Было что-то, что он должен был схватить и держать, но оно находилось за пределами досягаемости, где-то за границей его разума. Временами он страшно беспокоился и пытался искать в бесконечных пещерах тьмы. А потом превращался в человека, плывущего по спокойной реке; и тогда ему оставалось только лежать на спине в спокойной уверенности, что он найдет то, что от него ускользает. Он непрерывно повторял про себя свое имя — Джесс Лаудон, Джесс Лаудон, пытаясь, как утопающий за соломинку, схватиться за знакомые звуки. Хуже всего становилось, когда он ощущал, что лежит на твердом, и это твердое качалось и подпрыгивало. Он считал, что это фургон, но не мог с уверенностью сказать, действительно ли его везут по неровной дороге, или же это какие-то воспоминания.
Очень нескоро он понял, что пытается отыскать. Это было имя. Если бы удалось поймать это имя, он бы смог зацепиться за него и держаться крепко. Он искал, шарил вокруг себя, преодолевая боль, острую, жгучую боль. Он пытался сопротивляться грубым рукам и раскаленному лезвию, но не мог и пальцем шевельнуть. С трудом, как в дымке, он увидел перед собой лицо, и подумал: «Грейди Джоунз!» Теперь он нашел это имя, и гнев пронизал его, острый и горячий, как лезвие. Он пытался вцепиться в бороду, нависшую над ним. Борода?.. Но Грейди Джоунз не носил бороды. Джоунза не было рядом, он не мог схватить и держать его. Но он сумел отыскать не только имя; он знал теперь, за чем охотился во тьме. Намерение. Он должен был убить Грейди Джоунза; да, и Питера Фрума. Он схватил это намерение, прижал к груди — и провалился в глубокий сон.
Утром он проснулся. Он лежал, глядя на высокие стропила, и знал, что находится в амбаре. Пощупал рукой вокруг себя и обнаружил, что лежит на одеяле, постеленном поверх сена. Левое плечо казалось тяжелым. Он видел пыль, кружащуюся в луче света от окна… Окно оставалось вне поля зрения. Он почувствовал пальцы у себя на лбу и услышал, как Элизабет сказала: «Лихорадки нет». Он повернул голову. Она сидела рядом с ним, подогнув под себя ноги. Она выглядела похудевшей.
Он хотел заговорить, но это оказалось ему не по силам. Он лежал неподвижно, слушал, и теперь начал различать звуки. Уличный шум — скрип тележных колес, удары каблуков по дощатому настилу, громкие приветствия — люди здоровались друг с другом. Наконец он спросил:
— Крэгги-Пойнт?
— Ты на сеновале в конюшне у Айка, — сказала Элизабет. — Как, сможешь чего-нибудь поесть?
— Не знаю, — сказал он; и едва услышал свои слова. Наверное, он заснул снова…
Он открыл глаза в сумерках, в мягких сумерках ран-него вечера, и почти сразу услышал шелест сена и увидел склоненное над ним лицо Элизабет.
— Вот ты и проснулся, — сказала она. Дала ему воды. Немного пролилось на подбородок. Он поднял правую руку, чтобы вытереться, ощутил густую щетину на щеках и подбородке. Вздохнул и снова откинулся на одеяло, а потом вдруг его встревожило что-то, что надо было не упустить.
— Клем, — сказал он, наконец. — Я хочу пойти на похороны Клема.
— Его похоронили здесь, в Крэгги-Пойнте, — сказала она. — Позавчера.
Он был расстроен — и немного озадачен. Ему казалось, что он был где-то далеко-далеко и долго-долго Он попытался припомнить хоть что-нибудь, что дало бы понятие о времени. Он перебирал в памяти все, что мог припомнить, вплоть до темного силуэта, ожидавшего его в школьном дворе, грохота револьвера и себя самого, падающего на землю. Еще он припомнил крик — это, должно быть, Элизабет бросилась во двор. А после этого — топот сапог убегающего Джоунза.
— Ты затащила меня в фургон, — наконец решил он.
— Ну, ты мог двигаться сам, — сказала она, — Когда я подняла тебя на ноги, ты еще не впал в шок. Но все равно, до сих пор не знаю, как нам это удалось. Я была в панике, думала, что он вернется, но потом понадеялась, что он считает тебя мертвым. Я хотела гнать лошадей в город галопом, но не отважилась. Я тебя перевязала, как могла, в этой спешке… и я так боялась, что ты умрешь по дороге.
Заскрипела лестница, ведущая на сеновал, и он увидел, как застыло лицо Элизабет и в глазах у нее блеснул страх. Он с усилием попытался опереться на локоть. Но тут в поле его зрения появился Айк Никобар и уставился на него сквозь заросли бакенбард.
— Так как, Джесс, готов малость закусить?
— Пожалуй, — сказал он.
— Сейчас супчику принесу, — сказал Айк. — Похлебай, тогда в тебе кровь снова побежит бойчее.
Лаудон вспомнил раскаленное лезвие.
— Ты из меня вытащил пулю, Айк?
— Ага, старым ножом для свежевания. А после заткнул дырку комком табака и обрывком конской попоны.
Элизабет сказала:
— Я не могла придумать, куда тебя везти, кроме как к Айку. — У нее дрогнул голос. — А когда добралась сюда, хотела поскакать в Бентон и привезти доктора. Но Айк сказал, что это слишком далеко. А кроме того, он боялся, что если я привезу доктора, то это выдаст, где ты спрятан. Он сказал, что рано или поздно снова появится Джоунз и будет тебя искать, просто для верности. В ту же самую ночь Айк отогнал фургон обратно на полдороги до «Длинной Девятки», а потом выпряг лошадей и отпустил на волю. А твоего коня спрятал.
— Спасибо, Айк, — сказал Лаудон, но старик уже исчез. Странно, что он не слышал, как уходит Айк. Но Айк вскоре вернулся с горшком кипящего бульона. Лаудон попытался сесть, но у него не вышло. Элизабет накормила его с ложки. После этого он опять заснул.
Проснулся он уже утром — и почувствовал какую-то тревогу. Чего-то не хватало. Элизабет не было рядом. Он смог приподняться, и тогда увидел ее. Она лежала на голом полу, вытянувшись, и глядела сквозь дырку от сучка вниз, в сарай. В руке у неё был револьвер. Он узнал этот револьвер. Это был не тот, что он дал ей, чтоб она держала его при себе в школе; это был его Собственный револьвер. Он попытался расслышать, говорит ли Айк с кем-то внизу. Но ничего не было слышно, только лошади возились в стойлах. Через некоторое время Элизабет поднялась с пола, повернулась, и увидела, что у него открыты глаза.
— Грейди Джоунз, — сказала она.
Он попытался подняться на ноги, но сил не было. Он разозлился на себя за эту слабость; ему хотелось браниться, или плакать, или и то и другое вместе. Подошла Элизабет и мягко уложила его обратно на одеяла. Он покорно лег.
Вскоре на сеновал поднялся Айк. Элизабет поговорила с ним, и Айк исчез. Отсутствовал он больше часа, -потом появился, шепотом доложил что-то девушке и исчез снова.
Лаудон раздраженно спросил:
— Какого черта вы тут затеяли?
— Грейди уехал из города, — объяснила Элизабет. — Он рыскал вокруг почти полдня, вопросов не задавал, просто высматривал… а сейчас уехал. Айк говорит, обратно на «Длинную Девятку».
Ему стало тошно от злости. Он лежал, пытаясь унять в себе ярость, понимая, что не может тратить силы на злость. Пока — нет. В конце концов он заснул.
Несколько дней он валялся, то задремывая, то просыпаясь. Обычно, когда он просыпался, рядом сидела Элизабет; иногда ее не было. От Айка он узнал, что она сняла номер в гостинице. Если кто-то с «Длинной Девятки» приедет к ней, она будет говорить, что ничего не слышала о Лаудоне.
После этого он начал тревожиться за нее, думая, что Джоунз может заявиться к ней в гостиницу. Или Фрум. Он радовался, что у нее с собой его револьвер. Ему становилось хуже, когда он думал о Фруме. Он вспомнил, как однажды раздумывал, кто из них выше ростом — он или Фрум. Как же, черт побери, выше, когда валяешься тут пластом! Когда Элизабет уходила, его сжигало нетерпение; он научился отличать скрип лестницы, когда она поднималась наверх.
Он обязан своей жизнью ее отваге, мужеству, ее здравому смыслу, который заставил, ее вспомнить об Айке и привезти его сюда. Он думал об этом много раз
Снова и снова перебирал он в памяти все, что случилось. Он вспоминал, как двигалась на город ковбойская армия; вспоминал бой, вспоминал, как вешали бедлендеров и как он молил Бога, чтобы Джек Айвз держался мужественно. Но чаще всего он вспоминал, как отправился в тот вечер в школу, как услышал о смерти Клема и как вышел потом во двор навстречу беде.
Черт побери, он все еще не может поверить, что Клем мертв, хотя и знает это. Мертв и похоронен. Ладно, он еще посчитается за Клема. Он знал это, когда лежал без сознания и когда страдал от боли; он сознавал это все
яснее с каждым проходящим днем. Но он должен набраться сил — и он отдыхал, ел все, что приносили Айк и Элизабет, и всячески старался восстановить силы. Он делал это тайком, зная, что Айк и Элизабет встревожатся, когда откроют истинную цель его усилий.
Временами, когда Элизабет уходила в гостиницу и он был уверен, что Айка нет в сарае, он пытался ходить. При первой попытке он упал, но на следующий день смог проковылять несколько шагов, а еще через день уже был в состоянии пройти весь сеновал и вернуться обратно к своей постели. Он двигался очень медленно; казалось, ему приходится заново учиться ходить с самого начала. Но после этого он крепко спал и радовался своим успехам как ребенок. Назавтра он прошел по сеновалу туда и обратно несколько раз.
А на следующее утро после этого его разбудил пароходный свисток.
Он был слегка удивлен. Он не ожидал, что в этом году еще будет пароход. Разве еще октябрь? Он попытался сосчитать, сколько дней прошло, но в памяти были провалы, а некоторые события он помнил, но не мог сказать, случились они в один и тот же день или в разные дни. Он полагал, что прошло дней девять-десять, как его сюда привезли, ну, тогда это означает последнюю неделю октября. Довольно поздно. Капитан этого парохода в одно прекрасное утро может обнаружить, что его судно сковано льдом.
Айк возился внизу; было слышно, как старик скребет лопатой, расчищая проход в сарае. Потом Айк говорил с кем-то, и его собеседник тоже говорил; и тут Лаудону показалось, будто его коснулось что-то холодное.
Второй голос принадлежал Фруму.
Лаудон сел на постели. А потом, несмотря на возможный шум, рискнул добраться до дырки от сучка, которой пользовалась Элизабет. Он вглядывался изо всех сил, но не мог видеть ни одного из собеседников. Впрочем, разговор он теперь слышал яснее. Фрум возвращал Айку лошадь с двуколкой. Вроде бы кто-то из работников «Длинной Девятки» нанимал тележку недавно.
Оба вышли из сарая.
Первое, что подумал Лаудон в панике, было, что Фрум пришел сюда, разыскивая Элизабет, но он опомнился, когда понял, что Фрум просто оставляет в конюшне двуколку. Лаудон оглядел себя. Все эти дни он лежал одетый, только без сапог и ремня. Он натянул сапоги, нашел шляпу и стряхнул с нее сено. Начал искать свой револьвер, но потом вспомнил, что он у Элизабет. Подошел к лестнице и начал спускаться.
Он двигался медленно, потому что голова сильно кружилась. А нетерпение гнало его. Теперь он начал догадываться, что привело Фрума в Пойнт. Фрум собирался сесть на пароход; он уезжал туда, где до него не доберешься. Надо захватить его раньше, чем он уберется прочь. Лаудон спустился вниз. В стойлах помахивали хвостами лошади, но людей видно не было. Айк, наверное, сейчас откатывает двуколку на тележный двор. Лаудон подумал об оружии. Может, покопаться у Айка, найти что-нибудь? Черт, времени нет…
Он вышел на улицу. Солнце светит, небо над головой чистое; наверное, после полудня станет тепло, но сейчас в воздухе свежо. Он поглядел вдоль улицы налево и направо, заметил несколько горожан. Подумал, что вид у него сейчас неприглядный: сено на одежде, на левом плече рубашку оттопырила толстая повязка, а борода, небось, почти как у Айка. А, к черту это все!
Он двинулся к пристани, увидел там толпящихся людей, а за ними — пароход. Прочитал название, написанное на рулевой рубке; «Аргус». Еще один неуклюже склепанный пароход для горных рек, родной брат «Красавицы прерий», со струёй пара и облаком дыма над двойной трубой. Лаудон попытался ускорить шаг. Ему казалось, что он плывет по воздуху, и он тряхнул головой, чтобы отогнать дурноту. Лишь бы как следует держаться на ногах! Толпа на пристани редела; он увидел несколько ящиков, доставленных из Форт-Бентона и выгруженных на берег. И ни следа Фрума. Палубные матросы отдавали швартовы. Наверху лоцман протянул руку к линьку свистка.
Он заставил себя кое-как побежать. Выбежал на причал, протолкался между людьми и добрался до сходней, по которым вносили грузы на главную палубу. Кормовое колесо начало поворачиваться. Он вскочил на палубу, один из матросов подошел к нему и сказал:
— Вам бы лучше сойти на берег, если не хотите уплыть с нами. Мы больше не можем тратить здесь время…
Лаудон схватил его за грудь и оттолкнул в сторону. Пошатываясь, протолкался вперед и поднялся на машинную палубу. Его снова охватила дурнота, он остановился, крепко ухватившись за пиллерс , чтобы не упасть. Палубный настил у него под ногами задрожал, он посмотрел в сторону пристани и увидел между пароходом и причалом воду. Эта бурая полоса расширялась на глазах. Пароход выходил на курс. Ну что ж, он всегда сможет сойти на первой же дровяной пристани. Найдет где-нибудь лошадь и вернется в Крэгги-Пойнт. Такая ерунда не должна его сейчас волновать…
Мимо прошел еще один матрос. Удивленно взглянул на Лаудона. Лаудон перевел на него взгляд.
— Фрум здесь? — спросил он. — Где Фрум?
— Я только что отнес его сундук, — сказал матрос. — Третья каюта внизу по этой стороне.
Лаудон, все так же пошатываясь, двинулся вперед. Ему было тяжело идти по этой подрагивающей палубе, хотя он не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь испытывал такие трудности на других пароходах. Черт, но он же слабый. Единственное, на чем он сейчас держится — это его твердое намерение…
Он дошел до третьей двери. Он считал очень внимательно. Вытянул вперед руку и ухватился за косяк двери. Снова тряхнул головой, чтобы прояснить мысли. А потом всем телом ударил в дверь, почувствовал, что она подалась под его весом и ввалился в каюту.