Первое, что понял Бонд, когда пришел в себя, — это что его тащат по взлетно-посадочной площадке в сторону вертолета, лопасти которого уже вгрызлись в ночной воздух. Поднятый винтом ветер холодил все тело Бонда, и тут он почувствовал, что с него сорвали всю одежду, раздели буквально до трусов. Десантный нож, естественно, исчез, а руки были связаны за спиной. Голова даже не болела, а раскалывалась, и когда Бонда втолкнули в вертолет, его едва не вывернуло наизнанку.

Внутри это был обычный армейский вертолет: голый металл и шесть сидячих мест с двух сторон, расположенные вдоль бортов под прямым углом к креслам пилотов. Бонда швырнули на пол и крепко связали ему ноги нейлоновой веревкой. Вслед за этим он почувствовал, как к нему прижали женское тело, — значит, Скарлетт, подумал он. Их пристегнули друг к другу, спиной к спине, чем-то вроде синтетической стропы для крепления груза. Он чувствовал прикосновение ее обнаженной кожи.

Преодолевая тошноту, Бонд пытался вспомнить, что произошло. Постепенно в его памяти всплыл яркий свет… но больше ничего. Злой рев вертолетных двигателей, выходящих на рабочие обороты, бил ему в уши. Наконец машина пошла вверх и тотчас же заложила крутой вираж. Не имея возможности за что-нибудь зацепиться, Бонд всей своей тяжестью навалился на Скарлетт, которая вскрикнула. Даже в этом бессловесном крике Бонд тотчас же узнал ее голос.

— Скарлетт? — позвал он.

Носок армейского ботинка ударил его в челюсть, и он сжал хрустнувшие зубы.

— Молчать.

Бонд посмотрел вверх и увидел, что все шесть сидячих мест заняты вооруженной охраной. Шесть пистолетов со снятыми предохранителями были нацелены на пленников, а шесть пар неприветливых глаз неотрывно следили за ними. Хотя боль в голове нарастала с каждой минутой, память к Бонду постепенно возвращалась. Появление Шагрена было неоспоримым доказательством того, что Бонд правильно вышел на «каспийский секрет» Горнера, и теперь он не сомневался, что его везут на укрытую далеко в пустыне главную базу врага.

Во рту Бонд ощущал вкус крови. Он сплюнул красную жидкость на пол. Во всей этой ситуации он видел только один положительный аспект: без посторонней помощи он ни за что не выяснил бы, где находится база Горнера. Ну что же, если гора не идет к Магомету, то, похоже, самого Магомета везут на ковре-самолете к той самой горе. И то хорошо.

Где-то через час полета машина стала снижаться, и Бонд почувствовал растущее напряжение охранников. Вертолет приземлился без всяких происшествий, и тут же послышались отрывистые команды. Шестеро охранников не шевелились, только еще ближе наставили стволы на своих пленников. Снаружи до Бонда донесся характерный звук дизельного двигателя, и он предположил, что это грузовик-заправщик. Пустынный ветер забрасывал песок в полуоткрытый грузовой люк.

Наконец двери закрылись, и вертолет снова взлетел. Гадать, каким курсом пилот ведет машину, было бесполезно, поэтому Бонд позволил себе расслабиться, чтобы хоть немного прийти в себя и восстановить силы. Он лежал на полу вертолета, и сознание то покидало его, то возвращалось. Ему хотелось хоть как-то приободрить Скарлетт, но соприкосновение связанных вместе тел едва ли можно было назвать удобным средством коммуникации.

На этот раз они находились в воздухе дольше, чем до первой посадки; Бонду вообще стало казаться, что полет продолжается всю ночь. Наконец вертолет снова стал снижаться. Машина еще висела в нескольких футах над землей, а шестеро охранников уже встали и, действуя руками и сапогами, подтолкнули Бонда и Скарлетт к открытому грузовому люку. Как только двигатели затихли, конвойные спустили лесенку и спихнули пленников на землю. Скарлетт вскрикнула, когда ее протащило ребрами по металлическим ступенькам. Ее и Бонда поволокли по песчаной посадочной площадке к электрокару — небольшой машине с электрическим мотором и аккумуляторами, наподобие автопогрузчика. Тот стоял в начале плотно утрамбованной дорожки шириной примерно десять футов. По-прежнему нацелив пистолеты пленникам в головы, охранники уложили их на низкую грузовую платформу.

Электрокар беззвучно покатился в сторону темного песчаного холма высотой футов шестьдесят, чем-то напоминающего стену затерянной в пустыне крепости. Когда они подъехали, огромные раздвижные ворота раскрылись и пропустили их внутрь. «Чрево чудовища», — подумал Бонд, когда створки ворот бесшумно сомкнулись за ними.

Электрокар проехал еще немного и остановился на круглой платформе. Послышалось шипение гидравлических моторов, и платформа вместе со стоящей на ней машиной стала опускаться вниз: она представляла собой нечто вроде поршня, двигавшегося внутри гигантского цилиндра. Наконец, когда платформа опустилась примерно на тридцать футов ниже уровня земли, движение прекратилось. Электрокар, вновь зажужжав мотором, съехал с платформы, покатился по темному коридору и в конце концов остановился перед тяжелой дверью. Охранники спихнули Бонда и Скарлетт, все еще связанных вместе, спиной к спине, с платформы и втолкнули их в дверь, за которой оказалось помещение, больше всего похожее на тюремную камеру.

В дверном проеме появился Шагрен.

— Ждать здесь, — сказал он. — Выхода нет. Вы шевелиться — мы убить. Мы вас видеть, — добавил он, ткнув пальцем в потолок.

Дверь с лязгом захлопнулась и, судя по звуку, была заперта снаружи на засов. Камера в плане представляла собой квадрат футов шесть на шесть. Стены были каменные, а пол — песчаный.

— Ты как? — спросил Бонд.

— Ничего. А ты? — Голос Скарлетт звучал слабо, и слышно было, что она готова разрыдаться.

— Голова болит. Ничего страшного по сравнению с тем, что бывало после ночи, проведенной за карточным столом в клубе моего босса. Бензедрин и шампанское. Боже ты мой. Кстати, ты во что одета?

— Только в это. — Скарлетт чуть шевельнула бедрами.

— Розовые?

— Белые, если тебе так интересно. Я переоделась перед обедом.

— А что случилось в ангаре? Я помню, как зажегся свет, а потом…

— Шагрен пошел в твою сторону по обшивке фюзеляжа. Я решила, он собирается тебя убить. Ну, я и выстрелила.

— В него?

— Нет. В главный силовой кабель. Он был всего в паре футов от меня.

— Все равно чертовски хороший выстрел.

— Отдача у этого револьвера просто сумасшедшая. Но я все сделала, как ты сказал. На курок нажимала плавно, а не дергала. Я рассчитывала, что тебе, может быть, удастся сбежать в темноте.

— Я и попытался, но слишком уж много их там было.

— А что же теперь, Джеймс?

Бонд на несколько мгновений задумался:

— Знаешь, я не думаю, что Горнер притащил нас на свою базу посреди пустыни просто так, без всякой причины. Если бы они хотели убить меня или тебя, то сделали бы это сразу, еще там.

— И что?

— Значит, мы ему зачем-то нужны. Есть у него какой-то замысел.

— Или он хочет выудить у нас какую-нибудь информацию.

— Возможно, — согласился Бонд. — Но поскольку пока мы все равно ничего не можем выяснить, я считаю, лучше всего постараться отдохнуть и набраться сил. Да, кстати, Скарлетт, ты ведь так и не сказала мне, какого черта тебя вдруг занесло в Персию.

— Знаешь, сейчас это, наверное, прозвучит довольно глупо, — сказала Скарлетт, и Бонд почувствовал, как ее тело вздрогнуло от смеха. — Обещаешь, что не будешь смеяться?

— В данный момент у меня нет желания оттачивать на тебе свое остроумие.

— Я сейчас в отпуске.

— В чем?!

— Ну, ведь даже банковские работники иногда отдыхают. У меня по контракту три недели отпуска ежегодно, вот я и взяла десять дней. Мне просто хотелось быть рядом, когда ты вырвешь Поппи из лап Горнера. Все равно толку от меня на работе в последнее время было мало: я не могла сосредоточиться на деле, пока ты был здесь. И еще мне хотелось увидеть Персию.

Несмотря на данное Скарлетт обещание, Бонд не смог удержаться от короткого смешка; впрочем, он тотчас же пожалел об этом: слишком уж болезненно терлись порезы у него на спине о спину Скарлетт.

— Ну вот тебе и твоя Персия, — сказал он, глядя на песчаный пол и каменные стены. — Можно сказать, крупным планом.

Лязгнул засов, и свет из коридора просочился в камеру. Бонд попытался приподняться, но застонал от боли: все тело у него затекло от неподвижности и неудобной позы.

В камеру вошли двое охранников. Один из них нагнулся и ножом перерезал ремень, связывавший пленников, но веревки на запястьях оставил. Второй охранник дал им воды, которую пришлось пить, подставляя под струю сложенные ладони, а затем приказал:

— Пошли!

Под дулами пистолетов их провели по коридору в убогую умывальную комнату; там — все так же под пристальным наблюдением конвоя — им было позволено умыться и воспользоваться туалетом в кабинке.

— Могу я получить рубашку? — Скарлетт оглядела свой обнаженный торс.

Конвойный покачал головой. Он приказал им выйти из умывальной и повел по другому коридору к двери из нержавеющей стали.

— Ждать.

Охранник набрал комбинацию на кодовом замке и повернулся лицом к камере наблюдения — так, чтобы его можно было опознать. Дверь беззвучно отъехала в сторону. Бонд и Скарлетт вошли в просторное помещение с кондиционированным воздухом, сплошь выкрашенное в кроваво-красный цвет: пол, потолок, стены — в общем, трудно было найти здесь что-то отличающееся по цвету от лепестков мака. За письменным столом стояло старомодное вращающееся кресло, обитое красно-коричневой кожей, а в кресле сидел человек с непропорционально большой левой рукой в перчатке.

— Господи, дайте этой женщине хоть какую-нибудь рубашку, — сказал доктор Джулиус Горнер.

В его голосе слышалось такое отвращение, что Бонд на секунду подумал, а не всегда ли вид обнаженного женского тела вызывает у него такую реакцию.

Горнер встал и вышел из-за письменного стола. На нем был кремового цвета льняной костюм, голубая рубашка и красный галстук. Соломенные волосы были зачесаны назад, открывая высокий лоб, а на затылке длинные пряди скрывали воротничок рубашки. Он подошел вплотную к Бонду и уставился ему в лицо; тот снова отметил про себя высокие славянские скулы и совершенно особенное выражение: дерзкую нетерпимость ко всему, что может помешать этому человеку достичь своей цели. Именно такое выражение было у Горнера, когда он сидел в открытой машине в марсельском порту.

Бонду неприятно было ощущать на себе его взгляд, в котором не было, пожалуй, даже вызова, а лишь безжалостное презрение ко всем окружающим. Казалось, обладатель этого взгляда боится поддаться на провоцирующий эффект лишних эмоций, будь то сочувствие или хотя бы жажда обладания. Горнер старался быть выше всего, что могло бы заставить его хоть на миг свернуть с намеченного пути. «Да, с эмоциональной точки зрения такой человек практически неуязвим, — подумал Бонд, — у него нет ахиллесовой пяты в виде гордости, похоти или жалости».

— Ну что ж, вы опять у меня в гостях, офицер Бонд, — как уж вас по званию, не знаю и знать не хочу, — сказал Горнер. — У вас, кажется, вошло в привычку злоупотреблять моим гостеприимством. Это не крикет.

Бонд ничего не ответил. Тем временем охранник принес серую армейскую рубашку для Скарлетт. Бонд заметил, что даже после умывания на ее груди остались пятна крови — его или ее, он не знал. Бонду охранник дал такую же рубашку и брюки, которые тот быстро надел.

— Ну вот. Садитесь. — Горнер указал на пару деревянных стульев. — Слушайте меня внимательно и не вздумайте перебивать. Я тут не спортом занимаюсь. Мы больше не будем играть в теннис. Никаких больше «вторых подач» и «обмена ударами». Вы здесь нужны для работы. Я покажу вам мой завод, а потом вы, Бонд, получите инструкции для серьезной операции. С вашей помощью я собираюсь реализовать одну из самых дерзких за последние сто лет диверсий. Такую, которая — я уверен — изменит весь ход мировой истории. Вы следите за моей мыслью?

Бонд кивнул.

— Кстати, надеюсь, вы не будете возражать, если я стану называть вас просто «Бонд», а не «мистер Бонд» или «офицер Бонд»? По-моему, у английских джентльменов заведено именно так, ведь правда? Для хороших друзей — просто фамилия. Мы ведь с вами будем играть по правилам, да?

— А что будет со Скарлетт? — спросил Бонд.

— С девушкой? Она меня не интересует. Впрочем, я думаю, что моя рабочая сила проявит к ней некоторый интерес.

— Что вы сделали с моей сестрой? — воскликнула Скарлетт. — Где Поппи?

Горнер прошелся туда-сюда по кабинету и в конце концов остановился прямо перед Скарлетт. Своей обезьяньей рукой он взял ее за подбородок и повернул голову девушки сначала в одну, затем в другую сторону. Бонд заметил между манжетой и перчаткой покрытое шерстью запястье.

— Понятия не имею, о чем вы говорите. Похоже, вы питаетесь слухами насчет того, чем мы здесь занимаемся. У нас есть достаточное количество способов привести в чувство тех, кто чрезмерно доверяет слухам.

— Где моя сестра? Что вы…

Обезьянья рука тыльной стороной ударила Скарлетт по губам.

Горнер поднес указательный палец своей человеческой руки ко рту.

— Ш-ш, — сказал он, глядя, как тонкая струйка крови стекает по подбородку Скарлетт. — Молчать.

Обернувшись к охраннику, Горнер приказал:

— Запереть девчонку в камере до вечера; потом пусть позабавит дневную смену.

Конвойный вывел Скарлетт из комнаты; кровь все еще текла из ее разбитой губы. Горнер повернулся к Бонду:

— А вы пойдете со мной.

Он прикоснулся к едва заметной кнопке в стене, задрапированной кроваво-красной тканью, и панель отъехала в сторону. Бонд последовал за ним по пешеходной галерее, стены и пол которой были из толстого стекла. Внизу находилось что-то вроде химической лаборатории, разросшейся до промышленных масштабов.

— Обезболивание, — сказал Горнер, идя вперед. — Об этом я узнал на Восточном фронте. Как снимать болевой синдром. Люди несут всякую чушь об ужасах химического оружия. Но любой, кто сражался под Сталинградом, без сомнения подтвердит, что обычное оружие куда страшнее.

Масштабы производства просто поразили Бонда. Здесь работало около пятисот человек: они закладывали сырье в перегонные кубы, заряжали центрифуги или стояли у упаковочных конвейеров.

— Если бы вы увидели людей, у которых просто снесены лица, — развивал Горнер свою мысль, — буквально срезаны с костей и разворочены пулями… Если бы вы увидели людей, которые держат в руках собственные кишки или пытаются засунуть в дыру в животе собственную печень… Тогда вы осознали бы необходимость разработки самых сильных анальгетиков, способных заглушить любую боль.

Они подошли к тому месту, где одна стеклянная галерея пересекалась с другой.

— Вот с этой стороны вы можете видеть оборудование, с помощью которого мы получаем маковый экстракт разной степени очистки, который становится сырьем для болеутолящих и анестетиков. Кодеин, дигидрокодеин, петидин, морфин и так далее. Часть продукции мы перевозим через Персидский залив в Бомбей, а оттуда доставляем в страны Дальнего Востока, Австралию и Океанию. Другая часть поставляется на мою фабрику под Парижем, а затем в Америку и другие западные страны. Еще некоторое количество, хотите верьте, хотите нет, поступает прямо через Советский Союз — в Эстонию. В Париже и Бомбее полученные химикаты подвергаются дальнейшей очистке и обработке, а затем превращаются в порошки, жидкости, таблетки — все, что требуется на местных рынках. Разумеется, патентованные и торговые названия, как и упаковка лекарств, произведенных в Париже и Бомбее, различаются. Государственные службы здравоохранения и частные клиники переводят деньги за наши препараты на счета в офшорных банках, и никто не в состоянии отследить все эти операции. Иначе меня тотчас же обвинили бы в монополизации рынка. Но на самом деле раненый, находящийся в полевом госпитале где-нибудь в Нигерии, получает то же самое наркотическое вещество, что и пациентка частной клиники в Лос-Анджелесе. Отличия заключаются только в упаковке и торговой марке. Но оба лекарства поступают отсюда, из этого самого цеха.

— А как насчет конкуренции? — спросил Бонд.

— Мои продукты вполне конкурентоспособны по сравнению с теми, что производят компании, давно присутствующие на рынке, поскольку у меня очень низкие производственные затраты — особенно на рабочую силу. Эти люди работают на меня практически бесплатно.

— Бесплатно?

— Не за деньги. Они все — наркоманы. Мы находим их в Тегеране, Исфахане и Кабуле. Некоторых привозим из Багдада и еще более отдаленных мест. Из Турции. Они работают по двенадцать часов в день и получают за это воду, рис и героин. Спят они прямо на песке. И они никогда не убегут отсюда.

— Вы даете им героин? — спросил Бонд.

— Он дешевле опиума и действует намного сильнее. До прибытия к нам они, как правило, сидят на опиуме, но мы быстро их перестраиваем: посадить на более сильный наркотик не составляет большого труда. Это дает и еще одно преимущество: им вполне хватает одной дозы в день. Они выстраиваются в очередь, как маленькие дети, чтобы получить свою инъекцию. Видели бы вы их блаженные детские лица.

Горнер повернулся и сделал несколько шагов дальше по галерее.

— А здесь, в этой части цеха, мы делаем героин. Согласитесь, разница в технологиях и оборудовании небольшая, с первого взгляда и не заметишь. Это потому, что я единственный производитель героина в мире, который поставил изготовление этого вещества действительно на промышленную основу. Производство обезболивающих и героина на одной технологической линии позволило мне значительно сократить накладные расходы. Порошок, который мы получаем на выходе с этой линии, производится с такой же эффективностью, как таблетки и жидкие препараты, которые мы изготовляем на другом конвейере. Одна часть нашей продукции применяется в больницах скорой помощи в Чикаго и Мадриде, а другая распространяется в темных переулках парижских пригородов или в негритянских гетто Лос-Анджелеса. И позволю себе с удовлетворением добавить, Бонд, она находит все больше потребителей на развеселых улочках старой доброй Британии, в лондонском Сохо или в Манчестере. Конечно, я в курсе, что проданный мною товар перекупщики иногда смешивают с амфетаминами, или с крысиным ядом, или с пестицидами. Но согласитесь, это уже не моя вина и ответственности за это я нести не могу. Как только Шагрен списал товар со счета, я теряю интерес к проданному продукту — но не к тому, какое действие он оказывает.

Рабочие находились буквально в нескольких футах под галереей. Все они были в серых рубашках и свободных брюках, вроде тех, что выдали Бонду. Каждый работал чрезвычайно старательно, особенно когда чувствовал приближение одного из надзирателей; охранники не имели огнестрельного оружия: им вполне хватало кнутов и немецких овчарок устрашающего вида, которые злобно натягивали хрупкие и непрочные на вид поводки-цепочки.

— Вы знаете, что такое героин? — поинтересовался Горнер. — Я прочту вам краткую лекцию по химии, Бонд. Все начинается с прекрасного цветка: мака, или по-латыни Papaver somniferum. Красивое название для красивого растения — «мак, дарующий сон». Сок, выдавливаемый из семенных коробочек, дает нам опиум — это король всех наркотиков, его воспевали поэты со времен Гомера и до наших дней. Осмелюсь предположить, что и вы имели удовольствие познакомиться с ним.

— Весьма поверхностно.

— Опиум — вещество дорогое, — продолжал Горнер, — но чрезвычайно желанное для тех, кто уже познал его сладость. Крупнейшим наркокартелем, когда-либо известным в мире, — не считая, конечно, моего собственного скромного предприятия, — была, разумеется, ваша Британская империя. Британцы развязали две опиумные войны с Китаем, чтобы разрушить монополию китайцев на торговлю этим наркотиком и перевести на себя основные потоки. Две войны — две победы. Согласно сепаратному Нанкинскому договору тысяча восемьсот сорок второго года, они просто оттяпали себе Гонконг и открыли пять новых портов для опиумной торговли, превратив миллионы китайцев в отупевших животных — законченных наркоманов. Неужели вы не находите вполне логичным и даже справедливым, что кто-то должен попытаться отплатить англичанам той же монетой? Я ведь не делаю ничего такого, чего бы не делали сами британцы по отношению к другим.

Бонд промолчал.

— К сожалению, все это требует времени, — печально заметил Горнер. — Боже мой, сколько времени потребуется, чтобы стали заметны результаты.

Слушая Горнера, Бонд смотрел вниз на ряды рабов-рабочих, которые в своих насквозь пропотевших спецовках раз за разом повторяли одни и те же доведенные до автоматизма движения. Вдруг один из них упал — потерял сознание, а может быть, и умер; охранники оттащили его в сторону от конвейера. Другие, работавшие рядом, ни на миг не остановились, чтобы выяснить, что случилось.

— Промежуточным звеном между опиумом и героином является морфин, — сообщил Горнер. — Он был впервые выделен одним немецким химиком в тысяча восемьсот пятом году — в год вашей знаменитой Трафальгарской победы, которой вы так гордитесь. Позднее, в тысяча восемьсот семьдесят четвертом, англичанин по фамилии Райт синтезировал диацетилморфин — белый горький кристаллический порошок, лишенный запаха. Его получают в результате процесса ацетилизации морфина. Это и есть героин.

Горнер прокашлялся, затем вновь заговорил:

— Вот чем мы здесь занимаемся. Основной технологический процесс — ацетилизация. При этом выделяется газ с характерным запахом. Вам, Бонд, наверное, известна моя репутация. Я получил дипломы и степени в нескольких университетах разных стран. Может быть, эти длинные разглагольствования нагоняют на вас тоску и вводят в смущение, но для меня они звучат как любовная поэзия. Как там писал ваш великий шотландец? «Любовь, как роза, роза красная, цветет в моем саду». Так вот, моя любовь не как роза, а как алый, алый мак. Всегда такой разный и такой роскошный. Мне доставляет особое удовольствие тот факт, что мак — сентиментальная эмблема вашего бессмысленного имперского самопожертвования в сражении против немцев во время Первой мировой войны. Я добился того, чтобы по всей цепочке доставки моего товара в качестве основного пароля использовались слова, с которых начинается столь обожаемое вами и столь же бессмысленное стихотворение: «В полях Фландрии маки рдеют… там, где белых крестов аллеи». Я выбрал для своих людей этот пароль. Пароль, открывающий врата смерти.

Горнер вдруг вздрогнул, словно очнувшись, затем снова прокашлялся и продолжал говорить, вернувшись к интонациям университетского преподавателя:

— В общем, как бы то ни было, этот ваш английский химик — я имею в виду Райта, — в отличие от подавляющего большинства англичан, не сумел использовать свое изобретение для личного обогащения. Но один немец, Генрих Дрезер, возглавлявший фармацевтическую лабораторию «Байер», первым понял, как можно использовать героин в коммерческих целях. Он проверил его на своих сотрудниках, и они сами выбрали для нового вещества название «героин», потому что он заставлял их чувствовать себя героями! С точки зрения фармакологии героин воздействует на человека точно так же, как морфин, только для получения сопоставимого эффекта доза нужна в четыре раза меньше. Он оказался и дешевле, а также проще в употреблении. В общем, это было сокровище, а не наркотик. Скоро в каждой американской химической лаборатории уже велись опыты по оптимизации использования импортируемого героина. Как сказал другой ваш поэт, «блаженны все, кто видел ту зарю…»

Бонду было тяжело находиться рядом с этим желтоволосым человеком, полностью поглощенным идеей мести и господства над людьми. Ощущение было такое, что Горнер существует в каком-то ином мире, живущем по иным, разработанным им самим законам, в мире, где никакие проблемы и заботы остальной части человечества не имеют ни малейшей ценности.

— У нас тут работают в две смены по двенадцать часов, — объявил Горнер, — следовательно, производственные мощности никогда не простаивают. Вот вам и еще один резерв экономии, который, кстати говоря, дает нам преимущество перед всеми конкурентами, причем это преимущество является для нас эксклюзивным: сами понимаете, никто из них не может себе позволить такую систему эксплуатации рабочих.

— Они хоть иногда отдыхают? — спросил Бонд.

— А как же. Каждые три часа — двухминутный перерыв на то, чтобы попить. Разумеется, при таком режиме имеет место некоторая… естественная убыль. Иногда они умирают прямо на рабочем месте. Или выходят из строя. Да вы сами только что видели. Но уверяю вас, недостатка в рабочей силе мы не испытываем. Даже официальные представители шахского правительства признают, что в Иране два миллиона наркоманов, и с каждым днем их армия пополняется за счет молодежи. Шагрен сформировал специальную службу по набору новых работников: они вербуют примерно по двадцать человек каждый день и привозят их через Йезд и Керман. Впору ставить вращающуюся дверь на входе.

— Но это же низко, — не выдержал Бонд.

— Это отличный бизнес, — возразил Горнер. — Все, что мне известно о рабстве и подневольном труде, я почерпнул из истории Британской империи и ее колоний. Африка, Индия, Вест-Индия. Учтите, Бонд, что на занятиях по политической и экономической истории Британии я был самым прилежным студентом. А что касается этих людей… Это же отбросы. Они все равно умерли бы. Мы даже продлеваем им жизнь. А в конце каждой смены я устраиваю для них развлечение. Вот увидите. Ну, давайте вернемся в мой кабинет.

Вновь оказавшись в помещении с красными стенами, Горнер уселся за свой письменный стол. Нажав потайную кнопку под столешницей, он привел в движение стенную панель, находившуюся позади него. Таким образом за его спиной открылось окно, выходящее непосредственно в цех.

— Иногда мне нравится наблюдать за ними, — сказал он, — а порой я устаю от зрелища их монотонной работы и жалкого существования. В общем, Бонд, меня иногда одолевают скука и безразличие. А это, между прочим, главные враги человека, ведь они подтачивают его волю и самую душу; это злейшие враги всех великих достижений.

Он снова вернул панель на место и повернулся в кресле:

— В один прекрасный день, Бонд, я превращу в героиновых наркоманов стольких же людей в Британии, скольких Британия сделала наркоманами в Китае. И этот день не столь уж далек. Тогда вы потеряете столь ценимое вами место в Совете Безопасности ООН и вообще свой привилегированный статус в мировой политике. Вы проиграете «холодную войну». Вы станете страной третьего мира, как того и заслуживаете.

— Скажите мне одну вещь, — заговорил вдруг Бонд. — Как вам удалось повоевать и за Красную армию, и за нацистов — с вашим-то увечьем? Я имею в виду вашу руку.

Говоря это, он рисковал, но шел на этот риск сознательно.

На мгновение в жестоких голубых глазах вспыхнула ярость, на щеках выступили красные пятна, а зубы скрипнули. Но в следующую секунду Горнер уже успокоился и с короткой усмешкой выдохнул:

— Слушай, ты, придурок, что ты вообще знаешь о Восточном фронте? Я там воевал не с вашими оловянными солдатиками Томми, которые в пять пьют чай, а в шесть выделяют час, чтобы ткнуть тебя штыком в спину, если подставишь ее. Там люди дрались как звери, замерзали насмерть, ходили врукопашную, душили друг друга голыми руками, перегрызали глотки, пытали пленных и убивали самыми разными способами. Они были рады любому новобранцу — увечному, сумасшедшему, глухому, сифилитику… Можешь нажимать на курок? смог добыть себе винтовку? — значит, в строй. Как сказали бы у вас, «все силы на борьбу с врагом».

Горнер уже взял себя в руки и изобразил на лице некое подобие улыбки:

— Вот видите, и я на что-то сгодился. Все силы… даже сила этой руки. — Подняв руку в белой перчатке, он уставился прямо в глаза Бонду и, не отводя взгляда, спросил: — Хотите увидеть ее?

— Нет.

— Бросьте, Бонд. Я знаю, что вы любопытны. Человек, лишенный любопытства, не станет секретным агентом. Давайте я вам покажу.

Горнер стащил перчатку и поднес руку почти вплотную к лицу Бонда. Кисть была длинная и плоская, ладонь — беловато-розовая, а тыльная сторона почти черная и морщинистая. Первые фаланги пальцев были чрезвычайно длинные, а темные ногти имели необычную, почти треугольную форму. Кожа была сухая, вся испещренная глубокими морщинами, как у обезьяны. Большой палец, как и ожидал Бонд, оказался коротким и был расположен так близко к запястью, что использовать его для работы вместе с другими пальцами едва ли было возможно. От лучезапястного сустава и выше рука была покрыта густыми черно-коричневыми волосами наподобие шерсти шимпанзе. Примерно посредине между запястьем и локтем предплечье принимало вид обычной человеческой руки.

Горнер снова надел перчатку. Никакой реакции со стороны Бонда не последовало.

Некоторое время оба молча стояли буквально в футе друг от друга, глядя глаза в глаза. Ни один не отвел взгляда и даже не сморгнул.

— Почему вы перешли тогда на другую сторону? — спросил Бонд.

— Да потому, что нацисты явно упустили свою победу. Для них война была проиграна. «Холодная война» на самом деле началась в Восточной Европе еще в сорок четвертом году. Я хотел быть на той стороне, которая победит британцев. Поэтому я перешел на сторону Советской армии.

Бонд промолчал. Бо льшая часть сказанного Горнером соответствовала информации, сообщенной ему М. Кроме того, Бонд понял, что бестактное упоминание об уродстве Горнера способно вывести его из равновесия, пусть и на несколько секунд.

— Ну а теперь к делу, — сменил тему Горнер. — Опиум — сырье для моего производства — нужно где-то брать. Того, что я получаю из Турции, уже давно не хватает. Естественно, мы используем связи Шагрена в странах Юго-Восточной Азии. Хороший источник — Лаос, и, знаете, американцы, которые там хозяйничали, оказались готовы к самому активному сотрудничеству. Вы в курсе, что ЦРУ имеет собственную авиакомпанию под названием «Эйр Америка», которая на самом деле развозит по миру грузы опиума?

— Это абсурд, — возразил Бонд.

— Это политика, — сказал Горнер. — «Эйр Америка» доставляет оружие антикоммунистически настроенным князькам и полевым командирам. Не возвращаться же самолетам порожняком. Вот они и летят с грузом опиумного мака. Слушайте, да чего вообще можно ожидать от авиакомпании, девиз которой «Все, что угодно, когда угодно, где угодно»? Между прочим, за время пребывания в Юго-Восточной Азии тысячи бравых Джи-Ай стали наркоманами. При штаб-квартире резидентуры ЦРУ в Северном Лаосе построена фабрика по очистке героина. Из этого региона Азии поступает около семидесяти процентов всего опиума, находящегося в незаконном обороте в мире. Естественно, большая его часть уходит на ненасытный американский рынок.

— И вы, значит, решили и туда запустить свои лапы?

— Вот именно. Шагрен работает над этим. Денег, конечно, в это направление приходится вкладывать немало. Но ведь это инвестиции. Разумеется, мне не по душе, что мои деньги работают на поддержку американского военного присутствия. Но в этом есть и свои преимущества. Это означает, что ЦРУ смотрит на мою деятельность сквозь пальцы. Уверен, вы понимаете, насколько полезно может быть такое отношение могущественной спецслужбы.

— Россия, Америка… Вы, похоже, везде поспеваете? — спросил Бонд.

— По крайней мере, стараюсь, — подтвердил Горнер. — И бизнес от этого только выигрывает. Настанет день, когда я смогу покупать сырье по самым низким ценам в Юго-Восточной Азии. В данный момент большая часть моих поставок идет из Афганистана, из провинции Гельменд, где сосредоточена основная часть маковых полей. Вот туда-то, Бонд, вы и поедете. В последнее время у нас стали возникать серьезные проблемы на границе. Бандитов развелось слишком много, и оружия у них хоть отбавляй, причем уже не только стрелкового: теперь у них есть даже ракетные установки и гранатометы. Там есть один участок караванного пути неподалеку от Заболя, где бандиты перехватывают моих людей, доставляющих опиум. Это место даже прозвали перевалом Геенны Огненной. Знаете почему?

Бонд покачал головой.

— Так назывался участок железной дороги в Бирме, который построили попавшие в плен к японцам анзаки. Говорят, что на этой дороге на каждый ярд уложенных рельсов приходится по одному умершему человеку. Они, кстати, были очень храбрые ребята, эти анзаки, которые сражались за вас в ваших войнах.

— Я знаю, что они воевали храбро, — ответил Бонд. — Эти солдаты были едва ли не лучшими в нашей армии.

— В общем, мы на нашем перевале тоже несем большие потери. Конечно, пока что не по человеку на каждый ярд, но все равно слишком много. Наркомана на такое дело не пошлешь, сами понимаете. Для таких экспедиций нужны полноценные бойцы, а их на всех бандитов не напасешься. Я хочу, чтобы вы поехали в Заболь вместе с Шагреном. Завтра же утром.

— Зачем это вам?

— Я думаю, для вас это будет дополнительной практикой и хорошим уроком.

Горнер встал, и панель позади него снова открылась.

— А теперь, — объявил он тоном конферансье, — настало время вечерних развлечений. Подойдите сюда, Бонд.

Бонд не двинулся с места, пока ствол автомата охранника не уперся ему в поясницу.

На стеклянной галерее в дальнем конце героинового цеха открылась дверь. Охранник вытолкал оттуда женщину. Женщина была голая.

— У нас это называется прогулкой по Ламбетскому мосту, — сказал Горнер. — Старое доброе развлечение кокни.

Тем временем охранники выпихнули на галерею еще трех обнаженных женщин.

— Они должны сделать полный круг, пройти туда и обратно, — пояснил Горнер. — Мужчинам нравится смотреть на них снизу.

— А кто все эти женщины?

— Никто. Проститутки какие-то. По большей части, естественно, наркоманки. Их привозят сюда заодно с мужчинами. Когда они дня через два-три теряют свою привлекательность, я позволяю мужчинам познакомиться с ними поближе.

— В каком смысле?

— В самом прямом: охрана уводит их вниз, в помещение, где рабочие отдыхают. Удовольствие бесплатное и способствует поддержанию высокого морального духа в коллективе.

— А что вы делаете с этими девушками потом?

Горнер посмотрел на него с удивлением и любопытством:

— Ну, мы, конечно, их хороним.

Он снова повернулся к окну, откуда было видно девушек, и на его лице появилось выражение, которое можно было с некоторой натяжкой назвать улыбкой.

— О, Бонд, вы только посмотрите. Вот вышла одна, которую вы наверняка узнаете. Я думаю, наши рабочие будут от нее просто без ума.