#img_13.jpeg

 

МЫ — ГВАРДЕЙЦЫ!

Наступила короткая передышка. Поредевшие подразделения бригады сосредоточились в недавно освобожденном селе Широкое Орловской области. Солдаты начали обживать отведенное место. Задымились бани, солдаты-парикмахеры помогали товарищам приводить себя в порядок. По вечерам голосисто переливались трели гармошек. Дни на редкость стояли погожие, теплые. Осень выдалась на славу.

В село возвращались жители. Они охотно угощали бойцов помидорами, огурцами, фруктами, а те делились с ними солдатским пайком. Вспоминали минувшие бои, погибших товарищей, клялись отомстить за смерть павших за Родину. В своих рядах мы не досчитались многих и многих солдат, сержантов и офицеров.

Мне хорошо запомнился день 10 сентября. С утра я был занят разработкой какого-то документа для штаба корпуса. Вдруг в автобус постучался ординарец Собко и сообщил, что меня желает видеть бригадный почтальон. Рядовой Григорий Онуприенко вошел с мешком в руках. В нем оказались письма.

— Что с ними делать, ума не приложу, — сказал почтальон. Писем было немало. Адресатам они так и не попали: и те, кто писал их, никогда уже не получат ответа. Передо мной и сейчас, как наяву, сиротливо лежат эти треугольники.

Место новой дислокации нам определили в густом сосновом лесу. Застучали топоры, завизжали пилы. Солдаты отрывали землянки, готовили себе жилье.

А тем временем советско-германский фронт отодвигался все дальше и дальше на запад. Теперь мы уже были в глубоком тылу. Всюду были видны следы минувших боев: обгоревшие фашистские танки жерлами поржавевших стволов уткнулись в землю, остовы автомашин опрокинулись в воронки от разорвавшихся авиабомб. Временами в притихшем лесу раздавались гулкие взрывы оставшихся мин.

Командование бригады принимало все меры, чтобы быстрее наладить боевую учебу, жизнь и быт воинов. Саперы обезвреживали мины, солдаты вытаскивали с территории расположения бригады поржавевшие мотки проволоки, исковерканные противотанковые орудия, засыпали воронки.

В конце октября мне позвонили из штаба корпуса:

— Принимайте молодое пополнение.

Вместе с начальником политотдела подполковником М. А. Богомоловым мы вышли на полянку, где выстроились прибывшие солдаты. Новички выглядели браво. На них красиво лежало новенькое обмундирование, ладно было подогнано снаряжение.

Я остановился возле коренастого паренька:

— Откуда будем?

— Из Челябинска, на тракторном работал.

— Все мы тут челябинцы, — весело отозвался один из солдат. — На смену выбывшим пришли.

— Вот и хорошо, товарищи. Надеюсь, смена будет достойной?

— Так точно! — хором ответили новобранцы.

Когда распустили строй, меня окружила большая группа солдат. Разговор зашел о минувших боях. Я рассказывал молодым воинам о том, как храбро сражался челябинец сержант Дмитрий Николаев, взорвавший себя вместе с гитлеровцами связкой гранат, как метко бил по врагу из пушки старый солдат Петр Левшунов, с какой отвагой прикрывал боевые порядки пехоты и танков от воздушного противника сержант Валентин Чернов и о многих других бесстрашных героях.

— И мы не хуже будем бить немцев, — заверяли прибывшие солдаты.

— Верю вам, а пока что надо настойчиво учиться военному делу, — посоветовал я молодым бойцам.

Начал прибывать и офицерский состав. На должность командира первого батальона был назначен майор Гой. Вместо тяжело раненного в бою командира батальона автоматчиков капитана Голубева стал капитан Приходько, а начальником разведки — старший лейтенант Валеев.

Расширился и штатный состав бригады: был введен третий танковый батальон, командиром которого стал капитан Маслов, а адъютантом старшим — старший лейтенант Злобин.

Сменились у меня и заместители. Подполковника Панфилова заменил майор Кришталь, начальником штаба был назначен подполковник Баранов, а вместо инженера-подполковника Ильина стал майор Дуэль. Прибывшие офицеры в основном оказались опытными, хорошо знающими свое дело.

Бригада получила несколько учебных танков. В короткие сроки были оборудованы стрельбище, полигон-танкодром. Штаб, возглавляемый подполковником Барановым, разработал план боевой учебы. На всех занятиях бывалые воины с большим усердием овладевали искусством ведения боевых действий. Они не кичились своими знаниями, во всем показывали пример молодым.

Мне нередко приходилось бывать на учебных полях, и я видел, с каким рвением готовили себя к последующим боям и воины-фронтовики и прибывшие новички. И в этом немалая заслуга была офицеров штаба и политотдела бригады. Первые удачно планировали и проводили занятия, а вторые — сумели пробудить у бойцов стремление быстрее овладеть своей специальностью.

В те дни стало известно, что нашему Уральскому добровольческому корпусу присвоено звание «Гвардейский». Соответственно и все части корпуса были преобразованы в гвардейские. Наша бригада стала именоваться 63-й гвардейской Челябинской добровольческой танковой бригадой. Воины-челябинцы с гордостью стали называть себя: «Мы — гвардейцы!». На митинге, который состоялся в честь вручения бригаде гвардейского знамени, выступили многие солдаты, сержанты, офицеры. Страстно и взволнованно звучали их голоса. Они клялись Родине, что и впредь будут беспощадны к врагам, отомстят за смерть друзей.

Много работы было и у работников партийной комиссии, которую в это время возглавлял майор Дудовцев. Немало челябинцев, отличившихся в боях, вступило в ряды славной Коммунистической партии. Помнится одно из заседаний парткомиссии. Секретарь партийной организации подразделения зачитал заявление старшего сержанта Н. С. Балашова с просьбой принять его в члены ВКП(б). Балашов писал, что и впредь, как коммунист, беспощадно будет изгонять врагов с родной земли, во имя Родины не пожалеет своей жизни. Этим словам нельзя было не поверить. Механик-водитель старший сержант Балашов в первых боях на Орловщине показал себя смелым и отважным воином. На поле боя он умело маневрировал машиной, создавал благоприятные условия членам экипажа старшему лейтенанту Белоусову, рядовым Стремилову и Кудинову для ведения прицельного огня. Особенно отличился Балашов во время боя за железнодорожную станцию Шахово. Он сумел незаметно провести танк в стан врагов. Машина, за рычагами которой он сидел, одной из первых ворвалась на станцию.

В ноябре неожиданно похолодало. Иногда шел снег. В отрытых землянках солдаты установили железные бочки из-под горючего, заменившие печки. Но в тепле отсиживаться было некогда. Дни и ночи солдаты бригады проводили на учебных полях. Частые тревоги поднимали челябинцев среди ночи, в длительных маршах и походах воины приобретали закалку и мастерство, учились искусству побеждать сильного и коварного врага.

Вместе с личным составом по тревоге поднимались офицеры штаба и политотдела. Вся их деятельность была направлена на то, чтобы как можно быстрее подготовить молодое поколение к боям, помочь командирам взводов и рот добиться высокой слаженности в экипажах, расчетах, отделениях.

В канун 25-й годовщины Великого Октября мне позвонил начальник политотдела корпуса Шелунов.

— К нам гости жалуют из Челябинска, встречайте, — сказал начальник политотдела.

— Вот кстати, мы тут собираемся награды вручать отличившимся. В присутствии гостей это получится здорово.

Многие солдаты, сержанты и офицеры были удостоены правительственных наград приказом командира корпуса. Мне, как комбригу, предоставлялось право также награждать личный состав медалями «За боевые заслуги», «За отвагу» и орденом Красная Звезда. По представлению командиров подразделений в приказ были внесены фамилии тех, кто в бою был бесстрашен, сообразителен, инициативен.

Началась подготовка к встрече делегации. Территория бригады выглядела чисто, уютно. Мы освежили песком дорожки, аллейки, бригадный плац. Ну и, конечно, навели порядок в землянках.

Личный состав бригады тепло встретил делегацию. Ее возглавлял заместитель председателя Челябинского облисполкома Совета Александр Григорьевич Дмитрин. В составе делегации были представители советских и партийных органов, труженики предприятий области. Среди них — заведующий военным отделом обкома партии С. В. Зиновьев, секретарь Сталинского райкома комсомола Т. С. Пермякова, работницы предприятий города О. И. Яковлева, Н. И. Червякова-Черемных, муж и сын которой служили в нашей бригаде.

Из беседы с А. Г. Дмитриным я узнал, какую большую работу проделал первый секретарь Челябинского обкома партии Николай Семенович Патоличев по комплектованию бригады личным составом, вооружением, обмундированием и снаряжением, по обеспечению продовольствием и всем необходимым.

Члены делегации рассказывали землякам об успехах тружеников Южного Урала, вручали солдатам, сержантам и офицерам подарки. Воины говорили о том, как они сражались на Орловской земле, выполняя наказ своих жен, матерей, братьев, друзей. Эти встречи были трогательными, волнующими.

Вспоминаю такой случай. В одной из землянок к руководителю делегации Дмитрину подошел магнитогорец механик-водитель танка сержант Андрей Витушкин. Вручая А. Г. Дмитрину письмо, он сказал:

— На митинге на проводах добровольцев выступал наш сталевар с металлургического комбината товарищ Мясников. Он сказал: «Бейте фашистскую гадину по-уральски!». Это письмо — наш отчет. Передайте землякам, что мы не посрамили славы русского оружия.

Памятным остался и день вручения наград. Вот из строя, чеканя шаг, выходит командир танка лейтенант Г. Л. Гончаров. Рослый, подтянутый, волевой. Таким он запомнился мне навсегда. Тепло жму лейтенанту руку, вручаю орден Красной Звезды. Офицер взволнованно отвечает:

— Служу Советскому Союзу.

В личном деле Гончарова было написано:

«В бою бесстрашен, находчив. Личным примером умеет воодушевить подчиненных на образцовое выполнение поставленной задачи. За боевые дела и отвагу при обороне Сталинграда награжден орденом Красного Знамени».

В первых боях в нашей бригаде лейтенант Гончаров подтвердил эти качества. Экипаж, которым он командовал, при отражении вражеской контратаки в районе Злынь уничтожил несколько бронированных машин и много пехоты.

Вынос боевого гвардейского знамени.

Не могу не вспомнить, с какой радостью я вручил орден Красной Звезды и санитарке Маше Бахрак. Отважная девушка не раз рисковала жизнью при спасении раненых.

К столу подходит сержант Сергей Викторович Кестер — старший радист штабной радиостанции. Челябинцы помнят, в какой перепалке оказалась бригада под Барилово. Было трудно, но Сергей Викторович сумел бесперебойно поддерживать связь с подразделениями. А ведь потерять управление в бою — это равносильно поражению. Я от всей души вручил ему медаль «За боевые заслуги».

Торжественная церемония вручения наград окончилась. Люди разошлись по подразделениям. А на завтра с утра снова выходы в поле, на полигон, на стрельбище. Не за горами бои. Еще не освобождена Украина, Белоруссия, Молдавия, Прибалтика. Враг до сих пор держит в огневом кольце колыбель революции — Ленинград.

По плану штаба провели кратковременные сборы сержантского и офицерского состава. С командирами отработали некоторые темы ведения боевых действий днем и ночью, в особых условиях — бой в городе и населенных пунктах, в лесистой местности и во время форсирования водных преград. Командирской подготовке мы уделяли большое внимание. Руководителями таких занятий были офицеры штабов бригады и корпуса.

Вместе с тем командование бригады уделяло самое серьезное внимание подготовке личного состава. Ежедневно стрельбы, учения, походы.

…Вторые сутки идут тактические учения. Поднятые по тревоге подразделения совершили пеший 80-километровый марш. Труднее минометчикам. Тяжелые опорные плиты, двунога-лафеты, стволы больно трут плечи, сковывают движения. Нелегко было пулеметчикам и пэтээровцам, радистам и телефонистам. Но вот грянул учебный бой, и с воинов будто рукой сняло усталость.

В атаку пошли танкисты первого батальона майора Гоя. Вслед за ними — автоматчики, пулеметчики. На поле, усыпанном снегом, скрываются окопы, ямы, траншеи.

Роты атакуют дружно. Мне хорошо видно, как автоматчики смело врываются в первую траншею, забрасывают гранатами «противника». И снова вперед, вперед! Атакующие обошли высотку, устремились в брешь, пробитую в обороне. По радио уточняю задачу первому батальону. Майор Гой что-то долго соображает, прикидывает. А танки «противника» уже вышли на правый фланг атакующих. И лишь тогда командир первого батальона начал разворачивать роты вправо. «Если так будет в бою, — подумал я, — верный проигрыш».

Впоследствии майор Гой оправдывался, что не сразу уяснил задачу: радиостанция вышла из строя.

Потом батальоны преследовали отходящего «противника». Вечером короткий отдых. Вспыхнули костры, запахло поджаренной хлебной коркой, салом.

Я подошел к минометчикам. Старший лейтенант Сунцов зычно подал команду «смирно».

— Вольно, вольно, отдыхайте, товарищи.

В неглубоком овраге весело потрескивали сухие поленья. Солдаты притихли, выжидающе смотрят на меня.

— Что же вы приуныли?

Вскоре гвардейцы разговорились. К ним вернулось прежнее боевое настроение. Глядя на этих парней в солдатских шинелях, не верилось, что позади утомительный марш, атака на холмистой местности, «бой» в глубине обороны «противника».

Возле меня, обхватив ногами пень, примостился солдат. Никак не припомню, где же я с ним встречался. Заметив мой пристальный взгляд, минометчик спросил:

— Не узнаете, товарищ подполковник?

— Не у высот ли Бариловских встречались?

— Так точно. Когда меня ранило, вы еще шинелью прикрывали, успокаивали: «Не горюй, Козминых, рана не очень страшная. Отлежишься в госпитале — и к нам». Я и послушался вашего совета, вылечился и снова в роту. Боялся, не догоню.

Да, я вспомнил эту встречу. Фашисты с ожесточением обрушили на нас шквал огня из пушек и минометов. Несколько «юнкерсов» беспощадно сбрасывали тяжелые бомбы. Мой танк оказался подле огневых позиций минометчиков.

— Где командир роты? — спросил я у сержанта Мараховского.

— Вон там, — командир расчета показал рукою в сторону.

Я приказал старшему лейтенанту прикрыть наш левый фланг. Тут-то и увидел окровавленного заряжающего рядового Козминых. И вот новая встреча.

— В последующих боях будьте более осторожны, — начал было я.

— Уж извините, товарищ комбриг. Рядовой Козминых не из тех, кто кланяется пулям и осколкам и прячется за спину других. Воевать буду, как сын России. И не ручаюсь, может, и еще ранит, а то и убьет, но с огневой позиции не уйду.

Я крепко пожал Алексею Алексеевичу руку. Распрощавшись с минометчиками, уехал на «виллисе» к танкистам. Побывал у пулеметчиков, задержался у батарейцев 76-миллиметровых орудий. Разговаривая с подчиненными, я мог безошибочно определить их настроение, желание, умение. И в тот день сделал вывод: люди рвутся в бой, им хочется побыстрее вымести врага с родной земли. По долгу службы информировал комкора, позже командарма о том, что личный состав бригады полностью готов к решению любой боевой задачи.

 

ЗДРАВСТВУЙ, УКРАИНА!

1944-й год. 18 января войска Ленинградского и Волховского фронтов прорвали долговременную оборону противника и, нанося немецко-фашистским захватчикам ощутимые удары, погнали их от города Ленина. А спустя месяц была ликвидирована окруженная группировка фашистских войск на Правобережной Украине в районе Корсунь-Шевченковского.

Подразделения бригады находились в небольшом городке Васильково, что в 40 километрах от столицы Украины.

Ко мне подошел начальник политотдела:

— Вы слушали последние известия?

— Да, это по существу второй котел немцам после Сталинграда.

Мы собрали добровольцев на митинг. Включили громкоговорительную установку. В наступившей тишине приглушенно звучал голос Левитана:

«Войска 2-го Украинского фронта в результате ожесточенных боев, продолжавшихся непрерывно в течение четырнадцати дней, 17 февраля завершили операцию по уничтожению десяти дивизий и одной бригады немцев, окруженных в районе Корсунь-Шевченковского.

В ходе этой операции немцы оставили на поле боя убитыми 52 тысячи. Сдалось в плен 11 тысяч немецких солдат и офицеров. Вся имеющаяся у противника техника захвачена нашими войсками».

Выступает начальник политотдела Богомолов:

— Близится час окончательной расплаты за все злодеяния, совершенные гитлеровцами на советской земле и в оккупированных странах Европы. Но враг еще не добит. Он упорно сопротивляется. Гвардейцы-добровольцы не должны зазнаваться успехами в предыдущих боях, а усиленно готовиться к новой схватке с немецко-фашистскими захватчиками.

— Успехи нашей славной армии, — сказал комсомолец А. Козминых, — вдохновляют нас на ратные боевые дела. От имени минометчиков заявляю: каждый из нас хорошо подготовится к предстоящим боям, отлично освоит технику.

Взволнованно прозвучали выступления парторга батареи 76-миллиметровых орудий старшего сержанта П. Левшунова, коммуниста И. Любивца и других.

А через несколько дней личный состав бригады радостно отметил 26-ю годовщину Советских Вооруженных Сил. Этому знаменательному событию было посвящено торжественное собрание, перед строем бригады был зачитан приказ Верховного Главнокомандующего.

Как только поступила наша корпусная газета «Доброволец», в которой был опубликован приказ, состоялись громкие читки. Помнится, вечером мы с М. А. Богомоловым зашли в одну из хат, в которой временно поселились бойцы. В комнате стояла звенящая тишина, только был слышен голос парторга старшего сержанта П. А. Левшунова. Торжественно и величаво звучали слова приказа об одержанных победах. Затем воины оживленно обменивались мнениями.

Зима постепенно сдавала позиции. Подули южные ветры, образовывая в снежном насте проталины. Весна вступала в свои права.

Подразделения бригады в колоннах едут по Киеву мимо обгоревших и разрушенных домов — гигантских черных коробок.

— Вот здесь был центральный универмаг, а выше виднеются обгорелые стены оперного театра, — говорит товарищам сержант Иван Романченко. — А это мы выходим на Крещатик. До войны я не раз бывал в Киеве, рядом жил, на Полтавщине.

Мостовые исковерканы снарядами, вздыблены трамвайные рельсы, кучи битого стекла, кирпича. Жирная белая надпись: «Мин нет». Покосились вывески магазинов, сыро, холодно, неуютно.

Встречаются пешеходы: худые, оборванные, голодные. К солдатам подбегает мальчишка. На ногах — не по размеру большие галоши. Кто-то дает парнишке хлеб, кусочки сахару. Невесть откуда в этот предвечерний час появилась целая ватага детей. Они окружили остановившиеся машины, о чем-то толкуют с солдатами. Доносятся обрывки детских голосов: «Дядя, немцев идешь бить?»

От Киева путь ведет на запад. Марш совершали темной ночью. Валит мокрый снег, сырой, промозглый ветер пробирает до костей. Зябко кутаясь в воротники шинелей, солдаты тихо переговариваются между собой. Кто-то зло ругает погоду, в сердцах говорит:

— Ну и слюни распустила зима. Не то, что у нас на Урале.

— А ты не хай ее, уже поздно, сегодня первое марта — весна, — отозвался чей-то веселый голос.

На рассвете остановились на небольшом полустанке. Здесь предстояло получить продовольствие, боеприпасы, боевую технику — танки, автомашины. Подошел эшелон, на платформах которого были укреплены скрытые серым брезентом танки. Разгружаться будем вечером, под покровом ночи.

Мы, конечно, в те дни не знали, что Советское Верховное Главнокомандование решило развернуть в начале марта широкое наступление силами 1, 2 и 3-го Украинских фронтов с целью завершить освобождение Правобережной Украины. Не знали об этом и в штабе командующего южной группой немецких армий. Немцы полагали, что советским войскам понадобится определенное время для осуществления крупной перегруппировки сил фронтов.

А тем временем в сторону фронта шли составы с боевой техникой, боеприпасами, горючим, продовольствием. До начала наступления оставались считанные дни. За это время надо было в строжайшей тайне подтянуть войска на исходные позиции для наступления, разведать оборону немцев, подвести к линии фронта в весеннюю распутицу десятки тысяч тонн боеприпасов, горючего продовольствия.

И уже не спали офицеры штаба фронта, производя расчеты на столь крупную операцию. Не до отдыха было и нам, воинам бригады. Едва стемнело, как мы приступили к разгрузке танков. Сброшены брезенты, и танк за танком спускаются с платформ.

Ко мне подбегает командир третьего батальона капитан Маслов.

— Что случилось?

— Во танки! — восклицает комбат. — Модернизированные, с новой 85-миллиметровой пушкой. Вы посмотрите, что творится в экипажах. От радости люди пляшут.

И впрямь, вдоль колонны танков веселье, смех, пляска. Да, о таких танках мы давно мечтали, и в 1941 году, и во время сражений у стен Сталинграда, и на Курской дуге. И вот они новенькие ««тридцатьчетверки».

С «тридцатьчетверкой» у меня связано много. Трудно сосчитать, сколько дней и ночей я провел в этой машине. Машина обладала многими замечательными качествами: высокоманевренна, подвижна, быстроходна. Ей не страшны ни распутица, ни водные преграды, ни заболоченные участки. Для нее — все пути проходимы. К тому же, танковый двигатель в любое время готов к действию. И конечно, огневая мощь великолепна. А тут еще 85-миллиметровая пушка. Здорово!

Танки с затемненными фарами передвигаются на юго-запад. Впереди где-то должен быть город Острог, а рядом линия фронта. С этого рубежа нам и предстоит снова начать боевые действия, изгоняя с родной земли гитлеровских захватчиков.

Меня на какое-то время задержали в штабе корпуса, полковник А. Б. Лозовский, заменивший полковника Еремеева, уточнил район сосредоточения, просил поторопиться с выходом на указанный рубеж.

Да и нам хотелось скорее совершить марш. Но с нашим желанием не считалась погода. Зима в тот год выдалась капризной, мокрой. Нередко шли дождевые ливни вперемешку со снежными вихрями. Чернозем превратился в непролазное болото. По полевым дорогам нельзя было, как говорят, ни проехать и ни пройти. И как бы то ни было, а фронт требовал свое. На юг и юго-запад потянулись мощные грузовики и тотчас беспомощно увязли в раскисшем грунте. Пехотинцы, с трудом переставляя облепленные густой грязью сапоги, подталкивали машины, груженные в основном боеприпасами и горючим. Тянули на лямках 45- и 57-миллиметровые пушки, на себе несли снаряды, ящики с патронами.

Только танки уверенно продвигались вперед, хотя и они подчас застревали на обочинах дороги.

Распрощавшись в штабе корпуса с товарищами, я поспешил в бригаду. «Виллис» сильно бросает из стороны в сторону. При объезде груженых машин, застрявших в грязи, наш «виллис» тоже сел на передний и задний мосты. И плохо б нам пришлось, если бы не помогли мотострелки.

Было уже далеко за полночь, когда я нагнал танковую колонну, вытянувшуюся вдоль полезащитной полосы. На броне остановившихся машин дремали мотострелки, с ног до головы облепленные грязью.

Первым, кто нам встретился, оказался командир первой роты автоматчиков. Открыв дверцу кабины, я подозвал к себе старшего лейтенанта Сидорова и поинтересовался, чем вызвана остановка танков.

— Не в курсе, товарищ подполковник, это уже в который раз останавливаемся. Может, затор, — неопределенно ответил офицер.

Спешу в голову колонны. Майор Кришталь с комбатом майором Гой склонились над картой, освещенной лучом карманного фонарика.

— Должен быть перекресток дороги, где нам надо свернуть строго на юг, а его не оказалось. Куда ехать дальше — не разберусь. Вот и колдуем над картой, — невесело говорил Кришталь, вытирая обшлагом комбинезона мокрое от талого снега лицо.

— А где мы сейчас находимся?

— Как где, в районе Острога.

— Точнее.

Майор ткнул карандашом.

— Вот здесь, где проходит полезащитная полоса.

Точка, оставленная на карте, обозначала совсем другой район. Мой заместитель то ли от усталости, то ли от нервного напряжения неправильно сориентировался. До перекрестка дорог оставалось еще не менее 12—14 километров.

На рассвете танки рассредоточились в указанном нам районе. Машины маскировали в копнах прошлогодней соломы, в неубранном кукурузном поле. Было тихо, и даже не верилось, что совсем близко проходит линия фронта.

Вскоре на командный пункт приехал командир стрелкового полка.

— Гости к нам пожаловали, а мы и не ждали, — откровенно признался он. — Немец нас не трогает и мы его. Живем тихо, мирно. Признаться, и людей у меня маловато. По пальцам можно сосчитать солдат и сержантов в ротах. Худо и с боеприпасами, и с продовольствием. Дороги вон как раскисли — не подвезешь.

Полковник хорошо был осведомлен об обороне немцев. Он указал, где вдоль дороги расставлены фашистские танки. Начальник штаба подполковник Я. М. Баранов нанес на карту расположение отдельных огневых точек на участке нашего наступления.

К обеду меня вызвал командир корпуса. Генерал Г. С. Родин провел на карте красную стрелу. Она была нацелена на Каменец-Подольский, расстояние от которого исчислялось более трехсот километров. Это была конечная задача, а ближайшая заключалась в том, чтобы за четыре-пять дней от Ямполя Тернопольской области прорваться с севера на юг и, рассекая группировку противника, перерезать железную и шоссейную дорогу Проскуров — Тернополь и лишить немцев возможности отойти на юго-запад.

В условиях распутицы и непогоды нам предстояло вести тяжелые бои с сильной группировкой немцев: между Тернополем и Проскуровым было сосредоточено до девяти танковых и шести пехотных дивизий.

К вечеру я вернулся в бригаду. Несмотря на усталость, члены экипажей использовали короткую передышку для учебы. Они добивались согласованности в действиях каждого воина, до автоматизма отрабатывали приемы в работе на прицельных приспособлениях. Сокращали нормативы посадки в танк и высадки из него. Мотострелки учились действовать в танковом десанте, вести огонь с брони машин, взбираться на танк и спрыгивать на ходу.

Политработники воспитывали у солдат высокий наступательный порыв, жгучую ненависть к врагу, готовность беспощадно бить фашистов за поруганную Советскую землю.

Челябинцы, освобождая Орловщину, видели следы оккупации. Вместо деревень и сел — развалины да пепел. На дорогах виселицы.

Проезжая по Украине, воины с болью в душе смотрели на руины, на обгоревшие коробки станционных построек, на покосившиеся украинские хаты и вырубленные сады.

— Не будет пощады врагу, — на коротких митингах заявляли солдаты. — До конца раздавим фашистскую гадину.

Вечером сбор командиров. Сообщаю: завтра на рассвете в бой. Ждать некогда. Надо скорее вызволять родную Украину.

Началась кропотливая подготовка к боевым действиям. Штабные офицеры: Баранов, Пшеничнер, Гаськов, — склонившись над картами, прокладывали маршруты, изучали район предстоящих боевых действий, разрабатывали вопросы взаимодействия, составляли схемы артиллерийского огня, уточняли порядок подвоза боеприпасов, горючего, продовольствия.

Не дремала и наша разведка. Начальник разведки бригады старший лейтенант Валеев организовал наблюдательные посты, со своими разведчиками тщательно изучил оборону противника. Данные, которые нам сообщил накануне полковник, были достоверными. Без труда удалось обнаружить расположенные вдоль дорог танки и самоходные орудия. Лишь на отдельных возвышенностях немцы оборудовали огневые точки. Отсюда нетрудно было сделать вывод: за дороги будет идти упорная борьба, немцы попытаются нам наносить мощные контратаки. В то же время такая тактика для нас была и выгодной. Мы могли, хотя это и нелегко было сделать, совершить обходные маневры, неожиданно появляться в тылу врага, внезапными ударами рассекать его боевые порядки и по частям уничтожать гитлеровцев.

Разговариваю с механиками-водителями третьего батальона. Обещают, что сумеют провести танки по любой местности.

А что думают мотострелки роты старшего лейтенанта Сидорова?

— Нам-то что, на броне будет легче, да и в пешей атаке не отстанем от танков, — весело говорили солдаты.

Иду во второй батальон. Подморозило, и земля затвердела. В ночной тишине звонко похрустывает под ногами образовавшийся в проталинах ледок. Меня сопровождает капитан В. А. Федоров. Я с симпатией смотрю на рослого комбата. Его комбинезон туго перехвачен портупеей, а на голове, как всегда, видавший виды шлемофон.

— Как настроение у людей?

— Завтра дадим немцам жару, — на ходу отвечает капитан.

И я верю словам комбата. Его батальон уже показал себя в первых боях. Капитан умело руководил подчиненными, в любой ситуации не терялся, мог расчетливо организовать бой.

Капитан Федоров — кадровый офицер. В 1933 году он добровольно ушел в армию. С первых дней войны — активный ее участник. Сначала на юго-западном фронте командовал разведротой, затем бои под Москвой, на Северо-Западном и Калининском фронтах. Был тяжело ранен, контужен, более двух месяцев лежал в госпитале.

Тактически грамотный офицер, он показал себя и в нашей бригаде бесстрашным и отважным комбатом. Но нередко мне приходилось сдерживать Василия Александровича, а иногда просто и ругать. Он непременно лез в самое пекло, первым врывался на вражеские позиции. Порой и не было в этом необходимости. Но я знал: завтра он снова первым будет на огневых позициях фашистов, в горячую минуту боя не устоит перед искушением появиться среди атакующих.

Мы подошли к группе воинов. Бригада сильно обновилась, и я с трудом узнавал не только некоторых солдат, но и офицеров. Оказывается, мы пришли в роту старшего лейтенанта Сидельникова, в которой проводился короткий митинг. Все внимательно слушали подполковника А. А. Денисова, только что прибывшего к нам на должность заместителя командира второго батальона по политчасти. Голос его звучал мягко, но убедительно. Чувствовалось, что Денисов — опытный политработник.

Заместитель командира танкового батальона по политчасти гвардии подполковник А. А. Денисов.

Выступали солдаты, сержанты — коротко и ясно: сражаться по-уральски, беззаветно и храбро.

В своей речи я напомнил, что боевые действия бригада начинает в довольно сложной обстановке. Ранняя весна превратила дороги в непролазные болота, затрудняется подвоз боеприпасов, горючего, продовольствия. Была одна просьба: экономно расходовать боеприпасы.

Побывал я и во второй роте, которой теперь командовал старший лейтенант И. С. Пупков. Встретился с начальником штаба этого батальона старшим лейтенантом Б. Н. Ерофеевым, побывал и в других подразделениях бригады.

На перекрестке полевых дорог огневые позиции заняла батарея 76-миллиметровых орудий. Артиллеристы расселись кто на станине боевой системы, кто на ящиках из-под боеприпасов. На щиту орудия укреплен плакат, на котором нарисован немецкий танк «тигр» и стрелами показаны его уязвимые места. Беседу с артиллеристами проводил парторг батареи П. А. Левшунов.

Такие памятки и плакаты к нам поступили несколько дней тому назад из политотдела корпуса и были розданы во все расчеты и экипажи.

Закончив беседу, Петр Андреевич сообщил мне, что сейчас состоится открытое партийное собрание.

Партийное собрание по-фронтовому было коротким, деловым. Командир батареи коммунист Шабашов сказал:

— Коммунист всегда должен быть впереди, личным примером увлекать воинов на разгром врага, сражаться храбро, мужественно и умело.

Речи выступающих были также короткими.

— Всем своим поведением в бою, — заявил коммунист старшина Садовский, — с честью оправдаю столь высокое звание.

Слово предоставлено мне.

— Артиллеристы в боях на Орловщине, — сказал я, — своим огнем расчищали путь автоматчикам, враг испытал на себе огневую мощь ваших ударов. И впредь сражайтесь с захватчиками также смело и отважно.

Партийные и комсомольские собрания в тот день состоялись во всех ротах и батареях бригады.

Поздно вечером состоялось партийное собрание штабной партийной организации, на котором я сделал доклад. Обсудили свои задачи в предстоящих боях на партсобрании и офицеры политотдела.

Всю ночь не пришлось сомкнуть глаза. Некогда было. Очень беспокоился о подвозе боеприпасов, горючего, продовольствия.

Мой заместитель по тылу майор В. И. Хохлов собрал своих подчиненных. Начальник продовольствия капитан Юмышев, начальник артснабжения старший лейтенант Иванков, начальник горюче-смазочных материалов бригады Егоян, командир роты подвоза старший лейтенант Тараканов и другие заверили: сделаем все возможное, но бригада будет получать нужнее довольствие.

Ушли офицеры, а я, прикрывшись телогрейкой, думал о том, какую страницу перед нашей бригадой откроет жизнь, что нас ждет впереди, как поведут себя новички в бою? И уже виделись жаркие атаки, бессонные ночи.

 

АТАКА НА РАССВЕТЕ

Утро 4 марта 1944 года выдалось ненастным, серым. Постепенно рассеивался туман, из-за густых туч начало пробиваться солнце. Было тихо и сонно. Я вскинул бинокль. Отчетливо видно несколько немецких танков, вокруг них ни живой души. Немцы преспокойно спят в наспех оборудованных блиндажах, из которых потягивало дымком…

Сзади послышался шум машин. Оглянулся и не поверил: к моему танку, перескакивая лужи, спешил командарм генерал В. М. Баданов в сопровождении нескольких офицеров.

— Ну, как дела, Фомичев? — он протянул мне руку и, не дожидаясь ответа, добавил: — Правый фланг у тебя не совсем прикрытый, это имей в виду.

— Я это учел, товарищ командующий. Разрешите доложить свои соображения.

— Слушаю, слушаю, — и Баданов прильнул к стереотрубе. — Э, да на твоем участке немец еще спит. Но мы его сейчас потревожим.

Генерал слушал меня внимательно. Я подробно изложил разработанный штабом план наступления.

Внезапно ударила наша артиллерия. Снаряды плотно ложились на позиции немцев. Короткий огневой налет ошарашил фашистов. Мы полагали, что гитлеровцы тут же ответят нам. Но немцы упорно молчали, а спустя минуту-две их танки попятились на юг. Хорошо было видно, как в упряжках забились лошади: немецкие солдаты начали оставлять окопы и удирать на повозках.

Генерал довольно потер руки:

— Жми теперь на пятки врагам, не давай опомниться.

Танки второго и третьего батальонов с десантом на броне рванулись вперед.

Командарм тепло со мной попрощался.

— Бывай здоров, Фомичев, кажется, скоро не встретимся. Отзывают в Москву, — и на глаза Василия Михайловича навернулись слезы.

Я понимал: ему не хотелось расставаться с 4-й танковой армией. Мы крепко расцеловались.

А тем временем танки с трудом продвигались по бездорожью, сминая на пути небольшие заслоны, подминая конные обозы. Натужно урчали моторы, из-под гусениц летели комья грязи. Второй батальон, выделенный в передовой отряд, через часа два-три на подступах к городу Ямполю попал под сильный артогонь. Тяжелые орудия противника, закопанные в землю, представляли собой серьезное препятствие. Наши танки попятились назад. Немцы усилили огонь, а вскоре перенесли его вглубь. Рядом разорвалось несколько снарядов. Меня обдало взрывной волной, облепило грязью, осколки прошили комбинезон.

— Вперед! — тороплю я механика-водителя сержанта Мурашова.

Надрывно ревет двигатель, медленно едем вдоль кукурузного поля. Капитан В. А. Федоров доложил обстановку и сообщил, что рота старшего лейтенанта Сидельникова попыталась совершить обходной маневр, застряла в кукурузном поле.

— Все меры примите, но танки спасите, — приказал я по рации.

Быстро созрело решение: выдвинуть вперед приданную бригаде самоходно-артиллерийскую батарею капитана Б. Дружинина. Самоходки с трудом продвинулись по раскисшей дороге и с указанного рубежа открыли огонь. В это время с брони танков спешилась пехота первой роты. Стрелки рассыпались по полю, цепь атакующих покатилась на юг. Хорошо было видно, как солдаты, с трудом переставляя в грязи сапоги, продвигались вперед.

Огонь противника на какой-то миг угас. Думалось, что вот-вот стрелки ворвутся на вражеские огневые позиции и откроют танкам дорогу на Ямполь. А между тем этого не случилось. Перед цепью атакующих неожиданно заплясали разрывы мин. Заградительный огонь достиг наивысшей плотности. Противник оказал нам сильное сопротивление. Пришлось привлечь всю нашу артиллерию. Бой длился несколько часов. К вечеру силы противника начали иссякать, и бригада еще немного продвинулась вперед, хотя выполнить задачу дня мы так и не смогли.

С наступлением сумерек подразделения бригады остановились на достигнутом рубеже. И тут выяснилось, что наши тылы далеко поотстали: грузовые машины застряли в грязи, и первый батальон майора Гоя всю ночь вытаскивал их.

Еду в батальон капитана В. А. Федорова. На корме танка примостился инструктор политотдела по оргпартработе Павел Семенович Попов. Он целый день мотался из экипажа в экипаж, из отделения в отделение, личным примером увлекал челябинцев. В его сапоги просочилась вода, инструктор вымок до нитки.

— Добре дерутся гвардейцы! — крикнул он мне на ухо. — Почитайте листовку-«молнию», — и майор протянул мне листок ученической тетради.

«Двух автоматчиков и пулеметчика уничтожил коммунист рядовой Пяткин. Расчет коммуниста старшины Садовского подавил три огневых точки. Экипаж лейтенанта П. Кулешова уничтожил прислугу тяжелого орудия и раздавил около 10 повозок. Товарищи, бейте врага, как бьют его наши отважные гвардейцы».

Машине нелегко передвигаться по этой вязкой дороге. Гусеницы глубоко зарываются в размокший чернозем. Мотор ревет натужно. Механику-водителю то и дело приходится переключаться с одной передачи на другую. А дальше как будет? На пути немало небольших речушек. Они вышли из берегов, и затопленные поймы представляют непроходимые болота.

Объезжаем буксующую автомашину. Дорогу нам преграждает офицер. Он весь вымок, в грязи. Механик-водитель сержант Мурашов останавливает танк. К левому борту машины подбежал капитан Юмышев и, узнав меня, неожиданно смутился:

— Не думал, что вы, товарищ подполковник. Застряли мы.

— Ну что, поможем продснабженцам? — обратился я к командиру танка лейтенанту Ясиновскому.

— Так точно! — офицер спрыгнул на землю и, быстро размотав трос, прикрепил его к крюку застрявшего грузовика.

В те дни подобных случаев было немало. Солдаты охотно выручали друг друга.

Танк медленно движется вперед. Ночь темная, хоть глаз коли. Моросит дождик, временами идет мокрый снег. Встревоженные гитлеровцы не прекращают стрельбу. Их орудия бьют беспорядочно, наобум, и снаряды особого вреда нам не причиняют. То и дело в небе вспыхивают ракеты.

Слева от нас тоже раздаются орудийные раскаты. Судя по всему, это Свердловская и 29-я мотострелковая Унечская бригады завязали ночной бой на подступах к населенному пункту восточнее города Ямполь.

У капитана Федорова находились начальник разведки старший лейтенант Валеев и командир саперного взвода лейтенант Лившиц. Укрывшись от ветра за броней танка, они о чем-то толковали.

— А, товарищ комбриг, добро пожаловать, — сказал Василий Александрович Федоров. — Мы тут думаем о ночной атаке. Вашего совета хотел просить. Зачем время тянуть. Саперы уже разминировали дорогу.

— Горячиться не надо, — успокоил я офицера. — Доложите обстановку.

Федоров назвал наличие орудий и танков противника, расположенных вдоль полевой дороги и на возвышенностях, коротко доложил о своем плане ночной атаки. Когда я с ним не согласился, он очень огорчился.

— Учтите, немец нас сразу обнаружит по шуму танковых двигателей и без особого труда расстреляет машины в упор при свете ракет. Шутить этим нельзя, — сказал я и спросил, какие потери понес батальон в дневном бою. Они оказались незначительны. Один танк подорвался на мине и один подбит. Несколько человек получили ранения.

Дождь не переставал. Мы сильно промокли. В сапогах хлюпала вода. Поблизости изредка рвались снаряды: немцы вели методический обстрел наших позиций. Однако мотострелки, сгрудившись вокруг соседней машины, не обращали на это внимания. Они тянули озябшие руки к теплому мотору, соблюдая светомаскировку, курили в рукав. А члены экипажа тем временем готовили машину к новым боям.

— Как с боеприпасами и горючим?

— На завтра, пожалуй, хватит, — ответил капитан.

— Поэкономнее расходуйте, поговорите еще с людьми. Тылы отстали, надеяться не на кого, — посоветовал я комбату.

— Замполит сейчас где-то в экипажах, об этом там и речь идет.

Замполит подполковник А. А. Денисов имел среди воинов непререкаемый авторитет.

Я собрался уходить, хотелось немного отдохнуть. Капитан В. А. Федоров меня останавливает:

— Вообще-то не мешало б завтра подбросить боеприпасов, товарищ подполковник.

— Не обещаю, видите, какая распутица.

Я не переставал думать о тылах. Танки первого батальона были брошены иа помощь тылам. Приказал радисту связать меня с заместителем по тылу майором Хохловым. Виктор Иванович рисует совсем не радостную картину. Мощные «студебеккеры», «зисы» и «полуторки» безнадежно застряли в грязи. Положение, в котором мы можем оказаться уже завтра или послезавтра, не из приятных. Но как бы там ни было, меня не покидала уверенность, что начавшееся наступление не приостановится, и мы вовремя получим необходимое количество боеприпасов, горючего и продовольствия.

Утро меня застало на наблюдательном пункте у капитана Федорова. Взглянул на часы: без десяти восемь.

— Пора!

Капитан Федоров вскинул ракетницу, и в сырое промозглое небо взлетела красная ракета.

— По фашистам — огонь!

Ударили орудия. В сторону немцев устремились танки. Фашисты тотчас ответили. Однако их огонь не достигал цели. Снаряды рвались в стороне от дороги, и лишь отдельные ложились в наших боевых порядках.

Слева с небольшой высотки полоснул пулемет. Пули чиркнули о броню танка.

— А, гад, — вскипел Ясиновский, — на тебе!

Выстрел лейтенанта заставил замолчать огневую точку.

Противник не выдержал натиска и оставил свой рубеж. Спасаясь бегством, немцы даже не взорвали тяжелые орудия, возле которых валялись трупы убитых и корчились тяжело раненные. Второй батальон первым ворвался на огневые позиции врага. Взломав оборону, челябинцы дробили ее по частям, с ходу сметая отдельные узлы сопротивления.

К 12 часам дня передовые подразделения бригады вышли к небольшой реке Горынь, мост через которую немцы давно взорвали. Выход был один: водную преграду форсировать вброд. Течение, грунт и глубина реки позволяли это сделать.

Разведчики и саперы, шедшие в головной походной заставе, преодолевая заболоченные участки, устремились к реке и тотчас попали под артиллерийский огонь. С противоположного берега в сторону наступающих понеслись светлячки трассирующих пуль. Рота старшего лейтенанта М. Г. Акиншина первой завязала бой.

— Вперед, гвардейцы! — крикнул командир роты по рации и приказал своему механику-водителю двигаться к реке.

Офицер понимал: медлить нельзя. Противник легко сумеет расстрелять танки, которые начнут пятиться назад по открытой местности, а затем подтянет резервы из глубины, и его вовсе не вышибешь.

Вслед за ротой Акиншина к водной преграде потянулись танки роты старшего лейтенанта М. Ф. Коротеева. Немцы сопротивлялись отчаянно и яростно. Они стремились хотя бы на время задержать наше наступление. Не вышло! Мне хорошо видно, как к реке подошел танк и плавно спустился в воду. Кто же смельчак? Федоров докладывает:

— Акиншин, старший лейтенант.

— Ай да герой! Передай ему мою благодарность.

Танк за танком входит в воду. Мощная стальная лавина накатывается на врага и, сминая орудия, утюжа траншеи, безудержно идет вперед. То там, то тут зачадили подбитые фашистские танки.

Бой перенесся дальше. Западнее нас Ямполь. Хочется туда побыстрее, но неожиданно бригада встретила сильное сопротивление. Я связываюсь с комкором и докладываю обстановку, свой план на дальнейшее наступление. Генерал Г. С. Родин не сразу соглашается, но потом дает «добро». Танки вырываются на оперативный простор. Ямполь от нас остается западнее: к городу рвутся другие части, а мы намерены перерезать путь отходящему противнику.

5 марта к 16 часам бригада, не встречая особого сопротивления, вышла на рубеж южнее Ямполя. Комкор уточнил нам задачу: к исходу 6 марта овладеть населенным пунктом Скорики.

Я взглянул на карту. До села не более 15—18 километров. Пожалуй, если поднажать, то к ночи достигнем села. Подозвал начальника штаба подполковника Я. М. Баранова.

— Вероятно, успеем, если не застрянем на реке Збруч, — неопределенно сказал офицер.

Мы стали совещаться. Наш разговор прервала неожиданно начавшаяся впереди стрельба. Радист — старший сержант Виктор Колчин — быстро связался с передовым батальоном.

— Головная походная застава попала под сильный огонь артиллерии, один танк подорвался на мине, — доложил капитан В. А. Федоров.

Сведения были очень скупыми, и я поспешил во второй батальон. Разведка бригады установила, что проселочная дорога в сторону населенного пункта Скорики охраняется несколькими закопанными танками, артиллерией и двумя-тремя ротами пехоты.

В бинокль хорошо просматривалась оборона. Вдоль дороги закопаны «тигры», слева и справа установлены пушки с длинными стволами, на опушке леса по вспышкам выстрелов нетрудно было определить окопавшуюся пехоту. Захлебываясь, били пулеметы. То и дело раздавались резкие автоматные очереди, гулко ухали орудийные выстрелы.

Потом послышалась стрельба с севера. Связываюсь с третьим батальоном, шедшим во втором эшелоне. Капитан Маслов взволнованно докладывает:

— Со стороны Ямполя показалась большая колонна немцев. Наши танки их встретили огнем.

Оказалось, что под натиском наших правофланговых соседей немцы спешно оставили Ямполь и откатываются на юг. Но мы успели эту дорогу перерезать. Немцы не приняли боя, их колонна вначале попятилась назад, затем в обход по лощине ушла на запад.

Мы приостановили наступление. Артиллерийский обстрел со стороны противника стих так же внезапно, как и начался. «Надо передохнуть, — решил я. — За ночь что-нибудь придумаем».

Сзади нас слышалась стрельба. Левее тоже раздавались частые артиллерийские выстрелы. Это 61-я Свердловская танковая бригада во взаимодействии с 29-й мотострелковой Унечской бригадой рвалась на юг к Фридриховке — районному центру Каменец-Подольской области.

Командный пункт бригады расположился в небольшой рощице, примыкавшей вплотную к проселочной дороге. Командир саперного взвода лейтенант Лившиц, оглаживая редкие усики, неторопливо говорит:

— Тут ройте, ребята!

Он чертит прутиком на земле замысловатые фигуры, обозначает будущее укрытие от огня противника. Кто-то вонзил лопату в грунт:

— Экая слякоть, липнет, как смола.

— Рой, а не гляди на нее, как на святую, — по голосу узнаю — говорит командир отделения сержант В. М. Щелкунов, бывший молотобоец. Сквозь редкие деревья вижу, как саперы горячо принялись за работу. Только несколько минут тому назад они извлекли мины, ползали по мокрой земле, а сейчас уже роют убежище.

На командный пункт начали подходить командиры подразделений. Федоров, заляпанный с ног до головы грязью, весело балагурит среди офицеров. Он рассказывает о каком-то забавном случае во время форсирования вброд реки Горынь. Весь смысл я не уловил: мы с начальником штаба Я. М. Барановым наносили на карту обстановку. Потом я узнал, что за свое лихачество комбат Федоров чуть ли не поплатился жизнью. Вслед за М. Г. Акиншиным танк комбата перебрался на противоположный берег. Федоров увидел слева орудие и прямым попаданием вывел его из строя. Немцы начали убегать по полю. Капитан мог их расстрелять из пулемета, однако он приказал механику-водителю старшему сержанту Ф. П. Суркову:

— Дави гадов гусеницами.

Старший сержант под стать комбату: горячий, смелый, волевой. Машина быстро начала удаляться в сторону и вдруг застряла в трясине: ни взад, ни вперед. К недвижимому танку поползли фаустники. Федоров смело вступил в поединок. Огнем из пушки и пулемета он в упор расстреливал приближавшихся фашистских солдат. Тогда немцы на прямую наводку выкатили орудие. Капитан В. А. Федоров его не заметил. Благо, оказавшийся рядом экипаж лейтенанта В. Крюкова поспешил на помощь.

Командиры расселись прямо на влажной земле, раскрыли топокарты. Небритые, с воспаленными от бессонницы глазами, они внимательно слушали меня. Я кратко изложил создавшуюся обстановку и предложил на село Скорики идти обходным путем справа. Риск, конечно, но время не ждет. Офицеры со мной согласились, нанесли на карту маршрут и собрались уходить. В это время ко мне подошел командир санитарного взвода капитан Кириллов. Его трудно было узнать. На нем неуклюже сидел изорванный полушубок, из дыр которого виднелись грязные завитки меха. Он с трудом переставил пудовые сапоги, облепленные густым черноземом.

— Каким ветром?

— Едва вас нашел. Санитарная машина застряла, а майор Гой не дает тягача, нас раненые ждут…

— Мне важнее машины с боеприпасами и продуктами, — перебил Гой. — А он лезет со своей санитаркой.

Я понимал, в каком положении находились экипажи нескольких танков майора Гоя, выделенные для помощи застрявшим в грязи автомашинам. Машины, как правило, застревали через каждые 100—200 метров, а порой оказывались в безнадежном положении. Танкисты были рады всем помочь, но не успевали.

Пришлось майору приказать, чтобы помог медикам.

Командиры расходились в темноте. Был поздний вечер. Подполковник Я. М. Баранов пригласил меня разделить с ним трапезу — банку тушенки. Я наспех поужинал и, забравшись в танк, стал слушать сводку Совинформбюро.

«Войска 1-го Украинского фронта 4 марта перешли в наступление и, прорвав сильную оборону немцев на фронте протяжением до 180 километров, за два дня наступательных боев продвинулись вперед от 25 до 50 километров. В результате произведенного прорыва войска фронта овладели городом и крупной железнодорожной станцией Изяслав, городами Шумск, Ямполь, Острополь, районными центрами Каменец-Подольской области Ляховцы, Антонины, Теофиполь, Базалия, а также с боями заняли более 500 других населенных пунктов… и ведут бой на подступах к железнодорожной станции Волочиск».

Ямполь наш. Это была приятная весть, ведь и наша бригада внесла посильный вклад в освобождение этого города.

Пытался уснуть на сиденье, но сон не идет. Думаю о предстоящем бое. Снова вытаскиваю из полевой сумки топографическую карту, освещаю карманным фонарем. В сторону деревни Медыни, что расположена перед Скориками, ведет полевая дорога. По ней танки пройдут наверняка.

Незаметно наступил рассвет. Я соскакиваю с танка на землю. За ночь земля, схваченная легким морозцем, отвердела.

— Время выступать, — сказал я подполковнику Я. М. Баранову.

Мощный рокот двигателей разнесся по передовой, и тотчас над перелеском просвистели первые снаряды. Где-то южнее от нас захлопали немецкие пушки.

Уклоняясь от боя, наши танки свернули вправо. Немцев это озадачило, и они вскоре прекратили пальбу, а спустя некоторое время начали параллельно с нами отходить на юг: видимо, фашисты поняли, что их окружают.

Утренний туман постепенно таял, и вдали показались отдельные строения. Разведка доложила — впереди Медынь. Старший сержант Соколов и несколько разведчиков подъехали к дому, тихо постучали. Кто-то долго не хотел открывать двери. И лишь когда хозяин услышал русскую речь, загрохотали засовы. Старик со слезами на глазах бросился к разведчикам:

— Ридни наши, сынки, идить швыдче в Медынь, там немцы ой шо творять.

— Значит, немцы там есть? — уточнил Соколов.

— Та ще и богато их там. Полк, як бы и не бильше.

Разведчики скрытно подобрались к деревне, которая вытянулась вдоль небольшой речушки Збруч. Сведения были неутешительными. Деревня опоясана траншеями, на окраине расположились огневые позиции противотанковой артиллерии.

— Атаковать! — приказал я.

Едва наши танки показались на дороге, ведущей в село, как немцы открыли ураганный огонь. Завязался бой за переправу через мелководную болотистую речушку Збруч. Фашисты дрались отчаянно, их снаряды все чаще и чаще ложились в наших боевых порядках. Продвигаться вперед становилось все труднее и труднее.

— Вдоль берега поставить дымовую завесу, — распорядился я.

Саперы во главе с лейтенантом Лившицем выдвинулись к реке. Густой дым застлал землю. Под прикрытием дымовой завесы одним из первых форсировал вброд реку танк младшего лейтенанта Павла Кулешова и сразу же наткнулся на артиллеристов врага.

— Прорвемся, механик-водитель? — обратился младший лейтенант к сержанту Федору Кожанову.

— Вряд ли, — последовал ответ. — Впереди возле домов установлены противотанковые орудия.

Экипаж укрыл танк в овраге. Гвардейцы осмотрелись. Кругом — немецкие укрепления. Фашисты обнаружили машину и открыли по ней огонь. Экипаж оказался в тяжелом положении.

Связываюсь с комбатом. Капитан Федоров докладывает, что рота И. С. Пупкова уже полностью переправилась через речушку и ведет бой за удержание плацдарма.

— Немец вовсю жмет, огонька надо, — просит комбат.

Возле моего танка пробегает командир первого взвода минроты лейтенант Налобин. Подзываю к себе офицера:

— По этому месту дайте огонька! — карандашом обвел участок.

— Есть! — крикнул лейтенант и, обращаясь к солдатам, говорит:

— За мной, вперед!

Сержант Мараховский, придерживая полевую сумку, побежал за лейтенантом. За ним — наводчик Козминых со стволом. Солдаты выскочили на поляну и начали приводить минометы к бою.

Штаб переместился к реке. Нам хорошо видно поле боя. Мины ложатся точно по цели. Немецкая пехота попятилась назад.

Справа бой завязал взвод лейтенанта Василия Лычкова. Он постепенно вгрызался в оборону. Пехота, посаженная десантом, не прекращала огня. Комбат капитан Приходько просит спешить мотострелков.

— Давай.

Цепь покатилась к деревне. Со стороны немцев усилился ружейно-пулеметный огонь. Однако особого вреда он пока не причинял. В бинокль хорошо было видно статную фигуру командира роты старшего лейтенанта Сидорова. Он, увязая в грязи, бежал по полю, взмахом пистолета торопил мотострелков.

— Ура, ура-а! — неслось по цепи.

Дружно ударили наши танкисты. Слева, огибая деревню, показались машины роты М. Г. Акиншина. Они вскоре втянулись в деревню. Постепенно пружина сжималась.

— Мурашов, вперед!

Высунувшись из люка, я внимательно наблюдал за ходом боя. Немцы в панике повыскакивали из траншей и побежали по огородам. Их настигали меткие пулеметные очереди. Танки ворвавшись в Медынь, давили фашистов.

Наш танк рванулся к речушке. Глазам не верю: у берега в овраге стоит санитарная машина. Капитан Кириллов весело машет мне рукой и что-то кричит. Догадываюсь, мол, порядок. На разостланной плащ-палатке лежат двое раненых, возле которых хлопочет Дора Ефимовна Гриценко и сестра медсанвзвода Антонина Загайнова.

Реку преодолели успешно. Танк движется мимо дзотов, из амбразур которых торчат исковерканные стволы пулеметов, мимо застрявших в грязи немецких пушек, опрокинутых автомашин и брошенных автобусов.

Бой перенесся за деревню. Нам навстречу бегут оборванные старики и старухи, вылезшие из укрытий. На глазах — слезы радости. Женщина, прижимая к груди ребенка, бросает на танк букет подснежников, невесть откуда взятых.

В центре села вокруг колодца сгрудились жители. Мурашов остановил танк. Я соскочил на землю и подошел к людям. И то, что я увидел, потрясло меня. В колодец были сброшены убитые дети, женщины, старики. Я снял фуражку и поник с обнаженной головой.

Подошли начальник политотдела бригады подполковник Богомолов, заместитель по политчасти первого батальона капитан Кочерга, несколько солдат из роты управления. Ко мне подбежала седая женщина и, рыдая, начала просить:

— Там моя Марийка, трехлетняя, спасите!

— И мой сын, Петро, там, — плакала другая.

— Богомолов, оставайтесь, вот вам солдаты…

Я вскочил на танк. Вокруг рвались снаряды. Немцы предприняли отчаянную попытку отбросить нас назад. Черные столбы дыма заслонили горизонт: загорелись хаты. Командир третьего батальона докладывал:

— Полный порядок, товарищ подполковник, мои танки подходят к Скорикам.

— Как так?

— А мы немцам котел думаем устроить!

Оказывается, танки третьего батальона перерезали немцам дорогу на Скорики и внезапно ударили с тыла. Фашистские солдаты, утопая по колено в грязи, начали отходить на запад.

Батальон Федорова я догнал вечером. Танки рассредоточились вдоль дороги. Направляюсь к одной из машин.

Командир танков Герой Советского Союза гвардии лейтенант П. П. Кулешов (1944 г.).

— Комбриг идет, — крикнул кто-то.

Солдаты повскакивали с мест, одергивая замасленные комбинезоны. Навстречу мне шагнул офицер, привычно вскинув руку к шлемофону.

— Товарищ подполковник, — начал было он.

— Здравствуйте, товарищ Кулешов, хорошо дрались твои орлы, спасибо, — и я крепко пожал руку младшему лейтенанту.

Экипаж Кулешова я застал за ужином. На гусенице танка были расставлены вскрытые банки консервов, куски хлеба.

— Просим к столу, — приглашают меня солдаты.

Младший лейтенант протянул ложку. Я поблагодарил танкистов за угощение, похвалил за храбрость в бою. Уставшие лица засветились радостью. Но когда рассказал о зверствах фашистов в деревне Медынь, солдаты помрачнели.

— Надо мстить за детей, — нарушил я молчание, — не давать фашистам передышки. Нас ждут в оккупированных селах.

— Мы бы неплохой подъем немцам устроили на рассвете, да беда — боеприпасы на исходе, горючее кончается, — задумчиво проговорил младший лейтенант. — Механик доложил — топлива хватит на семь-десять километров.

После трехдневных тяжелых боев у нас иссякли боеприпасы, горючее. Комкор обещал по воздуху подбросить горючее. Но солдаты бригады безнадежно посматривают на затянутое тучами небо. Надо было что-то предпринимать. У гитлеровцев тоже плохо с горючим. Их завязшие в грязи тяжелые грузовики, штабные автобусы, гусеничные тягачи безмолвно стояли на раскисших дорогах с опустошенными баками.

Я распорядился вызвать на командный пункт заместителя по тылу майора В. И. Хохлова и начальника горюче-смазочных материалов капитана С. А. Егояна, а сам поспешил к другим танкистам. Хотелось поговорить с офицерами, солдатами, узнать подробнее о тех, кто отличился, услышать, что говорят и думают челябинцы о проведенном бое.

Натыкаюсь на танк, замаскированный в кустарнике. Солдаты весело переговариваются. По голосу узнаю старшего лейтенанта М. Г. Акиншина. Заметив меня, он соскочил с брони.

— Что тут у вас?

— Полный порядок, товарищ подполковник, — отвечает командир роты. — Горючего только нет. И снаряды в роте можно по пальцам сосчитать. Минометчикам повезло: немцы убежали, оставили свои мины. Они к нашим 82-миллиметровым что надо подходят.

В лощинке, окаймленной кустарником, расположилась рота старшего лейтенанта Сунцова. Минометчики ловко орудовали вокруг раскрытых ящиков. Они удаляли с корпусов мин грязь, смазку, сортировали их по весовым знакам. Сунцов не скрывал своей радости:

— Утром немцам зададим жару их минами. Пусть нюхают, чем пахнут.

— Надеюсь на вас, не подкачайте.

Когда я встретился с Федоровым, уже потемнело, Плотный туман густой пеленой оседлал лощины, легкий морозец схватил землю. Он подходит то к одному, то к другому командиру танка, участливо спрашивает:

— Задачу уразумел? Вот и хорошо.

В темноте возвращаемся на командный пункт. Повстречался замполит подполковник А. А. Денисов. Его окружили танкисты. Политработник инструктировал агитаторов и редакторов «боевых листков».

У командного пункта какая-то возня вокруг машины.

— В чем дело?

— Боеприпасы подвезли, — докладывает мне начальник штаба. — Пока что одна машина сумела пробраться.

Командир взвода подвоза лейтенант Аверкин рассказал, с каким трудом удалось преодолеть последние километры. Я стал благодарить его, он смущенно заметил:

— Водителя надо хвалить, рядового Чижова.

— После боя к награде его представить, к ордену Красной Звезды.

В полночь мне удалось встретиться с майором В. И. Хохловым и капитаном С. А. Егояном. Обессиленные, измученные, они ввалились в наспех оборудованный командный пункт и тут же устало повалились на кучу хвороста. Но весть они принесли радостную: в бригаду пришли еще четыре машины. Одна с боеприпасами, три — с горючим.

Сон как рукой сняло. Пришлось заняться распределением прибывшего груза. В подразделениях ликовали. И я, не скрывая своей радости, крепко обнял уставшего Егояна. В боях на Украине в пору распутицы, в последующих боях Сиракан Арамович не раз выручал бригаду, и мы ему многим обязаны.

Пожалуй, я в ту ночь глаз так и не сомкнул. На рассвете танки снялись с места. Туман постепенно рассеивался. Мы полагали, что село Скорики удастся взять с ходу, так как поначалу гитлеровцы не приняли боя: после первых орудийных выстрелов небольшой заслон был смят. Однако при подходе к селу передовые подразделения бригады были встречены сильным артиллерийско-минометным огнем. Фашисты пытались внезапным ударом остановить нас и даже перешли в контратаку. Оказалось, это были смертники и штрафники, осужденные за сдачу Киева. В этот район они были спешно выдвинуты из города Подволочиска. Фашисты предприняли отчаянную попытку вклиниться в наши боевые порядки. Их атакующие цепи с флангов били по челябинцам, а фаустники намеревались поближе подползти к танкам и уничтожить их.

Бой длился два-три часа, но был жестоким. Минометная рота старшего лейтенанта Сунцова поставила заградительный огонь перед контратакующей цепью. По просьбе капитана Маслова приданная артиллерия ударила по скоплению пехоты на левом фланге. Контратакующих встретил дружный огонь наших стрелков и танкистов. Гитлеровцы залегли. Тогда Сунцов, находясь на одном из танков, внес коррективы в исходные данные и беглым огнем точно накрыл фашистскую пехоту.

Немцы дрогнули. Раздалось дружное «ура». Танки ворвались в село. Задерживаться некогда. Наша задача — овладеть селом Старомищизна, что рядом с Подволочиском. Наступаем строго на юг. Юго-западнее деревни расположился командный пункт правого соседа — стрелковой дивизии. По неширокой полевой дороге направляюсь туда. Погода разгулялась, из-за туч глянуло яркое солнце. Фашистский самолет-разведчик «рама» парил в воздухе. Пока что нас не беспокоила вражеская авиация: погода мешала. По дороге в сторону Старомищизны ушли наши танки. За ними — стрелки соседней дивизии. Вид у пехотинцев был не совсем бравый. От тяжелого перехода в распутицу, от липкого чернозема у многих солдат развалились ботинки и сапоги. Видны следы грязи на шинелях, шапках. Кое-кто пристроился на попутных грузовиках, а некоторые — на трофейных лошадях.

Едва я приехал на командный пункт командира взаимодействующей дивизии, как в небе появилось несколько групп фашистских самолетов. Лейтенант Ясиновский насчитал десятка три. В течение часа они сбрасывали свой смертоносный груз. Пострадала пехота наших соседей. Возвращаясь назад, я увидел у обочины дороги изрешеченную осколками санитарную машину нашей бригады. Спрашиваю у шофера, где капитан Кириллов.

— Взвод оказывает раненым помощь, — отвечает солдат.

Возле раненого хлопочет Антонина Загайнова. Слышу, как она успокаивает солдата:

— Все обойдется, потерпи, милок. Вот забинтую и станет легче.

Пехотинец зло ругается, а потом просит прощения:

— Сестричка, вырвалось. Ох, как больно.

— Которого перевязываю, со счета сбилась. — Антонина рукой отбрасывает со лба волосы, и на ее бледном лице проступает легкий румянец. — Наши все целы, — скороговоркой выпаливает она и приступает снова к перевязке.

Антонина Сергеевна Загайнова — новичок в нашей бригаде. До этого она служила в Унечской мотострелковой бригаде. В боях на Орловской земле девушка спасла жизнь многим и многим солдатам и офицерам, подогнем врага ни разу не дрогнула. Героизм девушки высоко оценила Родина: она награждена двумя медалями «За отвагу» и орденом Красной Звезды.

Позже я узнал, что во время этой страшной бомбардировки Антонина Загайнова одной из первых бросилась на помощь раненым. За ней Дора Ефимовна Гриценко, Маша Бахрак, Лида Петухова. В санвзводе в то время находился и сын бригады Толя Якишев. Он не отставал от девушек: подносил бинты, помогал раненым уйти в укрытие, а иным даже делал перевязки.

Спешу в бригаду. На броне танка примостился и Толя. По сторонам дороги разбитые машины, раздавленные трупы гитлеровцев, брошенные ящики с боеприпасами, оставленные длинноствольные дальнобойные орудия.

Возле застрявшей в болоте машины — группа людей. Узнаю подполковника М. А. Богомолова: он в своем неизменном черном полушубке. Михаил Александрович, завидев меня, подымает руку.

— Танки бригады уже в селе Старомищизна, — доложил он мне.

На броню танка усаживаю Богомолова, бригадного врача майора Агамалиева и старшину второго батальона Девисенко. Он прихватил пару мешков с продуктами: солдаты нуждались в питании.

— Мурашов, жми, — приказываю механику-водителю.

Под руководством наших саперов местное население расчищало дорогу, растаскивало подбитую технику, в оврагах настилало переправы из бревен и камня.

Небольшой подъем. Танк, натужно урча, медленно ползет вверх по колее, проделанной немецким «тигром». Переваливаем подъем, и как на ладони виднеется село. Справа — два наших подбитых танка, навстречу идет группа немецких военнопленных. Они в оборванных шинелях, на голове поверх пилоток повязаны платки. Немцы уступают нам дорогу, приветливо кивают головами. Лейтенант Ясиновский, высунувшись из люка, громко крикнул:

— Книзу головы, гады!

На неровностях бросает машину. Я стою правее люка заряжающего, придерживаюсь левой рукой за поручень башни, и внимательно просматриваю окраину деревни, где идет жаркий бой. Взрыв необычной силы потряс воздух, и пока я сообразил, в чем дело, как оказался в луже. На несколько метров в сторону отбросило начальника политотдела Богомолова и других товарищей. Вздыбленный танк с порванными гусеницами остановился. Я торопливо поднялся и бросился к машине. О броню танка ударили пули. Засевшие на чердаках фашисты открыли по нам огонь. Я пополз в кювет и тут только почувствовал резкую боль в левой руке. Взглянув на окровавленную руку, большой палец болтался на шкурке. Майор Агамалиев мне оказал первую помощь.

Пытались подобраться к подбитой машине, но не смогли: мешал огонь фашистских снайперов и пулеметчиков. Ко мне подполз Толя Якишев.

— Разрешите мне.

— Нельзя!

Спустя две-три минуты из танка вылез лейтенант Ясиновский и сообщил печальную весть: убиты механик-водитель сержант Мурашов и стрелок-радист, фамилию которого я, к сожалению, забыл.

По небольшому оврагу скрытно пробрались к деревне. Командир роты старший лейтенант Любивец коротко доложил обстановку. По его рации я связался с командирами батальонов, которые находились в боевых порядках своих подразделений.

— Подходим к Подволочиску, — радировал капитан Маслов.

В это время во Фридриховке, районном центре Каменец-Подольской области, вели ожесточенные бои Свердловская и Унечская бригады.

Ночью совместными усилиями частей корпуса была взята станция Волочиск. А на утро разгорелись жаркие бои за крупную железнодорожную станцию Подволочиск Тернопольской области. Наши танки таранили груженые эшелоны, готовые к отправке в Германию, давили метавшихся в панике фашистов. Загорелись станционные постройки. Дым, гарь…

Неожиданно на перроне появились люди. Оборванные, грязные, худые, они выскакивали из вагонов и приветливо махали нам руками. Этим людям грозила участь быть угнанными в Германию.

На борт танка на ходу взобрался паренек лет восемнадцати. В руках у него — немецкая винтовка. Хлопец кричит мне на ухо:

— Товарищ командир, разрешите с вами.

— Давай!

Люди подбирали оружие и с необычной ненавистью сражались с фашистами.

К вечеру немцы предприняли мощную контратаку. При поддержке танков фашисты начали теснить подразделения нашей бригады. Им не хотелось примириться с мыслью, что Подволочиск уже в наших руках. Этот обширный край прорезала единственная железная дорога, по которой они могли подбрасывать подкрепления, увозить награбленное добро. И вот мы оседлали эту дорогу. На угрожающее направление я быстро выдвинул приданную самоходно-артиллерийскую батарею капитана Дружинина, минометный взвод лейтенанта Ильченко и несколько танков третьего батальона.

Бой длился до глубокой ночи. Контратаки фашистов не имели успеха. Превосходящим силам противника был поставлен прочный заслон. Ни на шаг не отступили гвардейцы. К полуночи стрельба заметно стихла. Штаб обосновался в небольшом домике. Сюда собрались командиры батальонов и их заместители. Глаза всех светились радостью. Бригада за эти дни прошла с упорными боями свыше ста километров и освободила несколько населенных пунктов.

Офицеры делились впечатлениями. Майор Курманалин, энергично жестикулируя, рассказывал, как мотострелки батальона, в котором он служил заместителем командира по политчасти, отражали сегодня контратаку:

— На позицию пулеметного взвода коммуниста старшего сержанта Касымова ринулось до сотни гитлеровцев. Эх, и здорово их встретили пулеметчики. А потом кончились боеприпасы. Касымов начал кидать в гитлеровцев гранаты. Солдаты в ход пустили приклады. Отважно дрались гвардейцы. Не дрогнули.

С рассветом возобновился бой. Немцы подтянули свежие силы. Около десятка «юнкерсов» в течение получаса бомбили наш передний край. Появились «тигры». Со стороны Тернополя подошел бронепоезд.

«Тридцатьчетверки», маневрируя между домами, неожиданно били по бортам «тигров», меткими очередями расстреливали гитлеровцев, рвавшихся к станции Подволочиск. В короткой артиллерийской дуэли добровольцы разбили бронепоезд, а танкисты бригады сумели расстроить боевые порядки контратакующих.

Сражение длилось несколько дней. Уральцы-добровольцы выдержали натиск врага до подхода основных сил 4-й танковой армии.

 

В ОГНЕВОМ КОЛЬЦЕ

13 марта день выдался солнечным, погожим. Снег окончательно растаял, превратившись в непролазные лужи. К штабному домику прилегал небольшой сад, от которого по существу осталось лишь название. Уцелело совсем немного деревьев, безжалостно иссеченных осколками и пулями. Всюду глубокие следы гусениц немецких танков. Стреляные гильзы.

Легкий ветерок колышет почерневшие ветки яблони. Мы только что схоронили под троекратный винтовочный залп павших в боях наших товарищей. Щемит сердце, горечь утраты болью отозвалась в душе. Спите, друзья, мы отомстим за вас. Ваши имена мы будем помнить в длительных походах, жарких атаках, жестоких боях.

Из раздумья выводит голос подполковника Я. М. Баранова:

— К нам жалуют гости.

— Кто это?

— Новый командарм генерал-лейтенант Лелюшенко. Только что позвонили из штаба корпуса.

Не успел привести себя в порядок, как у штабного домика остановилось несколько «виллисов». Из первого вышел генерал Дмитрий Данилович Лелюшенко. Его только что назначили вместо генерала В. М. Баданова. Мы до сих пор лично не были знакомы, но о Лелюшенко я уже много слышал. Знал, что в суровую зиму 1941-го соединение под его командованием грудью стояло за столицу, а потом гнало немцев на запад. Имя генерала часто мелькало в сводках Совинформбюро и в приказах Главнокомандующего.

— Это и есть Фомичев, — пожимая мне руку, говорит генерал. — Воюешь-то ты неплохо, а чем людей кормишь?

Мы подошли к группе танкистов. На разостланной плащ-накидке гора консервных банок: мясные, овощные, ягодные. Бутылки со шнапсом, куча нарезанного хлеба.

Челябинцы повскакивали со своих мест.

— Видно, неплохо питаются люди, — глядя на плащ-накидку, заметил генерал.

— Не жалуемся, — ответил рыжеусый солдат.

— Это наш новый командарм, — сообщил я воинам.

— Вот и хорошо. За ваше здоровье и новое назначение, товарищ командующий, — и рыжеусый танкист протянул генералу солдатскую кружку.

— Разве что так, — улыбнулся Дмитрий Данилович.

Только сейчас среди прибывших я увидел генерала Е. Е. Белова, заместителя командующего армией, и поспешил с ним поздороваться.

— Ваш новый комкор, — уведомил нас Д. Д. Лелюшенко. — Прошу, как говорят, любить и жаловать. Евтихий Емельянович Белов.

Я знал о новом комкоре много. Сын батрака из села Чуровичей, что на Брянщине, в первые годы после Октябрьской революции с оружием в руках отстаивал Советскую власть, затем — красный командир — взводный, ротный, батальонный, командир полка, дивизии. Е. Е. Белов — участник боев на Северном Донце и у стен Сталинграда, на Курской дуге и Украине…

— Хорошо солдат кормишь, Фомичев. А теперь получай новую задачу.

— Слушаю вас, товарищ командующий.

Командарм кратко изложил задачу. Нашей бригаде приказано спешно выдвинуться по шоссе на запад к селу Романувка, что раскинулось в восемнадцати километрах восточнее Тернополя, и прикрыть сосредоточение частей корпуса.

Я внимательно слушал генерала, а когда командующий умолк, спросил:

— А как с горючим? У нас полупустые баки. Нет и боеприпасов.

— Ну, вот начал, — шутливо заметил командарм. — Хорошо, дам горючее и боеприпасы. По воздуху перебросим.

Командир 10-го гвардейского Уральско-Львовского Краснознаменного орденов Суворова и Кутузова добровольческого танкового корпуса гвардии генерал-лейтенант Е. Е. Белов.

Действительно, едва от нас уехали гости, в небе застрекотали «У-2». Потом появились транспортные самолеты. Они сбросили на парашютах необходимые нам грузы. Челябинцы вскрывали бочки с горючим, ящики с боеприпасами. Запахло бензином, соляркой.

На сборы — час. Танки, на которых громоздились тюки с продовольствием, ящики со снарядами, вытянулись вдоль дороги. У нас их осталось немного — девятнадцать «тридцатьчетверок». Некуда сажать пехоту. Как быть?

— Мы уже об этом подумали, — сказал комбат автоматчиков капитан Приходько. — Стрелки поедут на трофейных лошадях.

Широкое шоссе лентой убегало на запад. То там, то здесь по обочинам дороги чернели подбитые еще в 1941 году наши танки. Много техники оставлено и гитлеровцами. «Тигры» глухо замерли с пустыми баками. На одном из них кто-то начертил мелом стрелу, указывающую на запад, и написал: «Вперед, на Берлин!!!»

Привал. У подбитого танка «Т-26» собралась группа солдат. Зияет рваная дыра: след фашистского снаряда. Рядом — небольшая могилка, поросшая прошлогодней травой, стоптанной фашистскими сапогами, венок увядших цветов. Танкисты молча разошлись.

Село Романувка расположено в лощине, южнее его протекает небольшая речушка. Юго-восточнее и юго-западнее виднеются лесные массивы.

Командный пункт обосновался в подвале на восточной окраине деревни. Саперы и разведчики установили железную печку в подвале, соорудили из досок нары, оборудовали место для Красного знамени. Комфорт, ничего не скажешь.

Мы заняли оборону на западной и южной окраинах села. Вдоль шоссе расположились огневые позиции батареи 76-миллиметровых орудий. Возле церкви — минометчики роты старшего лейтенанта Сунцова. У штаба мы оставили танк старшего лейтенанта М. Г. Акиншина.

Вечерело. Я по рации доложил комкору о том, что бригада заняла оборону в указанном районе. Генерал Е. Е. Белов поинтересовался обстановкой и пообещал подбросить нам еще подкрепление.

Село Романувка только-только было освобождено, и части ушли на Тернополь. Сплошного фронта не было, и в любой час могли нагрянуть гитлеровцы. Местное население нас предупредило: вчера в деревню пришла большая группа немцев. Фашисты захватили санитарную машину, несколько наших раненых и снова ушли в лес. Я хотел было спуститься в подвал, как меня окликнул Акиншин:

— Товарищ подполковник, в сторону села направляется группа каких-то солдат. Неужто наши разведчики? — неопределенно говорил он, пристально всматриваясь вперед.

Я вскочил на броню танка и взглянул в бинокль. Солдаты, перекинув через плечи оружие, медленно брели по пахоте. Присмотрелся получше. Ну, конечно, немцы. Разведка или просто метавшиеся в панике, оторванные от подразделений гитлеровцы?

Приказываю старшему лейтенанту открыть огонь. Акиншин наводит орудие в цель. Выстрел! Снаряд точно ложится в гущу фашистов. Некоторые из них тут же замертво упали. Еще выстрел. Глаз у Акиншина натренирован, и второй снаряд разорвался в районе цели. Оставшиеся в живых гитлеровцы поползли назад и через минут пять-шесть скрылись в лесу.

Я спустился в подвал. Потрескивали дрова в железной печурке. По-домашнему было уютно. Старший сержант А. А. Соколов уступил мне место.

— Лежите, я как-нибудь пристроюсь.

Тут же рядом на нарах спали разведчики. От усталости и мне хотелось спать.

Вошел старший сержант А. В. Худяков, помощник командира взвода связи бригады. На нем неуклюже сидела помятая забрызганная грязью шинель, а на ремне болтался длинный парабеллум, снятый с убитого немецкого офицера.

— Товарищ подполковник, связь установлена со всеми подразделениями, — четко доложил он.

В углу телефонистка Аня Котлярова крутила ручку телефона, проверяя с кем-то связь.

— Котлярова, как слышимость?

— В норме, товарищ комбриг.

С Александром Васильевичем Худяковым мы познакомились во время завершающих боев на Курской дуге. Я возвращался из штаба корпуса в бригаду. «Виллис» бодро бежал по накатанной дороге. Вдруг из леса вышел солдат и поднял руку. Шофер рядовой В. Дорошевский остановил машину.

Сержант, взглянув на мои погоны, деловито ощупал ремень — ладно ли лежит, одернул гимнастерку.

— Мне в бригаду Фомичева, подскажите, как попасть.

— Я — Фомичев, слушаю вас.

Сержант удивленно вскинул брови, замялся:

— Не узнал вас, товарищ подполковник. Худяков я, помощник командира взвода связи.

— Садитесь в машину, подвезу.

Разговорились. Александру Васильевичу уже было за сорок. До прихода в нашу бригаду коммунист Худяков работал заместителем начальника электросилового цеха на Челябинском мелькомбинате. Встал в ряды добровольцев. Накануне боев на Курской дуге его послали в село Калиновку за имуществом связи. Прошедшие дожди размыли дороги, и он к нам возвращался с опозданием. Помню, как Худяков сокрушался, что не принял участия в бою.

— Впереди еще не один бой, — успокаивал я его.

И вот сейчас он стоит передо мною: испачканный, усталый, голодный. Уже не раз отличился. Иногда я даже удивлялся, когда он успевал со своими подчиненными налаживать связь.

Я придвинул старшему сержанту котелок с кашей, пригласил перекусить. В это время в подвал влетел старший лейтенант Акиншин.

— Со стороны леса показалась масса немцев, — крикнул он, — прут в сторону деревни, прямо на нас.

Зеленые фигуры гитлеровцев, рассыпавшись в цепь, несмело передвигались по полю. Наблюдая за гитлеровцами, которые находились от нас примерно в двух километрах, я пытался понять их замысел. Но как бы там ни было, надо приготовиться к бою. Связываюсь по телефону с комбатом капитаном Приходько:

— Видите немцев?

— Еще бы. Мы тут их ждем. Благо, рядом и танкисты капитана Маслова, — ответил комбат.

— Пока огонь не открывать.

Командир танкового батальона гвардии капитан А. А. Маслов.

Акиншин, держась рукой за скобу открытого люка, неотрывно смотрит за поведением гитлеровцев. Мне тоже хорошо видны немецкие солдаты. Их трудно сосчитать. Мне поначалу доложили — не менее тысячи человек. Вроде бы и так. Чувствую, жарковато нам придется.

Гитлеровцы осмелели и начали осторожно продвигаться вперед. Их цепи все ближе и ближе. Кажется, пора. По телефону отдал распоряжение танкистам Маслова:

— Огонь!

Дружно ударили орудия. Оставляя огненные трассы, в сторону врага полетели снаряды. Фонтанчики разрывов лихо заплясали в боевых порядках фашистов: огонь открыли наши минометчики. Некоторые гитлеровцы начали пятиться назад, а затем ринулись вправо, в обход деревни, пытаясь быстрее пробиться к шоссе.

Связываюсь по рации с капитаном В. А. Федоровым, приказываю ударить по фашистам. Развернули свои орудия влево и батарейцы старшего лейтенанта Шабашова. Огонь достиг наивысшей плотности.

Левый фланг наступающей пехоты упорно рвался вперед. Атакующие открыли сильный ружейно-пулеметный огонь, и в какой-то момент казалось, что им удастся ворваться в село. Челябинцы с двух сторон били по гитлеровцам. Попав в огневой мешок, немцы дрогнули и залегли, но вскоре начали отходить назад, в лес.

Трудно было уловить намерения врага. И лишь некоторое время спустя стало понятно: фашисты начали переходить в юго-восточный лесной массив. Они ползли с взгорбленными ранцами по плужной борозде. Не отстреливались. Сейчас бы пустить танки и давить, давить их. Но «тридцатьчетверки» не пройдут: речушка болотистая, поле раскисшее и ровное — фаустники опасны. Наверняка и на опушке леса расположились противотанковые орудия, и с близкого расстояния они подожгут наши танки. Нет, рисковать нельзя.

Подзываю лейтенанта Ясиновского:

— Бегом к минометчикам. Пусть дадут огонь по врагу.

Офицер мигом устремляется в роту старшего лейтенанта Сунцова. Бьют минометчики. Однако с небольшими потерями враг прорывается в лес. Конечно, будь у нас две-три артиллерийские батареи или побольше минометов, мы сумели бы всех фашистов похоронить на поле.

Наступили густые сумерки. Левофланговую роту старшего лейтенанта Сидорова срочно перебросили несколько левее, придали ей четыре танка из первого батальона майора Гоя. Перегруппировка сил и огневых средств заняла немного времени. Мы были уверены: если немцы попытаются нас атаковать, сумеем удержать занимаемый рубеж. Люди настроены по-боевому. Они готовы сражаться до последнего патрона.

Немцы, сосредоточившись в лесу, не подавали признаков жизни. Перестрелка прекратилась. Командиры, получив задачу, разошлись по подразделениям, а я спустился в подвал. У печки вокруг старшего сержанта Александра Соколова расселись разведчики. Они о чем-то оживленно говорили.

— Надо разведать лес, — сказал я Соколову, — установить расположение огневых точек противника, выявить его силы.

Помощник командира взвода разведки поднялся и четко ответил:

— Приказ будет выполнен, товарищ комбриг.

Саша Соколов — лихой и бесстрашный разведчик. Кажется, он для разведки и рожден, хотя у него была сугубо мирная профессия — Соколов окончил студию при Челябинском драматическом театре имени Цвиллинга, был актером. В начале войны добровольно ушел на фронт. Ходил в тыл немцев под Сталинградом. После ранения приехал в родной Челябинск. Узнав о формировании бригады, попросился в обкоме ВЛКСМ, чтобы его в нее зачислили.

Соколов не спеша надел шинель. Она покрыта грязными пятнами, во многих местах просечена пулями и осколками. Неторопливо одеваются разведчики сержант Пономаренко, рядовой Волков. В подвал вошел лейтенант Анатолий Дмитрюк, командир взвода разведчиков. Он с группой солдат выполнял другое задание.

— Разрешите и мне идти в разведку, — просится лейтенант.

Ночь, темно. Разведчики разделились на две группы. Время тянется медленно. Уже далеко за полночь. Сквозь сон слышу приглушенные разговоры: возвратились разведчики. Они привели пленного. Он грязный, оборванный, поверх пилотки повязан шерстяной шарф. От страха лепечет уже знакомые слова: «Гитлер капут». Пленный сообщил, что он из 168-го пехотного полка 68-й гренадерской пехотной дивизии. Часть потеряла связь со штабом дивизии и пошла было к Тернополю. Там ее огнем встретили советские воины. Фашисты заметались, откатились на восток. Расположились в лесу. Разведка накануне побывала в Романувке и доложила, что в селе советских солдат нет. И вот попали вновь под сильный огонь русских.

Пленного увели. Соколов рассказал:

— Нашли брод. Ступили в ледяную воду. Незаметно подошли к лесу. Прислушались. Немцы тихо галдят, ужинают. А где же огневые точки? Отползли назад и открыли огонь. С опушки в ответ застрочил пулемет. Засекли. Отошли влево, и еще один пулемет себя обозначил. Всполошились фашисты. Ударили их минометы.

Старший сержант показывает места расположения огневых точек на карте.

— А потом слышу — справа от нас хрустит замерзшая корка земли. Пригляделся, а там маячит фигура человека. Прыжок, второй. Вижу, немец. Свалили его и айда с ним.

Некоторое время разведчик молчит, протягивая озябшие руки к огню. На ладонях — кровяные ссадины.

— Каска спасла, а то бы от разорвавшейся мины не собрать бы черепки… — задумчиво произносит Соколов. — Было бы худо, с бригадой не хочется расставаться.

Лейтенант Дмитрюк дополняет:

— Слышу, стрельба. К чему, думаю? Потом догадался. Это Соколов манит гитлеровцев. Они подняли пальбу, а нам это на руку: все огневые точки засекли. — Командир взвода говорит негромко, чуть прищурив глаза. — У брода встречаемся. Еще издалека слышу, как кто-то сопит. Гляжу: ведут фрица, всунув ему в рот кляп. Он послушно топает с разведчиками.

— Пора отдыхать, разведчики. И ни слова.

Прошу Аню Котлярову вызвать к телефону капитана Приходько. Комбат немногословен: пока что немцы не тревожат. Приказываю быть начеку.

— К утру, наверное, что-то они придумают.

И не ошибся. Едва наступил рассвет, как из леса послышалась трескотня пулеметов. Словно градом мины осыпали деревню. Невероятная пальба подняла на ноги всех штабистов, дремавших в подвале.

Атакующие цепи немцев выкатились из леса. В упор ударили наши орудия. Скрываясь в туманной дымке, фашистские солдаты начали переходить реку вброд. Грохот боя нарастал и справа: фашисты атаковали нас с двух направлений. Обстановка создалась крайне неприятная: в живой силе немцы превосходили нас в 7—8 раз.

Спешу в батальон автоматчиков. За мной неотступно бежит ординарец Марк Собко. Над нашими головами свистят пули, рвутся по сторонам мины. Взрывная волна отбросила меня в канаву. Шлепнулся в грязь. Ползу по канаве: так безопаснее. Подзываю рукой старшего лейтенанта Сунцова.

— Дайте беглый огонь по правому берегу реки. Только поживее.

Гитлеровцы подошли уже совсем близко к нашим окопам. В отдельных местах завязалась рукопашная схватка. На рядового Мелкозерова напала группа немцев. Они выбили из его рук автомат и пытались пленить. Гвардеец не растерялся. Он вынул нож, каким были вооружены все челябинцы, и всадил его в подбежавшего фашиста. Затем убил второго, схватил автомат. Вражеские солдаты рассыпались и начали убегать. Мелкозеров догнал одного из них и ударом автомата по голове свалил гитлеровца и пленил.

На левом фланге майор Курманалин, заместитель командира по политчасти батальона автоматчиков, рискуя жизнью, умело руководил боем горстки солдат, из автомата убил многих фашистов.

На пути мне встретился капитан Приходько:

— Подымайте людей в атаку!

Командир батальона поднял руку с автоматом:

— За Родину! Вперед!

За командиром побежали коммунист Курманалин, комсорг батальона сержант Доломан.

— Ура! Ура!

Стрелки рванулись с места и прижали гитлеровцев к реке. Перемешались боевые порядки. Начались рукопашные схватки. Пьяные гитлеровцы с люлюканьем бросались навстречу челябинцам. С левого берега непрерывно били тяжелые пулеметы. Редели ряды бойцов бригады.

Спасаюсь от огня за дом, в котором, оказывается, разместился медпункт первого батальона. Врач Печерский хлопочет возле окровавленного солдата.

— Много раненых?

— Около сорока человек эвакуировали в бригадный медпункт.

К дому подползают санинструктор Тоня Зубкова и минометчик рядовой Молчанов. Они волокут носилки, на которых лежит раненый. Он зло ругается, просит пить.

Антонина Филипповна его уговаривает:

— Потерпи еще, милый, сейчас напою.

— Кто это?

— Рядовой Семенов из первого батальона. Ранен в грудь и в обе ноги.

Носилки с раненым внесли в хату, бережно опустили на солому. Лицо Семенова было бледным. Видно, солдат потерял много крови. Узнав меня, он заметно улыбнулся, тихо сказал:

— Товарищ комбриг, а все-таки мы их отогнали. Я троих отправил на тот свет, а четвертого не успел: полоснул он по мне из автомата. Ну, ничего, маленько подлечусь и назад в бригаду.

Мы молча слушаем его и восхищаемся силой духа советского солдата, его готовностью до последней капли крови, до последнего дыхания сражаться за любимую Родину.

Наши мотострелки, достигнув поймы реки, вынуждены были залечь: плотный огонь не давал и головы поднять. И тут я узнал неприятную весть. Увлекшись боем, начальник штаба батальона старший лейтенант Покрищук вырвался вперед. Его окружили гитлеровцы, свалили и пленили. Наши солдаты пытались освободить старшего лейтенанта, но не смогли: слишком силы были неравными.

— Видите, вдоль шоссе отходит группа немцев. С ними там и мой начальник штаба, — говорит капитан Приходько.

Я взглянул в бинокль. Фашисты, обступив плотным кольцом нашего офицера, торопливо удалялись на юго-восток. Что же предпринять? Подзываю командира роты старшего лейтенанта М. Ф. Коротеева:

— Обстреляйте вон ту группу немцев. Там наш человек.

— Ясно.

Резко ударило орудие, и снаряд разорвался у цели. Еще несколько выстрелов. Немцы рассыпались по полю. Одни побежали к реке, а три человека спрятались под мостом на шоссе. Танкисты уложили еще несколько гитлеровцев.

К обеду стих бой. Вдруг на шоссе показался человек. Он машет руками. Оказывается, это Покрищук. Во время обстрела нашими танкистами он сумел убить двух немцев и убежать.

К вечеру 14 марта бой вновь вспыхнул. Я позвонил в штаб танкистов первого батальона.

— Капитан Федоров слушает вас.

— Сосредоточьте огонь по левому флангу. Не давайте гитлеровцам выйти из леса.

Я решил взобраться на крышу дома, откуда лучше будет руководить боем. Направляюсь к входу. Меня окликает лейтенант Ясиновский.

— К вам корреспондент.

Передо мной стоит невысокого роста смуглый паренек, держа за уздцы лошадь. Конь испуганно фыркает, опасливо косится по сторонам, всякий раз вздрагивает от разрывов мин и снарядов. Я узнал специального корреспондента «Челябинского рабочего», которого несколько раз видел на совещаниях в штабе корпуса. Михаил Львов сует мне сопроводительную бумажку.

— Зачем же в самое пекло? Такое путешествие очень рискованно.

Михаил Львов вместе со мной поднимается на крышу дома, пристально оглядывает поле боя. Потом просится к танкистам:

— Хочу людей видеть непосредственно в бою.

Я отговариваю. Львов, натянув на голову шапку, спустился вниз.

— Раненых несут, я к ним. А к вам еще вернусь.

Мне видно, как поэт наклонился над раненым, оттеснил санинструктора Тамару Костину и понес с солдатом носилки. А спустя минут пятнадцать-двадцать спецкор с автоматом в руках уже сидел на броне танка старшего лейтенанта М. Ф. Коротеева.

Поэт М. Львов читает свои стихи разведчикам. Слева направо: А. Соколов, Г. Толкачев, В. Тимофеев.

К вечеру, когда ослабли атаки немцев, Михаил Львов зашел в штаб.

— Больно ты храбр, корреспондент. Зачем на передовую убежал?

Львов с любопытством смотрит на меня:

— Вы же не возражали. — Он присел возле разведчиков, о чем-то толкуя. До меня доносятся отрывки разговора. Соколов, улыбаясь, говорит:

— Ходим к немцам, для нас это привычное дело. Приволокли «языка». Что же тут героического?

Спецкор тянется к блокноту. Соколов с трудом стягивает раскисший сапог:

— Вы уж простите, посушиться надо.

У штабного домика собралась группа солдат и сержантов. Возле вырытой могилы на плащ-накидках лежат четыре обгорелых трупа. Бойцы, обнажив головы, застыли в тягостном молчании. Подполковник Богомолов со скорбью в душе говорил о погибших танкистах.

Всхлипнул капитан Чирков, подался вперед:

— Товарищи, я не могу сейчас говорить. Я потерял лучшего друга, Яхнина, с которым вместе учился в Магнитогорске. Он сегодня всю ночь не спал, волновался за нас всех и привез нам боеприпасы. Поспешил нам на помощь и погиб.

Капитан повернулся к танкистам и крикнул:

— Смерть немецким захватчикам! Огонь!

Танк Акиншина послал в сторону леса один за другим три снаряда. Всполохи озарили вечерние сумерки. Снаряды точно легли в расположении немцев.

Когда стемнело, мы вынуждены были все имеющиеся в наличии резервы выдвинуть к реке Гнезне. За счет роты управления пополнили подразделения батальона автоматчиков, на наиболее угрожаемых участках поставили танки первого и третьего батальонов.

— А если немцы атакуют нас с запада, чем сможем помочь Федорову? — спросил меня майор Кришталь.

— Пока ничем, пусть рассчитывают на свои силы.

В подразделениях я встречался с политработниками, активистами. Говорил с солдатами. И как нам ни было трудно, воины уверенно отвечали:

— Выстоим, товарищ подполковник. Романувку ни за что не сдадим.

Лишь поздно вечером возвратился в штаб. Снял разбухшие сырые сапоги, выжал мокрые портянки. Хотел немного вздремнуть. Но едва прилег, как в штаб вошел дежурный радист старший сержант Виктор Колчин.

— Комкор вас просит, — сказал он.

Генерал Е. Е. Белов сообщил, что штаб корпуса и 29-я Унечская мотострелковая бригада выдвигаются для сосредоточения в районе Романуво Село. Я сказал, что мы с трудом сдерживаем бешеный натиск фашистских головорезов. Генерал приказал держаться до последнего. Просить подкрепления? Ведь нам уже обещали, но пока подвезли лишь боеприпасы. Рация уже молчала.

Я возвратился в подвал. Никто не спит. Молча сидит начальник штаба подполковник Я. М. Баранов. Начальник политотдела подполковник М. А. Богомолов выливает из сапог воду, беспрерывно дымит папиросой капитан И. П. Гаськов, над картой склонился офицер Валеев. Молчание. У Богомолова расстегнут полушубок. Густая прядь волос небрежно спала на выпуклый лоб. Он только что вернулся из подразделения. Был у артиллеристов, минометчиков, мотострелков.

— Успокоился немец, — отряхивая мокрую портянку, нарушает молчание Богомолов. — Только надолго ли? — Он придвигается поближе к огню, и теперь мне хорошо видно его лицо. Богомолов осунулся, глаза запали. Ему, как и всем нам, подчас рискуя жизнью, в эти дни приходится много бывать в ротах и на батареях.

Меня одолел сон. Поспать, однако, долго не пришлось. На рассвете немцы открыли сильный ружейно-пулеметный огонь. Завязалась перестрелка. Мы ожидали, что гитлеровцы вот-вот пойдут на нас. Прошел час, второй. Взошло солнце, и день обещал быть погожим, не дождливым. Но немцы прекратили огонь. Стрельба также неожиданно стихла, как и началась.

Гитлеровцы ведут себя загадочно. Интересно, что они замышляют? То, что они попытаются ворваться в Романувку, мы не сомневались. А вот когда — через час, к вечеру, ночью — не знали. Не мог этого нам сказать и пленный. Он все мычал себе под нос: «Гитлер капут, Германия капут». Наш переводчик, отважный разведчик Кочемазов, так и не смог от него ничего добиться.

В бинокль хорошо видно движение в лесу и на опушке. Вероятно, немцы подтягивали силы, готовились для решающего удара.

К обеду фашисты вновь оживились. Они начали по селу вести методический огонь из тяжелых шестиствольных минометов. В отдельных местах вспыхнул пожар. Загорелись хаты. Дымом заволокло улицы. Челябинцы бросились тушить пожар.

Вдруг раздались залпы вражеских батарей. На опушке леса появились небольшие группы гитлеровцев. Что-то выкрикивая, они где перебежками, а где ползком продвигались вперед. Перед фронтом атакующих появилась стена заградительного огня. Наши танкисты и артиллеристы ударили дружно, согласованно. Фашисты залегли, начали пятиться назад, отвечая огнем из пулеметов и автоматов.

Я подбежал к минометчикам. На разостланных плащ-накидках рядком уложены мины, на хвостовых оперениях белеют мешочки с порохом — дополнительные заряды. Сунцов, прильнув к стереотрубе, неотрывно следит за противником. Он пока не открывает огонь — экономит боеприпасы. Я приказал:

— Дайте беглый огонь по опушке!

Старший лейтенант Сунцов взглянул на записи:

— По отступающей пехоте, — раздался его охрипший голос.

На опушке леса заплясали разрывы мин. Немцы, оказавшись в огневом мешке, заметались. И тут их настиг огонь наших пулеметчиков.

Атака захлебнулась, перестрелка прекратилась. Опушка леса опустела, валялись лишь трупы гитлеровцев. Стало необычно тихо.

— Надо разведать лес, — решили мы в штабе.

День был на исходе. Выделенный в разведку взвод офицера Ермакова из батальона Приходько и группа разведчиков во главе с лейтенантом Дмитрюком переправились вброд на противоположный берег речушки. Мотострелки скрытно передвигались по полю. Прошли сто, двести метров. Фашисты молчат. Разведчики взбежали на бугор. И тут немцы дали о себе знать: они открыли огонь из минометов.

Младший лейтенант повел взвод назад к речке. Отход смельчаков мы прикрыли огнем из танков. Возвратился Ермаков, доложил:

— В лесу много немцев. В бинокль с бугорка была хорошо видна пехота и легкие орудия.

Особых потерь взвод не понес. Ранило трех — командира отделения сержанта Степанова, автоматчика Петина и пулеметчика Гуменюка. Санинструктор Тамара Костина перевязала раненых и отправила в бригадный медсанвзвод к капитану Кириллову.

Мы получили хорошие сведения: немцы по-прежнему в лесу и надо быть начеку.

Наступила темная ночь, какие бывают на Украине в марте. Промозглая сырость пробирает до костей. Я с начальником штаба стою возле моего танка. Кругом тихо-тихо. И вдруг в нескольких местах вспыхнули языки пламени, раздались пулеметные и автоматные очереди. Улицы прошили трассы пуль. По звуку узнаю: бьет немецкий пулемет.

— Откуда немцы? Что случилось? — спрашиваю по рации у комбатов.

Вскоре все прояснилось. Немцы скрытно обошли наш левый фланг, оседлали шоссейную дорогу Проскуров — Тернополь, а затем ворвались в село. И вот идет бой, жестокий, напряженный. Со всех сторон раздаются выстрелы. Взвод коммуниста младшего лейтенанта Митько вступил в рукопашную. Его помощник старший сержант Кельмензон прикладом уложил двух немцев, автоматными очередями свалил еще нескольких фашистов.

Из пулеметов по гитлеровцам бьют танкисты М. Д. Коротеева, подчиненные офицеров В. Лычкова, П. Кулешова. Яростно отбиваются от наседавших врагов минометчики.

Загорелся дом. Там разместился медсанвзвод. Бегу туда. Раненые, человек семь-восемь, лежат на полу. Возле них уже хлопочут сестры, врачи.

— Кириллов, срочно эвакуируйтесь в Романуво Село. В штаб корпуса.

— Есть!

Даю девушкам свой «виллис».

Возвращаюсь на командный пункт. Кругом стрельба. Все ближе и ближе.

— Старший сержант Соколов, организуйте охрану боевого знамени. Головой отвечаете за него.

На улице усилилась стрельба. Мы оказались в огненном кольце. Забрался в свой танк, приказываю Приходько два-три взвода переместить левее. В это время немцы забросали командный пункт гранатами. Несколько разведчиков, в том числе и старший сержант А. Соколов и лейтенант А. Дмитрюк, получили ранения, но атаку фашистов отбили и спасли знамя. Загорелись хаты. Спешно выводим танки на окраину. Танкисты давят гитлеровцев. Солдаты с воплями разбегаются по сторонам.

Дружно, с криком «ура» пошли на врагов мотострелки. Гитлеровцы дрогнули и начали откатываться по полю на север, в сторону Романуво Села. Связываюсь со штабом корпуса. Докладываю полковнику А. Г. Лозовскому.

— Какие там еще немцы, — не верит он.

Срочно снаряжаю машину, посылаю в штаб корпуса своего заместителя майора Кришталя. Надо предупредить об опасности.

Челябинцы заняли круговую оборону.

— Марк, тащи что-нибудь съедобное, — говорю ординарцу Собко.

— У меня есть консервы, — предлагает капитан Дружинин.

Забрались с Барановым в самоходно-артиллерийскую установку. От мотора тянет теплом. Сухо, уютно. Командир роты вскрыл банку консервов.

— Немцы идут! — крикнул наблюдатель.

Мы привстали. Уже светало и невооруженным глазом метрах в четырехстах отчетливо видны толпы фашистов. Оказывается, мотострелки 29-й Унечской бригады, предупрежденные нами, шквальным огнем встретили немцев, и они повернули назад, на юг. И вот сейчас эта масса войск пытается сбить нас, оседлать шоссе.

Остались нетронутыми консервы. Не до этого. Старшему лейтенанту Акиншину поручаю руководить огнем пяти танков. В утренней тишине резко ударили орудия. Заговорили наши минометчики. Справа по немецким пехотинцам ударили мотострелки капитана Приходько, слева — батарея 76-миллиметровых пушек старшего лейтенанта Шабашова.

— По Гитлеру, огонь! — кричит Дружинин.

И тут же резко ухают пушки. Гитлеровцы, ошеломленные столь сильным огневым ударом, растеклись по всему пригорку, увязая по колено в грязи.

— Акиншин, вперед, дави гадов, — приказываю командиру роты.

Натужно взревели моторы, и пять «тридцатьчетверок», оставляя глубокую колею в жирном черноземе, медленно поползли по раскисшему полю. Боевые машины постепенно стали сближаться с атакующими.

Немцы отчаянно сопротивлялись. Стреляли слева, справа, впереди. Вокруг гудела мощная канонада. Почерневшее небо озарилось огнем.

Гитлеровские солдаты дрогнули, не устояли, и начали обходить деревню с востока. Они хлынули на позиции мотострелков. Подчиненные Приходько и приданные ему танки безжалостно их расстреливали.

Фашистов догнали и танки коммуниста Акиншина.

За первой цепью немцев появилась вторая, поменьше. Немцы бежали к реке Гнезне. Я собрал хозяйственников, саперов и разведчиков, схватил пистолет и крикнул:

— За мной, вперед за Родину!

Человек пятнадцать-двадцать солдат и офицеров устремились наперерез фашистам. Немцы, изредка отстреливаясь, начали от нас убегать. Вскоре мы их догнали. В упор стреляю в офицера. Выпускаю обойму в других фашистов. Меня окружили гитлеровцы. Ординарец Собко полоснул из автомата. Замертво упали пять-шесть человек. Другие поднимают руки.

— В тыл веди пленных, — приказываю Собко, а сам бегу вперед.

Правее нас слышится дружное ура. Гитлеровцы в ужасе мечутся в огневом кольце. Их настигают пули, снаряды, мины. Оставшиеся в живых, обезумев от страха, подняли руки.

Глянул на часы. Было двенадцать дня. Стрельба утихла. Челябинцы, разгоряченные боем, обнимали друг друга. Свыше сотни пленных понуро брели по шоссе на восток.

Вот как писал об этом бое поэт Михаил Львов:

После обеда в Романувку приехал комкор генерал Белов. Он проворно спрыгнул с «виллиса» и, перескакивая лужи, направился к обгоревшему штабному домику. Я шагнул навстречу генералу. Евтихий Емельянович, тепло и крепко пожав мне руку, не сдержал своего восхищения:

— Хорошо поработали челябинцы. Ей-ей, давно такого не видел. От имени маршала Жукова передай всем благодарность.

Мы пошли по подразделениям.

Вечерело. Угасал день — день нашей победы. Над Романувкой стояла звенящая тишина.

 

РЕЙД ПО ТЫЛАМ

Один день еще мы стояли в Романувке. Изможденные жители повыходили из подвалов, убежищ. Теперь они могли свободно ходить по улицам своего села. Женщины и дети, старики и старухи со слезами радости рассказывали, с каким нетерпением ожидали прихода Красной Армии.

К группе танкистов подходит старушка, плачет.

К ней обращается лейтенант В. Лычков:

— Обидел кто-нибудь, мать?

— Внучек у меня хворый.

— Поможем. — И тотчас в дом сельчанки направились врач капитан Кириллов и санинструктор Тоня Зубкова.

Солдаты охотно помогали населению чинить хаты, делились с жителями своим скудным пайком, дарили детям на память звездочки, пуговицы от шинелей и гимнастерок.

Короткий отдых. Дозаправлены танки, отремонтированы отдельные узлы и агрегаты, пополнены боекомплекты. Вновь будем наступать строго на юг. Впереди — Каменец-Подольский, областной город. До него — свыше двухсот километров.

Выход к Каменец-Подольскому позволил бы отрезать крупную группировку немцев от основных коммуникаций, а впоследствии уничтожить ее и полностью освободить Правобережную Украину.

Командование бригады серьезно готовилось к этой схватке. Офицеры штаба по карте изучали районы предстоящих боевых действий, намечали маршруты, организовывали сбор данных о противнике, заботились об обеспечении войск материальными запасами, осуществляли контроль за выполнением отданных приказов и распоряжений.

Офицеры политотдела во главе с Богомоловым, партийные и комсомольские организации вели большую партийно-политическую работу. Пропагандист политотдела майор П. С. Попов и фотограф лейтенант Н. Г. Чиж выпустили серию листовок «Сражайтесь, как они». Одна из листовок посвящена разведчикам Соколову, Кочемазову и Низамутдинову. В ней подробно рассказывалось о том, как эти храбрецы спасли боевое знамя бригады и штабные документы.

В другой листовке говорилось о том, как радисты Сергей Кестер, Владимир Войкин и шофер Николай Тестоедов в разгар боя смело вступили в схватку с группой фашистов, сумели их обхитрить и спасли радиостанцию штаба бригады.

Политотдел провел слет истребителей танков, в ротах и батареях прошли партийные и комсомольские собрания. Партийное собрание состоялось и в штабной организации, на котором я сделал доклад «Учиться на опыте каждого боя». Коммунисты Полубояров, Предеин, Баранов, Гаськов и другие в своих выступлениях анализировали проведенные бои, обратили внимание на повышение бдительности и дисциплины, призвали товарищей тщательно подготовиться к предстоящим боям.

…Получен приказ. Штаб спланировал боевые действия. Разработаны вопросы управления подразделениями, налажено тесное взаимодействие внутри рот и батарей, а также с приданными и поддерживающими подразделениями.

Поздним вечером 20 марта 1944 года подразделения бригады скрытно сосредоточились на исходных позициях для наступления.

Нехотя наступало промозглое утро. Мокрый снег ложился на грязный асфальт, горками рос на броне танков, закрывая смотровые щели. Лейтенант Ясиновский в кювете нарвал жгут прошлогодней травы и, сметая с брони снег, возбужденно сказал:

— Чтоб лучше видеть врага да точнее бить его.

А немцы совсем рядом. До них — рукой подать. Но фашисты не ожидают нас здесь. Они полагают, что мы, перерезав и оседлав шоссе Проскуров — Тернополь, дальше не осмелимся наступать, побоимся оторваться от своих тылов. Взятый в плен разведкой корпуса гитлеровский солдат сообщил, что вдоль дороги на Скалат расставлены противотанковые орудия, «тигры» и «пантеры», имеются хорошо оборудованные опорные пункты. Судя по всему, схватки будут горячими, и немцев не так-то легко будет сбивать с занятых рубежей.

В 9.30 ударила наша артиллерия. Снаряды просвистели над нашими головами и разорвались где-то южнее, в расположении немецко-фашистских войск. Залп повторился еще раз. А вскоре танки головной походной заставы скрылись за поворотом. За ними начали продвигаться основные силы бригады. Фашисты пытались огнем нескольких орудий расстроить наш боевой порядок. Беспорядочная стрельба внезапно прекратилась. Танк младшего лейтенанта Кулешова первым достиг расположения огневых позиций и с ходу подмял два длинноствольных орудия, очередями из пулемета уничтожил рассыпавшихся по полю фашистских артиллеристов.

Оборона треснула, раскололась. Под натиском челябинцев гитлеровцы попятились назад. Временами они отчаянно сопротивлялись. Из-за засад били тяжелые танки. С высоток, возвышавшихся по сторонам шоссе, фаустники обрушивали на нас смертоносный огонь. На пути — заминированные участки. Над головами челябинцев проносились пристрелочные снаряды. Но мы шли и шли вперед.

Скалат, районный город Тернопольской области, был освобожден еще 13 марта. Но так как не было сплошного фронта, немцы, отступавшие на запад, вновь захватили его.

Мы спешим. Впереди — Гримайлов, Гусятин, Каменец-Подольский. Там наши земляки, братья, отцы, дети. Мы идем освобождать их. Челябинцы взламывают сопротивление врага, с необычной ненавистью сминают их небольшие отряды. Боль по надруганной земле заставляла позабыть о еде и сие, об усталости.

На подходе к Скалату наши подразделения попали под сильный огонь. Немцы жестоко сопротивлялись.

— Будем левее обходить Скалат, — решили мы в штабе.

Наша задача — перерезать, захватывать дороги. Совершая рейд по тылам, рассекать на отдельные группы вражеские группировки.

Идем восточнее Скалата. Моросит назойливый колючий дождь. По размокшей дороге передвигаться нелегко. Надрывно ревут танковые двигатели.

С наступлением темноты бригада ворвалась в село Остапе. Немцы бросили танки в контратаку. Маневрируя между хатами, «тридцатьчетверки» вплотную столкнулись с фашистами. Завязалась ожесточенная схватка. Вспыхнули дома, загорелись скирды соломы. Слева ударили по нашим танкам «пантеры». Трудно было понять, где враг, а где свои.

Натиск немцев нарастал с каждой минутой. Противник обрушил на подразделения бригады шквал артиллерийского огня. Фаустники начали подбираться к танку старшего лейтенанта И. Любивца. Офицер при свете ракет обнаружил немцев в огороде и пулеметной очередью уничтожил их.

Механик-водитель повел машину вперед. С ходу раздавил расчет тяжелого пулемета. Танк, маневрируя по огородам, первым вышел на южную окраину деревни. Из засады ударил фаустник. Языки пламени лизнули трансмиссионное отделение. Вот-вот вспыхнут баки с горючим. Любивец бросился сбивать пламя. Пулеметная очередь полоснула по броне машины. Офицер на миг спрятался за башню. Потом снова начал сбивать пламя. Фашисты окружили «тридцатьчетверку» и хотели членов экипажа живыми взять в плен. Старший лейтенант вынул из-за пазухи гранату и швырнул ее во врага. В один миг он вскочил в танк.

— Вперед, дави! — крикнул Любивец механику.

Машина рванулась по полю. В течение минуты с группой гитлеровцев покончено. Сбито и пламя, опасность позади.

К утру 22 марта весь немецкий гарнизон был уничтожен. Танки бригады начали вытягиваться по улице. Еще дымились сожженные хаты; во дворах, в огородах валялись трупы немецких солдат. Раненые лошади беспомощно бились в упряжке. Под конвоем понуро брели на север около двадцати пленных эсэсовцев.

Небо прояснилось, и вдруг на нем одна за другой появились черные оспинки. Они приближались. По звуку нетрудно было определить: летят «юнкерсы». Где-то сзади нас подали голос зенитки.

— Рассредоточить танки, — приказал я.

«Тридцатьчетверки» расползлись по огородам. «Юнкерсы» сделали заход с юга и один за другим устремились в пике. Бомбы беспорядочно посыпались на село. С новой силой вспыхнул пожар. Горели прошлогодние стога соломы, покрытые камышом хаты. Пламя вихрилось над оставленными немецкими машинами.

Из-за туч вынырнули два «мессершмитта». Трассы разрывных пуль потянулись к земле, застучали о броню танка. «Юнкерсы», сопровождаемые истребителями, ушли на запад.

Ремонт танка в полевых условиях.

Я открыл люк танка, высунулся наружу. Село горело, едкий дым полз по земле. Тороплюсь на окраину населенного пункта. Надо выяснить, какие потери понесла бригада. По пути встречается раненый боец. Он, прихрамывая на правую ногу, тихо идет в тыл, к санитарной машине. Кто-то ему наспех перебинтовал голову, но сквозь бинт густо проступает кровь.

Рукой дотрагиваюсь до лейтенанта Ясиновского. Он понял меня и приказал механику остановить танк. Я окликнул солдата. Он медленно повернул голову в нашу сторону, из-под бинта взглянул на меня.

— Товарищ комбриг, слушаю вас.

Солдат подошел к машине и, придерживаясь левой рукой за скобу, пытается правую руку вскинуть к забинтованной голове. Узнаю рядового Беляева, автоматчика из роты старшего лейтенанта Сидорова.

— Откуда вы появились? Вас ведь ранило в Романувке и, если не ошибаюсь, увезли в медсанбат.

— Было такое, товарищ подполковник. Только пустяковое ранение — пуля царапнула правую ногу. А сейчас осколком полоснуло. — Беляев, сокрушаясь продолжает: — Ну, ладно, подлечусь — и назад в бригаду. Свидимся еще, товарищ комбриг. И не позже, как через месяц-два. Не думайте, найду. По указателям. По надписям «хозяйство Фомичева». Так-то. — Слова автоматчика звучат убедительно и торжественно, как клятва. Он уходит, а я еще долго смотрю ему вслед. Возле сожженной избы танк остановился. Во дворе — уцелевший из самана то ли сарайчик, то ли летняя кухня. Мы с командиром танка лейтенантом Ясиновским вошли в домик. На деревянной скамейке сидела старушка. Она бросилась нас крестить, причитая:

— Нэхай вам бог поможе в бою. Швидчэ нимцив прогоняйте.

На улице вокруг танков собрались местные жители. Они тепло приветствовали красноармейцев. Женщины и девушки, одетые в национальные костюмы, спешили угостить челябинцев пирогами, молоком, вареной картошкой. Бойцы лукаво подмигивали девушкам, а те озорно переглядывались, прячась друг дружке за спину. Кто-то из солдат задорно кричит:

— А ну-ка, смуглявая, покажись. Вернусь из Берлина и, гляди-ка, обвенчаемся.

Девушки хохочут, шутка им понравилась. Они тоже кричат:

— С перьмогой вертайтесь, тоди будэ выдно.

Мы подошли к толпе. Люди расступились, затем окружили нас. Сыплются вопросы. Спрашивают, как дальше им быть. Когда создадут колхозы? Как поступить с полицаями? Я поздравил жителей с освобождением, пожелал им быстрее восстановить разрушенное колхозное хозяйство, посоветовал, не теряя времени, приступить к весенним полевым работам.

Вперед вышел давно не бритый мужчина. Из-под насупленных бровей жадно глядели черные глаза.

— Прошу, пан, мэнэ выслухаты.

— Я товарищ, а не пан, — прервал я мужчину.

На смешанном украинско-польском языке он просил совета, как ему быть. У него осталось две коровы, не заберут ли одну из них. Может, справочку ему дадут, что обе коровы действительно его.

— А у вас есть скот? — спросил я стоявшую рядом женщину.

— Нэма, германец угнал.

— А у вас?

— Тоже нэма, — ответила старушка.

— Вот что, — сказал я мужчине, — одну себе оставь, а одну отдай старушке. Так будет по-совести.

— Я же их берег от германца.

— Правление колхоза разберется. А пока что, товарищи, — обращаюсь к населению, — всячески помогайте Красной Армии в разгроме ненавистного врага. Кто чем может: продуктами, одеждой, деньгами. Помогайте чинить дороги, вытаскивать застрявшие машины, подносите боеприпасы. Мы на вас надеемся.

Я шагнул к своей машине, взобрался на броню:

— Вперед!

Взревели двигатели. Бойцы на прощанье приветливо машут освобожденным людям, а те в ответ тепло кивают головами, дарят уральцам веселые улыбки.

После короткого отдыха усталость как рукой сняло. Настроение отличное. Потери бригады небольшие. Связываюсь с комкором. Слышимость хорошая, и я доложил генералу Е. Е. Белову о наших успехах. Выслушав меня, генерал сказал:

— Продолжайте выполнять поставленную задачу.

Бригада рвется к Гримайлову — районному городку. За нами следует Пермская бригада. Танки идут на предельных скоростях. С ходу они таранят груженые немецкие автомашины, оставленные повозки с награбленным добром, подминают небольшие заслоны.

Батальон капитана Федорова должен захватить мост через реку Збруч, рассекающую город на две части. В головной походной заставе рота Акиншина. Три его танка уже на подходе к Гримайлову. Он радостно мне докладывает:

— В триплексе замелькали домики Гримайлова. Вижу станционные постройки. Спешу захватить вокзал.

А через минуту-две он взволнованно сообщил:

— Товарищ комбриг, танки роты встречены сильным огнем артиллерии. У моей машины перебита гусеница. Повреждение устраняем.

— Постарайтесь пробиться к мосту. Обходите справа станцию. Не задерживайтесь.

— Вас понял. Выполняю. Уже заменили трак, а разбитый оставили для музея. — В голосе Акиншина звучат шутливые нотки. Даже в бою он остается верен себе: быть в хорошем настроении. А это много значит!

Выдвигаю к вокзалу часть танков первого батальона майора Гоя. Силами бригады ведем бой за станцию, которая расположена на северной окраине города Гримайлов. Рота старшего лейтенанта Коротеева одной из первых вышла к вокзалу. Гусеницы танков лязгнули о рельсы. На вагонах выведены мелом надписи: «Штеттин, Бреслау, Лейпциг». Туда предназначалось награбленное добро.

Автоматчики завязали бой за отдельные дома и попали под сильный огонь. Положение создалось не из приятных. Пора бы уже овладеть станцией, а мы все еще топчемся у пристанционных построек. Связываюсь со старшим лейтенантом Коротеевым, уточняю ему задачу. Его танки тут же выходят на прямую наводку и начинают обстрел дзота.

Откуда-то гитлеровцы подтянули свежие силы. Вдоль железнодорожного полотна неожиданно появились два тяжелых танка с черно-белыми крестами на бортах, а за ними в полный рост двигалась рота пехоты. Я тут же уловил замысел контратакующих: фланговым ударом рассеять наши планы, на какое-то время задержать наше продвижение вперед.

— Слева «тигры», товарищ комбат, — крикнул лейтенант Ясиновский.

— Вижу их, — опуская бинокль, сказал я.

Танкисты заметили атакующие роты и открыли по фашистам огонь. В это время по рации слышу взволнованный голос капитана Федорова:

— Мост успели захватить. Удержим до вашего подхода.

У меня отлегло от сердца. Позже узнал, что Федоров с несколькими танками, маневрируя по закоулкам, пробился к реке Збруч, перебил охрану и захватил уцелевший мост.

А тут в районе вокзала шла ожесточенная перестрелка. Наш танк выскочил из-за угла дома: мы торопились в роту Коротеева.

Однако продвигаться вперед было рискованно. Со стороны станции вели интенсивный огонь противотанковые орудия, и снаряды рвались где-то рядом. Тогда мы попытались ехать вдоль насыпи. Наткнулись на солдата, возле которого усердствовала девушка-санинструктор. У бойца были перевязаны голова, руки и нога. Девушка пыталась оттащить раненого в безопасное место, но тот всячески сопротивлялся.

Я выскочил из танка, подбежал к раненому. Он весь лежал в крови. Осколки разорвавшейся мины разбили челюсть, впились в обе руки и ногу. Санинструктор Тамара Костина упрашивала солдата, называя его по имени:

— Думаешь, без тебя Гримайлов не возьмем? Возьмем! Поверь мне, а теперь, родненький, разреши тебя в санвзвод отнести.

Боец отрицательно мотает головой.

— Не слушается, — сказала мне девушка, когда я подошел. — Весь искалеченный, а рвется в бой. Куда ему — ходить даже не может.

Солдат смотрит на меня, что-то хочет сказать, шевеля побледневшими губами. Потом он потянулся в карман, вынул огрызок карандаша и запекшимися в крови пальцами с трудом вывел слова на измятом солдатском треугольнике:

«Троих в рукопашной уложил, а четвертый гад убежал. Жаль. Коммунист Акимов».

В нескольких метрах разорвался снаряд. Взрывной волной меня бросило на кучу прогнивших шпал, обдало грязью. Немцы, видимо, нас заметили и открыли огонь. Вскочил на ноги. С санинструктором Костиной подхватили раненого Акимова и оттащили за железнодорожную насыпь.

К этому времени подоспели танкисты Пермской бригады, подошли истребительно-противотанковый полк и 29-я мотострелковая бригада. Через час станция полностью была очищена от гитлеровцев. На здании затрепетал красный флаг.

Направляюсь к вокзалу, на пути встретилась группа солдат. Они с интересом что-то осматривали. Я попросил лейтенанта Ясиновского остановить танк. Дзот, вокруг которого собрались челябинцы, огромного размера. Он втиснут в железнодорожную насыпь, снабжен одним орудием и двумя тяжелыми пулеметами. Крепость была разворочена, и груды металла еще дышали жаром. Тут же валялись обгоревшие трупы фашистов.

Кто-то дотронулся до ствола исковерканного орудия, произнес восторженно:

— Ничего себе, штучка, теперь поминай как звали. Уральцев работа. То-то же!

Раздавались отдаленные разрывы. В центре города вели бой подразделения нашей, Пермской и Унечской бригад. Капитана Федорова я нашел в разбитом кирпичном домике. На полу валялось битое стекло, обрывки грязной бумаги, куски кирпича. Из проема окна капитан следил, как развивался бой. Василий Александрович доложил мне, что немцы подбили его танк и экипаж устраняет повреждения. В батальоне всего два раненых, других потерь нет. Федоров сообщил довольно неприятную весть: сгорела машина моего заместителя майора Кришталя.

— А как экипаж?

— Кажется, кто-то ранен. Видел, как на носилках унесли в дом, что на противоположной стороне.

В сопровождении капитана Федорова и лейтенанта Ясиновского перебежал улицу. У входа в подвал нас встретил заместитель начальника оперативного отделения бригады капитан И. П. Гаськов.

— Кришталь ранен в ногу, — сообщил он.

В освещенном углу на пружинном матраце лежал майор. Старший фельдшер роты управления лейтенант М. Д. Мостовов забинтовывал ему ногу. С трудом сдерживая стон, майор корчится от боли. Мостовов успокаивает его:

— Не шибко, товарищ майор. Заживет.

Кришталь мучительно кривит лицо, просит пить. Заметив меня, вяло улыбнулся и, словно в оправданье, тихо сказал:

— Не повезло, товарищ комбриг. Надо же так — из-за угла «фердинанд» резанул. В упор. И ему не поздоровилось. Я успел выстрелить.

Майор умолк. Я наклонился, попрощался с ним:

— Еще встретимся, выздоравливай.

Но встретиться нам больше не пришлось. Через несколько дней я с болью в душе узнал, что ранение оказалось смертельным. Мы потеряли храброго офицера. О майоре Криштале у меня сохранились самые светлые воспоминания. Он был хорошим помощником во всех делах.

Мы вышли из подвала. Бой уже шел на южной окраине города. Кое-где шлепались шальные снаряды, горели дома, рушились крыши. От копоти и дыма почернели каменные стены. У выхода нам путь преградил автоматчик.

— Улицу переходить опасно, бьют засевшие на крышах снайперы, — предупредил он нас.

Я не успел еще ничего сообразить, как мимо уха чирикнула пуля. Вбегаем в соседний дом. От разорвавшегося снаряда качнулись стены и обгоревшие балки потолка рухнули на пол. Мы отделались легкими ушибами. Карабкаемся по развалинам, окольными путями добираемся до машин.

По улицам трудно проехать. Горят немецкие трехосные машины, автобусы. Лоб в лоб, уткнувшись, стоят наш танк и «тигр». У разбитого 81-миллиметрового миномета трупы фашистских солдат. Возле брошенного «опеля» орудуют два наших солдата. Один из них сидит за рулем, другой лихо вращает заводную рукоятку.

Едем на южную окраину. Город освобожден. Из подвалов с поднятыми руками выходят уцелевшие гитлеровцы. Небритые, уставшие, с опухшими от бессонницы глазами. Один из фашистов с наброшенной на плечи шалью подозрительно пятится назад. Кто-то из наших бойцов толкает его в бок:

— Куда глядишь?

С него спадает шаль.

— Братцы, так это же власовец, — крикнул солдат.

Фашист пытался поспешно сорвать нашивку с буквами «РОА».

— Куда тянешься, предатель, — остановил его солдат, и власовца взяли под особый конвой.

Штаб бригады на время разместился в полуразрушенном домике. Ординарец Собко невесть откуда принес охапку соломы и, расстелив на ней плащ-накидку, стал готовить ужин. Он вывалил несколько банок консервов, буханку черствого хлеба. Присели начальник штаба Баранов, начальник политотдела Богомолов, капитан Гаськов, начальник связи бригады капитан Никифоров. Чадит коптилка. От усталости не хочется есть.

— Постойте, постойте. — В дверь протискивается начпрод капитан Юмышев. — Все-таки догнал вас. Законные сто граммов полагаются, — и он, подав Баранову флягу со спиртом, начал стягивать с себя полушубок.

— Не раздевайтесь, у нас не очень жарко.

Налили в солдатские кружки.

— За взятие Гримайлова, — успел предложить тост начальник штаба, как на улице возле дома разорвался снаряд. Потом второй, третий.

Я подозвал лейтенанта Ясиновского:

— Выясни, в чем дело.

Офицер бросился к выходу, но тут же был отброшен в сторону взрывной волной. В открытую дверь дохнуло жарким пламенем. Снаряд угодил в угол дома, загорелась крыша. Потухла коптилка. Мы поспешно начали менять место штаба. Немецкая дальнобойная артиллерия, потревожив нас, минут через десять прекратила стрельбу.

— Прокоротаем ночь у танков, — предложил подполковник Я. М. Баранов.

Богомолов не соглашается:

— Лучше в холоде, да под крышей.

Сунулись в ограду какого-то одноэтажного дома, хлюпаем в луже сапогами. Словно из-под земли на крыльце вырос старик в исподнем белье:

— Проше, панове. — Он уступил нам дорогу. В небольшой комнате с закопченным потолком на полу валяются стреляные гильзы, пустые бутылки от шнапса, обрывки топографической карты. На подоконнике — полевой телефон, кожаное снаряжение. В печке потрескивают дрова. Поляк поясняет, что час назад здесь квартировали немцы.

— Право же, полный комфорт, — снимая полушубок, говорит М. А. Богомолов и укладывается на ночлег. Входит Ясиновский. Меня вызывают к рации. Старший сержант Виктор Колчин уступает мне место. В трубке слышится голос полковника А. Г. Лозовского.

— Где остановились? — интересуется начальник штаба корпуса.

Докладываю координаты. В свою очередь он называет координаты штаба корпуса (это где-то в двух-трех километрах от нас) и приказывает прибыть в штаб.

В минуту отдыха.

На «виллисе» петляем по темным и незнакомым улицам Гримайлова. Нам повезло: на одном из перекрестков девушка-регулировщик, проверив наши документы, показала рукой:

— В том доме расположился штаб корпуса.

Генерал-лейтенант Е. Е. Белов, выслушав мой рапорт о прибытии, молодо шагнул навстречу и крепко пожал руку. В небольшой комнате уже было порядком накурено. Евтихий Емельянович сел за квадратный стол, на котором была разостлана топографическая карта-склейка. Почти одновременно подъехали другие командиры бригад 10-го Уральского добровольческого корпуса. Комкор с начальником штаба полковником Лозовским что-то обдумывали над картой. А мы негромко беседовали с комбригами в углу, дымя папиросами.

— Прошу поближе, — Евтихий Емельянович поднялся из-за стола. Карту хорошо освещает коптилка, и мне видна красная стрела, нацеленная строго на юг.

— До Каменец-Подольского — рукой подать, — восторженно заговорил комкор. — Поднажмем и через денька два будем в нем. Но не забывайте, что мы в тылу врага. Немцы попытаются приостановить нас. Надо позаботиться и о тылах, о их прикрытии, хотя это не значит, что мы должны на них оглядываться. Пробиваться только вперед, на юг, и как можно быстрее. По-прежнему перерезайте, захватывайте дороги, тесните противника, давите и сбрасывайте его технику в грязь.

Комкор взглянул на карту:

— А теперь слушайте задачу. Бригада Фомичева пройдет через фронт 1-й гвардейской танковой армии генерала Катукова в районе Копычинцы и затем ударит с северо-западного направления на Скала-Подольскую, Оринин, Каменец-Подольский.

Другим бригадам корпуса предстояло наступать на город Гусятин.

Я уже собрался уходить, когда меня остановил генерал Белов.

— Отличившихся много? — спросил комкор.

— Считайте, вся бригада.

— Молодцы челябинцы, наиболее отличившихся представьте к награде.

Заполночь я возвратился в штаб. У домика какое-то оживление, саперы снуют с миноискателями. На ногах все офицеры штаба.

— В чем дело?

Подполковник Я. М. Баранов возбужденно рассказал:

— Легли отдыхать. Слышу: тик-тик-тик. Думаю, что же это. Позвал командира сапвзвода. «Так это же мина замедленного действия», — сказал лейтенант Лившиц и извлек из-за иконы деревянный ящичек. Говорит: «Через час было бы уже поздно. Поминайте, как звали». А старик утек, очевидно, из украинских националистов, — заключил начальник штаба.

Саперы обследовали дом. Так до утра из нас никто и глаз не сомкнул, На рассвете возвратились разведчики.

— Убегают немцы, — доложил исполняющий обязанности командира разведвзвода Александр Ярошенко. — Тьма-тьмущая техники на дорогах в сторону Гусятина. Надо торопиться, пока не ушли далеко.

Танки рванулись по широкому шоссе. По сторонам замелькали омытые дождями белые домики, по самую стреху обнесенные заборами. Немцы почти не оказывали нам сопротивления. На дорогах — уйма машин с пустыми бензобаками. Нагруженные обозы. Бездомно бродят по полю, пощипывая траву, рослые лошади.

Группа немцев бросила оружие, расступилась по сторонам. Они улыбаются, выкрикивая слова «гут, гут, русс». Их конвоируют в тыл.

— Противно смотреть, завшивели, — сказал Ясиновский и сплюнул на землю.

Перекресток дорог. Бригада поворачивает на юго-запад, на Копычинцы. Там уже идет бой. Это танкисты 1-й гвардейской армии рвутся к Днестру.

Копычинцы. Тянет дымом — горят дома. Разрушены многие здания. На тротуаре, распластав руки, лежит убитый офицер-эсэсовец. На пальцах — кольца. Изрешеченный пулями автобус. Обгоревшие танки с крестами на башнях.

На улицу выбежали освобожденные люди. Они бросают танкистам моченые яблоки, тепло приветствуют бойцов Красной Армии.

Наступление идет дальше. Без сна и отдыха.

Впереди Скала-Подольская. Танки с ходу таранят бронированные фашистские машины, врываются в городок. Гитлеровцы мечутся в панике. Со всех сторон слышится пулеметно-автоматная трескотня, рвутся мины, снаряды. Немцы уцепились за небольшую речушку. Лениво бьют их пушки. Покосившиеся опоры моста вот-вот обрушатся.

Бригадная разведка нашла брод. Мне невооруженным глазом видно, как «тридцатьчетверки» плавно преодолевают трясину, а вскоре их гусеницы заскользили по каменистым берегам речушки. Поднимая деревянную ограду, одна из машин устремилась к замаскированной пушке. Немцы врассыпную. Но куда там! Их настигают меткие пули. Безмолвно застыло орудие.

Гитлеровцы после короткого боя поспешно отошли на юг. Танки с десантом — за ними. Страшно захотелось пить. К остановившимся у колодца машинам бегут ребятишки. Треплю кудряшки мальчонке лет десяти:

— Как зовут?

— Грицько.

Я достал несколько кусочков колотого сахара:

— Бери-ка, Гриша, и тащи ведро.

Парнишка стремглав побежал домой. Я подозвал к себе девочку пяти-шести лет, тоже угостил сахаром.

Народу прибавлялось все больше и больше. Вдруг из-за облаков вынырнули два «мессершмитта». Резкий стук пулеметов, посыпались бомбы. Люди с ужасом кинулись в стороны. Крик, стоны, плач.

У колодца, зажав в маленький кулачок кусочек сахара, осталась лежать девочка. По лицу стекает ручеек крови. Я схватил девочку на руки — она была мертва.

Раненых оказалось человек шесть-семь. Разыскали нашу санитарную машину. Капитан Кириллов и его подчиненные принялись осматривать раненых, а мы поспешили в подразделения.

Бригада рвется к Оринину — небольшому городку, ютившемуся по обеим сторонам реки Жванчик. Рваные черные тучи висят над головами, временами идет холодный нудный дождь. Мелькают квадраты небольших полей. К дороге прижимаются лесные массивы.

До Оринина шли почти без боев. Небольшие заслоны сминали без особого труда. На подходе к городу головная походная застава попала под сильный артиллерийско-минометный огонь. Завязалась перестрелка. Гитлеровцы вскоре откатываются на юг, пытаются закрепиться на естественном рубеже — реке.

Атакуем немцев с нескольких сторон, и к обеду 23 марта полностью овладеваем городом.

Короткий отдых. Дозаправлены танки, пополнены боеприпасы. Трогательные встречи с местным населением. Вокруг танков — немало народу. Обмениваются адресами, кто-то из танкистов уже начинает объясняться в любви. Шутки, смех, веселье. Наши танкисты надолго запомнили эту встречу и часто в боях вспоминали о ней. А иной раз из Оринина и письма к нам в бригаду приходили.

Нами овладел азарт наступления. Прикидываю на карте: до Каменец-Подольского не больше тридцати километров. Если поднажмем, вечером будем в городе. По разведданным, вражеский гарнизон насчитывал 5 тысяч человек, в распоряжении которого тяжелые танки, самоходные орудия, минометы. Мы с начальником штаба склонились над топокартой:

— Не худо у нас получается, Михаил Георгиевич, — говорит он.

— Пока да. За сутки по 50—70 километров проходим, — соглашаюсь я. — А как лучше освободить Каменец-Подольский, уберечь его от разрушений, ума не приложу.

Собираем солдат на митинг. Его открывает начальник политотдела. Богомолов краток. Он предоставляет мне слово. Говорю о той чести, которая выпала нам, челябинцам, — первыми войти в областной город, призываю коммунистов и комсомольцев, весь личный состав беспощадно бить фашистов.

Урчат танковые двигатели. Колонна вытягивается по шоссе. Валит густой снег, ограничивая видимость. И вдруг меня осеняет мысль: включить фары, это морально будет воздействовать на врага.

По рации связываюсь с комбатами. Включены фары, свет с трудом пробивает снежную толщу. Машины мчатся на максимальных скоростях. Давим немецкие обозы. Порой приходится двигаться по узкому коридору между трофейными автомашинами, пушками, автобусами. Бросая технику, гитлеровцы стягиваются к Каменец-Подольскому.

С наступлением ночи врываемся в Должок — пригород Каменец-Подольского и почти без боя овладеваем им. Нам достались богатые трофеи: около пяти тысяч машин разных марок. Улицы запрудили шикарные «опель-капитаны», трехосные грузовики, толстопузые штабные и санитарные автобусы.

С зажженными фарами въезжаем на западную окраину города, старая часть которого раскинулась на высоком, обрывистом полуострове. Танк младшего лейтенанта П. Кулешова первым выскочил на мост. На броне танка — разведчики. Рядовой В. Кочемазов на немецком языке кричал: «Каменец-Подольский окружен Красной Армией».

Охрана в панике разбежалась. В темноте танкисты в упор расстреливали «тигры», «фердинанды», «пантеры», давили установленные на перекрестках противотанковые пушки.

Гитлеровцы в нижнем белье выскакивают на улицу, но тут же их настигают меткие пулеметные очереди челябинцев. Фашисты не поймут, откуда появились русские танки. Ведь еще утром им говорили, что русские от города за сотню километров и им не быть в Каменец-Подольском.

Знаменитая крепость XIV—XVII веков — памятник старины. Ведем бой за крепость. Фашисты контратакуют нас со всех сторон. Мы осторожно продвигаемся вперед, очень беспокоимся, чтобы огнем из орудий не разрушить старинные сооружения.

Прижимаем фашистов к реке. Под покровом темноты челябинцы неожиданно врываются в дома, на огневые позиции. Подчас в рукопашной схватке смело очищают город от фашистской нечисти.

Где-то рядом с нами ведут бои Свердловская и Унечская бригады, другие части корпуса. Город полыхает в огне. Вдоль улиц бьют тяжелые гаубицы. Рушатся здания. Больно смотреть, как на твоих глазах город превращается в руины.

На рассвете небольшая группа фашистов просочилась на наш левый фланг. Командир взвода коммунист лейтенант Митько первым поднялся в атаку.

— За мной, вперед, челябинцы!

За командиром бросились солдаты. Сблизившись с немцами, воины в упор расстреливали наседавших гитлеровцев.

Днем 25 марта бои не утихали. Приходилось драться за каждый дом, каждую улицу. Поредели ряды челябинцев, однако их удары все ощутимее и ощутимее. С криками «ура» они смело идут в атаку, незаметно подбираются к засевшим на чердаках и в подвалах гитлеровцам, штыком, гранатой уничтожают их.

Наш танк идет мимо сожженного дома, перед руинами которого опустился на колени солдат. Мы подошли к воину. Лейтенант Ясиновский мне шепчет:

— Это танкист Михаил Эльфонд, местный, каменец-подольский.

— Не успели, товарищи, — обращается к нам солдат. — Три года я ждал этой минуты. В этом доме жили мать, отец, сестра Мариам. Теперь нет их…

Прибежали соседи. Михаил бросается к старухе:

— Тетя Броницкая, а мои где?

Она успокаивает Михаила:

— Мать и отец ушли из дома еще до прихода немцев. А Мариам, — старуха уткнулась в грудь солдата, рыдая, — Мариам, бедная. Фашистский кат Гайдун загубил ее.

В этом городе Эльфонд родился, на этой земле он сделал свои первые шаги, здесь прошла его юность. А теперь он стоит на еще дымящихся развалинах.

Эльфонд не плачет, он смотрит на нас неподвижными глазами:

— Товарищ комбриг, дайте мне самое опасное задание, сегодня дайте, сейчас. — Вскинув автомат, воин побежал туда, где шел жестокий бой.

А вокруг нас уже собралось немало людей. На глазах блестят слезы восторга. Ко мне подходит маленькая девочка в рваном пальтишке и в истоптанных не по размеру башмаках. Она удивленно смотрит на меня, неожиданно обращается с просьбой:

— Червону зирку хочу.

Лейтенант Ясиновский роется в карманах. На счастье звездочка нашлась. Схватив ее худенькими ручонками, девочка с радостью побежала домой.

Торопимся и мы. Огненное кольцо постепенно сжимается. Части нашего добровольческого танкового корпуса настойчиво теснят немцев. Фашисты пытаются пробиться на западную окраину. Их многочисленные войска наседают на нашу бригаду. Челябинцам приходится туго.

Наш танк занял огневую позицию в развалинах сожженного дома. В проем окна выглядывает лишь ствол пушки. Со стороны Турецкого вала показалась «пантера», за ней крадутся десятка два солдат. Их замысел нам ясен: враг пытается незаметно обойти одну из наших танковых рот.

Лейтенант Ясиновский становится у прицела. Как всегда, он спокоен. На его лице ни тени волнения. Оборачивается ко мне, подмигивает:

— Подпустим поближе. Чтобы наверняка.

Ствол пушки начал медленно перемещаться влево. Резкий выстрел. Снаряд угодил в цель. «Пантеру» заволокло дымом, и в ту же секунду вспыхнуло пламя.

Пехота, прижатая пулеметным огнем, залегла на мостовой. Выползла еще одна «пантера» с ребристыми полосами.

— И этот номер не пройдет, — говорит Ясиновский.

Внимательно наблюдаем за поведением гитлеровцев. На танк к нам взобрался начальник штаба. По лицу Баранова вижу — он чем-то взволнован.

— Приходько сообщил: немцы отрезали дом, в котором обороняется взвод лейтенанта Митько. Просит помочь артиллерией.

В те дни подобных случаев было немало. Мы теснили немцев, а они порой пробивались через наши боевые порядки, окружали наши подразделения, пытались приостановить наступление советских войск.

Позже стало известно о подвигах солдат взвода Митько. Когда взвод оказался отрезанным от роты, лейтенант в трехэтажном доме организовал круговую оборону. Гитлеровцы постепенно проникли в дом. Бой завязался на лестничных клетках, перенесся на второй и третий этажи. Горстка храбрецов устояла против сотни гитлеровцев, удержала дом до подхода подкрепления. Командир взвода и солдаты были награждены орденами и медалями.

…К утру 26 марта бой несколько ослаб. Гитлеровские вояки целыми ротами сдавались в плен. К обеду город Каменец-Подольский был освобожден.

Богомолов приглашает осмотреть крепость, Было радостно, что нам удалось помешать гитлеровцам превратить ее в руины.

С обрывистого берега реки Смотрич хорошо видна юго-западная часть города. Еще горят дома, среди брошенной техники по улицам снуют наши танки, самоходные орудия.

Каменец-Подольский освобожден, но мы знаем: бои еще за него не закончились. Пока что войска 1-го Украинского фронта лишь расчленили группу немецко-фашистских армий «Юг»: ее 4-я танковая армия отброшена на запад, а левофланговые соединения 1-й танковой армии — на восток.

Таким образом, севернее Каменец-Подольского окружена большая группировка в составе десяти пехотных, девяти танковых, одной моторизованной дивизий и нескольких других частей. Кольцо окружения было не сплошным и недостаточно прочным. Между флангами частей и соединений существовали разрывы. Ясно, что враг попытается выбиться из окружения.

Вечером, утомленный боями, я упал на какой-то топчан, расположенный в углу штабного подвала, и крепко уснул. Сквозь сон слышу — меня кто-то треплет по плечу. С трудом раскрыл глаза.

— Не время спать, товарищ подполковник. — Узнаю по голосу — говорит командир Свердловской бригады полковник Жуков. Откуда? Каким ветром? Ведь его бригада левее от нас километрах в двух-трех.

Отбрасываю в сторону тулуп, обнимаюсь с комбригом, здороваюсь с его начальником политотдела подполковником И. Скопом. В это время передают сводку Совинформбюро. Диктор читает:

«…в результате стремительного удара танковых соединений и пехоты овладели областным центром Украины городом Каменец-Подольский — сильным опорным пунктом немцев на Днестре. В боях за овладение городом Каменец-Подольский отличились части полковника Смирнова, полковника Жукова, полковника Денисова, полковника Фомичева…»

Не послышалось ли «полковника Фомичева». Может быть, ошибка?

— Я только из штаба корпуса, — упреждает меня Жуков. — Тебе присвоено звание «полковник».

Куда девался лейтенант Ясиновский? Где ординарец Собко? А вот он, калачиком свернулся в углу и спит крепким сном. Тихонько толкаю Марка Наумовича за плечо. Не слышит. Устал тоже. Почти семь суток не смыкал глаз.

Нащупал вещмешок, с которым ординарец даже во сне не расставался, вынул консервы. Подсели Богомолов, Баранов, Гаськов. Начали ужинать. И в эту ночь спать не пришлось. Нас срочно вызвали в штаб корпуса.

А на утро 27 марта начались бешеные атаки немцев. Шел снег, и фашисты незаметно подкрадывались к нашим позициям, пытались прорваться через кольцо. Нередко завязывались рукопашные схватки. Мы начали испытывать нехватку боеприпасов: тылы далеко поотстали и были отрезаны противником. Ко мне то и дело обращались командиры батальонов и рот:

— Боеприпасы на исходе. Хватит на один день, не больше.

Надо было искать выход. Вызываю начальника артснабжения старшего лейтенанта Иванкова и приказываю собирать трофейное оружие и боеприпасы.

Из тыловиков, санинструкторов были организованы две группы по сбору трофейного оружия. Одну из них возглавил Иванков, а вторую — спецкорреспондент «Челябинского рабочего» Львов. Вскоре в роты начали поступать немецкие пулеметы, автоматы, пушки и к ним боеприпасы. Трофейным оружием челябинцы начали бить наседавших врагов.

Вместе с начальником связи капитаном В. Никифоровым и исполняющим обязанности командира взвода разведки старшим сержантом В. Тимофеевым отправились на передний край. Ночью прошел мокрый снег, и мы с трудом передвигались по сугробам от солдата к солдату, от танка к танку. Поредели ряды челябинцев. Наша оборона жиденько насыщена огневыми средствами. Мало танков, мало орудий.

Только прошедшей ночью мы потеряли чуть ли не все орудия батареи 76-миллиметровых пушек. На огневой позиции, куда мы прибыли утром 2 апреля, нас встретил командир первого взвода лейтенант Игошин. Приложив забинтованную руку к головному убору, он доложил, что батарея готова сражаться до последнего солдата. Возле разбитого орудия в окопе лежал раненый солдат, рядом плащ-накидкой были накрыты несколько трупов.

Я приподнял плащ-палатку. В одном из солдат я узнал рядового Литовченко.

— На рассвете убило. Прямым попаданием. А командиру расчета Тарасову все зубы выбило, — сказал лейтенант Игошин.

Я хорошо знал рядового Литовченко. Из Полтавской области родом. Помню, он обратился ко мне с необычной просьбой: отпустить на день домой. «От Киева — рукой подать», — убеждал меня солдат. Через два дня Литовченко возвратился сияющий. Родители живы-здоровы. Марийку, сестричку свою, обнял. Выжили в неволе, прятались в лесах. В городе Гримайлов этот отважный наводчик два танка подбил. Тогда я приказал к ордену Отечественной войны его представить. А теперь вот он, лучший наводчик, лежит, иссеченный осколками.

Возле другой пушки возится ее командир старший сержант Левшунов. Высокий, худой. Густая щетина на впалых щеках. Знаю, недавно он получил сообщение, что и второй его сын погиб.

— Петр Андреевич, здравствуйте.

Присели на станину. Виду не подает, что устал. Впору бы отдыхать, а он месяцами не выходит из боев. Прошу рассказать о только что прошедшем бое. Петр Андреевич прячет израненные руки: на ладонях свежие следы от осколков.

— Обычный бой был, товарищ полковник. Много их на нас шло. Жаль ребят — пять убитых и пять раненых. Еще не успели в санчасть отправить.

У ног валяются еще не остывшие гильзы, пустые деревянные ящики, пропитанные густой кровью бинты.

— «Тигры» находились в 120 метрах от нас. Вначале расчет вел огонь бронебойными — не берет. Из неприкосновенного запаса вытащили последний ящик с подкалиберными. Выстрелили. «Тигр» закружился на месте. Другой «тигр» пытался его взять на буксир, но Литовченко и его подбил. Третий «тигр» вывел из строя двух наводчиков. Тогда я стал у прицела и заставил «тигра» замолчать. Потом появилась пехота. Гитлеровцы шли в полный рост. Четыре раза они бросались вперед, и четыре раза мы отбрасывали их.

Подходит командир минометного полка корпуса подполковник Зыль:

— Храбро дрались твои челябинцы. Выручили нас. Фашисты так и не прорвались к огневым позициям батареи, оставили на поле боя более сотни убитых солдат и офицеров и три танка «тигр».

Мы прощаемся с артиллеристами. Идем дальше. На перекрестке полевой дороги — подбитая «тридцатьчетверка». Возле нее сидит и плачет механик-водитель старший сержант Н. С. Балашов. Изнутри машины высовывается вымазанный башенный стрелок рядовой Н. Стремилов.

— Амба, все сгорело.

— Не вовремя, товарищ комбриг. Подбили три танка. Фаустник подполз и по нас. Буран, не видно…

Успокаиваю бойцов:

— Скоро получим новые танки.

Танкисты берут автоматы и идут в бой. В штаб бригады мы возвратились поздно вечером. Подполковник Баранов сообщает печальную весть:

— 29 марта убит Смирнов.

Прощай, боевой друг! Командир Унечской гвардейской. Почти год мы шли плечом к плечу. Воевали рядом, а встречались временами в штабе корпуса. Неудержимо лихой комбриг. Всегда шел с мотострелками в боевых порядках. Прилег отдохнуть в доме. Из-за низких облаков вынырнул «фокке-вульф», сбросил бомбу. Дом разрушило.

В то время, когда основные силы бригады отражали бешеные атаки фашистов, рвавшихся в город Каменец-Подольский, отдельные группы, отрезанные от нас, кочевали по тылам противника. Застрявший танк превращался в огневую точку, тыловые подразделения смело преграждали путь отступающим фашистам. В те дни многие челябинцы, оказавшиеся в окружении гитлеровцев, показали образцы беззаветной храбрости, мужества и геройства.

…Начальник автобронетанкового имущества капитан Тисенин собрал солдат.

— Нас немного, двадцать три человека. Будем стоять насмерть. Мой заместитель лейтенант Белоусов, командир танка.

В группе оказались храбрые солдаты и офицеры. Лейтенант Хватин — помощник по технике командира роты, гвардейцы В. Дубов, В. Козлов, А. Козлов, экипаж подбитого танка — лейтенант Белоусов, сержанты Синец, Рыжов и другие.

Утром 3 апреля небольшой отряд направился в деревню Лясковцы. Шли лесом. По пути встретился расчет 45-миллиметрового орудия на конной тяге. Теперь набралось 27 человек. Вошли в деревню.

— У нас полным-полно немцев, — сказала хозяйка крайней хаты. — Только сейчас фашисты схватили двух партизан, готовят им виселицу.

— Освободить! — распорядился капитан Тисенин.

Челябинцы скрытно пробрались по огородам.

Атака. Расположившиеся на отдых фашисты повыскакивали из хат. Бегут в нижнем белье, в наспех повязанных шарфах, в накинутых на плечи украинских шалях.

На коне скачет по улице фашистский офицер. Капитан Тисенин из пистолета сбил его. Гитлеровцы заполнили улицу. Свинцовый огонь хлестнул им в лицо.

Десятки солдат из команды, расположившейся в деревне, подняли руки. Сотни трупов усеяли деревенские улицы. Только солдат Балашов убил не менее тридцати фашистов. Освобожденные партизаны тепло обнимали гвардейцев-челябинцев.

 

УДАР НА БУЧАЧ

Рано утром меня разбудил ординарец.

— Товарищ полковник, к вам офицер.

В наспех оборудованную землянку с трудом протиснулся рослый капитан — связной из штаба корпуса.

— Едва нашел вас, — отряхивая снег с полушубка, сказал офицер.

— Небесная канцелярия подвела, — невесело пошутил я.

Действительно, в те дни после взятия Каменец-Подольского погода нас не баловала. Неожиданно повалил мокрый снег, зачастую подымался сильный буран. Немцы скрытно подбирались к позициям, в яростных атаках пытались расстроить наши боевые порядки.

Нам приходилось туго. Мы не имели достаточного количества танков и артиллерии. Испытывали нехватку в боеприпасах и горючем.

Добровольцы помнят, когда в один из дней неожиданно на полевой дороге появился длинный обоз немцев. Неистовствовала пурга, снег слепил глаза. Мне звонит адъютант старший третьего батальона офицер Злобин.

— Товарищ комбриг, — доносится в трубке его взволнованный голос, — немцев тьма-тьмущая. Обозы, пешие колонны немцев идут напролом.

— Анатолий Терентьевич, не дайте им проскочить.

Навстречу приближавшемуся обозу рванулся шквал свинцового огня. Наперерез противнику устремились «тридцатьчетверки». С огневых позиций заговорили 76-миллиметровые пушки. На головы фашистов посыпались мины. Уже в первые минуты колонна была рассечена надвое, передние повозки, наткнувшись на огневую стену, беспорядочно растекались по полю и увязали в снегу и болоте. Враг попятился назад, но уже было поздно: танки начали сминать хвост. Кольцо сжалось, немцы подняли руки. Богатые трофеи достались нам. Мы пополнили недостающие боеприпасы и продовольствие.

Справа от нашей бригады свердловчане добивали разрозненные немецкие части. Рядом в упорных боях Пермская бригада изматывала потрепанные фашистские подразделения. Наша оборона выстояла, не изломалась. Надежды окруженных вырваться из огненного кольца рухнули.

Настроение хорошее. Радостно на душе от того, что через день-два мы снова пойдем вперед, близок час полного освобождения родной советской земли.

Связной вручает пакет. Читаю депешу. Нашей бригаде приказано преследовать немцев в направлении города Бучач.

Связисты поспешно сматывают телефонный кабель. Снимаются с огневых позиций артиллеристы, минометчики, пехотинцы оставляют наспех оборудованные окопы.

Машины, оставляя глубокие следы на мягкой пахоте, вытягивались в колонну вдоль обочин. На «виллисе» спешу в голову колонны. Навстречу попадается спецкор «Челябинского рабочего» Михаил Львов.

— Едем с нами, Миша, — приглашаю поэта.

— С радостью, Михаил Георгиевич, но сейчас не могу.

— А кто же нам будет помогать трофейные боеприпасы собирать? — шутливо спрашиваю.

Михаил широко улыбается. Мы прощаемся. Этот отважный человек помогал, как мог. И в атаку ходил с мотострелками. И стихи читал разведчикам, и вместе с саперами проходы проделывал в минных полях, и был инициатором сбора трофейного оружия и боеприпасов.

Бригада стремительно движется по шоссе. По сторонам дороги — куча битой немецкой техники. Зияют рваные дыры в хваленых «тиграх», опрокинуты в кювет зенитные пушки, беспомощно застряли в грязи тяжелые грузовики, возле которых уже орудуют сельские жители.

Ночью подразделения бригады заняли исходные позиции. Дороги подсохли, и немцы, подтянув резервы, усиленно сопротивляются. Бригада наносит удары с юга. Из засад бьют фаустники. Порой свинцовый ливень из оборудованных дзотов прижимает солдат к земле. Нелегко челябинцам. Мы несем большие потери.

Впереди — деревня Зелена. Подполковник Баранов испытывающе смотрит на топографическую карту.

— Трудновато нам придется. На пути — высота.

Не скрою, и я с опаской поглядывал на отметку 199,4, обозначающую высоту. Она господствует над прилегающей к деревне местностью. Обойти ее? Не удастся. В мокрых снежных сугробах погубим всю технику. Решили на рассвете атаковать высоту. На опушке леса расположились несколько танков. Подтянули батарею 76-миллиметровых орудий. Роют окопы автоматчики, позади них оборудуют огневые позиции бригадные минометчики.

Час назад в сторону высоты ушли разведчики с группой автоматчиков. От них пока никаких вестей. Саперы соорудили шалаш, и офицеры штаба, зябко кутаясь в полушубки, трудятся над бумагами.

Далеко за полночь. Возвратились разведчики и автоматчики, привели пленного. Нескладно длинный, в короткой шинели, разбитых сапогах, гитлеровец не то от страха, не то от холода дрожит. Он хорошо осведомлен об организации обороны высоты, расположенных на ней огневых средствах и охотно отвечает на все вопросы, задаваемые переводчиком рядовым В. С. Кочемазовым. Пленный называет довольно внушительное число: на высоте окопалось более двухсот солдат, десять орудий, оборудовано более десяти дзотов.

Разведчик гвардии старший сержант А. С. Бабкин.

Пленного увели. Старший сержант А. С. Бабкин что-то не уходит, на лице — непонятная грусть.

— Афанасий Сергеевич, радоваться надо. Видную птицу взяли в плен. А ты нос повесил.

На глазах у отважного разведчика появились слезы.

— Товарища потеряли, автоматчика Исабетинского, моего друга-земляка. Разрывная навылет.

…Вырыли яму и опустили в нее обернутого в плащ-накидку рядового Исабетинского, Троекратные выстрелы разведчиков сливаются с орудийными раскатами и автоматной трескотней. Челябинцы начали штурм высоты.

Штаб снимается с места. Иду возле свежевырытой могилы. На холмике установлена дощечка. Кто-то из солдат химическим карандашом написал:

«Здесь похоронен доброволец Исабетинский, из Челябинска. Погиб 11 апреля 1944 года».

Нас осыпают осколки разорвавшегося снаряда: гитлеровцы открыли ответный огонь. Над головой щелкают разрывные пули. Недалеко от нас упал солдат. К нему бегут санитары…

Постепенно накал атаки начал спадать. Слишком неравны силы. В оврагах залегли автоматчики, за бугорками укрылись танки. Перестрелка не утихает. Нам неожиданно повезло. На полевой дороге появилась «катюша».

— Выручай, браток, — обратился я к вышедшему из кабины офицеру. — Люди под огнем гибнут, ударь-ка по высоте.

— Минуточку, — отвечает капитан.

Следуют короткие команды. Грохот взрыва. Дым, пламя. Огненные языки потянулись к высоте, а вскоре бригада без особого труда ворвалась в деревню и почти полностью пленила фашистский гарнизон.

На утро меня вызвали в штаб корпуса, а к обеду мы возвращались в бригаду. На заднем сиденье дремали два автоматчика. «Виллис» с трудом переваливал заболоченные лощины. Впереди появилась машина. Подъезжаем. Вижу — «студебеккер» нашей бригады. У пушки с разведенными станинами солдаты. В одном из них без труда узнаю старшего сержанта Левшунова. Он, вытирая паклей масляные руки, неторопливо рассказывает о только что прошедшем бое.

Расставленные вдоль дороги «пантеры» помешали с ходу пробиться вперед. Однако устоять под напором челябинцев не смогли.

— Глядите, вон некоторые из них навсегда остались на поле украинском.

На краю неубранного кукурузного поля еще чадили две «пантеры».

— И нам досталось маленько. Осколком порван шток накатника. Что делать — ума не приложу.

В нескольких метрах от дороги расположился медсанвзвод. Раненых немного — человек семь-восемь. Медики им уже успели сделать перевязки. Я подзываю к себе Петра Андреевича Левшунова.

— Бери раненых и езжай на своем «студебеккере» в госпиталь. Там где-то корпусные склады. Возьмешь запчасти для пушки и боеприпасы. И назад в бригаду.

— Есть, товарищ полковник!

Наш «виллис» катит дальше. Где-то недалеко идет стрельба. Дорога взбегает на бугорок. Слева от нас показывается какая-то машина. Она быстро приближается к нам. Останавливаемся. Вскидываю бинокль. Своя или чужая — не поймешь. На кузов накинут тент.

Вроде бы «шеврале». Метрах в сорока от нас грузовик остановился, и на землю спрыгнули несколько автоматчиков. Дружные автоматные очереди вспороли тишину. Я плюхнулся в небольшую воронку и в сторону машины бросил «лимонку». На землю упали убитые фашисты, загорелась машина. Два оставшихся в живых гитлеровца подняли руки.

Вечером мы нагнали подразделения бригады.

Утром снова бой. Перед обедом меня разыскал Левшунов. Старший сержант едва передвигался. Короткая, не по росту шинель с оборванной полой была изрешечена осколками. Понурив голову, он сказал:

— Не выполнил ваш приказ, товарищ комбриг. Судите.

— Докладывай, что случилось.

Из беседы с Петром Андреевичем выяснилось вот что. В госпиталь они доехали благополучно, а возвращаясь назад, попали под бомбежку. Загорелась груженная боеприпасами машина, осколками ранило Колосаева и Виноградова, оторвало ногу Уфимцеву, убит Мартынец.

Старший сержант, рискуя жизнью, оттащил раненых в безопасное место, оказал им первую медицинскую помощь, а затем на попутной санитарной машине отправил друзей в тыл.

Командир орудия умолк.

— Благодарить тебя надо, Андреевич, людям жизнь спас, — и я крепко пожал руку отважному воину.

Обоюдные атаки продолжались еще несколько дней. Немецкая авиация почти ежедневно наносила удары по частям бригады, по другим соединениям. Но безуспешно.

На Подольщине бесславно закончили свое существование многие части из группировки армий «Юг».

По раскисшим дорогам брели пленные. А мы торжествовали: над Советской Подольщиной взвились красные флаги.

В один из дней нашей бригаде были переданы все уцелевшие танки армии. Мой заместитель по технической части майор Дуэль недовольно бурчит:

— Металлолом челябинцам передали.

Успокаиваю заместителя:

— Подлатаем, товарищ Дуэль, — а у самого на душе кошки скребут. «Тридцатьчетверки» сильно поизносились. У многих из них моторесурсы на исходе. Им бы в пору в капитальный ремонт.

Ночью занимаем оборону северо-западнее города Коломыя.

С трудом разыскал командира стрелкового полка. Его командный пункт расположился в сосновом бору. В землянке, уже хорошо обжитой, мне навстречу поднялся рослый полковник. Оглаживая редкие усы, он настороженно осмотрел меня, на секунду задержал взгляд на танковых эмблемах:

— Вы из штаба армии?

— Никак нет, моя бригада прибыла вас сменять.

— Легки на помине. Рады вас приветствовать, — и полковник крепко пожал мне руку. — Мы тут с начальником штаба только что вели об этом речь. Из штаба армии шифровку вчера получили. — Полковник позвал к себе ординарца:

— Петро, у нас гости, готовь стол.

Солдат проворно бросился в угол, из-под деревянного топчана извлек несколько консервных банок. На столе, покрытом небольшим обрывком фронтовой газеты, появился зеленый лук, редиска, куски толстого украинского сала.

От обилия яств заныло в животе (завтракал часов двенадцать тому назад на марше). Поесть соблазн был велик, но наступал вечер, и мне хотелось быстрее познакомиться и принять участок обороны. Пытаюсь отказаться от ужина. Полковник категорически мотает головой. Перекусили наспех.

«Виллис» петляет по лесной дороге. Из-за кустов выходит солдат:

— Дальше ехать нельзя.

Мы отправляемся пешком. На опушке леса окопалась пехота. Редкие цепи глубоко зарылись в землю.

— Это наше хозяйство, принимайте, — сказал полковник.

На утро стрелковый полк был отведен в тыл. Бригада заняла оборону на широком фронте, и танкисты сразу же приступили к ремонту машин.

Впереди — небольшая речушка. Мы с майором Дуэль шагаем по передовой. Под ногами валяются стреляные винтовочные гильзы, рваные обрывки солдатской газеты, консервные банки. Почти пустуют окопы, траншеи, хода сообщений. Их начинают обживать мотострелки батальона капитана Приходько, которых осталось немного. Ждем пополнение изо дня на день. А пока что надеемся на свои силы. Да и вряд ли немец рискнет форсировать реку.

Мелколесье сбегает к реке. Хорошо виден противоположный берег, а далее все скрывается в туманной дымке.

— Товарищ полковник, — негромко останавливает меня солдат. — В полный рост ходить небезопасно. Фашист временами постреливает.

В рослом пулеметчике узнал коммуниста рядового Пяткина. Храбрый солдат, отважный. Своим огнем он немало уничтожил немцев. При отражении только одной контратаки в селе Романувке уничтожил не менее двадцати гитлеровцев.

— А где командир роты?

— Только был здесь.

— Слушаю вас, товарищ комбриг, — словно из-под земли появился старший лейтенант Сидоров.

— Что известно о противнике?

Из полевой сумки офицер извлекает топокарту. На ней уже десятки пометок в районе обороны немцев.

— Откуда данные?

— Со слов сменившегося командира роты.

— Уверены вы в их точности?

— Будем уточнять. Уже выставлены наблюдатели. Рядовой Пяткин на рассвете засек пулемет. Вот его расположение. Совпадает с данными нашего предшественника.

— Добро, действуйте. Кстати, рядового Пяткина не забудьте тоже представить к награде, — посоветовал я командиру роты.

— Не забудем, товарищ полковник, — расплываясь в широкой улыбке, ответил старший лейтенант. — Такие достойны.

Пробираемся по низкорослому сосняку, выходим на поляну. За небольшим бугорком укрылась «тридцатьчетверка». Издалека на башне видна надпись «Гвардия». У разбитой гусеницы хлопочет Федор Сурков.

— Чиним, товарищ комбриг, — пальцы поизносились. — Старший сержант поспешно сплюнул папиросу, каблуком ботинка вдавил ее в мокрый песок. — К обеду с гусеницами покончим. Потом к мотору доберемся. Хочу, чтобы у меня она до Берлина дотянула.

Он испытующе смотрит на меня и, словно пытаясь меня убедить, авторитетно заявляет:

— Дотянет, товарищ комбриг!

Федор Сурков — храбрый танкист. За год тяжелых боев он возмужал, приобрел опыт. Еще на Орловско-Курской дуге коммунист Сурков отличился в боях. Ни разу он не дрогнул перед гитлеровцами и в боях за освобождение Правобережной Украины.

— А об охранении и позабыл, — упрекнул я танкиста.

— Все предусмотрено.

Из командирского люка высунулся стрелок-радист старшина Александр Марченко:

— Я во все глаза смотрю, товарищ полковник.

Подошел старший лейтенант Акиншин. Командир роты выглядел усталым. Мы тепло поздоровались.

— Технику приводим в божеский вид, — доложил он мне. — Ремонтников бы сюда.

— Пришлем.

— И боеприпасов подбросьте.

— Дадим. Через день-два.

Ремонт техники шел полным ходом. Но где бы мы ни появлялись с майором Дуэль, у нас настойчиво просили запчасти, горючее, боеприпасы. А где их взять? Пока обходились тем, что сами кое-что делали в ремонтном подразделении капитана Дирипенко.

Лишь к вечеру я возвратился в штаб. В приземистой землянке трудились офицеры штаба. Им было не до сна и не до отдыха. Они уже планировали учебные занятия, кратковременные сборы офицеров и сержантов, уточняли вопросы взаимодействия в обороне, организовывали сбор данных о противнике.

Из подразделений уже начали поступать наградные листы. Просматриваю некоторые из них. Читаю:

«Левшунов Петр Андреевич. Командир противотанкового орудия…»

Нелегко сложилась судьба этого воина. Он потерял двух сыновей. Василий погиб под Москвой, а Прокопий — в районе Курска. Отец был убит горем, но не пал духом. В боях он показал себя храбрейшим человеком.

Еще один наградной лист.

«Рядовой Чижов П. А., водитель. Представляется к ордену Красной Звезды».

В распутицу, в самое трудное время, рискуя жизнью, он доставлял нам боеприпасы. Наградных листов уже много. Представлены к награде офицеры Кулешов, Акиншин, Пупков, Коротеев, солдаты и сержанты Сурков, Марченко, Веселовский и другие. Читая наградные листы, я словно вновь пережил те бои, в которых участвовала бригада в марте и апреле 1944 года на Правобережной Украине. Взволнованный, вышел на улицу. Было необычно тихо, лишь где-то в ночном небе гудел немецкий самолет-разведчик. Закурил, пряча папиросу в рукав, присел на пень. Минут через десять собрался уходить. Со стороны противника донесся свист, и в тот же миг у моих ног упал снаряд. Упал и… не разорвался. Посчастливилось. Утром саперы извлекли его из земли.

В те дни в бригаду начало прибывать пополнение, в основном из ранее оккупированных немцами сел и городов. Люди не были обучены военному делу. Штаб разработал учебный план занятий. Поочередно батальоны отводили в тыл и учили личный состав вести огонь из автоматов, пушек, пулеметов.

Политработники Денисов, Курманалин, Карамышев, Шлыков, Яковлев и другие усилили агитационную работу. В групповых и индивидуальных беседах политотдельцы повседневно разъясняли воинам политику нашей партии, благородные цели и справедливый характер Великой Отечественной войны советского народа против немецко-фашистских захватчиков, конкретные задачи личного состава.

Политотдел выпустил несколько фотоплакатов, которые были посвящены коммунистам автоматчику Пяткину, танкисту Суркову, артиллеристу Левшунову и другим. Политотдел корпуса обратился к воинам-новичкам со специальной листовкой. В ней были такие строки:

«Товарищи красноармейцы! Вы и ваши близкие пережили все ужасы гитлеровского ига, много дней страдали под сапогом фашистов. Это они, немецкие грабители, разрушили и сожгли твой дом, угнали в проклятую Германию твою сестру или любимую. Отомсти врагу. Будь храбр в бою, не дай немцу унести ноги с родной Украины!»

Перед молодыми солдатами часто выступали бывалые воины. Коммунист Сурков поделился опытом вождения машины в бою, автоматчик Василевский — как надо применять оружие в бою.

Политотдел заботился об учебе агитаторов, о их политическом образовании. С ними были проведены однодневные сборы. Перед агитаторами выступали опытные политработники.

Были проведены семинары комсоргов и парторгов рот, с молодыми коммунистами велось изучение Устава партии. По инициативе политотдела были подготовлены письма родителям воинов, награжденных орденами и медалями. Письма зачитывались перед строем.

Серьезное значение штаб придавал учебе офицерского и сержантского состава. Штаб разработал и провел занятия с офицерами по темам: «Усиленная танковая рота в наступлении», «Ведение боевых действий в лесистой местности» и «Бой в горах и населенных пунктах».

С младшими командирами проводились инструкторско-методические занятия по темам: «Атака переднего края», «Отделение в ночном поиске и засаде», «Бой в населенном пункте».

Немцы нас порой беспокоили. Над нашими позициями часто появлялась авиация. Воины из нового пополнения держались стойко. Но были и такие… Со стороны немцев раздались хлопки минометных выстрелов. Через минуты две в районе обороны мотострелкового батальона начали рваться мины. Один из солдат выскочил из траншеи и пытался бежать в тыл. Его кто-то удержал.

— И чего ты, Яковенко, испугался, — донесся до меня чей-то голос. — Гляди, рядом с тобой пулеметчик Пяткин. Так он, брат, от самой Москвы в боях и не дрогнул ни разу. Тебя сейчас могло убить. А в траншее надежнее.

Подошел к бойцам. Облокотившись на бруствер, возле автоматчика стоял белобрысый лейтенант. Что-то не узнаю, кто он.

Заметив меня, лейтенант вытянулся в струнку. На нем ладно лежало новенькое обмундирование, сбитую фигуру плотно обхватывала кожаная портупея.

— Лейтенант Белоусов?

— Так точно!

Этот офицер прибыл к нам несколько дней тому назад на должность парторга мотострелкового батальона. Сам он из Златоуста. Работал старшим мастером в ремесленном училище № 4. В мае 1943 года поступил в военно-политическое училище. По его окончании добился, чтобы его направили в нашу бригаду.

— Что у вас тут?

Солдат растерянно смотрит на меня, виновато переминается с ноги на ногу:

— Як гаркнуло, и мэни стало страшновато.

— Запомните, у страха глаза велики. В нашей бригаде трусов не было.

Я попросил парторга помочь солдату преодолеть робость.

Возвращаюсь на командный пункт. В лесу дымит солдатская кухня.

— Заверни-ка к тыловикам, — приказываю водителю.

«Виллис» резко останавливается.

На подготовку к последующим боям времени было мало. Отделения, экипажи и расчеты продолжали пополняться воинами. Каждая свободная минута использовалась для учебы.

В землянках, в окопах проходили партийные и комсомольские собрания. Беспрерывно заседала партийная комиссия. Желающих идти в бой коммунистами было очень много.

 

СМЕЛЫЙ МАНЕВР

В первых числах июля 10-й добровольческий корпус снялся с места. Движемся строго на север. На дорогах появились указатели с надписью «На Львов». Иногда беспокоит вражеская авиация, но особых потерь нет. «Юнкерсы» и «хейнкели» беспорядочно сбрасывают свой груз и поспешно удаляются на запад. Некоторые из них, подбитые огнем зенитной артиллерии, оставляя густой след из черного дыма, стремительно падали на землю.

На марше стало известно: нам предстоит освобождать Львов. Смотрю на карту. Линия фронта дугой охватывает город. До него — добрая сотня километров. Местность резко пересеченная, лесистая. Мы уже знали, что нам придется иметь дело с группой армий противника «Северная Украина» под командованием генерал-полковника Й. Горне. Она занимала оборону от Полесья до Карпат, противник за лето создал глубоко эшелонированную оборону. Враг построил три полосы обороны, они состояли из густой сети траншей, соединенных ходами сообщения. На пути — немало водных преград. Это реки — Западный Буг, Золочевка, Билка и другие.

От солдат мы не скрывали, что предстоят жаркие летние бои. Провели короткие митинги. Наступательный дух у челябинцев особенно высок: впереди — граница.

14 июля 1944 года после обеда грохот канонады возвестил о начале нового наступления 1-го Украинского фронта.

В тот же день бригада участвует в прорыве вражеской обороны, а затем идет в передовом отряде корпуса. Мой позывной «Самара». Меня непрерывно беспокоит комкор. Он торопит.

Второй день моросит дождь. Короткий бой. Прорываемся в узкую горловину возле села Тростянец. Немцы бьют из засад, упорно сопротивляются. К вечеру форсируем реку Стрыпу. Неприятель несколько раз переходит в контратаки, которые мы успешно отбиваем.

Ночью наступление продолжалось. А утром мы ворвались в дымящийся Золочев. На улицах идут бои. Челябинцы настойчиво теснят немцев. К железнодорожному вокзалу первым прорвался танк старшего лейтенанта Потапова.

Вскоре бой перенесся за город. Танки несутся по шоссе на Львов. На подступах к населенному пункту Словита бригада попала в очень трудное положение. Из засад нас встретил огонь тяжелых танков и закопанных орудий. Справа — открытое поле, а слева — горы, покрытые лесом. Мгновенно пришло решение: батальону автоматчиков обойти немцев слева, ударить с тыла.

Вызываю капитана Приходько. Он возбужденно рассказывает о своих гвардейцах, которые славно дрались на улицах Золочева. Комбинезон капитана, туго обхваченный ремнем, прострелян в нескольких местах. Перехватив мой взгляд, офицер поспешно сказал:

— Малость задело. На то и война. Только я в госпиталь не пойду.

И тут я только заприметил, что капитан немного прихрамывает: пуля прострелила правую ногу, но кости не задело.

— Все нормально, товарищ комбриг. Медики уже свое дело сделали.

— Я хотел доверить тебе одно задание, а вот сейчас опасаюсь.

— Товарищ полковник, за что же так?

— А нога?

— Пустяковая царапина, не о ней сейчас должна идти речь.

Я расстелил на капоте «виллиса» топокарту…

Через несколько минут мотострелки скрылись в лесу. Пока есть время, мы произвели дозаправку машин, пополнили боеприпасы.

Связываюсь по рации с Приходько. Он докладывает:

— Через пять минут начинаем бой. Оседлали дорогу Золочев — Львов. Взяли в плен двух офицеров и солдата.

Отыскиваю на карте место. Это где-то за Словитой в 1—1,5 километрах. Не теряем времени. Одновременно начинаем атаку с фронта. Немцы поначалу ничего не поняли, но тут же разгадали наш замысел и быстро снялись с огневых позиций, поспешно стали отходить на запад. Бригада — за ними. От капитана Приходько приходят одна за другой тревожные вести. Немцы потеснили батальон. Самоотверженно дрались автоматчики. Они смело бросали под гусеницы танков связки гранат. Отличился пулеметчик коммунист рядовой Пяткин.

Мы спешим на помощь батальону Приходько. Танки второго батальона капитана Федорова мчатся по улицам Словиты. Убегающих немцев настигают меткие очереди. Из-за угла дома показался фаустник. Услышав шум мотора нашего танка, он быстро упал в кювет, изготовился к бою. Лейтенант Ясиновский опередил врага.

Часть немцев сумела прорваться через позиции мотострелкового батальона и ушла на запад.

Утром на командный пункт бригады приехал командарм генерал-полковник Д. Д. Лелюшенко. Его сопровождал комкор генерал Е. Е. Белов.

— Хорошо челябинцы воюют! — сказал командарм. — Тебе, Фомичев, поручается новое задание: первым прорваться к юго-западной окраине Львова. Завтра к вечеру быть в городе. Это очень важно. Конкретную задачу получишь от комкора.

Генерал Белов провел на карте стрелу. Нам предстояло прорваться через оборону противника и совершить смелый рейд по тылам врага.

Как лучше пробиваться ко Львову? Идти в лоб по шоссе — бессмысленно. Впереди небольшой хуторок. Есть ли там немцы?

— Я уже послал разведчиков, — доложил начальник штаба.

Вскоре группа воинов, возглавляемая только что прибывшим из госпиталя коммунистом Соколовым, возвратилась с двумя пленными.

Старший сержант возбужденно рассказывал:

— Мы подползли по ржи незаметно к крайнему домику. Глядим, один верзила сидит на завалинке и пьет молоко, а второй — роет окоп. Рядом телефонный аппарат, от него уходит красная нитка. Разведчик Николай Лавриков перерезал провод. Внезапно выскакиваем на поляну:

— Хэнде хох!

Со слов пленных мы узнали, что в хуторе расположен полк, усиленный танками и самоходными орудиями.

С начальником штаба Барановым и инженером Полубояровым выехали на рекогносцировку местности. Немцы обнаружили наш бронетранспортер и обстреляли. Командир бронетранспортера сержант Иван Будницкий прильнул к пулемету. Приказываю водителю Ивану Рехину укрыть машину. В это время рядом разорвался снаряд, осколок впился в голову Будницкому. Полубояров подхватил на руки безжизненное тело гвардейца. Мы поспешно возвратились назад.

Влево от хутора в лес уходила тропинка. По ней можно обойти хутор. Рискнем, что ли?

Подошел начальник политотдела подполковник Богомолов. Посоветовались с офицерами штаба. Пришли к одному мнению: идти по тылам в обход больших дорог. Собрал командиров батальонов и рот, довел до них задачу.

В 10.00 утра второй батальон капитана Федорова обрушил шквал огня на деревню, в которой засели немцы. Приданная 37-миллиметровая зенитная батарея старшего лейтенанта Иволгина поддержала батальон. Дым окутал деревню. Человек двести немцев ушли в лес, в горы.

— Вперед!

Танки бригады, вытянувшись в колонну, свернули на лесную тропинку. Вплотную подступают высокие деревья. Тропинка то взбегает в гору, то стремительно сбегает в низины.

Справа от нас остается деревня Лагодов. Не встречая сопротивления, достигаем шоссе Перемышляны — Львов. Вдруг мне по радио сообщили:

— Со стороны Перемышляны движутся семь самоходок.

Подозвал к себе командира приданного взвода тяжелых танков лейтенанта Никогосова.

— Прикроешь фланг бригады, пока танки перевалят шоссе.

Самоходные орудия, не подозревая опасности, продолжали двигаться по шоссе и угодили под огонь наших тяжелых танков.

Вброд форсируем реку Свирж. Продвигаемся по 10—12 километров в час. 20 июля утром бригада с ходу ворвалась в село Водники, вышла на шоссе Ходоров — Львов. Завязалась ожесточенная схватка. Со всех сторон наседали немцы. Они значительно превосходили нас и в живой силе, и в технике. Немцы занимали очень выгодные позиции, и каждый метр вперед стоил больших усилий. Наши танкисты проявили изумительную храбрость и отвагу.

Экипаж младшего лейтенанта Александра Семено, расстреливая фашистов из пушки и пулемета, одним из первых ворвался на позиции обороняющихся. И вдруг резкий удар о башню. Механик-водитель старший сержант Аким Басинский продолжал вести машину. Неожиданно умолк пулемет. Басинский оглянулся. Заряжающий Разгонюк перевязывал командиру голову.

— Поворачиваю назад! — крикнул по танко-переговорному устройству механик.

— Только вперед! — ответил Семено и снова встал у прицела.

Заговорил пулемет. Танк достиг высоты, когда вновь раздался оглушительный взрыв. Танк остановился, мотор заглох. На какое-то время сознание потерял и механик. Когда Аким Басинский очнулся, языки пламени уже лизали броню машины, забрались в моторное отделение. Аким напряг силы, с трудом сбил пламя. Бой стих. Прислушался — голоса. Немцы! Механик бросился к пулемету. Длинная очередь оказалась меткой. Немцы рассыпались по ржи.

Четверо суток коммунист Басинский провел один среди погибших друзей. Похоронил их, соорудил небольшой памятник. Четверо суток, превозмогая боль и усталость, он ползал по машине и чинил каждый проводок. Четверо суток без пищи, без санитарной помощи, в постоянной опасности. И лишь на пятые сутки завелся двигатель. Ослабевший танкист нагнал своих.

Механик-водитель гвардии старший сержант А. Басинский.

Тем временем бригада рвалась ко Львову. Фашисты предприняли ряд ожесточенных контратак. Вражеская авиация беспрерывно бомбила подразделения бригады. Приходилось рассредоточиваться в лесу, а это задерживало наше продвижение вперед.

Впереди движется второй батальон. В головной походной заставе взвод старшего лейтенанта Дмитрия Мефодьевича Потапова с группой разведчиков. В бригаде коммунист Потапов не так давно. У нас быстро завоевал авторитет и уважение. Избрали его парторгом второго танкового батальона.

Головной походной заставе нелегко. Она первой принимает на себя удары. Прямым попаданием снаряда порвало гусеницу в танке экипажа коммуниста младшего лейтенанта Евгения Алексеева. Два других танка в это время огнем прикрыли друзей. Они расстреливали в упор наседавших гитлеровцев.

Повреждение устранено. Продолжают продвигаться вперед.

— Встретили артиллерийскую батарею, — докладывает старший лейтенант Потапов. — Виднеются и несколько танков.

— Опрокинуть заслон! — распорядился я.

Но сделать это не так-то легко. Слышу вновь взволнованный голос командира разведдозора:

— Перед нами опорный пункт. У нас создалось тяжелое положение.

Оказывается, танк лейтенанта Кулешова с ходу раздавил орудие противника, расстрелял прислугу. С закопанными танками пришлось завязать упорный бой. Тогда ему на помощь поспешили другие танки батальона.

На обочине дороги мне встретился обгоревший танк. Возле него на плащ-палатке труп механика-водителя сержанта Мурзина. Под густой кроной дерева сидит младший лейтенант Алексеев. Его уже успели перевязать, лицо полностью забинтовано. Услышав мой голос, Алексеев поднялся.

— Товарищ комбриг, не заметили «тигра», он нас с близкого расстояния…

После короткого боя бригада овладела небольшим населенным пунктом Давыдов. В бинокль уже видна окраина Львова. Еще одно усилие — и мы в городе. Тороплю второй батальон, на танках которого десант.

— Воздух! — докладывают наблюдатели.

Больше десяти «юнкерсов» на небольшой высоте шли в нашу сторону. Приказываю рассредоточиться. Почти в ту же минуту посыпались бомбы. Мы не досчитались трех танков, более десяти солдат и сержантов.

18.00 21 июля 1944 года. Мы на окраине Львова.

— «Киев», «Киев»! Я «Самара». Достиг окраины «Розы», продолжаю выполнять задачу, — доложил я комкору.

«Роза» — это Львов. Мы в старинном украинском городе. Учащенно забилось сердце. В суровый 1941 год я отходил с танковым полком по этим местам. А теперь вот возвратился.

 

АЛЕКСАНДР МАРЧЕНКО И ЕГО ТОВАРИЩИ

— Скорее, скорее берите «Розу», — подгонял меня по радио комкор генерал Белов.

Стих дождь. Из-за туч выглянули лучи заходящего солнца. Танки бригады рассредоточились в небольшой роще. Капитан Гаськов расстелил топографическую карту. Отчетливо видны улицы, переулки, площади.

— Иметь бы сейчас человека, кто бы хорошо знал Львов, — произнес один из офицеров штаба.

— Из местных жителей бы, — предложил подполковник Баранов.

— Смельчаков сесть на броню много найдется, — возразил подполковник Богомолов, — на такое ответственное дело нужен проверенный человек.

Смотрю на капитана Гаськова. Офицер усиленно трет рукой лоб, словно пытается что-то вспомнить. Вдруг он оживился.

— Если память не изменяет, у нас есть такой солдат, — неожиданно сказал он.

Капитан Гаськов быстро исчез в штабном автобусе, а спустя минуты три-четыре сияющий появился в дверях.

— Гаськов редко ошибается, товарищ комбриг, — крикнул он. — Старшина Александр Марченко, стрелок-радист.

И тут я припомнил этого невысокого, стройного с грустными глазами танкиста. С ним-то я почти с одним из первых познакомился, когда принял бригаду.

— Вызвать ко мне Марченко!

Минут через тридцать старшина доложил о своем прибытии.

— Львов хорошо знаешь? — спросили его.

— Вроде бы неплохо, — ответил гвардеец.

— А ну-ка, взгляни на карту.

Старшина неловко пожимает плечами.

— В карте не очень силен, — сконфуженно признался он. — Без нее могу обойтись.

И он рассказал, что Ходоровское шоссе, по которому мы шли к городу, упирается в улицу Зеленую. Это — рабочая окраина.

— А к центру бы мог провести головной дозор? — спросил я у Александра.

— Товарищ комбриг, даже с закрытыми глазами.

Экипаж, в котором служит Марченко, решили назначить в головной дозор. Я вызвал командира танка коммуниста лейтенанта А. Додонова. Он — в бригаде новичок. Недавно из военного училища. Сам из города Ленинграда. Родители погибли в блокаду.

Лейтенант выстроил экипаж. Механик-водитель старший сержант Федор Сурков. Стрелок-радист старшина Александр Марченко. Заряжающий рядовой Николай Мельниченко.

— На вас, товарищи, на ваш экипаж «Гвардия», — сказал я, — возлагаются трудные, но очень важные и почетные задачи: первыми пробиться к центру города и поднять над ратушей красное знамя — символ освобождения Львова. Дорогу вам будет показывать коммунист старшина Марченко.

Я крепко пожал танкистам руки и передал алое полотнище. Саша Марченко срубил молодой дубок и, гладко обстрогав его, прикрепил к нему знамя.

Уже начало темнеть, когда комбат капитан Чирков ставил конкретную задачу. Рядом оказался наш фотограф Николай Григорьевич Чиж.

— Сфотографируй товарищей, — попросил я Чижа.

Щелчок. Пять человек оказались в кадре.

Экипаж танка «Гвардия». Слева направо командир танка гвардии лейтенант А. Додонов, стрелок-радист гвардии старшина А. Марченко, заряжающий гвардии рядовой Н. Мельниченко, командир танкового батальона гвардии майор Б. Чирков, механик-водитель гвардии старший сержант Ф. Сурков.

В 12 часов ночи танк «Гвардия» первым ушел вперед. Стояла лунная ночь. Справа роща Погулянки. Танкисты движутся медленно. Связь работает безупречно.

— «Гвардия», «Гвардия», торопитесь! — кричал я в микрофон.

— Все идет хорошо, все идет отлично, — сообщал лейтенант Додонов.

Потом на этой волне начала доносится музыка, чужая речь. Но связь мы не теряли. Экипаж в сопровождении 15 автоматчиков скрытыми путями к рассвету вышел к улице Зеленой.

— Впереди танки и пушки, — радирует мне Додонов. — Прислуга отдыхает, только часовые.

— Атакуйте, поддержим.

Раскаты орудийных выстрелов взорвали утреннюю тишину. Танк Додонова с ходу раздавил орудие, меткими выстрелами подбил один за другим два танка.

— Слева атакуют пять танков, — вновь докладывает мне Додонов. — Открываем огонь.

Выстрелы гвардейцев на редкость оказались меткими. Все пять танков были подбиты. Загорелись баки, начались взрываться боеприпасы. Во Львове немцы объявили тревогу. Слышу по радио:

— Русские с тыла атакуют.

Со всех сторон нас начали осаждать гитлеровцы. На левый фланг на перекрестке улиц поставил 76-миллиметровую батарею старшего лейтенанта Шабашова.

Продвигаться вперед нельзя. Бьют тяжелые минометы. Из-за угла двухэтажного дома огонь ведет «пантера». Со свистом проносятся снаряды.

Фашисты упорно атакуют левый фланг. Батарея старшего лейтенанта Шабашова оказалась в тяжелом положении. Выдвигаю танковый взвод Потапова, который шел вплотную за разведдозором.

— Попытайтесь удержать натиск гитлеровцев, — просил я старшего лейтенанта Потапова. — Обеспечьте левый фланг бригады.

Выслушав меня внимательно, офицер четко ответил:

— Удержим, товарищ полковник.

— Не медлить, быстрее спешите на помощь Шабашову.

Потапов бегом направился к своим машинам. Вскоре он скрылся в танке. Маневрируя по узким переулкам, взвод Потапова продвигался вперед. Опасность подстерегала на каждом шагу. Танк Потапова выскочил на перекресток. Из-за угла ударила «пантера». Снаряд, коснувшись брони, срикошетил. Механик-водитель сержант Федор Кожанов увел машину в укрытие. Танкисты решили выжидать. Фашисты вначале молчали. Минут через пять-семь из-за угла выползла «пантера». Башенный стрелок сержант Мартьянов в упор выстрелил по гитлеровской машине, и «пантеру» в ту же секунду охватило пламенем.

Коммунист старший сержант Левшунов подбил самоходное орудие «фердинанд», осколочными снарядами рассеяло приближавшихся гитлеровских пехотинцев.

Однако гитлеровцы скрытым путем обошли батарею старшего лейтенанта Шабашова и ворвались на огневую позицию. Завязалась рукопашная схватка. Батарейцы убили более двадцати солдат и пленили человек восемь. В неравном бою были убиты старшина Алексюк и рядовой Паномарев, тяжело ранены Ф. Ширшов, орудийные номера Скобликов и Канарский.

А тем временем головной дозор с боем продвигался к центру города. Когда наступили вечерние сумерки, мы приостановились: продолжать наступление было небезопасно, фашистские фаустники могли принести нам немало беды.

Командный пункт бригады расположился в каком-то старинном особняке, обнесенном высоким железным забором. Мы наспех перекусили и с начальником штаба отправились к экипажу лейтенанта Додонова. На ближайших перекрестках были расставлены наши «тридцатьчетверки». Почти за каждым углом капитан Приходько расположил станковых пулеметчиков. Бригада прочно заняла оборону на ночь.

Члены экипажа лейтенанта Додонова восторженно нас встретили. Впереди в нескольких метрах немцы, и танкисты нас предупредили быть поосторожней. Пришлось укрыться за углом многоэтажного дома.

— Молодцы, — похвалил я танкистов, — быстро продвигались вперед. На рассвете продолжайте выполнять задачу.

— Спасибо механику-водителю Суркову, — сказал лейтенант. — Целы благодаря его смекалке.

Александр Марченко пояснил, что до центра уже рукой подать.

— Успехов вам, товарищи! — Мы крепко пожали танкистам руки и отправились на командный пункт. Решили произвести разведку в направлении наступления.

Вызвал к себе старшего лейтенанта Иванова и поставил ему задачу. В разведку был послан командир взвода лейтенант Анатолий Дмитрюк и несколько солдат. Часа через два разведчики возвратились. На плащ-палатке лежал окровавленный лейтенант. Я посветил карманным фонариком. На безжизненном лице виднелись пулевые пробоины. Оказывается, разведчики наткнулись на засаду и попали под сильный перекрестный огонь.

Старшина Соколов показал на топокарте, где примерно расположены огневые точки.

— Невдалеке заметны были и танки и орудия, — доложил разведчик.

На рассвете вспыхнул бой. Разведдозор быстро проскочил вперед, с ходу уничтожил орудие, а затем танк. Отбивая натиск с флангов, бригада рано утром пробилась к центру города.

«Гвардия» первой подошла к зданию ратуши. Из окон тянулись трассы пуль: фашисты открыли огонь по смельчакам.

— Не отрываться от автоматчиков, — напутствовал лейтенант Додонов.

Александр Марченко молча пожал танкистам руки и, взяв алое знамя, побежал к зданию. По ступенькам поднялся к парадному входу. За ним — автоматчики. По лестнице побежали вверх. Благополучно достигли третьего этажа. Вбежали в коридор. Преградили путь несколько гитлеровцев. Автоматчики быстро с ними расправились.

Александр побежал к башне, вылез на крышу и укрепил красное знамя.

Вниз воины спускались радостные и счастливые. Старшина Марченко первым выскочил на улицу и направился к танку. Вдруг из какого-то окна раздалась автоматная очередь. Две пули впились в грудь гвардейца. Марченко упал на мостовую. К нему подбежали лейтенант Додонов и старший сержант Сурков. Они бережно подняли истекавшего кровью Марченко, положили на танк и хотели отвезти в безопасное место. В это время вблизи танка разорвался снаряд. Осколок попал в голову Марченко. Из виска хлынула кровь.

К машине уже спешили другие автоматчики. Подбежал к танку санинструктор рядовой К. И. Рождественский. Он начал делать перевязку тяжело раненному в грудь и голову старшине. Откуда-то выстрелил снайпер. Рождественский тихо склонил голову на грудь товарища.

Санинструктор гвардии рядовой К. И. Рождественский.

Мы с болью восприняли весть о гибели двух отважных сынов бригады. Когда я подъехал со штабом к ратуше, на которой развевалось красное знамя, вокруг убитых собрались танкисты, мотострелки, артиллеристы и минометчики. Они застыли в тягостном молчании.

Мы похоронили коммуниста Александра Марченко в сквере на улице Кохановского (ныне улица Маяковского) и оставили на его могиле надпись:

«Здесь похоронен танкист-уралец Александр Марченко, первым поднявший Красное знамя над освобожденным Львовом. Поклонись могиле героя, прохожий! Мы отомстим за него».

Бригада продолжала освобождать Львов. Мы отбивали улицу за улицей. К обеду 23 июля связываюсь по рации с впереди идущим батальоном.

— Ерофеев вас слушает, — докладывает мне начальник штаба второго батальона.

— Связь со взводом Потапова есть?

— Оба танка подбиты и сгорели. Потапов и Кулешов тяжело ранены. Их подобрала подошедшая пехота соседней части.

На душе неприятно. Несем большие потери. К обеду подошла на помощь Пермская бригада. Связываюсь с полковником Денисовым. Он сообщает свои координаты. Оказывается, мы рядом. Встречаемся. Коротко ввожу его в обстановку, организуем взаимодействие. Комкор по радио поставил нам задачу: во что бы то ни стало захватить вокзал.

На улицы города высыпали толпы народа. Все машут, кричат. Я тороплюсь в бригаду. Она где-то впереди ведет бой. Нас останавливают женщины и ребятишки. Перегорожено пол-улицы, на дощатом заборе выведены дегтем крупные буквы:

«Товарищи Червона Армия, астарожно, тут мины».

Петляем по каким-то переулкам. Вскоре догоняем бригаду.

— Нам приказано брать вокзал, — говорю начальнику штаба.

Подполковник Баранов развернул карту. До вокзала не так далеко. Но, судя по всему, в том районе большое скопление гитлеровцев.

— Удастся ли прорваться?

Подполковник отвечает не сразу:

— Туда я выслал группу разведчиков во главе со старшиной Шевченко. Вот-вот должны вернуться. Да вот они идут.

Старшина Шевченко дал точные сведения о противнике, рассказал, как лучше продвигаться к вокзалу.

К вечеру начинаем штурмовать вокзал. Нам придан батальон автоматчиков майора Ишмухаметова из 29-й Унечской бригады. Бойцы ворвались на вокзал. На путях десятки груженых эшелонов. На платформах — пушки, танки, машины. Все это теперь наши трофеи.

24 июля взят вокзал. Бригаде поставлена новая задача: разгромить артиллерийские батареи гитлеровцев на Высоком Замке и уничтожить их бронепоезд, курсировавший между железнодорожными станциями Львов — Подзамче и Львов — Лычаков.

Вперед снова уходит танк «Гвардия». Он движется к Высокому Замку от улицы Русской. Удастся ли смельчакам подняться в гору?

Когда танк взбирался в гору, он неожиданно наткнулся на фашистское орудие. Гитлеровцы в упор выстрелили. Снаряд разорвался у башни. Взрывом сорвало люк командира, был убит лейтенант Додонов и ранен рядовой Мельниченко.

Механик-водитель старший сержант Сурков быстро увел машину в укрытие и с сержантом Терентьевым, сменившим Марченко, вытащил из танка Додонова и тяжело раненного в грудь Мельниченко.

Теперь гвардейцы остались вдвоем. Снова вперед. Терентьев обнаружил противотанковое орудие. Но было уже поздно. Гитлеровцы опередили. Снаряд ударил в борт танка. Осколками ранило Терентьева. Машина остановилась. Фашисты бросились к ней. Тогда у прицела встал Сурков. Выстрел, второй. «Пантера» загорелась.

Пламенем охватило и танк Суркова. Тяжело раненный старший сержант Сурков с трудом выбрался из танка, а отойти от него не успел. В горящей машине стали рваться снаряды. Сильная взрывная волна отбросила Федора далеко в сторону…

27 июля 1944 года к утру город Львов усилиями многих частей 1-го Украинского фронта был освобожден. Правда, кое-где еще шла небольшая перестрелка. Это наши гвардейцы добивали засевших в домах и подвалах эсэсовских головорезов…

Командный пункт перемещается ближе к частям бригады, занявшим оборону на северо-западной окраине Львова. Нам встречаются несколько санитаров. Узнаю — наши. Они несут кого-то на носилках. Механик-водитель остановил танк.

— Убит?

— Ранен. Майор из соседней бригады.

Спрыгиваю с танка на землю, приподнимаю шинель.

Ахмадул Ишмухаметов. В течение многих дней его батальон был придан бригаде, и я видел в боях этого офицера. Отважен и смел.

Ахмадул слабо улыбнулся, тихо проговорил:

— Выживем, товарищ комбриг. Еще повоюем.

Угасал вечер. Над городом реяли алые флаги. Население ликовало. Бойцы торжествовали, а меня не покидала тоска по товарищам, павшим в боях за Львов.

В те дни отличились многие. Храбро дрались подчиненные офицеров Чиркова, Федорова, Коротеева, Акиншина, Пупкова, Приходько и других. Многие были отмечены орденами и медалями.