Варунок направлялся в Муром в сопровождении Зарубы и дюжины всадников из его полка. Не то чтобы мещёрские князья опасались по знакомым дорогам да через родные леса без охраны ездить, но посольское дело требовало соблюдать приличия, а значит послу, тем более княжескому сыну, надлежало окружить себя кучей дворни и разодетых бездельников, умеющих трепать языком и многозначительно супить брови. Мещёрские князья, однако, привыкли обходиться без дворни, да и бездельников у них в заводе не нашлось, а потому Варунка сопровождала настоящая дружина. Может, оно выходило и простовато, зато с бывалыми воинами никаких задержек по пути не возникло. Ехали быстро, разместив припасы и подарки в чересседельных сумках, скакали со сменными лошадями весь день и всю ночь почти без остановок, а к утру добрались уже почти до места.

Тут-то и заступили им дорогу трое пеших путников — старик и два молодых человека. Вообще-то так опрометчиво поступать не следовало — наглецов могли запросто затоптать, бывали такие случаи. Но глазастый Варунок, а следом за ним и Заруба, узнали в старике чародея, а в одном из молодых людей Тарко.

— Вот так встреча! — воскликнул княжич, останавливая коня.

Соскочив на землю, он бросил повод молодому дружиннику и обнял названного брата. Затем учтиво поприветствовал Сокола.

Княжича заметно покачивало после длительного пребывания в седле.

— Что вы здесь делаете? — спросил он. — Я слышал, вы с Тароном уплыли. Поговаривали, будто на север куда-то отправились. Выходит, наврали мне? А мы вот в Муром с посольством едем.

— Не доедете. В осаде Муром, — сообщил Сокол. — Уже который день сидят. И по реке никого не пропускают. Так что сошли мы с корабля, а Тарон обратно в Елатьму вернулся.

— В осаде? Вот так новость! — удивился Варунок. — Почему же соседи гонца не прислали?

— Может, и посылали, да перехватили его. Кругом заставы стоят. Тарон обещал сообщить Александру, но пока ещё весть до Ука дойдёт, а он осторожен, без проверки пальцем не шевельнёт.

— Это правда, — согласился Варунок с уважением к отцу в голосе.

— Кто осаду ведёт? — деловито осведомился Заруба, всё ещё оставаясь в седле.

— Дальний родич Юрия воду мутит, Фёдор, — сказал Сокол. — Но из-за его спины и другие выглядывают. Монах какой-то странный шатается, да не просто шатается, а помощь приводит. Как раз вчера вечером подошло подкрепление, а прямо сейчас, боюсь, уже идёт битва.

Варунок взмахом руки приказал дружинникам спешиться.

— Давай-ка обсудим, — сказал он Зарубе. — Надо как-то выручать соседей.

— Чего мы там сделаем с одной-то дюжиной? — проворчал воевода, неохотно покидая седло и отводя с дороги коня. — С посольством отправлялись, не на войну. Подарки везём вместо стрел.

— Но ведь и домой за подмогой не успеем съездить, — сказал княжич.

— Не успеем, — кивнул Заруба. — А если бы и успели, не уверен я, что князь войско отправит. Кабы ордынцы наскочили на Муром, или ещё какие разбойники, понятно, а так семейное дело.

— Семейное дело, говоришь? — уцепился Варунок. — Так ведь и у меня оно считай семейное.

— Всё же не воевать тебя отец посылал, — напомнил Заруба.

— За женихом для моей сестрички он нас посылал, — засмеялся Варунок. — Но жених-то, небось, сражается сейчас. А ну как Муром возьмут, к кому мы тогда поедем?

Тарко погрустнел. Названный брат, не ведая того или не придавая значения, задел больное место.

— Ну и чем мы поможем? — не сдавался Заруба. — Такой слой разве что на обоз напасть.

— А вот сейчас нам чародей и подскажет, — улыбнулся княжич. — Верно?

— Есть там одно место, куда ударить даже малой силой удачно можно, — сказал Сокол. — Ставка Фёдора. Город они плотно обложили и удара извне не ждут. Если всё правильно рассчитать, по уму сделать, то хороший переполох можно устроить.

Варунок загорелся, а Заруба продолжал хмуриться. За княжича не колдун головой отвечал перед Уком.

Разговор прервался, когда на дороге появился купеческий поезд. Он едва тащился. Избитые дорогой повозки скрипели, угрожая вот-вот развалиться. Сопровождающим приходилось то и дело вытаскивать колёса из ям, помогать лошадям. Слышались споры, ругань, понукания.

— Вот те раз, — усмехнулся Рыжий, прислушиваясь к голосам. — Никанор! Старый знакомый!

— Эх, Ромка… — засмеялся один из дружинников. — Всюду-то у тебя знакомые, да только друзей сред них нет.

— Это точно, — буркнул Рыжий и когда поезд, наконец, поравнялся с посольством, он закутался с головой в плащ и встал так, чтобы за блеском брони дружинников его не могли увидеть с дороги. Сокол тоже шагнул в тень, хотя и не смог бы сказать определённо, зачем. Купеческие наёмники всяко не опасны для княжеской дружины. Но какое-то предчувствие у него появилось, что и заставило его укрыться.

Мещёрскй воевода уловил движение земляков.

— Задержать? — спросил он княжича.

— Зачем? — удивился тот.

— Выдать могут, — предположил Заруба.

— Пусть себе едут, — отмахнулся Варунок. — Не доберутся они раньше нас до Мурома таким-то ходом.

Поезд медленно прополз мимо стоящего на обочине посольства. Ни галицкий купец, ни его сыновья, ни наёмники не заметили старых обидчиков. Они заняты были возами, лошадьми, да и вообще старались поменьше смотреть в сторону княжеских воинов — чего доброго не понравится взгляд да передумают купца за так пропускать.

— Ну, так что, князь? — вернулся к разговору Сокол, как только поезд проследовал мимо. — Время уходит.

— Дайте им лошадей, — распорядился Варунок. — Съездим, посмотрим. За погляд, как говорят, денег не берут, небось, и шкуру не спустят.

— Как скажешь, — недовольно согласился Заруба, но возражать не стал.

Чародею и его спутникам выдали лошадей из сменных, и они повели небольшой отряд Варунка через сосновый бор к озерцу.

Разреженный лес не мешал движению, и ехать пришлось недолго. Скоро через сосны завиднелся просвет, и сразу же послышались отдалённые звуки битвы — перестук копыт, крики, лязг.

— Дальше пешком, — предупредил Сокол.

Оставив большую часть дружины в лесу, они, прикрываясь стволами, подкрались к опушке.

Ставка Фёдора Глебовича почти опустела, в ней оставалось от силы три десятка плохо вооружённых людей. Но неподалёку кружила конница, которая хоть и нацелилась исключительно на город, могла из такого коловращения ударить при необходимости в любом направлении.

— Нас только дюжина, — напомнил Заруба. — А их сотни три. Порубят и не вспотеют.

— Начнём, когда конница пойдёт на приступ, — предложил Варунок. — А эти, что шатры стерегут, нам не помеха. Сущие голодранцы.

Заруба покачал головой.

— Перешеек-то невелик, — сказал он. — С одной стороны болото, с другой чаща. Если у кого-то из этих оборванцев достанет ума и дерзости выставить заслон, пусть даже с колами и жердями вместо копий, нам придётся туго.

— Не успеют, если внезапно ударить, — возразил княжич.

— А ну как успеют? — не сдавался воевода.

— Я постараюсь помочь, — сказал Сокол.

— Чарами? — усмехнулся Заруба.

Судя по усмешке, он не слишком доверял волшбе.

— Чарами, — кивнул Сокол вполне серьёзно.

— Вот что, — сказал вдруг Рыжий. — Я тоже помогу.

— А ты-то чем поможешь? — удивился воевода. — Колдовству обучился?

Воевода первым спросил, хотя удивились многие. Ратные подвиги за Рыжим не значились. В волшбе сын гончара тоже замечен не был.

— Помогу, — заверил тот. — Если здесь дождётесь и не полезете на рожон раньше времени. Но наготове будьте! Слышите! В сёдлах!

— Ишь ты, — покачал головой воевода.

Рыжий не стал ничего доказывать, убеждать, молча вернулся к коню и уехал обратно к дороге.

 

***

Купеческий поезд стоял, ожидая пока на одной из повозок поправят колесо. Лесные дороги часто вызывали такие непредвиденные остановки, а Никанор, по всей видимости, не желал растягивать поезд и оставлять хотя бы одну повозку без своего присмотра.

Рыжий выехал на дорогу из бора, остановив животное на почтительном расстоянии.

— Эй, Никанор! — крикнул он, не слезая с седла. — Привет тебе от дочки!

— Ты?! — взревел тот, узнав обидчика.

— Я, как видишь, — с усмешкой выкрикнул Рыжий. — Пока вы тут по канавам ползёте, уже и в Галич обернулся. Удачно можно сказать съездил. Как говорится, дурное дело нехитрое.

— Рыжий чёрт!

— Ну, чего ты всё ругаешься, Никанор? — подзуживал Рыжий. — Мы ведь теперь вроде как родственники, получается. В ладу надо быть.

Купеческие охранники, стараясь действовать скрытно, разбирали верховых лошадей. Рыжий, заметив это, отнюдь не унимался, наоборот, словно в раж вошёл.

— И благоверную твою видел, — выкрикнул он. — К ней сосед повадился ходить, кожемяка. Помнишь его? Хроменький, согласен, зато под боком. Так что если ты так и дальше ковылять намерен, к возвращению как раз братец твоим остолопам будет. А может и сестричка.

— А ну, хватай его! — крикнул Никанор, запрыгивая в седло. — На кол, урода, насажу! Теперь-то, небось, не уйдёт!

Купец погнал за обидчиком всех, кто оказался под рукой. А под рукой у него кроме двух сыновей ходило два десятка наёмников и помощников. Никак не меньше. Даже больше, но лошадей под седлом на всех не хватило и нерасторопным товарищам пришлось стеречь караван и остаться без развлечения.

Рыжий хладнокровно дождался, пока купеческая конница наберёт ход, и только когда убедился, что ей уже не остановиться, спокойно развернул лошадь и направил её к засаде.

Хоронясь за толстыми стволами, мещёрцы частью сидели в сёдлах, частью стояли подле лошадей, готовые начать в любой миг. Н столько Ромку ждали (ему мало кто поверил), сколько удобного для выступления часа. И вот ведь как совпало: едва конница Фёдора разорвала круг и бросилась к городу, как за спинами дружинников послышались крики и стук копыт. Некоторые обернулись, пытаясь угадать, что за отряд такой приближается к ним. Но сообразить так и не успели.

— Вперёд! — крикнул Рыжий, проносясь мимо Зарубы на полном скаку.

— Вперёд! — повторили одновременно воевода и Варунок.

— Пора, — сказал Сокол.

Прежде чем забраться в седло, чародей отпустил придерживаемую рукой сосновую ветку, и та взметнулась, выбросив к небу облачко желтоватой пыльцы.

Купеческая ватага с лихим гиканьем гналась за обидчиком. Сам купец и его сыновья горели жаждой мести, но их подручникам было скорее весело. Унылая дорога с постоянными остановками выстудили кровь, а тут какое-никакое а развлечение вышло. Редкий лес позволил ватаге развернуться и начать охват беглеца. Ещё мгновение и тот будет зажат в клещи. Вот тогда пойдёт веселье другого рода. Кое-кому из головорезов Никанора даже более приятное развлечение чем погоня.

Лес неожиданно кончился, и вдруг оказалось, что они скачут среди непонятно откуда возникших княжеских дружинников. И не просто так скачут, а конной лавой с обнажёнными клинками накатываются на вражеский стан. На вражеский?! Да! Потому что обитатели стана бросились врассыпную, едва их завидев. Мало кто пытался оказать сопротивление, а редкие смельчаки были вмиг порублены и растоптаны.

А накат продолжался. И наёмники вдруг поняли, что даже если захотят остановить лошадей, тем более повернуть их назад, то не смогут этого сделать, потому что животных охватила горячка боя, хотя никогда прежде купеческим лошадкам не приходилось так вот скакать среди обученных сражению сородичей. И пробудилась в них вдруг память предков, носящихся вольными табунами. Но и останавливать лошадей наёмники не хотели, потому что вдруг почувствовали, что всеобщее движение захлестнуло и их самих. И прежнее веселье погони за никому, кроме хозяина не нужным пройдохой, сменилось новым более сильным чувством — воодушевлением и даже упоением лихого налёта, усиленным видом бегущего врага.

А если бы они вдруг оглянулись, то увидели бы, как разбуженное веточкой чародея поднимается над соснами мощное облако пыли, словно следом за передовым отрядом из леса выкатывает сокрушающая всё на своём пути могучая сила.

 

***

Это выглядело чудом, но Боюн всё ещё держался. Сама смерть, казалось, отступила в сторонку и наблюдала ревниво за неуступчивой жертвой. Схватка, затеянная отважным одиночкой, до сих пор запирала путь в город. И в какое-то мгновение Фёдор, похоже, не выдержал и, не дожидаясь чистой победы, сорвал конную лаву.

Теперь у защитников ворот появилась возможность обрушить башню прямо на конницу. Если им сильно повезёт, то обломки погребут восставшего князя, а если повезёт ещё больше, то можно будет рассечь конный полк надвое и дать тем самым Павлу и Юрию хоть какую-то надежду на успех. И вероятность успеха делала неизбежную гибель уже не такой бессмысленной.

Конница Фёдора уже набирала ход, намериваясь смести одинокого ополченца и ворваться, наконец, в город.

И тут вдали, на опушке показалось движение. Наступающее войско не сразу разобралось, в чем дело, зато, стоящим наверху князьям и воинам, всё было видно как на ладони. Молча, без призывов рога и начальственных криков, в спину конницы Фёдора, из леса выкатывалась другая лавина всадников. Их было не так уж и много, может быть дюжины три, но неожиданность и напор спутали замыслы противника.

Фёдор заметил, почувствовал. Ликование защитников на дозорной площадке ворот и на стенах обратило его внимание на растущую за спиной угрозу. Он оглянулся, увидел поднимающееся над лесом облако пыли, передовую, как он подумал, волну и успел сообразить, просчитать и принять меры. Криками, руганью, взмахами Фёдору удалось приостановить разбег конной лавы. Он попытался развернуть её против нового, неведомо как оказавшегося в тылу, противника. С большим трудом, но и это ему удалось.

Возможно, тем самым он совершил ошибку. Ворвись его конница в город и пришедшие на подмогу Мурому войска ничего не смогли бы уже изменить. А поворот на полном скаку только вызвал сумятицу. На войне очень много зависит от случая.

Приступ сразу же прекратился. Защитники воодушевились, надавили, а нападающие, увидев поворот своей конницы, растерялись и стали спешно отходить от стен. Кто-то из начальников повёл отряды на выручку князю, другие попытались перестроиться. Но вскоре всё это движение вылилось в беспорядочное отступление.

И тут в дело вступил Павел, усугубив положение врага. Через брошенные противником ворота, неполной сотней комонных дружинников, он ударил по Фёдору, когда тот почти развернул свою конницу против новой угрозы.

Противник дрогнул. Первые вестники поражения побежали с поля боя, бросая оружие и товарищей. Фёдр понял, что проиграл.

 

***

Ведомый Зарубой и Варунком отряд удачно проскочил перешеек, ворвался во вражеский стан и прошёлся по нему смерчем. Сопротивления не возникло. Некому оказалось сплотить людей Фёдора для отпора в самом начале налёта, а потом возможность была упущена, и те из воинов, что увернулись от клинков и копыт, спасались теперь, как умели — прыгали в озерцо, прятались, разбегались, бросая оружие.

Ставку проскочили в один миг. На самом её краю Сокол увидел знакомого монаха. Тот в битве участия не принимал, а когда на ставку напали, не стал попусту суетиться, а выжидал под навесом, и только удостоверившись, что лавина пронеслась стороной, выскочил и прыгнул на одного из княжеских коней. То был великолепный скакун, которого восставший князь оставил в ставке, взяв на битву коня попроще. Обычно наоборот поступают, но Фёдор был себе на уме. И теперь благодаря его чудачеству превосходная лошадь досталась монаху.

Чародей подумал, что побеседовать с чернецом будет, пожалуй, важнее, чем порубить лишний десяток разбегающихся оборванцев. Множество вопросов возникло у него после подслушанного разговора.

Мещёрцы нацелились в тыл коннице Фёдора и по сторонам не глядели. Окрикнув Зарубу, чародей показал на монаха рукой. Воевода проследил направление, увидел, кивнул, соглашаясь. Крикнув что-то своему помощнику Никите, он оставил на него дружину, а сам довернул в сторону и, прибавив хода, пустился монаху наперерез. Рядом с воеводой появился Тарко, который для своей лошадки оказался лёгкой поклажей.

Тем временем Фёдор уже заметил опасность и начал разворачивать конницу. Однако монах направил скакуна в сторону от битвы и явно забирал поближе к спасительному лесу. Непрост оказался монах. То, что дело проиграно он понял раньше других. Раньше Фёдора, его конников, раньше даже самих победителей. Потому и не надеялся пробиться к полкам, а повернул в ту сторону, где граница леса оказалась ближе всего. И угадал — Ни Соколу, ни Тарко, ни Зарубе, несмотря на все старания, несмотря на тяжелый хрип лошадей, отдающих последние в жизни силы этому смертельному для них рывку, так и не удалось достичь беглеца раньше, чем тот скрылся в лесу.

Даже после того, как шум погони затих, монах ещё долго скакал, увёртываясь от веток, и не позволял коню остановиться или хотя бы сбавить шаг. Он скакал, пока лес не стал настолько густым, что пробиваться дальше верхом стало просто опасно. Тогда монах, наконец, остановил коня, спрыгнул на покрытую жёлтыми листьями землю и огляделся.

Погоня сильно отстала, хоть и не прекратилась вовсе, но в любом случае преследователи не могли быстро отыскать человека в лесу. А дожидаться монах и не собирался. Он погладил коня и неожиданным, резким движением чиркнул ножом по горлу. Конь упал и забился в корчах, но мучение не продлилось долго. Монах знал толк в убийстве, и животное вскоре затихло. Тогда монах, сбросив с себя всё лишнее, остался при одном лишь мече и, мягко ступив под деревья, растворился в лесу.