15

Над Ричмондом витала аура утраченного величия, и Джинни подумала, что родители Денниса Пинкера вполне вписываются в эту атмосферу. Шарлотта Пинкер, рыжеволосая веснушчатая женщина в шуршащем шелковом платье, напоминала светскую львицу великой колониальной эпохи, хоть и проживала при этом в блочном домишке на узкой улочке. Она сказала, что ей пятьдесят пять, но меньше шестидесяти Джинни бы ей не дала. Ее муж, которого она называла не иначе как «майор», был примерно того же возраста и обладал вальяжной внешностью и неторопливыми манерами человека, уже давно удалившегося на покой. Он игриво подмигнул Джинни и Лизе и спросил:

– Не желаете ли по коктейлю, девочки?

Жена говорила с рафинированным южным акцентом и немного громче, чем следовало бы, точно обращалась к целому собранию:

– Ради Бога, майор, ведь теперь всего десять утра!

Он пожал плечами.

– Просто стараюсь, чтобы встреча с самого начала пошла в правильном направлении.

– Никакая это не встреча. Эти леди приехали нас изучать. Потому что наш сын – убийца.

Она называет его «наш сын», отметила про себя Джинни. Впрочем, это еще ничего не значит. Не исключено, что они его усыновили. Ей не терпелось спросить о происхождении Денниса Пинкера. Если Пинкеры сознаются, что усыновили Денниса, это решит половину проблемы. Но ей следует соблюдать осторожность. Это деликатный вопрос. Если спросить без подготовки, они, вероятнее всего, солгут. И она решила дождаться подходящего момента.

Ей также не терпелось узнать о внешности Денниса Пинкера. Действительно ли он двойник Стивена Логана? И она жадно разглядывала фотографии в дешевых рамочках, развешанные и расставленные по всей небольшой гостиной. Все они были сняты очень давно. Маленький Деннис Пинкер был запечатлен в коляске, на трехколесном велосипеде, в бейсбольной форме и пожимающим руку Микки-Маусу в Диснейленде. Но ни одного снимка взрослого Денниса Пинкера она не увидела. Скорее всего, родители хотели запомнить своего сына невинным ребенком, а не преступником, осужденным за убийство. Так что снимки ничем не помогли Джинни. Этот светловолосый двенадцатилетний мальчик мог выглядеть сейчас точной копией Стивена Логана, но с такой же степенью вероятности мог оказаться некрасивым угрюмым темноволосым парнем.

И Шарлотта, и ее муж предварительно заполнили несколько анкет, и теперь с каждым из них следовало побеседовать лично. Лиза прошла с майором на кухню, Джинни осталась с Шарлоттой.

Джинни было трудно сосредоточиться на рутинных вопросах, мыслями она то и дело возвращалась к Стиву, попавшему за решетку. Нет, поверить в то, что он насильник, просто невозможно. И не только потому, что это не соответствует ее теории. Ей нравился этот парень, умный, веселый и, судя по всему, необычайно добрый. И еще он по-своему, очень уязвим. Достаточно вспомнить его реакцию, когда она сообщила, что у него имеется брат-убийца. Он весь так и сжался, так и поник, и ей пришлось долго успокаивать и утешать его.

Когда она спросила Шарлотту, приходилось ли другим членам ее семьи вступать в противоречия с законом, та обратила свой величественный взор на Джинни и протянула:

– Все мужчины в нашей семье отличались взрывным темпераментом. – И, с шумом выпустив воздух через раздувшиеся ноздри, многозначительно добавила: – Моя девичья фамилия Марлоу, а у всех Марлоу горячая кровь.

А это, в свою очередь, подразумевало, что Деннис никак не мог быть усыновлен – или же что его усыновление не признавалось. Джинни подавила вздох разочарования. Скорее всего Шарлотта будет отрицать, что у Денниса имеется близнец.

Но спросить все же следовало.

– Скажите, миссис Пинкер, а у Денниса, случайно, нет близнеца?

– Нет.

Ответ вполне однозначный, в голосе не чувствовалось ни возмущения, ни удивления.

– Вы уверены?

Шарлотта расхохоталась.

– Моя дорогая, я же мать, а матери в таких вещах не ошибаются!

– И он вам не приемный сын?

– Я выносила это дитя в своей утробе, да простит мне Господь этот грех.

Джинни упала духом. Вероятность того, что Шарлотта Пинкер лжет, была, конечно, больше, чем в случае с Лорейн Логан, думала она, и все же странно, что обе эти женщины отрицают, что их сыновья – близнецы.

От Пинкеров она уезжала в подавленном настроении. У нее было предчувствие, что, когда они с Лизой увидят Денниса, тот окажется совсем не похож на Стива.

Взятый напрокат «форд-эспайер» дожидался их во дворе. Жара стояла страшная. На Джинни было платье без рукавов, поверх которого она накинула жакет – для солидности. Кондиционер в машине работал на полную мощность, нагнетая в салон теплый воздух. Джинни сняла жакет и бросила его на спинку сиденья.

Она села за руль. Как только автомобиль свернул на шоссе, ведущее к тюрьме, Лиза сказала:

– Знаешь, это действительно не дает мне покоя. Ну то, что я могла указать не на того парня.

– Меня это тоже беспокоит, – ответила Джинни, – И в то же время я знаю: ты бы этого не сделала, не будучи уверенной.

– А почему ты так уверена, что я ошиблась?

– Я уже ни в чем не уверена. Но ощущение, что Стивен Логан не мог этого сделать, остается.

– Ну, ощущение – это ведь еще не доказательство.

– Знаю. Ты когда-нибудь видела фильмы Альфреда Хичкока? Почти все они черно-белые, остальное домысливаешь сама.

– Знаю, о чем ты. О фильме, где свидетелями дорожного происшествия становятся четверо, и каждый из них видит это происшествие по-своему, то есть несколько иначе, нежели остальные.

– Ты что, обиделась?

Лиза вздохнула:

– Надо бы обидеться, но не могу. Тем более видя, как ты терзаешься.

Джинни сжала руку Лизы в своей.

– Спасибо.

Они долго молчали, потом Лиза заметила:

– Знаешь, просто ненавижу, когда люди считают меня слабой.

Джинни нахмурилась.

– Но я вовсе не считаю тебя слабой.

– А большинство людей думают именно так. Наверное, потому, что я маленькая, курносая и в веснушках.

– На мой взгляд, ты очень сильная девушка, честное слово…

– Нет, я слабая!… Я живу одна, сама о себе забочусь. Цепляюсь за эту работу, и никто меня не трахает. Во всяком случае, не трахал до прошлого воскресенья. Теперь я понимаю, что люди правы: я слабая. Я вообще не способна заботиться о себе! Любой психопат, зашедший с улицы, может схватить меня, пригрозить ножом и сделать с моим телом все, что ему заблагорассудится. И оставить во мне свою поганую сперму!

Джинни покосилась на подругу. Лицо Лизы побелело от волнения и страсти. Остается надеяться, что ей станет легче, если она выплеснет все свои эмоции, подумала Джинни.

– Никакая ты не слабая, – сказала она.

– А вот ты у нас сильная, – сказала Лиза.

– У меня другая проблема. Люди считают меня неуязвимой. Наверное, оттого, что во мне шесть футов росту, проколота ноздря, да и характер скверный. Вот они и вообразили, что меня ничем не проймешь.

– Ничего не скверный.

– Не утешай, сама знаю.

– Кто это считает тебя неуязвимой? Лично я – нет.

– Ну, к примеру, заведующая этим заведением в Белла-Висте, куда мы поместили маму. Она подошла ко мне и сказала: «Ваша мать до шестидесяти пяти не доживет». Вот так. И добавила: «Знаю, вы предпочитаете услышать правду». А мне хотелось возразить ей: «То, что у меня серьга в ноздре, еще не означает, что я лишена человеческих чувств».

– Миш Делавер говорила, что насильников вовсе не интересует секс как таковой. Они наслаждаются лишь своей властью над женщиной. Им нравится пугать и унижать женщин, это их возбуждает. И выбирают они всегда тех, кого, на их взгляд, легче запугать.

– Да кто бы не испугался?

– Однако тебя он не выбрал. Ты бы ему так врезала, надолго бы запомнил!

– Жду не дождусь, чтоб представился такой случай.

– Ты бы сопротивлялась больше, чем я, и уж никак не выглядела бы беспомощной и испуганной. Вот поэтому-то он и обошел тебя стороной.

Тут Джинни наконец догадалась, к чему она клонит.

– Может, и так, Лиза, но это вовсе не означает, что ты в чем-то виновата. Тебе не в чем себя винить, ясно? Считай, что ты попала в автокатастрофу, это с каждым может случиться.

– Ты права, – кивнула Лиза.

Они отъехали от города на десять миль и свернули с основной дороги у указателя с надписью «Исправительное заведение Гринвуд». Тюрьма выстроена в старом стиле – группа зданий из серого камня, окруженных высокой стеной с колючей проволокой. Они остановили машину в тени деревьев, на стоянке для посетителей. Джинни надела жакет.

– Ну, ты готова? – спросила она подругу. – Деннис будет как две капли воды похож на парня, который тебя изнасиловал. Иначе вся моя методика ни черта не стоит.

Лиза мрачно кивнула:

– Я готова.

Главные ворота отворились, пропустив грузовик. Воспользовавшись этим, они вошли на территорию. Да, с охраной здесь дела обстоят не очень, подумала Джинни, несмотря на проволоку с электрическим током. Их уже ждали. Охранник проверил документы и проводил их через раскаленный от жары двор, где несколько молодых чернокожих парней в тюремных робах играли в баскетбол.

В административном здании было прохладно: работали кондиционеры. Их провели в кабинет начальника тюрьмы, Джона Темойна. На нем была рубашка с короткими рукавами, галстук, на столе стояла пепельница, полная окурков. Джинни пожала ему руку.

– Я доктор Джин Феррами из университета Джонс-Фоллз.

– Как поживаете, Джин?

По всей очевидности, Темойн принадлежал к тому типу мужчин, которые предпочитают называть женщин по имени. А потому Джинни нарочно не стала называть имя Лизы.

– А это моя ассистентка мисс Хокстон.

– Привет, дорогуша.

– В письме к вам я уже объяснила, в чем состоит моя задача, господин директор, но, если у вас есть вопросы, буду рада на них ответить. – Джинни пришлось сказать это, хотя она просто сгорала от нетерпения увидеть наконец Денниса Пинкера.

– Вам следует знать, что этот Пинкер – крайне опасный и необузданный тип, – заявил Темойн. – Вам известны подробности его преступления?

– Вроде бы он напал на женщину в кинотеатре с целью изнасилования, а когда та оказала сопротивление, он ее убил.

– Близко к правде. Случилось это в старом кинотеатре «Эльдорадо», в Гринзбурге. Шел какой-то ужастик. Пинкер пробрался в подвал и отключил электричество. А потом в темноте, когда началась паника, стал бегать по залу и хватать девушек за разные места.

Джинни встревоженно посмотрела на Лизу. Все это страшно напоминало то, что произошло в воскресенье в университете. Сначала некое действие, вызывающее панику и переполох, затем преступник использует ситуацию. И еще одна общая черта – желание осуществить свои фантазии, только в первом случае насильник хотел перещупать всех женщин в темном зале кинотеатра, а во втором – посмотреть на голых девушек, в панике выбегающих из раздевалки. Если Стивен Логан действительно является близнецом Денниса Пинкера, то почерк преступлений у них схож.

Темойн же тем временем продолжал:

– Одна женщина поступила опрометчиво, пытаясь оказать ему сопротивление, вот он ее и удушил.

Джинни так и вспыхнула:

– Скажите, мистер Темойн, если бы этот тип принялся лапать вас, вы бы тоже поступили опрометчиво, оказав ему сопротивление?

– Я же не девушка! – ответил Темойн таким тоном, точно выкладывал на стол козырную карту.

Лиза тактично сменила тему:

– Неплохо бы приступить к делу, доктор Феррами, времени у нас в обрез.

– Ты права.

– Обычно все интервью с заключенными проходят у нас через решетку, – сказал Темойн. – Вы же особо настаивали на том, чтобы вас поместили с ним в одну комнату, и я отдал соответствующие распоряжения. Тем не менее, я прошу вас еще раз все хорошенько взвесить. Очень надеюсь, что вы передумаете. Я уже говорил, что это опасный и необузданный преступник.

Джинни ощутила тревогу, хотя внешне оставалась спокойной.

– Но ведь все то время, что мы будем находиться с Деннисом, там будет охранник?

– Это обязательно. Но все же лично мне было бы спокойнее, если бы вас от заключенного отделяла стальная сетка. – Он плотоядно усмехнулся. – Мужчине вовсе не обязательно быть психопатом, чтоб испытать желание при виде двух таких красивых молодых девушек.

Джинни резко поднялась со стула.

– Ценю вашу заботу, господин начальник. И благодарю. Но нам следует произвести определенные процедуры, в частности, взять кровь на анализ, сфотографировать осужденного и так далее, а сделать это через решетку невозможно. Более того, наше интервью носит весьма интимный характер, и лучше, если между нами и испытуемым не будет никаких барьеров.

Он пожал плечами:

– Ну, как хотите, вам видней. Провожу вас до камеры.

Они вышли из кабинета, снова пересекли раскаленный от солнца двор и подошли к двухэтажному блочному зданию. Охранник открыл металлические ворота и впустил их внутрь. В помещении стояла такая же невыносимая жара, как и на улице. Темойн сказал:

– Передаю вас на попечение мистера Робинсона. Если что понадобится, девушки, обращайтесь. Всегда буду рад помочь.

– Большое спасибо, господин начальник, – ответила Джинни.

Робинсон оказался высоким чернокожим мужчиной лет тридцати. Под мышкой у него висел пистолет в кобуре, на поясе болталась дубинка. Он проводил их в небольшую комнату для допросов, посреди которой стоял стол, а у стены – шесть стульев. Пепельница на столе, в углу автомат для воды – вот и вся обстановка. Пол покрыт серым линолеумом, стены выкрашены таким же цветом. Окон не было.

Робинсон сказал:

– Пинкер будет здесь через минуту, – и пододвинул к столу стулья.

Лиза и Джинни уселись.

Через секунду дверь распахнулась.

 

16

Беррингтон Джонс встретился с Джимом Прустом и Престоном Барком в «Монокле» – ресторане, расположенном неподалеку от здания сената в Вашингтоне. Было время ленча, и ресторан заполнили люди, со многими из которых они были знакомы лично: конгрессмены, политологи, журналисты, секретари и разнообразные помощники. Беррингтон посчитал, что нет никакой необходимости соблюдать конспирацию. Они были хорошо известными и легко узнаваемыми людьми, в особенности сенатор Пруст с круглой лысой головой и большим носом. Если бы они избрали менее популярное место встречи, какой-нибудь журналистишка непременно засек бы их там и начал распускать слухи о цели столь секретной встречи. Лучше уж пойти туда, где их сразу узнают человек тридцать и подумают, что эти трое собрались обсудить какие-то свои вполне рутинные проблемы, а заодно и пообедать.

Целью Беррингтона было уговорить партнеров не отказываться от сделки с «Ландсманном». Это предприятие с самого начала было рискованным, и вот теперь Джинни Феррами сделала его по-настоящему опасным. Но альтернативой был отказ от всего того, о чем они так долго мечтали. Это их единственный шанс вернуть Америку к старым добрым временам, к расовой чистоте. Еще не поздно, еще можно успеть изменить ситуацию. Мечту о законопослушных, верующих, ориентированных на семейные ценности белых американцах еще можно сделать реальностью. Но всем им уже под шестьдесят, и второго такого шанса может уже не представиться.

Джим Пруст был человеком знаменитым, громогласным и хвастливым, и хотя он часто раздражал Беррингтона, договориться с ним было легче, чем со сдержанным и скромным Престоном, который часто проявлял прямо-таки ослиное упрямство.

У Беррингтона были плохие новости, и он выложил их, как только они сделали заказ.

– Джинни Феррами находится в Ричмонде, у нее сегодня встреча в тюрьме с Деннисом Паркером.

Джим вскипел:

– Какого дьявола ты не остановил эту сучку? – У него был хриплый и грубый голос человека, часто отдающего приказы.

Как всегда в таких случаях, Беррингтон сразу же завелся:

– А что было делать? Связать ее, что ли?

– Ты ее босс или нет?

– Это университет, Джим, а не твоя гребаная армия.

Престон нервно откашлялся и заметил:

– Давайте-ка потише, друзья. – Он носил узкие очки в черной оправе, старомодные, в стиле конца 50-х, и Беррингтон отметил, что теперь такие вновь вошли в моду. – Мы знали, что нечто подобное может случиться. И лично я считаю, что мы должны взять инициативу в свои руки и сознаться во всем, причем немедленно.

– Сознаться? – Джим был вне себя от изумления. – Разве мы замешаны в каком-то преступлении?

– Ну, кое-кто может взглянуть на проблему именно с этой точки зрения.

– Позволь напомнить, что когда ЦРУ опубликовало доклад под названием «Новые направления в развитии советской науки», не кто иной, как президент Никсон, заявил, что это самые тревожные новости, которые когда-либо приходили из Москвы со времени расщепления Советами атомного ядра.

– Доклад мог оказаться «липой», – заметил Престон.

– Но мы-то все решили, что это правда. А самое главное – президент поверил. Помнишь, какая паника тогда началась?

Уж кто-кто, а Беррингтон хорошо это помнил. ЦРУ заявило, что у Советов появилась программа искусственного размножения человеческих особей. И что они планируют создавать талантливых ученых, гениальных шахматистов, выдающихся спортсменов и идеальных солдат. Никсон тогда приказал срочно создать при министерстве обороны специальный медицинский исследовательский центр и запустить аналогичную программу. Особый упор был сделан на создание идеальных солдат. Возглавил этот центр Джим Пруст.

Он немедленно обратился за помощью к Беррингтону. Несколькими годами раньше Беррингтон удивил всех и особенно свою жену Вивви тем, что вступил в армию, – и это когда антивоенные настроения в стране были сильны, как никогда. Он приехал в Форт-Детрик в штате Мэриленд, где занялся изучением проблемы переутомления у солдат. К началу 70-х он стал лучшим в мире специалистом по вопросу наследственности в характере и поведении военнослужащего. У настоящего солдата были выявлены такие обязательные качества, как агрессивность и выносливость. Тем временем Престон, оставшийся в Гарварде, достиг настоящего прорыва в понимании основных принципов и закономерностей функционирования репродуктивной системы человека. И вот Беррингтон уговорил его оставить университет и поучаствовать в великом эксперименте вместе с ним и Прустом.

То было самое счастливое время в жизни Беррингтона.

– Помню, в каком приподнятом настроении мы тогда находились, – сказал он. – Ведь мы были на передовой американской науки, мы делали все, чтобы улучшить нашу страну, направить ее на истинный путь. И лично президент поручил нам столь ответственное задание.

Престон рассеянно ковырял вилкой в салате.

– Времена изменились. И у меня больше нет оснований сваливать все на Никсона. «Я сделал это, потому что меня лично попросил президент Соединенных Штатов!» Сейчас за такие вещи людей отправляют в тюрьму.

– Что это с ним, а? – встревожился Джим. – Да, правильно, задание было секретным. Но в чем сознаваться, Господи Боже мой?

– Мы легли на дно, – сказал Престон.

Джим покраснел, даже загар не мог этого скрыть.

– Просто перевели наш проект в частный сектор.

Все это чистой воды софистика, подумал Беррингтон, хотя и не стал возражать Джиму. Этих клоунов из комитета по переизбранию президента застукали в отеле «Уотергейт», и весь Вашингтон перепугался до смерти. Престона отправили в «Дженетико», частную компанию с ограниченной ответственностью, а Джим помог ему заключить весьма солидные военные контракты, что сделало корпорацию финансово жизнеспособной. Через какое-то время клиники по искусственному оплодотворению стали настолько прибыльным бизнесом, что они смогли обходиться уже без помощи военных. Беррингтон вернулся в мир академической науки, а Джим перешел из армии на службу в ЦРУ, а затем – в сенат.

Престон сказал:

– Я не говорю, что мы ошибались. Хотя кое-какие вещи, которыми мы тогда занимались, были противозаконными.

Беррингтону вовсе не хотелось, чтоб два его старых друга занимали столь полярные позиции. И он спокойно заметил:

– Ирония заключается в том, что создать совершенного американца оказалось невозможно. С самого начала все участники проекта были на неверном пути. На естественное воспроизводство полагаться было нельзя. Но нам хватило ума оценить возможности генной инженерии.

– Да в ту пору никто даже и слов-то таких не слышал! – проворчал Джим, разрезая бифштекс.

Беррингтон кивнул:

– Джим прав, Престон. Нам следует гордиться своими достижениями, а не стыдиться их. Ведь если хорошенько вдуматься, мы совершили настоящее чудо. Мы поставили перед собой задачу выяснить, являются ли определенные черты человека, такие, как ум или агрессивность, наследуемыми генетически. А затем – выявить гены, отвечающие за эти черты. И наконец, создать их в лабораторных условиях, путем изменения генетического кода зародыша в пробирке. И мы на пороге успеха!

Престон пожал плечами:

– Да все мировое биологическое сообщество работает над той же проблемой и…

– Не совсем. Круг наших интересов очерчен четче и конкретнее.

– Это верно.

Похоже, оба друга Беррингтона выпустили пар. Они так предсказуемы, чуть ли не с умилением подумал он. Наверное, все старые друзья предсказуемы. Джим всегда заводится с пол-оборота, Престон скулит и жалуется. Теперь же они наконец успокоились и смогут хладнокровно оценить ситуацию.

– Итак, вернемся к Джинни Феррами, – сказал Беррингтон. – Возможно, через год или два она сможет объяснить нам, как сделать людей агрессивными, не превращая их при этом в преступников. И последние фрагменты этой головоломки станут на свои места. Предложение «Ландсманна» дает нам уникальный шанс ускорить разработку программы, а заодно помочь Джиму попасть в Белый дом. Сейчас не время отступать.

– Все это, конечно, очень хорошо, – заметил Престон. – Но как мы будем работать? Ведь в «Ландсманне» просто помешаны на этих чертовых этических принципах.

Беррингтон отправил в рот ложку фасоли и долго жевал.

– Прежде всего надо понимать, что у нас вовсе не кризис, у нас проблема, – заговорил он наконец. – И проблема эта вовсе не в «Ландсманне». Всем их бухгалтерам и аудиторам не докопаться до правды еще лет сто, пусть хоть под микроскопом разглядывают наши отчеты и книги. Наша проблема – Джинни Феррами. Мы должны вовремя остановить ее, чтобы она ничего не разнюхала, по крайней мере, до следующего понедельника, когда будут подписаны все документы о передаче компании.

Джим саркастически хмыкнул:

– Но ведь ты не можешь приказывать ей, ведь у вас университет, а не долбаная армия.

Беррингтон кивнул. Вот теперь оба они мыслили в нужном ему направлении.

– Это верно, – спокойно заметил он. – Приказывать я ей не могу. Но существуют другие, более тонкие способы манипуляции человеком. Я бы даже сказал – куда более изящные, чем используют у вас в армии, Джим. Если вы согласны поручить это дело мне, я с ней как-нибудь справлюсь.

– Как? – спросил Престон.

Беррингтон сделал паузу. Четкого плана у него пока что не было, а вот кое-какие соображения имелись.

– Думается, у нее есть проблема, связанная с использованием базы медицинских данных. Тут возникают вопросы этики. Почти уверен, что смогу заставить ее остановиться.

– Должно быть, она как-то обезопасилась.

– Мне ведь не нужна веская причина. Нужен только предлог.

– А что собой представляет эта девица? – спросил Джим.

– Ей под тридцать. Высокая, спортивная. Темные волосы, носит в ноздре колечко. Водит старенький красный «мерседес». Прошлой ночью по чистой случайности узнал, что и в ее семье не без урода. Отец – преступник. Но она очень умна, напориста и упряма.

– Замужем, разведена?

– Нет, живет одна. Даже любовника вроде бы не имеет.

– Собака?

– Нет. И еще она красавица, но управлять ею трудно.

Джим задумчиво кивнул:

– У нас до сих пор немало надежных людей в разведке. Думаю, будет нетрудно сделать так, чтобы эта девица просто исчезла.

Престон бросил на него испуганный взгляд.

– Никакого насилия, Джим. Очень тебя прошу!

Подошел официант, чтобы убрать со стола тарелки, и они молчали, пока он не ушел. Беррингтон понимал, что следует рассказать друзьям о сообщении, которое пришло на автоответчик от сержанта Делавер. И он нехотя произнес:

– Тут вот еще какая штука. В воскресенье вечером у нас в спортивном зале изнасиловали одну девушку. Полиция арестовала Стива Логана. Жертва указала на него во время опознания.

– Это он сделал? – спросил Джим.

– Нет.

– Ты знаешь кто?

Беррингтон посмотрел ему прямо в глаза:

– Да, Джим. Знаю.

– О черт!… – пробормотал Престон.

– Может, надо сделать так, чтоб и мальчишки исчезли?

Беррингтон почувствовал, как к горлу подкатил ком. Он задыхался, лицо его налилось краской. Перегнувшись через стол, он ткнул Джиму пальцем в лицо.

– Чтоб больше не смел так говорить, ясно тебе? Никогда! – И он поднес палец так близко к глазам Джима, что тот непроизвольно зажмурился, хотя и был гораздо крупнее и спортивнее.

– Прекратите, вы, оба! – прошипел Престон. – Люди смотрят!

Беррингтон убрал руку, но продолжал кипеть от гнева. Если б они находились в более скромном заведении, он бы наверняка вцепился Джиму в глотку. Но вместо этого он резко сгреб его за лацкан пиджака.

– Мы дали этим мальчикам жизнь! Мы привели их в этот мир. Плохие они или хорошие, но мы за них отвечаем.

– Да ладно, ладно, будет тебе! – примирительно пробормотал Джим.

– Хочу, чтоб ты раз и навсегда зарубил себе это на носу. Если кто-то из этих ребят пострадает, я оторву тебе башку, понял, Джим?

Тут подошел официант и спросил:

– Желаете десерт, джентльмены?

Беррингтон отпустил Джима. Тот сердито разгладил лацкан пиджака.

– Черт побери, – пробормотал Беррингтон. – Черт бы вас всех побрал!

– Будьте любезны, счет, – сказал официанту Престон.

 

17

За всю ночь Стив Логан так и не сомкнул глаз.

Свинтус Батчер спал, как младенец, время от времени издавая тихое похрапывание. Стив сидел на полу и не сводил с него глаз, с ужасом следя за каждым его движением и размышляя о том, что произойдет, когда это чудовище проснется. Затеет ли Свинтус с ним драку? Или попытается изнасиловать? Или просто изметелит до полусмерти?

У него были причины для опасений. Он знал, что в тюрьмах людей почти всегда избивают. Многие после этого становятся калеками, некоторые даже умирают от побоев. И никому не было до этого дела. Многие обыватели считали, что раз в тюрьмах сидят одни негодяи и душегубы, то чем больше они перебьют друг друга, тем лучше для общества, тем меньше будут грабить и убивать законопослушных граждан.

Ни за что и ни при каких обстоятельствах, твердил про себя дрожащий от страха Стив, он не должен походить на жертву. Иначе его превратно поймут. И отношение будет соответственное. Тип Хендрикс совершил именно эту ошибку. Стив показался ему добродушным парнем, который и мухи не обидит.

Он должен сделать вид, что в любой момент готов дать отпор, но не выглядеть при этом агрессивным. И ни в коем случае не провоцировать Свинтуса. Меньше всего ему хотелось, чтобы Свинтус воспринял его, как чистенького маменькиного сынка из колледжа. Тогда он станет мишенью для бесконечных придирок, тычков, зуботычин, всяческих издевательств и просто битья. Ему следует изобразить закоренелого преступника. Но что, если не получится?…

Свинтус выше и тяжелее его и наверняка закалился в уличных схватках. Стив стройнее и спортивнее, наверняка подвижнее, но ни разу никого не ударил за последние семь лет. Если б пространства было побольше, Стив мог бы уворачиваться от ударов Свинтуса. Но здесь, в этой клетушке, не развернешься. И любая драка закончится кровопролитием. Если детектив Элластон говорил правду, то за прошедшие сутки Свинтус доказал, что наделен инстинктами убийцы. «А у меня есть этот инстинкт? – спрашивал себя Стив. – И вообще, существует ли на свете такое понятие, как инстинкт убийцы? Я едва не прикончил Типа Хендрикса. Означает ли это, что я мало чем отличаюсь от Свинтуса?»

При одной мысли о том, что ему придется вступить в схватку с этим типом, Стив содрогнулся. И тут же представил себе следующую картину: огромный Свинтус лежит на полу камеры и истекает кровью, а он, Стив, стоит над ним в позе победителя, как некогда стоял над Хендриксом, и голосом Спайка, тюремщика, говорит: «Господи Иисусе, да он никак покойник!» Нет, Стив предпочел бы, чтоб избили его.

Возможно, ему не следует проявлять особой активности. Просто свернуться на полу калачиком, и пусть Свинтус лупцует его до тех пор, пока не выдохнется. Но Стив не был уверен, правильное ли это решение. А потому просто сидел, привалившись спиной к решетке, с пересохшим от волнения ртом и бешено бьющимся сердцем, и, глядя на спящего психопата, разыгрывал в воображении сцены драк. Драк, из которых он неизбежно выходил побежденным.

Он уже догадывался, что полицейские решили сыграть с ним злую шутку. И Спайк воспринял это, как само собой разумеющееся. Возможно, вместо того, чтоб силой выбивать признания из подследственных в комнате для допросов, они позволяют другим подозреваемым делать эту работу за них. Интересно, подумал Стив, сколько же ни в чем не повинных людей признались в преступлениях, которых не совершали, всего лишь из страха оказаться в одной камере с таким типом, как Свинтус?

Нет, он этого никогда не забудет. Стив поклялся себе, что, когда станет адвокатом, будет защищать людей, обвиняемых в преступлениях, и никогда не станет воспринимать признание, как доказательство. Он уже видел себя перед жюри присяжных. «Как-то раз меня обвинили в преступлении, которого я не совершал, и я уже был близок к тому, чтоб сознаться, – говорил им он. – Я там побывал, я знаю».

Потом он вдруг вспомнил, что если его все же признают виновным, то тут же вышвырнут вон из юридического колледжа и ему уже никогда не придется никого защищать.

Он пытался убедить себя, что виновным его признать никак не могут. Результаты анализа ДНК все поставят на свои места.

Где-то около полуночи его вывели из камеры, надели наручники и отвезли в госпиталь Милосердия, который находился в нескольких кварталах от полицейского управления. Там у него взяли анализ крови для определения ДНК. Он спросил медсестру, сколько времени на это уйдет, и та, к его огорчению, ответила, что три дня. Он вернулся в камеру в угнетенном состоянии духа. Его снова поместили со Свинтусом. Тот продолжал мирно спать.

Нет, двадцать четыре часа без сна продержаться можно. А это самое большее, на сколько его могут задержать без санкции суда. Арестовали его около шести вечера, так что выпустить должны завтра, вернее уже сегодня, в то же время. А если он хочет выйти раньше, надо попробовать попросить, чтоб его отпустили под залог. Тогда есть шанс выйти отсюда.

Он пытался вспомнить, что говорили им на лекциях про освобождение под залог. «Единственная проблема, которая в таких случаях встает перед судом, – это решить, вернется ли обвиняемый на суд», – монотонно бубнил профессор Рэксем. Занятия казались скучными, как проповедь; но теперь от этой информации зависело все. И в памяти начали всплывать кое-какие детали. В расчет принимались два фактора. Одним был возможный приговор. Если обвинение было серьезным, отпускать под залог рискованно. Больше шансов, что обвиняемый, скажем, в убийстве, сбежит и не явится на суд, в отличие, допустим, от мелкого воришки. Та же ситуация возникала и в том случае, если обвиняемый уже попадал в тюрьму: тогда ему тоже светил долгий срок. Срока у Стива не было. Ему предъявляли обвинение в нападении и нанесении увечий, но в ту пору восемнадцать ему еще не исполнилось и за решетку он не попал. Так что он предстанет перед судом «чистеньким». А вот что касалось обвинений… о, они были весьма серьезными.

Вторым фактором, вспомнил он, являлось общественное положение заключенного: семья, дом, работа. Человек, проживающий с женой и детьми по одному адресу на протяжении пяти лет и работающий где-то поблизости, имел хорошие шансы выйти под залог. В отличие от того, у кого не было семьи в этом городе, кто поселился по данному адресу шесть недель тому назад и назвался безработным музыкантом. Последнему скорее всего откажут. По этой части у Стива все было в порядке. Он жил вместе с родителями, учился на втором курсе юридического колледжа – ему было что терять при побеге.

Суды не были призваны решать, опасен ли такой человек для общества. Они не имели права делать выводы о степени его вины до вынесения решения присяжными. Однако на практике поступали как раз наоборот. У человека, подозреваемого в совершении дерзких и жестоких преступлений, было куда меньше шансов быть отпущенным под залог, нежели у человека, обвиняемого, например, в участии в драке. Если Стиву предъявят обвинение в совершении нескольких изнасилований, то его шансы выйти под залог будут равны практически нулю.

Он не сводил глаз со спящего Свинтуса и размышлял над всем этим, прокручивая в уме различные варианты и репетируя речь, с которой обратится к судье.

Он намеревался защищать себя сам. Он даже не воспользовался правом одного телефонного звонка. Страшно не хотелось вмешивать во все это родителей. Нет, он обязательно расскажет им все, но только когда его полностью оправдают. Звонить и сообщать, что он в тюрьме, – нет, они этого просто не вынесут. Конечно, ему было бы легче видеть родные лица в суде, чувствовать их молчаливую поддержку, но всякий раз при мысли об этом вспоминалось, какие лица были у мамы с папой, когда семь лет тому назад они сопровождали его в участок после драки с Типом Хендриксом.

В течение ночи в камеры поместили еще нескольких человек. Кое-кто из задержанных пребывал в полной апатии, другие ныли и жаловались, третьи громко протестовали и всячески выражали свое возмущение. А один даже подрался с полицейскими, в результате чего те отметелили его вполне профессионально.

К пяти часам все затихли и успокоились. В восемь утра сменщик Спайка принес завтрак в пластиковых контейнерах, как выяснилось позже – из ресторана «Мама Хаббард». Появление еды вызвало оживление в камерах, и шум разбудил Свинтуса.

Стив остался, где был, – сидя на полу и вперясь в пространство невидящим взором, но уголком глаза настороженно наблюдал за Свинтусом. Проявление дружелюбия было бы признаком слабости, решил он. Пассивная враждебность – вот самое верное решение.

Свинтус сел, поскреб в затылке и уставился на Стива, но тот молчал. «Оценивает меня», – решил Стив.

Через минуту-другую Свинтус заговорил:

– Какого хрена тут делаешь?

Стив состроил гримасу отвращения, затем медленно перевел взгляд на Свинтуса. Свинтус оказался довольно красивым парнем с сытой физиономией, на которой застыло выражение тупой агрессии. Глаза его, налитые кровью, продолжали подозрительно рассматривать Стива. Распутный тип, неудачник, решил Стив, но тем не менее опасен. И он отвернулся, изображая полное безразличие. И на вопрос не ответил. Чем дольше Свинтус будет разбираться, что он такое и с чем его едят, тем безопаснее для него, Стивена.

Когда охранник протолкнул контейнеры с едой сквозь прутья решетки, Стив полностью это проигнорировал.

Свинтус взял поднос. Съел все до крошки – бекон, яйца, тосты, выпил кофе, затем долго и шумно, ничуть не стесняясь, писал в унитаз.

Закончив, он подтянул штаны, сел на койку, посмотрел на Стива и сказал:

– Ты за что здесь, белый мальчик?

Вот он, самый критический момент. Свинтус его прощупывал, проверял на вшивость. И Стиву надо было предстать перед ним кем угодно, только не беззащитным студентом, который ни разу ни с кем не подрался, не считая схваток в детском возрасте.

Он обернулся и посмотрел на Свинтуса так, словно только что его увидел. Он долго молчал, словно решая, стоит ли отвечать вообще. А затем лениво, сквозь зубы произнес:

– Этот гребаный ублюдок попробовал меня оттрахать, ну я и трахнул его, да так, что все надолго запомнят.

Свинтус вытаращил глаза. И Стив не мог решить, поверил он ему или нет. Затем после долгой паузы Свинтус спросил:

– За убийство, что ли?

– Вроде того, мать твою!

– Я тоже.

Похоже, Свинтус купился. И Стив небрежно добавил:

– Этот ублюдок, он больше ко мне не полезет, нет уж, в Бога душу мать!

– Да-а… – протянул Свинтус.

Настала долгая пауза. Свинтус усиленно размышлял над чем-то. И наконец, спросил:

– Почему они посадили нас вместе?

– Да потому, что против меня у них ни хрена нет, – ответил Стив. – Вот и подумали, что ежели я тебя здесь пришью, у них будет хоть что-то против меня.

Гордость Свинтуса была задета.

– А что, если это я тебя пришью? – спросил он.

Стив пожал плечами:

– Тогда у них будет компромат на тебя.

Свинтус задумчиво кивнул.

– Да, – снова протянул он, – похоже на то.

Вероятно, он исчерпал тему для беседы. И через некоторое время снова улегся на койку.

Стив ждал. Неужели пронесло?

Еще через несколько минут Свинтус захрапел.

Поняв, что сосед по камере заснул, Стив испытал такое облегчение, что разом почувствовал слабость и сполз спиной по решетке.

На протяжении нескольких часов после этого вообще ничего не происходило.

Никто не пришел поговорить со Стивом, никто не сообщил ему, что будет дальше. Справочной службы в тюремном блоке, естественно, не было. Он хотел узнать, есть ли у него возможность выйти под залог, но никто ничего не ответил. Попытался заговорить со сменщиком Спайка, но тот не обращал на него ни малейшего внимания.

Свинтус все еще спал, когда к камере подошел охранник. Отпер дверь, надел на Стива наручники, затем проделал то же самое со Свинтусом. Прикованных друг к другу заключенных повели по коридору и втолкнули в небольшой кабинет.

В кабинете стояли два письменных стола, на каждом из которых находились компьютер и лазерный принтер. Между столами – ряды серых пластиковых стульев. За одним из столов сидела строго одетая темнокожая женщина лет тридцати. Она подняла на них глаза, сказала: «Прошу садиться», и продолжала стучать по клавиатуре компьютера наманикюренными пальцами.

Они прошли к стульям и сели. Стив с любопытством озирался по сторонам. Вполне обычный офис со стальными ящиками картотеки, огнетушителем и старомодным сейфом в углу. После камеры это помещение казалось шикарным.

Свинтус закрыл глаза и, похоже, снова задремал. Только тут Стив заметил в комнате еще двоих мужчин. Один с недоумением, точно глазам своим не веря, взирал на собственную правую ногу в гипсе, второй смотрел в никуда и улыбался. По всей видимости, он понятия не имел, где находится, и то ли витал мыслями в облаках, то ли попросту был душевнобольным, а может, и то и другое.

Наконец женщина оторвалась от экрана.

– Назовите ваше имя, – сказала она.

Стив был первым в ряду, а потому сразу же ответил:

– Стивен Логан.

– Мистер Логан, я судебный комиссар Уильямс.

Ну конечно, она судебный комиссар. Теперь он вспомнил, что говорили им об этой должности на лекциях. Комиссар – это чиновник суда, но по своему рангу значительно ниже судьи. Занимается выдачей ордеров на арест, обыск и другими процессуальными вопросами. Стив вспомнил, что она наделена правом рассматривать прошения о выпуске под залог, и воспрял духом. Возможно, скоро он отсюда выйдет.

Женщина же тем временем продолжала:

– Я здесь, чтобы сообщить вам, в чем именно вы обвиняетесь, о дате, времени и месте судебных слушаний по вашему делу. О том, можно ли вас отпустить под залог, и если да, то на каких условиях.

Говорила она очень быстро, но Стив уловил главное – он прав, вопрос о залоге может решиться сейчас. Ему следует лишь убедить эту женщину, что на него можно положиться, что он непременно явится на суд.

– Итак, вы обвиняетесь в изнасиловании первой степени, в нападении с целью изнасилования, в нанесении побоев и содомии. – Пока она описывала все эти страшные преступления, ее круглое лицо оставалось совершенно спокойным.

Затем она назвала ему дату судебных слушаний – они должны были состояться через три недели, и Стив вспомнил, что согласно закону слушания должны проводиться не позже, чем через месяц после предъявления обвинения.

– По первому обвинению вам грозит пожизненное заключение. По второму – нападение с целью изнасилования – от двух до пятнадцати лет. Оба считаются особо тяжкими уголовными преступлениями.

Стив знал, что это за категория – особо тяжкие преступления. Интересно, что же в таком случае грозит Свинтусу Батчеру?

Насильник также устроил пожар в спортзале, вспомнил он. Почему тогда его не обвиняют в умышленном поджоге? Возможно, потому, что у полиции нет прямых улик, связывающих его с пожаром.

Женщина протянула ему два листка бумаги. Первый был уведомлением о праве на защитника, в другом объяснялось, как связаться с общественным защитником. Он должен был подписать обе страницы.

Уильямс быстро задала несколько вопросов и занесла ответы в компьютер.

– Ваше полное имя? Где проживаете? Номер вашего домашнего телефона? Как долго вы живете здесь? Где проживали до этого?

У Стива вновь проснулась надежда на освобождение под залог. Ведь он объяснил, что живет с родителями, учится на втором курсе юридического колледжа и в прошлом к суду не привлекался. Она спросила, употребляет ли он наркотики или алкоголь, на что Стив ответил отрицательно. Он все время выискивал удобный момент, хотел заговорить об освобождении под залог, но судебный комиссар тараторила так, что нельзя было вставить ни слова.

– Что касается обвинения в содомии, лично я не нахожу для него достаточных оснований, – сказала она. Отвернулась от экрана компьютера и уставилась на Стива. – Что вовсе не означает, что вы не совершали этого преступления. Просто в изложенном следователем предварительном заключении не хватает информации, чтобы предъявить вам это обвинение.

Стивен вообще удивлялся, зачем следователю понадобилось предъявлять ему и это. Возможно, в полиции надеялись, что он, услышав о содомии, возмутится и каким-то образом выдаст себя, заявив, к примеру: «Нет, это уже черт знает что! Да, я ее трахнул, но никаких извращений, за кого вы меня принимаете?» Комиссар отвернулась и добавила:

– Однако вам все равно придется отвечать перед судом и по этому обвинению.

Стив несколько растерялся. Что толку в этих ее рассуждениях, если ему так и так придется предстать перед судом? Если даже он, студент второго курса юридического колледжа, не в силах понять и осмыслить всего этого, то что же происходит в подобных ситуациях с обыкновенными людьми?

– У вас есть вопросы? – спросила комиссар.

Стив набрал в грудь побольше воздуха.

– Я хотел бы ходатайствовать об освобождении под залог, – начал он. – Я ни в чем не виновен и…

Она тут же перебила его:

– Мистер Логан, вы обвиняетесь сразу в нескольких особо тяжких преступлениях, попадающих под пункт 638В. Что, в свою очередь, означает, что я, комиссар суда, не имею полномочий обсуждать вопрос о залоге. Это может сделать только судья.

Удар, что называется, ниже пояса. Стив так расстроился, что ему стало дурно.

– Тогда к чему весь этот фарс? – сердито спросил он.

– К тому, что на данный момент вы попадаете в категорию заключенных, не имеющих права ходатайствовать об освобождении под залог.

Он повысил голос:

– Тогда зачем вы задавали мне все эти вопросы? Заставили надеяться, что я могу выбраться из этого места?

Ее это, похоже, ничуть не тронуло.

– Информация, которую вы мне сообщили, будет проверена следователем, и уже он доложит суду, – холодно произнесла она. – Завтра вы можете предстать перед судом по вопросу об освобождении под залог, и судья вынесет соответствующее решение.

– А до тех пор меня будут держать в камере вместе с ним? – Стив указал на спящего Свинтуса.

– За содержание заключенных в камерах я не отвечаю.

– Но этот тип – убийца! Он до сих пор меня не прихлопнул лишь потому, что все время спит! Заявляю вам официальный протест как представителю судебных инстанций, что в тюрьме на меня оказывают психологическое давление, подвергают опасности мою жизнь!

– Когда в изоляторе нет свободных мест, приходится делить камеру…

– Мест там полно, можете убедиться сами. Большая часть камер пустует. А они специально поместили меня к этому типу, чтоб он меня избил, изуродовал. И если это случится, я подам в суд уже на вас лично, комиссар Уильямс, за попустительство преступлению!

Она немного смягчилась:

– Хорошо, я займусь этим. А теперь подпишите, пожалуйста, вот это. – И она передала ему бумаги. – Подпись должна стоять на каждом листе, копии можете оставить себе.

Окончательно павший духом Стив взял протянутую ему шариковую ручку и подписал все бумаги. Пока он занимался этим, охранник разбудил Свинтуса, тряхнув его за плечо. Стив протянул бумаги комиссару Уильямс. Она убрала их в папку и обернулась к Свинтусу:

– Назовите ваше имя.

Стив обхватил голову руками.

 

18

Джинни не сводила глаз с двери. Вот она медленно приоткрылась. Вошедший в комнату человек был двойником Стивена Логана.

Она услышала, как тихо ахнула сидевшая рядом Лиза.

Деннис Пинкер был так похож на Стивена Логана, что Джинни никогда бы не различила, кто из них кто.

«Моя система верна, – с торжеством подумала она. – Она доказывает мою правоту. Пусть родители хоть с пеной у рта отрицают, что у их сыновей нет и не было близнеца, эти два человека похожи, как две капли воды».

Даже кудрявые светлые волосы у них были подстрижены одинаково коротко и зачесаны на пробор. Деннис закатал рукава своей тюремной робы точно так же, как Стив закатывал рукава голубой полотняной рубашки. Деннис закрыл дверь ногой – точно так же сделал Стив, когда впервые вошел к Джинни в кабинет. Деннис сел и одарил ее в точности такой же озорной мальчишеской улыбкой. Она с трудом верила в то, что перед ней незнакомый ей человек.

Джинни покосилась на Лизу. Та, вытаращив глаза, смотрела на Денниса, лицо ее побледнело от страха.

– Это он… – прошептала Лиза.

Деннис взглянул на Джинни и сказал:

– Ты должна подарить мне свои трусики.

Джинни насторожилась. Стивен никогда не сказал бы ничего подобного. Вот оно: идентичный генетический материал трансформировался в две совершенно разные личности. Один – очаровательный умный мальчик из колледжа, второй – психопат. Но так ли глубоки эти различия?

Робинсон, охранник, добродушно заметил:

– Веди себя прилично, Пинкер, иначе дождешься у меня.

Деннис снова озорно улыбнулся и произнес уверенно, даже жестко:

– Робинсон ничего не узнает. А ты обязательно подаришь мне свои трусики. И вылетишь отсюда, как птичка, вертя белой голой попкой!

Джинни пыталась сохранить спокойствие. Он нарочно хочет вывести ее из равновесия. Но она умна, и шутки с ней плохи. Даже если б они вдруг оказались одни, она смогла бы оказать достойное сопротивление Деннису. Ну а уж рядом с высоченным охранником, вооруженным револьвером и дубинкой, она могла чувствовать себя в полной безопасности.

– Ты как? – шепотом спросила она Лизу.

Та была бледна, как полотно, но губы решительно сжаты.

– Я в полном порядке, – тихо, но твердо ответила подруга.

Деннис, как и его родители, заранее заполнил несколько анкет и вопросников. Теперь Лиза начала работать с ним над другими, более сложными тестами, а Джинни принялась сверять и сравнивать ответы Стивена и Денниса. Сходство было поразительным: физические параметры, интересы и хобби, вкусы – все совпадало. К ее удивлению, выяснилось, что «ай-кью» Денниса был даже выше, чем у Стива.

Как жаль, подумала она. Ведь этот молодой человек мог бы стать ученым, хирургом, инженером, программистом. А вместо этого он здесь.

Разница между Деннисом и Стивеном – причем значительная – состояла в их социальной адаптированности. Стивен был зрелой личностью с нормальными или средними социальными показателями. Он легко вступал в контакт с незнакомыми людьми, был законопослушным гражданином, с удовольствием общался с друзьями, ему нравилось быть членом команды. У Денниса все эти характеристики были на том же уровне, что и у трехлетнего малыша. Он хватал все, что ему нравилось, не желал ни с кем делиться, боялся незнакомцев, а если не мог получить того, что хочется, становился агрессивен, дик и опасен.

Джинни помнила себя в три года. Это были самые ранние ее воспоминания. Она видела себя стоящей над детской кроваткой, в которой спала ее только что родившаяся сестричка. На Пэтти был хорошенький розовый комбинезончик с бледно-голубыми цветочками, вышитыми на воротнике. И Джинни в тот миг ненавидела сестру, завидовала ее комбинезону, ревновала к отцу и матери, чьим вниманием та полностью завладела. Эта крошка с круглым личиком украла у нее папу и маму! Джинни хотелось убить это существо, столь неожиданно вторгшееся в ее жизнь, существо, отнимавшее всю любовь и внимание, которыми прежде безраздельно пользовалась только она, Джинни. Тетя Роза спросила: «Ты ведь любишь свою маленькую сестричку, верно, дорогая?» И Джинни ответила: «Я ее ненавижу, я хочу, чтоб она умерла!» И тогда тетя Роза отшлепала ее, и Джинни ощутила себя преданной вдвойне.

Джинни выросла, и Стивен тоже, а вот Деннис так и не стал взрослым. Так почему же Стивен отличается от Денниса? Неужели причина в воспитании? Или же он просто кажется другим? Может, все его манеры, обаяние и прочее, есть не что иное, как маска, под которой скрывается псих?

Слушая Лизу и наблюдая за испытуемым, Джинни увидела еще одно различие. Она боится Денниса. От него исходит угроза. Она вдруг почувствовала, что этот человек может сделать все, что угодно, все, что только в голову придет, нисколько не заботясь о последствиях. Рядом со Стивом она ни на мгновение не ощущала ничего подобного.

Джинни сфотографировала Денниса, сделала несколько снимков его ушей крупным планом. Уши у однояйцевых близнецов обычно очень похожи, за исключением расположения мочек.

Когда они почти закончили, Лиза взяла у Денниса кровь на анализ. Джинни не терпелось сравнить их ДНК. Она была уверена, что у Стивена и Денниса одни и те же гены. И это, несомненно, послужит бесспорным доказательством того, что эти молодые люди идентичные близнецы.

Лиза закрыла и подписала пробирку с кровью, как положено делать в подобных случаях, затем вышла: пробирку надо было поместить в холодильник, находившийся в багажнике машины. А Джинни осталась в комнате для свиданий.

Она задала испытуемому несколько последних вопросов. Ей страшно хотелось хотя бы на протяжении недели понаблюдать за Стивеном и Деннисом у себя в лаборатории. Но это невозможно в большинстве случаев, когда имеешь дело с такими близнецами. Ведь, изучая преступников, она будет постоянно сталкиваться с одной и той же проблемой – они находятся в тюрьме. И провести с Деннисом более сложные тесты с использованием специального лабораторного оборудования пока что невозможно, во всяком случае, до тех пор, пока он не выйдет на свободу. Если вообще выйдет. Что ж, придется довольствоваться тем, что есть. У нее немало данных, с которыми можно поработать.

Она отложила последний вопросник.

– Спасибо за терпение и сотрудничество, мистер Пинкер.

– А ты так до сих пор и не дала мне свои трусики, – холодно ответил он.

– Будет тебе, Пинкер, – заметил Робинсон. – Весь день вел себя прилично, так зачем теперь портить впечатление?

Деннис одарил охранника взглядом, исполненным безграничного презрения. А потом сказал Джинни:

– Робинсон жуть до чего боится крыс. Вам это известно, леди психолог?

И тут вдруг Джинни встревожилась. В этих странных словах крылось нечто совершенно для нее непонятное и неожиданное. Она стала торопливо собирать бумаги.

Робинсон смутился.

– Да, верно, этих тварей я просто ненавижу. Но ничуть не боюсь.

– Даже той большой, серой, что вон там в углу? – спросил Деннис и указал пальцем.

Робинсон обернулся. Никакой крысы в углу, разумеется, не было. Но стоило охраннику повернуться спиной, как Деннис сунул руку в карман и выхватил оттуда тугой сверток. Его движения были такими быстрыми, что Джинни не поняла, что происходит, а когда поняла, было уже поздно. Деннис развернул синий платок в горошек – там оказалась толстая серая крыса с длинным розовым хвостом. Джинни содрогнулась. Она была не из пугливых, но почему-то страшно неприятно было видеть эту крысу, которую так бережно держали руки, недавно удушившие женщину.

И не успел Робинсон обернуться к нему, как Деннис выпустил крысу.

Она побежала по комнате.

– Вон там, Робинсон! – кричал Деннис. – Вон она, вон!

Робинсон увидел крысу и побледнел.

– Черт! – буркнул он и выхватил дубинку.

Крыса мчалась вдоль плинтуса, ища какую-нибудь щелку, куда можно было нырнуть. Робинсон бросился за ней, размахивая дубинкой. Несколько раз угодил в стену, оставив на ней черные отметины, но в крысу так и не попал.

Джинни наблюдала за этой сценой, и тревога ее росла. Здесь что-то не так, что-то не сходится. Похоже на дурацкий розыгрыш, но ведь Деннис вовсе не шутник по своей натуре. Он сексуальный маньяк и убийца. И это совершенно нехарактерный для него поступок. И тут вдруг она с ужасом поняла, что это всего лишь отвлекающий маневр и что у Денниса совсем иная цель…

Кто-то дотронулся до ее волос. Она обернулась и похолодела.

Прямо у нее за спиной стоял Деннис. И держал в руках нечто напоминающее самодельный нож. Держал совсем близко от ее лица, и она его рассмотрела: нож был сделан из оловянной ложки и остро заточен на конце.

Ей хотелось крикнуть, но она не смогла – в горле стоял ком. Несколько секунд тому назад – теперь казалось, что с тех пор прошла вечность, – она чувствовала себя в полной безопасности, и вот теперь ей угрожает убийца с ножом. Как это могло случиться, тем более так быстро? Кровь отхлынула от ее лица, она потеряла способность мыслить сколько-нибудь рационально.

Левой рукой Деннис ухватил ее за волосы и поднес кончик ножа так близко к глазам, что тот оказался вне фокуса. А потом наклонился и зашептал ей в ухо. Она ощущала на щеке его теплое дыхание; от него пахло потом. Он говорил так тихо, что она еле слышала его на фоне той возни и шума, что устроил Робинсон.

– Делай, что говорю, иначе выколю глаза!

Джинни обмякла от ужаса.

– О Господи, не надо, только не это! Я не хочу ослепнуть, – взмолилась она.

Собственный голос показался ей каким-то на удивление чужим и далеким, это и привело ее в чувство. «Спокойно, попытайся собраться и думай, думай», – твердила она себе. Робинсон все еще гонялся за крысой, он и понятия не имел, что происходит. Джинни сама едва верила, что такое возможно. Они находятся в федеральной тюрьме, рядом вооруженный охранник, однако ее жизнь сейчас в руках маньяка. Как самонадеянна она была всего несколько часов назад, полагая, что задаст ему перцу, если он попробует на нее напасть! Сейчас она вся дрожала от ужаса.

Деннис рванул ее за волосы, потянул вверх, и она, морщась от боли, поднялась на ноги.

– Пожалуйста! – снова взмолилась Джинни. И тут же возненавидела себя за то, что так унижается перед этим подонком. Страх оказался сильнее. – Я сделаю все, что ты скажешь!

Он снова зашептал ей прямо в ухо:

– Снимай трусики, слышишь?

Джинни точно окаменела. Она была готова сделать все, что угодно, лишь бы спастись, но только сейчас поняла, что снимать трусики опасно. Это может завести его еще больше. Она не знала, что делать. Пыталась уголком глаза увидеть Робинсона. Но тот был где-то за спиной, а повернуть голову она просто не осмеливалась, ведь кончик ножа находился у самых глаз. Впрочем, она слышала его, слышала, как Робинсон кричит на крысу и пытается прихлопнуть ее дубинкой. Его настолько поглотило это занятие, что ему было не до Денниса.

– У меня мало времени, – снова зашептал Деннис у самого ее уха, и ее словно ледяным ветром обдало. – Не сделаешь, как я говорю, не видать тебе больше, как светит солнце.

И она ему поверила. Ведь недаром она целых три часа занималась изучением личности этого психопата. Она знала, каков он и на что способен. У него не было совести; такие люди вообще не способны испытывать чувства вины или сожаления. И если она не исполнит его требования, он, не колеблясь, изуродует ее.

Но что он станет делать после того, как она снимет трусики? Удовлетворится ли этим трофеем, уберет ли нож от ее глаз? А может, все равно полоснет прямо по зрачкам? Или у него появится новая просьба? Когда же наконец Робинсон прикончит эту чертову крысу?…

– Живо! – прошипел Деннис. Что может быть хуже слепоты?

– Ладно, – простонала она.

И робко наклонилась – Деннис по-прежнему держал ее за волосы и угрожал ножом. Джинни неловко приподняла подол льняного платья и стянула белые хлопковые трусики. Как только они соскользнули до лодыжек, Деннис издал удовлетворенное ворчание, низкое, горловое, точно медведь. И Джинни стало страшно стыдно, хотя она и понимала, что никакой ее вины в этом нет. Она торопливо одернула юбку, прикрыв наготу. Потом шагнула из трусиков и отбросила их подальше носком туфли.

И почувствовала себя страшно уязвимой.

Деннис отпустил ее, схватил трусики, прижал их к лицу и стал нюхать, блаженно зажмурившись.

Джинни с отвращением наблюдала за ним. Пусть он к ней не прикоснулся, но она ощущала себя изнасилованной и содрогалась от омерзения.

Что дальше?…

Тут вдруг дубинка Робинсона опустилась на что-то мягкое, раздался пронзительный писк. Джинни обернулась и увидела, что он, наконец, попал в крысу. Удар пришелся на заднюю часть ее жирного тельца, на сером полу виднелись брызги крови. Бежать крыса больше не могла, но все еще оставалась живой, глаза были открыты, она дышала мелко и часто. Робинсон снова ударил ее, на сей раз по голове. Она перестала дышать и затихла.

Джинни обернулась к Деннису. К ее удивлению, он вновь сидел за столом, как ни в чем не бывало, точно и с места не вставал. Вид у него был самый невинный. Нож и трусики куда-то исчезли.

Неужели она вне опасности? Неужели все кончено?…

Запыхавшийся Робинсон покосился на Денниса и спросил:

– Ведь не ты принес сюда этого мерзкого грызуна, а, Пинкер?

– Нет, сэр, не я, – не моргнув глазом солгал Деннис.

Джинни хотелось крикнуть: «Это он, он!» Но она не смогла.

Робинсон между тем продолжал:

– Потому как если я узнаю, что это ты, я тебя… – Тут он спохватился, покосился на Джинни и решил, что этих слов в ее присутствии произносить не стоит. – Короче, сам знаешь, я сделаю все, чтобы ты об этом пожалел.

– Да, сэр.

И только теперь Джинни поняла, что опасность миновала. Но чувство облегчения тут же сменилось гневом. Она не сводила с Денниса сверкающих яростью глаз. Неужели этот стервец и дальше будет притворяться, что ничего не произошло? Робинсон сказал:

– Ладно. Сходи принеси ведро воды и все тут убери, понял?

– Слушаюсь, сэр. Сию минуту.

– Вот так-то. Если, конечно, ты больше не нужен доктору Феррами.

Джинни хотела сказать: «Пока вы убивали крысу, Деннис умудрился стащить с меня трусики». Но слова точно застряли в горле. Они казались такими глупыми. И могли повлечь за собой вполне предсказуемые последствия. Ей пришлось бы просидеть здесь еще час, если не больше, пока с нее снимут показания. Денниса обыщут, трусики найдут. И понесут показывать это вещественное доказательство начальнику тюрьмы. Она представила, как Темойн будет разглядывать улику, вертеть ее в руках так и эдак, и на лице его при этом будет странное выражение…

Нет. Уж лучше промолчать.

И тут ей стало стыдно. Ведь она никогда не одобряла, даже презирала тех женщин, которые, подвергшись насилию, умалчивали об этом. И окончательно развязывали тем самым руки обидчику. А вот теперь и она поступает точно так же.

Джинни вдруг поняла: Деннис именно на это и рассчитывал. Он предвидел, как она себя поведет, что будет чувствовать, он все рассчитал, мерзавец. Она так и вскипела при этой мысли, появилось сильнейшее желание вывести подонка на чистую воду. Но тут же представила себе, как Темойн, Робинсон и все остальные охранники и должностные лица тюрьмы будут разглядывать трусики и думать: «А ведь она все же пошла на это». Представила и устыдилась.

Как, однако, умен этот Деннис! В точности как тот парень, что поджег спортивный зал, а потом изнасиловал Лизу. Умен, как Стивен…

– А вы, похоже, расстроились, – заметил Робинсон. – Наверное, тоже терпеть не можете крыс.

Она попыталась успокоиться. Все позади. Ее жизнь спасена, глаза – тоже. Ну что такого страшного? Подумаешь, трусики, ее не изуродовали, не изнасиловали. Просто лишилась трусиков, вот и все. Будь благодарна судьбе.

– Нет, благодарю, я в полном порядке, – ответила она.

– Ну, в таком случае я вас провожу.

И они втроем вышли из комнаты. За дверью Робинсон сказал:

– Ступай за шваброй, Пинкер.

Деннис улыбнулся Джинни томной заговорщицкой улыбкой, точно они были любовниками и провели весь этот день в постели. А потом удалился. Он шел по коридору, а Джинни смотрела ему вслед, испытывая невероятное облегчение и одновременно отвращение. Он уносил в кармане ее нижнее белье. Неужели будет спать, прижав эти трусики к щеке, как ребенок – плюшевого мишку? Или тереться о них пенисом во время мастурбации и воображать, что трахает ее?… Что бы он там ни вытворял, она станет его невольной соучастницей.

Робинсон проводил ее до главных ворот и пожал на прощание руку. Она шла к «форду» под палящими лучами солнца, и единственной ее мыслью было: «Я счастлива, что уезжаю из этого проклятого места». Кровь Денниса для анализа ДНК у них есть, и это самое главное.

Лиза сидела за рулем, кондиционер работал на полную мощность. Джинни скользнула на сиденье рядом.

– Что-то ты неважно выглядишь, – заметила Лиза.

– Остановишься у первого магазина, где продают белье?

– Конечно. А что тебе там понадобилось?

– Потом расскажу, – ответила Джинни. – Но боюсь, ты не поверишь.

 

19

После ленча Беррингтон зашел в тихий бар по соседству и заказал мартини.

Слова Джима Пруста об убийстве возмутили его до глубины души. Беррингтон понимал, что свалял дурака, не стоило на людях хватать Пруста за грудки и орать на него. Но он не сожалел об этом взрыве эмоций. Теперь, по крайней мере, Джим будет знать, как он к этому относится.

К борьбе ему было не привыкать. Он вспомнил первый большой кризис в начале 70-х, когда разразился Уотергейтский скандал. Время тогда было кошмарное: консерваторы и их идеи дискредитированы, многие политики и законодатели оказались подкупленными, любая тайная деятельность вдруг стала расцениваться, как антиконституционный заговор. Престон Барк был перепуган не на шутку и уговаривал остальных свернуть исследования. Джим Пруст обзывал его трусом, с пеной у рта доказывая, что никакой опасности нет, и предлагал продолжить работу над проектом под прикрытием армии и ЦРУ одновременно, соблюдая более строгие меры безопасности. И, вне всяких сомнений, он был готов уничтожить любого журналиста, который бы стал соваться в их дела. Но именно он, Беррингтон, предложил тогда создать частную компанию и дистанцироваться тем самым от правительства. И вот теперь он вновь должен найти выход из трудной ситуации.

В помещении было темно и прохладно. По телевизору над барной стойкой шла какая-то «мыльная опера», звук был отключен. Холодный мартини немного успокоил Беррингтона. Он перестал злиться на Джима Пруста, и все его мысли сосредоточились на Джинни Феррами.

Страх заставил его дать необдуманное обещание. Он сказал Престону и Джиму, что сам разберется с Джинни. И вот теперь ему предстоит выполнить это. Он должен сделать так, чтобы она перестала задавать вопросы о Стивене Логане и Деннисе Пинкере.

А это было чертовски трудно. Несмотря на то, что именно он взял ее на работу, устроил ей грант, он не мог отдавать ей приказания. Ведь как он и говорил Джиму, университет – это не армия. Нанял ее университет Джонс-Фоллз, а компания «Дженетико» лишь оплатила годовые расходы на исследования. Нет, со временем, конечно, он сможет перекрыть ей кислород, но только не сейчас. А остановить ее надо было немедленно, сегодня или завтра, до того, как она узнает то, что может погубить их всех.

«Успокойся, – твердил он себе, – прежде всего необходимо успокоиться».

Самым уязвимым местом в ее исследованиях являлось использование медицинской базы данных без согласия пациентов. Из этого газеты могут раздуть нешуточный скандал, нисколько не заботясь о том, что вторгаются в частные жизни других людей. А университеты, как правило, страшно боятся подобных скандалов, потому что это отражается на финансировании фондов.

Конечно, ему тяжело разрушать столь многообещающий проект. Он сам всячески поощрял Джинни в ее начинаниях и вот теперь должен испортить ее репутацию. И она, конечно, будет страшно расстроена. Но он тут же напомнил себе, что гены у нее плохие и рано или поздно все равно будут серьезные неприятности. И тем не менее, ему не хотелось быть причиной ее краха.

Он старался не думать о теле Джинни. Женщины всегда были его слабостью. Причем самой большой. Пил он мало, в азартные игры не играл и не понимал, почему люди употребляют наркотики. Он любил свою жену Вивви, но, даже состоя в браке, не мог преодолеть соблазна и заводил интрижки со многими женщинами. Именно по этой причине и ушла от него Вивви. Теперь же, думая о Джинни, он представлял себе, как она нервно запускает пальцы в свои роскошные волосы и говорит: «Вы так добры ко мне, я стольким вам обязана, скажите, чем я могу вас отблагодарить?»

При мысли об этом ему снова стало стыдно. Ведь он должен быть ее патроном, учителем, а не соблазнителем.

Господи Боже, думал он, сгорая от желания, такая очаровательная, умная, милая девушка, ну как она может представлять угрозу? Как может эта девчонка с дурацким колечком в носу угрожать разрушить мечту его с Джимом и Престоном жизни? Особенно когда они находятся на пороге осуществления всех своих амбиций… Нет, о том, что кто-то может помешать им сейчас, даже думать невыносимо, голова начинает идти кругом, к горлу подкатывает тошнота. И в мыслях Беррингтон то занимался с Джинни любовью, то душил ее собственными руками.

И все же ему не хотелось начинать свои действия против нее с публичного скандала. Ведь контролировать прессу очень трудно. Может получиться так, что они возьмутся за Джинни, а потом докопаются и до него. Это опасно. Но ему никак не удавалось придумать что-то другое. О том, чтобы убить ее, как предлагал Джим, не могло быть и речи.

Он осушил бокал. Бармен предложил ему еще мартини, но Беррингтон отказался. Оглядев бар, он заметил в углу, рядом с мужским туалетом, платный телефон. Сунул в щель свою карту «Америкэн экспресс» и набрал номер офиса Джима. Ответил один из его шустрых помощников:

– Офис сенатора Пруста!

– Это Беррингтон Джонс…

– Сенатор сейчас на совещании.

Нет, Джим определенно должен научить своих служащих вежливости, подумал Беррингтон.

– Тогда попробуем отвлечь его от этого совещания, – сказал он. – Как вы думаете, у нас получится? И еще, назначена ли на сегодня у него какая-нибудь встреча с журналистами?

– Не уверен. Могу я узнать, по какому вопросу вы звоните, сэр?

– Нет, молодой человек, не можете! – сердито отрезал Беррингтон. Эти развязные помощники – сущее бедствие для Капитолийского холма. – Может, вы все же попробуете соединить меня с Джимом Прустом? Иначе потеряете свою долбаную работу, это я вам гарантирую! Так как?

– Пожалуйста, не вешайте трубку.

Долгая пауза. Беррингтон подумал, что учить помощников Джима хорошим манерам – столь же бессмысленное занятие, как приучать шимпанзе прилично вести себя за столом. Сотрудники просто копируют стиль босса: как правило, у всех начальников с дурными манерами грубые служащие.

В трубке зазвучал новый голос:

– Профессор Джонс, через пятнадцать минут сенатор должен быть на пресс-конференции, посвященной выходу новой книги конгрессмена Динки «Новая надежда Америки».

Что ж, отлично.

– Где?

– В отеле «Уотергейт».

– Передайте Джиму, что я буду там. И, будьте любезны, убедитесь, что мое имя внесено в список приглашенных. – Не дожидаясь ответа, Беррингтон повесил трубку.

Он вышел из бара, поймал такси и поехал в отель. Это дельце надо провернуть по возможности деликатно. Манипулировать средствами массовой информации опасно. Для хорошего репортера очевидная история – лишь повод к тому, чтобы копнуть поглубже. Но всякий раз, думая о риске, Беррингтон напоминал себе о главной цели и старался успокоиться.

Он нашел зал, где должна была проходить пресс-конференция. Его имени в списке не оказалось (чего еще ждать от этих кретинов-помощников?), но издатель книги знал его в лицо и приветствовал с большим энтузиазмом. А Беррингтон про себя порадовался тому обстоятельству, что еще с утра надел полосатую рубашку от «Тернбулл энд Эссер», а потому будет выглядеть достойно и на экране, и на всех снимках.

Он взял бокал с водой и оглядел помещение. Сцену украшал огромный снимок книжной обложки, перед ним стояла небольшая трибуна. Сбоку, на столике, целая кипа пресс-релизов. Телевизионщики устанавливали осветительную аппаратуру. Беррингтон заметил двух-трех знакомых репортеров, но пока не увидел ни одного, на кого бы можно было положиться.

Однако подходили все новые и новые гости. Он расхаживал по залу, болтал со знакомыми и не сводил глаз с двери. Почти все журналисты знали его, ведь он был своего рода местной знаменитостью. Книгу он не читал, но Динки адресовал ее всем, кого считал традиционно правыми. К ним, по всей видимости, он относил и его с Джимом и Престоном, а потому Беррингтон был счастлив сообщить прессе, что положительно относится к главной идее книги.

В начале четвертого прибыли Джим и Динки. Следом за ними вышагивал Хэнк Стоун, важная персона в «Нью-Йорк таймс». Лысый, красноносый, с выпирающим из-под жилета брюшком, с расстегнутым воротником рубашки, съехавшим набок галстуком и давно не чищенными ботинками, он выглядел самым неряшливым в этой толпе.

Беррингтон подумал: может, Хэнк?

Стоун не разделял никаких политических убеждений. Беррингтон познакомился с ним лет пятнадцать – двадцать тому назад, когда Хэнк писал статью о «Дженетико». Затем, получив работу в Вашингтоне, он пару раз писал об идеях Беррингтона и несколько раз – о Джиме Прусте. И, следует отдать ему должное, никогда не занимался морализацией в отличие от многих журналистов либерального толка.

Да, Хэнк подходит для его целей, вопрос только в том, согласится ли он. Можно ли ему доверять? Можно ли быть уверенным, что он не захочет копнуть глубже? Беррингтон не был в этом уверен.

Он поздоровался с Джимом, обменялся рукопожатием с Динки. Несколько минут они болтали, и все это время Беррингтон ждал удобного случая. Но он так и не представился, и пресс-конференция началась.

Беррингтон слушал речи, стараясь подавить все растущее нетерпение. Времени совсем мало. Будь у него несколько дней, можно было бы найти кого-то получше Хэнка, но у него всего несколько часов. Чтобы все выглядело не слишком подозрительно, неплохо было бы пригласить журналиста на ленч.

Когда наконец речи закончились, он понял, что лучше Хэнка ему никого не найти.

Журналисты и телевизионщики начали расходиться. Беррингтон остановил Стоуна.

– Привет, Хэнк, рад тебя видеть. А у меня есть для тебя прелюбопытнейшая история.

– Отлично!

– О противозаконном использовании баз медицинских данных.

Хэнк скроил кислую гримасу.

– Вообще-то это не мое, Берри, но послушать можно.

Беррингтон подавил стон разочарования. Похоже, сегодня Хэнк не в настроении. И он решил польстить ему:

– А я просто уверен, что твое, потому что ты, как никто другой, способен увидеть потенциал там, где его проглядит обычный репортер.

– Что ж, попробуй убеди.

– Ну, прежде всего… мы с тобой об этом никогда не говорили.

– А вот это уже лучше. Звучит многообещающе.

– Второе. Тебе может показаться странным, что я захотел поделиться с тобой этой историей. Но только не спрашивай почему.

– Все лучше и лучше, – заметил Хэнк, однако никаких обещаний давать не стал.

Беррингтон решил, что слишком уж давить на него не стоит.

– В университете Джонс-Фоллз, на психологическом факультете, работает одна молодая дама по имени Джин Феррами. В поисках испытуемых для своих исследований она сканирует большие базы медицинских данных без разрешения людей, о чьем здоровье идет речь в файлах.

Хэнк затеребил кончик крупного красного носа.

– Так это история о компьютерах или о медицинской этике?

– Не мне решать. Ты у нас журналист.

Хэнк не проявлял особого энтузиазма.

– Что-то не шибко греет.

«Не заводись, не дави на него», – напомнил себе Беррингтон. И дружески взял Хэнка под руку.

– Сделай мне одолжение, наведи кое-какие справки, – максимально убедительным тоном произнес он. – Позвони президенту университета, его имя Морис Оубелл. Позвони доктору Феррами. Намекни, что скандал может получиться крупный, послушай, что они на это скажут. Уверен, их реакция будет тебе любопытна.

– Ну, не знаю…

– Дело стоящее, обещаю, Хэнк. Ты уж мне поверь.

«Скажи „да“, сукин ты сын, скажи „да“!»

Хэнк помялся еще немного, затем снисходительно выдавил:

– Ладно, пощупаем, посмотрим, что тут можно сделать.

Беррингтон, пытаясь скрыть торжество, сделал мрачно-озабоченную мину, но уголки его губ непроизвольно поползли вверх.

Хэнк заметил это и заподозрил что-то неладное.

– Уж не пытаешься ли ты меня использовать, а, Берри? Может, хочешь кого-нибудь припугнуть? Давай начистоту!

Беррингтон улыбнулся уже во весь рот и обнял журналиста за плечи.

– Ты просто верь мне, Хэнк, вот и все.

 

20

В универмаге «Уолгрин», на окраине Ричмонда, Джинни купила упаковку из трех хлопковых белых трусиков. Затем зашла в дамскую комнату закусочной «Бургер кинг», надела одни и сразу почувствовала себя лучше.

Странно все же, какой беззащитной чувствовала она себя без нижнего белья. Была просто не в состоянии думать о чем-либо другом. А когда была влюблена в Уилла Темпла, запросто расхаживала по дому нагишом. От этого она чувствовала себя более сексуальной. Сидя в библиотеке, работая в лаборатории или просто шагая по улице, она представляла себе, как в дом неожиданно врывается Уилл и, сгорая от желания, говорит: «Времени у меня в обрез, но ничего не могу с собой поделать! Я хочу тебя прямо сейчас!» И она всегда была готова принять его. Но теперь, когда в ее жизни не было мужчины, существование без нижнего белья казалось столь же немыслимым, как без обуви.

Она вернулась к машине уже в «приличном виде». От универмага они с Лизой сразу направились в аэропорт Ричмонда, где сдали взятую напрокат машину и сели в самолет, летевший в Балтимор.

Ключ к тайне должен находиться в больнице, где родились Деннис и Стивен, размышляла Джинни, когда самолет, разогнавшись, оторвался от земли. Неким непостижимым образом у идентичных близнецов оказались разные матери. Совершенно сказочная история, но чего только не случается в жизни.

Она порылась в портфеле, достала нужные бумаги и сверила даты рождения. Согласно документам, Стив родился 25 августа. И тут, к своему ужасу, она обнаружила, что датой рождения Денниса считается 7 сентября. То есть получалось, что он появился на свет двумя неделями позже.

– Должно быть, это какая-то ошибка, – заметила она. – Сама не понимаю, почему не проверила этого раньше. – И Джинни показала документы Лизе.

– Мы можем перепроверить, – сказала та.

– Где-нибудь в наших бланках записано, в какой больнице родились Деннис и Стив?

Лиза усмехнулась:

– Именно этот вопрос мы почему-то в анкеты не включали.

– Должно быть, в военном госпитале. Ведь полковник Логан до сих пор служит в армии, а «майор», очевидно, был солдатом, простым рядовым, когда родился Деннис.

– Проверим.

Лиза не разделяла нетерпения Джинни. Для нее это был всего лишь очередной исследовательский проект. А для Джинни – дело всей жизни.

– Давай позвоним прямо сейчас, – сказала она. – Есть где-нибудь в этом самолете телефон?

Лиза нахмурилась.

– Ты что, хочешь позвонить матери Стивена?

Джинни уловила в ее голосе неодобрение.

– Да. А почему бы, собственно, и нет? Что тут такого?

– Она знает, что он в тюрьме?

– Да, действительно… Не знаю. Черт!… Получается, что именно я должна сообщить ей эту новость.

– Может, он уже звонил домой.

– Знаешь, пожалуй, мне следует навестить Стива в тюрьме. Ведь это вроде бы разрешают?

– Вероятно. У них наверняка есть приемные часы, как в больницах.

– Ладно. Пойду, а там видно будет. А вот Пинкерам позвонить можно. – Она подозвала проходившую мимо стюардессу. – Скажите, в самолете есть телефон?

– К сожалению, нет.

– Скверно.

Стюардесса улыбнулась:

– Ты меня не помнишь, Джинни?

Джинни впервые взглянула девушке в лицо и тут же узнала ее.

– Господи, Пенни Уотермидоу! – воскликнула она.

Они с Пенни вместе защищали диссертацию в университете Миннесоты. Только Пенни специализировалась по английскому языку и литературе.

– Как поживаешь?

– Отлично. А ты?

– Работаю в Джонс-Фоллз, занимаюсь одним любопытным исследовательским проектом. А ты почему занята делом, столь далеким от науки?

– Хотела устроиться, но не вышло.

Джинни немного смутилась. Сама она, можно сказать, преуспевает, а у подруги жизнь не сложилась.

– Плохо. Мне очень жаль.

– Да ничего страшного. Знаешь, я даже рада. И работа нравится, и платят гораздо больше, чем многим моим бывшим коллегам.

Джинни ей не поверила. Надо же, женщина с дипломом доктора наук работает стюардессой!…

– А мне всегда казалось, что из тебя получится прекрасный преподаватель.

– Какое-то время я преподавала в простой школе. И мальчишка, с которым мы поспорили о «Макбете», пырнул меня ножом. И я стала задавать себе вопрос: к чему рисковать жизнью, вдалбливая Шекспира в головы ребят, которые только и ждут, чтоб вернуться на улицу, где можно воровать деньги и покупать на них кокаин?

Джинни вспомнила, как зовут мужа Пенни.

– А как поживает Дэнни?

– О, он сделал неплохую карьеру. Менеджер по торговле. Правда, по большей части в разъездах, но дело того стоит.

– Что ж, страшно рада была повидаться. Где у вас база, в Балтиморе?

– Вашингтон, округ Колумбия.

– Дай-ка мне твой телефон. Я тебе обязательно позвоню. – Джинни протянула ручку, и Пенни записала номер на обложке одной из папок.

– Давай встретимся и пообедаем вместе, – предложила Пенни. – Вспомним старые добрые времена.

– Обязательно!

Пенни двинулась дальше по проходу.

– Симпатичная, – заметила Лиза. – И сразу видно, умница.

– О, она была такая способная! Нет, это просто ужас какой-то! В том, чтобы быть стюардессой, конечно, нет ничего страшного, но к чему тогда тратить столько лет на высшее образование?

– Ты ей позвонишь?

– Господи, нет, конечно! К чему напоминать ей о несбывшихся надеждах и мечтах? Это будет мучительно и неприятно и мне, и ей.

– Да, наверное. Мне ее жаль.

– Мне тоже.

Как только самолет приземлился, Джинни нашла таксофон и позвонила Пинкерам в Ричмонд, но там все время было занято.

– Черт! – сердито выругалась она. Подождала минут пять, потом набрала снова, но в трубке звучали короткие гудки. – Наверняка Шарлотта обзванивает всю свою темпераментную семейку и рассказывает о нашем визите, – заметила она. – Ладно, попробую позвонить позже.

Машина Лизы была на автостоянке. Они поехали в город, и Лиза высадила подругу у ее дома. На прощание Джинни спросила:

– Можно попросить тебя об одном одолжении?

– Конечно, дорогая. Хотя не обещаю, что выполню твою просьбу, – улыбнулась Лиза.

– Начни выделение ДНК сегодня же.

У Лизы вытянулось лицо.

– О Джинни! Мы же мотались весь день. Я просто умираю с голоду, хотела заскочить куда-нибудь перекусить…

– Знаю. А я хотела зайти в тюрьму. Ладно, давай тогда встретимся в лаборатории попозже, ну, скажем, часов в девять.

– Хорошо, – улыбнулась Лиза. – Мне и самой любопытно узнать результаты тестов.

– Если начнем сегодня вечером, результат можно получить к середине послезавтрашнего дня.

Лиза явно сомневалась:

– Ну разве что если очень постараться.

– Вот и умница, – сказала Джинни и вылезла из машины.

Лиза уехала.

Джинни тут же пожалела, что не осталась с ней. Можно было заехать в управление полиции. Она уже хотела было сесть в свою машину, но затем решила, что надо проведать отца. И вошла в дом.

Он смотрел «Колесо фортуны».

– Привет, Джинни! А ты что-то припозднилась.

– Я работала и еще не закончила, – ответила она. – Как прошел день?

– Немного скучновато. Торчал тут один…

Ей стало жаль отца. Друзей у него, скорее всего, нет. Впрочем, сегодня он выглядел куда лучше, чем вчера вечером. Помылся, побрился, уже не казался таким изнуренным. Достал из морозилки пиццу и разогрел; грязная посуда осталась на кухонном столе. Джинни так и подмывало спросить: «Какого черта ты не поставил ее в моечную машину?», но она сдержалась.

Бросила портфель и занялась мытьем и уборкой. Телевизор продолжал работать.

– Я летала в Ричмонд, штат Виргиния.

– Рад за тебя, детка. Что у нас на ужин?

«Нет, – подумала она, – так не пойдет. Не позволю ему обращаться со мной, как с мамой».

– А почему бы тебе самому что-нибудь не приготовить? – спросила она.

Отец удивился. Даже оторвался от телевизора и уставился на нее.

– Но я не умею готовить!

– Я тоже, папочка.

Он нахмурился, затем улыбнулся:

– Тогда пойдем куда-нибудь и перекусим!

Это выражение лица было так ей знакомо! И Джинни мысленно перенеслась на двадцать лет назад. На ней и Пэтти одинаковые расклешенные джинсы. Отец с густой черной шевелюрой весело говорит: «Едем на карнавал, девочки! Угостимся сахарной ватой. А ну, прыг в машину!» О, он казался им самым замечательным человеком в мире. А десять лет тому назад… Она видит себя в черных джинсах и высоких ботинках на шнуровке, волосы у отца коротко острижены и начинают седеть. Он говорит: «Отвезу тебя в Бостон со всем твоим барахлом. Раздобуду фургончик, проведем время вместе. Будем останавливаться у придорожных кафе, закусывать, повеселимся вволю. Чтобы в десять была готова!» Джинни прождала весь день, но отец так и не появился. А на следующий день она села в автобус и поехала в Бостон сама.

И вот теперь в глазах его снова блестел такой знакомый задорный огонек, и Джинни страшно захотелось, чтобы ей снова было девять и чтобы она снова верила каждому его слову. Но она стала взрослой, детство давно кончилось, и потому она просто спросила:

– Сколько у тебя денег?

Он сразу помрачнел.

– Я же тебе говорил, нет ни гроша.

– У меня тоже. Так что пойти куда-нибудь поужинать мы не можем.

Она открыла холодильник. Зеленый салат, несколько початков кукурузы, лимон, упаковка бараньих отбивных, один помидор и полупустая коробка риса «Анкл Бенс». Она вытащила все продукты, выложила их на разделочный столик.

– Знаешь что? – сказала она. – Отварим кукурузу и будем есть ее со сливочным маслом. Это на закуску, а потом пожарим бараньи отбивные, приправим лимонным соком, а на гарнир у нас будет отварной рис и салат. И еще мороженое на десерт.

– Но это же здорово!

– Так что принимайся за дело, а я выйду ненадолго.

Он поднялся из кресла и уставился на продукты. Джинни взяла портфель.

– Буду вскоре после десяти.

– Но я понятия не имею, как это все приготовить! – Он растерянно вертел в руке кукурузный початок.

С полки над холодильником Джинни достала поваренную книгу. И протянула отцу:

– Вот здесь посмотри. – Чмокнула его в щеку и вышла.

Она села в машину и двинулась к центру города, от души надеясь, что не была слишком жестока с ним. Ведь отец принадлежал к другому поколению, обычаи и порядок с тех пор сильно изменились. Однако она не может стать его домработницей, даже если бы очень захотела – у нее есть другая важная работа. Приютив его у себя, она и без того сделала больше, чем он для нее за всю свою жизнь. И все же Джинни сожалела, что оставила его в такой растерянности. Пусть он далеко не подарок, но другого отца у нее просто нет.

Она припарковала машину и направилась ко входу в полицейское управление. Роскошный вестибюль с мраморными скамьями и стенной росписью, запечатлевшей сцены из истории Балтимора. Дежурному за стойкой она сказала, что хотела бы повидать находящегося в заключении Стивена Логана. Джинни думала, что ей откажут, но через несколько минут в вестибюле появилась молодая женщина в форме полицейского и пригласила ее пройти с ней.

Они поднялись на лифте, долго шли по коридору и вошли в крохотную, размером с чулан, комнату. В стене, примерно на уровне груди, было проделано окошко с подоконником, на котором стояло переговорное устройство. Окошко выходило в другую комнатушку, точную копию этой. Больше эти две комнаты никак не сообщались между собой, двери не было.

Она смотрела в окошко. И вот примерно минут через пять ввели Стивена. Он был в наручниках, чуть позже она заметила, что ноги у него тоже скованы. Он подошел к стеклу и всмотрелся. А узнав ее, улыбнулся во весь рот.

– Надо же, какой приятный сюрприз! – сказал он. – Единственная приятная вещь, случившаяся со мной за последние сутки.

Несмотря на улыбку и веселый голос, выглядел он ужасно, был изможденным, усталым.

– Как ты? – спросила Джинни.

– Не очень. Они запихнули меня в одну камеру с убийцей. Мало того, у него сейчас ломка после наркотиков. И я боюсь заснуть.

Сердце у Джинни заныло от жалости и сострадания к нему. Она тут же напомнила себе, что именно этот молодой человек, по всей вероятности, изнасиловал Лизу. Но нет, она не верит в это, просто не может поверить.

– Не знаешь, как долго тебя еще здесь продержат?

– Сегодня утром пытался добиться, чтоб отпустили под залог. Не вышло. Так что придется торчать здесь до тех пор, пока не будут готовы анализы ДНК. Говорят, на это уйдет дня три.

Слова о ДНК напомнили ей о цели визита.

– Сегодня видела твоего близнеца.

– И?…

– Нет никаких сомнений. Он твой двойник.

– Так, может, это он изнасиловал Лизу Хокстон?

Джинни покачала головой:

– Разве что если сбежал из тюрьмы в эти выходные. Но он за решеткой.

– Может, он все-таки сбежал, а потом вернулся? Чтоб создать себе алиби?

– Нет. Если б Деннис сбежал из тюрьмы, ничто не заставило бы его туда вернуться.

– Наверное, ты права, – грустно заметил Стив.

– Хотела задать тебе пару вопросов.

– Валяй.

– Первое, мне надо перепроверить дату твоего рождения.

– Двадцать пятое августа.

Так было записано и у Джинни. Тогда, может, неправильно записали дату рождения Денниса?

– А ты, случайно, не знаешь, где родился?

– Почему же, знаю. Отец тогда служил в Форт-Ли, штат Виргиния, и я родился в местном армейском госпитале.

– Ты уверен?

– Конечно. Мама писала об этом в своей книге «Иметь ребенка». – Тут он задумчиво сощурился. – А где родился этот ваш Деннис?

– Пока еще не знаю.

– Но ведь у нас с ним должен быть один день рождения.

– Видишь ли, в документах указано, что он родился седьмого сентября. Очевидно, ошибка. Мне надо перепроверить. Позвоню с работы его матери. А ты еще не сообщил своим родителям?

– Нет.

– Хочешь, я позвоню?

– Нет! Пожалуйста, не надо! Не хочу их расстраивать. Расскажу, как только с меня снимут подозрения.

Джинни нахмурилась.

– Судя по тому, что ты рассказывал о своих родителях, они могут оказаться тебе полезными. Поддержать и все такое.

– Да, так и есть. Но я не хочу, чтобы они страдали.

– Да, конечно, им будет больно. И все же лучше знать даже самое худшее, только тогда они смогут тебе помочь.

– Нет, пожалуйста, не надо им звонить.

Джинни пожала плечами. Стивен явно чего-то недоговаривает. Но раз он так решил…

– Джинни… а как он выглядит?

– Деннис? Невероятно похож на тебя.

– Какие у него волосы? Короткие или длинные? Есть ли усы, прыщи? Грязные ли ногти, хромает ли он?…

– Волосы короткие, как у тебя, но на лице волос нет, руки чистые, кожа – тоже. Просто твоя копия.

– Господи!…

– Но вот в поведении огромная разница. Он не умеет, да и не желает научиться ладить со всеми остальными представителями человечества.

– Странно.

– Лично я не нахожу в этом ничего странного. Это подтверждает правоту моей теории. Оба вы родились «дичками». Этот термин я позаимствовала из одного французского фильма. «Дичком» я называю ребенка, который бесстрашен, гиперактивен, практически не поддается контролю. Таких детей очень трудно воспитывать, научить быть нормальными членами общества. Твоим родителям это удалось. А вот Шарлотта Пинкер с мужем потерпели с Деннисом неудачу.

Это его, похоже, не убедило.

– Но, по сути, мы с Деннисом одинаковые, да?

– Разве что в том смысле, что оба родились «дичками».

– Только у меня тонкий налет цивилизованности.

Она видела, что Стив не на шутку обеспокоен.

– Почему это так тебя волнует?

– Просто хотелось бы считать себя человеческим существом, а не дрессированной гориллой, – с горечью произнес он.

Джинни не выдержала и рассмеялась.

– Горилл тоже можно считать общественными существами. Как и всех других животных, которые живут группами. Кстати, именно отсюда и проистекает преступность.

Стив заинтересовался:

– Когда живешь в группе?

– Ну да. Преступление есть не что иное, как нарушение важного социального правила или закона. У животных-одиночек таких правил нет. Медведь может запросто вломиться в берлогу другого медведя, сожрать его корм, даже убить его детенышей. А вот волки никогда такого не делают. Если бы делали, то не смогли бы жить стаями. У волков моногамия, они заботятся обо всем молодняке в стае, каждый занимает там свою нишу. И никогда не переходит грань. А если находится волк, нарушающий эти законы, остальные просто изгоняют его из стаи или даже убивают.

– Ну а как насчет нарушения менее важных социальных законов?

– Таких, как пуканье в лифте? О, мы просто называем это плохими манерами. И единственным наказанием служит неодобрение окружающих. Что, как ни странно, оказывается весьма эффективным.

– Почему вас так интересуют люди, нарушающие правила и законы?

Джинни вспомнила отца. Она не знала, есть в ней криминальные гены или нет. Но возможно, Стиву станет легче, если он узнает, что и ее тоже беспокоит криминальная наследственность. Однако она так долго лгала об отце, что сказать сейчас правду было нелегко.

– Просто это серьезная проблема, – уклончиво ответила она. – Людей всегда интересовали преступления.

Дверь отворилась, в комнату заглянула молодая женщина в полицейской форме.

– Ваше время истекло, доктор Феррами.

– Хорошо, я сейчас, – бросила через плечо Джинни. – А тебе известно, Стив, что Лиза Хокстон моя ближайшая подруга?

– Нет, я этого не знал.

– Мы работаем вместе, она технический сотрудник лаборатории.

– И какая же она, эта Лиза?

– Уверяю, она не из тех, кто станет обвинять кого попало.

Он кивнул.

– И все равно запомни: лично я не верю, что это сделал ты.

На секунду ей показалось, что Стив сейчас заплачет.

– Спасибо, – сдавленно прошептал он. – Поверьте, это очень, очень много для меня значит.

– Позвони, когда выйдешь отсюда. – Джинни продиктовала номер своего домашнего телефона. – Запомнишь?

– Конечно.

Джинни не хотелось уходить. Она изобразила ободряющую улыбку.

– Удачи тебе!

– Спасибо. Она мне здесь очень пригодится.

Джинни поднялась и, не оборачиваясь, вышла. Женщина-полицейский проводила ее до вестибюля.

На улице уже стемнело. Джинни села в машину, включила фары и поехала по направлению к университету Джонс-Фоллз. Ехала она слишком быстро, ей не терпелось как можно скорее добраться до цели. Она всегда ездила быстро. Водителем она была умелым, но несколько безрассудным, и знала это. Но просто не было терпения ехать с положенной здесь скоростью пятьдесят пять миль в час.

Белая «хонда» Лизы все еще стояла на автостоянке у Дурдома. Джинни поставила свою машину рядом и прошла в здание. В лаборатории горел свет. На столе стоял мини-холодильник с пробой крови Денниса Пинкера.

Кабинет Джинни находился напротив. Она отперла дверь, сунув в щель специальную пластиковую карточку, и вошла. Села за стол, взялась за телефон и набрала домашний номер Пинкеров в Ричмонде.

– Наконец-то! – воскликнула она, услышав долгожданные долгие гудки.

Трубку сняла Шарлотта.

– Как там мой сын? – первым делом осведомилась она.

– Пребывает в добром здравии, – ответила Джинни. Он мало походил на психа, во всяком случае, до тех пор, пока не приставил ей нож к горлу и не заставил снять трусики, подумала она. Но матери говорить этого нельзя. – Он нам очень помог.

– У него всегда были прекрасные манеры, – произнесла Шарлотта с гнусавым южным акцентом.

– Скажите, миссис Пинкер, не могли бы вы уточнить дату его рождения?

– Он родился седьмого сентября! – торжественно сообщила сна, словно речь шла о каком-то государственном празднике.

Джинни надеялась услышать от нее другое.

– А где именно он родился? В какой больнице? – спросила она.

– В то время мы жили в Форт-Брэгге, в Северной Калифорнии.

Джинни захотелось выругаться.

– Майор тренировал там новобранцев для Вьетнама, – с гордостью сообщила Шарлотта. – И там, в Брэгге, был большой военный госпиталь. Именно в нем Деннис и появился на свет.

Джинни не знала, что сказать. Тайна осталась тайной.

– Огромное спасибо вам за сотрудничество, миссис Пинкер.

– Не стоит.

Джинни зашла в лабораторию и сказала Лизе:

– Получается, что Деннис и Стивен родились в разных штатах и с разницей во времени в тринадцать дней. Просто не укладывается в голове!

Лиза вскрыла коробку с новыми пробирками.

– Что ж, попробуем призвать на помощь науку. Если ДНК у них одинаковая, они являются идентичными, или однояйцевыми, близнецами, кто бы там что ни говорил о времени и месте рождения. – Она достала две запечатанные тоненькие стеклянные пробирки с дном конической формы. Каждая была не более двух дюймов длиной. Лиза достала упаковку с наклейками, написала на одной «Деннис Пинкер», на другой – «Стивен Логан», наклеила на пробирки и поместила их в штатив.

Затем распечатала пробирку с кровью Денниса и отлила каплю в маленькую пробирку. Достала из холодильника пробирку с кровью Стивена и сделала то же самое.

Затем добавила в каждую из пробирок по капельке хлороформа – с помощью специальной калиброванной пипетки. Затем достала чистую пипетку и добавила столько же фенола.

Запечатала обе пробирки и поместила их в центрифугу марки «Верлмиксер», где они обрабатывались несколько секунд. Хлороформ был призван растворить жиры, а фенол – разрушить белки, но длинные витки дезоксирибонуклеиновой кислоты оставались при этом нетронутыми.

Лиза поставила обе пробирки обратно в штатив.

– Теперь остается лишь ждать, – сказала она. – Несколько часов.

Растворенный в воде фенол будет медленно отделяться от хлороформа. В верхней части пробирки должен образоваться мениск. ДНК останется в водном растворе, который на следующем этапе теста можно отделить с помощью пипетки. Но придется ждать до утра. Где-то в отдалении зазвонил телефон. Джинни нахмурилась – похоже, звонок доносился из ее кабинета. Она побежала туда и сняла трубку.

– Доктор Феррами?

Джинни терпеть не могла людей, которые, даже не представясь, спрашивали твое имя. Все равно что постучаться в чужую дверь и сказать: «Ты кто такой, черт побери?» Но она сдержалась и ответила:

– Джин Феррами. С кем имею честь?

– Найоми Фрилэндер, «Нью-Йорк таймс». – Голос женщины за пятьдесят, да еще заядлой курильщицы. – Хочу задать вам несколько вопросов.

– Не поздновато ли? На дворе уже ночь.

– Лично я работаю круглые сутки. Похоже, и вы тоже.

– И зачем это я вам вдруг понадобилась?

– Занимаюсь статьей об этике в мире науки.

– Ах вот оно что. – Джинни тут же подумала о Стиве, о том, что он не знал, что усыновлен. Этическая проблема, хотя и нельзя сказать, что неразрешимая. И почему это могло заинтересовать «Нью-Йорк таймс»? – Что же конкретно вас интересует?

– Просто мне стало известно, что вы при подборе испытуемых сканировали медицинские базы данных.

– Ах, это! – Джинни тут же успокоилась. На этот счет она могла не волноваться. – Да, верно, я разработала поисковую систему, которая сканирует компьютерные данные и подбирает подходящие пары. Моей целью является поиск идентичных близнецов. Впрочем, эту же систему можно использовать в работе и с другими базами данных.

– И вы получили допуск к медицинской информации, чтобы привести эту систему в действие?

– Тут важно определить, что именно вы называете допуском. Я была достаточно деликатна и не вмешивалась в частную жизнь людей. Никаких интимных подробностей. Программа это не регистрирует.

– Что же она тогда регистрирует?

– Имена и фамилии двух близнецов, их адреса и номера телефонов.

– И имена с фамилиями, я так понимаю, печатаются парно?

– Ну разумеется, в этом и смысл.

– В таком случае если вы используете, к примеру, базу данных по электроэнцефалограммам, то компьютер говорит вам, что мозговые излучения у Джона Доу в точности такие же, как у Джима Фитца?

– Да, так или примерно так. Но в целом о здоровье этих двух людей он вам ничего не говорит.

– Тем не менее, если вы узнали, что Джон Доу является параноидальным шизофреником, у вас есть все основания полагать, что и Джим Фитц тоже является таковым?

– Нет, мы этим не занимаемся.

– Но вы ведь можете знать Джона Доу.

– В каком смысле?

– Ну, он может быть, к примеру, вашим привратником или кем-то еще.

– Да перестаньте!

– Но это возможно?

– Об этом и пойдет речь в вашей статье?

– Может быть.

– Ну, чисто теоретически это возможно, но шансы столь малы, что ни один разумный человек не станет принимать их всерьез.

– Это спорный вопрос.

Эта репортерша твердо вознамерилась раздуть из мухи слона, подумала Джинни. И забеспокоилась. У нее и без того полно проблем и нет ни сил, ни времени отбиваться от этих чертовых газетчиков.

– Насколько все это имеет отношение к действительности? – спросила она. – Вы что, нашли реального человека, который считает, что я беспардонно вторглась в его частную жизнь?

– Меня интересует потенциальная возможность.

Тут Джинни спохватилась.

– Скажите, а кто посоветовал вам позвонить именно мне?

– А почему вы спрашиваете?

– Да по той же причине, по какой вы задаете мне все эти вопросы. Хочу знать правду.

– Я не могу этого сказать.

– Интересно получается! – воскликнула Джинни. – Я вот уже минут пятнадцать распинаюсь перед вами, рассказываю о своих исследованиях и методике. Мне нечего скрывать, а вот о вас этого не скажешь. Наверное, вам просто стыдно, так мне кажется. Стыдно признаться, каким путем вы раздобыли сведения о моем проекте.

– Ничего мне не стыдно! – буркнула журналистка.

Джинни завелась. С чего эта дамочка вообразила, что с ней можно так разговаривать?…

– Ну, наверное, тогда есть что скрывать кому-то еще. Иначе почему бы не сказать мне, кто он такой? Или она?…

– Я не раскрываю своих источников.

– Значит, им есть чего бояться, верно? – Джинни понимала, что взяла неверный тон. С журналистами лучше не ссориться. Но эту, похоже, ничем не проймешь. – Я ведь уже объяснила, что в моих методах нет ничего противозаконного и ничьи интересы они не задевают. Тогда зачем таиться вашему информатору?

– У людей могут быть самые разные причины…

– Может, этот информатор хочет мне отомстить? – Говоря это, Джинни призадумалась. Действительно, кому это может быть выгодно, кто затаил на нее злобу?

– Без комментариев.

– Ах, стало быть, без комментариев? – саркастически воскликнула она. – Что ж, буду иметь в виду.

– Доктор Феррами, хочу поблагодарить вас за помощь и…

– На здоровье! – рявкнула Джинни и бросила трубку.

Она долго и задумчиво смотрела на телефон. Что, черт побери, это означает?…