Не прошло и десяти минут, как такси повернуло на Борггреве-штрассе и резко затормозило. Улица была перекрыта машинами: пожарными, полицейскими и «скорой помощи». Фон Хольден издали увидел языки пламени, взметнувшиеся в ночное небо. Это именно то, что он и должен был увидеть, если все шло как задумано. Однако, не связавшись с агентами, нельзя узнать, что же произошло.

Внезапно сердце фон Хольдена неистово забилось и он покрылся холодным потом. Сердцебиение нарастало, и ему казалось, что его грудь сжата тисками. Объятый ужасом, он хватал воздух ртом и, чувствуя, что теряет сознание, вцепился в сиденье. Словно из бездонного колодца до него донесся голос водителя. Тот спрашивал его о маршруте, поскольку по распоряжению полиции машины должны были объезжать место происшествия. Фон Хольден потянулся к воротнику, пытаясь ослабить галстук, потом откинулся назад и наконец перевел дыхание.

– В чем дело? – Таксист полуобернулся и через плечо взглянул на него.

Рядом остановилась машина «скорой помощи». Ослепительный свет фар словно ножом полоснул по глазам, фон Хольден вскрикнул, закрыл глаза рукой и отвернулся.

Вот тут это и началось. Перед ним замелькали пронзительно яркие, красные и зеленые полосы, они метались вверх и вниз в каком-то зловещем ритме. А внутри него самого заходили ходуном огромные дьявольские поршни. Глаза фон Хольдена закатились, язык застрял в глотке, не давая дышать. Никогда еще сон не был таким явственным – и таким чудовищным.

Убежденный, что умрет, если не выберется из машины, фон Хольден толкнул дверцу. Рывком открыв ее, он с усилием сполз с сиденья и оказался в темноте ночи.

– Эй! Куда вы? – крикнул таксист. – Черт побери, вы думаете, я вас бесплатно вожу?

Улыбающийся, жующий жвачку парнишка вдруг превратился в злобного стяжателя.

Тут только фон Хольден заметил, что таксист – женщина. Свободного покроя жакет и убранные под кепку волосы поначалу ввели его в заблуждение.

Тяжело дыша, фон Хольден уставился на нее.

– Знаете, где Берен-штрассе? – спросил он.

– Да.

– Дом сорок пять.

* * *

Фары встречных машин освещали их лица. Шнайдер был за рулем, Реммер сидел рядом, а Маквей и Осборн – сзади. Мазь покрывала обгоревшую правую щеку и нижнюю губу Маквея. Волосы Реммера были опалены до самых корней, а левая рука сломана в нескольких местах; это случилось, когда через секунду после взрыва рухнула часть потолка. Тут же, на месте происшествия, Осборн не хуже фельдшера туго перевязал Реммеру руку, а тот хорохорился, что еще повоюет, раз может ходить. В памяти стоял Нобл, когда его забирала «скорая»: две трети обгоревшей кожи на теле, над головой капельница с физиологическим раствором. Казалось, он одной ногой уже был в могиле, однако, с трудом приоткрыв глаза, прохрипел через кислородную маску: «Пластиковая взрывчатка. Какие же мы кретины…» Потом с неожиданной силой зло добавил: «Найдите их! – Глаза его сверкнули. – Найдите и уничтожьте!»

Шнайдер так резко повернул руль, что Реммер едва усидел на месте. Обернувшись к Маквею, он сказал:

– Знаете, мы не удивим Шолла. Служба безопасности тотчас известит его о нашем появлении.

Маквей смотрел в окно и не отзывался. Нобл прав. Они действительно безмозглые кретины, угодившие в западню. Но они были озабочены тем, чтобы добраться до Каду раньше группы; времени оставалось мало. По идее, им следовало явиться к нему с отрядом морской пехоты, а не с полицейскими, или вызвать по крайней мере спецотряд департамента полиции Берлина. Но они не сделали этого – и из четверых именно Нобл сполна заплатил за все. То, что погибли немецкие копы, тоже бесило Маквея. Но теперь уже ничего не поделаешь. Единственное утешение, если оно возможно, – то, что четверо из группы убиты. Может, идентификация трупов хоть что-то прояснит.

– Служба безопасности не только оповестит Шолла – убежденно продолжал Реммер, – нас просто не пустят на порог. Охранники заявят, что ордер на арест Шолла отнюдь не дает нам права вторгаться в его владения. Мы не сможем арестовать его, если нам не дадут встретиться с ним.

– Скажите охранникам, – предложил Маквей, – что при малейшей попытке помешать нам мы заставим начальника пожарной команды заблокировать здание. Если и это не поможет – придумайте что-нибудь еще. На то вы и полицейский, а они всего-навсего охранники.

Он резко повернулся к Осборну и близко наклонился к нему. Лицо Маквея было обезображено страшными ожогами, но глаза его светились решимостью. Он проговорил быстро и уверенно:

– Шолл может все отрицать или изображать неведение, но, узнав, кто вы, равно как и то, что вся эта история началась из-за вашей драки с Альбертом Мерримэном в Париже, предположит, что Мерримэн рассказал о нем вам, а вы рассказали мне. Но он не знает – или, по крайней мере, я думаю, что не знает, – насколько тесно наше сотрудничество во всем остальном. Если даже сообщение охранников насторожит его, он все равно удивится, увидев нас, поскольку уверен, что мы мертвы. К тому же Шолл тщеславен и будет обескуражен тем, что мы прервали празднество. Вот на это я и рассчитываю. По причинам, о которых мы можем пока только догадываться, сегодняшний прием очень важен для Шолла, и он попытается как можно скорее избавиться от нас и вернуться к гостям. Вот этого-то мы ему и не позволим. Тут он озвереет, а уж мы позаботимся о том, чтобы он озверел еще больше.

Осборн растерянно посмотрел на Маквея.

– Я не совсем вас понимаю.

– Мы расскажем Шоллу все, что знаем. Об убийстве вашего отца, о скальпеле, который он изобрел, о том, чем занимались другие люди, убитые в том же году, что и он. И невзначай подбросим ему информацию, которой не располагаем, но сделаем вид, будто нам все известно. Наша задача – нажать на него так, чтобы он раскололся. Мы будем трясти его, пока он не признается в заказных убийствах. – Маквей внезапно взглянул на Реммера. – Сколько бригад поддержки вы вызвали?

– Шесть. Еще столько же ждут наших инструкций. Наготове еще и полицейские в форме – на случай массовых арестов.

– Маквей, вы говорили, что мы намекнем ему на то, чего не знаем сами. Что вы имели в виду? – спросил Осборн.

– Предположим, мы сообщим герру Шоллу, что искали везде, на земле и на небе, информацию о его почетном госте – герре Либаргере, но так ничего и не нашли. Скажем, что нас гложет любопытство, и попросим разрешения встретиться с Либаргером. Шолл, разумеется, откажет под тем или иным предлогом. И тут мы заметим: о'кей, раз вы не позволяете нам увидеть его – значит, бесплодность наших поисков объясняется тем, что бедняга мертв, и мертв уже давно.

– Мертв? – переспросил Реммер.

– Именно. Мертв.

– Тогда кто же играет его роль? И зачем?

– А я не сказал, что это не Либаргер. Я только заметил, что нам ничего о нем неизвестно, поскольку Либаргер мертв. По крайней мере, в основном…

Осборна бросило в дрожь.

– Вы думаете, на нем экспериментировали? И удачно? Пересадили голову Либаргера на чужое тело? Атомарная хирургия при абсолютном нуле?

– Не уверен, что так оно и есть, но ведь теория не дурна, верно? Может быть, Каду и солгал, будто у него есть информация, связывающая Шолла с Либаргером, а Либаргера – с обезглавленными телами. Почему же тогда оказался окруженным тайной инсульт Либаргера, что означает его уединение с доктором Салеттлом в больнице Кармела и длительная реабилитация в санатории в Нью-Мексико? Микропатолог Ричмен сказал, что, если операция проходит успешно, не остается ни единого шва – словно на дереве выросла новая ветка. Даже лечащий врач Либаргера, американка из Нью-Мексико, ничего не заподозрила. Такое не придет в голову при самом богатом воображении!

– Вы, Маквей, пожалуй, слишком долго пробыли в Голливуде. – Реммер зажег сигарету, держа ее между туго забинтованными пальцами. – Почему бы вам не продать эту историю киношникам?

– Готов спорить: то же самое скажет и Шолл. Но думаю, эту версию надо попытаться каким-то образом либо доказать, либо опровергнуть.

– Но как?

– Заполучив отпечатки пальцев Либаргера.

Реммер уставился на него.

– Для вас, Маквей, я вижу, это не отвлеченная абстракция. Вы в самом деле верите в это.

– Я не отрицаю такую возможность, Манфред. Я слишком стар и могу поверить во что угодно.

– Если даже мы не раздобудем отпечатки пальцев Либаргера, – а это не так-то легко, – какой нам от них прок? Если ваша франкенштейновская теория верна и туловище Либаргера Бог знает где, с чем мы будем сравнивать эти отпечатки?

– Манфред, если бы вы вознамерились присоединить свою голову к другому телу, разве не предпочли бы вы совсем молодое?

– Никогда не ожидал от вас такой эксцентричности, – улыбнулся Реммер.

– Представьте себе, что в этом нет ничего странного. Вообразите, будто это самое обычное дело.

– Ну… в таком случае… да, конечно, я выбрал бы тело помоложе. При моем-то опыте, если подумать о всех юных красотках, которых я мог бы… – Реммер ухмыльнулся.

– Прекрасно. А теперь позвольте сообщить вам, что в лондонском морге хранится замороженная голова человека лет двадцати с небольшим по имени Тимоти Эшфорд, он из Клэфен-Саута. Однажды он подрался с двумя блюстителями порядка, поэтому в лондонском департаменте полиции есть отпечатки его пальцев.

Улыбка сбежала с лица Реммера.

– И… вы действительно считаете, что отпечатки пальцев этого Тимоти Эшфорда могут принадлежать Либаргеру?

Маквей прикоснулся рукой к лицу, покрытому толстым слоем мази. Сморщившись, он опустил руку и принялся разглядывать черные клочья обугленной кожи, прилипшие к жирным от мази пальцам.

– Эти люди готовы на все, чтобы никто не узнал, чем они занимаются. Жертв уже немало. Да, это всего лишь мои догадки, Манфред. Но Шолл не узнает об этом, правда?