София повозилась, поуютнее устраиваясь в тёплой постели. Внутри всё приятно ныло после потрясающей ночи любви с Тритоном. Она никогда в жизни не чувствовала себя лучше. И, наконец-то, огромная тяжесть упала с её плеч. Она была психически здорова. Все существа, которых видела, даже Посейдон, спасший её, оказались реальны. А если они были настоящими, значит, и её мама не была сумасшедшей.

Теперь всё обрело смысл. Свой дар видеть сверхъестественное она унаследовала от матери. И влюбилась в бога. В Тритона. Она перевернулась на другой бок поближе к нему. Но кровать была пуста.

София резко села и прислушалась к звукам в доме. Слабый шум доносился со второго этажа. Её ступни коснулись пола, и она торопливо нашарила свой халат.

Пока шла по коридору, слышала голос ведущего — по телевизору шли новости.

— Метеорологи пока не могут объяснить это явление, но ясно, что шторм резко изменил направление вчера вечером и удалился от побережья. Проследить путь штормового фронта не удалось…

София вошла в кухню, где кто-то гремел кастрюлями и сковородками.

— Тритон?

— Доброе утро, София, — радостно приветствовала её Элис.

— Доброе утро, Элис. Вы Тритона не видели?

— Нет, здесь никого не было, только я. — Раздался звук открываемой двери. — О, может быть, это он.

София вышла в коридор, пока кто-то поднимался по лестнице.

— Тритон, — окликнула она.

— Нет, это я, Джонатан, — послышалось в ответ. — Извините, я сегодня немного опоздал. Смотрел новости про шторм. Это что-то с чем-то, да? Чтобы он взял и вот так просто прекратился.

София кивнула. Тритон сделал это. Она им гордилась, но, конечно, не могла никому рассказать.

— Доброе утро, Джонатан.

— Доброе. О, здорово, кто-то вам цветы принёс?

— Какие цветы?

— А вон, на буфете стоят. Там, похоже, карточка есть, — пояснил Джонатан.

— Они уже были здесь, когда я пришла — донёсся голос Элис из кухни.

— Можете прочесть мне? — Она догадалась, от кого цветы, и, конечно, Тритон не стал бы писать ничего интимного, зная, что кому-то придётся читать для неё. Может быть, ему просто пришлось уйти, чтобы позаботиться о чём-нибудь, и он скоро вернётся.

Джонатан прошёл мимо, и она услышала шелест бумаги.

— София, всё, что я сказал прошлой ночью, правда, но я не могу остаться. Прости меня. Тритон, — прочёл Джонатан.

Он бросил её? Сердце словно сжали ледяной рукой, выжимая из него всё до последней капли крови. Воздуха стало не хватать, и она никак не могла вдохнуть. Закрыв глаза, София искала утешения в абсолютной темноте, пытаясь отгородиться от всего остального мира. Тритон ушёл. Она поняла, что означали его слова: между ними всё кончено.

Она почувствовала руку Джонатана, поддерживающего её под локоть.

— Мне жаль, — произнёс он тихо. — Я знаю, он вам нравился.

Нравился — это и близко не было к тому, что она чувствовала к Тритону. Она открыла ему своё сердце. Софии удалось вдохнуть, и вместе с выдохом к горлу подступили рыдания, но она сдержалась. Нет, она не может позволить себе расплакаться, не здесь, не перед Элис и Джонатаном.

— Я принесу вам чашечку кофе, — произнесла Элис с кухни, и жалость в её голосе стала последним ударом по самообладанию Софии.

* * *

Тритон отвернулся от картин, отображающихся на поверхности воды, что окружала дворец его родителей. Он не мог видеть, как София уже вторую ночь плачет, пока не заснёт. Слишком больно. Вчера он уже готов был бежать к ней, утешить, сказать, что он вернётся, только бы она перестала плакать. Но сдержался, понимая, что не сможет предложить ей то, в чём она нуждалась. Она заслуживала мужчину, который будет верен ей до конца жизни, а он не мог этого гарантировать.

— Что не так, сын? — раздался за спиной голос отца.

Одним движением хвоста Тритон развернулся.

— Да всё не так!

— Ты не думаешь, что это слегка мелодраматично?

— Я не прощу ни тебе, ни Зевсу того, что вы сделали. — Тритон всё ещё кипел от гнева. Не из-за собственной боли, а из-за того, что сейчас страдала София. Свою боль он заслужил. Пришло время расплачиваться за юношескую глупость и бессердечие. Но заставлять Софию страдать было нечестно.

— Мы всего лишь пытались преподать тебе урок, и всё, что я могу добавить, — ты отчаянно в нём нуждался. Всё произошедшее твоих рук дело.

Тритон пристально смотрел на отца. Но Посейдон не гневался. Вместо этого его лицо выражало полное спокойствие, что раздражало Тритона ещё больше.

— Я усвоил урок, можешь мне поверить. Но ты и Зевс зашли слишком далеко. София ни в чём не виновата. Она не заслуживает таких страданий.

— Она страдает?

Тритон подплыл к отцу так близко, что они оказались практически нос к носу.

— Она плачет каждую ночь, она не ест, она потеряла всякую надежду, — прошипел он.

— Так может, тебе стоит сделать с этим что-нибудь, — совершенно невинным тоном заявил Посейдон.

Тритон прищурился:

— Что ты сказал?

— Ну, я предполагаю, страдает она из-за тебя?

Ему не понравилось обвинение отца по большей части потому, что оно было правдой. София страдала, потому что он её бросил. Оставил, не сказав ни слова, без объяснений, посреди ночи. Как какой-нибудь воришка, который сначала украл её сердце, а потом просто выбросил. Во имя богов, как же он себя ненавидел.

Он молча развернулся и поплыл к дворцу.

— Сын, — окликнул его Посейдон, — ты должен доверять своим чувствам. Только тебе известно, что ты чувствуешь. Больше никому.

Да что мог отец знать о его чувствах? Его сердце словно пропускали через мясорубку двадцать четыре часа в сутки. Не проходило ни минуты с тех пор, как он вернулся из мира смертных, чтобы острая колющая боль не рвала сердце на куски. Даже ночью. София не обнимала его, и он не мог спать. Стоило закрыть глаза, и она заполняла собой все его мысли, усиливая боль в сердце.

Как долго ещё будет длиться эффект от стрелы Эроса? Разве он не говорил, что это пройдёт спустя несколько часов? Максимум три дня. Что ж, может, он всё ещё несёт наказание. Он это заслужил. И был готов к большему, только бы София снова стала счастлива.

Он должен сделать что-нибудь для неё, помочь ей.

* * *

Бог врачевания, Асклепий, лишь приподнял бровь, услышав просьбу Тритона.

— Ты, естественно, понимаешь, что мне нужна веская причина, чтобы исцелить кого-либо. Иначе все могли бы получить исцеление от любых болезней, и смертном мире их уже не осталось бы.

— Эта женщина особенная. Ей нужна наша помощь. Из-за богов она незаслуженно пострадала, и будет только правильно сделать для неё что-то, чтобы вернуть ей надежду на лучшее в жизни. — Тритон взглянул на жезл в руках бога. Змея, обвивающая его, то и дело показывала язык. Он знал, что стоит Асклепию пожелать, его жезл исцелит любой недуг.

— А, та женщина, о которой все болтают на Олимпе.

Тритон не смог скрыть своего удивления.

— Что ты имеешь в виду?

— Наконец-то, смертная женщина поставила тебя на колени, — усмехнулся бог целительства.

Верное определение, но у Тритона не было настроения обсуждать с ним свои чувства, как, собственно говоря, и ни с кем другим.

— Неважно, что там болтают. Ты поможешь мне?

— Помочь тебе? Думал, ты хочешь, чтобы я помог ей.

— Помочь ей — это означает помочь и мне.

— Понятно. Как ты понимаешь, даже здесь на Олимпе ничего не дается даром. Что предложишь взамен?

Тритон об этом не подумал. У него не было ничего, что мог желать бог врачевания. Его охватила паника. Если он не предложит Асклепию чего-то стоящего, тот не вернёт зрение Софии. Тритон лихорадочно рылся в памяти. Но ничего на ум не приходило.

— Чего ты хочешь? — спросил он в отчаянии. — Я дам тебе что угодно, сделаю всё, что в моих силах.

— Что угодно? — переспросил Асклепий. — Как я и думал. — На его лице появилась коварная улыбка. — Похоже, я всё-таки выиграю пари.

— Пари?

— Твой приятель Гермес настоящим букмекером заделался, с тех пор как ты вернулся. Я на тебе кучу сокровищ выиграю.

Какого Аида происходит? Они что, на него ставки делают?

— Что ж, я тебе ничего не говорил, конечно. Иначе меня могут обвинить в мошенничестве. Скажу так: я выполню твоё желание и верну женщине зрение. Если выиграю пари — ты мне ничего не должен. Если проиграю — заберу у тебя то, что захочу.

Тритон никогда не был азартен, да и в любом случае, не зная сути спора, он не мог предположить, чем будет обязан богу исцеления. И это было не важно. Асклепий согласился вылечить Софию — вот, что имело значение. Независимо от того, чего он захочет в будущем, оно того стоило. Тритону не стоит сейчас раздумывать над этим. Его решение очевидно.

— Согласен.

* * *

В лицо Софии ударила вспышка света, будто кто-то направил на неё прожектор. Рефлекторно она зажмурилась, только чтобы через секунду резко распахнуть глаза.

Шок от увиденного припечатал её спиной к стене.

Она закричала.

Джонатан бегом примчался из кухни.

— София? Что случилось? Вы поранились?

Она уставилась на него, осматривая с ног до головы. Его кожа оказалась оттенка молочного шоколада, глаза — серо-голубыми.

— У вас глаза серые, — первое, что у неё вырвалось.

Челюсть Джонатана поехала вниз.

— Вы меня видите.

София медленно поворачивалась, оглядываясь вокруг. Она могла видеть всё: деревянные панели на стенах, ковровые дорожки на гладком деревянном полу, картины. Даже имена художников.

— Я вижу, — повторила она. — Джонатан, я вижу. — Она бросилась к нему и обняла, затем побежала на кухню.

— София? — неуверенно спросили её, и ахнули, когда их глаза встретились. — О, мой бог.

Когда Элис обняла её, по щекам Софии катились слёзы. Она была счастлива и в то же время несчастна как никогда прежде. Единственный, кого она на самом деле была бы рада увидеть своими глазами, здесь отсутствовал. И он никогда не вернётся. Её глазам никогда не взглянуть на того, кого ей так хотелось видеть: Тритона.