Буквально через пару секунд шесть полуавтоматических винтовок нацелились в голову Бонда, а три немецкие овчарки, едва удерживаемые на поводках, бросались, норовя вцепиться ему в лицо. Он стоял неподвижно, упираясь спиной в дверь кабинета Горнера и держа руки над головой, и надеялся лишь на то, что его расчеты оправдаются.

Он был уверен, что люди Горнера получили приказ оставить его в живых. Конечно, даже не будь у Горнера такого пленника, как Бонд, он нашел бы британского гражданина, которого можно было бы посадить за штурвал угнанного «VC-10», — например, вернуть туда пилота, под угрозой оружия посадившего самолет посреди пустыни. И все же, рассчитывая на максимальный эффект от своей провокации, Горнер ни за что не стал бы использовать неизвестного заложника в качестве инструмента нападения на Советский Союз, если у него был шанс «пристроить» на это место хорошо знакомого и давнего противника. Бонд подумал о том, что тяга к эффектным символическим жестам, собственно, и определяет все действия и поступки Горнера, включая мстительный план, который он пытается осуществить.

Вскоре он заметил, что в конце коридора в ярком свете включенных среди ночи люминесцентных ламп появился уже знакомый силуэт, увенчанный кепи Иностранного легиона, и Бонд вдруг понял, что испытывает при виде Шагрена новое и странное чувство: облегчение.

Шагрен подошел ближе и пролаял несколько слов на фарси. Охранники чуть расступились и дали ему место пройти.

— Девчонка — где? — спросил Шагрен.

— Не знаю, — ответил Бонд.

Несомненно, они уже обнаружили открытую дверь и ведут поиски снаружи здания. Игра Бонда основывалась на том, что им и в голову не придет разыскивать молодую женщину, вырвавшуюся фактически из камеры смертников, на борту самолета, который, как ей прекрасно известно, должен уже на следующий день потерпеть катастрофу. О таком варианте они подумают в последнюю очередь. Шансы на успех, по правде говоря, были невелики — но больше Бонду и Скарлетт вообще не на что было рассчитывать.

Шагрен кивнул в сторону коридора, в направлении камеры, и отдал несколько коротких распоряжений. Бонду заломили руки за спину и потащили его по коридору; он тем временем старался внимательно следить за всем, что происходит вокруг. Судя по всему, распоряжение об отбое тревоги еще не поступило: звуки сигнализации и топот сотен ног, обутых в тяжелые армейские ботинки, доносились отовсюду. «Беги, беги, Скарлетт», — беззвучно повторял он про себя. Картина стройной, нет, даже хрупкой фигурки, возносящейся вверх, в темноту, на открытой подъемной платформе, по-прежнему стояла у него перед глазами.

Двое охранников втащили Бонда в камеру, снова связали ему руки и остались возле него, а двое заняли места снаружи, по обе стороны от двери. Через несколько минут, когда звуки сигнализации и сирен смолки, дверь открылась и вошел Шагрен.

— Вниз, — сказал он, тыча пальцем в песчаный пол.

Бонд опустился на колени, поставив одно из них на песок в том месте, где были закопаны осколки стекла.

— Девчонка — где? — снова спросил Шагрен.

— Я уже сказал, — ответил Бонд, — я не знаю. Охранник открыл дверь, потому что ей стало плохо. Она убежала, но куда — я не знаю. А я пошел по коридору, чтобы сообщить доктору Горнеру, что его гостья пропала. Похоже, я подзабыл код замка на дверях в его кабинет.

— Врать! — заорал на него Шагрен. — Врать!

Та половина его лица, которая сохранила подвижность после операции, была искажена гримасой ярости, вторая же оставалась неестественно застывшей. В одном углу рта выступила пена.

«И вот эту страшную рожу, — подумал Бонд, — видели глаза тех несчастных школьников, которые сидели себе спокойно, поджав ноги, где-нибудь на полянке посреди деревни, собираясь слушать библейскую притчу о добром самаритянине».

— Сказать мне, куда идти девчонка. Сказать мне!

Бонд посмотрел на своего мучителя даже с каким-то сочувствием. У него в голове вертелись слова давно позабытого евангельского стиха.

— Пустите детей, — проговорил он, — и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство…

Шагрен изо всех сил ткнул Бонда сапогом под ребра, и тот услышал хруст сломанной кости. Потом Шагрен вынул из нагрудного кармана рубашки кожаный футляр и достал оттуда две палочки для еды, сделанные из слоновой кости. На них были выгравированы и прокрашены красной краской китайские иероглифы.

Один из охранников схватил Бонда за волосы и запрокинул его голову назад, второй крепко сжал ему челюсти, а Шагрен медленно и глубоко воткнул Бонду палочку в левое ухо.

Охранники по-прежнему держали голову Бонда как в тисках, а Шагрен так же аккуратно и тщательно вставил вторую палочку. Бонд ощущал, как она упирается в его барабанную перепонку.

— Ты слышать плохие вещи и не говорить, — сказал Шагрен. — Вот что Фам Син Куок делать, когда человек слышать плохие вещи.

Бонд сжал зубы, когда Шагрен подошел вплотную и расставил ноги. Он видел, как армейские ботинки вжимаются в песок для лучшей опоры и как Шагрен широко раздвигает руки.

В этот момент Бонд закрыл глаза, а потому не увидел лица человека, с губ которого слетело одно-единственное слово:

— Стоп.

Бонд посмотрел в сторону двери и разглядел в зарешеченном окошке длинные пальцы в большой белой перчатке. Дверь открыли, и в камеру вошел Горнер; на нем был алый шелковый ночной халат.

— Спасибо, Шагрен. Можешь идти. Я хочу, чтобы Бонд услышал завтра все нужные инструкции. Ему ведь самолет вести. Вставай, — скомандовал он Бонду.

Тот поднялся на ноги.

— Ну вот, — продолжал Горнер, — значит, эта сучка сбежала. Рабочие будут очень разочарованы, если я не смогу вернуть ее. Но думаю, можно что-нибудь устроить и без нее, правда? — Он ухмыльнулся.

«Поппи, — пронеслось в голове у Бонда. — Он выставит ее вместо сестры, а рабочие, конечно, и не заметят разницы».

— Ладно, — сказал Горнер, — в любой игре иногда нужно пожертвовать пешку-другую. Чтобы выиграть войну, порой приходится проиграть второстепенное сражение — а положа руку на сердце, я могу признаться, что толку от этой девчонки не было никакого, одна морока. Главное, что крупная рыба осталась в моих сетях. Я прав, Бонд?

— Во сколько мы вылетаем?

— Не вижу причин менять свои планы, — объявил Горнер. — И уж тем более ради какой-то девчонки, которую мои люди найдут не позже чем через час. Вы подниметесь на борт ровно в девять. Вашим штурманом будет один из моих лучших людей — бывший вышибала с тегеранского рынка. Я лично обучил его всему необходимому. Зовут его Масуд. Он говорит по-английски, — по крайней мере, его словарного запаса вполне хватит, чтобы объяснить вам, что делать. Топлива в самолете хватит как раз до Златоуста — тридцать шесть, но не дальше. Когда вы снизитесь и сбросите бомбу — под руководством Масуда, — вы опуститесь еще ниже, и он покинет самолет на парашюте. А вы, Бонд, будете лететь дальше, пока хватит топлива, ну а потом… — Он развел руками.

— Понятно.

— Английские самолеты. Очень ненадежные. Ну а на тот случай, если вы задумаете совершить что-нибудь героическое, когда Масуд вас покинет, с вами на борту останутся еще трое вооруженных охранников. Они не будут в курсе, что Масуда уже нет на борту. Или что топливо на исходе. Эти люди кое в чем провинились передо мной. Они больше всего на свете мечтают вновь завоевать мое доверие и быть вычеркнутыми из черного списка. Я дал им понять, что этот полет — их последний шанс. Они пребывают в уверенности, что Масуд развернет самолет и полетит домой. Но я снабдил их британскими паспортами, и они рухнут вместе с вами. Так что можете забыть об аварийном приземлении на каком-нибудь русском шоссе.

Горнер посмотрел на часы:

— Уже почти четыре. Лично я собираюсь вернуться к себе и еще немного поспать. В шесть меня разбудят и подадут завтрак. Яйца-пашот, бекон, кофе.

— Мне, пожалуйста, немного черного перца в кофе, — сказал Бонд. — Разумеется, дробленого, а не молотого.

— Вспомните голодающих ирландцев, — ответил Горнер. — В восемь вам дадут чашку воды. Спокойной ночи, Бонд. Завтра вас ждут великие дела.

Дверь камеры с лязгом захлопнулась. Бонд лег на землю и, стараясь казаться неподвижным, языком нащупал в песке осколки стекла.

В это самое время Дариуса Ализаде, спавшего в номере ноушехрской гостиницы «Джалаль», разбудил телефонный звонок. Естественно, это пробуждение не порадовало Дариуса, которому как раз снилась Зухра, отдыхающая вместе с ним в общей парной.

— Привет, Дариус. Извините, что разбудил. Это Феликс Лейтер из ЦРУ. Тут такая каша заваривается. В общем, нужна ваша помощь.

— Как вы меня нашли? — спросил Дариус, все еще не до конца отогнавший образ Зухры, который никак не желал рассеиваться в воображаемых облаках пара.

— Связи со старыми союзниками не рвутся никогда. Я позвонил кое-кому в Лондоне. К черту политиков. Дело очень серьезное и касается всех в равной степени.

— Вы уже виделись с Джей Ди Сильвером? — уточнил Дариус.

— С Кармен? А то. Видел его в Тегеране. Думаю, он тоже к нам сюда собрался.

— А вы где находитесь, Феликс?

— Я напротив гостиницы, на другой стороне улицы, Дариус.

— Вы друг Джеймса Бонда?

— Сантьяго! Это наш с ним боевой клич. Такой же, как у Кортеса. Джеймс Бонд — мой кровный брат. Всем хорош, если бы только не его извращенный вкус в отношении автомобилей. А кроме того, он…

— Пока достаточно, — сказал Дариус. — Поднимайтесь ко мне. Номер два-три-четыре.

— Сейчас буду.

Лейтер повесил трубку, вышел из стоящей на набережной телефонной будки и поковылял к входу в «Джалаль», который и в самом деле находился совсем рядом. Когда он добрался до номера двести тридцать четыре, Дариус Ализаде был уже одет и ждал его со свежим кофе и вазой фруктов на столе.

Помимо него в номере находился также дородный и представительный мужчина с пышными усами, напоминавшими сапожную щетку.

— Это Хамид, — сказал Дариус, пожимая руку Феликсу. — Водитель. И внештатный сотрудник. Специалист по тайникам и надежным явкам, где гарантированно нет никакого прослушивания.

Хамид застенчиво улыбнулся.

— Господи, я прямо вспоминаю былые времена, — сказал Феликс.

— И еще Хамид знает, где живет «монстр».

— Бонд ему доверял?

— Он доверил ему свою жизнь, — ответил Дариус.

— Это хорошо, — сказал Лейтер, принимая у Дариуса чашку крепкого черного кофе. — Теперь расскажите мне, что вам известно.

Когда Дариус закончил изложение всех деталей разведданных о модифицированном экраноплане, которые он получил из Лондона, Лейтер задумчиво проговорил:

— Ладно, по крайней мере, мы теперь знаем, из какого гнезда эта «птичка» собирается вылететь. Вот только времени будет в обрез: учитывая, с какой скоростью движется эта крошка, у перехватчиков будет часа два, не больше, от взлета до того, как она будет готова сбросить бомбы. И потом, наши истребители окажутся в советском воздушном пространстве. А там американские самолеты не могут находиться больше пяти минут. На большую благосклонность офицеров советской ПВО я бы рассчитывать не стал.

— Где ваша ближайшая авиабаза? — спросил Дариус.

— Официально — черт знает как далеко отсюда. В Тимбукту, насколько я знаю. Но неофициально у нас есть самолеты в Дахране, в Саудовской Аравии, и еще кое-что в Восточной Турции. Истребители-бомбардировщики. Более точно я не знаю. Видите ли, Дариус, я ведь в этой операции вскочил в последний вагон, так сказать, оказался в зрительном зале на приставном стуле. Я гонец, которому рекомендовано приносить только хорошие вести. Тяжело будет действовать в такой передряге без серьезной поддержки начальства. И это еще полбеды.

— А в чем заключается вторая половина? — спросил Дариус.

— В той дополнительной информации, которой мне удалось разжиться. Тот британский авиалайнер, который пропал несколько дней назад, — есть все основания полагать, что он в любой момент может воскреснуть из небытия, направляясь на север.

— То есть в сторону Советского Союза?

— Угу. Куда именно, мы не знаем, но уверены, что ничего хорошего от него ждать не приходится. Нам удалось отследить информацию о поставках кое-какой специфической техники из Стамбула. Очевидно, этот лайнер собираются переоборудовать в бомбардировщик. Остается только уповать на надежность советской системы ПВО. Их радары очень хороши, и я думаю, что целая стая МиГов-двадцать один накинется на эту здоровенную тушу, как только она окажется в советском воздушном пространстве. Бах! — и все рухнет на землю.

— Но ведь бесследно эта махина все равно не пропадет, — сказал Дариус. — Я имею в виду — с политической точки зрения. Это может быть расценено как часть хорошо подготовленного нападения со стороны Британии или НАТО.

— Дариус, вы ухватили самую суть. Лучше бы сбить эту «птичку» нашими силами, не дожидаясь, пока это сделают Советы. А мы ведь даже приблизительно не знаем, где она поднимется в воздух. Конечно, сейчас все наши военно-воздушные базы находятся в полной боевой готовности — но, черт возьми, небо ведь такое большое. Кармен Сильвер держит ушки на макушке и только и делает, что пытается выполнять указания, каждую минуту поступающие из Лэнгли.

— Неужели все так плохо? — спросил Дариус.

— А то. Президент отменил все встречи. Администрация и Комитет начальников штабов действуют по протоколам, разработанным после той истории с ракетами на Кубе. Они считают, что это дело очень крупное. И неприятности могут случиться в любой момент.

— А мы с вами что сейчас можем сделать?

— Прямо сейчас — ничего. Сидеть и ждать инструкций. Может быть, у Сильвера появятся еще новости.

Дариус отхлебнул кофе и вздохнул.

— Возможно, я смогу что-то выяснить, — сказал он. — Если это Горнер, то «Савак» может хотя бы примерно знать, где находится его база в пустыне.

— Это верно, но самолет ведь не сможет взлететь прямо из пустыни, а? Ему нужна взлетно-посадочная полоса. Или даже целый аэродром. Это же очень большая машина.

Дариус встал и прошелся по комнате, почесывая затылок.

— Ммм… Аэропорты. Йезд, Керман… Послушайте, Феликс, пока я обмозгую эту мысль, откройте мне одну тайну, — сказал он. — Почему этого парня называют Кармен?

— А вы-то сами слышали, какие есть версии?

— Сам он рассказывал мне какую-то байку о его первой и, несомненно, увенчавшейся успехом самостоятельной операции в Гватемале, — ответил Дариус. — Он якобы проявил чудеса изобретательности и организовал беспорядки, в результате которых удалось отстранить от власти местного диктатора. Параллель, по словам Сильвера, здесь такая: он, мол, как и Кармен в опере, устроил народный бунт, и отсюда такое благородное прозвище.

Феликс Лейтер только рассмеялся при этих словах:

— Надо же было такого нагородить. Сами понимаете, Дариус, это все белыми нитками шито и за самые длинные уши притянуто. Никто из наших до таких тонких ассоциаций не додумался бы. Я позволю себе высказать другую версию: просто-напросто наш Джей Ди не слишком любит женщин… Он у нас один из этих. Так вот, во время своей предыдущей командировки он работал под прикрытием представительства «Дженерал моторс», где именно — точно не помню. Как-то раз он хорошенько набрался и стал хвастаться — среди своих, как он опрометчиво полагал, — что уже успел соблазнить троих парней из отдела продаж местного представительства «Дженерал моторс». Он даже сам и придумал этот каламбур: сказал, что больше всего ему нравятся симпатичные молодые ребята, работающие в автомобильном бизнесе. «Кар» по-английски — машина, «мен» — мужчины. Вот вам и Кармен Сильвер.

Дариус от души посмеялся над этой историей:

— Мы хоть и не в автомобильном бизнесе, но кто его знает, может быть, он и к нам присматривается.

— К нему тоже стоит присмотреться и быть с ним поосторожнее — во всех смыслах. Позвоните по этому номеру, если меня рядом не будет. — Феликс протянул ему карточку. — Ну а теперь не кажется ли вам, что мы могли бы совершить ознакомительную поездку в район доков и бросить взгляд на пресловутое «чудовище»?

Дариус пристально посмотрел в глаза Феликсу, словно в последний раз взвешивая, стоит ли доверять этому человеку. Наконец решение было принято.

— Нам не нужно ездить, — сказал он. — Останемся здесь. У меня уже есть свой человек на борту.

— У вас есть… кто? — Изумлению Лейтера не было предела.

— Я тут, между прочим, не груши околачивал, — заметил Дариус, довольный произведенным эффектом. — Не могу же я целыми днями сидеть сложа руки и дожидаться американского десанта. Я вышел на одного из тех русских перебежчиков, которые занимались переделкой экраноплана из грузовика в ракетоносец. Он передаст по радио в мой офис в Тегеране всю важную информацию, включая точные полетные координаты, которые они закладывают в навигационную систему. Бабак, мой человек в Тегеране, сразу же свяжется со мной.

— А вы, оказывается, на редкость хитрый парень, — сказал Феликс. — Вычислили самого нужного человека в самом нужном месте. И как же вам удалось склонить его к сотрудничеству?

— Да как обычно, — спокойно ответил Дариус. — С помощью американских долларов. Признаюсь, что это обошлось мне в кругленькую сумму.

— Отлично, тогда мы поступим так: как только получим информацию, я позвоню в Лэнгли, а они там уж пусть разбираются, откуда должны взлетать истребители.

В эту самую секунду на прикроватном столике запищал телефон. Звонил портье из вестибюля.

— Здесь вас спрашивает мистер Сильвер. Проводить его в ваш номер?

Незадолго до восьми Бонда, босого и по-прежнему в рабочей спецовке, вывели из камеры, отвели в умывальную, а затем в кабинет Горнера.

От человека в льняном костюме просто физически исходило ощутимое чувство восторженного волнения. Свежая алая гвоздичка торчала из его петлицы; рубашка тоже была новая, равно как и ярко-малиновый галстук. Волосы он привычно зачесал назад и набриолинил еще сильнее обычного. Похоже, что даже белая перчатка была свежевычищенной.

В руках Горнер держал аккуратно сложенную форму капитана воздушного судна авиакомпании «Бритиш оверсиз».

— За пять минут до конца операции, — сообщил он, — вы переоденетесь вот в этот костюм. Охрана отнесет его на борт самолета. О, Бонд, как шикарно вы будете выглядеть в капитанской форме. Она вам не меньше к лицу, чем старый добрый галстук выпускника Итона. Вряд ли можно представить себе что-либо более британское. Порадуетесь хоть в последний момент, правда? Как там говорят французы? «Aujourd’hui roi, demain rien» — то есть: «Сегодня король, завтра…»

— Я знаю, как это звучит по-английски, — перебил его Бонд.

— Да что вы говорите? Среди англичан вы редкий экземпляр. Согласитесь, большинство ваших соотечественников считают, что представители «низших рас» непременно поймут по-английски, если на них погромче наорать. К счастью, уже завтра их самодовольству и лживому двуличному благородству придет конец. Навеки. Вашу обожаемую столицу испепелит ядерный пожар, а столь сентиментально любимые «домашние графства» — Кент и Суррей превратятся в безжизненную зону радиоактивного заражения.

Горнер обошел письменный стол и встал рядом с Бондом:

— Я провожу вас и присмотрю за вами до взлета, а потом вернусь к себе и буду ждать неотвратимого. Не хотите ли передать какое-нибудь прощальное послание вашим согражданам? Вашей королеве? Вашему премьер-министру?

Бонд закусил губу. В его памяти звучали умоляющие и одновременно требовательные слова Поппи: «Убейте Горнера».

— Ну что ж, как хотите, — сказал Горнер. — Сыграем?

Все те же охранники провели Бонда по коридору и, держа стволы пистолетов прямо у его ушей, поднялись вместе с ним на круглой подъемной платформе. Электрокар уже ждал их, чтобы отвезти к главному выходу. Водитель нажал на кнопку дистанционного управления на пульте, и лазерный луч открыл замок.

Не было еще и девяти часов утра, но жаркое персидское солнце уже припекало вовсю: оно заставляло ослепительно сверкать новенький лайнер «VC-10», к которому они и направились. Высокий хвостовой стабилизатор с четырьмя смонтированными под ним роллс-ройсовскими реактивными двигателями делал силуэт самолета особенно изящным и стремительным. В любой другой ситуации Бонд если не с восторгом, то уж по крайней мере с неподдельным интересом отнесся бы к перспективе совершить путешествие на этом новом, еще мало кому знакомом воздушном судне — высокоскоростном и, по всей видимости, очень комфортабельном. Но на сей раз он прекрасно понимал, что его единственный шанс выбраться живым с этого обреченного на гибель самолета зависит от призрачной вероятности того, что где-то на борту этого красавца спряталась хрупкая специалистка по банковским инвестициям с вьющимися темными волосами и с советским пистолетом, из которого ее никогда не учили стрелять.

Бонд глубоко вздохнул и сделал первый шаг по трапу, ведущему к главной двери пассажирского салона. На борту его протащили по проходу между креслами и затолкали на сиденье возле иллюминатора в ряду, расположенном в конце салона первого класса. Садясь на отведенное ему место, Бонд пригнулся, чтобы не удариться головой о нависавший над боковым сиденьем потолочный багажник для ручной клади. В это мгновение он выплюнул на сиденье осколок стекла, который все это время — с самого утра — прятал во рту. Один охранник сел рядом с ним, другой впереди, третий — сзади. Двигатели самолета уже негромко работали в режиме прогрева.

Из-за перегородки, отделявшей кабину пилотов от остальной части самолета, вышел смуглый, плотно сложенный человек в армейских брюках и белой футболке.

— Я Масуд, — сказал он. — Мы делать проверка с пилот. Мы вылетать через полчаса. Ты остаться там где есть. Если ты шевелиться, мы тебя убить.

— Ну и порядочки в вашей авиакомпании — хуже, чем в «Дэн эйр», — проговорил Бонд. — Сигаретки не найдется?

— Молчать. Не курить. Застегнуть ремень.

Бонд повиновался. Обычно он любил эти мгновения, предшествующие полету, — предвкушение нескольких часов по-настоящему вольной жизни, когда он будет недоступен ни для приказов М., ни для кого из женщин, с которыми сводила его судьба: в эти часы он мог спокойно, ни на что не отвлекаясь, почитать «Основы современного гольфа» Бена Хогана, а потом, никуда не торопясь и потягивая «кровавую Мэри», полюбоваться, как солнечные лучи, искрясь, отражаются в крыльях самолета, летящего над арктическим ландшафтом, покрытым облаками, напоминающими глыбы льда.

Из-за перегородки появился еще один человек, подошел по проходу и уставился на Бонда. На нем была помятая и явно несвежая форменная рубашка «Бритиш оверсиз». Он был похож на англичанина и выглядел очень испуганным.

— Меня зовут Кен Митчелл, — сказал он с привычной, но совершенно неуместной здесь интонацией, с какой обычно представляются новому партнеру по гольфу где-нибудь в Суррее. — Видимо, за какие-то грехи мне выпало быть пилотом этого драндулета. Я хочу попросить вас только об одном: не пытайтесь предпринимать ничего… ничего, что не было бы предусмотрено планом. Это наша единственная надежда. Я подниму машину в воздух и буду за штурвалом бо льшую часть полета. Затем, как мне сказали, на последнем отрезке пути управление следует передать вам — почему и зачем, я не знаю. Они пообещали мне, что, если я буду придерживаться их правил игры, меня отпустят. Пожалуйста, хотя бы ради меня и моей семьи, мистер Бонд, не пытайтесь помешать тому, что задумали эти люди. У моей дочки завтра день рождения.

— Ладно, — сказал Бонд. — Вы лучше скажите, что нужно делать, чтобы эта штука летела?

— Чтобы удержать высоту, не нужно даже смотреть на приборы. Выберите себе какую-нибудь точку на горизонте — край облака или что-нибудь еще. Ориентируйтесь по этой точке, а не по приборам. Но бо льшую часть пути мы проделаем на автопилоте. Эта машина умеет летать сама, практически без помощи человека.

— Благодарю вас. Теперь идите на свое место, Кен, и желаю вам приятного полета.

Митчелл в последний раз умоляюще посмотрел на Бонда и в ту же секунду чья-то сильная рука схватила его и потащила обратно в сторону пилотской кабины.

Через несколько минут Бонд почувствовал, что шум двигателей усилился и самолет стал выезжать по рулежной дорожке. Через иллюминатор он увидел зеленый огонек, мигающий на вершине убогой диспетчерской вышки, торчащей среди пустыни примерно в полумиле от них. В конце дорожки огромный самолет развернулся и замер.

Бонд услышал, как взвыли мощные роллс-ройсовские двигатели, и самолет, быстро набирая скорость, помчался по взлетной полосе. Бонд ощутил, как его спина слегка вжалась в мягкое сиденье, когда переднее шасси оторвалось от земли, нос самолета поднялся, а хвост вытолкнул тяжелую машину в воздух и она поднялась в небо над раскаленной жарким солнцем пустыней.

В стальном ангаре в Ноушехре в это время убирали остатки маскировочной сети, прикрывавшей нос экраноплана от посторонних взглядов, и разогревали двигатели. Всем четырнадцати членам экипажа раздали британские паспорта, хотя среди них было восемь персов, двое иракцев, двое турок, один саудовский араб, а еще один — тот самый, который сейчас сидел в наушниках у портативной радиостанции, — был говорившим на фарси русским инженером.

Экраноплан покидал док впервые после серьезной модификации: на нем установили четыре дополнительных топливных бака, шесть тяжелых ракетных установок и четыре управляемые ракеты класса «земля — воздух». Естественно, весь экипаж и технические специалисты, проводившие столь серьезное переоборудование, немного волновались. Буквально с первых минут не то полета, не то плавания стало ясно, что экраноплан ведет себя не так, как раньше: двигатели ревели, вода стремительно уносилась назад, а нос судна, зарывшийся в волны, все никак не мог подняться над поверхностью. Вспарываемая обтекателем вода неслась перед экранопланом плотным валом. В какой-то момент показалось, что изрядно потяжелевшее судно не сможет совершить столь нужный рывок, — для того чтобы плавание перешло в глиссирование, а затем и в полет над водной поверхностью, нужно было больше мощности, чем для выхода на полную скорость. В общем, необходимо было, чтобы корабль-самолет обогнал поднятую им самим волну.

Двигатели с завыванием вышли на максимальный уровень рабочих оборотов, а экраноплан как приклеенный цеплялся за воду. Русский инженер оглядел встревоженные лица членов команды.

— Все в порядке, не волнуйтесь, — сказал он на фарси.

Пилот выждал еще несколько секунд и резким движением перебросил один из тумблеров на пульте управления. Этот переключатель приводил в действие систему ИУПС — импульсного увеличения подъемной силы; на короткое время она позволяла перевести бо льшую часть тяги двигателей на создание плотной воздушной подушки под крыльями.

Неожиданно судно словно выпрыгнуло из воды и стало стремительно набирать скорость, двигаясь очень низко над поверхностью моря. Теперь пилот мог спокойно, не волнуясь, взяться за рычаг газа и под спонтанные аплодисменты членов экипажа небрежно сбросить обороты двигателей, переведя их в более экономичный и устойчивый режим. Экраноплан двигался уже не в водной, а в воздушной стихии.

И в Ноушехре, и в Чалусе в эти минуты остановилось все движение на набережных: сотни местных жителей и отдыхающих замерли в изумлении и уставились на летящий корабль.

Русскому инженеру не было никакого дела до впечатления, произведенного экранопланом на персидскую публику: он вернулся к своей радиостанции.

— Да, пожалуй, такого странного штаба военных действий я еще не видел, — сказал Феликс Лейтер, переводя взгляд со стоящих на столе ваз, полных гранатов и тутовых ягод, на окно номера двести тридцать четыре отеля «Джалаль», откуда открывался вид на море.

Джей Ди Сильвер делал вид, что потягивает чай, а сам, прикрываясь пиалой, изучал обстановку в комнате.

Телефон, стоящий на прикроватном столике, зазвонил, и Феликс снял трубку.

— Это вас, Дариус, — сказал он. — Ваш человек из Тегерана, Бабак.

Дариус перегнулся через кровать и взял трубку:

— Бабак? Ну что, получил подробную информацию? Отлично. Диктуй, я записываю.

Схватив лежавший рядом с телефоном лист бумаги и ручку, он стал стремительно писать, повторяя вслух то, что говорил Бабак:

— Широта 46.34944. Долгота 48.04917. Широта 48.8047222. Долгота 44.5858333. — Затем последовали какие-то слова на фарси, непонятные ни Лейтеру, ни Сильверу, который пытался заглянуть Дариусу через плечо.

Через пять минут Дариус повесил трубку и протянул лист бумаги Джей Ди Сильверу.

— Вот в эту точку направляется экраноплан, — сказал он. — Вот это — расчеты по скорости, вот координаты промежуточных точек на маршруте, а это кодовое слово означает, что ракеты экраноплана оснащены ядерными боеголовками. Теперь действуйте, и советую поторопиться.

— Да уж постараюсь, — сказал Сильвер. — Эта линия безопасна?

— Кто ее знает? — усмехнулся Лейтер. — Но другой у нас просто нет, коллега.

Сильвер скрючился над телефоном:

— Ребята, сделайте мне одолжение. Я должен набрать секретный код, который не могу открыть даже вам… В общем, не сочтите это за недоверие…

— И не подумаем, — ответил Лейтер. — Пойдемте, Дариус, полюбуемся видом из окна.

— Хамид, — обратился Дариус к шоферу, — ты не побудешь немножко в коридоре?

Феликс и Дариус отвернулись к окну и стали смотреть на море. Феликс поднял металлический крюк, заменявший ему правую руку, и сказал:

— Будь у меня пальцы, непременно скрестил бы их на удачу.

Дариус, огромный и чем-то похожий на медведя, положил руку на плечи Феликса.

— Что уготовано судьбой, того не избежать, — проговорил он. — Все это судьба. Кисмет.

— Две четверки шесть, — бубнил за их спинами голос Сильвера. — Восемь семь. Отзыв.

Правой ногой он осторожно нажимал на тонкий проводок телефонной линии в том месте под прикроватным столиком, где этот проводок скрывался в стене. Миниатюрные внутренние контакты под давлением ноги один за другим постепенно стали выходить из гнезда. Наконец весь провод отсоединился от розетки, и Сильвер незаметным движением ноги отпихнул его под кровать.

— Лэнгли, вы слушаете? — воскликнул он с энтузиазмом. — Диктую координаты. Широта 46.34944. Долгота 48.04917. Широта 48.8047222. Долгота…

— Что ж, Дариус, похоже, наши дела не так уж плохи, — сказал Феликс. — Теперь будем разбираться с авиалайнером.