24. Бал 14 июля

Это произошло два года назад.

Я вернулся в Париж в середине лета, чтобы пару дней поработать в библиотеке. Дочку и жену оставил отдыхать вдали от города. Когда я уезжал, они делали вид, что жалеют меня, а я притворялся, что верю.

– Скорее возвращайся.

– Наслаждайтесь отпуском.

Мы обменивались подобными репликами, хотя знали, что счастье состоит из встреч и расставаний: поезд, который отходит, и другой, который прибывает; приближающиеся фары в конце аллеи и затихающий шум мотора всё дальше от дома; прощания перед школьным автобусом, родители на тротуаре, переглядывающиеся как идиоты:

– Ну, чем же теперь заняться?

И дети, уже вовсю распевающие песни в салоне, где пахнет новенькими дождевиками и чипсами.

Счастье – танец: люди сближаются и отдаляются, но не теряют друг друга. Иногда счастье – это слезы расставания и ожидание встречи.

В моем случае я уезжал недалеко и ненадолго. И если не сразу забронировал обратный билет, то лишь от эйфорического чувства свободы, охватившего меня.

В поезде я составил список материалов, которые потребуются для моего исследования. Всё было готово. В кармане лежал набор библиотечных карточек. Предстояло сходить в несколько библиотек. Я начинал масштабный литературный проект. И за два дня намеревался получить всю информацию.

Однако ни в одну из библиотек я не попал. Все они не работали по случаю праздника, о котором я совершенно забыл.

После обеда я завершил обход закрытых библиотек и присел на ступеньках последней, на берегу Сены.

Честно говоря, я чувствовал себя довольно глупо, но особо не переживал. Жаловаться было не на что. Погода стояла прекрасная. На улицах было полно гуляющих. А машин, наоборот, мало. С прогулочных корабликов долетали обрывки фраз на разных языках. Гиды рассказывали про остров Ситэ, Академию и королеву, которая сбрасывала любовников с башни.

Вокруг меня разыгрывались разные сценки. Вот дама на мостовой сломала каблук. Вот девочка играет в бильбоке шариком мороженого. Вот господин, указывая на Лувр, важно произносит: «Версаль», а его спутница восторженно ахает… Всё это стоит сокровищ библиотеки.

Не знаю, сколько времени я провел в задумчивости на ступенях.

На другом берегу Сены зазвонили колокола, и вдруг ко мне подошли три девушки. Одна из них спросила, говорю ли я по-английски. Я скромно кивнул и ответил: «Yes, I do», как велел мой первый учебник английского.

Тогда другая стала что-то быстро объяснять, но я не понял ни слова. Тем не менее, чтобы не ударить в грязь лицом, я упорно продолжал кивать. И только их недоуменное молчание натолкнуло меня на мысль, что, возможно, это был вопрос.

Девушка смотрела на меня голубыми глазами, полными надежды. Ее подруга, видимо, угадав мои сомнения, вопросительно и очень четко произнесла одно лишь слово: «пожарный».

Я принялся активно кивать – точь-в-точь игрушечная собачка за стеклом автомобиля. Да, да, да, я понял. Пожарный. Очень. Нет сомнений. Теперь у нас взаимопонимание. Но я всё еще не знал, при чем тут пожарный?

Она снова повторила это слово, да так настойчиво, что я почувствовал: пора защищаться.

– Я не пожарный, – сказал я, ударив себя в грудь.

Я вдруг вообразил, что меня попросят забраться на крышу по длинной лестнице или сделать кому-нибудь массаж сердца.

Девушки усилили мое замешательство, исполнив маленький танец и завершив его четко произнесенным словом «пожарный».

Я развел руками. Когда они уже собирались оставить меня в покое, мимо проехал автобус, украшенный флажками, и я вдруг сообразил, что им нужно. Накануне 14 июля в Париже по традиции всегда устраивали бал пожарных.

Я предложил проводить их в ближайшую пожарную часть. Девушки были так благодарны, что всю дорогу болтали со мной без умолку. Я по-прежнему не понимал ни слова, но французская галантность не позволяла мне в этом признаться.

Я знал пожарную часть на улице Мадам, потому что мой брат отмечал здесь день рождения, когда ему исполнилось семь лет. Мы жили недалеко. Наша школа находилась на той же улице. Мой брат повел своих друзей смотреть пожарную часть, а я тогда был слишком мал, чтобы к ним присоединиться. Мне было три или четыре, и, конечно, пожарные казались богами. Я так и не простил брату, что он тогда не взял меня с собой.

Мои спутницы, напротив, просто умоляли пойти с ними. Я чувствовал, что они рады найти наконец настоящего француза, о котором мечтали всё путешествие: храброго, услужливого и веселого.

Бал был в самом разгаре. Во дворе танцевала, наверное, тысяча человек. Пожарных машин, увы, не было, да и немногочисленные пожарные сняли свои каски. Я немного расстроился.

Мои подруги тут же встретили армию соотечественниц. Под грохот музыки они попробовали нас познакомить. Некоторые учтиво пожали мне руку, но в их взглядах читалось разочарование. Я сразу вспомнил, что хоть и реализую сейчас мечту четырехлетнего мальчика, но на самом-то деле мне уже тридцать девять. То есть лет на сто больше, чем этим милым девушкам. Потихоньку оставив их в компании молодых людей, я собирался уйти, но внезапно оказался пленником танцующей толпы. Мне оставалось только плыть по течению.

Иногда танцоры поднимали руки, и тогда я не видел даже неба. И тоже поднимал руки, словно защищаясь от толпы. Пользуясь оглушительным грохотом музыки, я, как под душем, распевал песни. Лица мелькали слишком быстро, я не успевал никого разглядеть. У меня кружилась голова. Земля дрожала, будто Париж атаковали динозавры.

И вдруг я замер посреди танцующей толпы. На несколько секунд окружающий мир исчез. Я внезапно вспомнил, как в четырнадцать лет бежал по лесу и проснулся в доме господина Перла.

Я был как в тумане. Озирался, пытаясь разглядеть то, что пробудило эти воспоминания. Видимо, мое ошеломление бросалось в глаза, потому что вскоре из тумана вынырнули двое пожарных, взяли меня под руки и вывели с танцплощадки.

Мне бы радоваться, что герои моего детства меня спасают. Но мысли мои были далеко. Я думал о господине Перле, о тяжелом одеяле, собаках, очаге, наших разговорах, сокровищах в чемоданах и о том дне, когда меня оставили в траве рядом с велосипедом, забрав фотоаппарат и пленки.

– Вы далеко живете? – спросил один из пожарных.

– Нет.

На самом деле теперь я жил довольно далеко, на другом берегу Сены, но квартира моей матери, где я родился и вырос, находилась совсем рядом. Словно маленький мальчик, я показал пожарным ключи.

– Проводить вас?

– Нет. Мне лучше.

– Спокойно возвращайтесь домой.

Я подумал, что такие праздники мне уже не по возрасту, хотя в какой-то момент, замерев посреди толпы, и почувствовал себя четырнадцатилетним.

Я дошел до маминой квартиры. Я знал, что в июле мамы там нет. Я устал. Поднявшись на четвертый этаж, прилег на диван.

Двадцать пять лет я никому не рассказывал о доме с чемоданами. Сперва это походило на одержимость. Вернувшись домой, я по карте попытался определить расположение дома. Я высчитывал скорость, с которой мчался по лесу, расстояние между велосипедом и рекой. Одержимость перерастала в ярость. В дневнике я описывал коллекцию господина Перла такой, какой ее помнил.

На следующее лето, соврав о новых курсах, я отправился на поиски. Удивительно, как меня отпустили, учитывая, что год назад я потерял отцовский фотоаппарат и все пленки. Иногда родителей сложно понять.

Три дня я безрезультатно прочесывал лес.

Тайны, которыми не делишься, постепенно стираются, смешиваясь с фантазиями.

Мои воспоминания тускнели. Они не исчезли совсем, но стали частью меня. Я занимался театром, писал, мастерил разные предметы, читал книги. Джошуа Перл незримо присутствовал во всем, что я делал. Я больше не искал его вовне. Я даже больше не беспокоил его в глубине своей памяти.

И вдруг воспоминание вернулось.

В самом, казалось бы, неподходящем месте: на танцплощадке в пожарной части. Что-то напомнило мне о Перле, как запах тостов напоминает о дедушке, а масляной краски – о папе.

Я уснул на том же самом диване, где вырубился двадцать пять лет назад, вернувшись от Перла.

На следующее утро, выходя из квартиры, я обнаружил под дверью посылку, завернутую в белую шелковистую бумагу. Посылка ждала на коврике, словно собачка, уставшая после долгого бега.

 

25. Воспоминания

Это была изящная коробочка из полированного дерева. Мне достаточно было взять ее в руки, чтобы ощутить то же головокружение, что и накануне.

Тонкость, с которой была сделана эта вещь, являлась своего рода подписью. Как и шелковистая бумага, которую я сразу узнал. Хотя посылку положили так, чтобы эмблема лавки Перла не бросалась в глаза.

Подняв крышку, я обнаружил внутри фотоаппарат и шесть пленок. Каждый предмет лежал в собственном отделении, сделанном точно под его размер. Это был фотоаппарат моего отца. Тот самый.

Я заметил ленточки в углах коробки, с помощью которых приподнимался верхний слой. Внизу оказались моя старая камера и две кинопленки. Всё было идеально упаковано. К камере даже прилагались мягкие тряпочки для протирания объектива.

Коробка лежала передо мной на кухонном столе.

Сердце мое билось со страшной силой.

В нашей семье рассказывали историю о том, как через тридцать лет после войны немецкий солдат прислал обратно книжечку Мольера, которую во время оккупации украл из нашей библиотеки.

История, впрочем, не совсем походила на мою. Ведь Перл у меня ничего не крал. Вором был я. Перл лишь вернул пленки, которые я, несмотря на запрет, отснял в его доме.

Почему теперь он решил это сделать?

Я чувствовал себя шахматистом. Время от времени я брал в руки какой-нибудь предмет из посылки. И снова клал его на место. Время словно остановилось. Я сидел неподвижно, вдыхая запах дерева, и пытался разгадать послание.

В конце концов я закрыл коробку и вышел.

Внизу я постучался к консьержке. Она смотрела по телевизору парад 14 июля. На голове у нее было махровое полотенце.

Когда я спросил, не она ли положила пакет перед моей дверью, ее лицо стало очень серьезным. Она ответила, что сегодня праздничный день и почту не доставляют.

Я оставил консьержку досматривать парад, а сам спустился в подвал. И долго рылся там, пока не нашел пыльную коробку с бумагами.

Через два часа я уже сидел в поезде и тихо разговаривал по телефону:

– Сегодня не вернусь. Проект продвигается медленнее, чем я рассчитывал.

В окне со скоростью триста километров в час мелькали леса.

– Я должен повесить трубку, я в библиотеке.

Я прикрыл рот ладонью, чтобы заглушить последнее слово. Казалось, весь вагон меня слушает.

– Где? – переспросили на том конце провода.

– В библиотеке!

Тут раздалось объявление о вагоне-ресторане.

– Ты в поезде?

– Вовсе нет. Это сосед по столу дурачится. Хочет, чтобы я повесил трубку. Всё, пока. Я позвоню, когда соберусь домой…

Я быстро отключился, чтобы не наговорить еще какой-нибудь ерунды.

– Извините, это моя жена, – объяснил я соседу.

– Я понял. Браво.

Он погрузился в чтение журнала. И я тут же забыл о нем.

Меня волновало совсем другое. Я ехал на запад, в сторону того самого леса, где блуждал в четырнадцать лет.

Несколько раз я делал пересадки.

Последний поезд, в который я запрыгнул, почти не изменился с тех пор. Как и раньше, он останавливался на вокзалах-призраках. Мне даже показалось, что я узнаю уснувшего впереди мужчину и даму, которая сражалась с неисправной дверью туалета.

Прежде чем покинуть Париж, я развернул на столе карты, найденные в подвале, и вынул из сумки ноутбук. Зона, которая меня интересовала, находилась на границе четырех регионов. Когда-то я ночи напролет сверял между собой разные карты, пытаясь найти это место.

Теперь же я просто вышел в интернет и, за несколько секунд, как птица, взлетев над районом поисков, увидел его во всех подробностях. Мне понадобилось меньше пятнадцати минут, чтобы понять, почему я не мог обнаружить дом Перла на обычных картах. Он прятался в географической пустоте, в зазоре между четырьмя фрагментами пазла, которые не подходили друг другу. Он всё просчитал. Четыре карты было невозможно сопоставить потому, что на них отсутствовал изгиб реки.

Сегодня с помощью спутника эту ошибку исправили. Благодаря экрану я следил за рекой, петляющей между зелеными пятнами леса. Я казался себе дикой уткой.

И вот – маленьким темным прямоугольником – появился дом.

Увеличив картинку, я даже увидел понтонный мост, на который, видимо, неумолимо наступал песчаный берег. Я искал что-то еще – какую-нибудь деталь, подтверждение человеческого присутствия, словно Перл мог помахать мне рукой со своего островка.

Сойдя с поезда, я решил начать с того места, где когда-то свернул в лес. Это был худший способ вести поиски.

В конце концов я все-таки отыскал тропинку, ставшую широкой дорогой. Вот здесь двадцать пять лет назад я бросил велосипед. Мимо мчались машины. Вместо телефонной будки теперь был знак, предупреждавший водителей о диких животных, которые могут выскочить на дорогу.

Я углубился в чащу. Карта была уже не нужна. Я двигался фактически на ощупь, надеясь, что тело само вспомнит, как я бежал, обжигаясь о крапиву, как укололся о кустарник…

Прошло несколько часов, я дико устал. И решил, что цель близка. И я вот-вот увижу за деревьями реку или дом. Но вместо этого мимо прогрохотал грузовик. Я вернулся на дорогу.

Солнце садилось. Я натер мозоли. В волосах копошилась мошкара.

Следовало действовать иначе.

Рядом притормозила машина, и какая-то женщина, вероятно, обеспокоенная моим видом, предложила подвезти до ближайшей деревни.

Я согласился. Она высадила меня на старинном каменном мосту.

– Вы точно не потерялись?

– Нет, просто гуляю.

Машина уехала. Склонившись над зеленой водой, я внезапно понял, чем займусь на следующий день.

Ночь я провел в отеле «Белая лошадь». Позвонил домой, чтобы попробовать объяснить, в чем дело. Врал я вполне успешно, хотя сначала ничего не мог придумать. В итоге заявил, что меня взяли в плен в библиотеке, а метро сломалось.

На следующий день в семь утра я прыгнул в лодку, которая покачивалась в зарослях тополей и ольхи. Лодка топила кувшинки, которые тут же выскакивали из воды, подобно поплавкам. На весла садились стрекозы. Редкие ранние рыбаки вскоре разошлись по домам. Теперь я видел лишь склонившиеся над водой деревья. Кое-где мелькали рыбы. Воздух теплел.

В десять утра я заметил поворот налево, которого не было на карте. Река раздваивалась. Я повернул. Время от времени я опускал весла, чтобы еще раз внимательно рассмотреть карты, которые накануне распечатал.

И вот за очередным поворотом я увидел черепичную крышу.

Я знал, что мои надежды безумны. Четверть века прошло, а ведь уже тогда Перл был довольно стар. Но есть ли в этой истории хоть что-нибудь небезумное? Когда я подплывал, мне казалось, что сейчас он выйдет навстречу со своими собаками.

Берег и впрямь наступал на понтонный мост, и всюду был песок. Лодка села на мель, и я выбрался на берег. Дверь не открывалась. Стены дома и даже крыша заросли вьюном. Я сделал несколько шагов в высокой траве.

– Господин Перл?

Я намеренно говорил совсем тихо: так оставалась надежда, что он не отзывается просто потому, что не слышит.

Выдался чудесный день. Наверное, он отдыхал в тени.

Перлу сейчас, вероятно, было уже больше восьмидесяти. Так что он имел полное право не выходить мне навстречу. Наверняка он дремал в своем большом кресле, похожем на жабу.

– Можно войти?

Я толкнул дверь, и она упала, подобно подвесному мосту.

После яркого солнечного света мне понадобилось время, чтобы разглядеть помещение. Я продвигался вперед, осторожно ступая прямо по двери. Дом, скорее всего, стоял заброшенным уже давно. Ни намека на человеческое присутствие. Кровать, шкафчики, каменная раковина – всё пропало. А невероятная стена, так поразившая меня когда-то? Сотни чемоданов один на другом? Где они? Какой путешественник мог уйти с таким багажом? Арабский принц с караваном верблюдов?

Похоже, я все-таки сам выдумал эту историю.

Тут я увидел в углу старую электропилу. Точь-в-точь такую же, как в моих воспоминаниях, – с мотором и приводным ремнем. Раньше рядом с ней стоял велосипед. Внезапно я засомневался. Зачем приносить пилу в дом и ставить ее рядом с кроватью? И почему тогда это не показалось мне странным? А велосипед? Разве ему место в спальне? Наверное, это всё мои фантазии.

Я шел по темному дому, пытаясь отыскать какой-нибудь знакомый предмет: забытый чемодан или собачью миску. Но вокруг были лишь руины, развалины на берегу реки.

Я прислонился к балке, посмотрел в окно.

Я уже бывал здесь, это точно. Я помню камин и чайник, запах псины после купания, глаза Перла, серые как гроза. На самом деле мне не нужны были доказательства. Я лишь хотел знать, куда исчез хозяин и почему мне прислали посылку. Чего от меня ждали?

Я переступил порог, закрываясь от солнца. Потом пошел вдоль стены, между водой и грушевыми деревьями. И вдруг обо что-то споткнулся.

Я опустился на колени, раздвинул траву. Бабочки разлетелись в разные стороны.

Это была могила.

 

26. Заядлый холостяк

Все, кто жил в Париже в послевоенные годы, помнят лавку Перла.

Крошечная кондитерская пользовалась тогда невероятной популярностью. Рассказывали, что ее владельцы – пожилая еврейская пара – были убиты нацистами, а их единственный сын, прошедший через бои, плен и партизанское подполье, вернувшись, продолжил дело родителей.

Для начала Джошуа пришлось выгнать из лавки захватчиков, при попустительстве полиции превративших «Дом Перла» в склад контрабандных продуктов.

В первый год Перл занимался реставрацией помещения, разгромленного грабителями. Опираясь исключительно на собственную память и фотографию витрины, присланную ему в лагерь, он в одиночку восстановил деревянную мебель, медную утварь и зеркала. В подвалах он нашел мерные стаканчики, формы и даже вывеску с короной, украшенной жемчужинами.

Потом он вновь наладил отношения с поставщиками.

Лавка Перла открылась осенью 1946 года и, несмотря на безденежье тех лет, пользовалась головокружительным успехом.

Кондитерская всегда имела безупречную репутацию. Она существовала с конца прошлого века, но именно послевоенное десятилетие стало временем ее расцвета.

Джошуа работал один, днем и ночью. Даже на кухне ему никто не помогал. Он сам всё готовил, продавал, доставлял тысячи мармеладок. Его рабочий день длился бесконечно. Кстати, он даже спал под прилавком в магазине, а не в квартире на втором этаже, где когда-то жили Перлы.

Вскоре у него появились завистники.

Кто-то пустил слух, будто лавку захватил самозванец. Соседние торговцы стали припоминать, что сын Перлов умер еще до войны. Стало быть, фальшивый Джошуа просто воспользовался ситуацией, чтоб нажиться на семейном деле.

Это могло иметь серьезные последствия. Тогда Перл устроил в лавке нечто вроде маленького военного музея, выставив в витрине медаль за участие в Сопротивлении, военные документы на имя Джошуа Перла и свои фотографии в униформе спаги.

Военная витрина удивляла клиентов где-то неделю, а затем исчезла вместе с дурными слухами. Перл оказался героем, и это подпортило планы недоброжелателей, которые чуть погодя переключились на обсуждение его личной жизни. Точнее, ее отсутствия.

Джошуа Перл был молод и очень красив. Он приветливо общался с клиентами, поставщиками, прохожими, которых встречал на улице. Однако за глаза Перла всё чаще называли мизантропом и лицемером, заядлым холостяком и просто подозрительным типом…

Девушки, бегавшие за ним до войны, давно вышли замуж. Хотя красавица Сюзанна, дочь штукатура, каждый четверг являлась в лавку в окружении троих сыновей и покупала гору мармелада – только ради того, чтобы перекинуться парой слов с Джошуа.

Новая волна недовольства поднялась, когда Перл решил закрывать лавку на три дня в неделю. Отныне магазин работал со вторника по пятницу с восьми утра до восьми вечера.

Все соседние торговцы восприняли подобное расписание как личное оскорбление. Говорили, что Перл задирает нос, не уважает клиентов, возомнил себя звездой, размяк, избаловался, зажрался…

Возмущение объяснялось просто: когда лавка Перла не работала, весь квартал лишался покупателей.

Соседи видели, как вечером в пятницу Перл уходил куда-то в шляпе и с чемоданом. Сплетням и пересудам не было конца. Может, у него подружка в провинции? Может, он прикупил себе домик у моря? И на что он тратит деньги, которых у этого процветающего торговца, должно быть, куры не клюют?

А Джошуа Перл тем временем направлялся на Восточный вокзал или в аэропорт Бурже. Вылетал в Роттердам или в Прагу. Спрыгивал на ходу с поезда где-нибудь у границы с Турцией. Плыл в один из маленьких ирландских портов. Катался в темноте по каналам Амстердама. Назначал встречи на доках Гданьска или на рынке в Андалусии.

Когда лавка была закрыта, жизнь загадочного торговца превращалась в авантюрный роман, который и не снился досужим сплетникам, чья фантазия не простиралась дальше «подружки в провинции». Он нелегально пересекал границы. Появлялся то в Кракове, то в Неаполе. Убегал от шарлатана по улицам Касабланки. Или пытался отделаться от продавца фальшивых драгоценностей в Шербуре.

Он тратил всё, что зарабатывал, оставлял состояние в руках контрабандистов, сотни раз рисковал жизнью… Ради того, чтобы собрать доказательства существования волшебного мира, откуда его изгнали. Он надеялся, что, если люди поверят ему, он сможет вернуться обратно. И там снова увидит ее. Свою фею.

Первым делом – вскоре после открытия лавки в 1946 году – Перл разыскал эльзасского врача из лагеря для военнопленных. Они встретились в Марселе, откуда доктор собирался на корабле отправиться в Египет.

Они сидели на маленькой площади. Палило солнце. Дети вокруг играли в войну.

– Я не думал, что вы выжили, – сказал врач, улыбаясь.

Перл смущенно пожал плечами.

– Ваш друг Брахим погиб.

Перл кивнул.

– Козовски всё предусмотрел. Дьявола не шантажируют.

Глядя на детишек в солнечном свете, они оба вспомнили лагерный изолятор для умирающих и изумились тому, как изменился мир.

Перл указал на сумку врача.

– Вы уезжаете.

– Да. Я не вернусь. В египетской долине раскопки. Я буду работать врачом. Буду исследовать старые могилы одну за другой до самой смерти…

– Где Козо?

Доктор поднял лицо к солнцу.

– Мне жаль, но я его вылечил. Стыдно признаться. Но так уж вышло.

Перл оставался серьезен.

– Где он?

Доктор перестал улыбаться и пристально посмотрел на Джошуа. Было непохоже, чтобы тот собирался мстить.

– Дело в чешуйке?

Перл не ответил.

– Он снял ее с Брахима. Я был там, когда принесли тело. Кстати, Козо говорил, что украл чешуйку у португальского сапожника в Кракове.

– Где сейчас Козовски?

– Когда русские нас освободили, он тут же переметнулся к ним. Стал работать переводчиком в штабе.

Доктор встал. Ему пора было идти.

– Не делайте глупостей. Я уже объяснял вам. Я знаю, о чем говорю. Я всю жизнь гонялся за тем же, что и вы… И до сих пор гоняюсь, как видите.

Раздался сигнальный гудок корабля.

Перл пожал доктору руку.

– Осторожнее. Тайны не любят, чтобы их раскрывали.

Отпуская руку Перла, доктор увидел у него на запястье браслет из лоскутка кожи и веревки.

– Где вы это нашли?

– Это мое. Из моих родных мест.

Доктор долго разглядывал предмет. Вид у него при этом был чрезвычайно изумленный.

Гудок корабля продолжал звучать на фоне детских криков.

Наконец, покачав головой, доктор отпустил руку.

– Козо в Москве, – тихо сказал он и поспешил прочь.

 

27. Коллекция

Непонятно, как Джошуа Перл в январе 1947 года добрался до Москвы. Но с тех пор он всегда действовал так же: молниеносно появляясь и тут же исчезая. Он понял, что скорость и внезапность позволяют улизнуть от самых опасных противников: если быстро отдернуть руку от огня, можно не обжечься.

Вот как случилось, что Бартоз Козовски был повешен в его собственном кабинете в Кремле. Он не успел увидеть, кто это сделал. Его схватили сзади и за галстук подвесили к люстре. Несколько секунд Козо дрыгал ногами в воздухе.

Ему опять повезло: люстра оказалась хлипкой. Козо сорвался, вышиб себе все зубы о край стола. А придя в себя, обнаружил, что чешуйка сирены пропала.

Через два дня в Париже Перл открыл лавку с пятиминутным опозданием.

Впоследствии он предпочитал действовать, не применяя грубую силу. Добыв чешуйку, он решил заплатить за нее человеку, у которого она когда-то была украдена.

Спустя месяц он отправился в Краков. Найти единственного португальского сапожника в городе не составило труда.

На улице шел снег.

Прежде чем войти в мастерскую, Перл снял ботинок и изо всех сил треснул по куску льда, торчавшему из водосточной трубы. Каблук отлетел.

Старый сапожник немного говорил по-французски. Он не стал спрашивать, что Перл делает в Кракове, поскольку ему самому всё время задавали этот вопрос.

– Вам сразу починить?

– Да. Идет снег, и у меня больше нет подходящей обуви.

– Подождите здесь.

Сапожник надел кожаный фартук и скрылся в соседней комнате, где стоял станок. Послышался стук молотка. Проскользнув за прилавок, Перл принялся рыться в шкафчиках, где лежали подошвы, обрезки кожи и груды всяких непонятных деталей.

Если сапожник когда-то владел чешуйкой сирены, значит, у него могли водиться и другие сокровища.

Было слышно, как в соседней комнате работают напильником. Перл нагнулся, чтобы достать с нижней полки подбитый гвоздями ящик. Он поднял крышку и запустил руки внутрь.

– Не двигайся.

Перл оглянулся.

– Я сказал не двигаться.

Сапожник наставил на Перла охотничье ружье с такими большими стволами, что в них поместилось бы по кулаку.

– Подними руки.

Перл вынул из ящика черные от ваксы руки.

Тихонько развернувшись, Перл увидел, что старик дрожит.

– Что ты ищешь? Я же говорил, больше ничего нет! Оставьте меня в покое! Сколько можно?!

– Вы говорите о людях Бартоза Козовски? Они больше не придут. Я наказал его.

– Тогда зачем ты здесь?

– Я пришел за него заплатить. Возьмите у меня из кармана белый пакет.

Сапожник растерянно опустил ружье.

– Дай сюда пальто, – сказал он.

Перл медленно снял тяжелое от растаявшего снега пальто. Сапожник взял его одной рукой. Второй он всё еще сжимал оружие.

– Положите ружье. Оно не заряжено.

– С чего ты взял?

– Это ружье клиента. Вы ремонтировали ремень. Оставьте его. Я хочу поговорить с вами.

Кожаный ремень действительно был наполовину оборван и болтался у сапожника под локтем. Старик задрожал еще сильнее. Он тихо положил оружие на прилавок.

Сапожник вытащил из кармана пальто белый сверток с эмблемой лавки Перла. Открыл его. И тут же побежал запирать дверь мастерской. Вернувшись, стал считать деньги.

– Я плачу за него, – объяснил Джошуа. – Чешуйка сирены, которую Козовски украл у вас, теперь у меня.

Старик вытер пот со лба. Денег было примерно столько, сколько стоила его мастерская.

– Где вы нашли ее? – спросил Перл, бросив взгляд на улицу.

– Давняя история. После Первой мировой один немец так расплатился со мной за пальто и ботинки. Из имущества у него оставалась только эта вещица. Он шлялся по всей Европе и много пил.

– Вы помните его имя?

– Нет. Потом другой человек хотел выкупить ее у меня. Из Лиссабона, как и я. Торговец кофе. Его звали Калдейра. Думаю, это он рассказал Козовски.

Перл понял, что сапожник больше ничего не знает. Надел пальто.

– Ты дал слишком много денег, – сказал старик. – Я получил ее тридцать лет назад за пару ботинок.

– Тогда почините мне каблук бесплатно.

Старик принес ботинок.

Тут Перлу кое-что пришло на ум.

– Говорите, немец купил у вас ботинки и пальто?

– Да.

– Он заплатил за ботинки чешуйкой… А за пальто?

Старик улыбнулся. Помог Перлу обуться. Аккуратно завязал шнурки.

Поднялся.

Оторвал что-то от передника и положил перед Перлом.

– За пальто он заплатил этим.

Это был небольшой кусочек дубленой кожи с медной окантовкой. Перл взял его в руки. И сразу ощутил особую вибрацию предмета.

Талант чувствовать такие вещи впоследствии сделал из Перла самого выдающегося охотника за реликвиями. Никто не мог его обмануть. Он всегда точно знал, какие предметы принадлежат волшебному миру. Срабатывала интуиция, память.

– Вы знаете, что это? – спросил сапожник.

Перл осторожно кивнул. Это был кусочек, оторванный от сапогов-скороходов.

– Я отдам вам это. Вы честный человек. Я закрою мастерскую и уеду доживать в родные края.

Он торжественно снял фартук.

Перл прижимал к груди кусочек кожи.

Всё только начиналось.

Он спросил:

– Как звали торговца кофе?

– Калдейра.

Они пожали друг другу руки. Сапожник выключил свет.

Перл вернулся в Париж и, как всегда, открыл лавку в восемь утра. До вечера он обслужил двести клиентов. Накануне он отдал сапожнику все накопленные деньги. Для дальнейших экспедиций предстояло много работать.

В чемодане, спрятанном среди мешков сахара, завернутые в фирменную бумагу лавки Перла, лежали чешуйка сирены и кусочек кожи от сапогов-скороходов. Вместе с обрывком пращи, который он всегда носил на запястье, получалась уже маленькая коллекция. Первые шаги по дороге домой.

Он освободится от проклятья, доказав реальность своего мира.

Другие сокровища мало-помалу дополнят его коллекцию.

В Лиссабоне Перл нашел Васко Калдейра, бывшего торговца кофе и какао. Уже десять лет тот был на пенсии и жил в маленьком домике у моря. Перл рассказал ему о сапожнике. Старик не стал отрицать, что знал его.

– Я путешествовал. Встречал разных людей. Наполнял корабли кофе и какао. Но во мне жил пират. И я занялся контрабандой.

Калдейра сходил за листком бумаги.

– Вы молодой, – сказал он, опускаясь в кресло. – Почему вас это интересует? Лучше бы влюбились.

– Может быть, – ответил Перл.

За час Калдейра начертил схему того, что называл контрабандой.

Он открыл Перлу имена торговцев, расположение действующих зон, портов, рынков. Поведал об испытаниях, жестокости конкурентов, расценках, хитростях, махинациях. Перл внимательно слушал.

Закончив свой рассказ, Васко Калдейра свернул листок бумаги и поджег его.

– Не набирайте слишком много сокровищ. Одержимые всегда плохо кончают. И на месте их богатств остаются только кровь и руины.

Бумага горела прямо на столе.

– Кровь и руины, вы поняли меня? Поэтому я ничего не хранил. И посмотрите на меня. Разве теперь мне плохо живется?

Перл не последовал совету старого контрабандиста. Он продал всю мебель из квартиры Перлов, чтобы хранить там свои сокровища. Через десять лет горы чемоданов достигли потолка гостиной. В бывшей комнате Джошуа из-за чемоданов не открывалось окно. Вещи громоздились в коридоре. Кухня, покинутая госпожой Перл, превратилась в багажное отделение.

Лавка Перла сделалась своего рода посольством волшебных королевств, пристанищем сказки. Перл теперь владел витражом, вырезанным когтями дракона, шапкой-невидимкой, косточкой знаменитого яблока, заключенной в янтарную оболочку, чтобы никого не отравить. Перл купил даже обломок собственной колыбели, который вынесло на берег и который годами переходил из рук в руки.

Однажды, когда Перл был в отъезде, в лавку наведались грабители. В магазине они не нашли ни су. Все деньги Джошуа увез с собой, чтобы купить очередное сокровище. Однако под прилавком воры обнаружили ключ от квартиры. Поднявшись на второй этаж, они попытались войти, но дверь не поддавалась. Грабители ушли ни с чем.

Вернувшись, Джошуа тоже не смог открыть дверь. Ему удалось забраться в квартиру, только разбив окно.

Все чемоданы были сдвинуты к двери так, чтобы ее невозможно было открыть. Но как покинул дом тот, кто спас коллекцию?

Джошуа не удивился. Он привык к чудесным случайностям. Однако впереди его ждали испытания гораздо страшнее визита незадачливых грабителей.

 

28. Кровь и руины

Всё началось летом 1959 года.

Джошуа Перл сидел в лавке, слушая шум города.

Это был один из тех редких моментов, когда ему казалось, что он мог бы остаться в чужом мире и забыть Олию. В послеполуденные часы, между двумя и тремя, когда не происходило абсолютно ничего, Илиан начинал ощущать опасную привязанность к месту своей ссылки.

Солнце сияло, и медную посуду словно охватывало пламя. Жак Перл называл это время пустым часом. Из подвала веяло прохладой. Улица выглядела пустынной, но порой до Джошуа доносились смех, обрывки фраз, пение птиц. Иногда, очень редко, в лавку входил клиент. Чаще всего женщина, которая говорила что-нибудь вроде:

– Я оставила детей наверху. Они спят. А мне нельзя есть сладкое, но я так проголодалась.

Перл делал жест, означающий: «Всё в порядке, вам всегда рады!»

Клиентка рассматривала мармелад на витрине.

Перл не торопил ее.

Впервые он даже не думал о своих чемоданах. А просто наблюдал за существом, жившим с ним в одном мире. Мир этот сперва показался ему плоским, а теперь виделся почти прекрасным. Перл адаптировался к его недостаткам: отсутствию магии, скуке. Он даже научился замечать волшебство внутри этой реальности.

Дама сглатывала слюну, кусала губы, наклонялась, чтобы лучше разглядеть сладости.

– Всё такое аппетитное.

Перл улыбался и кивал, думая, что женщине, вероятно, столько же лет, сколько ему. Тридцать восемь или тридцать девять. А может, пора уже перестать биться в закрытую дверь? Пора утихомириться, принять этот мир, жениться, завести детей? И днем укладывать их спать, а самому бежать в магазин?

Женщина выбрала ванильную мармеладку. Перл достал фирменную оберточную бумагу. В последний момент она взяла еще одну – для мужа.

Перл упаковал полупрозрачные мармеладки в бумагу, и женщина ушла.

Событие, разрушившее покой Перла, произошло именно в этот благословенный послеполуденный час.

В лавку вошла дама с большим чемоданом. Перл сразу узнал ее. Он кое-что покупал у этой контрабандистки. Но никогда не сообщал ей ни своего имени, ни адреса.

Она огляделась.

Ей было около двадцати пяти. Она называла себя Кармен.

Перл холодно смотрел на нее.

– Я прочитала название лавки на вашей бумаге, – сказала она, словно оправдываясь. – И вот я здесь.

Они оба знали, что так поступать не принято.

Кармен поставила чемодан на пол.

– Думаю, я могу вас заинтересовать.

– Правила существуют не просто так, – сказал Перл.

– Это отдельная история.

– Это ничего не меняет.

– В Брюгге после бала-маскарада из канала выловили труп человека. Он утонул прямо в костюме. В газетах опубликовали фотографию. Полиция никак не могла его опознать.

Перл не доверял этой девушке. В отличие от всех, кто работал в сфере магической контрабанды, она была совершенно обыкновенной и ни капельки не ущербной.

Людей, торговавших волшебными вещами, во всем мире насчитывалось человек двадцать. Некоторых полиция искала годами. Среди них попадались безумцы, одержимые. Каждый работал, желая раскрыть тайну. А Кармен просто занималась бизнесом. Если бы контрабанда творога приносила такой же доход, она бы переключилась на творог.

– Я забрала одежду в морге. За телом никто не пришел.

Перл провел ее в подсобку. Кармен продолжала оглядываться, словно искала сокровища, которые Перл купил у нее когда-то за большие деньги.

Он открыл чемодан.

Под черной тканью лежали кожаный кафтан, колчан, гетры и сломанный лук – экипировка стрелков королевства.

Джошуа отдернул руки. Кармен следила за выражением его лица.

– Я не буду покупать. – Перл произнес это спокойно, однако он знал, что стрелок явился в мир обычных людей не просто так. – Уходите.

Если один стрелок погиб, придут другие. Они будут искать Перла. Возможно, за Кармен следили.

– Оставьте меня, – прошептал он. – Я больше ничего не куплю.

Она глубоко вздохнула и опустилась на стул.

– Я приехала издалека. Мне сказали, вы купите всё. Я разочарована.

– Вам солгали. Я завязал. Теперь занимаюсь только мармеладом.

– Плохо дело, – сказала она.

Казалось, она расположилась тут надолго. Она расстегнула воротник. Вид у нее был дерзкий. Перл понял, что просто так она не уйдет. Он вынул из ящика деньги и положил перед ней. Она стала пересчитывать. Пробило четыре часа. В лавку начинали приходить клиенты. Дети перешептывались в ожидании продавца.

Пересчитав деньги, Кармен сделала вид, что сомневается, но взгляд Перла заставил ее уняться.

– Больше никогда не приходите сюда, – сказал Джошуа.

Она встала, даже не взглянув на свой чемодан, и вышла в лавку. В руках она держала деньги. Среди посетителей была Сюзанна с детьми. Перл выглядел бледным, Сюзанна покраснела. Кармен вышла и помахала ему рукой.

Он не ответил.

Он чувствовал, что это конец.

Целый месяц он никуда не ездил. Избавиться от чемодана Кармен ему не хватило воли. Ночи Перл проводил в магазине. Он приобрел десятки карт Франции и расчертил их на квадраты, готовясь к побегу.

В сентябре, однако, Перл не смог противостоять искушению. Он знал, что во время ярмарки скота у ворот Парижа будет продаваться один предмет, золотой наперсток, который несколько раз уходил у него прямо из рук.

В воскресенье в четыре утра Перл пришел на ярмарку. Всюду раздавалось мычание. Среди этого коровьего царства несколько покупателей с разных сторон пробирались к одному низкорослому торговцу.

Тот едва кивнул Перлу. Вычесывая животное, он процедил сквозь зубы, что не хватает двух человек, чтобы начать. Оставалось еще пять минут. Перл отошел в сторону.

Однако те двое так и не появились.

В назначенный час продавец всё-таки выставил товар, и шестеро покупателей выстроились вокруг. Перл разглядел каждого. Они приехали как минимум с трех континентов. На специальной подставке в открытой красной коробочке лежал наперсток. Приготовления никогда не длились дольше двух-трех минут. Продавец вот-вот должен был объявить цену.

Внезапно явился еще один покупатель. Он вспотел и тяжело дышал. Со всех сторон его толкали коровы.

– А где Кармен? – спросил продавец по-испански, узнав человека.

Мужчина пришел один. Казалось, он был не в состоянии говорить.

– Кармен умерла, – выдавил он наконец.

За время этого короткого разговора остальные покупатели словно растворились в воздухе.

– Умерла? – переспросил Перл.

– Этой ночью. В поезде. Она была со мной.

Мужчина достал из кармана окровавленную стрелу.

Перл бросился прочь, расталкивая животных.

Когда стемнело, он пробрался на стоянку, где были припаркованы грузовики скотоводов. Перл отыскал фургон Citroën – наиболее легкий в управлении. Забрался в кабину, нашел под сиденьем ключ и тронулся. Он не водил уже много лет, с тех пор как партизанил в Провансе. Он глянул в зеркало заднего вида. Никто не преследовал его.

На следующее утро Перл вернулся в Париж через Орлеанские ворота. Он готовился к худшему. Кармен слишком много о нем знала. С самого начала было понятно, что до нее доберутся. Она слишком заинтересовалась происшествием в Брюгге. Наверняка она что-нибудь рассказала, пытаясь спасти свою шкуру.

Перл оставил фургон в пятидесяти метрах от лавки.

Солнечные лучи еще не добрались до нижних этажей здания. Улица стояла пустынная. Почему враги до сих пор не пришли за ним?

Перл вошел в магазин. Никого. Попытался различить шорохи у себя над головой, в квартире. Было тихо.

За два часа он всё успел. Припарковал фургон под окнами и один за другим сбрасывал туда чемоданы.

Перл уехал, не зная, что со стороны предместья Тампль среди водосточных труб по крышам бесшумно бегут три пары ног. Стрелки явились за своей жертвой.

На следующий день полиция обнаружила разграбленную лавку. Зеркала были разбиты, витрины выпотрошены. Под ногами хрустел сахар. В квартире не осталось никакой мебели, даже паркет разобрали на планки.

Соседи, конечно, ничего не слышали. Они смогли рассказать полицейским только то, что владелец лавки был нелюдим, редко бывал дома, принимал в подсобке каких-то подозрительных девиц… Неудивительно, что его обокрали. Жандармы делали записи. Среди руин бродила какая-то девушка. Прохожие останавливались поглазеть.

Далеко-далеко оттуда по узким дорогам, между изгородями, поросшими тутовой ягодой, мчался фургон. Он направлялся на запад.

 

29. Жизнь Олии

Олия утешалась тем, что по крайней мере состарится. Как и он.

Она никогда не будет с ним, он никогда ее не увидит, но они оба состарятся и умрут в одном мире. Однако через несколько лет, глядя в зеркало, Олия поняла, что и этого утешения ей не дано.

Тааж солгал. Она отказалась от магии, но колдун тай-ком вернул ей вечную молодость. Возможно, потому что боялся гнева короля. Тааж отправил Олию очень далеко, чтобы никто не узнал, отчего умерла королева. Но оставил Яну шанс однажды отыскать любимую в ее первозданной красоте.

Первые месяцы оказались самыми трудными. Олия поселилась в доме на берегу Сены вдали от лавки Перла, чтобы случайно не встретить Илиана. По вечерам она ухаживала за пожилой дамой, учительницей латыни, которая ее приютила и учила французскому. Олия устроилась работать в галантерейную лавку, соврав про свой возраст. На самом деле ее красота решала все проблемы с трудоустройством и документами. Олия, однако, делала всё, чтобы выглядеть плохо. Она носила платья, которые покупала у монахинь на благотворительных распродажах. А еще она сама себе подстригла волосы – на кухне, хозяйственными ножницами. Прическа получилась такая ужасная, что ее следовало бы запретить законом.

Тем не менее спустя две недели все молодые продавщицы универмага «Бон Марше» стали копировать стиль и прическу Олии.

Бывшая фея взяла себе имя Соланж. Время от времени она бродила неподалеку от лавки Перла. Она, разумеется, не заходила внутрь, только незаметно пробегала мимо. Увидев Илиана, стоявшего за прилавком, она вспыхивала и пряталась в ближайшем кафе, просила стакан воды и облокачивалась о барную стойку, чтобы отдышаться.

– Кажется, вам нехорошо, – спрашивал официант.

Соланж радовалась, что кто-то с ней заговорил. Ей порой чудилось, будто она невидимка, призрак.

– Спасибо, вода помогает.

Иногда в кафе входил клиент Перла с пакетиком мармеладок. Однажды Олии даже предложили попробовать. Она согласилась. Было очень вкусно. Бывшая фея хрустела сахаром и незаметно глотала слезы. Она не решалась спросить, кто именно упаковал мармелад.

– Вам надо обязательно сходить в лавку, это совсем рядом.

– Сегодня мне уже не хочется сладкого. Но как-нибудь непременно схожу. Можно я оставлю себе обертку?

По вечерам, когда становилось темно, Соланж тоже иногда бродила вокруг дома Джошуа. Смотрела на освещенную витрину, на окна второго этажа, где то и дело проплывала мадам Перл. Однажды ночью Олия увидела Илиана. Он шел по улице рядом со смеющейся девушкой. Олии захотелось внезапно появиться перед ним, обнять и навсегда исчезнуть.

Работу она бросила внезапно за несколько дней до Рождества 1938 года. В тот день универмаг походил на настоящий улей. Продавщицы сновали туда-сюда.

– Фланелевая ткань на пятом этаже.

Олия суетилась, как и положено рабочей пчелке. Клиентки жадно набрасывались на ленты и пробники.

– Мадемуазель, помогите даме подобрать оригинальную ткань с вышивкой!

Олия орудовала зажимами для чулок, шпильками и булавками. Когда ближе к одиннадцати часам ее попросили отнести нитки в ателье на последнем этаже, она обрадовалась смене обстановки.

Она прошла отдел кружева и стала подниматься по одной из лестниц. Олия любовалась витражами и крепко держалась за перила. Случайно повернув голову, она увидела, что Илиан спускается по соседней лестнице.

Она отвернулась, закрылась сумкой. Однако, добравшись до площадки, рискнула обернуться. Илиан замер на месте. К счастью, между ними прошмыгнула покупательница. Олия воспользовалась этим, чтобы спрятаться в примерочной. Она видела, как Илиан бродит в толпе. Он искал ее. Она закрыла лицо руками и глубоко дышала, чувствуя запах кожаного браслета. Она дождалась, пока Илиан уйдет, и бегом спустилась по лестнице.

Снизу она увидела, как на четвертом этаже Илиан разговаривает со служителем. Олия запаниковала. Она боялась исчезнуть навсегда.

Она бросилась на улицу. Охранник остановил ее. Ему показалось, что она пытается что-то вынести из магазина: Олия по-прежнему сжимала в руках сумку с нитками.

– Мадемуазель? Мадемуазель!

Наверху Илиан обернулся в их сторону.

Олия толкнула дверь и выбежала на мороз.

Больше она никогда не возвращалась в универмаг.

Больше она не осмеливалась подходить к лавке Перла.

Она заботилась о своей старушке-учительнице, подметала полы в парикмахерской, работала в бакалее. Лишь следующей осенью она узнала, что Илиан отправился на войну.

Вскоре мадам Перл увидела Олию на пороге лавки.

– Я пришла по объявлению.

– По какому?

– О работе.

– Мы не давали никакого объявления.

– Значит, работы нет?

На самом деле после отъезда их мальчика Эстер очень нуждалась в помощнике. Ее муж с самого рассвета развозил заказы. Они вкалывали всю ночь.

– Мне не нужны деньги, – сказала Олия. – Я хочу учиться.

– Как вас зовут?

– Леа.

Мадам Перл попросила девушку зайти завтра. Вечером она поговорила с мужем, которому эта идея совсем не понравилась. Но Эстер предложила повременить с отказом, и на следующее утро Леа стала работать в лавке Перла. Она согласилась на маленькую военную зарплату. Эстер была очень довольна. В тот вечер, закрывая лавку и слыша, как Леа натирает полы в подсобке, мадам Перл сказала мужу:

– Ну? Теперь ты понимаешь, что я была права?

Перл ответил:

– Акцент.

Леа говорила с тем же странным акцентом, что и ушедший на войну парнишка.

Почти два года от солдата не было никаких вестей.

Наконец пришло письмо. Две странички, присланные из Германии, подняли целую бурю в доме Перлов. Олия прослушала письмо дважды. Жак Перл извинялся, что столько говорит о своем приемном сыне.

– Когда-нибудь вы меня поймете, мадемуазель, – оправдывался он.

На самом деле она понимала его как никто. Теперь, разнося мармелад, Олия твердила про себя новое имя возлюбленного: Джошуа. Джошуа Перл.

Она согласилась позировать для фотографии, которую Перлы собирались отправить заключенному в доказательство, что в лавке всё в порядке. Олия улыбалась, глядя в камеру, которую держал аптекарь. Однако на снимке остались лишь маленькие следы на снегу.

Олия давно знала, что ее невозможно сфотографировать.

Из-за этого ей никак не удавалось сделать удостоверение личности. Вот почему ее имя не фигурировало ни в каких списках. В том числе и в списке арестованных летом 1942 года мужчин, женщин и детей.

В то утро старенькая учительница, о которой заботилась Олия, тихо скончалась в своей постели. И Олия впервые опоздала на работу. Когда она пришла, облава уже закончилась.

В лавке никого не было. Мармеладки лежали на своих местах. Олия опустила железные шторы и на несколько месяцев заперлась в квартире Перлов. Она знала, что Джошуа жив и вернется сюда. Ей хотелось побыть в его доме.

В ноябре он постучал в дверь. Олия быстро выключила свет. Несколько невыносимых секунд она провела, сидя на пороге и всем телом ощущая близость возлюбленного.

Она даже думала распахнуть дверь ради одного мгновенья. Вдруг она успела бы дотронуться до него? Но она представила себе одиночество Илиана после ее исчезновения.

Олия слышала, как Илиан спустился по лестнице. Она думала, что снова потеряла его навсегда. Но вечером он вернулся.

На этот раз Джошуа был не один, а с Сюзанной. Олия едва успела спрятаться за занавеской.

Он ушел, унося в кармане одну из ее туфелек. На этот раз она последовала за ним, чтобы больше не упускать из виду. Она тоже вступила в отряд капитана Александра – стирать белье и прибираться. Вскоре командир догадался, что она что-то скрывает, и даже стал в шутку называть ее лисицей.

Со временем он объяснил ей то же, что и Илиану: судьбу возможно перехитрить. Нужны лишь доказательства.

В тот день, когда закончилась война, Олия подарила Илиану первое доказательство – обрывок пращи, который так долго хранила. Она сняла его с запястья и оставила на столе на ферме Пилон.

Постепенно к ней стала возвращаться надежда. На протяжении десяти лет Олия следила за двойной жизнью Джошуа Перла. Наблюдала, как тот готовит свое освобождение. И понимала, что он делает всё это ради любви. Когда он уезжал из Парижа, она ждала его, как законная супруга. Когда возвращался – не позволяла себе и близко подойти к лавке.

Время шло.

Олия стала читать книги.

Научилась играть на фортепиано.

Она ходила на занятия в школы и в университет. Работала в типографии, в ювелирном магазине, в шляпной лавке… Все удивлялись, что пятнадцатилетняя девчонка так хорошо знает довоенную моду. Олия выучила латынь и греческий. Она позировала художнику, который был от нее в восторге. Лишь художник мог запечатлеть то, что ускользало от фотографов.

Однако в этом мире ничто не длится долго. Спустя какое-то время люди стали замечать, что Олия не стареет. Шляпник задавал вопросы. Преподаватели оставляли после занятий, чтобы поговорить с глазу на глаз. Художник поймал ее на улице рядом с мастерской.

– Признайтесь мне.

– О чем вы?

– Мадемуазель, я вас умоляю…

Она убегала, пряталась, обрывала связи. Лишь Джошуа мог однажды избавить ее от этой бесконечной гонки.

И она продолжала бродить около его лавки. Когда Джошуа уезжал, заходила в квартиру. Однажды ночью она даже спасла сокровища от воров, придвинув все чемоданы к двери.

И, несмотря ни на что, она все-таки его потеряла.

Сначала Олия увидела, что в окнах нет света. По лавке, разглядывая руины, шатались зеваки. Олия тоже вошла. Наверху полицейские допрашивали соседей. Никто не знал, что произошло. Кто-то говорил о девках, которых Джошуа принимал в подсобном помещении.

– Но я ничего не знал о его личной жизни, – добавлял сосед с деланым смущением.

– Он, наверное, зарабатывал большие деньги, – замечала дама.

Олия поднялась наверх. Посмотрела на вывернутый паркет и раскуроченные стены. Видимо, воры искали тайник.

По квартире равнодушно ходили полицейские. Их дубинки задевали и роняли на пол уцелевшие фарфоровые фигурки с полок.

Несколько лет она пыталась найти его. Безрезультатно. В конце концов Олия прекратила поиски.

Она стала танцовщицей и каждые четырнадцать лет начинала карьеру заново. Она блистала несколько сезонов, затем переезжала. Олия объехала весь мир. Она называла себя Ребеккой, Саломеей, Наоми, Жанной, Селестой и Клер-Мари.

Я перечитываю эти строки. Никогда бы не подумал, что напишу подобное. Ничто в моей жизни не предвещало знакомства с феями. Я их всегда терпеть не мог, считая чем-то вроде сказочного вторсырья, которым пользуются все кому не лень.

Воображение каждого человека уникально. В голове у нас могут водиться самые невероятные существа, целые выдуманные народы… Но феи и гномы – какая банальность! Зачем верить в то, что выдумали другие?

Однако некоторые встречи переворачивают нас на спину, как черепах. И, пользуясь нашей беспомощностью, заставляют поступать по-своему.

Она знала, что в конце концов найдет его. Это произошло случайно. Один пожилой танцор похвастался, что выгодно продал целую гору старых балеток, приобретенных по случаю на барахолке. Покупателем был какой-то чудак с серыми глазами.

Олия направилась по следу. Осторожно расспрашивая уличных торговцев и билетных кассиров, прислушиваясь к разговорам вокруг и голосу собственного сердца, она наконец оказалась у небольшой реки, петлявшей через чащу. На другом берегу стоял дом.

Она вошла в воду и увидела Илиана.

У его ног резвились три собаки.

Олия поселилась неподалеку. Стала плести на продажу корзины из ивы. Это ремесло она освоила давным-давно, еще когда была феей.

Собаки Перла не чувствовали ее присутствия. Пользуясь этим, она часто наблюдала за ним, спрятавшись в траве.

Иногда она оставляла лодку рядом с мостками для стирки белья, чуть ниже по течению, и плавала среди кувшинок.

Именно там Олия однажды увидела четырнадцатилетнего мальчика, который фотографировал лягушек.

Это был я.

 

30. Мальчик-с-пальчик

Четверть века спустя я вновь смотрел на эти мостки для стирки. И вспоминал снимок, который сделал в тот день. В лодке, наполненной ивовыми прутьями, стояла девушка. Вместо весла у нее была длинная жердь. Она спокойно позволила себя сфотографировать, и я обрадовался. Обычно девчонок сложно уговорить позировать.

Теперь мостки для стирки были наполовину разрушены. Как дом господина Перла. Как мои воспоминания. Единственный свидетель – светлый пожилой человек – покоился в заросшей могиле рядом с домом.

Но как же быть с посылкой? Она-то существовала в реальности. И я не мог просто проигнорировать факт ее появления под моей дверью. Возможно, объяснение крылось в ней самой.

Вернувшись в Париж, я снова изучил содержимое ящика. Осторожно встряхнул коробочки с пленкой, проверяя, не пропало ли что.

В тот же вечер я отправился обратно к семье, захватив с собой посылку. Меня встретили хорошо: без особых эмоций, без упреков. Никто не знал, что я переживаю.

Жизнь вновь вошла в привычное русло.

Иногда во время обеда или ужина я уходил в ванную, чтобы проверить, не пропала ли посылка, спрятанная под раковиной.

В ближайшем городке был магазин, где проявляли старые пленки. Продавец удивился, увидев, какую древность я принес.

– Пленки вашей покойной бабушки?

Я объяснил, что это мои фотографии и что я до сих пор жив. В доказательство чего неестественно расхохотался.

– Использованы только четыре пленки, но проявите все семь. Я не знаю, какие именно с фотографиями.

Продавец попросил заплатить сразу, потому что клиенты часто забывают неоплаченные заказы.

– Не развешивать же чужие фотографии у себя в гостиной, – пояснил он.

Проявка длилась целую вечность. Пленки пришлось отвезти в дальнюю лабораторию. Возвратить их обещали почтой. Они сказали, что позвонят. Но всё не звонили. Я уже уверил себя, что пленки потеряли и просто не знают, как сообщить мне об этом. Я снова сходил в фотоателье. Меня отправили домой, уверив, что всё в порядке, просто надо подождать.

Через пару дней, когда я чистил баклажаны на кухне, раздался звонок. Фотографии прибыли. Я чуть палец себе не отрезал.

– Хотите сразу просмотреть? – спросила дама, доставая пакет.

– Нет.

Она назвала цену.

– Я уже заплатил молодому человеку.

Она посмотрела на пакет и на счет.

– Вы заплатили за четыре пленки.

– Да.

– А их семь. Проявлены все. Хотите проверить?

– Нет, спасибо.

Дрожащими руками я протянул деньги. Значит, после моего изгнания Перл пользовался фотоаппаратом.

Я не сразу поехал домой. Остановил машину среди холмов. Отошел немного. Я всегда искал подходящее место для чтения важных писем, словно обстановка могла изменить содержание.

Фотографии в пакетах оказались разложены в хронологическом порядке.

На первых была моя семья – братья, младшая сестра, наша квартира. Фотографии задумывались как произведение искусства с оригинальной рамкой и более или менее удачным эффектом размытости. Чужой человек счел бы их, разумеется, очень плохими, но меня они ужасно растрогали.

Последние три снимка из этой серии я сделал уже по дороге на курсы. Они были идеально размытыми.

Вторая пленка рассказывала о первых днях приключения. Всё начиналось с нескольких кур, портрета цыпленка, который словно улыбался, и натюрморта – лук-порей и морковь на кухонном столе. Мне дали задание найти тему. И я послушно искал.

На большинстве других фотографий запечатлелась река. Глядя на некоторые снимки, я даже немного жалел, что бросил заниматься фотографией в пятнадцать с половиной. Увидев на фото первых лягушек, я ощутил ком в горле. Роковое видение приближалось.

Но третья пачка начиналась с фотографии мертвой собаки. Я резко отодвинул снимок в сторону.

Большая черная собака лежала на спине в луже крови. Я дрожал. Это было фото не с моей третьей пленки.

Сердце стучало и обрывалось, будто я встретил змею. Несколько минут я сидел неподвижно, не прикасаясь к фотографиям.

Наконец взял еще одну пачку.

На этот раз я испытал облегчение.

Я держал в руках фотографии, которые сделал в доме Перла, пока хозяин отсутствовал. Дом на рассвете. Раки на понтонном мосту. Чемоданы, удивительная груда старья. Я вспомнил сокровища, завернутые в шелковистую упаковочную бумагу. Я и не представлял, какое волшебство меня окружало. Да и теперь, глядя на снимки, я эгоистично видел в них лишь доказательство подлинности моих воспоминаний. Да, я бывал в этом доме. Я действительно встречал этого человека. Вот и всё, что меня интересовало.

Может, следовало на этом остановиться?

Я взялся за четвертую серию фотографий. Я увидел лягушку на мостках для стирки, а вдали – приближающуюся лодку. Я быстро просмотрел фотографии одну за другой: охапки веток, жердь среди кувшинок, отражение серого неба в воде, снова лодка…

На фотографиях было всё, кроме девушки.

Она пропала. Я снова ощутил ужас, словно наступил на змею.

Куда исчезла девушка? Ни одно воспоминание не казалось мне таким четким. Я помнил каждую секунду, которую фотоаппарату полагалось запечатлеть. Помнил очертание колена под платьем, согнутую руку на жерди, цветок в волосах.

Я искал разумную причину, какое-то внятное объяснение, связанное с погодными условиями или качеством пленки. В те дни шел сильный дождь. Может, негативы размыло. Я грешил на лабораторию. Уж слишком долго они занимались проявкой, подозрительно долго. Наверное, против меня плели заговор.

Я встал и громко закричал. Я кричал так же, как много лет назад, потерявшись в лесу. Этот крик был вызовом всему миру.

Затем я снова сел, чтобы рассмотреть последние три серии фотографий.

Я начал с мертвой собаки. Она лежала на спине в высокой траве. Это был один из верных псов Перла. Я медленно просмотрел остальные фото. Их оказалось штук сто.

Мне понадобилось больше года.

Я говорил знакомым, что работаю над проектом, требующим многочисленных исследований. Я называл проект Книгой Джошуа Перла и описывал его такими общими словами, что все любопытные быстро теряли интерес.

Сотня фотографий рассказывала одиссею. Джошуа Перл начал снимать в день, когда завладел моим фотоаппаратом. По определенным приметам мне удавалось датировать некоторые снимки. Я понимал, что фотографии охватывают период длиной в двадцать лет, а то и больше. Значит, Перл делал по четыре-пять снимков в год.

Пока я рос, пока мы жили, Перл ехал.

На каждой фотографии я видел одно и то же зрелище – путешествие с сотнями чемоданов. Эта кочевая жизнь выглядела совершенно фантастической.

Чемоданы колесили по всему миру. Они скользили по заснеженным полям, грелись у моря, переплывали реки. Их хранили в конюшнях и палатках. А иногда – просто под деревом в поле. Попадались и очень странные снимки: чемоданы, унесенные течением, одиноко покоящиеся на горе рядом с двумя ослами.

Я чувствовал себя Мальчиком-с-пальчик, который в темноте леса медленно идет от одного белого камушка к другому. Так и я двигался от фотографии к фотографии, пытаясь нащупать дорогу этой истории.

В посылке было также две кинопленки. Мне удалось посмотреть их на старом проекторе. Коротенькие, трехминутные фильмы практически ничего не показывали, но приводили меня в исступление. Первый фильм я снял на реке, а потом в доме Перла и рядом с ним. Второй снял сам Перл: по траве бежала собака, а по реке лодка тащила плот с грудой чемоданов.

По фотографиям я видел, что количество чемоданов мало-помалу уменьшалось. Путешествия проходили не без потерь. На последних снимках чемоданы были сложены в идеальный куб, упакованный в сетку. Собаки тоже одна за другой исчезали с фотографий.

На последнем снимке виднелась передняя часть лодки. Мне показалось, что путешествие закончилось там же, где началось: в доме на реке. Идеальный финал истории. Я вспомнил могилу рядом с домом. Искатель приключений вернулся домой умирать.

Прекрасно.

Зимой я отправился в экспедицию, надеясь найти какие-нибудь места с фотографий. Я узнавал деревни, пейзажи, пляжи. Я шел по следам Перла.

Однажды поздно вечером я закончил писать историю Перла, распечатал ее и положил на стол.

Сотня фотографий была тоже здесь. Я чувствовал облегчение. Книга Джошуа Перла напоминала приключенческий роман. Наконец-то я освободился от своих воспоминаний. И от призрака девушки.

Однако ночью меня разбудил образ, вдруг мелькнувший в голове. Я бросился к столу, чтобы рассмотреть одну из фотографий.

Я называл этот снимок «Прощание с домом», это было самое начало приключения. На фотографии виднелись дом и понтонный мост, снятые с лодки. Я вгляделся и заметил крохотную деталь, которая раньше от меня ускользала. Могилу в траве у дома.

Могила уже была.

Значит, я всё перепутал. Глупец! Либо фотографии сделал не Перл, либо не он похоронен около своего дома. А если это не его могила, то он, возможно, еще жив.

А наутро после бессонной ночи я обнаружил в почтовом ящике анонимное письмо. Некто назначал мне встречу через три дня. Кроме того, в письме был вопрос, повторенный дважды – маленькими, а затем большими буквами:

Что вы делаете?

ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ?

Слова чернели на белой фирменной бумаге лавки Перла.

 

31. Видение

Это был дом в центре Венеции с несколькими маленькими окнами, выходящими прямо на канал. Я долго не мог его отыскать. В письме говорилось, что входить надо с воды. Но я пришел пешком, потому что не хотел зависеть от перевозчика. Я не знал, с кем встречаюсь, и предполагал, что, возможно, придется быстро сбегать, если это ловушка.

Теперь-то я понимаю, что реальная опасность, которая угрожала мне в тот день, не идет ни в какое сравнение с теми, что я себе воображал.

Я десять раз ошибся, наивно пытаясь отыскать вход в желтый дом с суши. Венеция не лабиринт, а два или три лабиринта, сплетенных вместе, чтобы запутывать людей.

Я ждал назначенного часа. Я отыскал дверь, но прошел мимо до конца улочки и посмотрел на часы. Было воскресенье. Приближался полдень. Вдали слышались рев моторной лодки на широком канале, мяуканье кота, звон колоколов, цокот женских каблуков.

Три дня я провел как в лихорадке. Я уничтожил свою рукопись, несколько раз перечитал анонимную записку, взял билет до Венеции, чуть не выбросил его, всем наврал…

Месяцами я посыпал свои раны солью – страница за страницей, фотография за фотографией. И вот через несколько мгновений я, возможно, узнаю смысл всего.

Я нажал на звонок, но он не издал ни звука. Я подождал секунд двадцать и снова позвонил. Чтобы придать себе уверенности, я отступил на шаг и сунул руки в карманы. Подняв голову, я вдруг заметил, что на втором этаже всколыхнулась белая занавеска. Хотя в тот день было абсолютно безветренно.

Я ждал новых знаков человеческого присутствия, переводя взгляд от окна к окну. Наконец опустил глаза и обнаружил, что дверь распахнута настежь. В доме было темно.

Когда я входил, мне почудилось, что за дверью стоит ребенок. Лестница начиналась прямо от порога и была такой узкой, что я задевал стены плечами. Кто-то поднимался вслед за мной, шлепая босыми ногами, и это успокаивало. Не станут же меня резать на куски в присутствии ребенка.

Лестница заканчивалась комнатой, залитой солнечным светом. Я увидел два стула, стол, два стакана и графин с водой. Вот и всё. Моего загадочного корреспондента не было.

Я остановился. Мне нравились квадратное окошко, маленькая комната, выложенный плиткой пол и кувшин с водой, сверкающий, как на старинных картинах.

Я хотел попросить своего провожатого передать хозяину, что я пришел. Однако, обернувшись, я вдруг почувствовал, будто ребенок прошел сквозь меня. Я крутанулся вокруг своей оси и замер.

Это была она.

Она разливала воду по стаканам.

Та самая девушка.

Я был близок к обмороку. Голова кружилась. Ноги словно онемели. Я не знал, доберусь ли до стула.

За двадцать пять лет она совершенно не изменилась.

Я чувствовал себя котом, который падает с крыши. Я падал, но голова продолжала работать. На самом деле я догадался еще по фотографиям. Но теперь пытался поместить невозможное в мир возможного. Я крутился и вертелся, падая в бездну, но тратил все силы на поиск логического объяснения.

И я его нашел:

– Скажи своей матери, что я здесь.

Девушка, разумеется, была ее дочерью. Вот в чем разгадка.

Услышав мои слова, она устало оперлась рукой о спинку стула, словно потеряв надежду. При виде ее разочарования я ощутил ком в горле. Я больше не мог себя обманывать. Это была она. Мой мир перевернулся в мгновение ока.

Я шагнул вперед и рухнул на стул. Девушка в широких шелковых штанах продолжала стоять.

Мы смотрели друг на друга. Иногда опускали глаза и вздыхали.

Необходимо было время, чтобы прийти в себя.

Наконец она тоже села. Поставила перед собой стакан и сказала:

– Вы совершенно ни на что не годитесь.

Я принял вид виноватого ребенка. Она продолжала:

– Вы получили посылку?

Я кивнул.

– Ну и? – спросила она. – Что вы делаете?

Это был ключевой вопрос – тот же самый, что и в письме. И я по-прежнему не понимал его.

– Что вы делаете? – повторила она.

– Пишу, – тихо ответил я.

– Что?

– Пишу.

Я, наверное, выглядел довольно жалко, однако ее лицо оставалось неподвижным. Она поднялась, чтобы закрыть внутренние ставни, которые я не заметил. Вновь опустившись на стул, она мягко спросила:

– Значит, вы ничего не поняли?

Я засомневался, но затем признал:

– Нет.

Я был искренен.

Она осушила стакан.

– Они приходят по двое или по трое. Они ищут его.

– Кто?

– Меня они тоже ищут.

– Кто вас ищет?

Она не ответила.

– Он очень стар и больше не может убегать.

– Кто?

Наконец я догадался и переспросил:

– Перл?

Она кивнула. Это придало мне смелости задать следующий вопрос:

– Кто вы?

Она налила себе еще воды и заговорила…

Всё, что вы читали в этой книге, от первого до последнего слова, – ее рассказ. Я бы никогда не осмелился выдумать такую историю.

Слушая ее, я понимал, почему уничтожил свою первую рукопись, повествовавшую о безумном скитальце с горой чемоданов. Там не хватало главного: понимания, что все перемещения Перла были вызваны смертельной опасностью, следовавшей за ним по пятам.

Проходили часы, а я всё слушал. Про любовь и смерть, про озеро и кабанов на снегу, про ласку на крепостной стене и изгнанных влюбленных.

Смеркалось. Кувшин пришлось наполнить несколько раз. Когда девушка уходила за водой, я оставался наедине со своими мыслями. Мне становилось холодно. Я прислушивался к ее шагам над моей головой, к тому, как вода течет из крана.

Девушка возвращалась.

Рассказывая о нашей встрече на реке, она делала долгие паузы, старательно подбирая слова, которые меня не заденут.

К тому моменту, как я впервые попал в дом Перла, тот собирал свою коллекцию уже сорок лет. Олия понимала, что, возможно, он не остановится никогда. Ведь доказательств никогда не будет достаточно. Он так боялся, что ему не поверят…

– Он боялся, – повторила она.

Я вспомнил, как Перл листал свои записи, перекладывал чемоданы, забирался наверх по приставной лестнице.

– И вот однажды утром я увидела, как ты фотографируешь лягушек.

Она слегка улыбнулась.

– Я чуть не влюбилась, честное слово.

Я тоже улыбнулся. Но со слезами на глазах.

– Я видела, что ты меня фотографируешь. И знала, что это напрасно.

Она засмеялась. Я опустил глаза. Я пытался не выглядеть чересчур печальным. Но у меня плохо получалось.

– Я лишилась магии. Но у меня сохранилась одна способность. Необязательно в прошлом быть феей, чтобы ею обладать.

Она говорила очень тихо. Я напрягал слух.

– Я умею делать людей печальными.

Воцарилась тишина.

Я понял, что меня привела сюда печаль. Отзвук моей давней любовной тоски заставил заниматься этим исследованием.

Пока я был в доме Перла, она приходила туда, открывала чемоданы, играла роль призрака. Она старалась разжечь мое любопытство, и ей это удалось. Именно из-за нее я решил сфотографировать сокровища Перла.

Но он поймал меня с поличным и выгнал.

Она говорила «Илиан» с долгим «а», словно вздыхая. Ей достаточно было произнести это имя всего раз, чтобы я понял, как она его любит. Я и вообразить себе не мог такую любовь.

Она снова заговорила и поведала о том, как через четыре года после моего изгнания на дом случайно набрел стрелок. К счастью, Перл был в отъезде. Стрела пронзила одну из собак. Две другие вцепились стрелку в горло. Но прежде чем он погиб, Олия заставила его рассказать, что творится в королевстве.

Стрелка отправил король. Сторож плавучего маяка в конце концов выдал Таажа. Ян знал, что его брат и Олия живы. Он также знал, что Илиан готовит свое возвращение.

Старик-отец давно умер. Фара, слуга, наверное, тоже.

Ян окончательно разорил королевство. Он поставил народ на колени. Он отправлял своих солдат всё дальше и дальше. Пока один из них не достиг этого мира. Он случайно утонул в канале в Брюгге, но за ним последовали другие. Охота на Илиана началась.

И один из стрелков вот уже два дня бегал по крышам Венеции.

Олия говорила, что всегда носит с собой лук, оставшийся от стрелка, которого загрызли собаки Перла.

Стемнело. Я уже не видел свою собеседницу. Лишь время от времени слышал, как ее ножки скользят по полу.

– А что за могила рядом с домом? – спросил я.

– Это могила собаки.

– Чего вы ждете от меня?

– Я увидела вас, когда вы танцевали.

– У пожарных? Я не танцевал.

Она тихонько засмеялась.

– Да, вы были заняты тем, что падали в обморок.

Я не стал объяснять, что чуть не потерял сознание, когда на долю секунды заметил ее.

– Я последовала за вами, чтобы оставить посылку, – сказала она.

– Так это вы?

Ее голос вдруг сделался очень серьезным, и она произнесла:

– Илиан скоро умрет. У вас есть все доказательства. Вы должны всё рассказать.

Я ушам своим не верил.

Она просила, чтобы я изменил их судьбу!

Я хотел сказать, что я уже не тот, кем был в четырнадцать лет. С тех пор я потерял доверие людей, потому что стал рассказывать выдуманные истории.

Теперь мне никто не поверит.

– А вы? – спросил я.

– Моя судьба – его судьба. Я буду с ним.

Она рассказала мне о двух неподвижных юных телах, спрятанных в ущелье около плавучего маяка. О телах, уже почти столетие ожидающих возвращения своих хозяев. Я попытался представить себе эту могилу, окруженную ласточкиными гнездами.

– Где Перл? – спросил я.

– В Венеции.

– Я хочу с ним поговорить.

 

32. Дворец вечности

Когда Аттила и его люди захватили Европу, беженцы спасались из горящих городов и прятались на островах. Они строили хижины на болотах и на песке. В пустынной лагуне ни всадники, ни вражеские корабли не могли их обнаружить. Так появилась Венеция.

Полторы тысячи лет спустя Джошуа Перл спрятался здесь по тем же причинам.

Издалека я смотрел на строение, обитое досками. Камень был одет в дерево и закреплен балками, чтобы дом ни при каких обстоятельствах не упал. Зрелище напоминало Ноев ковчег.

Олия сказала, что дом постепенно погружается в воду и больше туда никто не заходит. Я сперва не поверил, но оказалось, что это правда. За последние годы дом опустился на несколько метров. На поверхности виднелись только верхняя часть двери и несколько окон, перед которыми плескались волны. Последние этажи безропотно ждали своей очереди.

Я понял, куда надо идти, лишь к девяти часам утра. После минувшей ночи я был немного не в себе, словно пребывал в двух мирах одновременно. С одной стороны, я находился в Венеции, с ее набережными, ветрами, ароматами кофе и жасмина на улицах. С другой – погрузился в приоткрывшийся мне волшебный мир, который сейчас казался даже реальнее, чем мой собственный.

У меня будто началась лихорадка. Голова шла кругом.

Олия велела дождаться ночи, чтобы войти к Перлу, а днем посоветовала изучить окрестности. Она настаивала на крайней осторожности. Я должен был изображать туриста, не останавливаться перед домом Перла и не смотреть на него подолгу, не шляться по безлюдным улицам, в общем, не привлекать внимание врага.

Враг. Услышав это слово, я испытал настоящее удовольствие. Олия впервые дала понять, что мы с ней заодно, раз у нас общий враг.

Я стал ее защитником.

Но, выйдя от Олии на ночную улицу, где из-за ветра то и дело хлопали ставни, я вспомнил окровавленные стрелы солдат Яна. И мне резко расхотелось иметь врагов.

В последний раз я подошел к дому Перла во второй половине дня. Олия рассказала мне о потайном проходе, который я наконец обнаружил.

Под водой вдоль фасада тянулись балки. Надо было пройти по ним, чтобы добраться до квадрата из деревянных досок, прибитых одна к другой. Квадрат находился чуть выше и представлял собой что-то вроде лазейки для кошек, только чуть побольше. Олия знала об этом тайном отверстии и порой оставляла там корзину с едой. Она говорила, что раз корзина помещается, то и я пролезу, но я в этом сомневался.

Поздно вечером на корабле, среди туристов, подплывая к дому Перла, я вспомнил четырнадцатилетнего мальчика, который бежал по кровавым следам в лесной чаще. Теперь я снова был этим мальчиком с разыгравшимся воображением.

Я подсчитал имевшиеся доказательства. Ничего особенного: девушка, похожая на девушку из прошлого, фотографии, несколько чемоданов. И длинная история у меня в голове.

Люди на корабле возвращались после ужина. Скоро пробьет полночь. Они смеялись. У них продолжался праздник. Лишь я плавал между двумя мирами.

У всех свои тайны, в которые никто никогда не поверит. Но готовы ли вы поклясться, что никогда не влюблялись в фею или в изгнанного принца?

Мы все одинаковы. Не мы придумываем сказки, а сказки сочиняют нас.

На следующей остановке с кораблика сошел только я.

Я часто думал о последней фотографии, на которой видна передняя часть лодки. Мне казалось, что на ней запечатлено возвращение в дом на реке. На самом деле лодка причалила к берегам Венеции.

Прежде чем подойти к дому Перла, я сделал крюк. Потом в последний раз огляделся – спокойное море, пустынная набережная, темные окна. Я снял ботинки и пошел по балке, слегка выступавшей из воды. Невдалеке горел одинокий фонарь. Я видел, как мои ноги погружаются в темную воду. Я приблизился к проходу и сразу понял, что не пролезу.

То, что случилось в следующую секунду, не позволило мне придумать новый план. Что-то упало с неба прямо возле меня. Я услышал всплеск. Может быть, это была черепица. Или стрелы. Чтобы спрятаться, я нырнул в канал.

Вскоре я на ощупь обнаружил под водой окно. Я открыл его и забрался внутрь. Наконец восстановил дыхание. Вокруг было темным-темно. Вероятно, я попал в комнату, полную воды. Мне всё еще приходилось плыть, чтобы держать голову на поверхности. Этот эпизод напомнил о первой встрече с Перлом посреди реки. Ночь, холодная вода, страх.

Я не знал, от чего спасся, но даже если это была черепица, значит, кто-то ее сбросил!

Я плыл кое-как. От усталости мое тело еле шевелилось. Я не видел ничего, за что можно было бы ухватиться. Под водой я случайно обнаружил какое-то отверстие. Я сомневался, но в итоге все-таки нырнул и попал в коридор. Я плыл, раздвигая руками стулья и обломки мебели. Внезапно коридор расширился.

Задыхаясь, я вынырнул. И увидел его.

Он стоял на последней ступени каменной лестницы. На руке, как и тогда, красовался кожаный браслет. У ног, в горшке, полном масла или черного воска, горел фитиль. Перл смотрел, как я барахтаюсь в воде.

Мне показалось, что время не властно над ним, как и над Олией. Передо мной стоял прежний человек с прежним взглядом. Я схватился за нижние ступеньки.

– Вы меня узнаёте?

Перл молчал. Я увидел, что к его браслету прикреплен свинцовый шар, большой, размером с кулак.

– Я бывал у вас… Очень давно. Фотографии, собаки… Помните? Я получил обратно свой фотоаппарат и…

– Получил его обратно?

– Да, мне его передали.

– Кто?

Кто-то всегда следовал за ним. Он привык и уже не удивлялся. Но почему его ангел-хранитель каждые двадцать пять лет подсовывал ему этого парня? Он склонился, чтобы разглядеть меня.

Я очень замерз. Одежда прилипла к телу. Я потерял ботинки. Я видел, что Перл мысленно пытается установить какие-то логические связи, понять, откуда в его жизни снова появился этот мокрый до нитки тип. Я был словно муха, то и дело падающая в его суп.

На верхних этажах свистел ветер. Иногда Перл поднимал глаза. Он прислушивался к ночным звукам.

– Они выследили меня. Долгое время они отправляли сюда по два-три человека, но я всегда убегал. А этот все-таки нашел меня.

Перл погладил браслет.

– Он не торопится. Гуляет по соседним крышам. Уже как минимум дня четыре. Он один. Он не похож на остальных. Он хочет быть последним.

Перл развернулся и зашагал вперед, я последовал за ним.

Я осмотрел дом. Свечи озаряли коридоры, чьи стены были затянуты темной шелковой тканью. Олия подробно описывала мне летний дворец, где всё началось. Теперь я оказался во дворце вечности. Я понимал, что это убежище создавалось для того, чтобы запереться в нем навсегда. Комнаты открывались одна за другой, я успевал разглядеть крутые лестницы и потолки с позолоченными балками.

Черный и закрытый, словно склеп, дворец восхищал обилием укромных мест, диванчиков и альковов с кроватями, устланными бархатными покрывалами. Мне было неловко, что я хожу по дому босой, и вода с моей одежды капает на ковры.

Мы вошли в большой зал, и я увидел чемоданы.

Раньше их было гораздо больше.

Они представляли собой куб, затянутый во что-то вроде рыболовных сетей, которые я рассмотрел на фотографиях. Вот всё, что осталось от сокровищ, всё, что беглецу удалось спасти. Доказательства существования волшебного мира и фей.

Перл зашел за огромную льняную занавеску, разделявшую зал надвое. За занавеской находились два высоких окна от пола до потолка. Все стекла были снаружи закрыты досками.

Я встал рядом с Перлом.

Он открыл крохотную форточку размером с ладонь и аккуратно отодвинул доску. Занавеска за нами всколыхнулась от порыва ветра. Перл обернулся.

– Он здесь. Он зашел в дом.

Я в недоумении сделал шаг назад.

Перл смотрел на движение занавески так, как если бы увидел привидение.

– Сквозняк. Значит, где-то во дворце еще что-то открыто.

Он взглянул на меня.

– Когда давным-давно мои собаки спасли тебя, я думал всё тебе рассказать…

Я уловил в его глазах сожаление.

– Теперь я всё знаю, – сказал я.

Он не двинулся с места.

– Я знаю о тучах комаров над озером, о вашем брате Яне, о грозе в день, когда вы прибыли в наш мир, о лавке Перла в Париже…

Стоило мне упомянуть грозу, как за окном раздался гром.

– Кто тебя прислал?

– Вы расскажете мне всё то, чего я пока не знаю. За этим я и пришел.

Мы снова очутились по ту сторону от занавески рядом с чемоданами.

Он посмотрел на меня устало – я не думал, что когда-нибудь увижу у него такое выражение лица.

– Теперь слишком поздно.

В мгновение ока огни, освещавшие комнату, погасли. Оставался лишь свет за занавеской.

Стрела предназначалась Джошуа Перлу.

 

33. Последний стрелок

Он упал и повалился на бок. Стрела пролетела прямо над нами. Перл потянул меня за собой, за картины, прислоненные к стене.

Стрелка мы не видели. Мы прятались за полотнами.

– Я уже старый, – прошептал Перл. – Я не смогу долго драться. Но ты должен выжить.

– Я помогу вам, – ответил я.

– Чтобы мне помочь, ты должен выжить.

По интонации Перла я понял, что он уже не надеется вернуться домой. Всякий человек, умирая, забирает с собой чары, которые его поразили, если их только не сняли прежде. Перл думал, что сейчас умрет.

Однако у него была надежда. Надежда на то, что когда-нибудь его историю любви и скитаний, историю с грустным концом – расскажут. Истории не воскрешают мертвых, но увековечивают любовь.

Он сжал мою руку. Я понял, что он готов на риск.

– Не двигайся, – сказал он.

– Вы тоже должны выжить. Я знаю, что она ждет вас. Она совсем рядом.

Он посмотрел на меня так, как будто это я был родом из волшебного королевства и однажды в грозу упал с небес. А потом под дождем стрел бросился к чемоданам.

Стрелок потушил свечи на своей стороне комнаты, чтобы спрятаться и чтобы мишень на фоне льняной занавески было лучше видно.

Мне хотелось потушить остальные свечи. Полная тьма помогла бы Перлу. Когда я сделал шаг из-за картины, стрелок очутился прямо возле занавеса. Он меня не заметил. Я различал лишь его силуэт на желтом фоне.

Снаружи ревела гроза. Дом вибрировал и отзывался на каждый раскат грома. Стрелок оглядывался вокруг. У него был лук, но на всякий случай он достал из блеснувших ножен еще и меч.

Я увидел, что Джошуа Перл поднялся из-за чемоданов. Он держал в руке изящное оружие, похожее на рапиру мушкетера, которую я когда-то сфотографировал в доме у реки. Мужчины смотрели друг на друга. Перл сделал несколько шагов. Он заговорил на непонятном языке, звучащем как музыка.

Стрелок молчал. Мне казалось, что Перл предлагает ему вступить в честный бой. Он выпрямил спину, а рапиру опустил.

Он произнес еще несколько слов.

Убийца стоял спиной к освещенному занавесу. Я не видел его лица. Кажется, он был таким же немолодым, как и Перл. Стрелок, в свою очередь, вложил меч в ножны, и я подумал о заключении перемирия. Однако в следующую секунду убийца спокойно взял лук и прицелился.

Стрела вонзилась в руку Перла, и он выронил свой жалкий игрушечный меч. Его глаза вспыхнули от боли. Он смотрел, как убийца спокойно готовит вторую стрелу. А я даже не мог закричать, парализованный ужасом.

Как рассказать о том, что случилось дальше? На моих глазах словно свершалось небесное правосудие.

Одно из больших окон за занавесом разбилось вдребезги. Гром, хруст ломающихся досок, стекло по всей комнате, дождь, ворвавшийся внутрь…

Стрелок замер.

Казалось, само небо вошло в комнату, чтобы спасти нас. За занавесом при свете лампы мелькала тень. И только я знал, что это тень маленькой танцовщицы.

Олия прошла по крышам, добралась до трухлявой стены дома, скользнула сквозь разбитые стекла и сломанные балки.

Спасительными небесами оказалась Олия.

Перл стоял, поддерживая окровавленную руку. Он вырвал стрелу и теперь наблюдал за танцем тени.

Стрелок обернулся и увидел, что у тени, как и у него, есть лук. Убийца приготовился выстрелить в нового врага, но тень внезапно растворилась в воздухе.

Олия сбила ногой лампу, и та оказалась на стороне стрелка, так что теперь его тень была идеальной мишенью, а сам он не знал, куда целиться.

Я увидел, как стрела, прошив занавес, вонзилась ему прямо в сердце.

Несколько секунд стрелок удерживал равновесие, затем рухнул. Его тело упало на лампу, и свет погас. Перл мог в любой момент увидеть Олию, и всё было бы потеряно.

К счастью, когда обожженный занавес догорел, взору Перла предстало лишь поле битвы, брошенный лук и разбитое окно. Повсюду летал пепел, но потолка огонь не достиг.

Я выглянул в окно. Гроза продолжала бушевать. При вспышке молнии я увидел пену внизу в канале: Олия нырнула. Теперь она плыла.

Я представлял, как она запыхалась. Воображал движения ее тела в темной воде.

Перл подошел к стрелку. Под раскаты грома я тоже приблизился к убийце. Перл забыл о своей ране. Он сидел на корточках и сосредоточенно вглядывался в мертвеца.

Опустившись рядом, я шепнул:

– Вы сказали, что это последний.

– Да.

– Значит, войне конец. Он мертв.

– Да.

Несколько минут мы прислушивались к дыханию ветра и дождя.

– Откуда вы знаете, что он последний? – спросил я.

Он положил руки на паркет рядом с седыми волосами стрелка.

– Это мой брат.

Внезапно, словно во сне, я увидел королевство, освобожденное от тирана, королевство у берега моря, ожидающее своего повелителя.

Увидел измученный народ, столпившийся у заброшенного замка. На вершине скалы я увидел открытый склеп и два неподвижных тела – Илиана и Олии.

Им по пятнадцать лет. Их руки не соприкасаются.

Пока вы читаете эти строки, что-то изменилось. Рты влюбленных приоткрылись, чтобы впустить воздух. Ноздри чуть раздулись, вбирая аромат бессмертника, растущего на скалах.

И если хоть кто-нибудь мне сейчас верит, то скоро Илиан и Олия начнут потягиваться. Каждый услышит дыхание другого.

Они откроют глаза.

Она повернется к нему всем телом. Он увидит ее. Они подождут еще немного. Как долго они спали?

В следующую секунду девушка начнет незаметно, но неуклонно стареть.

Принц станет королем.

Они построят на озере в камышах новый дворец с ивовой оградой. Зимой по снегу вокруг дворца будут скакать целые стада северных оленей.

По вечерам они будут рассказывать своим детям истории о разных королевствах, о коте в сапогах, о девочке в ослиной шкуре, о короле, который сошел с ума. Но самыми любимыми будут истории о далеком королевстве, где продают мармелад, воюют и ловят раков на понтонном мосту.

Глядя на старого Джошуа Перла, склонившегося над его мертвым братом, я увидел всё это. Я знал, что для воплощения мечты нужно время. Как рассказать такую историю? Как заставить людей в нее поверить?

Может быть, Олия еще долго будет жить в своем маленьком доме в Венеции, а Илиан – в своем водяном дворце. Он поднимет чемоданы на чердак, чтобы сохранить их.

Подберу ли я правильные слова, чтобы вернуть влюбленных в их королевство?

Теперь всё зависело от меня.

Я ушел и принялся за работу. От моего первого выброшенного текста я оставил лишь название: «Книга Джошуа Перла».

Остальное – здесь.

Порой, когда я писал, строчки казались мне тропинкой, ведущей Олию и Илиана домой. Чем больше я писал, тем хуже различал свет их фонаря в чернильной дали. Я понимал, что, дописав книгу, не увижу своих героев.

Поэтому, прежде чем поставить точку, я на мгновение замер.

Я не знал, плакать мне или смеяться, представляя принца и фею вместе, но уже не со мной.