Амор потрясенно уставился на Нину, не понимая, что же она сказала.

Она простила его за то, что он сделал четыре столетия назад? Нет, он не мог принять прощение. Он не заслуживает его.

Он пытался говорить, протестовать, но слова не шли с его пересохших губ. Ее руки обнимали Амора, а ее обнажённое тело прижималось к его. Нина должна быть в ужасе от него, чувствовать отвращение, сбежать.

Тем не менее она так не поступила. Вместо этого она успокаивала его, нежно поглаживая и оставляя легкие поцелуи на шеи и плечах.

По собственному желанию, его руки притянули ее ближе, крепче обняв, когда они оба расслабились на простынях.

– Я не понимаю. – Почему эта маленький воин внезапно стала такой нежной с ним? Он был сильным и страшным вампиром, тем самым который напал на нее во сне, и все же она успокаивала его своими прикосновениями и нежными поцелуями.

– Ты слишком суров к себе. Это был несчастный случай, ужасный несчастный случай. Пора отпустить чувство вины.

Амор не знал то ли от ее слов, то ли от того как она их сказала ему стало легче. Или может то, как она прижалась к нему, показывая, что доверяет ему и он ее не обидит.

Но сейчас он чувствовал себя спокойнее, и грусть, которая переполняла раньше, сейчас исчезла.

Он поцеловал ее в лоб, а потом посмотрел ей в глаза.

– Кто ты? – Она не только блокировала эмоции других людей, которые атаковали его, казалось она понимала Амора на более глубоком уровне. Она знала, что ему нужно и когда. Такое вообще возможно?

Нина покачала головой.

– Я никто. Но я узнаю боль, когда ее вижу.

И он понял. Расти в приюте должно быть не просто.

– Расскажи мне о вас с Эдди. Я читал в его файле, что вы оба выросли в приёмной семье. Должно быть вам было трудно.

Прежде чем заговорить, Нина на мгновение закрыла глаза.

– Один приют? Их было три.

Амор притянул ее ближе к себе и накрыл одеялом.

– Расскажи мне что случилось. Я хочу знать, что превратило тебя в такой крепкий орешек.

– Ты думаешь я крутая?

Он улыбнулся.

– Да, и я говорю это в хорошем смысле. Мне нравятся сильные женщины.

– Мои родители возвращались с ужина по поводу их годовщины. – У нее был отдаленный взгляд, взгляд полный печали и тоски. – Няня разрешила мне смотреть телевизор, пока Эдди укладывала в кровать. Именно тогда на пороге появилась полиция. – Нина прервалась и сделал несколько вдохов, затем продолжила. – Пьяный водитель так они сказали. Он проехал на красный свет. Я помню своих родителей как будто это было вчера. Но Эдди был слишком маленький. Он иногда плакал по ночам, потому что не мог вспомнить как выглядела наша мама. Первая приемная семья, в которую мы попали были добры к нам, но, когда наш приемный отец потерял работу, они не могли себе позволить оставить нас. Эдди был убит горем, но Социальные Службы просто забрали нас. – Она вздохнула. – Они сначала хотели разделить нас, потому что думали, что легче пристроить одного, но я не отпускала Эдди. Я кричала на всех, кто к нам приближался. – Амор нежно провел костяшками пальцев по ее щеке, желая утешить. – Мне было 12 когда нас отправили в другую семью. Я была рослой для своего возраста и у меня уже была грудь. И это было проблемой. – У Амора скрутило живот, ему не нравилось куда вела эта история. – Однажды я заметила, как отчим наблюдал за тем, как я одеваюсь. Он отрицал это, но я видела какой у него был взгляд. Сперва я ничего не говорила, потому что приемная мать была такой доброй. Эдди там нравилось и у него появились друзья в школе. Я не хотела, чтобы ему опять пришлось переезжать. Но это случалось снова и снова. До тех пор, пока я не смогла выносить. – Нина посмотрела на него с широко распахнутыми глазами. – Я нашла фото. Не только мои, но и других девочек. Извращенец фотографировал нас – голыми, в душе или ванной, или, когда мы переодевались. У него были смотровые отверстия по всему дому.

– О Господи. Что ты сделала? – Руки Амора сжались в кулаки. Он прекрасно знал, куда хотел пристроить эти кулаки.

– Я забаррикадировала свою дверь, но моя приемная мать стала подозрительной. К тому времени как мне исполнилось четырнадцать я носила одежду, которая скрывала мою фигуру, чтобы он снова не смотрел на меня, но он не прекращал. Потом однажды я забыла закрыть дверь, и он вошел. Он прикасался ко мне, но я его пнула. Он был зол. Я знала, что ночью он вернется и причинит мне боль. Я забрала Эдди из школы и сказала ему, что мы идем на пикник.

Амор нежно поцеловал ее в макушку. Почему его тогда не было с ней чтобы помочь ей, когда она в нем нуждалась?

– Милая. – Это все, что он мог прошептать ей.

– Социальные службы нашли нас три дня спустя, но тем временем я уже отослала некоторые фото своей приемной матери, анонимно конечно. Когда мы вернулись, я увидела, как она плакала. Неделю спустя Социальная Служба пришла и забрала нас снова. Наша приёмная мать выбрала своего мужа, а не нас. Она осталась с ним, с тем извращенцем. А меня и Эдди вышвырнула. Как она могла выбрать его, а не нас? Мы были хорошими детьми, он плохим человеком. – Нина подавила слезы. – Они винили меня. И Эдди тоже. Он не понимал. Ему было только одиннадцать. Какое-то время они держали нас в приюте, и лучше бы мы там и оставались. Но Эдди был симпатичным ребенком и популярным, поэтому они нашли нам еще одну семью. После последней я не думала, что может быть еще хуже.

Амор почувствовал, как гнев формировался внутри него.

– Нина, тебе не нужно мне ничего рассказывать. Я знаю это очень больно для тебя. Я понимаю.

Нина покачала головой.

– Нет, я должна рассказать. Я сделала кое-что очень плохое. И ты должен знать.

Амор нежно поцеловал ее в губы.

– Чтобы ты не сделала уверен это было оправданно.

– Я зарезала мужчину, и, если бы у меня хватило смелости я бы отрезала ему член.

Он вздрогнул, его тело инстинктивно дернулось при картине, которую она описывала. Его челюсть отвисла, и все что он мог сделать это уставиться на нее.

– Да, я взяла нож и почти кастрировала моего третьего приемного отца. Он пришел в мою комнату однажды и изнасиловал меня. Я знала, что никто не поверит мне, если я доложу об этом – он был добропорядочным гражданином, его уважали в городе. Я знала, что он снова это сделает. Но была готова к следующему разу. – Амор слушал, затаив дыхание. – Когда он снова ко мне прикоснулся, своими грязными руками, я потянулась за ножом под подушкой и заколола его. Было не много крови. Только трусость спасла меня от того, чтобы отрезать ему член. Вместо этого, я ударила его ножом в живот. Он закричал, и моя приемная мать прибежала как раз, когда я сбрасывала его с себя. Я напугала и ее. А потом отмотала назад пленку на моем маленьком плеере. Я всегда пользовалась им в школе, чтоб записать своих учителей, но я держала его при себе потому что знала, что он мне пригодится однажды как доказательство. На записи моя приемная мать могла слышать то что он пытался со мной сделать. Я четко дала ей понять, что уничтожу их драгоценную репутацию если хоть один из них прикоснется ко мне или Эдди. И у меня было доказательство.

– Что случилось с этим ублюдком? – Если он еще жив, Амор был бы счастлив разобраться с ним. Он чувствовал, как ярость росла в его животе.

– Он выжил. Она вызвала скорую и сказала им то, что я ей велела: что ее муж спугнул грабителя и тот его пырнул. Я убрала все улики к тому времени как приехала полиция: выбила окно снаружи и спрятала окровавленную простыню. Конечно полиция не смогла найти парня, и конечно они старались разнюхать что к чему, но все, что им оставалось повестись на наше свидетельство. Они ничего не могли толком сделать. К тому времени, как он вышел из больницы, я увезла копию записи в безопасное место с инструкцией, как её обнародовать если что-нибудь случится со мной или Эдди.

– Безопасное место?

– В почтовую ячейку, которая находиться в одном из почтовых отделений в другом городе с подробной инструкцией как открыть ящик и отправить содержимое окружному шерифу, если что-нибудь со мной случится.

– А потом?

– Мне еще оставалось почти два года до восемнадцати лет. Те два годы с ними были похожи на ад, но он не прикасался ко мне, слишком боялся, что я исполню свою угрозу. Когда мне исполнилось восемнадцать я подала документы, на опекунство Эдди, и они поддержали мое заявление. На то время я работала на двух работах; чтобы нас прокормить. Они хотели, чтобы я ушла, поэтому помогли с опекунством.

Амор тяжело сглотнул. Как могла восемнадцатилетняя девушка взять на себя такую ответственность, пока пыталась совладать со своей болью? Как много она вытерпела?

– Как ты смогла остаться с ними после того, что он с тобой сделал? Почему ты не пошла в полицию?

– У меня не было выбора. Я не могла рисковать затяжным судебным следствием. Я заколола человека. На это ушли бы месяцы, чтобы доказать, что я действовала в целях самообороны. Я не могла рисковать, чтобы нас с Эдди разделили. Они бы отправили его куда-то пока длилось расследование. Нет, это было слишком рискованно. Мне нужно было остаться с Эдди. Это был единственный способ.

– А не рисковее ли было думать, что они тебе отдадут опекунство над братом? Господи, тебе было всего восемнадцать. – Каковы были шансы, что ее заявление тут же не вышвырнут?

– Как я уже сказала, мой приемный отец был уважаемым человеком, он знал нужных людей. Он потянул за кое-какие ниточки с судьей, вот как сильно он хотел, чтоб это все закончилось. Я была бельмом на глазу. Как только я стала опекуном Эдди, мы ушли. Мы много переезжали, пока не поселились тут в Сан-Франциско.

Амор заворчал. Он хотел, чтоб подонок истек кровью до смерти и не выжил. Он не заслуживает жить, он изнасиловал 16-тилетнюю девочку. И заставил ее – его милую Нину – пройти сквозь этот ужас. Он почувствовал, как его тело напряглось и застыло при мысли о желании убить мужчину.

– Теперь ты знаешь. Я совершила ужасное преступление, заколола мужчину, хотела убить его. Я сделала это умышленно. Я знала, что делаю и все же продолжила это делать.

Нина отвернула от него и спрятала лицо в подушке. Амор не знал, что делать.

Обнять ее? Оставить в покое? Почему он не мог чувствовать ее эмоции чтобы знать, что делать?

– Нина, мне жаль. – Амор не мог найти других слов, не тогда, когда гнев растекался по его венам.

Кто-то обидел ее, он хотел отомстить, хотел ранить того мужчину еще сильнее.

Он положил руку ей на плечо и тотчас же одёрнул... его ногти превратились в острые когти.

Амор почувствовал, как его челюсть засвербела и появились клыки, он не мог предотвратить проявление вампирской сущности. Нет, он не мог позволить себе появиться перед ней в таком виде.

Последнее, что ей сейчас хотелось бы это увидеть еще одного жестокого мужчину, особенно после того, как он практически напал на нее во сне.

Сначала ему нужно успокоить свой гнев, прежде чем снова ее обнять.

– Поспи чуть-чуть. Я не буду мешать.

Амор отвернулся и старался не смотреть на Нину. Он знал, что его глаза вспыхнули красным. Он взглянул на свои руки – смертельное оружие.

Нет, он не мог прикоснуться к ней сейчас, несмотря на то как сильно хотел её успокоить. Он не мог себя контролировать.

– Мне жаль.

Он встал с постели, полностью обнажённый и пошел в гостиную, закрывая за собой дверь.

В углу висела повещенная к потолку груша для биться. Он направился прямиком к ней.

Это было то, что ему нужно: если он не мог наказать ее насильника или любого другого мужчину, которые ее обидели, ему требовалось выпустить пар.

Амор в ярости ударил грушу. Он убьет любого человека, который обидит ее. Нина теперь была под его защитой. Никто никогда не причинит ей боль. Он в этом убедится.

***

Амор не вернулся в кровать после того, как Нина рассказала ему о своем прошлом. Она легко могла догадаться почему: он был в ужасе от того, что она сделала.

И что наверно было еще хуже, ее изнасиловали, и какому мужчине такое понравиться? Никто не захочет её. И меньше всего мужчина вроде Амора, у которого могла быть любая женщина какую он только захочет.

У него могла быть женщина, у которой не было с собой эмоционального багажа, как у нее.

Он наверно уже пожалел, что переспал с ней. Его "Мне жаль" было сказано из жалости. Оставшееся время дня он должно быть потратил на то, чтоб придумать как ему достойно выпутаться из этих отношений. Нина облегчит ему задачу. Она не останется там, где ей не рады.

Пока Нина позволяла теплой воде бежать по ее телу, она понимала, что не должна была никогда раскрываться перед ним.

Его нежные слова и признание своего прошлого усыпили ее чувство безопасности.

Поначалу было шоком услышать то, что он сделал, но она нашла в своем сердце прощение, потому что он был не в себе. Боль в его глазах, когда он говорил о сыне, ранила ее глубоко в сердце.

Но когда настала очередь ее собственной вины, Амор не смог сделать тоже самое.

Она мгновенно почувствовала его колебания, даже в его прикосновении, пока наконец, полностью не отстранился – словно она была противна ему. В тот момент, когда она больше всего на свете нуждалась в его прикосновениях, он просто ушел.

Он отверг ее, как все остальные до него – как отвергла ее приемная мать, когда узнала, что ее муж извращенец.

Даже зная, что ее муж обижал маленьких девочек, она все равно выбрала его, а не Нину.

Ее самооценка касательно этого не могла быть еще ниже... чем сейчас. Быть отвергнутой Амором, после того как она открыла ему свое сердце, еще более болезненно.

Нина боялась посмотреть ему в лицо. Она не хотела видеть в его глазах жалость или сожаление.

Может он задержит ее еще немного, чтобы не было так очевидно, что хочет от неё избавиться, но она то знала.

Она не позволит этому случиться. Она уйдет – на своих условиях. И был лишь один способ сделать это: защитить свое ноющее сердце напав на него. Она не могла позволить ему узнать, как сильно он ее обидел. Это только все усугубит.

Нина вышла из душа и вытерлась, после чего оделась в одежду с прошлой ночи.

Она нашла Амора в гостиной, в одном из углов, который походил на маленький тренажерный зал. На нем были спортивные шорты, торс был обнажен, его мышцы сокращались при каждом движении, а кожа блестела от пота.

Он одарил ее осторожным взглядом.

– Ты встала.

– Да, я приняла душ. Надеюсь ты не против.

– Нет. Конечно нет.

Была ли эта нервозность показная? Он вытер лицо полотенцем, затем сделал несколько шагов в ее сторону. На полпути, казалось передумал и остановился.

– Я могу оставить тебя одну на час? Мне нужно покормиться.

Она не сразу поняла смысл слов.

– Покормиться?

Он кивнул. Во взгляде все еще была осторожность.

– Я не кормился прошлой ночью, и позапрошлой ночью я едва выпил немного крови.

Она все верно поняла. Амор должен выйти и напиться чей-нибудь крови. Отлично – он давал ей идеальное оружие, чтобы она сделала свой ход.

– Ты собираешься выйти и укусить кого-то?

Взгляд, который он на нее бросил, можно описать как упрямый.

– Мне нужна кровь, чтобы выжить.

Нина знала о потребностях вампиров.

– А что не так с моей?

Проглотил ли он наживку? Пойдет ли он в бой, в который она так рвалась, чтобы уйти с высоко поднятой головой.

Его глаза расширились, он подошел к ней и схватил ее за плечи.

– Ты что с ума сошла? Ты не понимаешь, что говоришь. Ты не можешь хотеть, чтобы я укусил тебя.

В тот момент как он сказал это, понимание ударило ее молнией.

Она хотел, чтобы он укусил ее.

Она хотела, чтобы он выпил ее кровь.

Ее жизнь не будет полной, если Амор отвернется от нее. И в этот момент она осознала, как страх начал душить ее, сильнее, чем когда-либо прежде.

С силой, которой она думала у нее нет, Нина оттолкнула его руки.

– Отстань от меня! – Если она останется, то станет его игрушкой, тем кем можно было бы помыкать как он того хотел, потому что у нее не было бы сил противостоять ему.

Она не могла этого допустить.

Она больше никогда не будет зависеть от милости мужчины, не важно, как сильно она его хотела. Не важно, как сильно ее сердце страдало о нем.

На лице Амора появился озадаченный взгляд.

– Нина, что происходит?

– Я не знаю... Я не могу... – Ее голос сорвался. Она развернулась и побежала, дернув дверь.

– Нина!

Она слышала, что он прокричал ей в след, но Нина была уже на лестнице и продолжала бежать. Ей пришлось уйти от единственного человека, который взломал дверь от ее сердца, обнажив его, чтобы причинить боль.