Рис. С. Лодыгина

Когда колба профессора Чаттериджа опорожнилась, он хмуро сдвинул брови и вдруг, едва не уронив со стола препараты, быстро повернулся ко мне.

— Ага, нашел! — в лихорадочном возбуждении закричал он. — Я открыл! Уменьшитель профессора Чаттериджа действует превосходно!

Я смотрел на колбу, ничего не понимая. Профессор только что собирался приготовить внутреннее для больного и, вместо этого, пришел в такое возбуждение, что я подумал, не сошел ли он с ума.

Между тем, профессор достал из аквариума лягушку и, придвинув ко мне стакан с бесцветной жидкостью, сказал:

— Смотри!

Я внимательно осмотрел стакан, но не нашел в нем ничего особенного. Это был самый обыкновенный стакан, наполненный до краев водой. Я попытался окунуть палец в эту жидкость, чтобы исследовать ее свойства, но профессор поспешно отдернул мою руку от стакана и пододвинул последний себе под нос. С напряженным вниманием следил я за его действиями, а он, между тем, взял лягушку за задние лапки и, улыбнувшись мне, опустил ее в бесцветную жидкость.

Тут произошло нечто необыкновенное…

Тело лягушки начало быстро уменьшаться, словно растворяясь в жидкости, и через минуту микроскопический комочек, представлявший из себя тело лягушки, совершенно исчез в стакане.

Еще с минуту смотрел я на стакан, не смея оторваться от его гладких прозрачных стенок, хранящих в себе необъяснимую загадку. Потом перевел взгляд на лицо профессора Чаттериджа, который все еще улыбался сквозь очки.

— Опыт удался блестяще. Не правда ли, Александр? — обратился он ко мне, щелкнув пальцем по стакану.

— Вы… Вы растворили ее в этой жидкости? — воскликнул я, не зная, что ответить ему.

— Да, почти так. Она достигла теперь, если не ошибаюсь, размеров центрального ядра атома и уменьшается дальше со скоростью бесконечного ряда извлечений из числа. Извлечем, например, квадратный корень из шестидесяти пяти тысяч пятьсот тридцати шести.

Профессор схватил карандаш, придвинул блокнот и принялся производить вычисления.

√ 65536 = 256;

√ 256 = 16;

√ 16 = 4;

√ 4 = 2.

— Подобное же уменьшение происходит сейчас с телом лягушки, — заявил он торжественно. — Подумай, Александр, какой богатый вклад внесем мы в науку, если отправимся путешествовать в мир атомов, о жизни которых, в сущности, еще так мало знает человек.

— Что вы, профессор, опомнитесь! — в ужасе закричал я. — Ведь из такого путешествия нам нет возврата, и наука ничего полезного не приобретет от вашего исчезновения, а наоборот, только потеряет от этого.

— Нет, мы вернемся, — спокойно ответил Чаттеридж. — Действие жидкости продолжается всего две с половиной минуты. Достигнув размеров, которые нельзя измерить даже миллимикронами, мы приостановим свое уменьшение, и, по приблизительному расчету, часов через двадцать начнем увеличиваться с обратной скоростью, пока не достигнем первоначального нормального роста.

— Но неужели лягушка, которую вы окунули в эту отвратительную жидкость…

— Вновь появится в стакане через двадцать часов, — уверенно докончил профессор, погладив рукой края стакана.

— Мне бы хотелось увидеть эту лягушку вновь прежде, чем отправиться в путь, — нерешительно сказал я.

Объяснения профессора окончательно убедили меня в пользу опыта, и я лишь немного побаивался последствий.

Профессор взглянул на стрелку больших стенных часов, висевших над дверью. Часовая стрелка стояла на одиннадцати.

— Завтра около семи часов вечера лягушка появится в стакане, но сейчас нужно выкипятить жидкость, иначе путешественница никогда не вернется из царства атомов.

— Но ведь вы погубите этим лягушку! — воскликнул я.

— Нисколько. Лягушка совершенно не почувствует повышения температуры. Припомните, мой милейший товарищ-ассистент: тепло есть движение молекул, а в данный момент лягушка представляет из себя настолько микроскопическое существо, что для нее молекула — как вселенная для нас. Скажите, замечает ли человечество движение миров, если оно только по школьным занятиям и научным книгам знает, что земля вертится вокруг своей оси и солнца, которое, в свою очередь, с огромной скоростью несется к созвездию Геркулеса?..

На такой довод профессора я не нашел что ответить, а потому предоставил ему кипятить лягушечью вселенную, заключенную в стакане, а сам отправился спать…

Не знаю, как у меня хватило терпения дождаться семи часов вечера, когда должны были подтвердиться обещания профессора. В тягостном ожидании я начал решать сложнейшие физические задачи и так увлекся одной из них, что не заметил подошедшего сзади Чаттериджа. Тяжелая рука, опустившаяся на мое плечо, моментально вернула меня к действительности.

— Пора! — заявил он, увлекая меня в лабораторию, где уже стоял на столе тот же стакан, но совершенно пустой и закрытый тонкой пластинкой, плотно прилегавшей к его краям.

Вычисления профессора оказались довольно точными. Едва я успел зазеваться на пробегавший по улице трамвай, как тотчас получил приличный удар в бок и, вперив взор в стакан, увидел необычайное зрелище — появление из «ничего» живого существа. На дне стакана образовалось едва заметное темное пятнышко. Спустя минуту оно превратилось в нормальную лягушку, — живую, невредимую и преглупо вращавшую огромными глазами. Профессор придвинул аквариум и спустил ее туда, чем лягушка, очевидно, осталась очень довольна. Вытянув задние лапки, она нырнула на дно аквариума, поглядывая на нас оттуда.

— Ну, теперь наша очередь! — решительно сказал профессор, доставая из шкафа мензурку и порошки, аккуратно закупоренные в стеклянных банках с притертыми пробками.

Я принес большую цинковую ванну и профессор велел поставить ее на газовую плиту.

— Мой уменьшитель чрезвычайно быстро испаряется при кипячении, и полную ванну можно выкипятить в течение полутора часов. Сейчас я приготовлю десять ведер уменьшителя, а ты пока приготовься зажечь газ в плите.

Я выполнял приказания Чаттериджа, с нетерпением дожидаясь конца приготовлений. Теперь, когда первый путешественник в мире атомов — лягушка — вернулся оттуда невредимым, меня страшно тянуло последовать его примеру.

Вскоре ванна наполнилась, и газ вспыхнул под плитой, приглашая нас в неведомый, невидимый мир…

Трудно передать те ощущения, которые я пережил вместе с профессором в последующую минуту… Мы крепко сцепились руками, чтобы не растерять друг друга, и погрузились в теплую жидкость, таившую в себе великую загадку превращения. Ванна довольно быстро приняла необыкновенные размеры. Прошло не более десяти секунд, как отполированное дно ее оказалось словно усыпанным мелкими камнями, которые через мгновение вырастали в горы. На склонах этих гор образовывались громадные правильные трещины и, как мне после объяснил профессор, это были пространства, отделяющие молекулы друг от друга. Крохотные пылинки, бывшие на наших телах, отскакивали в виде громадных камней, и грязь отваливалась пластами необычайной толщины.

Через некоторое время я стал замечать среди молекул светящиеся точки, и в тот же миг тьма охватила нас.

— Где мы? — крикнул я профессору, но не расслышал своего голоса. Кругом стоял страшный холод, и дыхание становилось невозможным. Незнакомые созвездия окружали нас. Должно быть, мы достигли страшной скорости уменьшения, так как светившаяся вдалеке, подобно Сириусу, звезда быстро стала принимать гигантские размеры.

Материки, моря, необычайные строения промелькнули перед моими глазами, и мы очутились на мокрой земле среди ползучих растений, напоминавших стебли тыквы.

— Вот мы и приехали! — прервал молчание Чаттеридж, методически очищая себя от комьев грязи. — Счастье наше, мы, кажется, попали на обитаемый электрон, — добавил он, поднимая с земли фантастический предмет, напоминавший собою наперсток, но только величиною с добрую бадью, и сквозивший отверстиями со стеклышками внутри.

— Что это за планета? — спросил я, безучастно глядя на заинтересовавший профессора предмет.

— Всякое живое существо, подвергнутое действию моего состава, уменьшаясь, неизбежно попадает в молекулу поваренной соли, которая находится в виде механической примеси в жидкости. При выпаривании кристаллы соли остаются на дне. Иначе мы рисковали бы улетучиться вместе с парами воды в облака. Итак мы находимся сейчас в молекуле соли. В атоме натрия или хлора? Пока неизвестно. Земля, находящаяся под нашими ногами, представляет из себя не что иное, как электрон, вращающийся с громадной скоростью вокруг центрального ядра атома — того солнца, которое вскоре взойдет над горизонтом.

— А что это за растение? — спросил я, показывая на длинные разбросавшиеся по земле стебли необычайного вида.

— Это, очевидно, один из представителей флоры электрона. Я еще раньше допускал возможность существования на электронах жизни, подобной нашей.

Между тем, небо начинало светлеть, и через необычайно короткий промежуток времени ослепительно яркое солнце залило белыми лучами окружающий нас мир.

Мы пошли по направлению к небольшому холмику метров в 50 высотой, состоявшему из желтого песка и неизвестного ярко-красного камня, горевшего как кровь при свете солнца. По дороге нам попадались, кроме ползучих растений, другие, веерообразно раскидавшие ланцетовидные листья, поставленные ребром к солнцу. Кстати, это солнце так быстро пробегало свой путь над горизонтом, что, когда мы подошли к намеченному пункту, оно уже достигло зенита.

Профессор только что собирался взобраться на холмик, как сверху послышалось странное кудахтанье, и из-за красной скалы высунулся предмет, подобный найденному профессором. Огромный наперсток качался на тонкой волосатой шее, обладатель которой скрывался за скалой.

Желая выказать мирные намерения, профессор поднял найденный им предмет и начал махать им над головой. Мгновенно его выбили у него из рук чем-то, чего я не мог видеть, так как в ту же секунду меня больно ударило в грудь. Я закричал и, поглядев наверх, увидел машинку, похожую на камеру фотографического аппарата и состоявшую из трубок, вставленных одна в другую. Отскочив в сторону, я услышал свист около левого уха, и видел, как профессор получил удар по подбородку. Он отшатнулся, едва не упав на песок, но того, что нанесло этот удар, я не видел.

— В нас стреляют сжатым воздухом! — прокричал профессор. — Не бойся… Они бессильны убить нас…

Ободренный этими словами, я бросился бежать вверх по склону, но в это время услышал внизу возню и, оглянувшись, увидел, как профессор нанес одному из приближающихся чудовищ изрядный удар кулаком по шее. В то же мгновение сильная струя воздуха ударила мне в затылок, и я упал с камня вниз, на голову одного из представителей населения электрона. Вскочив на ноги, я схватил его за длинную шею и с удовольствием почувствовал, как легко отделилась она от туловища.

Мой трофей оказался прекрасным оружием. На длинной, тонкой шее болталась тяжелая голова, снабженная металлическими приспособлениями. Я начал раздавать удары направо и налево и так увлекся этим занятием, что даже не заметил, как наступил вечер и нападавшие куда-то скрылись.

Вокруг нас валялось более двадцати трупов этих небоеспособных существ. Тело их напоминало собою жирафу, но по размерам едва превосходило большую охотничью собаку, а лапы были снабжены щупальцами, имевшими на концах присоски. Я хотел осмотреть их головы, но мне никак не удавалось снять с них наперсткообразные приспособления, — кроме того, страшно хотелось спать…

…Я проснулся в ванне. Профессор, тоже проснувшийся и даже успевший одеться, заводил стенные часы.

— Однако, нам мало пришлось насладиться этим фантастическим путешествием, — разочарованно произнес он, услыхав, как я загремел ванной. — Ну, да ничего, быть может, мы в скором времени снова отправимся в этот, такой близкий и, вместе с тем, такой далекий мир атомов.