– Вера…

– О Господи, Пол!

Осборн слышал облегчение и волнение в ее голосе.

Все это время несмотря ни на что Вера не выходила у него из головы. Ему необходимо было связаться с ней, узнать, все ли у нее в порядке.

Его предупредили, что звонить из номера нельзя. Он и сам это понимал, поэтому решил позвонить из вестибюля. Маквею это наверняка не понравилось бы.

Все телефоны в вестибюле оказались заняты. Он подошел к портье и спросил, нет ли еще где телефона. Портье кивнул в сторону бара, по дороге туда, в коридоре, он увидел целый ряд кабинок.

Он вошел в первую из них и достал маленькую записную книжку. В ней был телефон бабушки Веры в Кале. Массивная деревянная кабина почему-то подействовала на него успокаивающе и ободряюще. Осборн услышал, как кто-то рядом повесил трубку и вышел. Он выглянул в коридор и увидел молодую пару, направляющуюся к лифтам. Теперь в коридоре не было ни души. Осборн схватил трубку и заказал разговор по своей кредитной карточке.

Раздались отдаленные гудки на другом конце провода. Трубку долго не снимали. Он уже отчаялся, но тут послышался голос старой женщины. Осборн понял только, что Веры там нет и не было. Ему казалось, он теряет рассудок от страха… Но потом он сообразил, что Вера, должно быть, еще на работе в больнице. Он набрал второй номер. Несколько гудков – и зазвучал ее голос.

– Вера… – произнес Осборн, сердце его вбирало каждый звук ее голоса.

Но Вера продолжала что-то говорить по-французски, и Осборн сообразил, что это автоответчик. Потом раздался щелчок, и через несколько секунд послышался другой женский голос.

– Parlez-vous anglais? – спросил Осборн.

Да, на плохом английском ответила женщина. Вера два дня назад уехала по каким-то семейным обстоятельствам. Когда вернется, неизвестно. Может быть, он хочет поговорить с другим врачом?

– Нет, спасибо. – Он повесил трубку.

Несколько минут Осборн тупо смотрел на стенку.

Осталось единственное место… Может быть, Вера вернулась домой?

Третий раз он воспользовался своей кредитной карточкой и решил, что пора перейти к другому телефону. Он уже собирался повесить трубку, как вдруг услышал мужской голос:

– Bonsoir, квартира мадемуазель Моннере.

Это был голос Филиппа – он снял трубку на коммутаторе. Почему Филипп отвечает на звонки Вере, а не ждет, пока она сама возьмет трубку? Может быть, Маквей прав, и Филипп навел таинственную Организацию на след Веры?.. Филипп, мол, помог ему выбраться из дома – но только после того, как сообщил обо всем длинному…

– Квартира Моннере, – повторил Филипп. Теперь в его голосе звучали подозрительные нотки.

Осборн перевел дух и заговорил:

– Филипп, это доктор Осборн.

Радость Филиппа была безмерной, он был взволнован и счастлив, что слышит голос милого доктора, за которого до смерти тревожился.

– О месье… Эта стрельба в «Ля Куполь» – все передавали по телевизору. Они сказали, что замешаны два американца… У вас все в порядке? Где вы?

«Ага, – сказал себе Осборн, – осторожнее!»

– Где Вера, Филипп? У вас есть от нее известия?

– Да, да! Вера звонила утром и оставила телефон – только для Осборна, больше ни для кого.

Снаружи раздался шум. Осборн выглянул из кабинки. Уборщица-негритянка в униформе отеля чистила пылесосом ковер. Старенькая, щуплая, высоко зачесанные и убранные под ярко-синий шарф волосы придавали ей экзотический вид.

Осборн закрыл дверь и повернулся к аппарату.

– Давайте номер, Филипп, – сказал он.

Он достал из кармана ручку и оглянулся в поисках бумаги, на которой можно было бы записать номер, но ничего не нашел и нацарапал номер прямо на ладони, а потом еще повторил вслух для проверки.

– Merci, Филипп. – И он повесил трубку, не дожидаясь дальнейших расспросов.

Проклиная гудящий пылесос, Осборн вспомнил, что нужно сменить аппарат, но махнул рукой и быстро набрал записанный на ладони номер.

– Oui? – произнес грубый и хриплый мужской голос.

– Пожалуйста, попросите к телефону мадемуазель Моннере.

Осборн услышал голос Веры – она произнесла несколько слов по-французски и имя: Жан-Клод. Звякнул параллельный аппарат, и Вера неуверенно назвала его имя.

– О Господи, Вера… – У него перехватило дыхание. – Что происходит? Где ты?

Из всех женщин, которых знал Осборн, ни одна не имела над ним такой власти, как Вера. Один только звук ее голоса – и все внутри у него задрожало, как у подростка.

– Я звонил твоей бабушке в Кале, но ее английский еще хуже моего французского… Я понял только, что она не знает, где ты. Я вспомнил французских детективов… Вдруг они тоже замешаны в этом, а я приставил их к тебе… Вера, где ты, черт побери? У тебя все в порядке?

– У меня все в порядке, но… – Она заколебалась. – Но я не могу сказать тебе, где я нахожусь.

Вера обвела взглядом маленькую уютную бело-желтую спальню с большим окном, выходящим на освещенный подъезд к дому. Вокруг были деревья – и темнота. Приоткрыв дверь, она увидела, что коренастый мужчина в черном свитере с пистолетом у пояса прослушивает и записывает их разговор на магнитофон. Винтовка армейского образца стояла у стены.

– Жан-Клод, пожалуйста… – сказала Вера по-французски.

Мужчина заколебался и выключил магнитофон. Вера вернулась в свою комнату.

– С кем ты говоришь? Это не полицейские! Кто снял трубку?.. – неожиданно резко спросил Осборн. Он почувствовал, как его окатила горячая волна ревности. Перед самой кабинкой оглушительно ревел пылесос. Сердито оглянувшись, Осборн обнаружил, что старуха негритянка смотрит на него в упор. Когда их глаза встретились, она круто повернулась и отошла. Гул пылесоса утих.

– Проклятье… Вера! – Осборн снова стоял спиной к двери. Он был сердит, уязвлен, растерян. – Что, черт возьми, происходит?

Вера молчала.

– Почему ты не можешь сказать мне, где ты находишься?

– Потому что…

– Почему?!

Осборн снова выглянул из кабинки. Коридор был пуст. Он повернулся к телефону.

– Вера… – начал он, и вдруг его осенило. – Ты с ним! Ты с этим французишкой, да?

Вера сердцем почувствовала эту вспышку ревности, но одновременно и неприязнь к Осборну. Значит, он все-таки ей не доверяет.

– Нет, я не с ним. И не называй его так.

– Вера, не надо лгать. Проклятье… Только не сейчас… Если он с тобой, скажи мне!

– Пол, прекрати! Или замолчи, или убирайся к черту!

Внезапно Осборн осознал, что не слушает Веру, а пытается здраво рассуждать. На него навалился страх, терзавший его после смерти отца, страх потерять любимого человека. Гнев, ярость, ревность – так он защищал, ограждал себя от боли. Но в то же время – и отталкивал от себя людей, которые любили его, превращал их любовь в чувство, больше похожее на жалость. И, проклиная их за предательство, уползал в свою берлогу, израненный и больной, чужой всему миру.

Как при внезапном озарении, он понял, что если еще можно остановить это саморазрушение, то он должен попытаться сделать это немедленно. И как бы ни было трудно, послать к черту все подозрения – и поверить ей.

Вжавшись спиной в угол кабины, Осборн выговорил:

– Прости меня. Мне стыдно.

Вера присела у небольшого письменного стола и провела рукой по волосам. На столе стояла маленькая глиняная статуэтка – ослик, наверно вылепленный ребенком. Неумелая, примитивная фигурка, но с пронзительно чистыми, трогательными линиями. Вера подержала статуэтку в руке, а потом прижала ее к груди.

– Я боялась полиции, Пол. И не знала, что мне делать. В отчаянии позвонила Франсуа. Представляешь, как это было трудно, после того, как я ушла от него?.. Он спрятал меня здесь, на ферме, а сам уехал в Париж. Здесь меня охраняют три агента тайной полиции. Никто не должен знать, где я нахожусь, поэтому я не могу сказать и тебе. Вдруг нас подслушивают…

Осборн почувствовал душевный подъем. Ревность исчезла без следа.

– Ты в безопасности, Вера?

– Да.

– Боюсь, мне пора вешать трубку, – сказал Осборн. – Позволь мне перезвонить завтра.

– Пол, ты в Париже?

– Нет. А что?..

– Там для тебя опасно!

– Тот человек мертв. Его убил Маквей.

– Я знаю. Но ты еще не знаешь, что он из Штази. Говорят, что Штази распустили, но я в это не верю.

– Ты узнала это от Франсуа?

– Да.

– Зачем потребовалось Штази убивать Альберта Мерримэна?

– Пол, послушай, – в голосе Веры звучала тревога, – Франсуа уходит в отставку. Об этом объявят завтра утром. Ему пришлось согласиться на это под давлением людей из его партии. Его отставка связана с новым экономическим сообществом, с новой европейской политикой.

– Что ты имеешь в виду? – Осборн был в недоумении.

– Франсуа считает, что правительство сейчас находится под сильным германским влиянием и что Германия стремится взять под свой контроль всю Европу. Ему это не нравится, он считает, что новая политика ущемляет интересы Франции.

– То есть его вынудили подать в отставку?

– Да, очень деликатно, но бесповоротно.

– Вера, Франсуа не высказывал подозрений, что его жизни угрожает опасность, если он не уйдет?

– Мне он об этом не говорил…

Осборн почувствовал, что у Веры были те же подозрения, что и у него. Она постоянно думала об этом.

Франсуа Кристиан спрятал ее на ферме под охраной трех агентов тайной полиции – разве это не подтверждает, что происходящее как-то связано с французской политикой? Возможно, Франсуа опасался, что Веру попытаются использовать, чтобы оказать на него дополнительное давление. А может, он спрятал ее, потому что теперь она связана через Осборна и Маквея с делом Лебрюна и его брата?

– Вера, – сказал Осборн, – плевать я хотел, подслушивают нас или нет. Слушай меня внимательно. Что именно говорил Франсуа о связи между моей историей, Альбертом Мерримэном и политикой Франции?

– Не помню… не могу сказать точно… – Вера посмотрела на глиняного ослика, повертела его в руках, а потом осторожно поставила на место. – Помню, бабушка рассказывала мне, как жилось во Франции во время Второй мировой войны. Когда нацисты вошли в Париж, – тихо добавила она. – Город ни на минуту не покидал страх. Людей хватали безо всяких объяснений и уводили навсегда. Сосед доносил на соседа, брат на брата… Повсюду – вооруженные люди. Пол… – она заколебалась, и он понял, что Вера перепугана до смерти, – я чувствую, как эти тени нависают над миром снова…

Осборн услышал за своей спиной шум. Он резко повернулся к двери. Перед кабинкой стояли Маквей и Нобл. Маквей рванул на себя дверь.

– Вешайте трубку, – рявкнул он. – Сейчас же!