— Они мне лгали. Я не отдам им своего ребенка. Они мне в глаза врали! — Ханна, насупившись, ходила по приемной приходского дома, в то время как отец Джимми слушал ее гневные речи, немного беспомощно и растерянно, хотя и старался этого не показывать. Ханна выглядела совершенно спокойной, когда несколько минут назад позвонила в дверь и спросила, можно ли с ним поговорить. Она даже извинялась за то, что отнимает у него время.

Но стоило девушке начать рассказывать о том, что ее беспокоило, как она не на шутку разволновалась. Если он все правильно понял — а молодой священник не был уверен, понял ли он все правильно, — люди, у которых жила Ханна, эти Витфилды, — ей угрожали. Точнее не ей, а ее ребенку. Но, конечно, это не ее ребенок. Она подписала договор — юридически оформленный, полагал он, — о том, что выносит им ребенка.

Теперь все выглядело так, словно она выдумывает причину, чтобы оставить малыша себе. Но доказательства, поймал он себя на мысли, были несерьезными. Агентство, в которое обратилась Ханна, сменило адрес, не уведомив об этом суррогатную мать. Миссис Витфилд говорила, что у нее нет детей, но Ханна была убеждена, что у Джолин уже есть взрослый сын. Да и это она узнала из автоответчика. Ну и еще рассказ о том, как Витфилды гуляли в саду посреди ночи, что, бесспорно, было весьма странным, но никак не противозаконным. Люди, которым нравится их сад, могут любоваться им в любое время дня и при любом освещении. Пускай это и лунный свет.

Вот что по-настоящему обеспокоило отца Джимми, так это эмоциональное состояние девушки. Она утратила свое летнее спокойствие и стала нервной и пугливой. Джеймс был рад тому, что Ханна снова посещает церковь — и регулярно исповедуется, — но опечален тем, что это не помогает ей обрести тот душевный покой, в котором она так нуждается. Его совет быть с Витфилдами честной и открытой, похоже, сделал ее еще более недоверчивой.

Несмотря на то что отцу Джимми было известно, что беременность — беспокойный период в жизни женщины, ему, однако, не хотелось списывать все на гормональные бури. Тут явно что-то было не так, и он, к сожалению, не знал, как помочь юной прихожанке в сложившейся ситуации.

— Вы думаете, что я все это выдумала, да? — спросила Ханна.

— Нет, я так не думаю. Уверен, что действительно существуют причины, из-за которых вы себя так чувствуете. Но это могут быть совсем не те причины, о которых вы говорите. Когда вы начали готовиться стать матерью, в вас пробудились все воспоминания о родителях. Вы же говорили мне, что после их гибели чувствовали себя одинокой и всеми покинутой. Возможно, вы боитесь, что, отдав этого ребенка Витфилдам, бросите его.

— Вы хотите сказать, что я в таком состоянии потому, что семь лет назад мои родители погибли в аварии?

— Нет, я не это хочу сказать. — Отец Джимми глубоко вздохнул. — Я всего-навсего предполагаю, что причины вашей обеспокоенности лежат значительно глубже, чем вам кажется. У вас сильный стресс. Из-за него вы так на все реагируете. Не из-за Витфилдов. Неужели вы считаете, что они прошли через все это только для того, чтобы навредить ребенку? Подумайте, как они, наверное, сейчас за вас беспокоятся.

— Почему вы на их стороне?

— Я ни на чьей стороне, Ханна, тут не может быть сторон. Я просто хочу, чтобы у вас в душе воцарился мир. — Он взял ее за руку и посмотрел ей прямо в глаза, чтобы доказать искренность своих слов.

— Извините, отче. Вы правы. — Ханна опустила голову. — Можно мне вам кое-что показать?

— Что?

Она полезла в свой рюкзак, вытащила из него стопку фотографий и протянула священнику.

— Вот, взгляните.

На первом снимке был мальчик, который стоял у фонаря с рожком мороженого в руке. Другие снимки, сделанные поляроидом, были менее радужными. Священник быстро просмотрел их, один за другим.

— Где вы их достали? Кто это?

— Думаю, мальчик на первой фотографии — сын Джолин Витфилд. Не знаю, кто на остальных. Я нашла их в мастерской. На них, кажется, кого-то пытают. Для чего ей в доме понадобились такие фотографии?

Отец Джимми вновь просмотрел снимки, на этот раз более внимательно. Перед тем как ей ответить, он сделал паузу, обдумывая каждое слово.

— Вы говорили, что она — художник. Может, это как-то связано с картинами?

— Она не рисует людей, отче. Она создает странные абстрактные вещи. Они могут означать что угодно, но только не изображать людей…

— Ну, это могут быть фотографии с какого-нибудь авангардного шоу или протест. Так сразу и не скажешь. Сейчас в искусстве такое творится! Не так давно в Национальном фонде искусств был ужасный скандал. Какая-то женщина намазала себя шоколадным соусом. Я думаю, что на этих фотографиях не то, о чем можно подумать в первое мгновение.

Он понимал, что подобное объяснение вряд ли успокоит девушку. Оно и его-то не могло успокоить. Ему сразу стало ясно, почему эти фотографии так потрясли Ханну.

— Могу ли я немного попридержать их, чтобы изучить более детально? Посмотрим, что они мне расскажут.

От таких слов Ханна моментально воспрянула духом.

— Значит, вы мне поможете? О, спасибо вам. Мне больше не к кому обратиться. — От радости она бросилась ему на шею и обняла. Это напугало отца Джимми, но, чтобы девушка снова не расстроилась, он подождал немного и только потом высвободился из ее объятий.

— Конечно, я помогу вам. Я здесь именно для этого. Это моя работа, — смущенно сказал он, положив руки на плечи Ханны и нежно отстранив ее от себя в надежде, что она не истолкует этот жест неправильно. Ему нравилось быть рядом с ней.

— Моя подруга говорит, что беременным женщинам сам Бог велел быть эмоциональными.

— Не уверен, что об этом говорится в Библии, — ответил он. — Но Иисус наверняка согласился бы с ней.

Этой ночью отец Джимми не мог уснуть, думая о попавшей в беду девушке и о том, как сильно она надеется, что он поможет ей найти верный путь в жизни. Он намеревался поговорить об этом с монсеньором. Ему вряд ли удастся справиться со сложившейся ситуацией в одиночку. К тому же молодому священнику не хотелось бы, чтобы его совет обернулся для Ханны неправильным решением. Джеймс все равно был убежден, что ей следует закончить начатое, но ведь главное, чтобы она сама так думала. В конце концов, это должно стать ее решением, с последствиями которого, хорошими или плохими, ей жить до конца своих дней.

Навязчивые мысли не давали ему спать этой ночью. Он не мог отрицать, что испытывает сильные чувства к этой девушке, чувства, которые были ему непонятны. Его влекло к ней. Но это не было сексуальным влечением. Случалось, что голос плоти взывал к нему, и тогда Джеймс молился, чтобы Господь избавил его от грешных мыслей, и тот всегда внимал его молитвам. Он свято чтил данный им обет безбрачия. Но это было не то. Это желание, этот порыв заботиться о ней полностью поглотил его. Ему хотелось прижать ее к себе, приласкать, дать почувствовать, что она в безопасности.

Что-то подсказало ей обратиться к нему. И что-то подсказывало ему, что, сделав это, она поступила правильно. Сама судьба свела их вместе. Нет, судьба — это слишком сильное слово. Каким-то образом они были связаны. Он мог дать ей то, в чем она нуждалась. Они дополняли друг друга.

Джеймс опустил ноги с кровати и зажег светильник. На прикроватной тумбочке лежали фотографии, которые Ханна ему оставила. Он еще раз просмотрел их. Какое бы ни нашлось объяснение, они никогда не перестанут быть ужасными. У человека отняли его личность, лишили его возможности видеть, слышать, говорить. Так поступали со своими заложниками террористы, чтобы сделать из них покорных животных. Вот только… только…, он никак не мог понять одного. Во всех фотографиях не было жизни. Сказать по правде, они казались не совсем реальными. У А это оборудование? Голова манекена? Для чего? Все это походило на научный эксперимент. Отец Джимми вернулся к фотографии мужчины с наброшенным на голову мешком и распростертыми руками. Был ли он тоже частью эксперимента? Если да, тогда (Что исследовали? Мышечную силу? Выносливость? Лекарство? На фотографии не было видно кистей, но напряжение в руках и то, как несчастный уронил голову набок, свидетельствовали о том, что он близко подошел (или его подвели) к пределу своих физических возможностей. Был ли он молодым? Или старым? Скорее молодым, чем старым, судя по его мускулатуре. Если бы только его лицо не было закрыто.

Окончательно запутавшись, отец Джимми отложил фотографии и стал смотреть на стену перед ним. На ней не было ничего, кроме распятия из черного дерева длиной в два фута. Когда-то оно было вырезано неизвестным ремесленником из Саламанки и теперь висело справа от единственного в комнате окна. Он остановил на нем взгляд, стараясь очистить свой разум, попавший в водоворот догадок и мыслей. Вдруг сердце у Джеймса екнуло!

Он установил светильник так, чтобы свет от него падал прямо на снимки. Нет, глаза его не обманывали. Наклон головы совпадал. Совпадал и угол, под которым были вытянуты руки.

И если, конечно, он не допускал страшной ошибки, то остальные: фотографии — тело, которое несли, как это делают пожарные, и неподвижное тело, положенное на землю, — были продолжением рассказа об одном и том же событии.

То, что разыгрывалось перед объективом поляроида, было не чем иным, как распятием Христа и снятием его тела с креста.