Той ночью Ханна то и дело просыпалась. Временами у нее возникало ощущение, будто ее отделяет от остального мира лишь тончайшая пленка и хватило бы света фар въезжающего на Алкот-стрит автомобиля или скорбящего воя собаки где-то в лесу за домом (что не было редкостью в Ист-Эктоне), чтобы разорвать эту пленку.

Но пленку разорвал разговор, который, как показалось девушке, проходил чуть ли не у изножья ее кровати. Окончательно потеряв надежду заснуть, Ханна поняла, что голоса доносятся со второго этажа и что Джолин и Маршалл стараются из всех сил говорить как можно тише. Ну, Маршалл уж точно старался, а вот голос Джолин, более высокий и громкий, легко преодолевал межэтажное перекрытие. К тому же сама Джолин была настолько взволнована, что, похоже, не могла справиться с собой.

Ханна взглянула на будильник — было тридцать две минуты четвертого. Чего это они вскочили ни свет ни заря?

— …скажет, что от меня. Так она заявила. От меня… — Голос Джолин дрожал. — Она точно говорила нам, что кто-то придет. Теперь мне ясно, что она имела в виду.

Ханне не удалось расслышать, что ответил Маршалл, но его слова, судя по тому, что ответ Джолин прозвучал еще громче, чем прежде, пришлись жене не по душе.

— Она говорила о нем, Маршалл. Вот почему она меня туда отвела. Чтобы я могла своими глазами все увидеть.

Маршалл опять что-то невнятно произнес.

— Она обещала, что будет направлять нас, — вновь раздался голос Джолин — Не так ли, Маршалл? Обещала?

— Да, обещала, Джолин.

— Разве не ясно, что именно это она и делает? Она нас предупредила. Она подсказала, какая опасность нам угрожает. Что мешает тебе поверить ей?

Голоса умолкли, и вскоре Ханна услышала, как чета спускается вниз. Затем до нее донесся скрип открывающейся и закрывающейся двери в кухне. Она догадалась, что происходит. Джолин и Маршалл опять пошли в сад. Как и в прошлый раз, но теперь уже в своей комнате, она немного приподняла окно и спряталась за занавесками.

Луны на небе не было, и тьма окутала все вокруг. Понадобилось время, чтобы глаза Ханны привыкли к темноте и она начала различать неясные очертания в саду. Если глаза не обманывали ее, Джолин стояла на коленях перед поилкой, протянув к ней руки. Маршалл застыл на некотором расстоянии от нее. По всей вероятности, он был пассивным участником этих ночных прогулок, молчаливым свидетелем деяний жены. Здесь она была главной. Джолин что-то монотонно бормотала себе под нос, но в голосе ее уже не было жесткости, поэтому слова, сливаясь, превращались в отдаленное гудение.

Затем все движения и звуки прекратились и Ханна потеряла их в темноте. Спустя некоторое время она не была даже уверена, что Витфилды все еще там. В саду было так тихо, что она могла слышать собственное дыхание.

Наконец донесся неясный шорох.

Шепот. Чьи-то шаги.

Они все-таки еще там.

Джолин сказала:

— Нам надо уходить. Пришло время начать приготовления.

В восточной части Массачусетса осень настойчиво не хотела сдавать свои позиции. Деревья горели желто-багряным пламенем, которое почти погаснет через несколько недель. Вдоль дороги все еще стояли палатки с горами тыкв и пирамидами золотистых и бордовых хризантем, и даже небо старалось устраивать приличные представления в лучах уходящего солнца.

Никто не будет спорить с тем, что зима на подходе, когда это станет очевидным. Со дня на день северный ветер мог сорвать с деревьев листья и перекрасить небо в свинцово-серые краски. Но, видимо, пока что осень и зима с радостью шли на мировую.

Ханна сожалела, что дни неумолимо становились короче и короче, хотя и радовалась наступившей прохладе. Теперь, будучи на восьмом месяце, девушка казалась себе чересчур большой. Она действительно была большой — тучная и круглая с головы до ног, словно женская версия человечка с логотипа автомобильных покрышек «Мишлен».

Она была довольна, услышав, что не станет еще больше. В следующем месяце ребенок начнет продвигаться в область малого таза и ее формы изменятся, хотя от этого она не станет выглядеть меньше. А вот плохие новости заключались в том, что ее штаны на резинке полностью утратили свою эластичность и нагнуться вперед стоило ей громадных усилий; при этом ребенок лупил ногами изнутри, как заядлый футболист.

Доктор Йохансон рассказал ей, как сделать из этого отличную игру. Нужно было положить на живот кусочек бумаги и смотреть, как ребенок будет его двигать.

— Это весело, вот увидите!

По крайней мере, веселее, подумала Ханна, чем оказаться на газоне футбольного поля Нотр Дам, когда игроки противника делают кучу малу.

Ханна никогда не подавала виду, что ей известно о недавней ночной прогулке Джолин. А миссис Витфилд во всех отношениях вела себя, как и обычно — чуть больше опеки, чем прежде, с ее стороны, но ничего подозрительного.

На самом деле после устроенной сцены в приходском доме, женщина стала считать заботу о Ханне своим долгом, словно ее гнев был вызван естественным беспокойством матери о дочке. «Для нас с Маршаллом вы как дочь, которой у нас никогда не было», — слишком часто повторяла она.

Ханна понимала, что от нее ожидали ответа и заверений, что и они для нее стали почти родителями… новыми, родителями, но сказать так не могла.

Материнский инстинкт Джолин особенно поражал девушку во время субботнего ужина, состоящего в основном из свежих овощей, купленных в палатках, стоящих вдоль дороги. Маршалл открывал бутылочку шардоне и вскоре заводил разговор на свою излюбленную тему — радости путешествий и необходимости время от времени менять обстановку.

— Я с тобой не буду спорить, — громко отвечала ему Джолин, наливая в тарелку суп из сладкого картофеля и передавая ее Ханне. — Я всегда говорила, что отправлюсь куда угодно хотя бы раз. Другой вопрос, захочу ли я туда поехать снова. Но ничто не сможет меня удержать, если я не увижу это место собственными глазами.

— А как насчет вас, Ханна? — поинтересовался Маршалл.

— Я почти нигде не была. Когда-то ездила с классом в Нью-Йорк. Мои тетя и дядя предпочитали сидеть дома.

— Так где бы вы хотели побывать?

— Не знаю. Может, в Европе когда-нибудь.

— А еще? Никогда об этом не задумывались? — Он взболтнул вино в бокале. — Что вы думаете о Флориде?

— Думаю, там тепло. Судя по фотографиям, там красиво.

— Слышали когда-нибудь о Флорида-Кис? Ки-Аарго? Ки-Уэст?

— Это на краю полуострова Флорида. Где-то в океане, да?

Тут вмешалась Джолин:

— Хватит тебе, Маршалл. Не мучай девочку. Переходи прямо к делу, скажи ей. — Она отложила половник и уставилась на мужа. — У Маршалла для вас небольшой сюрприз. Давай, дорогой.

— У нас есть друг, у которого есть небольшой островок между Марафоном и Ки-Уэст. Там нет больше строений, кроме его дома. И добраться туда можно только на катере. Остров очень красивый и уединенный, с собственным прекрасным пляжем.

— И все эти туристы тебе не надоедают, — добавила Джолин.

— Там очень тихо. Только шум волн и крик чаек. Как бы там ни было, а он может одолжить его нам на пару недель после Дня благодарения. А поскольку компания порядочно задолжала мне отпуск, то я подумал…

— Кх! — напомнила о себе Джолин.

— Да, дорогая. Мы подумали, что можно было бы приятно провести там время. Немного покоя и тишины, чтобы набраться сил и отдохнуть от назойливой толпы. Ни тебе пробок, ни телевидения. Что скажете?

Ханна не знала, что ответить. Роды у нее были не за горами, а тут Маршалл хочет, чтобы они все куда-нибудь поехали. Причем так неожиданно… Вдруг ей вспомнились их ночные вылазки в сад — Джолин что-то твердила об опасности, об ужасной надвигающейся опасности, предупреждала, что нужно быть начеку. Как она там говорила?.. «Мы должны быть готовы уйти» — или что-то в этом роде. От кого они убегали?

Словно почувствовав ее сомнения, Маршалл мягко произнес:

— Конечно, надо еще спросить у доктора Йохансона, не повредит ли это ребенку. Без его официального разрешения мы никуда не поедем. Так что не торопитесь с ответом, Ханна. Просто обдумайте наше предложение.

Он сменил тему разговора и до конца ужина рассказывал о предложенном законопроекте, от которого будут плакать все страховые компании. Джолин иногда перебивала его, чтобы пропеть дифирамбы красоте осенних деревьев.

Ханна послушно попробовала немного яблочного криспа, затем отодвинула от себя тарелку с десертом.

Что-то у нее аппетит пропал.