Отойдя от подоконника, Степанида Ивановна подивилась: вот уж не ожидала, что события повернутся с ног на голову. Выходит, поторопилась. Пусти дело на самотек, может, не пришлось бы сейчас тянуть шею в окно, высматривая, куда пойдёт Никола. Невооружённым глазом стало видно, что происходит с ним какая-то метаморфоза. Меняется он — и в суждениях, и во взгляде.

Как всякая мать, жалела Степанида Ивановна сына. Двадцать два ему исполнилось с небольшим, когда потерял он девушку. О подробностях вспоминать тяжело, тем более что народ в ту пору умирал, будто мухи по осени. Многие своих родных и близких не могли отыскать среди гор трупов на улицах и площадях, под завалами домов и в братских могилах. Сгребали их туда бульдозерами те, кто думал дожить до завтра. Немногим это удалось.

Николе повезло. Хотя и случайно, но он нашёл девушку раздавленной бронемашинами и обезображенной армейскими сапогами. Она лежала на обломках рекламного плаката, призывающего забыть о проблемах и оторваться с пивом в приятной компании. Плакат в нескольких местах был прострелен автоматной очередью, а один из углов оторвало взрывом гранаты.

Полномасштабные военные действия начались не сразу. Поначалу солдаты, честно выполняя присягу, уничтожали свой народ, который превратился для них в главного врага государства. Потом, когда многие потеряли в таких боях родных и близких, нашлись люди, организовавшие движение «Армия и народ едины!» Армия разбилась на два лагеря, и только тут началась настоящая война.

Об одном отдельно взятом человеке никто не думал. Человеческая жизнь потеряла всякую ценность. Раздавили — значит, так и должно быть. Нечего было шататься в неположенном месте, когда вокруг стреляют. А лучше учились бы стрелять первыми — всегда оказывались бы в фаворе. И удивительное дело — вначале умирали самые хорошие люди. Честный человек, никогда никому зла не делал — а, глянь, размазало его по стенке взрывной волной. Работяга, не мыслил себя иждивенцем, проводил на трёх работах весь световой день — его похоронило под крышей собственной мастерской. Верующий, молился о благоденствии своего народа, призывал соседей вспомнить о геенне огненной и измениться — сгорел дотла в автобусе вместе с полусотней других ни в чем не повинных пассажиров.

Гнилые душонки, подлецы и мерзавцы, отщепенцы и проходимцы полегли уже во вторую очередь. Разумеется, их час тоже пробил нежданно, и смерть косила, невзирая на служебное положение и количества счетов в банке. Когда общество распадается на отдельные кланы и банды, выживают самые сильные лидеры со своими племенами. Тех стали называть вождями. Но в конечном итоге исчезли и они — в беспощадной войне за ресурсы, а значит, за жизнь.

России ещё повезло. То, что случилось в Европе, можно было бы назвать только одним словом — исчезновение человечества. Вслед за извержениями вулканов в Исландии, Италии и остановки Гольфстрима начался интенсивный и дикий по своей вероломности передел территорий. А потом задумал подниматься уровень мирового океана, и большая часть земель оказалась затоплена вместе с её озабоченными выживанием жителями. Оставшиеся просто перебили друг друга и самих себя, потому что бежать им было некуда. Досталось и Америке, и Азии с Африкой, а Австралии — особенно. Когда-то давно объединившись, политика с экономикой не устояли против разбушевавшихся сил природы, и пали вместе с правительствами и государствами.

Впрочем, судьба всего мира мало трогала оставшихся в живых русских людей.

Человек имеет хорошее свойство: он или приспосабливается к обстоятельствам, или честно умирает в борьбе с ними. Почему-то народ в России оказался более крепок, чем европейцы. Может быть, оттого, что никогда и не жил слишком хорошо и сохранил свой природный иммунитет?

Выяснилось, что леса, если их не вырубать в промышленных масштабах, могут сами воспроизводиться с такой скоростью, что заготовка дров на топливо никак на них не отражалась. Пожары ушли в историю. Стали размножаться звери — олени, лоси, зайцы с волками. В очистившихся реках и озерах вновь развелась рыба, прокормить себя даже подножным кормом сделалось вполне возможно. Люди выжили сами и перестали мешать выживать природе. И та повернулась к ним лицом. Правда, иногда это лицо бывало пугающим, а иногда — плутовским…

Степанида Ивановна вздрогнула оттого, что за печью раздался сильный шум. Это не мог быть домовой, потому что ещё полгода назад тот, не придя к соглашению с новой хозяйкой, перебрался в другую избу. Она не препятствовала: уж больно дед оказался сварливый. А ещё — дотошный до ужаса. Поначалу пытался её отвратить от занятий колдовством, а когда не получилось, принялся мешать да советы дурные давать. Вникал в свойства трав, норовил заставить женщину подмешивать в настои, чего туда и не требовалось. В общем, не хотел жить спокойно да мирно. И взялась Степанида Ивановна его перевоспитывать. Только не выучишь старую собаку новым фокусам. Пришлось прогнать.

Говорили раньше старики, что не будет в доме домового — может завестись в нем ведьма, которая и скот испортит, и урожай сгубит. Ведьма действительно завелась, только вредить себе самой у неё резона не было. И вообще заниматься вредительством Степанида Ивановна не стремилась. Более того, даже ведьмой себя не считала. Словечко это — пережиток тёмного прошлого. Она просто экстрасенс нового поколения, и у неё проявились непривычные для большинства людей способности.

Уже через мгновение хозяйка догадалась, кто там шумит. Лицо чёрта предстало перед её мысленным взором, а вскоре он и сам выбрался на свет.

— Здравия желаю, уважаемая Степанида Ивановна!

В первые дни их знакомства чёрт попытался фамильярничать, но она быстро поставила его на место.

— Милости прошу. Хотя времечко выбрал не очень удачное.

— Я видел, что Никола к лесу подался! — присвистнул от непонятной радости гость. — Решил заглянуть на минуточку.

— Ну, раз пришёл — проходи, нечего у печи стоять.

— Спасибо, спасибо… — Чёрт, увидев на столе блюдо с пирогами, вопросительно посмотрел на хозяйку и, получив разрешение, мигом ухватился за один. — Домашняя выпечка всё-таки вкуснее и ароматнее, чем в наших лавках. Да и не сравнить масло с маргарином…

— Огня у вас многовато, — усмехнулась Степанида Ивановна. — Подгорает всё, поди!

Чёрт сморщился, фыркнул, изобразив смешок, потом перестав жевать на мгновение, прислушался к звукам за окном, и сказал:

— Между прочим, уважаемая Степанида Ивановна, хотел вас поставить в известность, что послал я нынче гонца в райцентр.

Хозяйка сразу же нахмурилась. У неё мелькнуло смутное подозрение…

— Какого гонца?

— Ларису, Александра Ивановича дочь. Больно ей валенки надобны новые… — Чёрт, довольный своей дипломатичностью, ухмыльнулся во весь рот. — Признаюсь, даже денег ей дал на это мероприятие. Пожалел девку: хороша, послушна, ладно скроена. Мужикам такие нравятся. Слышал я, что и у Николы вашего определённый интерес к ней имеется. Вот и расстарался для него в том числе.

Степанида Ивановна молча поднялась со скамьи и взяла в руки первое, что в них попалось. Это был большой деревянный половник на длинной ручке.

— Ах, ты, старый пень! И ещё посмел с этим ко мне прийти! — Глаза её метнули гром и молнию, так что, похоже, даже шерсть у чёрта на спине задымилась.

— Ну, что вы так сразу!.. — Он попытался утихомирить хозяйку, только сделать это было уже сложно.

— Чтоб у тебя геморрой выскочил, подлец проклятый! Чтобы на твой плешивой голове горб вырос! — выкрикнула ведьма, замахнувшись половником и ударив чёрта прямо промеж рогов. У того искры из глаз посыпались — такой основательный оказался удар.

— Я же не с целью оскорбления… — закрываясь руками, завопил чёрт. — Это политика, а не военные действия!..

— Я покажу тебе политику! — прорычала Степанида Ивановна, входя во вкус. — Ты свои дела проворачивай, а в мои-то не лезь! — С этими словами она снова замахнулась и уже не останавливалась, покуда гость не бросился назад, к печи.

— Ой, не ожидал я, Степанида Ивановна, такого от вас обращения! И это в самый последний день! — Спрятавшись и высовывая из-за угла помятое лицо, пожаловался тот. — Никак не хотел я задеть ваших интересов. Про них ничего и не знал вовсе…

— Какого чёрта твои осведомители делают? — переводя дыхание, отмахнулась хозяйка дома. Она заставила себя успокоиться.

— Так вы же и есть осведомитель! — напомнил чёрт обиженно.

— Что же не спросил у меня, нужно ли тебе моему сыну пакостить или лучше убраться из села, пока по башке не досталось?

Чёрт предпочел не отвечать на это замечание, потому что его абсурдность и так бросалась в глаза. Если каждый осведомитель начнет руководить действиями нанимателя, иерархия рухнет, а там недалеко и до хаоса.

— Я Николу в обиду не дам. Если для этого придётся кого-то со свету сжить — не задумаюсь. Ясно? — Сказала Степанида Ивановна с явным намёком, но чёрт и без того понял, что ему лучше убираться подобру-поздорову. Сегодня действительно был не его день. Оставался, пожалуй, самый последний шанс…

Крутанув напоследок хвостом и вежливо попрощавшись с осерчавшей женщиной, он нырнул за печь, и там пропал.