Приподнимаюсь на постели.

Ещё не проснулся окончательно, но уже чувствую: он здесь. Рядом. Уже в гостинице. В каком-то номере, на каком-то этаже. Или в коридоре, под видом коридорного. Или в холле, под видом портье. Или…

Не знаю.

Одно знаю: он здесь. Я научился чувствовать его, как заяц чувствует охотника.

Наскоро одеваюсь, шепчу себе: главное, ничего не забыть, точно знаю, что что-нибудь да и забуду. Выглядываю в коридор – подозрительно пусто и тихо. Но я чувствую: он ждёт меня там.

Распахиваю окно, смотрю вниз – с головокружительной высоты какого-то этажа. Некогда бояться, некогда унимать дрожь в руках, хватаюсь за пожарную лестницу, спускаюсь, кусаю губы, слышится голос матери откуда-то из босоногого детства, такой мальчик большой, и боится.

Такой мальчик большой.

И боюсь.

Лестница обрывается как-то некстати, как-то некстати кувыркаюсь во двор, в нерастаявший снег. Слышу в памяти голос физрука, уже не из такого босоногого детства, скромненько, Яркин, но со вкусом… на троечку.

Выбираюсь на улицу, отряхиваюсь, выискиваю глазами таксюшку, заглядываю в салон:

– Свободен?

– Как ветер в поле.

Прыгаю на сиденье. А за гостиницу я так и не заплатил, да я много за что не заплатил, люди не простят, бог простит.

– До вокзала довезёшь?

– Отчего ж не довезти.

Оборачивается, тычет дулом вальтера мне в лоб.

И снова некогда бояться, некогда теряться, что есть силы бью по руке, выбиваю оружие, чёрт, завалился пистолет куда-то за сиденья, не подобрать, и снова некогда, распахиваю дверцу, бегу в рассветные сумерки.

Машина с рёвом несётся за мной, хочет давить колёсами, не иначе.

Чёрта с два.

Врёшь, не возьмёшь.

Перебираюсь через гаражи, через гаражи, через свалки, собачонки с брёхом вырываются из-под ног. Теряюсь в городе, знаю, что ненадолго, знаю, что он от меня не отстанет.

Куда теперь…

На вокзал…

Нет, не дай бог на вокзал, я же просил его отвезти на вокзал…

Мимо проносится таксюшка.

Вздрагиваю, вжимаюсь в стену.

Кажется, прошла целая вечность с той поры, когда он первый раз появился на пороге моей общажной комнатёнки. Я ещё вертел на языке, готовил привычные фразы: нет у меня денег, нет, совсем нет, и до среды не дам, и до вторника. Но он не собирался ничего просить, этот человек. Не скажу, как он выглядит, не помню, не знаю, он всегда разный. И в то же время один и тот же. Я узнаю его не по лицу, не по одежде, не по фигуре. Как-то иначе.

Я просто его чувствую.

В тот раз он тоже направил на меня вальтер. В лоб. Сказал коротко и ясно:

– Вы должны умереть.

– Вы меня с кем-то путаете, – сказал я.

Он назвал моё имя. Фамилию. Дату рождения. Два института, которые я бросил, недоучив первый курс. Мои случайные подработки, многие из которых я сам уже не помнил. Моих случайных друзей на один день. Моих случайных женщин на одну ночь.

– Довольно, – осадил я его. Почему-то не хотелось слушать про самого себя.

Он взвёл курок.

– За… за что? Вы мне хоть скажите, я вам что сделал-то?

Я лихорадочно припоминал, кому, что и когда я сделал, что теперь меня хотят застрелить. Ничего не вспоминалось. Вся моя жизнь была слишком серя, слишком простенькая, даже самому стало как-то неловко за свою жизнь.

Он как-то неопределённо махнул рукой, мол, зачем тебе что-то знать…

– Я должен знать. Это… последнее желание, понимаете? Имею я право…

– Имеете, – он опустил вальтер.

– …ошибка, понимаете? – продолжал он.

Я не понимал. Какие могут быть ошибки, я не могу быть ничьей ошибкой.

– Где… ошибка?

– Там, – он показал пальцем в небо.

Я молчал. Я не хотел верить, что всё это на самом деле. Так не бывает. И правда, какая-то ошибка, только другая ошибка, только…

– Вы не должны были родиться. И родились.

Припоминаю что-то, откуда-то из детства, уже не босоногого, постарше, мама, а где мой папа, а нет его, и потом, позже, да на кой чёрт я тебя родила, да если б знала, что такой вырастешь, тебя бы не было…

– Ну, знаете, это про половину населения сказать можно… ошибка.

– Где вы работаете? – спросил он.

Я развёл руками.

– Образование ваше? На кого учились?

Махнул рукой. Начал понимать: сейчас он будет спрашивать про мою любовь, которой нет, про моих друзей, половину из которых не помню, как зовут, про…

Он заговорил про другое. Про теорию вероятности, параллельное течение времени, волю случая, ещё какую-то заумь. Я слушал его вполуха, вспоминалась какая-то скукотища на уроках физики, Ярский, кончай вертеться, смотрит сюда, я ком-му сказала…

– Теперь понимаете?

Я кивнул, хоть ничего не понимал.

– Ошибочка вышла. А за этой ошибочкой последуют другие, всё пойдёт крахом.

Я молчал. Для меня уже всё пошло крахом, мне было всё равно.

– А вы… человек?

Он как-то неопределённо мотнул головой, ни да, ни нет.

Повисла пауза. После такой паузы гости обычно встают и раскланиваются. Или пускают хозяину пулю в лоб.

– Может вам… кофе? – спохватился я.

– Ну что вы, неудобно…

– Да что неудобно… угощаю…

Я взял массивный чайник, обрушил на голову дорогому гостю. Всё-таки он оказался человек. Ну, или почти человек. С глухим стоном повалился под стол, не пикнул, когда я бросился вон из комнаты.

Задним числом понимаю, что надо было вернуться, добить.

Нет, не надо было.

Я бы не смог его добить.

Всё-таки он был… не совсем человек.

Всё-таки он не совсем человек – думал я, глядя, как он проходит сквозь стены. Ловко это у него получалось, очень ловко. Он бросил свою таксюшку, проскальзывал через сараи, гаражи, ограды, свалки. Иногда казалось, он видит сквозь стены. Конечно, только казалось, если бы видел, давно бы меня углядел.

Ёкнуло сердце: когда он достал вальтер, всё тот же неизменный вальтер, прицелился в кого-то в переулке, не в меня. Что он делает, спрашивал я себя, не находил ответа.

Кто-то от него убегал, кого-то он догонял, там, в сумерках, мне показалось, что мальчика-подростка. Секунду спустя я понял, что это была девушка, маленькая, тоненькая, чем она ему не угодила. Грешным делом я подумал, что мой палач перепутал её со мной. Тут же сам усмехнулся своей мысли: меня с ней нарочно не спутаешь.

Я видел их через прорезь в заборе, и мне надо было бежать, и не бежалось, я заворожённый смотрел, как он загоняет свою жертву в угол, она ещё кричит что-то, кажется, не надо, не надо, он стреляет, раз, другой, третий, навылет, навылет…

…а потом поворачивается ко мне.

Не я бегу – ноги сами несут меня прочь от этого страшного двора.

Но чёрт возьми, зачем он убил её…

Зачем…

Я искал его.

В развалинах заброшенного дома, в темноте подвалов, в переходах полуразрушенных лестниц. Теперь уже не он выискивал меня – по городам, по дорогам и бездорожьям, теперь я высматривал знакомый силуэт.

Я знал, что он может убить меня.

Но я искал его.

Я должен был спросить его, в кого он стрелял. Кого он убил. Что-то подсказывало мне, что я не один такой, что где-то по планете ещё ходят люди, родившиеся случайно, по чьему-то недосмотру, недогляду, люди, на которых охотятся вот такие, как мой палач.

Сколько их может быть. Один. Два. Десять. Сто. Тысяча. Разбросанные по континентам, по городам, по монархиям и республикам. Неприкаянные. Ищущие себя и не находящие. Делающие вид, что у них всё хорошо, когда душа не на месте.

Отчаянно представил себе, как ищу товарищей по несчастью. Набираю номера, стучу в двери, забрасываю письмами. Натыкаюсь на недоуменные взгляды, холодные ответы – некогда, некогда, некогда. Настаиваю. Уговариваю. Убеждаю.

Представляю, как мы собираемся. Все, вместе. Как мы устраиваемся в каком-нибудь посёлке, или неприступной крепости. Покупаем оружие. Много оружия. Боевые самолёты. Где мы их возьмём. Чтобы ни одна тварь не просочилась к нам, не тронула никого из наших.

Ещё они решать будут, кому жить, а кому не жить.

Смотрю на трассу – она так близко, рукой подать, осталось добежать, вытянуть руку, тормознуть неважно, что, хоть мусоровоз, уехать в никуда, где он меня не найдёт…

…хотя бы какое-то время.

Смотрю на заброшенный дом. Он там. я это не знаю, я это чувствую.

Медленно, как по воздуху, иду к дому.

Я должен узнать…

Тихонько кашляю. Он оборачивается, он не может меня видеть, но кажется – видит.

– Ты здесь?

– Здесь, – шепчу я, подбираюсь к коридорчику, к отступлению, спрашиваю себя, успею я бежать или нет.

– Разрешишь… парочку вопросов? – шепчу я. Почему-то говорю шёпотом, почему-то боюсь собственного голоса.

– Разрешаю. В последнем желании ещё никому не отказывал.

Ещё никому… ёкает сердце, ага, значит, и правда я не один.

– А много в мире таких, как я? Которые родились по ошибке?

– Много.

Снова ёкает сердце. Попросить бы списочек фамилий, телефонов, е-мейлов, адресов…

– А… сколько примерно?

Он ответил.

Рухнул мир.

Небо упало на землю.

– Примерно семь миллиардов.

2013 г.