Лицо Кинкейда стало мертвенно-бледным, он резко обернулся, надеясь, что Мэг не слышала слов незнакомца, постучавшего в дверь.
Много лет прошло с тех пор, когда Кинкейд в последний раз слышал фамилию Рэндел. Он считал, что навсегда распрощался со своим прошлым, и вот теперь его уродливые, причудливые тени снова возникли на его пути. Казалось, та жизнь, от которой он когда-то сумел убежать, протягивает к нему свои жадные щупальца.
— Что вам угодно? — тихо спросил Кинкейд, сдерживая дрожь в голосе.
На пороге стоял коротышка с невыразительным лицом, крючковатым носом и ледяными светло-серыми глазами.
— Прошу прощения. Вы — Джеймс Рэндел?
— Что вы хотите от него? — Кинкейд старался, чтобы его голос прозвучал твердо и уверенно.
Незнакомец захлопал ресницами, попытался изобразить на своем лице улыбку и объяснил:
— Я пришел по поручению графа Ратледжа, сэр. Мне велено сопроводить его племянника в замок к милорду. Вы… вы ведь Джеймс? — осторожно вымолвил он.
Кинкейд оперся рукой о дверной косяк. Вот, значит, как… Его дядя, граф Ратледж, пожелал его видеть… Спустя десятилетие. Внезапно он догадался: если граф Ратледж послал за ним, значит, дело касается его отца! Что же с ним произошло?
Кинкейда охватило чувство раскаяния. Он всю жизнь ненавидел отца, ни разу не пожелал встретиться с ним, поговорить! Возможно, они нашли бы общий язык…
Он пристально взглянул на коротышку.
— Да, я Джеймс Рэндел. Что вам угодно?
Незнакомец заулыбался, несколько раз вежливо поклонился и, как показалось Кинкейду, вздохнул с облегчением.
— Я — Хиггинс, личный секретарь графа Ратледжа, — представился он. — Очень рад, что наконец мне выпала честь познакомиться с вами после долгих лет вашего отсутствия, сэр Джеймс. Ваш дядя много рассказывал о вас.
Он снял шляпу, еще раз поклонился и учтиво сказал:
— Сэр Джеймс, я подожду вас в экипаже.
Кинкейд в нерешительности отступил на несколько шагов и с тревогой в голосе спросил:
— Скажите, Хиггинс, что-нибудь случилось в замке?
— Мне… поручили вас сопровождать, — уклончиво ответил личный секретарь. — Итак, сэр, я буду ждать вас в экипаже. — И он, почтительно раскланявшись, ушел.
Кинкейд несколько минут неподвижно стоял. И снова предчувствие надвигающейся беды овладело им. Неужели ему придется вернуться в замок, откуда он бежал много лет назад? Изменится ли его жизнь после посещения Ратледжа? Не перечеркнет ли поездка надежды на будущую счастливую жизнь с любимой Мэг в американских колониях?
Кинкейд решительно тряхнул головой. Нет, он не позволит разрушить свою жизнь никому: ни графу Ратледжу, ни собственному отцу!
Он направился в спальню, где отдыхала Мэг, и, увидев ее, немного успокоился.
— Кто приходил? — поинтересовалась она.
— Один человек. Мне придется на некоторое время покинуть тебя, сердце мое.
— Что-то случилось? — забеспокоилась она.
Кинкейд ободряюще улыбнулся.
— Не волнуйся, все в порядке. Просто мне надо будет решить кое-какие проблемы… встретиться и поговорить с одним человеком. Мы не виделись с ним много лет.
— Хочешь, я пойду с тобой?
Она встала с постели и подошла к Кинкейду.
— Нет, дело пустяковое, я справлюсь один. — Он старательно улыбался.
Он снял с вешалки плащ, накинул на плечи, взял шляпу.
— Я постараюсь побыстрее управиться с делами. Пока не знаю, когда вернусь, но ты не волнуйся. Мэг… я очень люблю тебя.
Он подошел к ней, порывисто обнял, поцеловал и направился к двери.
«Просто так граф Ратледж не стал бы разыскивать своего племянника, — мрачно думал он. — За столько лет он ни разу не дал о себе знать. Значит, случилось что-то серьезное, и не исключено, что трагическое».
Кинкейд остановился около парадной двери лондонского дома графа Ратледжа и постарался успокоить сбившееся дыхание. Его сердце неровными толчками билось в груди, а руки немного дрожали. Много лет он не виделся со своими родственниками, ничего о них не знал и теперь ловил себя на мысли, что не испытывает желания снова встречаться с ними. Он с детства боялся и ненавидел своего отца и его старшего брата, эти чувства владели им и по сей день. Кинкейду вдруг на минуту показалось, что он все еще маленький мальчик, в любой момент ожидавший окрика или грубого слова. Господи, зачем только он согласился поехать с этим мерзким Хиггинсом…
Он несколько раз глубоко вздохнул, расправил плечи и резко толкнул парадную дверь. На пороге неожиданно возник личный секретарь графа Ратледжа. Когда он успел войти в дом, ведь Кинкейд первым вышел из экипажа и пошел к двери?
На тонких губах Хиггинса появилась подобострастная улыбка.
— Входите, входите, сэр, — забормотал он. — Ваш дядя ожидает вас в гостиной.
Кинкейд молча снял шляпу, отдал ее секретарю и направился в холл, в который выходили двери нескольких комнат, в том числе и гостиной.
«Чем быстрее я поговорю с графом, тем скорее уберусь из этого мрачного дома, — подумал он. — Не к чему мне здесь задерживаться».
Кинкейд без стука вошел в гостиную и увидел графа Ратледжа, тот глядел в окно, выходившее в сад. Он резко обернулся и воскликнул:
— Джеймс, входи! Рад тебя видеть, племянник!
Кинкейд поморщился. Голос графа не изменился — такой же вкрадчивый, со зловещими интонациями.
— Милорд! — Кинкейд обратился к своему родственнику официально.
«А как еще его называть, не любимым же дядей?» — подумал он, едва кивнув графу.
Граф Ратледж быстро пересек гостиную и, подойдя к племяннику, снова произнес:
— Рад тебя видеть, Джеймс!
Затем он отошел на несколько шагов, окинул Кинкейда пристальным взглядом и воскликнул:
— Как ты изменился за эти годы! Вырос, возмужал! Стал настоящим джентльменом!
Кинкейд сухо кивнул и плотно закрыл за собой дверь. Ему не хотелось, чтобы этот коротышка Хиггинс подслушал их личный разговор с графом. А в том, что разговор пойдет о чем-то важном, он не сомневался. С видимым спокойствием спросил графа:
— Вы хотели видеть меня, милорд? — и внимательно взглянул в лицо Ратледжа.
Те же бегающие подозрительные глаза, тот же уродливо искривленный рот…
— Ну, Джеймс, зачем ты так официально. После стольких лет разлуки… Мы с тобой родственники, причем близкие…
Кинкейд судорожно сцепил руки. Как он ненавидел этого человека и… боялся.
— Поэтому вы и мой отец по-родственному выгнали меня из дому, не дав даже денег на дорогу? — зло произнес он. И я должен быть вам благодарен?
— А ты, Джеймс, все такой же упрямый, гордый парень, — холодно промолвил граф. — Жаль… А я-то надеялся, что ты окажешь мне, как близкому родственнику, уважение!
Кинкейд оставил без внимания замечание графа Ратледжа.
— Ваш секретарь сообщил, что у вас ко мне какое-то важное дело. Я слушаю вас, милорд.
Граф Ратледж подошел к столу и налил в бокал вина.
— Да, Джеймс, у меня к тебе важное дело, но прежде хочу сказать, что я долго разыскивал тебя. Мой личный секретарь сбился с ног. Ты, оказывается, живешь под чужим именем, Джеймс? Разве ты не гордишься своим? Признаться, я был огорчен, узнав об этом!
— Вы позвали меня поговорить или читать мораль?
Граф Ратледж укоризненно покачал головой.
— Джеймс, давай не будем огорчать друг друга, — сказал он примирительно. — В жизни и так много несчастий…
Кинкейд вскинулся.
— Что-то случилось с отцом? Он болен? Или его аферы так далеко завели его, что требуется помощь?
Граф Ратледж негодующе всплеснул руками.
— Джеймс, не смей так говорить об отце! Прикуси свой длинный острый язык! Как ты смеешь… — Он внезапно умолк на полуслове, а затем тихо произнес: — Мой брат, твой отец, умер.
Кинкейд побледнел и уставился невидящим взглядом в пол. Собираясь в дом к графу, он предполагал, что с отцом могло что-то случиться, думал о его возможной болезни и даже смерти, но тем не менее оказался не готов к такому печальному известию. Острое чувство жалости к отцу охватило его. Им так и не довелось увидеться перед его смертью, они не успели попросить друг у друга прощения…
Кинкейд крепко сжал кулаки и стиснул зубы.
«Попытаюсь сдержать свои эмоции, — подумал он. — Мои переживания доставят графу удовольствие! Он — мерзкий, отвратительный человек и лишь порадуется моему горю!»
Кинкейд поднял голову и, стараясь говорить спокойно, спросил:
— Как он умер? От какой болезни?
Граф Ратледж немного помолчал.
— Он всегда был здоровым человеком, если, ты, конечно, помнишь. Мой брат умер не от болезни, Джеймс.
Кинкейд в недоумении взглянул на своего родственника.
— Не от болезни? — немного растерянно повторил он. — Но что же тогда… С ним произошел несчастный случай?
Граф приблизился к нему и тихим голосом, в котором отчетливо прозвучали зловещие интонации, ответил:
— Нет, это был не несчастный случай, Джеймс. Все было спланировано и рассчитано заранее…
Кинкейда охватила ярость. Сколько же можно говорить загадками!
— Господи, вы долго будете меня мучить? Что случилось с отцом? Отчего он умер?
Граф Ратледж усмехнулся.
— А ты остался таким же нетерпеливым и вспыльчивым, каким был в детстве, — заметил он. — Ты хочешь знать правду о его смерти? Что ж… Твой отец был убит!
— Убит? — еле вымолвил Кинкейд, у него внутри все замерло от ужаса. — Как это… убит?
Он долго молчал, пытаясь осмыслить страшное известие.
— Кто его убил? Это как-то связано с его мошенническими операциями?
Граф Ратледж возмущенно замахал руками.
— Как ты можешь, Джеймс?
— Тогда, может быть, его убили крестьяне, с которых он брал непомерно высокую плату за землю?
— Джеймс, прекрати! Если ты не уважал отца при жизни, так изволь уважать память о нем!
Кинкейд холодно взглянул на графа.
— Так что же все-таки произошло? Кто его убил?
Неожиданно чудовищная мысль пришла ему в голову.
— Его убила жена? Энн?
Граф покачал головой.
— Нет, мерзавка Энн давно умерла, — презрительно усмехнулся он, и лицо исказилось от гнева. — Его убила третья жена — подлая, гнусная тварь Маргарет!
У Кинкейда от удивления стрельчатые брови полезли на лоб. Маргарет… Какие-то смутные воспоминания были связаны у него с этим именем. После побега из отцовского дома прошло много лет, и он почти забыл обитателей замка Ратледж.
— Значит, потом отец снова женился? — уточнил Кинкейд.
— Да, вскоре после того, как умерла Энн, — ответил граф. — Он взял в жены Маргарет Ганнибал.
Кинкейд задумался. Да, действительно, в замке жила девочка с большими голубыми глазами и светлыми, вьющимися волосами…
— Вы говорите о маленькой Маргарет? — спросил он графа. — По-моему, она была сиротой и отец стал ее опекуном?
Граф Ратледж угрюмо кивнул, подошел к столу и сел на стул.
— Да, только из прелестной маленькой девочки она превратилась в молодую женщину… — На его уродливом лице появилась ухмылка. — Я ведь, как ты понимаешь, воспользовался своим правом первой ночи, — сообщил он. — И знаешь, жена Филипа оказалась очень соблазнительной и привлекательной… Мне понравилась!
Кинкейда передернуло от отвращения. Он не сомневался, что граф не упустит ни малейшей возможности попользоваться тем, что ему не принадлежит! Наверняка уродливый мерзавец досаждал своими приставаниями молодым женам отца, а те, боясь его и не желая скандала, терпели. Отец умышленно не замечал гнусных выходок старшего брата и, уж конечно, не пытался вмешиваться.
Кинкейд долго глядел себе под ноги. Отец… Невозможно представить, что он умер. Убит…
Наконец он оторвал взгляд от полированного пола.
— Когда это случилось?
— В январе.
В январе… Вот, значит, как… А он-то эти несколько месяцев думал, что отец жив, и вспоминал о нем лишь с презрением и ненавистью!
— Но почему, почему она сделала это?
Граф Ратледж оперся рукой о край стола.
— Я думаю, она сошла с ума, Джеймс. Перед этим она родила мертвого, уродливого ребенка, очевидно, ее разум помутился, и она, в ярости набросившись на Филипа, ножом зарезала его. — Граф тяжело вздохнул. — Джеймс, если бы ты видел… На полу спальни в луже крови лежал убитый Филип…
Кинкейду показалось, что в комнате нечем дышать, и что если он сейчас же не покинет ее, то потеряет сознание. Ни в коем случае нельзя показывать свою слабость графу.
Он сделал несколько торопливых шагов к двери.
— Спасибо, что вы потратили время, сэр, чтобы отыскать меня и сообщить горестное известие.
— Джеймс! Подожди! Нам надо решить еще кое-какие проблемы! — воскликнул он.
Кинкейд остановился на пороге.
— Какие проблемы?
— Ты должен подписать бумаги, племянник!
Кинкейд вздохнул.
— Бумаги?
— Ну, конечно же! Ты теперь наследник состояния отца!
Кинкейд растерянно взглянул на своего родственника.
— Джеймс, ты — единственный наследник, — продолжал граф. — Отец оставил тебе состояние, много денег и своей титул! Ты теперь очень богат, у тебя есть титул, и очень скоро твоя жизнь круто изменится!
— Но я… я всегда был уверен, что отец, выгнав меня из дому, лишил и наследства! Он и сам кричал мне, что оставит нищим!
Граф Ратледж снисходительно улыбнулся и вдруг положил руку на плечо Кинкейда.
— Он просто тогда очень сердился на тебя, — объяснил он. — Разве Филип оставил бы тебя без наследства, подумай сам! Он же твой отец!
Кинкейду было неприятно чувствовать руку графа на своем плече, но он не мог позволить, дернув плечом, сбросить ее.
— Итак, отец оставил мне наследство и передал титул… — повторил он.
— Да, теперь ты — виконт Суррей! — и граф наконец убрал руку с плеча племянника.
Кинкейд сделал шаг к двери.
— Джеймс, подожди! Мы не все еще обсудили!
У Кинкейда закружилась голова. Убийство отца, наследство, титул виконта…
— Джеймс!
Он рывком открыл дверь и пробормотал себе под нос:
— Пошел ты к черту, старый дьявол!
Тихий вкрадчивый голос Хиггинса остановил его:
— Вы забыли свою шляпу, сэр!
Кинкейд схватил ее и бросился прочь от этого дома, где затхлый воздух и зловещая атмосфера сводили его с ума.
Экипаж, в котором его привез Хиггинс, все еще стоял у ворот. Очевидно, граф приказал своему секретарю отвезти племянника обратно. Кинкейд проскочил мимо и, выйдя на дорогу, зашагал к ближайшей таверне. Единственное, чего он сейчас желал, — напиться и на какое-то время забыть обо всем на свете.
Персиваль откинулся на подушки и закрыл глаза. Рядом с ним в соблазнительной позе лежала обнаженная Мэри Мамфорд и вытирала своим кружевным платком влажные губы.
— Ты сегодня опять опоздала, — поморщился граф. — Ты же знаешь, я не люблю, когда ты задерживаешься!
Он нехотя поднялся с постели, подошел к низенькому столику и налил в бокал бургундского вина. Сделав несколько глотков, он поставил бокал на стол.
— Так в чем дело, Мэри?
Юная особа томно потянулась и приподнялась на локте.
— Мне уже надоело повторять тебе, что я прихожу тогда, когда могу, Персиваль! — Она была раздражена. — А кроме того, я тебе ничего не обещала!
Граф Ратледж подошел к постели, взял Мэри за плечо и тихо произнес:
— Ты должна приходить ко мне в дом… в мою постель, когда я хочу этого, а не когда ты можешь!
Глаза Мэри Мамфорд потемнели от гнева.
— Не смей меня учить, как поступать! — крикнула она. — Не забывай, ты мне не муж и не хозяин, Персиваль! Скажи спасибо, что я так часто навещаю тебя!
Персиваль тяжело вздохнул, снова подошел к столику. Сегодня он находился в самом мрачном расположении духа, и дело не в строптивой и дерзкой Мэри Мамфорд. Во всем виновата встреча с племянником.
Персиваль задумался. Как все-таки красив и привлекателен Джеймс! Высокий, стройный, мускулистый, прекрасно сложен, умен… Перед глазами графа Ратледжа возник образ племянника; он искренне восхищался им, забыв, как сильно ненавидел его и завидовал ему.
Граф рассеянно взглянул на Мэри.
— Сегодня у меня плохое настроение, и я не желаю слушать твои дерзости!
Мэри надула губы и передразнила графа:
— Ах, у нас плохое настроение! — Она соскочила с постели и начала торопливо собирать свою одежду, разбросанную по полу.
— Немедленно в постель! — приказал Персиваль. — Ложись, мы еще не закончили! И прекрати мне перечить!
Мэри Мамфорд резко обернулась.
— Не смей на меня так кричать! Я тебя не боюсь! По-моему, ты нуждаешься во мне, а не я в тебе!
Персиваль зловеще ухмыльнулся. Глупая девчонка, маленькая дрянь, она даже не понимает, что говорит! Ей даже не приходит в голову, чем обернутся для нее дерзкие слова!
— Я сказал, немедленно в постель, Мэри, — злобно прошипел Персиваль. — Не заставляй меня повторять одно и то же!
Мэри Мамфорд, игнорируя его гнев, стала медленно одеваться.
— Знаешь, Персиваль, я устала от тебя, твоих противных ласк и грубых слов. Ты мне омерзителен!
Оскорбленный граф Ратледж потерял дар речи. Несколько минут он растерянно молчал, а затем вдруг хрипло рассмеялся:
— Я тебе надоел? — медленно повторил он. — Что ж, дорогуша, ты даже не представляешь, какую опасную игру затеяла!
— Знаешь, почему я опоздала сегодня к тебе? — она насмешливо улыбнулась. — Потому что была у другого любовника! Кстати, какой ты недогадливый… Другой бы на твоем месте непременно учуял запах соперника!
Персиваль ненавидел ее, презирал и в то же время упорно ее хотел. Эта маленькая дрянь устраивала его: она была испорчена, развратна, не требовала денег за услуги, а главное, ее не отталкивало его физическое уродство. Нет, он не допустит, чтобы она его променяла на другого любовника! Приступ безумной ярости захлестнул графа.
— Закрой свой рот! — не выдержал он. — Ты с кем разговариваешь, ничтожная тварь! Продажная девка!
Мэри повернула голову и с видимым спокойствием произнесла:
— Я продажная девка? Что ж, возможно. Я ничтожная тварь? Пусть! Но у меня, в отличие от тебя, Персиваль, есть одно несомненное достоинство: я красива и привлекательна, а ты… ты — урод! Отвратительный урод!
Персиваль подскочил к ней и ударил по щеке. Мэри отшатнулась и, в ужасе закрыв лицо руками, рванулась к двери.
— Ты урод! — кричала она. — Ты всегда вызывал во мне лишь отвращение! Я… ненавижу тебя!
Он неожиданно успокоился, словно пощечина, которой он наградил юную особу, вернула ему достоинство и придала сил.
— Зачем же ты тогда бегала ко мне чуть ли не каждый день? — холодно поинтересовался он. — Зачем? Просто потому, что ты развратная девка и тебе нужен мужчина?
— Нет! — в отчаянии выкрикнула Мэри. — Просто мне было скучно и хотелось досадить отцу! Он-то считает меня пай-девочкой! Прощай, Персиваль!
Граф Ратледж схватил ее за руку.
— Подожди, Мэри! Или ты останешься со мной, или… — в его глазах появился безумный блеск. — Или… ты горько пожалеешь, что не послушалась меня!
Мэри Мамфорд рванула на себя дверь, выбежала в холл и помчалась вниз по лестнице. Персиваль зловеще улыбался.
Кинкейд поднес тяжелую кружку с элем к губам и, залпом осушив ее, со стуком поставил на стол. Он был уже пьян, но не настолько, чтобы забыть обо всем, что узнал пару часов назад.
— Принесите еще эля!
Он сидел в одиночестве за столом в дешевой таверне, окна которой выходили на реку. В зале с низким потолком грязь, шум, духота, и лишь слабый ветерок с Темзы, проникавший сквозь разбитое окно, немного освежал затхлое помещение. Пол в таверне давно не мыли. Стекла окон наполовину разбиты и заткнуты дешевой материей, на грубо сколоченных столах грязная посуда, хлебные крошки и объедки.
Кинкейд уже не помнил, как очутился в этой таверне, очевидно, он где-то пил вино, а когда наскучило, забрел сюда.
— Эй, ну где мой эль!
К его столу подошла девица с бесцветными волосами и ярко накрашенными губами. Ее лицо было изрыто оспинами. Поверх дешевого платья с глубоким вырезом она нацепила грязный фартук. Девица поставила перед Кинкейдом новую порцию эля, забрала пустую кружку и, кокетливо улыбнувшись, спросила:
— Желаешь что-нибудь еще, красавчик? — Она весело подмигнула Кинкейду. — По-моему, ты скучаешь в одиночестве, приятель! Если заплатишь несколько монет, я составлю тебе компанию. У нас наверху есть маленькая комнатушка, там мы можем с тобой позабавиться!
Кинкейд пьяно ухмыльнулся.
— Нет, мне ничего не нужно. Оставь эль и уходи! Я хочу побыть один.
Девица безразлично пожала плечами и отошла к другому столу, где ее внимания добивались несколько подвыпивших молодых парней.
Кинкейд отхлебнул эля из кружки, вытер влажные губы. Наверное, Мэг ждет его, волнуется, а он в грязной дешевой таверне пьет эль. Но как он вернется домой в таком виде, как предстанет перед Мэг?
Мысленно он снова вернулся к разговору с графом Ратледжом. Итак, его отец, которого он ненавидел, боялся и презирал всю жизнь, убит. Убит собственной женой в спальне… Кинкейд ткнулся головой в стол. А он, его сын, ничего не зная об этом страшном событии, продолжал ненавидеть его и презирать. Смерть отца расставила все по своим местам. Кинкейд больше не испытывал к нему злобы, а лишь сожалел об утрате и о том, что перед вечной разлукой им так и не удалось встретиться и переговорить. Как знать, может, отец и сын нашли бы общий язык и стали терпимее относиться друг у другу.
Нет, конечно, Филип был плохим человеком: жестоким, расчетливым, двуличным, и Кинкейд не собирался даже сейчас — после смерти — оправдывать его. Никогда в жизни отец не сказал сыну доброго слова, всегда разговаривал раздраженным тоном, постоянно ругал и насмехался над ним — тогда еще маленьким мальчиком.
Кинкейд в детстве очень боялся отца и всегда старался ему угодить, чтобы избежать очередной насмешки, грубого окрика или пощечины. Почему Филип никогда не проявлял к нему отцовских чувств?
Кинкейд поморщился. Волна гнева с новой силой накатила на него.
«Мерзкий ублюдок, — яростно бормотал он себе под нос. — Подлый, двуличный негодяй…»
Мать его, к которой он часто в детстве прибегал с жалобами на отца, всегда утешала его, гладила по голове, ласкала и целовала. Она уверяла сына, что тот ни в чем не виноват, а отец просто вымещает на нем свою злобу. Такой уж у него характер. Сейчас Кинкейд уже почти забыл лицо матери: сохранились в памяти лишь нежный аромат ее волос и мягкий голос.
Мать умерла вскоре после рождения второго ребенка, его брата. Тот родился с физическим недостатком — с таким же уродливо искривленным ртом. Брата не стало, но когда и от чего он умер, Кинкейд уже не помнил.
Он сделал еще несколько глотков эля и попытался сопоставить известные ему факты. Все дети отца рождались с физическими отклонениями, и лишь ему одному удалось избежать «проклятия замка Ратледж», так эту порчу называли местные жители. Если он женится на Мэг, то не передастся ли по наследству уродство их будущим детям? И как он должен поступить в дальнейшем: честно во всем признаться ей или же утаить правду о своей дурной наследственности?
Новая волна ярости накатила на Кинкейда при мысли, что отцовское «проклятие» может передаться и его будущим детям. Он стукнул кулаком по столу и развязно крикнул:
— Мерзкий ублюдок! Отвратительный урод!
Неожиданно из-за соседнего стола поднялся высокий, крепкий моряк с красными пьяными глазами, мощной челюстью и грязными волосами, заплетенными в косичку, и решительно направился к Кинкейду.
— Ты к кому это так обращаешься, парень? Уж не ко мне ли? — Моряк резко наклонился к Кинкейду и грубо схватил его за воротник белой льняной рубашки. — Ты кого обзываешь? — и он ударил кулаком на столу.
Кинкейд вскочил на ноги и гневно крикнул:
— Пошел прочь, ублюдок!
Моряк пьяно ухмыльнулся и с силой ударил Кинкейда по лицу. От мощного удара тот отшатнулся, но тут же ринулся к моряку и резко схватил его за плечи. Они оба рухнули на грязный пол. В какой-то момент моряк оказался сверху, он мощно навалился на Кинкейда и стал молотить его кулаками. Но Кинкейду удалось нанести ему резкий удар в грудь. Моряк охнул и резко толкнул его к стене. Ударившись со всей силой о деревянную стену, Кинкейд на несколько секунд потерял сознание, но, придя в себя, снова бросился на моряка. Тот врезал ему кулаком по лицу, кровь хлынула из носа Кинкейда, окрашивая белую рубашку в темно-красный цвет.
Бешенство захлестнуло Кинкейда. Они оба наносили друг другу сокрушительные удары, перевернули стол, кружки загремели и раскатились по полу.
— Эй, полегче! — возмущенно закричали посетители таверны. — Катитесь-ка выяснять отношения на улицу!
Несколько молодых парней грубо схватили их за шиворот и поволокли к выходу. Распахнув дверь, они вышвырнули Кинкейда и моряка на мостовую.
— Продолжайте разбираться на улице, а не то вы разнесете всю таверну!
Какое-то время Кинкейд молча лежал на булыжной мостовой, пытаясь справиться с бушевавшей в нем яростью. Наконец он поднялся на колени и услышал хриплый голос своего недавнего противника:
— Эй, приятель, ты жив? Все в порядке?
Кинкейд, пошатываясь, встал на ноги, отряхнулся и побрел прочь.