неведомого, будто пыталось выбраться на поверхность другая часть её личности — той, о которой она не подозревала даже. Закрыла глаза — и увидела, что это такое. И вздрогнула всем телом, потому что мгновенно сковал её испуг. Встретиться с таким на улице — умрёшь от страха. Лапы не лапы, а щупальца какие-то, вместо головы один рот от уха до уха — ухмыляется, мерзость. Знает, что не убежать ей далеко: он и она — это одно целое.

Попыталась тварь протянуть свои руки, но не тут-то было. Испуг Оксаны прошёл в тот самый момент, когда осознала она, что наступает самый главный момент в её жизни: надлежит обуздать чудище и подчинить себе, иначе овладеет он ею. И завязалась борьба…

Когда послышалось жалобное поскуливание, будто глоток свежего воздуха ворвался к ней в грудь. Нервы, натянутые струной, стало отпускать, и гул пошёл по всему телу, словно колокольный звон в часовне. Глаза Оксаны засверкали оранжевым светом, и упала она без чувств прямо на лавку…

Очнулась оттого, что Леший растирал ей виски каким-то пахучим маслом.

— Твоя взяла, — сказал он спокойно, даже буднично. — Теперь появился у тебя на услужении цепной пёс. Он и подскажет, и предостережёт, когда нужно. Только корми его иногда.

— Чем? — Оксана странно было говорить о себе самой в третьем лице. Протянул ей Леший руку, помог сесть. Захохотал при этом, так что лицо скосилось, потом ответил:

— Мелкими пакостями, конечно! Для него это как кость поглодать.

— А не справилась бы, что тогда было?

— Обезумела бы… Много таких людей ходит. Одержимые они. Только сейчас не думай об этом. Знание само придёт со временем.

Девушка кивнула, поднялась со скамьи и осторожно взяла в руки ореховый черенок. Едва только мысль её устремилась в этом направлении, тотчас возник в голове чёткий и ясный план, как сделать метлу проще и эффективнее.

Осмотрев палку, нашла она на ней некоторые недостатки. Попросила у Лешего нож и несколькими точными движениями устранила. Потом повернулась к берёзовым прутикам. Перебрала каждый, прощупала, отделила те, которые не понравились по каким-то причинам, остальные сложила на столе и пошла с ножом к валенкам. Там без всякого сожаления перерезала нить, связывающую пару, и воспользовалась ею для метлы.

Сделала, попробовала, ладно ли лежит на ладони — как пробует свой меч оружейник — и осталась недовольна.

— Первый блин комом, — успокоил старик, увидев скроенную гримасу гостьи.

Она кивнула и посмотрела на него вопросительно.

— Дверь для тебя открыта в любое время, — произнёс Леший, как ей показалось, с некоторым сожалением в голосе. Но размышлять над его словами было некогда, впереди ждали неотложные дела.

Быстро вернулась к очагу, надела просушенную шубу, повязала на голову шерстяной платок и, взяв в руки метлу, повернулась к хозяину.

— Спасибо, дедушка. — Отвесила поклон, не поленилась, чем, кажется, задела старика за живое: давно из обычая русского ушёл такой способ благодарить. А они, старики, тяжело со своими привычками расстаются да к новому привыкают.

— Заглядывай ко мне иногда, — кивнул он, передёрнув кряжистыми плечами, будто мешало ему что. Выходит, не сомневался больше в ней?

— Как же я тебя найду в тёмном лесу-то?

— Захочешь — найдешь…

Она положила свою руку на его шершавую ладонь, легонько сжала и, повернувшись к огню, произнесла:

— Найду. Обязательно найду.

Дверь открылась, повинуясь взмаху метлы. Оксана вышла на морозный воздух и почувствовала вдруг, что для неё всё вокруг изменилось. Теперь и лес, и небо со звёздами, и сама ночь обрели какой-то особый, ранее скрытый смысл. Она видела струящиеся потоки энергии, которые исходили от могучих стволов; замечала танцующих в свете луны бестелесных созданий; осознавала торопливое биение жизни в каждой веточке, каждой сосновой иголке.

Её собственное тело пружинило и пело, а метла просто рвалась в полёт. Оглянувшись назад, Оксана увидела Лешего, стоящего в проёме двери и опершегося на косяк. Берлога пряталась под стволом гигантской сосны, уходя в глубину земли между её корней. Затенённое лицо старика светилось изнутри, и определение этому девушка дать пока не могла.

— Вот ещё что! — вспомнил он. — Встретишь мать кузнеца — Степаниду — передай ей привет от меня. Пусть не серчает за грубый нрав. Хорошая она баба…

— Передам.

— А теперь — в добрый путь! — рыкнул он и махнул рукой.

Вскочив на метлу, Оксана вспыхнула точно таким же огнём — непередаваемым, охмеляющим. Сделав два шага для разгона, подпрыгнула — и почувствовала, как напрягся под ней ещё необъезженный снаряд, как хлестнул у него через край восторг, связанный с окончанием ожидания. Метла вела себя как молодая кобылица, ещё не знавшая седла. Но теперь она должна узнать и об узде…

Взвившись в небо, они едва не опрокинулись навзничь, потому что не рассчитали сил. Вертикальный полёт безопасен только на большой высоте, с запасом для дальнейших манёвров. Эта мысль появилась сама собой, будто всегда знала Оксана элементарные правила для летунов. Она резко осадила метлу и заставила выровняться. А потом пронеслась над самой берлогой, где ещё смотрел на неё Леший.

Он снова поднял руку… «Прощай!»

Стена деревьев рванулась вниз, и вскоре лес превратился в равномерную тёмную массу, на фоне которых изредка выделялись ростом гигантские сосны да ели.

«Как я смогу вернуться и отыскать его, если не знаю, в какой чаще живёт?» — спросила Оксана себя, и тут же появилось перед ней лицо Лешего, отвечающего с усмешкой: «Лес хозяина любит. Спросишь, он и проводит».

Звёзды, кажется, округлились от удивления, когда девушка стала подниматься всё выше и выше. Метла уяснила для себя самый безопасный способ полёта — горизонтальный, и больше не совершала никаких отчаянных пируэтов.

Теперь Оксане следовало определиться с направлением поиска. Яркий месяц при всех своих достоинствах не давал возможности видеть дальше полусотни метров. И тогда девушка обратилась к своему помощнику. Тот откликнулся немедленно. Всё вокруг предстало перед её внутренним взором в каком-то необычном виде. Это походило на негативное изображение, только особо засвечивались те точки, о которых в тот момент думала Оксана. И где-то на юге, километрах в десяти, увидела она тлеющий огонёк… Не костёр, а частичку бьющейся из последних сил жизни. Она была засвечена в сине-фиолетовый цвет, говорящий об огромном оттоке энергии. Пульсировала слабо, без желания: видно, отчаялась и устала бороться.

— Потерпи, я иду! — стиснув зубы, прошептала Оксана и, развернув метлу, устремилась к огоньку.

 

23

Девушка выжала из метлы всё, на что та была способна. Молодость и задор — незаменимые помощники для свершения великих дел. Они неслись так, что ветер свистел в ушах. Шестое чувство подсказало Оксане подняться ещё выше и найти слой попутного ветра, который в меру своих сил подсобит со скоростью. Окружающие красоты теперь отошли на второй план, потому как огонёк впереди становился всё менее заметным.

Вспомнила девушка, как плохо думала про подругу, и стало ей стыдно. По сути, ни в чём не виновата была Лариса, втянули в интригу её помимо воли. Возжелала она того, о ком и не мечтала, и думать не думала. И зажжённая ненависть — только результат сильного колдовства, не более. А раз так, даже при наличии призовых валенок оказалась «соперница» единственной потерпевшей стороной.

Метла, ещё не до конца понимающая свои возможности, но раз и навсегда осознавшая, что главным лицом в полёте является не она, изо всех сил старалась показать сообразительность и преданность. Ощущение седока нравилось ей, как составляющая определённой свободы, и его настроение понемногу становилось управляющим элементом.

Сплошной ковер леса неожиданно оборвался длинным лугом. Где-то здесь и находилась Лариса. Постепенно снижаясь, напрягла Оксана своё обычное зрение, и увидела впереди на белом ковре снега большое пятно тени от стога. И тут же — тянущийся к нему след. Человек не мог идти, но полз, оставляя вмятины от локтей.

Возле стога след обрывался. Отдав мысленную команду идти на посадку, Оксана напряглась: для их пары это было первое в жизни приземление. А недаром говорится, что летать легче, чем садиться. Много летунов знала история человечества, и некоторая их часть заканчивала свои дни именно при встрече с землей.

В этот раз всё обошлось благополучно. Сбросив скорость почти до нуля, возле самой поверхности задрала девушка метле нос, та подскочила на излёте, и плавно опустила седока на ноги.

Перевела Оксана дыхание, но только лишь на мгновение. В следующее уже бросилась к стогу и позвала:

— Лариса! Ты здесь?

Ответом ей была тишина.

Опустившись на четвереньки, девушка принялась разгребать сено, отыскивая лазейку внутрь. И тут же наткнулась на вытянутые ноги подруги. Послышался её болезненный вскрик.

— Лариса!

Та застонала едва слышно, во сне.

Долго вытаскивала её Оксана, обливаясь потом и ругая сама не зная кого. А когда вытащила — увидела, какой бледной стало лицо Ларисы, как покрылись инеем веки, и поняла, что опоздай ещё на несколько часов — погибла бы та, не вынесла холода.

— Подруженька! Живая ли? — На глазах Оксаны появились слезы.

Лариса силилась что-то сказать, но не могла: губы шевелились без звука. А из лёгких при каждом вздохе доносился хрип.

Первым делом Оксана стала растирать ей щёки и руки до тех пор, пока не покрылись они румянцем. А потом сказала:

— Ты не пугайся, Лариса. Полетим мы сейчас. Я тебя держать стану.

Зашла подруге за спину, ухватила за подмышки, только та вдруг повернула к ней лицо и прохрипела на выдохе:

— Там… — показала, едва пошевелив рукой, на нору в стоге сене. — Там валенки… — И зашлась кашлем.

Помедлила секунду Оксана, потом посадила подругу на снег, сама полезла в дыру и действительно вытащила пару валенок с резиновыми калошами.

— Я их не брошу, подруга, — сказала просто, без пафоса.

— Твои… — снова пробормотала Лариса. — Твои они.

— Мои? Как же мои валенки могли попасть сюда? — изобразив удивление, спросил Оксана. — Не мои они.

— Твои, — облизнув подмёрзшие губы, повторила Лариса. — Виденье мне было… Старик страшный и косматый привиделся… Сказал: прилетит за тобой подруга твоя, спасёт, но валенки за это ей отдашь.

Ком подкатил Оксане к горлу, когда поняла она, о каком старике речь идёт. Кивнула молча, накинула пару себе за шею, и помогла Ларисе подняться. Та застонала, едва не закричала, сморщилась от боли, но выдержала, не упала. Похоже, что холод помог ей в этом: заморозил переломанные кости и мышцы. Потом Оксана подхватила метлу, враз напрягшуюся в ожидании усиленной ноши, и сказала:

— Не волнуйся. Время ещё есть. — И, обращаясь к метле, добавила: — Ну, давай, милая, не посрами! На тебя сейчас вся надежда…

Взлетали без разбега, в режиме повышенной нагрузки, но получилось удачно. Черенок прогнулся, запыхтел по-своему, выпучил глазенки, только всё равно от своих обязанностей не открестился. Благо, места для набора высоты было предостаточно: луг тянулся ещё добрых триста метров.

Когда под ними снова раскинулся лес, вздохнула Оксана с некоторым облегчением. Всё-таки опыта никакого нет, всё делает, как ученица. А правильно ли, только Бог знает.

Держала она Ларису крепко, метла, по сути, сама решала, как ей дорогу выбирать. Знала только, что до ближайшего села добраться нужно. А уж тут её собственные магические умения помогли: ночное видение и острейшее обоняние. Запах дыма она уловила за целый километр.

Временами на Ларису накатывала волна кашля, и тогда они сотрясались все трое.

— Простыла ты сильно, подружка, — сказала серьёзно Оксана.

— До свадьбы заживёт. — Та нашла в себе силы пошутить, и было непонятно — то ли над собой смеётся, то ли над подругой. — Я ведь… — Она снова закашляла, потом, успокоившись, довершила: — Я ведь о многом подумала, когда в стогу лежала… к смерти готовилась… Виновата я перед тобой очень.

Оксане подумалось, что говорит это не та прежняя Лариса, которую она знала всего день назад. Куда девалась искрящаяся радость, суетливость, живые искорки в глазах? Там теперь дымилось то ли равнодушие, то ли спокойствие не от мира сего.

— Напрасно ты так! Не в чем тебе винить себя.

— Есть, подруга… Потому и валенки отдаю тебе с охотой… как возможность вину искупить… Хотя бы частично.

Промолчала Оксана, не время было сейчас говорить о шалостях Степаниды Ивановны. А может, и не придёт тому время никогда. Больно уж тема щекотливая! Только спросила:

— Как же оказалась ты на этом поле?

— Не успела. Рассвет застал. — И обе повернули лица к востоку. Там, возле самого горизонта, уже появлялась едва приметная светлая полоска.

— Ну, родимая, прибавь, сколько можешь! — обращаясь к метле, попросила Оксана.

Вот уже показались впереди первые дома. Месяц, пройдя положенный маршрут, тоже клонился к горизонту, и тени от домов тянулись длинные и бесформенные.

— Слава Богу! — прошептала Лариса.

Возможно, услышал Господь эту благодарность, только посчитал, что не до конца отстрадали девки, и послал им ещё одно испытание, последнее.

Подлетали они к дому отца Савелия, когда пробил час рассвета. Метла бессильно сложила свои невидимые крылья, и мгновенно заснула до следующей ночи. Её миссия была выполнена, дальнейшее касалось только людей. Хорошо, что загодя снизилась Оксана, и падать им теперь предстояло с высоты не более пяти метров.

И тут, как на грех, возникла перед ними церквушка и стоящий рядом клуб. Зажмурились подруги, увидев надвигающуюся стену, и собрались уже умирать, когда оказалось, что прямо в том месте, куда надлежало им удариться, находилось только накануне вставленное окно чердака. Треснула рама, разлетелись во все стороны стёкла, и метла развалилась пополам. Кроме того, её прутья ровным слоем рассыпались по округе, и собрать их уже не представлялось возможным. Так закончилась короткая, но яркая жизнь ещё одного создания рук человеческих.

А девушки с визгом ввалились прямо на сеновал, закопались в разрыхленное сено, а потом медленно спустились по нему на землю, повторив недавний путь Степаниды Ивановны.

И надо же такому случиться, что в это время в клубе находился отец Савелий собственной персоной. После вчерашней службы он принимал участие в поисках пропавших и оставил уборку танцевальной площадки на другой раз. А тут не спалось ему что-то, думы разные в голову лезли, вот и решил для отвлечения заняться полезным делом.

Каково же было его изумление, когда услышал он звон разбитого окна, открыл дверь, думая, что шалят соседские мальчишки и… Увидел обеих девушек, к тому же лежащими в самых нелепых позах на полу сеновала. Они отчаянно барахтались, пытаясь подняться на ноги, и одной это, в конце концов, удалось. Вторая же стонала так жалобно, что бросился Савелий ей помогать прежде, чем обратил внимание на разбитое окно. Пострадавшей оказалась Лариса, к большому удовольствию хозяина («Прости, Господи, за мысли нескромные!»)

— Боже мой! Как же это так? — только и успел он пробормотать, а Оксана уже ответила:

— Замерзали мы, дядя Савелий. Не думали, что дверь открыта. Полезли в окно. У Ларисы обе ноги сломаны, с дерева упала, когда дорогу в село искали. Дошли, с Божьей помощью, сами не знаем как…

— Ей нужно растиранье! Вон щёки какие белые! — сразу определил Савелий. Потом, обращаясь к Оксане, добавил: — Сама ходить можешь?

— Могу, как будто.

— Беги домой, а родителям скажешь, чтобы утром шли к Александру Ивановичу. Передадут пусть, мол, дочь его в целости и сохранности в моём доме лежит и почивает. Про ноги сломанные не говори, может, вывихи только, проверить надо. Обморозилась ещё, мол, сильно, самогоном я её лечу да настойками разными. Пусть не волнуются.

— Хорошо, дядя Савелий. Извините, что мы вам окно разбили.

— Ничего, дело наживное, — отмахнулся тот. — Беги. Проспись, как следует, потом приходи, навестишь подругу да расскажешь, как сподобило вас среди ночи в лес-то зайти.

Кивнула девушка и, пожав руку Ларисе, шмыгнула в приоткрытую дверь сеновала в клуб, а оттуда — на двор. Валенки, которые прятала за спиной, снова повесила через плечо, чтобы сподручнее идти было. Хорошо, что перекинулись они напоследок с Ларисой несколькими словами — условились, как на неприятные вопросы отвечать будут. Сговорились, что будто спор между ними вышел из-за кузнеца, выпили для храбрости наливки вишнёвой да решили двинуться в город за валенками. А поскольку хмельные были, то уже не помнят, куда и пошли. То ли на север, то ли на юг…

Конечно, рассказ этот не выдерживал серьёзной критики, но в остальном надумали сослаться на крепкую наливку, мороз и сломанные ноги. Авось поверят люди, и не придётся вникать в подробности.

Не видела Оксана, как суетился вокруг пострадавшей отец Савелий, как осторожно поднимал своими жилистыми руками и, щекотя бородой по лицу, нёс через сеновал в дом. А там, уложив на разобранный диван, снимал полушубок и свитер, стараясь не потревожить саднящие болью ноги. С некоторым удивленьем обнаружил он висящий на шее девушки черепок от разбитого горшка: то ли амулет какой, то ли оберег. Снял, положил на тумбочку, а когда другой раз обернулся в его сторону — уж осталась от черепка горстка пепла. Истлел вместе со шнурком. Чудеса, да и только!

Оксана вдруг почувствовала такую страшную усталость, будто перенесла с места на место гору огромных камней. Тело её болело и ныло. Анестезия, вызванная чрезвычайными обстоятельствами — встречей с Лешим и пробуждением неведомых прежде способностей — понемногу проходила, уступая место ощущению изломанности. Необходимость поспать дала о себе знать во весь голос. В голове не роилось ни одной мысли — только об отдыхе, да и те словно приглушённые.

Едва волоча ноги, поплелась девушка домой, иногда посматривая на заметно бледнеющий восток. Начинался новый день…

 

24

Кузнеца не было дома. Ушёл ещё с вечера. На общем сходе порешили: пока не найдутся девушки, организовать силами местных мужиков ночные обходы вокруг села. Для того чтобы точно убедиться, что не опасна нечисть лесная для жителей. Старухи подняли крик — мол, опять Леший одолевать начал, девок себе в невесты ворует. И то, скажи, по одной бы! Нет же, мало ему показалось, обеих уволок. Знать, давно холостяком живёт, натерпелся без хозяйки.

Те, кто мыслил поздоровее, отмахивались от таких разговоров, только объяснить пропажу людей тоже не могли.

Степанида Ивановна знала об этом многое. Частично сама принимала участие, частично советы давала. Но и она не могла бы ответить, куда девчонки запропастились. Все сроки уже вышли, за это время слетать в город и обратно сподобишься раза три, не меньше. О самом страшном думать не хотелось: ведь предупредила Оксану об опасности. И тогда решила она снова сварить отвар виденья.

Воспользовавшись тем, что сын на дежурстве, поднялась на полати и набрала нужных трав, а тем временем поставила кипятиться большой чугун. В обычном состоянии она его двумя руками едва поднять могла, а в момент волшбы на ухвате держать умудрялась да ещё по комнате ворочать от печи до стола. Что говорить, очень приятное ощущение испытываешь, когда просыпаются в тебе сверхъестественные способности.

Вода закипела, произнесла Степанида Ивановна нужные заклинания, и вытащила чугун из печи. Сняла крышку, бросила травы с кореньями, крысиный хвост и опять боком к огню подвинула — чтобы томилось. А сама стала наговоры бормотать. Время уже рассветное, скоро мужики должны по домам разойтись. И полёты до следующей ночи откладываются. Если не вернулись девки — знать, что-то случилось с ними неприятное. На другую ночь придётся, видать, самой лететь на поиски. Знать бы ещё, куда…

Посмотрела на часы. Рассвет уже. Волшебная сила в этот час затухает, а поднимается обычная, человеческая. Если постараться, можно провести сеанс за счёт неё. Результат, как правило, бывает удовлетворительным.

Перенесла чугун на стол и снова откинула крышку. Пока пар расходился в разные стороны, бросила на все четыре стороны света щепотки соли, обратилась к духам помочь ей и склонилась над дымящей ещё поверхностью отвара.

Первое, что она увидела там, была Оксана, едва перебирающая ногами. Девушка уже подходила к своему дому, и на плечах её висели валенки с калошами.

— Ай, да молодец! — воскликнула Степанида Ивановна и уважительно покачала головой. — Хороша сноха будет!

Успокоило её зрелище. Значит, выгорело дело, которое она планировала. Пусть с заминками, но завершилось благополучно.

Перенеся фокус внимания на Ларису, Степанида Ивановна едва не подпрыгнула на стуле от неожиданности.

Картина, которую показал ей чугун, действительно не вписывалась ни в какие ворота. Девушка находилась в комнате, которую освещала пара керосиновых ламп. Все окна были занавешены, а возле стены, на диване, лежала та, за кого Александр Иванович, сельский староста, мог отдать половину своего богатства. Она была почти голой, чуть прикрытая полупрозрачной накидкой, с протянутыми вдоль тела руками, а возле неё мелким бесом суетился с большой бутылкой отец Савелий. В посуде булькала не иначе настойка трав на самогоне, и он размазывал жидкость по всему телу девушки. Та закрыла глаза и закусывала губу, иногда вздрагивая или откидывая голову назад. Грудь её высоко поднялась и выглядела весьма соблазнительно, а живот вибрировал в такт движениям лекаря.

Кровь бросилась в лицо Степаниде Ивановне.

— Да что это такое, в самом деле! — возмущённо воскликнула она, во все глаза всматриваясь в поверхность отвара. — Совсем стыд потерял, старый пердун! К молодым тянется, смотрите на него! Не хватает ему зрелых да умелых! Дитятко малое, всё баловаться бы с новыми игрушками… Чем бы ни тешился, только бы… Ух! Да как же его Бог-то не накажет?

Она продолжила бы свой монолог и дальше, если бы Савелий не принялся осторожно переворачивать девушку на живот, ненароком совсем скинув с неё куцее покрывало. На спине Ларисы ещё виднелись красные пятна: это отходило от мороза тело.

— Какой извращенец! — Степанида Ивановна забыла даже сделать выдох и едва не задохнулась. — Что же ты смотришь-то на неё своими глазищами бесовскими? Видишь — томится девка, себя уже не помнит. Заиграла в ней кровь, душа рвётся наружу… Ну, сделай же хоть что-нибудь, колымага ты плешивая!

И Савелий сделал. Смяла Лариса руками свою подушку и вцепилась в неё зубами, чтобы не закричать…

— Ох! — Будто отлегло у Степаниды Ивановны на сердце. Засветились алым её щёки, она даже обмахиваться платочком начала. — Молодец, старый чёрт! Я в тебе нисколько не сомневалась.

Она, больше уже не глядя в чугун, задумалась на минуту. После увиденного подала голос её ревность, даже предложила немедленно вскочить и бежать к дому Савелия на защиту поруганной невинности… Но сдержалась Степанида Ивановна, объяснив себе это так: кто знает, что такое женское счастье? Может, обабиться в двадцать лет и выйти замуж за состоявшегося и крепкого мужика? Или найти подходящую невесту для своего сына, а потом растить внуков да подтирать им сопли? У каждого оно своё. Если даст Бог, отыщет и она себе подходящего старичка. На крайний случай звал её Леший погостить…Понятно, может он так дело обставить, что затянется это на десяток-другой лет. Зато мужик он — всем бабам на зависть. Не смотри, что седой да борода до пояса. Внутри — огонь. Любить такого непросто, но кто хочет простого и много, никогда не получит и малости.

Вздохнула Степанида Ивановна, подтёрла глаза, набухшие слезами, и задумалась. Всё-таки сложная она штука — бабье счастье. И достойного себя отбирает тщательно. Потому мужики и сделались импотентами, потому и рождаются в семьях по одному ребёнку — в ущерб численности рода человеческого, что женщины пытаются отхватить кусочек счастья сами, не дожидаясь подарка судьбы.

Когда-нибудь это изменится. Никакие отклонения от нормы не живут долго. Они развиваются, а потом умирают вместе с теми, кто привносит их в общество. Или умирает само общество. И всё равно на его руинах появляются ростки грядущего, насыщенные новой энергией и диалектическим взглядом на жизнь. Это как глоток свежего воздуха после ночёвки в грязном и сыром подвале.

Новое, похоже, создавалось прямо на глазах Степаниды Ивановны. И та принимала в этом процессе непосредственное участие.

 

25

В этой истории осталось рассказать совсем немногое. Отворив дверь отчего дома, увидела Оксана перед собой кузнеца, который, склонив голову, стоял перед иконами и хмурил чёрные брови. Мать её тихонько плакала в углу, а отец сидел за столом перед полной чашкой щей, но так и не притронулся к ним с вечера.

— Вот валенки, которые ты просил! — сказала девушка, слегка покраснев, потому что мысленно слова её звучали по-иному.

— Спасибо, Оксанушка, только не нужно мне никаких валенок! — ответил Никола растерянно и радостно. — Пришёл я договариваться сватов к тебе засылать.

Наверно, слукавил он немного, потому что какие тут сваты, когда девка-то пропала. Но говорило это о том, что верил он в неё всякий миг и ни на секунду не усомнился, что вернётся она домой. Потому и ждал здесь, с родителями вместе.

Тут силы оставили Оксану, и, не будь кузнеца, повалилась бы она на пол. Но подхватил он её, и понёс в комнату, где уже прибежавшая мать помогла ей раздеться и, покормив наскоро, уложила спать.

Через неделю объявили они о помолвке, а в апреле, как и было ранее объявлено, сыграли свадьбу. И гуляло на той свадьбе всё село, ещё из соседних молодёжь приходила. Плясали так, что земля трепетала, и никто из гостей не догадался, что примешалась к этой дрожи изгнание из села чёрта. Явился и он на праздник незваным да начал гостей мутить, подбивать на скандалы и склоки. Тогда собрались одним духом Степанида Ивановна, Оксана да Никола — и задали нечистому перца, так что провалился он сквозь землю до своего срока ещё более опозоренным да оплёванным.

Дед Васюк, пришедший по личному приглашению невесты, пробормотал, уловив, как закачались на столе бутылки, да в его стакане самогон кругами пошёл:

— Прутик к прутику — метёлке быть. Чёрта лысого подмести!.. Ай, да свадьба! Греметь ей во всех концах земли!

Никто не обратил внимания, что среди гулянья из леса донесся трубный звук — будто лось лосиху звал. И мать жениха после этого на некоторое время исчезла из-за стола. До таких ли мелочей пьяным гостям!

Младшего брата Оксаны родители отписали кузнецу в помощники. Что называется, семейный бизнес. С тех пор и работы у них прибавилось, и дело пошло не в пример быстрее. Две руки хорошо, а четыре — лучше. И огород благодаря Оксане в обоих домах всегда был вскопан да обработан.

Напоследок надо сказать ещё, что через три года родилось у молодых двое детишек — мальчик и девочка, которые с самого рождения удивляли взрослых своими способностями. Мальчик взглядом мог согнуть металлическую ложку, а девочка заговорила чуть не в восемь месяцев, да так шибко, что вскоре стишки читать стала. И, кроме русского, знала ещё какие-то языки. Про них никто в селе не слышал, только отец Савелий предположил, что это древнееврейский или древнегреческий.

Сам Савелий к осени тоже обзавелся-таки попадьей. Ею стала Лариса, которую он старательно выходил прошедшей зимой. Александр Иванович поначалу и слышать ничего про это не хотел, но вода камень точит. Зажужжали ему все уши бабы, сдался, в конце концов. Да и партнёра в шахматах терять не хотелось. Никто на селе не умел так хорошо играть, как Савелий Игнатьевич. Поэтому отдали ему красу ненаглядную Ларису свет Александровну, и перешла она жить в дом возле церкви. Попадья из неё вышла отменная. Считать приходские деньги умела. Никто не мог упрекнуть, что запускает туда руки, но делала Лариса это регулярно, только по-умному. А по-умному не возбраняется. Совесть лишь знай…

И настоял Савелий, чтобы перед свадьбой подарила ему невеста новые валенки с резиновыми калошами. Благо, на дворе было лето, снарядил Александр Иванович небольшой обоз в город, да попутно с заботами на рынке приобрели они и изделие Николая Кузьмича.

С тех пор пошёл обычай среди селян: должна невеста принести валенки с собой в приданое. Потом этот обычай перебрался в другие деревни — и пошёл гулять по земле русской, наделённый уже совсем другим смыслом, нежели изначально.

На этом история заканчивается, а кто в неё не поверил — милости просим проверить, адрес прилагается…