– Чушь полная.

Смотрят на меня – холодно, равнодушно, вижу, не верят. Я так и знал, рассказывал им, что надумал, знал – что не поверят, вот только Михеич посматривает на меня, кивает, верит, да что Михеич…

– Этих тут до утра оставьте, – кивает Антоха на Михеича с женой, на пищащих детей, – пусть посидят, подумают, может, что и скажут… Айдате, парни, пошукаем в очаге у Михеича, может, чего и найдем, секрет какой.

Я уже знаю – ничего они не найдут, я уже знаю – они мне не верят. Да мне не до них, и ни до кого, ни до чего, мне бы себя, любимого, спасти, не замерзнуть…

Ветер забился под одежду, грызет спину, легкие, пшел, пшел, с-сука, недолго тебе осталось…

Дома еле вспоминаю, как пользоваться телефоном, давненько не включал, да и что его тут включать, с кем разговаривать? Долго выискиваю ее номер, быть не может, чтобы не было, а что не может, все может, вот так, в сердцах, со злости, может и стер…

Длинные гудки…

Ну только не ответь… только не ответь, завтра тут ни тебя, ни меня не будет…

– Алло.

– Настюш, это я…

– Я тебе на тридцать три раза сказала, не звони мне больше.

– Настюш, нам встретиться надо… это очень важно…

– Ну тебя к черту, я тебе ни копейки не дам, слышишь?

– Слышу. Я не за копейками.

– Тогда какого…

– Увидишь. Узнаешь, – что-то прорывает в душе, говорю – быстро, часто, сам не понимаю, что говорю, – болен я, болен, понимаешь, на тебя вся надежда, помираю вообще, у меня кроме тебя вообще никого нет… Сегодня приедешь?

– Ну… не знаю…

Страшная догадка оживает в душе.

– Ты… не одна?

– Ну тебя совсем, не одна… Чтобы я еще с кем-нибудь… да ни в жизнь… мне одного тебя вот так хватило…

Ворчит, – я уже знаю, приедет, не может не приехать. Откуда… где она там живет, в каком городке…

– Так вот ты какой больной, – Настя выходит на перрон, поезд уносится куда-то в никуда на остатках Пламени. – Еще какой больной, – вытаскиваю из-за пазухи чуть живые от холода…– Это ты где такие выискал, тебе делать больше нечего, на цветы тратиться? Завяли, бедные… – Настя прижимает к себе цветы, почерневшие на холоде, – чего надо-то?– Да чего, чего, домой поехали…– Домой… сказанул тоже…Забираемся в сани, нахлестываю стегозубра, прядает ушами, трусит – по заснеженной дороге, снег валит на густую шерсть.– Как живешь-то? – спрашиваю.– А лучше всех.– И я лучше всех. А с тобой бы еще лучше было…Трусит по белому снегу стегозубр, бежит за санями голодный ветер, не может догнать…– У тебя дома тепло? – Настя косится на меня, настороженно, недоверчиво.– Дубак.– И у меня дубак… с Пламенем этим как проклятье какое-то.– Не говори.– У нас в городке уже старуху какую-то ведьмой объявили, потому что ни у кого Пламени нет, у нее в очаге пылает… На костре сжечь хотели, муж за нее заступился…Киваю в подтверждение своей догадки. Муж… И Михеич не один живет, и старуха та…– Ты чего привез-то меня? – Настя выходит из саней, делает шаг – к калитке.Что-то переворачивается внутри, обнимаю ее – родную, милую, черт бы ее драл, вечно в доме жрать было нечего, эта краля сидит на диване, ногти пилит, а я…– У-у, пус-сти, ч-чер-р-рт, ты чего?– Да… ты пойми… ты куда, Настюш, ты постой… мы… нам надо быть вместе. Ты погоди… счас, счас, все объясню… счас…Веду ее в дом, только бы не упустить, только бы не прорыть еще какую трещину между нами, только бы… Собираю на стол, что есть, на ужин, ставлю два кресла – как в старые времена, которые чем старее, тем добрее. И еще сам не верю себе, когда вижу в Очаге живое горячее Пламя…Вернулось пламя.Смотрит на нас двоих.

Возвращаюсь домой, я уже и забыл, как это – когда домой. Пробую на вкус слова, – до-мой, до-мой, смакую… К Настьке…Заждалась…Даже не сразу понимаю, что изменилось в городе. Что-то привычное – и в то же время неуловимое, что-то… Спохватываюсь – огни. Огни в окнах, жар очагов, люди сидят в комнатах у огня, – по двое, по трое, по пятеро, подбрасывают в очаг ветви…Отлегло от сердца – догадались, додумались, что сделать, чтобы пламя вернулось, все-таки есть еще у наших мозги, все-таки не совсем еще…Кто-то юркает мимо к своему крыльцу, видит меня, спохватывается, кланяется до земли.– Мое почтение.– И вам того же.Пробую вспомнить – это вообще кто, Антоха, да не похоже на Антоху, Лешка, что ли… Присматриваюсь к лицу, вздрагиваю, когда вижу вместо лица птичий клюв и пару вострых глазок, смотрящих на меня с интересом.Заглядываю в окна. Какое там приличие, какое там что, подхожу к домам, вглядываюсь в окна, еще не могу понять, что я увидел, крылья, перья, когтистые лапы скребут половицы, щелкают клювы, подбрасывают ветки в огонь….

– Где живешь? – В доме.– И я в доме.Помахивают огненными хвостами.– Хорошо в домах.– Теперь хорошо стало. Много сердечной теплоты, корма много.– Говорил тебе, птиц надо в дом привести. Они смышленые, и очаг сложат, и ветви принесут. И живут стаей.Прядают огненными ушами.– А зверей в лес прогнать.– Тоже верно, изжили себя звери, тепла с них никакого, холод один в душах…– И отнять то, что мы им дали…– Отняли уже…

Вчера видел людей. Видел случайно, возвращался от Михеича, рыбки ему отнес мороженой, да я много кому относил, знатный улов получился. Вот, шел от Михеича, еще к холмам свернул, где лесочек начинается, там и увидел. Их было много, как-то очень много, не думал, что у нас в городке столько людей. Нагие, покрытые грубой шерстью, перемещались то на двух лапах, то на четырех, скачками, скачками, выпустили длинные хвосты.Присмотрелся к вожаку, вроде бы Антоха, хотя тут кто его знает, все они тут на одно лицо… если это можно назвать лицом. Он прыгал чуть впереди, замирал, вынюхивал воздух, то и дело задирал голову, подвывал – протяжно, жалобно…Они уходили куда-то – к югу, к югу, где потеплее, холодно им с Обледенением, еще бы не холодно, у них-то нет Пламени…Застоялся, задумался, сам не заметил, как вожак начал подбираться ко мне – бочком, бочком, потихоньку. Я еще не понимал, что он делает, что хочет, узнал меня, что ли, Антоха, у меня тут рыбешка осталась, дай тебе кину… Еще думал – когда вожак прыгнул, бросился на меня…Горящие глаза.Звериные клыки – на моем запястье…Даже не сразу вспомнил – Пламя, черт его дери, Пламя, тусклехонький огонечек, который я нес на ветке, освещал дорогу… Сам не помню, как сдернул шарф, как обмотал шарфом веточку, сунул в морду вожаку…Отступили…Притихли.Смотрят на меня злыми глазами, боятся Пламени дикие звери…Кое-как добрался до кварталов, только там сообразил, что больно, что извивается по плечу кровь, что…– Мое почте… Да что с вами, ранены?Птичий клюв наклоняется надо мной, внимательно смотрят черные глазки.– Ага… звери подрали… там, у леса…– Кошмар какой… – он хватает меня под руку, – надо охотникам сказать…Екает сердце.– Да они уже к югу убираются, зверье… Здесь-то им кушать нечего… холодно, голодно…– Все верно, – сосед уводит меня куда-то, к дому, к Очагу, к свету Пламени, – пойдемте… посмотрим ваши раны…– Ну что вы…– Да что я, я врач… пойдемте, с детишками познакомлю…. С женой… она уж давно про вас спрашивает, интересно же, вы человек – а разговариваете, как мы, и в доме живете…

– Славно у тебя. – Славно.Помахивает длинным хвостом.– А слуги твои где домашние? Птицы твои где, что бросают тебе ветви, кормят тебя теплом своих сердец?– А-а, у меня не птицы…Прядает рыжими ушами.– Как же ты без птиц живешь?– А я по старинке… людей…Довольно ёжится в глубине очага.– Да вроде отжили свое люди.– Отжили, да не все… вон, трудятся… угли ворошат… друг друга теплом своим согревают…– Большая редкость.– Да уж, немаленькая… в наши-то дни…За окнами бродит ветер, обнюхивает углы, лижет в снегу санный след…

2013 г.