Любовь Дмитриевна по давней привычке проснулась рано. Из-за дальнего леса поднималось солнце. Оно было огромное, как рыба-кит из сказки «Конек-горбунок», и румяное, как щеки продавщицы их сельмага.

Любовь Дмитриевна быстро встала, привела себя в порядок, задержалась на миг у зеркала и, стесняясь своих мыслей, отметила про себя, что в гордой посадке ее головы, окруженной ореолом светлых волос, сохранилось спокойное достоинство, выработанное годами председательства в родном сельсовете. Но недавно свое председательское кресло она уступила новому руководителю, и первое лето своей жизни переживала непривычную свободу, с особым нетерпением ожидая приезда внуков, которых ласково окрестила «эскадроном гусар летучих». Они были уже взрослые и любили нагрянуть на ее разносолы да помочь одинокой бабуле.

Со своим мужем Егором она уже давно развелась, но вспоминала страницы совместной жизни с оттенком снисходительного юмора и шутила: «Говорила мне мама: «Смотри: объегорит тебя твой Егорка! Глаза-то у него, как костяшки домино, – пусто-пусто». А ее, тогда еще Любушку-красавицу, во внешности мужа ничего не раздражало, беспокоило разве что вечное отсутствие денег из-за беспробудного пьянства. Наконец Егор затерялся где-то в поисках нового счастья, а она заполнила жизнь трудом и работой на высоком посту…

В легкой дымке наступающего утра воспоминания прервал осторожный стук в дверь.

– Любовь Дмитриевна! Как там наши планы – за грибами сходить – не изменились?

– Нет, нет, Петр Иванович, планы не меняются. Погоди чуток!

Петр Иванович был вдовец, бывший военный, наезжал из города в их поселок к сыну. Он, шутя, называл себя ветераном холодной войны и по отношению к Любови Дмитриевне явно прорабатывал тактику уважительного наступления.

– Петр Иванович, может, чайку? – крикнула ему Любовь Дмитриевна в окно.

Дверь вежливо скрипнула, и через порог бочком переступил высокий крепкий мужчина. Присел на ближайший стул.

– Спасибо, я перекусил.

– Ну, тогда я готова.

Грибники быстро пересекли горбатый лесной пролесок и вышли на дорогу, ведущую к дальнему лесу. Петр Иванович, в куртке-штормовке, резиновых сапогах, шел небыстро, твердо ступая по знакомой тропинке.

– Люблю я эти места. Никогда не надышусь досыта! И очень благодарен сыну, что нашел он свою судьбу здесь. Как он с председательством справляется?

– Нормально, – коротко ответила Любовь Дмитриевна. – А край у нас и вправду замечательный. Особенно красиво, когда осень подкрадывается. Такие краски! Душу греют. И подбираются, как осень жизни, тихо, незаметно.

– Ничего! – торопливо попытался успокоить ее Петр Иванович. – Это наша осень.

– Да… Пришла вот. И не спрашивает, хочу ли я… А вот поселок наш все больше городским становится, – сменила она тему. – Цивилизация наступает. – В ее голосе не было грусти, и Петр Иванович тут же «заумничал»:

– Проблемы современной окружающей среды в том, что среды все меньше, а окружающего все больше.

Она не откликнулась на шутку, думая о своем.

– Окружающее тоже наше! Главное, чтобы внукам досталось, а не заграничным воротилам.

– Да уж! – улыбнулся собеседник.

Любовь Дмитриевна прищурилась и решила поддержать улыбчивое настроение грибника.

– А мне после теленовостей, которые все больше страшилки напоминают, такие сны снятся!

– Страшные?

– Да кому как! Сегодня, например, приснилось, что Петр Первый Карлу Марксу бороду стрижет.

Они расхохотались так, что к ним присоединилось эхо с опушки молодого сосняка.

– На такое веселье сейчас все грибы сбегутся, – пообещал Петр Иванович и оказался прав. Через два часа они возвращались с полными корзинками.

При подходе к дому их нагнала внучка Любови Дмитриевны Аленка, приехавшая автобусом. Подхватив у бабы Любы корзинку, она с хитринкой посмотрела вслед уходящему к своему дому Петру Ивановичу.

Через часок, устроившись на чисто вымытом крыльце, они перебирали крепкие боровики и подберезовики. Аленка наблюдала, как бабушка Люба как-то по-особому брала каждый гриб – словно жалея его, лаская и поглаживая.

Алена какое-то время крепилась, но все равно не удержалась и заметила:

– А Петр Иванович интересный мужчина. И не старый.

– Да вот, захаживает иногда. Смотрит так пытливо. И чего уж пытать?..

– Не скажи, – запротестовала внучка. – Ты у нас вон какая! Умница, красавица, хозяюшка! И не вздумай его обидеть!

– Тоже мне, защитница нашлась! И почему это – обидеть?

– Честно говоря, ты умеешь покомандовать, а мужчины этого не любят.

– Много ты понимаешь в свои двадцать лет!

Лицо Любови Дмитриевны осветилось улыбкой.

– Он приходит как-то и говорит: «Знаю, Любовь Дмитриевна, у вас день рожденья скоро. Может, подскажете, что вам подарить?» А я возьми и ляпни: «А подарите мне скутер! Я буду в соседнюю деревню на свиданья ездить». Он с обидой спрашивает: «А что, есть к кому?»

– А ты что?

– А я ему: «Думаете, деревенские мы, так ухажеров нет?»

Любовь Дмитриевна замолчала, потом усмехнулась и продолжила.

– Знаешь, Аленка, в народе говорят: «Холостой охает, а женатый ахает». Такой вот «скутер» по жизни мчится…

Легкий ветерок внезапно нагнал облачка. Сосны потемнели. Руки, одежда и даже теплое дерево крыльца уже пропахли хвоей, грибами, прелью первых опавших листьев. И от этой неиссякаемой живучести природы в душе разливался удивительный покой.