– Вы, молодой человек, только одно скажите… вы это по зову сердца делаете… или так… от безысходности?
Старик испытующе посмотрел на Виктора. Старик был очень важный, красивый, у него были белые волосы, и много-много разноцветных орденов на груди, и это значило, что он ветеран. Виктор даже засмущался, он никак не ожидал, что тут всё будет так… серьёзно.
– Зарплата-то у нас никакая… Сюда в архив только так идут, по зову сердца, кому это действительно интересно…
– Мне… интересно, – согласился Виктор, – я, знаете, всю жизнь, ещё со школы историю люблю, у меня одни пятёрки были. Я вот после школы на экономику поступил, так теперь вижу, не моё это. Да ещё до школы… знаете, игра у меня была настольная, карта России, а на ней крестоносцы, татары, русские витязи. Фигурки картонные. И что-то там делать надо было, то ли воевать, то ли пройти куда-то… не помню. Но здорово было.
– В кружках бывали? – спросил ветеран.
– Ну да… в научном обществе, мы тут по всяким курганам ходили… Ну, Аркаим, само собой… Храмы всякие… я на Валааме был, и в Верхотурье, и ещё…
– Меня что поражает, так это спокойствие ваше, – продолжал ветеран, – люди как про нашу зарплату слышат, так бегом отсюда бегут, а вы… Нет, вы правда к нам хотите, или потому пришли, что идти больше некуда?
– Нет, я, правда, в архив хочу, – сказал Виктор.
Отвернулся, чтобы никто не видел, как он краснеет. Да ветеран, кажется, и сам всё понял, что не от хорошей жизни Виктор пришёл сюда. А что делать, когда универ кончаешь, красный диплом, и всё такое, кажется, так и ждут тебя со всех сторон, а потом начинается… Ой, сказать ничего не можем… спасибо, мы вам позвоним… И этим всё кончается. Можно сунуться в первую дыру, а можно сидеть без работы, чего-то ждать, но без работы сидеть – это что-то неприличное. Хорошо, бабушка добрая попалась, у которой комнату снимаю, квартиру убрал, приготовил, огород перекопал, и спи спокойно, можешь не платить…
Архив… Да, если и есть на свете дыра, то это архив, где платят прожиточный минимум, да и то чуть ли не из жалости. Так. Собраться, ни сном ни духом не показать, что мне что-то не нравится. Улыбаться, ах, какой чудесный архив, как здорово будет тут работать, вся история, Урал, опорный край державы, и всё такое. Улыбайтесь, господа, все безумства на свете делают с этим выражением лица… Тот самый Мюнхгаузен.
– Я, правда, хотел себя истории посвятить, – Виктор огляделся, – а то мы сейчас… родства своего не помним. А помнить надо. Скифы, гунны, тюрки… Да, скифы мы, да, азиаты мы, с раскосыми и жадными глазами…
– Вот-вот, молодой человек. Что, нравится? В этом зале у нас тюркский каганат…
– Читал, – кивнул Виктор, хотя про тюркский каганат слышал впервые.
– Вот-вот. А здесь у нас гунны, был у них вождь, Маде… Его отцу предсказали, что он будет убит своим сыном… он захотел убить сына, и продал его в рабство, тот вырос, из рабства бежал… Поднял среди рабов восстание, собрал войско, с войском вернулся в страну отца… Да, молодой человек, будем знакомы… Я Афанасий Иванович, доктор… исторических наук. Мне там каких-то званий надавали в академии, я и не разбираюсь в них…
– Очень приятно… Виктор.
– А, у меня зять Виктор был, дочь-то с ним развелась… Ну пойдёмте, архив вам покажу… Вот это у нас зал Великой Отечественной… У вас в семье-то воевали?
– Нет, у меня дед металлургом был…
– А, тоже почётно… Танкоград… Здесь ковалась победа… Ну вот, пройдёмте, – старик пошёл в зал, украшенный полосатыми ленточками, – героев в лицо надо знать… Вот дивизия наша… узнаёте?
Виктор долго не мог понять, про что спрашивает дед, наконец, спохватился.
– А, да вот вы. Третий слева.
– Узнал… а обычно не узнают.
– Странно, вы совсем не изменились.
– Ну, это ты приврал. Вот что, Витек… Ты уж если и правда тут работать решил… Так посиди денёк-другой так, без оформления, посмотри, надо тебе это или нет. А там и оформим.
Виктора передёрнуло. И старик туда же… Знаем мы эти штучки, когда месяц работаешь бесплатно, без оформления, а потом – спасибо, вы нам не подходите. И вся любовь.
– Денёк-другой, говорите?
– Ну да… а то у нас долго не задерживаются, работа-то собачья, как говорят… Эту работу любить надо, Родину свою любить, а без любви ты тут не проживёшь…
– Ну… денька два так поработаю, посмотрю.
– Вот и славненько, – сказал ветеран, – вот что, мне бы в город отлучиться на полдня, ты уж тут посиди… посмотри за экспонатами. Если люди придут, билет полтинник стоит. На кассе чеки пробивать умеешь? Ну вот, славно… Талант. Экскурсий пока не проводим. А так просто смотри, чтобы не унесли ничего, вон, на экране все залы высвечиваются.
– Это как охранник в магазине, что ли?
– Ну а то. Ну я к вечеру вернусь, ты не боись…
Виктор хотел сказать, что ничего не боится, но почему-то здесь, в музее, так не говорилось. Особенно – когда Афанасий Иванович ушёл, и Виктор остался наедине с историей. История была повсюду, развешенная по стендам, расставленная по витринам, спрятанная в хранилищах. Виктор спросил себя, сколько человек в этом здании – не исключено, что он один. Стул был повёрнут спинкой к проходу, Виктор сел так, чтобы за спиной была стена, так было не страшно. Люди – знакомые и незнакомые – смотрели с портретов, прищурившись, как будто посмеивались, приговаривали, что вот, этот Мамая победил, этот – Наполеона, этот – БАМ построил, или город заложил, а ты что? А ты? А?
Виктор хотел ответить, что он живёт на свете всего двадцать три года, тут же спохватился, что нечего ему говорить с мёртвыми, не хватало здесь ещё свихнуться. Хотел отвернуться, чтобы не видеть портретов, когда что-то зашуршало в углу зала за неприметной дверью. Что-то скреблось, скрежетало, что-то шебуршилось там, за дверью. Крысы… а не исключено, тут мышам да крысам раздолье должно быть… или я должен музей не только от воров, но и от крыс оберегать? Мне их за лапки выводить или как? Или билет с них брать? Надо сказать старику про крыс, да он знает, наверное… Ишь, как скребутся… там, в дальнем зале, где гвоздики, георгиевские ленточки и всякие плакаты про «Бей врага».
– О, Витёк, здорово.
Виктор обернулся, понял, что краснеет. Этого ещё не хватало, как назло… Перед ним стоят Антон, здоровый белобрысый громила, в школе его видели дай бог один месяц в году, с ним боялись связываться даже старшеклассники, потом он бросил школу, говорят, с приятелями здорово избил кого-то на китайском рынке, не то таджика, не то узбека, да такой не то что изобьёт, одним кулаком убить может… Принесла его нелёгкая, только его не хватало… Виктор как в воду глядел, чувствовал, что стоит ему в этот архив на копейки пойти, так сюда обязательно кто-нибудь из знакомых завалится. Ну хорошо, если Игорёк или Ленка с четвёртого курса, но Антон… Это уже что-то… слишком.
– Ты чё? Не узнал, что ли?
– Узнал… – Виктор протянул Антону руку, – здорово.
Антон сжал руку сильно, больно, как будто думал: а не сломать ли, и снова хотелось провалиться от него сквозь землю, оказаться где-нибудь в Антарктиде или на Луне, только не здесь, не здесь. Виктор ещё раз посмотрел на Антона, поморщился, когда увидел на плече парня ломаный крест. Кажется, сейчас за такие вещи в тюрьму сажают… нельзя сейчас… А что нельзя, людей избивать на восточных рынках тоже нельзя, а ему ничего, с рук сошло…
– А ты чё тут делаешь?
– Я… да… На работу устроился.
Зря сказал, мог бы соврать, что случайно зашёл, на минуту, на две минуты, а теперь всё, позор на всю жизнь…
– А, тоже круто… Платят-то ничё?
– Да… ничего, нормально.
– Ну, вообще круто… Это тут как… Архив и музей, что ли?
– Ну да, – согласился Виктор.
– А я думал всё как-нибудь зайти, посмотреть… Что, посмотреть-то можно?
– Пятьдесят… рублей, – ответил Виктор, чувствуя, как перехватывает дыхание.
– А, это нормально, – Антон выложил на стол горсть десяток, – ну что… я посмотрю, что тут?
– Да… конечно.
Виктор посмотрел на Антона, подумал, кто из них сошёл с ума. Кажется, оба. Нет, конечно, Виктор знал, что музей не стоит пустой, что туда ходят люди, смотрят, исследуют что-то, но ходят сюда учёные, студенты, люди знающие, думающие, а не громилы, вроде Антона, которые ничего мудрёнее боевиков в своей жизни не видели.
– А ничего у нас музей в городе, – наконец, сказал Антон, в его бесцветных глазах мелькнул почти неподдельный интерес, – а это что… Зал Второй Мировой, что ли?
– Ну да, – сказал Виктор, чувствуя, как холодеет спина. Если Антон не дай-то боже окажется вандалом или чем похуже, интересно, что мне делать… Я, конечно, парень не хлипкий, но супротив этого качка…
– А, круто сделали… ты оформлял?
– Нет, не я… Это ветеран войны тут работает… он делал, – сказал Виктор, хотя вообще не знал, кто оформляет музей, и кто тут есть. В дальней комнате снова что-то зашебуршилось, опять, что ли, крысы, совсем обнаглели, тут люди ходят, а они шуршат, как у себя дома… да они и есть у себя дома, они, наверное, думают, что это для них всё, а хомо сапиенс тут так…сбоку припёка.
– А ничё, крутой музей… Антон улыбнулся какой-то нехорошей, фальшивой улыбкой, хлопнул Виктора по плечу, – ну давай, удачи.
Пошёл к выходу, Виктор посмотрел ему вслед, спохватился, начал разглядывать карманы Антона, витрины на экране, не унёс ли что Антоха, за ним не убудет, да нет, не может быть, вроде как всё на месте… всё при всём, я бы видел, если бы он что-то взял… Да и под витринами всё, а витрины на замке, а ключи тут, наверное, в ящике стола, вон их сколько… Что-то показалось в дверях, Виктор увидел Афанасия Ивановича, ему почему-то стало неловко перед стариком, что пустил в музей этого головореза. Ветеран прошёл мимо Антона, внимательно посмотрел на его руку, вздрогнул, как от пощёчины, медленно побрёл к столу, где была касса и сидел Виктор, ни жив, ни мёртв…
– А это кто? – спросил Афанасий Иванович, когда Антоха исчез на лестнице.
– А… Антон, вместе в школе учились. Головорез, конечно… Но ничего, вот, историей нашей заинтересовался… Смотреть приходил, вот чек, всё честь по чести… Так, глядишь, и человеком станет…
– Станет он человеком… – прошипел старик, – какого чёрта ты сюда пустил… это? За историей они ходят… Да уж, за историей, только за такой историей, что не приведи бог…
– А что такое? – не понял Виктор.
– Что… Ты слышал, наверное… ну да, ты знаешь, ты парень умный… Перед Сталинградской битвой немцы железных крестов наготовили, победителей награждать… А когда армию-то их разбили к чертям, кресты эти железные потом наши вёдрами в музеи носили…
Виктор хохотнул.
– Вот-вот, тебе ха-ха, а теперь-то за этими крестами охотятся… вот эти парни охотятся, вроде Антона твоего, которые с рогатыми крестами на плечах ходят… и людей избивают только потому, что у тех цвет кожи или разрез глаз не тот… Кресты, золотые значки, штандарты армий, форма немецкая… им всё интересно, всё надобно… Помнишь, в Москве как-то выставка была… вот эту всю дрянь из архивов на витрины поставили… Так кто-то и спёр золотой значок… вот так, средь бела дня…
– А, помню. Так тут же на витринах нет ничего… такого.
– На витринах…. Ну на витринах нет, в архивах есть, – отозвался старик, – ладно, ты парень смышлёный… покажу я тебе.
«Смышлёный парень» пошёл за стариком, ему уже было неловко играть из себя смышлёного парня, который так любит и так хорошо знает историю. За полдня он узнал истории больше, чем за пятнадцать лет учёбы по школам и институтам – и, кажется, это был не предел. Афанасий Иванович повёл Виктора в дальний угол, откуда шуршали крысы, отомкнул неприметную дверь, оттуда в лицо ударил странный запах, такой бывает в библиотеках, в хранилищах, какой-то запах прошлого, наверное, гробница Тутанхамона пахнет так же. Они прошли узкий коридор, старик щёлкнул выключателем, Виктор увидел комнату, она была бы просторной, но казалась тесной из-за обилия вещей, уже никому не нужных. Чёрно-красная форма, повязки с рогатыми крестами, флаги, Виктор и не видел таких флагов, какие-то знаки, ордена, кресты, пуговицы – ко всему этому не хотелось не то что прикасаться, просто стоять рядом.
– Вот… архив наш… Знакомься. Тут этого добра навалом, за ним-то бритоголовые и охотятся. Как их сейчас называют… новые нацисты, или как там… Вот, штандарты, вроде тех, что на Красной Площади к Мавзолею бросали, вот этот мы, дивизия наша добыла… На войне же знаешь как, если штандарт добыли, значит, эта часть, у которой штандарт был, перестаёт существовать…
Виктор спросил себя, когда и зачем бросали каике-то штандарты к Мавзолею. Хотел спросить старика, постеснялся, кажется, такие вещи в архиве надобно знать. Снова что-то зашуршало в углу, Виктор вздрогнул.
– Крысы у вас тут…
– Да откуда крысы, тут ни одна крыса за километр не подойдёт… Ну, может, забежала какая-нибудь… музей посмотреть… себя показать, – старик усмехнулся, – ты что, крыс боишься, что ли?
– Да нет. А… а что там?
– Где?
– Да вон… в углу. Вон, в коробке вон в той…
В углу, на полке под стеклом, стояла коробка из плотного картона, кажется, когда-то в ней была какая-то обувь, но это было так давно, что никто уже не помнит, как это было. Виктору показалось, что шуршание слышалось как раз оттуда.
– А… не твоё дело, – неожиданно сказал старик, – мало ли там что… Много будешь знать, скоро состаришься, я и это-то не имею права тебе показать… ну ладно, пошли, день рабочий в разгаре, а мы тут стоим… Ты вот что, парень, один сюда не ходи… без меня. У него сила, конечно, не та уже, но всё-таки…. – забормотал он как будто про себя.
– У кого… сила? – спросил Виктор, но старик как будто не услышал. Они пошли к выходу, что-то бурое мелькнуло под ногой, Виктор наклонился, увидел крысу, она лежала на боку, мёртвая, с прокушенным горлом.
– Кошки у вас тут, что ли?
– Да какие кошки, никого здесь нет.
– А крысу кто убил?
– Крысу? – старик задумался, – да мало ли кто, сама подохла…
– Загрыз кто-то…
– Ну, другая крыса загрызла. Что ты в музее кроме крыс не видишь ничего… тоже мне ботаник… пошли… Ты смотри, без меня не ходи сюда…
Виктор поднял голову. Кто-то шёл по лестнице, кто-то пришёл в музей, кто-то ещё – сколько их может быть за день, боже мой… Он снова не поверил себе. Когда увидел Лидочку, они как будто сговорились все, ей-богу – ходят и ходят косяками смотреть, как я сижу на вахте, пробиваю билеты. Это после того, как мечтал устроиться в престижную фирму, дослужиться до топ-менеджера, чтобы пришла Лидочка, увидела меня на руководящем посту. Может, тогда бы посмотрела на меня, как на человека. А не как сейчас, вытаращив глаза: сидит парень в архиве, где это видано, где это слыхано…
– Привет, – Лидочка подошла к столу, встала, опираясь на краешек стола, маленькая, хрупкая, два раза Виктор водил её в кино, два раза дарил ей цветы, надо бы вспомнить, что бог троицу любит, надо бы забыть, как доброжелатели шептали со всех сторон: Ты это, Витюха, осторожнее… на Лидку-то Антон глаз положил, так кабы не вышло чего…
– Ну как ты тут?
– Да ничего, помаленьку.
– Мне уже Антон рассказал, престижная работа у тебя…
Виктора передёрнуло. кажется, над ним издеваются, а может, не кажется, может, так оно и есть….
– Ну, не такая уж и престижная…
– Да ну, брось, это культурное наследие… престиж нации. Тут музейные работники вообще скоро миллионами ворочать будут, Президент какие-то там указы подписывал…
– Ну, дай-то бог…
– Тебе-то нравится?
– Нравится.
– Витёк… я что пришла… Я тут курьером в фирме одной подрабатывала, а потом меня в другую фирму менеджером взяли…
Виктор кивнул.
– А у меня от курьерской моей работы письма остались… а разносить их некогда.
Виктор снова кивнул. если попросит помочь с письмами, как бы не пришлось сказать, что мне их тоже разносить некогда.
– Так вот… Мне бы их в фирму вернуть, Сервис-Транс, слышал, может?
– Угу.
– Вот… А я туда показываться боюсь. Я же им эти письма задолжала, мне там голову открутят… Может, занесёшь?
– А они до скольки работают?
– Да не до скольки… А сейчас. Сегодня сможешь? А я за тебя подежурю тут, в музее, посмотрю, чтобы Наполеоны твои с Чингисханами не разбежались…
Виктор хохотнул.
– Ну…. Хорошо, с кассой управляться умеешь?
– Умею. По рукам?
– По рукам.
– Вот… сумку с письмами держи. Это на Каслинской девять, контора эта… Там вывеска, ну, ты её увидишь… Вот, отнеси, скажи, что от Лидочки… Мы там все подрабатывали, там ещё антохины письма есть, Ванька тоже там работал, потом забил на эту фирму.
– Антохины?
– Ну да, а что?
– Да… ничего, – Виктор перекинул через плечо сумку, совсем лёгкую, пошёл к выходу… Кажется, Лидочка забренчала ключами… нет, только кажется… Что ей делать в столе, что она, ключей не видела….
Виктор вернулся только ближе к полудню, за полдня он успел так отдохнуть, что даже устал, он раньше и не думал, что можно вот так среди недели встать и уйти с поста. Кажется, в войну за такие вещи отправляли на гауптвахту. Или расстреливали. Не знаю. Ничего я не знаю, пропащий я человек, историю учить надо…
Виктор поднялся на второй этаж, вздрогнул: этого он не ожидал. На месте вахтёра сидел Антоха, хорошо хоть в куртке, с длинными рукавами, не видно рогатого креста, а то совсем было бы весело… Антон сидел, разглядывал витрины, как у себя дома, крутил в руках какие-то монетки.
– А, привет, Витёк… ну что там шеф, не орал, в Сервис-Трансе этом?
– Орал, ещё как орал. Обещал по стенке размазать, – признался Виктор.
– А, ну-ну… Мы с Лидкой туда нанялись, так потом вообще боялись явиться к нему, письма отдать… порвёт, как пить дать порвёт… да не письма, нас порвёт, и подожжёт на костре с этими письмами… Я-то уже работу в мебельной фабрике нашёл, так на кой чёрт мне эти письма, ты скажи?
– Да ни на кой, – сказал Виктор. Он всё ещё не понимал, как вместо Лидочки оказался Антон, дело было нечисто, что-то тут случилось, понять бы, что.
– Ты не бойся, всё тут цело, всё как было, – тут же спохватился Антон, – я тут посидел за тебя, люди приходили… старик со старушкой, и ещё три мужика, вроде как профессора из института… Вот чеки, билеты, выручка тебе… на пиво хватит. Ну, я пошёл… Ты меня, короче, не видел, я тебя тоже.
Антон исчез, не ушёл – сбежал с лестницы, быстрее, быстрее, Виктор остался один, спросил себя: что вообще происходит. Что-то неспроста здесь был Антон, что-то он тут сделал… бритоголовый… щит земли русской, как они сами про себя говорят…
Виктор подскочил, хлопнул себя по лбу, бросился в зал с георгиевскими лентами – но там всё было в порядке, как-то даже особенно чисто и торжественно. Все витрины целёхоньки, все вещи на своих местах… Чёрт, вот здесь пустое место… а нет, так надо… Другие залы… всё при всём…
Он выдвинул ящик стола, посмотрел на ключи, все ключи были на своих местах, Антоха, Антоха, ну ты как издеваешься, ну хоть бы знак дал, где ты и что напортачил…
Спина похолодела, Виктор вспомнил про дальнюю комнату, схватил ключ, бросился туда, в затхлый полумрак чёрных форм с красными повязками. Вошёл, вспомнил наказ старика в одиночку не ходить, только теперь было не до наказов. Значки… штандарты… нет, штандарт Антоха бы незаметно не унёс, да и форму тоже… Хотя кто знает, они без меня могли вообще полмузея вынести… Знать бы ещё, что тут было, я же всё видел так, мельком… Но так посмотреть, вроде всё в порядке… Даже крысы нет, которая лежала… Виктор хотел выходить, когда вспомнил про коробку на полке, отодвинул стекло, потянулся к картонке. Заглядывать туда было строго запрещено, но теперь уже не было никаких запретов.
Открыл коробку, в груди всё перевернулось и покрылось инеем.
Что бы ни было в коробке, теперь она была пуста.
Виктор сел на пол, чувствуя, что ноги его не держат. Антоха, Антоха… Знать бы ещё, что ты украл…
– Ну давай, Витёк… за нас с вами и за чёрт с ними, – старик поднял рюмку, – финансировать не хотят ничего, сколько я с ними бился… там, в управлении… Пусть им будет хуже. А мы пока отметим.
– Что… отметим?
– А ну-ка, – Афанасий Иванович прищурился, – что было ……. Ноября? Не помнишь? Ну вот, в книжках посмотри, а то спросить-то любой дурак сможет… Историю свою знать надо…
Выпили, старик снова разлил коньяк, и Виктор подумал, что в общем-то это здорово, сидеть в музее и пить коньяк… ночь в музее…
– Ну как тебе тут? Нравится?
– Здорово, – сказал Виктор.
Как бы ещё потихоньку спросить у старика, что там было, в этой коробке, да ещё так спросить, чтобы он не догадался, что там уже ничего нет. а то ведь как пить дать по стенке размажет, расстреляет и сошлёт в Сибирь… Вон, повесит на штыках, как фашистов на карикатурах, вон их сколько по стенам… плакатов…
– Обжился маленько?
– Ну да. А… Афанасий Иванович, а всё-таки… что там в коробке?
– Да чай там, сегодня купил…
– Да не в этой, там… в архиве. Ну, на полке такая… вы ещё сказали, что много буду знать…
– Эх, всё-то ему неймётся… Всё-то ему знать надо… Говорил же, не твоего ума дело… Всё-то вам надо, в каждую щель лезут… Ну вот, – старик открыл видавшую виды папку, долго листал, наконец, протянул Виктору фотографию, – вот это там лежало… узнаёшь?
Виктор посмотрел, сначала не понял, что он видит, и вообще с какой стороны на это смотреть. Наконец, спохватился, что видит кость, что-то вроде обломка черепа, неровного, изъеденного временем… Вот оно как… неандертальцы тут прячутся, что ли…
– Вот… – продолжал Афанасий Иванович, – он как в сорок пятом застрелился, его в саду рейхсканцелярии сожгли, потом где только не хоронили, по лесам, по дворам… Где только не перезакапывали… А потом, это уже при Андропове было, сожгли, прах над рекой развеяли… А это… кусок черепа и челюсть… сюда, в архив… Ну не знаю, как там всё было, мне так люди рассказывали.
Виктора передёрнуло.
– Так он же… в московском архиве, вроде как…
– Ну это раньше он там был, теперь вот к нам, во Владиуральск привезли… А то в Москве много желающих стибрить… вот как золотой значок, или френч его… а кости его украсть, это вообще высший пилотаж… Вот и перевезли к нам, сюда…
– Правда, что ли? – шёпотом спросил Виктор.
– Ну а ты как думал, стану я врать… А ты что спрашиваешь-то про него, случилось что?
– Да нет… всё в порядке, – Виктор отвернулся, чтобы старик не видел, как он краснеет. Нет, не умею я врать, не возьмут меня в партизаны и разведчики… Отвернуться бы посильнее, а то старик насквозь меня видит…
Пропащий я человек…
Антон вытянулся на постели, ещё раз растёр грудь. Грудь горела огнём, чёрт, смазать бы чем, а то больно-то как… Да чем смазать… Тут чем не мажь, ещё только больнее будет… А всего-то нёс эти кости за пазухой два квартала, а уже исцарапали грудь до крови. Антон вспомнил, как шёл, как череп покачивался под одеждой, как будто шевелился, жил, царапал и царапал грудь, как голодный зверёк, который ищет, кого бы загрызть.
Как же просто всё оказалось… Антон вспомнил, как всё было просто, как позвонила Лидка, сказала, что Витек свалил из музея. А потом Антоха долго искал по архиву ключи, наугад отпер дверь маленькой комнатки. Гарри Поттер и тайная комната… Сам не знал, почему пошёл туда, как будто потянуло что-то. Как будто сказало что-то: иди. Сам не знал, как заглянул в коробку из-под обуви, увидел кости, почерневшие, убитые временем. Сердце ёкнуло, было радостно и тревожно, и страшно было прикоснуться к такому сокровищу… Как бы взять, да поаккуратнее, не оскорбить божество… спрятал за пазухой, череп тут же больно царапнул кожу, как будто гневался. Надо было вместе с коробкой… нет, с коробкой хватились бы…
Антон лежал в темноте, прислушивался к звукам в пустой квартире. Череп лежал там, в ящике стола, этот череп и на череп похож не был, Антон даже не поверил, что это – он. Представлял себе что-то величественное, вроде хрустального черепа этих… ирокезов, ацтеков… нет, вроде майя. Потом зашёл в интернет, нет, так и есть, верхняя крышка черепа, пробитая пулями… челюсть… всё как на картинке… ни хрена себе, как на картинке, один в один, вот это я взял…
Был уже третий час ночи, и надо было спать, чтобы завтра проваляться хотя бы до двенадцати, а не до часу. И не спалось, и всё тянуло туда, подойти, посмотреть, что там, да как там, да правда ли череп, да такой ли, как на картинке, или другой. Это даже не любопытство было… зов какой-то. Как приказ: подойти к столу. Антон встал, пошёл через коридор в соседнюю комнату, где в столе лежало нечто, почему-то Антон побоялся лечь спать в этой комнате, как будто не хотел тревожить его покой. Надо бы завтра намекнуть парням на тренировке, кого я нашёл. Ещё не сказать, ещё только шепнуть намёками-намёками, а то мало ли, предатель какой нарисуется… Вот теперь заодно и предателей всех вычислим, морду размажем… И черномазым всем морду размажем… Теперь-то мы вообще весь мир перевернём…
Антон подошёл к столу, хотел включить свет, кто-то невидимый шепнул в сознании, что света не надо. Антон выдвинул ящик стола, протянул руку, внутри всё захолонуло, рука нащупала пустоту.
В столе ничего не было…
Нет, не может быть, чтобы ничего не было… Антон искал, ничего не находил, потом что-то сухое и острое вцепилось в руку, так было лет в пятнадцать, когда укусила собака, только теперь было куда больнее… чёрт, до кости мне эта тварь прокусила, что ли… Или с костью… Эта тварь… Да какая тварь, кто там поместится в этом столе… собака, кошка… нет, для них тесновато будет… крыса… для крысы как-то крепко вцепилось…. Антон пытался отдёрнуть руку, рука не отдёргивалась, как будто онемела, челюсти ползли и ползли по руке, поднимались выше, жевали, как, говорят, жуёт бульдог, подбирались к локтю. Антон уже догадывался, что сейчас будет, но не мог пошевельнуть рукой.
Голос внутри требовал не двигаться, успокаивал, нашёптывал, что всё хорошо…
А потом челюсти прокусили артерию, стали сильно и хищно сосать кровь, и странно, что никаких ощущений, даже боли нет, просто чувствуешь, что кто-то, причмокивая, тянет из тебя горячую кровь, больше, больше… челюсти… как они вообще кровь пьют, это же просто челюсти, без рта, без желудка… а чёрт их знает… Вырваться уже не хотелось, голос в подсознании говорил, что всё хорошо, и что так надо. Комната плыла и покачивалась перед глазами, внутри было хорошо, хорошо, холодно, пусто, а потом всё провалилось в бездну…
– Антоха-то? Да здесь он тусуется, только последнюю неделю не видать что-то…
Виктор кивнул, вошёл в то, что официально считалось студенческой столовой. Неофициально здесь собирались все кто мог, сидели здоровые дядьки, играли в карты, сидели старички с окладистыми бородками, играли в шахматы, сидели таджики, играли в свои непонятные игры, какие-то фишки, кубики, коробочки. Теперь таджиков уже который месяц не было, потому что в столовой обосновался Антон с компанией, от Антона с компанией люди из южных краёв держались за километр. Виктор вошёл, огляделся в сером чаду, увидел ровный антохин профиль, парень сидел, рассказывал что-то таким же парням, те слушали, хорошо хоть говорят и слушают, а не подстерегают кого-нибудь на улице… и на том спасибо…
– А тебе чё? – спросил Антон.
– Антоха… вот что… между нами на пару слов… Эту штуку из архива ты взял?
– Какую штуку? Я что, мелочи твоей в кассе не видел? Знаешь, побольше тебя получаем.
– Да нет… Там… из архива. Ты знаешь, я о чём. Думаю, ты знаешь. Ты взял?
– Ты чё? Ничё я не брал, мне что, хлама мало? – Антон встал, матёрая громадина, глаза бешеные – А если я скажу, что ты у меня ….. спёр? Хорошо будет?
Виктор хотел огрызнуться, огрызаться было некогда, надо было разбираться, настаивать… Чёрт, как в фильмах всё просто бывает: пришёл к преступнику, раз, два, он и раскололся… Или детектив находит какие-то улики, Да, лейтенанта Коломбо из меня не получится… Хотя пальто у меня не лучше будет, чем у Коломбо. И всё-таки надо что-то делать.
– Слушай, Антоха, ты же сам видишь, дело серьёзное… Одно дело, орден там какой стянуть или деньги в кассе. А тут… Это же государственный масштаб.
– Ты про чё вообще гонишь?
– Про то… что ты украл.
– Я украл? А в репу не хочешь? А то и заехать можем, раз плюнуть… А ну, вали отсюда… понял? Или ещё не понял? Ну что, ребят, разомнёмся, что ли…
Парни встали, Виктор хотел исчезнуть, уж слишком их было много, а поодиночке Антон не ходит, у него всё продумано. Но тут же Виктор посмотрел в коридор, застыл на месте, увидев святую троицу в милицейских костюмах с дубинками – троица остановилась у окна, переговариваясь, посматривали в сторону столовой. Это было слишком рискованно… и всё-таки… надо было что-то делать.
– Антоха, верни, что взял, – сказал Виктор, – просто верни.
– Ты чё сказал, – Антон двинулся на Виктора, – повтори, чё сказал…
Святая троица с дубинками была совсем рядом, уж на что, на что, а на драку они прибегут, потом арест, потом заявление в милицию, обыск у Антохи, может, что и найдётся, если только Антоха спрятал это в квартире, а не где-нибудь в подвале… Антон остановился, наклонил голову, будто к чему-то прислушивался, потом махнул рукой.
– Стой, пацаны… Пошли отсюда, мараться неохота.
– Да ты чё, Тоха, он же…
– Да пошёл он… пошли отсюда, делать, что ли, нефиг… Фигня всё это. Да скоро вообще всё это будет фигня, другие времена придут… Наши времена.
Антон ушёл, как-то быстро ушёл, почти убежал, за ним остальные, Виктор не понимал, что случилось. Как будто услышали какой-то сигнал, так, бывало, отец часами сидел на диване, потом звонил телефон, отец говорил всего одно слово – да, и мчался вон из квартиры. Это называлось – работа. У Антона тоже как будто была какая-то работа, что-то важное…
Что он задумал…
Да.
Антон и сам не понимал, что случилось, его тянуло вернуться и врезать этому Витьку, хорошо врезать, как на прошлой неделе, когда все вместе отлупили таджика там, за гаражами. Вот так же бы, увести за гаражи и отделать, чтоб встать не мог… хотелось вернуться – и было нельзя. потому что голос где-то глубоко внутри тихонько шептал, что ещё не время, не время, что сейчас нужно тихонько встать и уйти. Антон даже не спрашивал себя, с каких это пор он начал слышать голоса в голове – всё происходило как-то само собой. И не спрашивал, откуда взялись пятна на венах, как у наркомана, сама собой кружилась голова, и странный голос куда-то гнал, гнал…
И даже не хотелось спрашивать, куда – ему виднее.
Антон вернулся домой ближе к ночи, вошёл в ванную, отпрянул от крепкого шампунного духа, чёрт, это ещё что за парфюмер нашёлся… Лидка, что ли, заявилась… да нет, на Лидку не похоже, мой шампунь, мой гель, мокрое полотенце на батарее… Когда это я нашвырять успел… Антон потянулся за халатом, халата не было, это было совсем странно, мокрый халат должен был лежать здесь же… Антон заглянул в ванну, на краях присох налёт буроватой слизи, это ещё что за дрянь, совсем сдурели водопроводчики, это не вода, а чёрт знает что… Он вышел в коридор, толкнул дверь комнаты, где оставил череп, дверь не поддавалась, Антон толкнул ещё, да тут же отскочил, когда за дверью послышалось рычание.
Это было уже слишком. Антон снова толкнул дверь, за дверью снова зарычали, и странно, вроде не похоже на собаку, да и вообще… Антон ушёл в зал, сел на диван, долго сидел, отрешённый, растерянный, пытался понять, что могло быть там, за дверью, что хозяйничало в доме, вытиралось его полотенцем, оставляло на ванне бурую слизь. Одно Антон понял наверняка: в комнату заходить не велено.
Проснулся Антон около трёх ночи, даже сразу не понял, почему проснулся, как будто торкнуло что-то. странно, вроде и не орёт никто под окнами, тишина такая, чего не спится… Поднял голову, посмотрел в коридор: из кухни пробивалась полоска света, чёрт, совсем хорошо, не погасил, я, может, и чайник не выключил, только чёрного дыма мне по кухне не хватало… Привстал, выругался, поплёлся на кухню – за дверью негромко звякнула чашка. Антон замер, чашка звякнула ещё раз, и что-то было сильно не похоже на глюк – бывает такое, прямо-таки чувствуешь, что там, за дверью что-то есть…
Что-то…
Щёки запылали.
Антон ещё ничего не понимал, только догадывался. Он метнулся в комнату, где в столе оставлял кость, меньше всего похожую на череп. Так и есть, кости не было, зиял выдвинутый ящик стола, и какой-то странный запах… запах разрытой могилы, запах смерти… Антон вернулся к кухне, толкнул дверь, из-за двери донеслось рычание.
Померещилось.
Снова звякнула чашка. Антон снова тронул дверь, за дверью снова зарычали, странно, собака так не рычит, вообще первый раз такое слышу… Антон догадался закрыть дверь, вернулся в комнату, где спал, снова вытянулся на постели. Хоть бы зайти, поприветствовать, спросить, не нужно ли чего… Ну, там, присягнуть, что мы обеими руками за, если что, жизни не жалко, перебьём этих черномазых к чёртовой матери… Не пускает… рычит… да и что там вообще… за дверью…
Цвякнула чашка, щёлкнул свет, стало темно, скрипнули половицы. Антон напрягся. Кто-то шёл к нему, кто-то щуплый, твёрдый, холодный, невидимый в темноте. Что-то опустилось на край постели, сердце ёкнуло. Так было лет в пять, когда пугал себя всякими упырями, которые придут… вылезут из шкафа, из-за угла…
Что-то наклонилось, ледяная тощая рука сжала плечо, а потом лица коснулось смрадное дыхание, что-то укололо горло. Кто-то тянул из Антона кровь, быстро, жадно, кто-то голодный, неживой, только-только кое-как восстановивший свою плоть… Пил долго, жадно, комната плыла перед Антоном, качалась, как ёлочный шарик, ноги онемели. Потом кто-то встал, приложил белый платок к шее Антона, ушёл в комнату напротив, там долго скрипели половицы, потом пружины дивана, кто-то устраивался, вил себе гнездо, покашливал, позёвывал, поскуливал. Как в квартире всё стихло, Антон не услышал – то ли заснул, то ли потерял сознание.
Виктор поднялся на крыльцо музея, когда ожил телефон. В последнее время он особенно ждал звонков – из всех контор, из всех офисов, где приходил, обивал пороги, рассказывал, да какой он, да лучше всех, да возьмите меня экономистом, менеджером, торговым агентом, и-тэ-дэ. Потом говорили – спасибо, мы вам позвоним, потом оставалось ждать это самое «позвоним». Нет, это не они, чего доброго опять, мама… Да-да, мама, я надеваю пуховый свитер, как ты велела… Да, мама, я работаю менеджером в хорошей фирме, там обещают квартиры… Тут, главное, хорошо врать и не краснеть…
– Виктор Васнецов? – спросили в телефоне.
– Он самый.
– Добрый день, это Прогресс-Гарант вас беспокоит. Мы посмотрели результаты собеседования… Мы хотели бы пригласить вас на работу. Вам удобно подойти сегодня в три часа?
– У-удобно.
– Отлично, будем вас ждать.
Виктора передёрнуло. Теперь можно бежать, бежать из этого окаянного музея, где старик заваривает копеечный чай и выращивает на огороде картошку, чтобы не покупать, теперь можно просто уйти, как Лидочка из курьеров, не сказав ни здрассте, ни до свидания. Я ведь даже трудовую им не отдал… Бежать… Череп? Какой череп? Вы про что? Я вообще никакой череп не видел, ни по каким архивам не шарился… Ничего не знаю…
Виктор спустился с крыльца, припустил по улице, нужно было ещё зайти домой, переодеться, взять документы.
…нужно было…
…нужно было…
Виктор развернулся на месте, пошёл в музей, медленно, как по воздуху, поднялся по ступенькам, на второй этаж, на вахту, где сидел красивый старик с седой головой и яркими орденами.
– А, Витек… – он посмотрел на часы, – как штык в девять…
– Афанасий Иванович… – у Виктора сдавило горло, – Афанасий Иванович… Это… я… Я тут отлучался из музея ненадолго, а вместо меня однокурсница сидела… На вахте… а потом я пришёл, а тут Антоха был… А черепа не было…
– Какого черепа? Это которые неандертальцев черепа там в зале? А, брось, они глиняные, копейки стоят, настоящими там и не пахнет…
– Да нет… то другое. Тот ещё был неандерталец… Там, в архиве, череп спёрли. Похоже на то, что Антоха спёр…
– Череп, говоришь? – старик встал, прислушался. – А ведь верно… нет его там… Это плохо, парень, это очень плохо…
– До ближайшей ревизии я постараюсь…
– Да что до ревизии, до ближайшей ревизии тут уже вообще ничего не будет… Ни города, ни тебя, ни меня…
Старик не ругался, это было хуже всего. Лучше бы наорал, оттаскал за волосы, отправил под трибунал, сослал в Сибирь, заковал в кандалы, посадил на кол, сжёг на костре, распял, что там ещё делали с людьми на протяжении истории… с людьми вроде меня, которых поставили охранять сокровищницу, а они не уберегли… Нет, Афанасий Иванович молчал, смотрел и смотрел в сторону неприметной двери.
– Это когда случилось?
– Ну… вчера.
– Ты, парень, правду говори. Это штука важная. Очень уж важная.
– Две… недели назад.
– Уже лучше. А не месяц назад?
– Нет, две недели. Слушайте, да я всё сделаю… Мы же знаем, что череп у Антохи, так в милицию заявить…
– Так милиция тут, может, и не поможет… Они же тоже зов слышат…
– Какой зов?
– Его зов. Или ты думаешь, умер он? Да чёрта с два, такие твари, они не умирают, в том-то и вся пакость… Могилу Тутанхамона, помнишь, разрыли… потом археологи умирать начали. Почему? Фараон их прибирал, вот почему. А этого… могилу Тамерлана потревожили… вот после этого война и началась, потому что дух его беспокойный на волю вышел… А Иван Грозный? Сколько раз хотели сфотографировать его череп… и всякий раз гас свет. Как нарочно. Да много таких примеров…
– Вот как…
– Вот и он тоже…. Чёрта с два он умер… Думаешь, что там скрежещет по ночам…
– Но Антоха-то этого не знает…
– Вот Антоха-то как раз знает… и все они знают, которые с рогатыми крестами ходят… Уж не знаю, какая сволочь эту байку по газетам пустила, только они в эту байку поверили… и теперь ищут его кости… чтобы оживить… Как это сейчас говорят… клонировать… Только тут и клонировать ничего не надо, он сам оживёт…
Виктор растерянно смотрел на старика: старик говорил совершенно серьёзно, он не злился, не шутил, он только смотрел и смотрел туда, в сторону архива, где больше ничего не было.
– Они думают его империю возрождать, или Россию спасать, что они там задумали, не знаю… от них от самих Россию спасать надобно… Только не будет там никаких империй, пылких речей, митингов… Это они напрасно думают. Это же тварь будет, у которой одни убийства на уме. Историческая личность… нет там никаких личностей, одна ходячая смерть…
– Ну это вы что-то… преувеличиваете.
– Да ничего я не преувеличиваю… Я-то здесь не первый год работаю, видел уже… крыс загрызенных видел? Видел. Тут лет пять назад такой же паренёк вроде тебя работал, так дёрнула его нелёгкая в одиночку в архив пойти… Так я его уже мёртвого нашёл… Сказали, от анемии умер парень, только тут не анемия, высосал он парня дочиста. Вовремя-то я не подоспел, меня-то он боится… Нас, ветеранов. Мы ему один раз вмазали, и ещё бы столько вмазали…
Виктор смотрел на старика, не понимал, что происходит. Такие вещи не говорят всерьёз, такие вещи пишут в «Аномальных новостях», как газетную утку, не более, но чтобы ветеран войны говорил такое на полном серьёзе… нет, это что-то… слишком.
– Мы его найдём, – сказал Виктор шёпотом, – найдём.
– Ага, только побыстрее ищите, а то как бы и искать не пришлось… сам придёт…
Антон посмотрел на часы, понял, что уже половина двенадцатого, можно бы уже и встать. И даже не он так подумал, кто-то там, в его голове, подумал за него, что можно бы и встать, и выстирать полотенце и халат, вскипятить чай, и приготовить завтрак, уж если великий человек остался без прислуги, изволь ты побыть этой самой прислугой. Антон вскипятил чай, задумался, вспомнить бы ещё, что он любит, что подать прикажете… Подать… вспомнить бы ещё сначала, что в доме есть… вытащил из закромов пирог с вишней, сварганил какао, поставил поднос на столик за дверью маленькой комнаты. За дверью долго что-то шебуршилось, шевелилось, потом на столике несколько раз звякнула ложка о чашку. Антон минуту сидел неподвижно, потом спохватился, понял приказ: ещё чашечку.
Действовать. Тут, главное, действовать, а не думать, так приятно, когда ты не думаешь, кто-то думает и решает за тебя, и ему виднее. Так приятно сидеть и ждать, когда будет зов, или сигнал, и ты пойдёшь на этот зов, и сделаешь, что он велит. Это тебе не учителя с работодателями: думайте сами, решайте сами… Это он… новая эра… Снова что-то торкнулось в сознании, Антон понял, что должен выйти на лестницу. Нет, стой… что-то нужно взять с собой, что-то… что-то с кухни. А… вот так.
«Иди».
Антон вышел в подъезд, где бормотал мусоропровод и стонал лифт. Остановился в углу между этажами, ждал, сам не знал, чего ждёт. Мимо прошли трое парней, зов молчал, потом прошла женщина с двумя сумками, зов насторожился.
«Приготовься…»
Женщина повернулась спиной…
«Бей!»
Антон взмахнуло ножом, женщина не вздохнула, не охнула, упала на лестницу, нет, всё слишком просто, она не умерла, сейчас встанет, набросится, будет хлопать сумками, орать, звать милицию… Женщина не вставала. Двери лифта раздвинулись, вышел молодой парень, кажется, студент, замер, уставился на лежащую женщину.
«Приготовься…»
– Что с ней? – спросил парень. – Сердце, что ли?
«Бей!»
Антон ударил, парень дёрнулся, качнулся вперёд, рухнул, ещё пытаясь вытащить нож из груди. Антон чувствовал, что входит во вкус, он никогда не думал, что убивать – это так приятно. Зов стих, кто-то показался из квартиры, Антон не видел, кто, не смел обернуться, кто-то прошагал к умершим, наклонился над трупами, жадно лакал кровь…
Антон ждал.
– Ну что, Витек, я с Москвой говорил… Денег дают, кучу, ты не поверишь, у нас тут музей будет всем музеям музей.
– А-а… здорово.
– Так что мы теперь заживём, краше прежнего. Здание новое обещают, а то ютимся чёрт знает где…
– Построят или как?
– Ну да, построить собирались. Только бы кризис какой не грянул, а то плакал наш музей.
– Тоже верно.
Виктор ничего не понимал – Афанасий Иванович весело говорил про музей, про деньги, про новый дом для музея – он как будто забыл, что Виктор натворил две недели назад, а может, и правда забыл, старики, они народ такой, всё забывают, вон, как хозяйка – «Витек, я очки-то свои куда положила, не видал?»
– Да вот что, Витек… ты бы штуку-то эту в музей вернул, – старик прищурился.
Афанасий Иванович не сказал, какую штуку, Виктор и так понял, сердце подпрыгнуло, не забыл-таки проклятый дед… Да такое не забудешь, это, можно сказать, ограбление века, Аль Капоне и не снилось. Ну да, это только у нас в России так бывает…
– Да как я его верну? Антоха-то не отдаст…
– Антоху твоего спасать надо, если есть ещё, кого спасать… Ты ему намекни как-нибудь, чтобы он зов этот не слушал… Гибнут-то те, кто голос его слушает…
– У Виктора стало сухо во рту.
– Я… я тоже слышал. Когда мимо проходил… мимо двери этой, слышал что-то… будто меня кто-то звал…
– Ну, это мы все слышали. Всем мы слышим его зов, но все слушаем, тут, главное, не слушать. Если бы все, по всей земле, его не слушали, то и войн бы никаких не было, хоть он криком кричи… Так что иди к своему Антону…. Разбирайся.
– Да как же…
– Да так же.
– Да у меня не получится.
– У нас получилось, и у тебя получится. Сейчас… пока он слабый ещё, а то через неделю-другую тут всех ветеранов по стране собирать придётся, а то и всех союзников по нормандиям всяким, и сопротивление всё. Вот что… – старик вытащил из стола несколько юбилейных десятчиков, – С собой возьми.
– Да у меня мелочь-то есть…
– Возьми, возьми, делай, что говорят…
– Ну что вы, зачем, – Виктору стало неловко.
– Слушай, ты трудовой контракт подписывал, обещал начальника своего слушаться, – фыркнул старик, – держи. Вот так. Ты, парень, справишься… Я бы, конечно, солдат собрал, так это время, а действовать сейчас надо… промедление смерти подобно. Кто сказал? Не помнишь? Эх ты, историк…
– Я пойду, конечно, – Виктор сглотнул, – только Антоху я не уломаю.
– Не уломаю… Антоху твоего спасать надо. Если успеешь спасти.
– Спасать? То есть…
– То есть… ему всё мало… тварь-то ненасытная… – старик задумался, помолчал, вдруг спохватился, – И вот ещё что возьми… Делай, как велено, всё как я скажу… Обещай…
– Афанасий Иванович, – не выдержал Виктор, – а может… мы с вами… вместе?
– Что вместе?
– Вы, конечно, старый уже… Да какие ваши годы… Он же вас боится, вы сами сказали, он вас боится. Так может, мы вместе пойдём. Я молодой, крепкий, а вы с ним воевали, он вас боится… вместе и одолеем.
– Так вы, значит, молодые, хотите… чтобы старики вам помогали…
– Ну как же… связь поколений… Вы бы пошли…
– Да не пойду я уже никуда… нет меня…
– Как нет?
Афанасий Иванович встал, не отодвигая кресло, прошёл сквозь колонну. Виктора передёрнуло, он смотрел и не верил своим глазам. Нет, это не Афанасий Иванович, это только портрет на стене, на стенде «Они сражались за Родину»
В груди стало холодно-холодно, Виктор не думал, что бывает так страшно. Он почувствовал себя одиноким в большом мире, где ходили парни с рогатыми крестами и сожжённые трупы шептали из подземелья.
– Не дрейфь, – старик кивнул с портрета, – справишься. И ещё кое-что возьми… Ты это… Где Вечный Огонь горит, знаешь?
Девочка не пикнула, не дрогнула, не успела понять, что случилось, Антон перерезал ей горло, втащил в коридор, захлопнул дверь. это которая уже за сегодня… неважно. Он будет доволен. Он выйдет не сейчас, чуть погодя, начнёт своё пиршество. Интересно, куда он девает тела… А не моя забота… как приятно убивать и знать, что это не твоя забота, что ничего тебе за это не будет…
Антон оглядел квартиру, вздрогнул: дверь в комнатку была открыта настежь, тускло горел ночник. Это был знак: кто-то ждал его там, кто-то приглашал войти, посмотреть. Антон вошёл медленно, как по воздуху, никто не рычал, никто не прогонял, Антон вскинул руку, кажется, всё правильно. В темноте виднелось что-то, какое-то скрюченное существо, Антон не мог разобрать, что это было. Да не всё ли равно… шаг… ещё шаг… Да хоть серой от него пахнуть будет, мне всё равно… что-то протянулось вперёд, похожее на когтистую лапку, что-то коснулось груди Антона, он скосил глаза, вздрогнул. Кажется, такой золотой значок был в архиве. Быть того не может… Вот это круто.
– Классно, – сказал Антон, – для меня… большая честь… готов служить…
Интересно, он понимает по-русски… А нет, мы друг друга как-то по-другому понимаем… даже не телепатически, а…
– Мы это… всех черномазых из России турнём, мы их на фонарях вешать будем…
Тёмная тень кивнула, чёрная прядь упала на истлевший череп.
– Теперь я ваш приближённый, получается? – спросил Антон.
«Конечно», – беззвучно сказал кто-то в сознании.
– Второй человек в империи… круто…
Кто-то в сознании сказал, что это большая власть и большие почести.
– Это круто… А вы, говорят… Шамбалу искали… я в газетах читал…
Тёмная тень кивнула.
– А вы знаете, где она?
Снова кивок.
– И это… призрачные батальоны у вас есть на Луне… и база в Антарктиде…
Истлевший скелет снова кивнул. Кто-то невидимый в сознании пообещал Антону показать всё это. Обязательно, мальчик, всё твоё будет…
– Вот это круто… готов служить…
Тёмный силуэт шагнул к Антону, ещё и ещё, как будто хотел шепнуть что-то важное, Антон наклонился, что-то вонзилось в шею, что-то швырнуло его на пол. Кажется, так и перекусывают горло… Чёрт, что делаете-то, это же я, я…
Виктор поднялся на третий этаж, долго стоял перед дверью Антона, спрашивал себя, что он, собственно, собирается делать. Постучал в дверь, вспомнил слова старика, что Антона уже нет, что он погиб, и тогда чего ради Виктор стоит тут, под дверями, ждёт у моря погоды. Нет, нет там никакого призрака, это Афанасий Иванович припугнуть решил… Зайти к Антону, уговаривать, требовать, угрожать… не знаю. Не умею я убеждать людей, чего нет, того нет…
Виктор ждал, что дверь не откроется или откроется не сразу – но почти тут же в коридоре послышались шаги, мягкие, осторожные, щёлкнул замок, дверь чуть-чуть подалась на Виктора.
– Антоха, привет, – сказал Виктор, осторожно вошёл, в темноте коридора мелькнула тень, он не разобрал, чья. В лицо ударил запах смерти, так было в мертвецкой, когда умер дедушка, и было написано «Посторонним вход воспрещён», и летали большие мухи. Здесь тоже летали мухи, здоровые, прямо птеродактили какие-то, и не хотелось идти дальше, в квартиру, и надо было идти. Виктор зажёг свет, под ногами белело что-то, он наклонился, вздрогнул. Какая-то девушка, кажется, из тех, кто ходит по квартирам, снимает показания счётчика. Больше она никогда не будет ходить по квартирам… И нужно перешагнуть, и так не хочется смотреть в пустые мёртвые глаза, на прокушенное горло…
Виктор вошёл в комнаты, сразу увидел Антона, Антон полулежал на диване, белый, бескровный, с прокушенной шеей, и это был уже не Антон, а только мёртвая оболочка, и это было страшно. Что-то было здесь, какое-то кровавое пиршество, что-то… что-то…
Виктор заглянул на кухню, посмотрел на недоеденный ужин, полупустую чашку кофе с молоком. Кто-то жил в доме, кто-то был здесь, и это был не Антон. Плакат над столом, Марлен Дитрих, голубой ангел… какой-то диск, что-то из классики, Чайковский, что ли… Антоха таких не слушал…
Чайковский, кофе с молоком, и кровавое пиршество в коридоре…
Как это… не сочетается…
А потом что-то тяжёлое и смрадное навалилось сзади, Виктор едва успел увернуться, бросился кувырком по полу, как это инструктор по самбо учил… тот ещё из меня ученик был, а теперь хочешь – не хочешь, а вспоминай. Тёмная тень снова метнулась, Виктор снова отскочил, кажется, это не человек, эта тварь попроворнее человека будет… что это вообще такое… Он, – сказал старик, а кто он…
Существо прыгнуло, Виктор выставил перед собой то, что так долго прятал за пазухой, прикрывал ладонью. Тварь с визгом отскочила, всего на несколько секунд, этого хватило, чтобы от искорки зажечь какую-то тряпку на кресле, это был Антохин свитер, теперь уже неважно, что это было. Пламя вспыхнуло, осветило комнату, Виктор, наконец, увидел своего врага, теперь настал через Виктора кричать во всё горло.
Сначала он не понял, что видит – по крайней мере, это не было человеком. Что-то четвероногое, с длинным волчьим телом, огромные уши, звонкие копытца, хвост с кисточкой, перепончатые крылья – на какой-то картинке так рисовали Мефистофеля. Только теперь было не до картинок, и вообще ни до чего, когда рядом был враг. Звериная морда ещё сохранила какие-то человеческие черты, длинные патлы спадали на низкий лоб, хуже всего были глаза, кошачьи, звериные зрачки голодного хищника…
Виктор взмахнул горящим свитером, ещё, ещё, тварь отступала, назад, назад, скрюченная, как неандерталец, только что взявший в руки палку. Главное, ворваться в комнату, чтобы он не успел закрыть дверь, не вылетел куда-нибудь в форточку или печную трубу, или не смотался в какую-нибудь Аргентину или на Луну…
Зверь подался в комнату, Виктор вошёл за ним, ткнул факелом, ещё, ещё, зверь извивался, выл, не умирал, жги его, жги… А потом пламя как-то странно померкло, чёрт, только не гасни, не гасни, гори-гори ясно, чтобы не погасло… чёрт, только бы добраться до занавесок, поджечь, нет, не пускает тварь к занавескам, он, видать, тоже не дурак… Чёрт…
Виктор беспомощно смотрел на чуть тлеющие угольки. И что теперь прикажете делать… Как это на советских плакатах всё просто, ткнул штыком врага, и он летит кувырком, и он щуплый и маленький, а ты большой и сильный, а тут почему-то всё наоборот. Массивное тело хищника обрушилось на Виктора, он снова отскочил, зверь не отставал, он уже почувствовал свою силу. Так было однажды, когда напала собака, тогда Виктор прыгнул в подъезд, а тут не было никаких подъездов, прыгать было некуда. Зверь повалил Виктора, горячее дыхание было совсем близко, а потом острые зубы впились в руку, знает, сволочь, куда кусать, причмокивает, пьёт, изголодался… Чёрт, почему я не взял с собой нож… или ещё что покруче, а нет, его же ножом не возьмёшь, это же та ещё нежить…
Что-то звякнуло в кармане, Виктор вспомнил про монеты, вытащил десятки, зажал в кулаке, какой-никакой, а кастет, можно бить, только что ему с этого кастета… Но надо же как-то отбиваться… дед, что ты меня погнал сюда, что я сюда попёрся…
Виктор ударил монетами, десятчики вспыхнули, обожгли руку, на них проступила эмблема – Вечный Огонь в пятиконечной звезде. Ну конечно… дед, какой ты молодец… Виктор ударил кастетом, кастет вошёл в плоть нежити удивительно легко, как нож в масло, зверь прыгнул, швырнул Виктора на пол, отпустил руку, а потом смрадная пасть оказалась возле горла, и зубы… Чёрт, зубищи-то у него какие длинные… а крови-то сколько… я и не думал, что у меня кровищи столько, фонтаном… холодно… как в сорок втором под Сталинградом…
На макияж ушло минут двадцать, долго сидел, закрывал лицо пудрой, какими-то кремами, знать бы ещё, как ими женщины пользуются… А что делать, шрамы нужно чем-то прикрыть, нельзя в таком виде перед людьми… Натянул ворот повыше, под самые уши, кажется, вид цивильный… подлецу всё к лицу… Человек с белым лицом вышел из подсобки, остановился у входа. В архиве он чувствовал себя неуютно, хотя провёл здесь не один год. Начинались посещения, сейчас придут люди, когда приходили люди, тоже было неуютно, он не знал, что ждать от этих людей. Вошли парни с девушками, молодые парочки, это было вообще странно, такие обычно в архив не ходят.
– Пускаете? – спросил белобрысый парень.
– Пускаю, – кивнул человек из архива, – пожалуйста. Входной билет пятьдесят рублей. С экскурсией – сто… рублей.
– Ага, спасибо, – люди столпились вокруг столика, расплачивались, он пробивал чеки, знать бы ещё, как управляться с этим аппаратом, сколько ни пробиваю чеки, всегда что-нибудь не так. Экскурсию… совсем странно, что этим головорезам надо экскурсию…. Шли бы вы, ребята, восвояси, оставили бы меня одного…
Виктор всё-таки встал, распрямил плечи, пошёл по архиву, по музею, вспомнить бы ещё, что куда и что к чему… После всего пережитого вообще ничего не вспоминается, в голове какая-то каша быстрого приготовления с кусочками фруктов.
– …соседнее племя хотело развязать войну с империей Маде и завоевать его… и вождь соседнего племени потребовал, чтобы Маде отдал ему любимого коня, и Маде собрал старейшин, чтобы узнать их мнение. И старейшины сказали, что не отдадут любимого коня Маде… Тогда Маде их всех казнил, сказал, что нельзя ссориться с соседями из-за какой-то лошади…
Парни и девушки кивали и слушали, как будто им действительно было интересно. Господи прости, что им тут надо в архиве… неужели люди у нас культурными стали…
– А потом соседи потребовали любимую жену Маде, и Маде отдал жену… Потому что из-за какой-то женщины с соседями ссориться нельзя. А потом соседи потребовали клочок земли от государства Маде, крохотную полоску земли… Вот здесь-то и началась война, потому что Маде сказал, что земля – это основа государства, и нужно драться за каждый клочок…
Парни и девушки кивали, задавали вопросы, Виктор чувствовал, что им всё это не бог весть как интересно, что кивают они из вежливости, не более. Виктор так и не понимал, что им нужно, зашли сюда как будто для галочки, ну да и чёрт с ними, для галочки, для палочки, а в душе у них, может, что и останется… детям расскажут… Да и выручка тоже не лишняя будет…
Поправил ворот джемпера, чтобы никто не видел глубокие шрамы, следы укусов, улыбнулся.
– Ну… всё. Если есть вопросы, задавайте…
Шрамы на шее побаливали, первые месяцы ещё в больнице всё боялся, что что-нибудь случится, как, говорят, если укусит вампир, человек становится вампиром. Боялся, прислушивался к своим мыслям, рассказал даже Афанасию Ивановичу, когда он пришёл в полночь, тот только расхохотался:
– Не, парень, человек сам всегда решает, кем ему быть, вампиром быть, или человеком остаться. И никакие укусы тут ничего не сделают. Это что… нас в своё время тоже покусали… ну и мы их покусали, им больше досталось…
Парни и девушки тихонько шагнули к Виктору, помолчали минуту, наконец, белобрысый осторожно спросил:
– Слушай, парень… ты парень умный, ты же всё в архиве этом знаешь… Тут, говорят, по слухам, где-то череп… Ну… этого…
Виктора передёрнуло, кажется, этого он не ожидал. Череп лежал всё там же, в коробке, кусок кости, теперь на нём обозначились три глубокие царапины, продавленные монетами. Хорошо ещё никакой ревизии нет, а то объяснять потом, что да как…
– Не знаю. Такого нет, это же в Москве…
– Да ладно, парень, не придуривайся… весь город знает, а ты нет. Нам бы посмотреть… Интересно же…
Виктор посмотрел на белобрысого, заметил под рукавом рубашки какие-то знакомые линии, понял, что видит загнутый крест, тихонько улыбнулся. Белобрысому и правда было интересно, и его приятелям тоже было интересно.
– Честно не знаю. Ну что я тут, думаете, в каждую щель залезал?
– Ну, смотри, – белобрысый огорчённо отступил, – а то ты не думай, мы бы заплатили… сколько скажешь?
Виктор мрачно улыбнулся, попытался вспомнить, сколько десятирублёвок лежит в ящике стола. Кажется, они ещё понадобятся. И не однажды…
2010 г.