Та же среда, 8 июля. То же время

Томас Добряк стоял в темноте и разглядывал человека, сидевшего на стуле. За его спиной стояли еще двое, в комбинезонах. Они находились здесь на тот случай, если вдруг Томас не управится один (чего быть не могло). И чтобы выполнить позже другую, достаточно простую работенку.

Томас Добряк, тридцати девяти лет, пяти футов и десяти дюймов роста, очень худой — сто сорок фунтов от силы, — находился в отличной физической форме. Черные как смоль волосы коротко подстрижены; одет в слаксы, туфли и свитер, что отличало его от прочих, но в темноте это было несущественно. Помимо бледной кожи единственным цветным пятном был ярко-синий цвет его глаз. Человек на стуле бессильно дернулся, но и только. Руки и ноги его были связаны, а рот заклеен широкой полосой скотча.

Томас Добряк шагнул ближе, посмотрел, затем обошел вокруг стула.

— Расслабься, приятель, — тихо произнес он.

Терпение и спокойствие были для него самым главным.

Так он жил день за днем. Терпение, умение дождаться подходящего момента. Таков уж он был, этот Томас Хосе Альварес-Риос, известный под кличкой Добряк, родившийся в Эквадоре от матери-англичанки; это тоже можно включить в резюме. Терпеливый. Скрупулезный. Хорошо образованный. Говорящий на многих языках. Добавьте к этому — бывший актер, а также один из наиболее известных террористов, разыскиваемый полицией чуть ли не всех стран мира.

— Расслабься, приятель, — снова услышал Гарри.

Мужской голос, тот же, что и прежде, даже более спокойный. Английский, с акцентом. Гарри почувствовал, что кто-то движется рядом с ним, но не был в этом уверен. Сильная пульсирующая боль в голове мешала понимать происходящее. Единственное, что он знал точно, — что привязан к стулу и его рот заклеен лентой. Внезапно он осознал, что вокруг полная темнота, хотя его глаза ничто не закрывало: ни мешок, ни повязка. Ничего не понимая, он крутил головой, но тьма вокруг оставалась всеобъемлющей. Ни тени, ни полоски света из дверной щели. Только мрак.

Он моргнул. Затем снова моргнул. Помотал головой из стороны в сторону, решив, что ошибается. Но никакой ошибки не было. Неожиданно он понял: что бы там ни происходило, где бы он ни находился, какой бы это ни был день, он ослеп!

— Нет! Нет! Нет! — закричал он сквозь залепившую рот ленту.

Томас Добряк шагнул ближе.

— Приятель, — по-прежнему неторопливо, спокойно произнес он. — Как там твой брат? Насколько я понимаю, он жив и здоров…

Ленту с его губ неожиданно сорвали. И он крикнул с удивлением и болью:

— Где он? — Голос его был совсем слабым. — Я не… знаю… жив он… или нет… — Горло Гарри саднило, как будто по нему прошлись наждаком. Он попытался проглотить слюну, но ее не было.

— Я спрашиваю о твоем брате. Где он?

— Можно… пожалуйста… не… много… во… ды?

Добряк поднял маленький пульт дистанционного управления. Нащупал пальцем кнопку и нажал.

Гарри вдруг увидел светящуюся точку и резко дернулся. Она вправду была или ему померещилось?

— Где твой брат, приятель?

На этот раз говоривший находился у него за спиной, слева. Свет начал медленно надвигаться на Гарри.

— Я… — Гарри попытался еще раз глотнуть. — Не… знаю…

— Свет ты видишь?

— Да.

Точка света стала еще ближе.

— Хорошо.

Палец Добряка скользнул к другой кнопке. Гарри заметил, что свет немного изменил направление, приближаясь к его левому глазу.

— Я хочу, чтобы ты сказал мне, где твой брат. — Голос переместился и шептал ему в правое ухо. — Нам очень, очень нужно найти его.

— Я не знаю.

Свет, становившийся все ярче, был теперь направлен прямо в его левый глаз. Мысль о слепоте была настолько ужасна, что Гарри забыл даже о головной боли. Но по мере того, как усиливался свет, усиливалась и она. Как ровный барабанный бой, нарастая вместе с приближающимся свечением.

Гарри дернулся в сторону, пытаясь отвернуться, но что-то крепко держало его голову. Рванулся в другую сторону. С тем же результатом. Тогда он попробовал отпрянуть назад. Но что бы он ни делал, свет продолжал бить в лицо.

— Тебе еще не причиняли боль. Но скоро ты ее почувствуешь.

— Прошу вас!..

Гарри отвернул голову, насколько это было возможно, сильно зажмурив глаза.

— Это тебе не поможет.

Тембр голоса вдруг изменился. Первый голос был мужской, второй принадлежал женщине.

— Я не имею… поня… тия… жив ли… мой… брат. Откуда мне… знать… где… он?

Острие света надвигалось, нацелившись на левый глаз, нащупывая самый центр.

— Не надо, умоляю…

— Где брат?

— Умер!

— Нет, приятель, он жив, и ты знаешь, где он…

Теперь свет был в одном дюйме от его лица и становился все ярче и ярче. Его острие стало еще тоньше. Пульсация в голове нарастала. Еще ближе, и вот игла света уколола его, проникая в мозг.

— СТОЙТЕ! — из последних сил закричал Гарри. — ГОСПОДИ! ОСТАНОВИТЕСЬ! ПОЖАЛУЙСТА!

— Где он? — Мужской голос.

— Где он? — Женский.

Томас Добряк менял голос, играя роль мужчины и женщины.

— Рассказывай, и я выключу свет. — Мужчина.

— Свет погаснет. — Женщина. Голос спокойный, даже тихий.

Пульсация стала оглушительной. Ничего громче этого Гарри в жизни не слышал. Невероятная дробь в голове разрасталась. Свет подбирался к центру мозга, раскаленное добела острие искало звук, стараясь с ним слиться. Ярче, чем что-либо, ярче, чем можно вообразить. Ярче дуги электросварки. Ярче тысячи солнц. В боль превратилось все; он был уверен: даже смерти такое не остановить. Этот ужас останется в нем и за гробом.

— Я НЕ ЗНАЮ! НЕ ЗНАЮ! НЕ ЗНАЮ! НЕ ЗНАЮ! НЕ ЗНАЮ! НЕ ЗНАЮ! БОЖЕ! БОЖЕ! ПРЕКРАТИТЕ! ПРЕКРАТИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА! ПОЖАЛУЙСТА… ПОЖАЛУЙСТА…

ЩЕЛЧОК.

Свет погас.