В 10.58 Осборн постучал в дверь 6132-го. Дверь незамедлительно распахнулась, на пороге стоял Маквей. Пятеро мужчин замерли за его спиной и молча смотрели на Осборна – Нобл, Реммер, инспектор Иоганн Шнайдер и двое полицейских.

– Ну, Золушка, входите, – невозмутимо произнес Маквей.

– Толпа оттерла меня от инспектора Шнайдера, я и заблудился. Вышло очень неудачно.

Игнорируя недоверчивый, изучающий взгляд Маквея, Осборн шагнул к телефону и снял трубку. Сохраняя на лице независимое выражение, он набрал номер и долго ждал, пока на другом конце снимут трубку.

– Доктора Мандела, пожалуйста, – попросил он.

Реммер кивнул головой, и полицейские вышли из номера. Маквей пожал руку инспектору Шнайдеру. Реммер закрыл за ними дверь.

– Хорошо, я перезвоню, благодарю вас.

Осборн положил трубку и повернулся к Маквею.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – энергично начал он. Маквей не видел Осборна таким бодрым и полным сил с тех пор, как они покинули Англию. – Итак, есть у вас ордер или нет, ваши шансы арестовать Шолла и привлечь его к суду по обвинению в убийстве близки к нулю. Персона слишком могущественная и слишком влиятельная, закон всегда будет на его стороне. Верно?

– Вы рассуждаете правильно, доктор.

– А теперь взглянем на это с другой точки зрения. Зададимся вопросом: зачем такому человеку, как Шолл, приезжать с другого конца света, чтобы проявить внимание к никому не известному Элтону Либаргеру? И почему по мере приближения торжества в Шарлоттенбургском дворце нарастает волна убийств?

Осборн быстро обвел взглядом присутствующих, потом его глаза остановились на Маквее.

– Думаю, все-таки дело в Либаргере. Когда мы поймем, кто такой Элтон Карл Либаргер, мы подберем ключ к загадке, которую представляет собой Эрвин Шолл.

– Если у вас есть дополнительные сведения, помимо тех, что предоставила нам федеральная полиция, мы слушаем вас, – сказал Маквей.

– Надеюсь, что есть.

Осборн был очень доволен. Теперь, когда ему удалось продвинуться дальше, чем полицейским, Маквей не рискнет вывести его из игры. Он выразительно кивнул в сторону телефона.

– Как вы только что слышали, я звонил доктору Гербу Манделу. Это лучший специалист по сосудистой хирургии в мире, и, кроме того, он заведует Центральной больницей в Сан-Франциско. Если Либаргер действительно перенес инсульт, у него должна быть история болезни. И заведена она должна быть в Сан-Фрациско.

Фон Хольден был в ярости. Нужно было пристрелить Осборна, едва тот сел на скамейку. Но фон Хольдену хотелось убедиться, что это Осборн, ему был нужен только он! Виктору и Наталии можно вполне доверять, но они видели лишь фотографии Осборна, поэтому могли ошибиться. Проблема заключалась не в том, что он убьет случайного человека, а в том, что Осборн будет считаться убитым, а на самом деле останется жив. Вот почему он подошел так близко к Осборну и даже поздоровался с ним. И потом Осборн не на шутку его удивил, когда выхватил пистолет. А ведь фон Хольден должен был учитывать, что Осборн эмоционально неустойчив и осторожен.

Второй раз Осборн удивил его, когда, заметив взгляд, брошенный фон Хольденом на Виктора, прячущегося за деревьями, не оглянулся, а сделал шаг в сторону, продолжая держать его на мушке. Если бы он оглянулся! Этого ему вполне хватило бы. Но Осборн вел себя как профессионал, и фон Хольдену пришлось подчиниться его приказу.

И третий раз Осборн удивил его, когда, отойдя от них на несколько ярдов, кинулся бежать. Если бы он промедлил хоть долю секунды, прежде чем ринуться в поток машин, несущихся по Тиргартен-штрассе, у них с Виктором была бы возможность для выстрела. Одной пули хватило бы, чтобы с Осборном покончить. Но Осборн выбежал на мостовую, и сразу же за его спиной, точно на линии прицела, столкнулись две машины.

Других возможностей у них не было.

Поднимаясь по ступенькам в свой офис на Софи-Шарлоттен-штрассе, фон Хольден чувствовал себя ужасно расстроенным – и самой неудачей, и тем, что эта осечка оказалась вообще возможной. Такое невезение выглядело подозрительно.

Осборн оторвался от своих спутников и ушел из отеля один – это было подарком судьбы, и фон Хольден обязан был достойно им воспользоваться. Но не сумел. Просто наваждение какое-то! Осборна должен был убрать Бернард Овен в Париже. Не вышло. Подложили взрывчатку под поезд Париж – Мо, чтобы поставить точку в этой истории. На всякий случай на месте катастрофы дежурила специальная бригада. Если бы американцев обнаружили среди пострадавших, ими сразу же занялись бы его специалисты… Не вышло. Дело уже не в удачливости Осборна. Тут другое. По мнению фон Хольдена, это предвестие.

Vorahnung.

Кошмар, преследующий его с юности. Это слово, означающее предвестие, приносило с собой леденящее дуновение неумолимо приближающейся ужасной смерти. Приносило ощущение, что ситуация выходит из-под контроля, что события становятся неуправляемыми и развиваются сами по себе…

Удивительно, но чем дольше он работал на Шолла и его людей, тем сильней становилась его подсознательная уверенность, что дело идет к катастрофе. Никаких оснований для этого не было, все, с кем работал Шолл, повиновались ему беспрекословно уже долгие годы… Но в душе фон Хольдена чувство обреченности росло и крепло. Были периоды, иногда довольно продолжительные, когда это чувство притуплялось. Однако потом оно снова возвращалось как наваждение. И вместе с ним – жуткие сны о катастрофах вселенского масштаба, когда он был бессилен что-либо изменить.

Ночью, просыпаясь в холодном поту, он дрожал от страха и больше не ложился, чтобы сон не повторился. Иногда ему казалось, что ночные кошмары – результат чисто физиологического расстройства, какого-то химического дисбаланса в организме, возможно, даже душевной болезни. Но это было не так, потому что бессонные ночи сменялись периодами бодрости и спокойствия.

Потом наступило время, когда наваждение вовсе исчезло. На протяжении пяти лет он был совершенно свободен от этих кошмаров и уже чувствовал себя полностью исцелившимся. Даже не вспоминал об этом.

Так было до вчерашней ночи, когда он узнал, что Маквей со своей компанией вылетел из Лондона на частном самолете. Ему не нужно было гадать об их намерениях, он знал, зачем они летят в Берлин. И, ложась спать, он боялся заснуть, боялся, что вернутся старые кошмары.

И они вернулись, и еще хуже прежних.

Фон Хольден поднялся на второй этаж, кивнул охраннику и прошел по заставленному столами коридору.

Крупная круглолицая женщина оторвалась от компьютерной проверки электронной системы безопасности Шарлоттенбурга.

– Он здесь, – произнесла она по-немецки.

– Danke. – Фон Хольден открыл дверь в свой кабинет и увидел знакомое улыбающееся лицо.

Каду.