Мы — гвардейцы!

29 августа 1943 года наша бригада, как и другие части 30-го Уральского добровольческого корпуса, была выведена в резерв. Наступила короткая передышка. Поредевшие подразделения бригады временно разместились в недавно освобожденном селе Широкое, Орловской области. Задымились бани, парикмахеры, которые нашлись среди бойцов, помогли товарищам привести себя в порядок. По вечерам голосисто переливались трели гармошек. Дни стояли на редкость погожие, теплые. Осень выдалась на славу.

В село возвращались жители. Они охотно угощали бойцов помидорами, огурцами, фруктами, а те делились с ними солдатским пайком. Вспоминали минувшие бои, погибших товарищей.

Мне хорошо запомнился день 10 сентября. С утра я был занят разработкой документа для штаба корпуса. В штабной автобус вошел бригадный почтальон рядовой Григорий Онуприенко. Он был с мешком, в котором оказались письма, не врученные бойцам и командирам, погибшим в боях.

— Что с ними делать, ума не приложу, — сказал Онуприенко.

Писем было немало. К адресатам они так и не попадут, и те, кто писал их, никогда уже не получат ответа. Передо мной и сейчас, как наяву, сиротливо лежат эти треугольники…

В деревне мы пробыли около двух недель. Затем разместились в густом сосновом лесу примерно в сорока километрах западнее Карачева. Застучали топоры, завизжали пилы. Бойцы отрывали землянки, сооружали себе жилье. Нам предстояло готовиться к новым боевым действиям.

А тем временем советско-германский фронт отодвигался все дальше и дальше на запад. Теперь мы уже были в глубоком тылу. Всюду видны следы минувших боев: обгоревшие фашистские танки, остовы автомашин, опрокинутые в воронки от авиабомб.

Командование бригады принимало все меры, чтобы быстрее наладить боевую учебу, жизнь и быт воинов. Саперы обезвреживали мины, бойцы других подразделений вытаскивали с территории палаточного городка поржавевшие мотки проволоки, исковерканные противотанковые орудия, засыпали воронки.

В конце октября позвонили из штаба корпуса:

— Принимайте молодое пополнение.

Спустя день-два пополнение уже было в нашем лесу.

Вместе с начальником политотдела Богомоловым мы вышли на полянку, где выстроились прибывшие бойцы. Новички выглядели молодцевато. На них красиво сидело новое обмундирование, ладно было подогнано снаряжение.

Мы остановились возле коренастого парня.

— Откуда прибыли? — спросил я.

— Из Челябинска, на тракторном работал.

— Все мы тут челябинцы, — весело отозвался другой боец.

— Вот и хорошо, товарищи. Надеюсь, будете достойной сменой павшим в боях героям.

— Это дело нашей чести, — ответил правофланговый, и его дружно поддержали новобранцы.

Когда распустили строй, нас окружила большая группа молодых бойцов. Разговор зашел о минувших боях. Я рассказал воинам о том, как храбро сражался челябинец сержант Дмитрий Николаев, взорвавший себя вместе с гитлеровцами связкой гранат, как метко бил по врагу из пушки бывалый солдат Петр Левшунов, с какой отвагой прикрывали боевые порядки танков от воздушного противника мотострелки батальона автоматчиков.

— И мы беспощадно будем бить гитлеровцев, — заверяли молодые бойцы.

— Верю вам, а пока что надо настойчиво учиться военному делу, посоветовал я.

Начал прибывать и офицерский состав. На должность командира первого танкового батальона был назначен майор Гой (капитан Чирков возглавил штаб). Вместо тяжело раненного в бою капитана Голубева командиром батальона автоматчиков стал капитан Приходько, а начальником разведки — старший лейтенант Валеев.

Расширился и штатный состав бригады: был введен третий танковый батальон, командиром которого стал капитан А. А. Маслов, а начальником штаба — старший лейтенант Злобин.

Сменились и мои заместители. Подполковника Панфилова заменил майор А. С. Кришталь, начальником штаба был назначен подполковник Я. М. Баранов, а вместо инженер-подполковника Ильина заместителем по технической части стал майор М. С. Дуэль. Прибывшие офицеры оказались опытными, хорошо знающими свое дело.

Бригада получила несколько учебных танков. В короткие сроки были оборудованы стрельбище, полигон, танкодром. Штаб, возглавляемый подполковником Барановым, разработал план боевой учебы, организовал занятия, добивался, чтобы каждая минута учебного времени использовалась для совершенствования боевого мастерства.

Мне нередко приходилось бывать на учебных полях, и я видел, с каким рвением готовили себя к последующим боям и воины-фронтовики, и прибывшие новички. И в этом немалая заслуга офицеров штаба и политотдела бригады. Они сумели пробудить у бойцов стремление быстрее овладеть своей специальностью.

23 октября 1943 года наш танковый корпус за успешное выполнение боевых задач на Курской дуге был преобразован в 10-й гвардейский Уральский добровольческий танковый корпус. Соответственно и все части корпуса были преобразованы в гвардейские.

197-я бригада стала 61-й гвардейской Свердловской танковой, 243-я бригада — 62-й гвардейской Пермской танковой, а наша 244-я бригада — 63-й гвардейской Челябинской танковой. 30-я мотострелковая бригада была переименована в 29-ю гвардейскую мотострелковую. Воины-челябинцы с гордостью стали говорить: Мы гвардейцы! На митинге, который состоялся в честь вручения бригаде гвардейского Знамени, выступили многие бойцы, сержанты, офицеры. Страстно и взволнованно звучали их голоса. Здесь же было принято письмо землякам. В нем воины бригады, как и всего корпуса, сообщали о том, как в первых боях выполняли наказ трудящихся Урала. В письме говорилось:

Уральцы, родные наши! Созданный вами 30-й Уральский добровольческий танковый корпус преобразован в 10-й гвардейский Уральский добровольческий танковый корпус. Это великая честь и высокая награда нашему соединению за проявленную отвагу в боях за Отечество… за стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава… Это также честь и слава вашему героическому самоотверженному труду… Вы, не досыпая ночей, напрягая всю силу воли, изготовляли сверх плана и на свои личные сбережения грозные танки и самоходные пушки, катюши, артиллерийские орудия, минометы и автоматы, все прекрасное вооружение и оснащение. Вы одели и обули нас в далекий боевой путь и согревали нас в сражениях ласковой вестью, теплотой и заботой о наших семьях.

В заключение гвардейцы клялись землякам, Родине, что и впредь будут беспощадны к врагам, отомстят за смерть друзей.

Бойцы и командиры, отличившиеся в боях, стремились вступить в ряды Коммунистической партии. Заявлений поступало много, батальонные партийные организации оперативно их рассматривали. Немало забот было и у партийной комиссии, которую в это время возглавлял гвардии майор Дудовцев. Помнится одно из заседании парткомиссии. Парторг подразделения зачитал заявление гвардии старшего сержанта Н. С. Балашова с просьбой принять его в члены ВКП(б). Балашов писал, что и впредь, как коммунист, беспощадно будет изгонять врагов с родной земли, во имя Родины не пожалеет своей жизни. Этим словам нельзя было не поверить. Механик-водитель Балашов в первых боях на Орловщине показал себя смелым и отважным воином. На поле боя он умело маневрировал машиной, создавал благоприятные условия командиру экипажа старшему лейтенанту Белоусову, рядовым Стремилову и Кудинову для ведения прицельного огня. Особенно отличился Балашов во время боя за железнодорожную станцию Шахово. Он сумел незаметно провести танк в расположение немцев. Машина, за рычагами которой он сидел, одной из первых ворвалась на станцию.

В ноябре неожиданно похолодало. Иногда шел снег. В отрытых землянках бойцы установили железные бочки из-под горючего, приспособили их под печки. Но в тепле отсиживаться было некогда. Дни и ночи воины бригады проводили на учебных полях. Частые тревоги поднимали гвардейцев среди ночи, в длительных маршах и походах воины приобретали закалку и мастерство, учились искусству побеждать сильного и коварного врага.

Вместе с личным составом по тревоге поднимались офицеры штаба и политотдела. Вся их деятельность была направлена на то, чтобы как можно быстрее подготовить молодое пополнение к боям, помочь командирам взводов и рот добиться высокой слаженности в экипажах, расчетах, отделениях.

В канун 26-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции позвонил начальник политотдела корпуса В. М. Шелунов.

— К вам жалуют гости из Челябинска, встречайте, да порадушнее, — сказал он.

— Вот кстати. Мы тут собираемся награды вручать отличившимся. В присутствии гостей это получится здорово.

Многие бойцы, сержанты и офицеры были удостоены правительственных наград приказом командира корпуса. Мне, как комбригу, также предоставлялось право от имени Президиума Верховного Совета СССР награждать личный состав орденом Красной Звезды, медалями За отвагу и За боевые заслуги. По представлению командиров подразделений в приказ были внесены фамилии тех, кто в бою был бесстрашен, сообразителен, инициативен.

Началась подготовка к встрече делегации. Территория бригады выглядела чисто, уютно. Мы освежили песком дорожки, аллейки, бригадный плац. Ну и, конечно, навели порядок в землянках.

Личный состав бригады тепло встретил делегацию. Ее возглавлял заместитель председателя исполкома Челябинского областного Совета депутатов трудящихся Александр Григорьевич Дмитрии. В составе делегации были представители советских и партийных органов, труженики предприятий области. Среди них заведующий военным отделом обкома партии С. В. Зиновьев, секретарь Сталинского райкома комсомола Т. С. Пермякова, работницы предприятий города О. И. Яковлева, Н. И. Червякова — Черемных, муж и сын которой служили в нашей бригаде.

Члены делегации выступали в подразделениях. Они рассказали воинам-землякам об успехах трудящихся Южного Урала. Вспоминали и о том, как челябинцы формировали танковую бригаду, ставшую теперь гвардейской. В создании бригады, как поведал руководитель делегации А. Г. Дмитрии, самое непосредственное участие принял первый секретарь Челябинского обкома партии Николай Семенович Патоличев. Он занимался комплектованием бригады личным составом, заботился о ее вооружении, об обеспечении обмундированием, снаряжением, продовольствием. Во всем этом неоценимую помощь оказывал обком ВЛКСМ во главе с первым секретарем С. И. Колосниковым, общественные организации области.

Делегация вручила бойцам, сержантам и офицерам подарки. В ответ воины рассказывали о том, как они сражались на орловской земле, заверяли посланцев Челябинской области, что гвардейцы и впредь будут самоотверженно биться за Родину, до конца выполнят наказ своих жен, матерей, братьев, друзей. Встречи воинов с земляками были трогательными, волнующими.

Вспоминаю такой случай. В одной из землянок к руководителю делегации подошел магнитогорец механик-водитель танка гвардии сержант Андрей Витушкин. Вручая А. Г. Дмитрину письмо, он сказал:

— На митинге на проводах добровольцев выступал наш сталевар с металлургического комбината товарищ Мясников. Он сказал: Бейте фашистскую гадину по-уральски! Это письмо — нага отчет. Передайте землякам, что мы не посрамили славы советского оружия.

Памятным остался и день вручения наград. Вот из строя, чеканя шаг, выходит командир танка гвардии лейтенант Г. Л. Гончаров. Рослый, подтянутый, волевой. Таким он запомнился мне навсегда. Тепло жму лейтенанту руку, вручаю орден Красной Звезды. Офицер взволнованно отвечает:

— Служу Советскому Союзу!

В личном деле Гончарова было написано: В бою бесстрашен, находчив. Личным примером умеет воодушевить подчиненных на образцовое выполнение поставленной задачи. За боевые дела и отвагу при обороне Сталинграда награжден орденом Красного Знамени.

В первых боях в нашей бригаде Гончаров подтвердил эти качества. Экипаж, которым он командовал, при отражении вражеской контратаки в районе Злыни уничтожил несколько бронированных машин и много пехоты.

Не могу не вспомнить, с какой радостью я вручил орден Красной Звезды и санитарке Маше Бахрак. Отважная девушка не раз рисковала жизнью при спасении раненых.

К столу подходит гвардии сержант Сергей Викторович Кестер — старший радист штабной радиостанции. Читатели помнят, в каких условиях оказалась бригада под Борилово. Было трудно, но Сергей Викторович сумел бесперебойно поддерживать связь с подразделениями. А ведь потерять управление в бою равносильно поражению. Я от всей души поздравил его с медалью За боевые заслуги.

Торжественная церемония вручения наград окончилась. Люди разошлись по подразделениям. А назавтра с утра снова выходы в поле, на полигон, на стрельбище. Не за горами бои. Еще не освобождены Украина, Белоруссия, Молдавия, Прибалтика.

По плану штаба провели кратковременные сборы сержантского и офицерского состава. Так, с офицерами отработали некоторые темы ведения боевых действий днем и ночью, в особых условиях — бой в населенных пунктах, в лесистой местности и во время форсирования водных преград. Командирской подготовке мы уделяли большое внимание. Руководителями таких занятий были офицеры штабов бригады и корпуса.

Вместе с тем самое серьезное внимание уделялось одиночной подготовке бойца, сколачиванию подразделений. Ежедневно стрельбы, учения, марши.

…Вторые сутки идут тактические учения. Поднятые по тревоге подразделения совершили пеший 80-километровый марш. Труднее всего минометчикам. Опорные плиты, двуноги-лафеты, стволы больно трут плечи, сковывают движение. Нелегко было пулеметчикам и петеэровцам, радистам и телефонистам. Но вот грянул учебный бой, и с воинов будто рукой сняло усталость.

В атаку пошли танкисты первого батальона. Вслед за ними — автоматчики, пулеметчики. На поле, усыпанном снегом, скрываются окопы, ямы, траншеи.

Роты атакуют дружно. Мне хорошо видно, как автоматчики смело врываются в первую траншею, забрасывают гранатами противника. И снова вперед, вперед! Атакующие обошли высотку, устремились в брешь, пробитую в обороне. По радио уточняю задачу первому батальону. Гвардии майор Гой что-то долго соображает, прикидывает. А танки противника уже нацелились на правый фланг атакующих. И лишь тогда командир первого батальона начал разворачивать роты вправо. Если так будет в бою, — подумал я, — верный проигрыш.

Впоследствии Гой оправдывался, что не сразу уяснил задачу: радиостанция вышла из строя.

Потом батальоны преследовали отходящего противника. Вечером короткий отдых. Вспыхнули костры, запахло поджаренной хлебной коркой, салом.

Я подошел к минометчикам. Гвардии старший лейтенант Сунцов доложил: бойцы роты поужинали, отдыхают.

В неглубоком овраге весело потрескивали сухие поленья. Гвардейцы сгрудились у костра, выжидающе смотрят на меня.

— Что же вы притихли?

Вскоре люди разговорились. К ним вернулось прежнее боевое настроение. Гляжу на этих парней в солдатских шинелях — и не верится, что позади утомительный марш, атака на холмистой местности, бой в глубине обороны противника.

Возле меня, обхватив йогами пень, примостился боец. Никак не припомню, где же я с ним встречался. Заметив мой пристальный взгляд, минометчик спросил:

— Не узнаете, товарищ гвардии подполковник?

— Не у высот ли Бориловских встречались?

— Так точно. Когда меня ранило, вы еще шинелью прикрывали, успокаивали: Не горюй, Козминых, рана не очень страшная. Отлежишься в госпитале — и к нам. Я и послушался вашего совета, вылечился — и снова в роту. Боялся, не догоню.

Да, я вспомнил эту встречу. Фашисты с ожесточением обрушили на нас шквал огня из пушек и минометов. Несколько юнкерсов беспощадно сбрасывали тяжелые бомбы. Мой танк оказался подле огневых позиций минометчиков.

— Где командир роты? — спросил я у сержанта Мараховского.

— Вон там, — командир расчета показал рукою в сторону.

Я приказал старшему лейтенанту прикрыть наш левый фланг. Тут-то и увидел окровавленного заряжающего Козминых. И вот новая встреча.

— В последующих боях будьте более осторожны, — начал было я.

— Уж извините, товарищ комбриг. Гвардии рядовой Козминых не из тех, кто кланяется пулям и осколкам и прячется за спину других. Воевать буду, как сын России. И не ручаюсь, может, и еще ранит, а то и убьет, но с огневой позиции не уйду.

Я крепко пожал Алексею Алексеевичу Козминых руку.

В тот вечер я побывал у танкистов и пулеметчиков, у батарейцев 76-миллиметровых орудий. Разговаривая с подчиненными, я мог безошибочно определить их настроения и желания. Из бесед сделал вывод: люди рвутся в бой, им хочется побыстрее вымести врага с родной земли. И это не только слова гвардейцы успешно выполнили план боевой и политической подготовки. По долгу службы я доложил комкору, а потом и командарму, что личный состав бригады полностью готов к решению любой боевой задачи.

 

Здравствуй, Украина!

1944 год. 18 января войска Ленинградского и Волховского фронтов прорвали долговременную оборону противника и, нанося немецко-фашистским захватчикам ощутимые удары, погнали их от города Ленина. А спустя месяц была ликвидирована окруженная группировка фашистских войск на Правобережной Украине в районе Корсунь-Шевченковского.

Подразделения бригады находились в небольшом городке Васильков, что в 40 километрах от столицы Украины. Там мы и услышали эту радостную весть. Работники политотдела приняли сообщение Совинформбюро, размножили его на машинке.

Ко мне подошел начальник политотдела:

— Вы слышали, Михаил Георгиевич, последние известия? — И, не дожидаясь ответа, начал, подражая Левитану, читать: — Войска 2-го Украинского фронта в результате ожесточенных боев, продолжавшихся непрерывно в течение четырнадцати дней, 17 февраля завершили операцию по уничтожению десяти дивизий и одной бригады немцев, окруженных в районе Корсунь-Шевченковского.

В ходе этой операции немцы оставили на поле боя убитыми 52 тысячи. Сдалось в плен 11 тысяч немецких солдат и офицеров. Вся имеющаяся у противника техника захвачена нашими войсками.

Закончив чтение, Михаил Александрович спросил:

— Не провести ли нам митинг?

— Дельная мысль, — поддержал я его. — И лучше общебригадный.

Личный состав выстроился в центре городка. Начальник политотдела зачитал поступивший к тому времени приказ Верховного Главнокомандующего, адресованный генералу армии И. С. Коневу.

Взволнованно прозвучали выступления комсомольца гвардии рядового Козминых, парторга батареи 76-миллиметровых орудий гвардии старшего сержанта Левшунова, коммуниста Любивца и других.

А через несколько дней личный состав бригады отметил 26-ю годовщину Советских Вооруженных Сил. Этому знаменательному событию было посвящено торжественное собрание.

Как только поступила наша корпусная газета Доброволец, в которой был опубликован приказ Верховного Главнокомандующего от 23 февраля 1944 года, состоялись громкие читки этого документа. Помнится, вечером мы с Михаилом Александровичем зашли в одну из хат, в которой временно поселились бойцы. В комнате стояла тишина, только слышен был голос парторга Левшунова, торжественно читавшего приказ об одержанных победах. Затем воины начали оживленно высказывать мнения по отдельным положениям приказа, делились предположениями о том, как будут развиваться события на фронте.

Зима нежданно рано сдавала свои позиции. Подули южные ветры, в снежном насте появились проталины. Весна стремительно вступала в права.

Подразделения бригады, снявшись с обжитых стоянок, в колоннах двинулись в путь. Шли сначала на север, в сторону Киева, потом повернули на запад. Нам предстояло совершить трехсотпятидесятикилометровый марш и выйти в район Острога, что юго-восточнее Ровно.

Марш совершали в тяжелых условиях распутицы, преимущественно ночью. Валил мокрый снег, сырой, промозглый ветер пробирал до костей. Зябко кутаясь в воротники шинелей, бойцы тихо переговаривались между собой. Кто-то зло ругал погоду, в сердцах говоря:

— Ну и слюни распустила зима. Не то что у нас на Урале.

— А ты не хай ее, уже поздно, сегодня первое марта — весна, — отозвался чей-то веселый голос.

На рассвете остановились на небольшом полустанке восточнее города Славута. Здесь предстояло получить продовольствие, боеприпасы, боевую технику — танки, автомашины. Подошел эшелон, на платформах которого были укреплены скрытые серым брезентом танки. Разгружаться будем вечером, под покровом ночи.

Мы, конечно, в те дни не знали, что советское Верховное Главнокомандование решило развернуть в начале марта широкое наступление силами 1, 2 и 3-го Украинских фронтов с целью завершить освобождение Правобережной Украины. Не знали об этом и в штабе командующего Южной группой немецких армий. Противник полагал, что советским войскам понадобится определенное время для осуществления крупной перегруппировки сил фронтов.

А тем временем в сторону фронта шли составы с боевой техникой, боеприпасами, горючим, продовольствием. До начала наступления оставались считанные дни. За это время надо было в строжайшей тайне подтянуть войска на исходные позиции для наступления, разведать вражескую оборону, подвезти к линии фронта в весеннюю распутицу десятки тысяч тонн боеприпасов, горючего, продовольствия.

Уже не спали офицеры штаба фронта, производя расчеты на столь крупную операцию. Не до отдыха было и нам, воинам бригады. Едва стемнело, как мы приступили к разгрузке танков. Сброшены брезенты, и танк за танком спускаются с платформ.

Ко мне подбегает командир третьего батальона гвардии капитан Маслов.

— Что случилось?

— Во танки! — восклицает комбат. — Модернизированные, часть из них с новой 85-миллиметровой пушкой.

Вы посмотрите, что творится в экипажах! От радости люди пляшут.

И впрямь вдоль колонны танков веселье, смех, пляска. Да, о таких танках мы давно мечтали: и в 1941 году, и во время сражений у стен Сталинграда, и на Курской дуге. И вот они, новенькие тридцатьчетверки.

С тридцатьчетверкой у меня связано многое. Трудно сосчитать, сколько дней и ночей я провел в этом танке. Машина обладала многими замечательными качествами: высокоманевренна, подвижна, быстроходна. Ей не страшны ни распутица, ни водные преграды, ни заболоченные участки. Для нее все пути проходимы. К тому же танковый двигатель в любое время готов к действию. И конечно, огневая мощь великолепна. А тут еще 85-миллиметровая пушка. Здорово!

Танки с затемненными фарами передвигаются на юго-запад. Впереди должен быть город Острог, а где-то за ним — линия фронта. С этого рубежа нам и предстоит снова начать боевые действия, изгонять с родной земли гитлеровских захватчиков.

Меня на какое-то время задержали в штабе корпуса, новый начальник штаба гвардии полковник А. Б. Лозовский уточнил район сосредоточения, просил поторопиться с выходом на указанный рубеж.

Да и нам хотелось скорее совершить марш. Но с нашим желанием не считалась погода. Весна пришла ранняя, но и зима не сдавалась. Начались ливневые дожди вперемежку со снежными вихрями. Чернозем превратился в непролазное болото. По полевым дорогам нельзя было, как говорят, ни проехать и ни пройти. Но как бы то ни было, а фронт требовал свое. На юг и юго-запад тянулись мощные колонны автомашин, разбивая и без того раскисшие полевые дороги. Пехотинцы, с трудом переставляя облепленные густой грязью сапоги, подталкивали буксующие машины, груженные боеприпасами и горючим. Тянули на лямках 45- и 57-миллиметровые пушки, на себе несли снаряды, ящики с патронами.

Только танки уверенно продвигались вперед, хотя и они подчас застревали на обочинах дорог.

Распрощавшись в штабе корпуса с товарищами, я поспешил в бригаду. Виллис сильно бросало из стороны в сторону. При объезде грузовых машин, застрявших в грязи, наш виллис сел на передний и задний мосты.

И плохо бы нам пришлось, если бы не помогли мотострелки.

Было уже далеко за полночь, когда я нагнал танковую колонну, вытянувшуюся вдоль полезащитной полосы. На броне остановившихся машин дремали автоматчики, с ног до головы облепленные грязью.

Первым, кто нам встретился, оказался командир первой роты автоматчиков гвардии старший лейтенант Сидоров. Я спросил, чем вызвана остановка танков.

— Уже в который раз останавливаемся. Может, затор, — неопределенно ответил офицер.

Спешу в голову колонны. У танка группа офицеров, среди них мой заместитель гвардии майор Кришталь. Он склонился над картой, освещенной лучом карманного фонарика.

— Должен быть перекресток дороги, где нам надо свернуть строго на юг, а его не оказалось. Куда ехать дальше, не разберусь. Вот и колдуем над картой, невесело говорил Кришталь, вытирая обшлагом комбинезона мокрое от снега лицо.

— А где мы сейчас находимся?

— В районе Острога.

— Точнее.

Кришталь ткнул карандашом:

— Вот здесь, где проходит полезащитная полоса.

Точка, оставленная на карте, обозначала совсем другой район. То ли от усталости, то ли от нервного напряжения майор потерял ориентировку. До перекрестка дорог оставалось еще не менее 12–14 километров.

На рассвете 3 марта 1944 года бригада рассредоточилась в районе Воложувки, что в 20 километрах от города Ямполь. Танки мы замаскировали в копнах прошлогодней соломы, в неубранном кукурузном поле. Было тихо, и даже не верилось, что совсем близко проходит линия фронта.

Вскоре на командный пункт прибыл командир стрелкового полка, находившегося здесь в обороне. Рассказывая об обстановке, он заметил:

— На участке спокойно, тихо. Признаться, и людей у меня маловато. Плохо и с боеприпасами, и с продовольствием. Дороги вон как раскисли — не подвезешь.

Полковник хорошо был осведомлен об обороне противника. Он указал, где вдоль дороги расставлены фашистские танки. Начальник нашего штаба гвардии подполковник Я. М. Баранов нанес на карту расположение вражеских огневых точек.

В полдень меня вызвал командир корпуса. Генерал Г. С. Родин сказал, что наш танковый корпус вводится в прорыв в полосе 60-й армии. И он провел на карте красную стрелу. Она была нацелена на Каменец-Подольский, до которого было более двухсот километров. Это была конечная задача, а ближайшая заключалась в том, чтобы за три-четыре дня прорваться с севера на юг и, рассекая группировку противника, перерезать железную и шоссейную дороги Проскуров — Тернополь, лишить гитлеровцев возможности отойти на юго-запад.

В условиях распутицы и непогоды корпусу предстояло вести тяжелые бои с сильной вражеской группировкой: между Тернополем и Проскуровом было сосредоточено до девяти танковых и шести пехотных дивизий.

Пока разрабатывался план предстоящего боя, люди бригады не сидели сложа руки. Несмотря на только что совершенный марш, экипажи танков использовали каждый день и час для учебы. Они добивались согласованности в действиях каждого воина, до автоматизма отрабатывали приемы в работе на прицельных приспособлениях. Сокращали нормативы посадки в танк и высадки из него. Автоматчики учились действовать в танковом десанте, вести огонь с брони машин, взбираться на танк и спрыгивать на ходу.

Политработники, парторги и комсорги, не дожидаясь указаний сверху, организовали беседы с личным составом, развивая у бойцов высокий наступательный порыв, жгучую ненависть к врагу.

Еще на Орловщине челябинцы убедились: фашистские оккупанты способны на любые зверства. Деревни они превратили в развалины и пепел. На дорогах соорудили виселицы.

Проезжая по Украине, наши воины с болью в душе смотрели на руины, на обгоревшие коробки станционных построек, на разрушенные украинские хаты и вырубленные сады.

— Не будет пощады врагу, — заявляли солдаты. — Раздавим фашистскую гадину.

Вернувшись из штаба корпуса, я тут же собрал командиров. Сообщил: завтра на рассвете в бой.

Началась кропотливая подготовка к боевым действиям. Штабные офицеры Баранов и Гаськов, склонившись над картами, намечали пункты сосредоточения подразделений для атаки, изучали район предстоящих боевых действий, систему огня противника, разрабатывали вопросы взаимодействия, прикидывали возможные рубежи развертывания в случае встречного боя…

Не дремала и наша разведка. Начальник разведки бригады гвардии старший лейтенант Валеев организовал наблюдательные посты, со своими подчиненными тщательно изучил оборону противника. Данные, которыми мы теперь располагали, позволяли сделать вывод: за дороги будет идти упорная борьба. В условиях распутицы только дороги, хотя и разбитые гусеницами танков и колесами автомашин, могли дать возможность противнику предпринять контратаки, а также организованно отойти на новый рубеж обороны. О том, что гитлеровцы будут драться за дороги, говорил тот факт, что лишь отдельные высоты они оборудовали как опорные пункты (и то поспешно), а основные огневые средства сосредоточили в узлах дорог.

Обладание теми же дорогами позволяло нам сохранить высокий темп наступления. Но дело не только в дорогах. Мы должны, хотя это и нелегко, совершать обходные маневры, неожиданно появляться в тылу врага, внезапными ударами рассекать его боевые порядки и по частям уничтожать гитлеровцев.

Разговариваю с механиками-водителями третьего батальона. Обещают, что сумеют провести танки по любой местности.

— Тридцатьчетверки пройдут всюду!

А что думают автоматчики роты Сидорова?

— Нам-то, на броне будет легче, да и в пешей атаке не отстанем от танков, — отвечали бойцы.

Иду во второй батальон. Подморозило, и земля затвердела. В ночной тишине звонко похрустывает под ногами образовавшийся в проталинах ледок. Меня сопровождает гвардии капитан Федоров. Я с симпатией смотрю на рослого, комбата. Его комбинезон туго перехвачен портупеей, а на голове, как всегда, видавший виды шлемофон.

— Как настроение у людей?

— Прекрасное. Завтра дадим немцам жару! — на ходу отвечает Василий Александрович.

И я верю его словам — батальон уже показал себя в боях. Комбат умело руководил подчиненными, в любой ситуации не терялся, мог расчетливо организовать бой.

Федоров — кадровый офицер. В 1933 году он добровольно ушел в армию. С первых дней войны — активный ее участник. Сначала на Юго-Западном фронте командовал разведротой, затем бои под Москвой, на Северо-Западном и Калининском фронтах. Был тяжело ранен, контужен, более двух месяцев лежал в госпитале.

Тактически грамотный офицер, он показал себя и в нашей бригаде способным и бесстрашным комбатом. Но нередко мне приходилось сдерживать Василия Александровича, а иногда просто и ругать. Он непременно лез в самое пекло, первым врывался на вражеские позиции. Порой и не было в этом необходимости. Но я знал: завтра он снова в горячую минуту боя не устоит перед искушением появиться впереди атакующих.

Мы подошли к группе воинов. Бригада сильно обновилась, и я с трудом узнавал не только рядовых, но и некоторых офицеров. Выяснилось, что мы оказались в роте гвардии старшего лейтенанта Сидельникова.

Вскоре бойцы роты собрались на короткий митинг. Первым выступил гвардии подполковник А. А. Денисов, только что прибывший на должность заместителя командира второго батальона по политчасти. Голос его звучал мягко, но убедительно. Чувствовалось, что Денисов — опытный политработник.

Выступали бойцы, сержанты, говорили коротко и ясно: сражаться по-уральски, по-гвардейски — беззаветно и храбро.

В своей речи я напомнил, что боевые действия бригада возобновляет в довольно сложной обстановке. Ранняя весна превратила дороги в непролазные болота, затрудняется подвоз боеприпасов, горючего, продовольствия.

— В этих условиях, — напомнил я, — особенно важно экономно расходовать боеприпасы. Каждый снаряд — только в цель!

Побывал я и в роте, которой теперь командовал гвардии старший лейтенант И. С. Пупков, в других подразделениях бригады. Встретился с начальником штаба батальона гвардии старшим лейтенантом Б. Н. Ерофеевым.

На перекрестке полевых дорог огневые позиции заняла батарея 76-миллиметровых орудий. Артиллеристы расселись кто на станине боевой системы, кто на ящиках из-под боеприпасов. На щите орудия был укреплен плакат, изображающий немецкий танк тигр. Стрелы на плакате показывали уязвимые места танка. Беседу с артиллеристами проводил парторг батареи П. А. Левшунов.

Такие памятки и плакаты к нам поступили еще в период Курской битвы. Теперь, в связи с новым пополнением, политотдел корпуса прислал эти пособия во все расчеты и экипажи.

Закончив беседу, Петр Андреевич сообщил мне, что сейчас состоится открытое партийное собрание.

Партийное собрание было по-фронтовому коротким, деловым. Докладчик командир батареи гвардии старший лейтенант Иван Пивцаев подчеркнул:

— Коммунист всегда должен быть впереди, личным примером увлекать воинов на разгром врага, сражаться храбро, мужественно и умело.

Речи выступавших были также короткими.

— Всем своим поведением в бою, — заявил гвардии старшина Садовский, — с честью оправдаю высокое звание члена большевистской партии.

Партийные и комсомольские собрания в тот день состоялись во всех ротах и батареях бригады. Обсудили свои задачи в предстоящих боях и коммунисты штаба и политотдела, где с докладом выступил я.

Ночью не пришлось сомкнуть глаз. Дел было невпроворот. Очень беспокоил подвоз боеприпасов, горючего, продовольствия.

Мой заместитель по тылу гвардии майор В. И. Хохлов собрал своих подчиненных. Начальник службы продовольствия гвардии капитан Н. И. Юмашев, начальник артснабжения гвардии старший лейтенант Иванков, начальник службы горюче-смазочных материалов бригады С. А. Егоян, командир роты подвоза гвардии старший лейтенант Тараканов и другие заверили: бригада получит нужное довольствие.

Ушли офицеры, а я думал о том, что нас ждет впереди, как поведут себя в бою новички, какой страницей в боевую летопись бригады войдет грядущий день.

 

В распутицу

Утро 4 марта 1944 года выдалось ненастным, серым. Туман, затянувший за ночь окрестность, рассеивался медленно. Первые лучи солнца едва пробивали молочную пелену.

Я взглянул на часы: скоро атака. Но при такой видимости нелегко идти в бой, управлять подразделениями.

Впереди, в нескольких километрах, — река Горынь. Оборона противника проходит по ее южному берегу. На подступах к реке, как установили разведчики, находятся лишь небольшие отряды охранения. Мосты через реку немцы взорвали. Горынь, если верить топографической карте, неглубока, ее можно форсировать и вброд. Однако теперь, в распутицу, уровень реки поднялся, а ее берега стали еще более топкими. Не исключено, что противник окажет сопротивление и со стороны Белогорья. Правда, все эти обстоятельства мы учли, комбаты получили конкретные задачи, но тем не менее предстоящая атака волнует.

Раздумья прерывает грохот орудий. Началась артиллерийская подготовка. От ударов содрогается земля. Поле заволакивает дым. Видимость еще более ухудшается. Но вот артиллерия переносит удар в глубь обороны врага, гул значительно стихает, и я даю команду Вперед!.

Танки с посаженными на них пехотинцами снимаются со своих мест. Справа идет второй батальон, левее — третий. Первый танковый батальон движется сзади. Несколько танков первого батальона в атаке участия не принимают: они подтягивают тыловые автомашины, застрявшие в грязи.

Сминая на пути небольшие сторожевые заслоны и преодолевая грязь, танки удалялись в заданном направлении. Серьезного сопротивления противник пока не оказывал. Скорей всего, он примет бой у самой Горыни.

Так оно и оказалось. Разведчики и саперы на подходе к реке попали под минометный и пулеметный огонь. С противоположного берега в пашу сторону неслись светлячки трассирующих пуль.

Первой к реке вышла танковая рота гвардии лейтенанта М. Г. Акиншина. Она завязала бой. Я слышал по радио, как Акиншин отдал приказ:

— Вперед, гвардейцы, вперед! Задерживаться нельзя.

Офицер понимал, что останавливаться перед рекой опасно: противник легко расстреляет танки. Надо было с ходу, не теряя ни минуты, переправиться на противоположный берег. И танки его роты приступили к форсированию реки.

Мне нравился этот решительный офицер. И я сказал по радио комбату Федорову:

— Молодец Акиншин. Передайте ему мою благодарность.

К реке потянулись танкисты гвардии старшего лейтенанта М. Ф. Коротеева. Танк за танком входил в воду, взбирался на противоположный берег. Бой нарастал. Подавляя сопротивление врага, наши танки в упор расстреливали его орудия, утюжили траншеи, вышибали пехоту. Вот уже задымились подбитые вражеские танки.

На южный берег вышел и танк командира второго батальона Федорова. Слева оказалось противотанковое орудие противника. Танк комбата прямым попаданием снаряда разбил его. Уцелевшие артиллеристы побежали. Танкисты могли покосить их пулеметным огнем. Но, разгоряченный боем, Федоров приказал механику-водителю гвардии старшему сержанту Ф. П. Суркову:

— Дави гадов гусеницами!

Сурков прибавил газ. Погоня продолжалась недолго. Неожиданно танк влетел в трясину и завяз. Теперь уже гитлеровцы, оправившись от страха, блокировали танк. Они пытались подорвать его гранатами. Но гвардии капитан Федоров огнем пулемета отогнал фашистов. Поединок, однако, этим не кончился: немцы подтянули орудие, чего не заметил экипаж танка. Еще минута — и быть беде. К счастью, в это время подошел танк гвардии лейтенанта В. Крюкова. Точным выстрелом он поразил орудие, спас экипаж комбата Федорова.

Эти перипетии боя я узнал позже, вечером, когда в штаб были приглашены командиры. Пришлось сделать внушение комбату — его горячность могла бы стоить дорого.

А пока бой продолжался. Танки бригады были уже за Горынью, продвигались в направлении Довгалевки. Успех был налицо.

Шел уже третий час атаки. Мой танк отстал от боевого порядка и теперь с трудом преодолевал валы липкого чернозема.

— Давай жми, Мурашов, — тороплю я механика-водителя.

— Двигатель перегревается, — отвечает он. В щлемофоне послышался тревожный голос.

— Первый, первый, — говорил Федоров. — Сидельников в тяжелом положении.

— В чем дело? Доложите подробнее.

Из доклада комбата стало ясно: командир роты Сидельников в районе высотки 282 встретил сопротивление противника и решил обойти эту высоту справа, по кукурузному полю. Но танки завязли в грязи и попали под артиллерийский обстрел.

Я тут же приказал выдвинуть приданную бригаде самоходно-артиллерийскую батарею. Командир батареи гвардии капитан Б. Дружинин доложил, что он уже спешит на помощь Сидельникову. Вскоре самоходки открыли огонь по артиллерийским позициям немцев. А группа танков во главе с гвардии капитаном Чирковым, развивая наметившийся успех, двинулась в направлении деревни Гнелице-Мале.

Враг оказывал упорное сопротивление, пытаясь вывести из-под удара отступающие части. Батальон Федорова вынужден был замедлить движение. Возникла угроза: наступление бригады вот-вот могло захлебнуться.

Быстро созрело решение: спешить мотострелков и атаковать опорный пункт, расположенный в районе высоты 282 и деревни Вязовец.

Было хорошо видно, как соскочили с танков бойцы, рассыпались в цепь, пошли в атаку. И опять мешает грязь. Ноги стрелков и пулеметчиков глубоко вязнут, темп атаки начал снижаться. К тому же противник открыл по атакующим сильный минометный огонь.

На опорный пункт противника пришлось бросить и третий танковый батальон гвардии капитана Маслова, а также нацелить минометную батарею. Но сбить врага с ходу не удалось. Завязался огневой бой, длившийся несколько часов. Лишь ко второй половине дня сопротивление противника было сломлено, и мы продвинулись в сторону Лысогорки. А танки гвардии капитана Чиркова вырвались далеко вперед и овладели деревней Гнелице-Мале.

Быстро опустились сумерки. Окрестность опять окуталась какой-то хмарью: не то туманом, не то дымкой. Продолжать наступление ночью, без подтягивания тылов — опасно. Горючее и боеприпасы на исходе. А подвоза из-за распутицы нет.

Пришлось остановиться на рубеже речушки Калиновка. Сразу же приняли меры к обороне: противник, чего доброго, соберется с силами и предпримет контратаку.

Командиру первого батальона дано задание: ночью с помощью танков подтянуть застрявшие в грязи автомашины с боеприпасами, горючим, продовольствием. Сам я выехал во второй батальон. Танк с трудом передвигался по вязкой дороге. Его гусеницы глубоко зарывались в размокший чернозем. Двигатель ревел натужно. Механику-водителю то и дело приходилось переключать передачи. А дальше как будет? На пути немало речушек. Они вышли из берегов, и затопленные поймы превратились в непроходимые болота.

Объезжаем буксующую автомашину. Дорогу нам преграждает офицер. Он весь вымок, в грязи. Механик-водитель останавливает танк. К левому борту машины подбежал гвардии капитан Юмышев и, узнав меня, неожиданно смутился:

— Не думал, что вы… Застряли мы.

— Ну что, поможем снабженцам? — обратился я к командиру танка гвардии лейтенанту Ясиновскому.

— Поможем! — И офицер спрыгивает на землю. Он быстро разматывает трос, прикрепляет его к крюку застрявшего грузовика.

В те дни подобных случаев было немало. Воины охотно выручали друг друга.

Танк снова движется вперед. Ночь темная, хоть глаз коли. Моросит дождик, временами идет мокрый снег. Встревоженные гитлеровцы не прекращают стрельбу. Их орудия бьют беспорядочно, наобум. То и дело в небе вспыхивают ракеты.

Слева от нас раздаются орудийные раскаты. Это Свердловская танковая и 29-я Унечская мотострелковая бригады завязали ночной бой на подступах к населенному пункту Теофиполь.

Мы прибыли во второй батальон. Вместе с комбатом были начальник разведки гвардии старший лейтенант Валеев и командир саперного взвода гвардии лейтенант Е. А. Лившиц. Укрывшись от ветра за броней танка, они о чем-то толковали.

Гвардии капитан Федоров доложил:

— В дневном бою батальон понес незначительные потери: один танк подорвался на мине и один подбит. Мы думаем о ночной атаке. Саперы уже разминировали дорогу.

Комбат назвал количество орудий и танков противника, расположенных вдоль полевой дороги и на возвышенностях, коротко доложил о своем плане ночной атаки. Когда я сказал, что бригада приостановила движение, он очень огорчился.

Дождь не переставал. Мы сильно промокли. В сапогах хлюпала вода. Поблизости изредка рвались снаряды: немцы вели методический обстрел наших позиций. Однако мотострелки, сгрудившись вокруг соседней машины, не обращали на это внимания. Они тянули озябшие руки к теплому двигателю, соблюдая светомаскировку, курили в рукав. А члены экипажа тем временем готовили машину к новым боям.

— Как с боеприпасами и горючим?

— На завтра, пожалуй, не хватит, — ответил гвардии капитан.

— Поэкономнее расходуйте, поговорите об этом с людьми. Тылы отстали, надеяться не на кого, — посоветовал я комбату.

— Замполит сейчас где-то в экипажах, об этом там и речь идет.

Я знал: заместитель командира батальона по политчасти подполковник Денисов имел среди воинов непререкаемый авторитет. К его голосу прислушивались, ему верили.

На корме одного из танков расположился инструктор политотдела бригады гвардии майор Онищук. Он целый день находился с танкистами, деля с ними опасности боя, а теперь, прислонившись к теплой броне и подсвечивая фонариком, что-то писал.

— Сочиняю листовку, — доложил он. — Хочу поставить в пример гвардии старшину Садовского. Его расчет подавил три огневые точки противника. Хорошо действовал и экипаж младшего лейтенанта Кулешова — он уничтожил вражеское орудие. Отличившихся много…

Онищук, как и другие работники политотдела, большую часть времени проводил в подразделениях, всегда был в курсе событий, хорошо знал людей.

Я обошел боевые позиции танков второго, а затем и третьего батальонов, поставил перед комбатами задачи на завтра. Но меня не покидали тревожные мысли о тылах. По радио связываюсь с заместителем по тылу Хохловым. Виктор Иванович рисует совсем не радостную картину. Автомашины безнадежно застряли в грязи. Положение, в котором мы можем оказаться уже завтра или послезавтра, не из приятных. Но как бы там ни было, меня не покидала уверенность, что начавшееся наступление не захлебнется и мы вовремя получим необходимое количество боеприпасов, горючего и продовольствия. Эта уверенность основывалась на предприимчивости и исполнительности командира первого батальона: его танки подтягивали отставшие тылы.

Утро меня застало на наблюдательном пункте комбата Федорова. Взглянул на часы: без десяти восемь.

— Пора!

Федоров вскинул ракетницу, и в сырое промозглое небо взлетела красная ракета.

— По фашистам — огонь!

Ударили орудия. В сторону немцев устремились танки. Фашисты тотчас ответили. Однако их огонь не достигал цели. Снаряды рвались далеко от дороги, и лишь отдельные — в наших боевых порядках.

Справа, с высоты 293, полоснул пулемет. Пули чиркнули о броню танка.

— А, гад, — вскипел Ясиновский, — получай сдачу!

И его выстрел заставил замолчать огневую точку.

Противник не выдержал натиска и оставил рубеж. Второй и третий батальоны одновременно ворвались на огневые позиции врага. Взломав оборону, челябинцы дробили ее по частям, с ходу сметая отдельные узлы сопротивления.

5 марта к 16 часам бригада, не встречая особого сопротивления, вышла к реке Жердь. Командир корпуса, похвалив нас за активные действия, уточнил задачу: к исходу 6 марта овладеть населенным пунктом Скорики.

Я взглянул на карту. До Скориков не более пятнадцати километров. Пожалуй, если поднажать, то к ночи достигнем села. Подозвал начальника штаба гвардии подполковника Я. М. Баранова.

— Вероятно, успеем, если не застрянем на реке Самчик, — неопределенно сказал он.

Мы стали совещаться. Наш разговор прервала неожиданно начавшаяся впереди стрельба. Радист — гвардии старший сержант Виктор Колчин — быстро связался с передовым батальоном.

— Головная походная застава попала под сильный огонь артиллерии, один танк подорвался на мине, — доложил Федоров.

Сведения были неутешительными, и я поспешил во второй батальон. Разведка бригады установила, что впереди находится узел сопротивления противника, усиленный закопанными танками и орудиями.

В бинокль хорошо просматривалась вражеская оборона. В районе населенного пункта Белозерка и высоты 344 были видны окопы и орудия. Оттуда враг вел интенсивный огонь. По вспышкам выстрелов на опушке леса нетрудно было определить окопавшуюся пехоту. Захлебываясь, били пулеметы.

Связываюсь с третьим батальоном, шедшим вслед за батальоном Федорова во втором эшелоне. Гвардии капитан Маслов взволнованно докладывает:

— Со стороны Вязовец показалась большая колонна немцев. Наши танки их встретили огнем.

Оказалось, что под натиском наших правофланговых соседей противник спешно оставил Ямполь и откатывался на юг. Но мы успели эту дорогу перерезать. Немцы не приняли боя, их колонна вначале попятилась назад, затем вынуждена была повернуть на запад, в направлении на Лановцы.

Левее нас слышалась частая стрельба. Это вели бой 61-я Свердловская танковая и 29-я Унечская мотострелковая бригады. Они также рвались на юг.

Наступила ночь. Надо было подтянуть подразделения, пополнить танки боеприпасами, выработать план очередной атаки. Наступление пришлось приостановить. Стала утихать стрельба и со стороны противника.

КП бригады расположился в небольшой рощице, примыкавшей вплотную к проселочной дороге. Командир саперного взвода гвардии лейтенант Лившиц, оглаживая редкие усики, неторопливо говорит:

— Тут ройте, ребята!

Он чертит прутиком на земле прямоугольные фигуры, обозначает будущее укрытие от огня противника. Кто-то вонзил лопату в грунт:

— Экая слякоть, липнет, как смола.

— Рой, а не гляди на нее, как на святую. — По голосу узнаю — говорит командир отделения гвардии сержант Я. И. Астахов, бывший молотобоец. Сквозь редкие деревья вижу, как саперы дружно принялись за работу.

На КП подошли командиры подразделений, расселись прямо на влажной земле, раскрыли карты. Небритые, с воспаленными от бессонницы глазами, они внимательно слушали указания. Я кратко изложил создавшуюся обстановку и предложил обойти село Скорики с востока, а потом резко повернуть на запад и таким образом изолировать опорный пункт противника, блокировать его. Риск, конечно, но время не ждет. Офицеры нанесли на карты путь движения подразделений. В это время ко мне подошел командир санитарного взвода гвардии капитан медицинской службы Кириллов. Его трудно было узнать: полушубок изодран, на лице следы грязи. Он с трудом переставлял пудовые сапоги, облепленные густым черноземом.

— Каким ветром?

— Едва вас нашел. Санитарная машина застряла, а командир первого батальона не дает тягач. Раненые ждут…

— Мы обеспечиваем машины с боеприпасами и продуктами, — перебил Гой. — А он лезет со своей санитарной.

Я понимал, в каком положении находились экипажи танков гвардии майора Гоя, выделенные для помощи застрявшим в грязи автомашинам. Машины, как правило, застревали через каждые 100–200 метров, а порой оказывались в безнадежном положении. Танкисты были рады всем помочь, но не успевали.

Пришлось приказать майору, чтобы он помог и медикам.

Командиры расходились в темноте. Был поздний час. Баранов пригласил меня разделить с ним трапезу — банку тушенки. Я наспех поужинал и, забравшись в танк, стал слушать сводку Совинформбюро.

Войска 1-го Украинского фронта 4 марта перешли в наступление и, прорвав сильную оборону немцев на фронте протяжением до 180 километров, за два дня наступательных боев продвинулись вперед от 25 до 50 километров. В результате произведенного прорыва войска фронта овладели городом и крупной железнодорожной станцией Изяслав, городами Шумск, Ямполь, Острополь, районными центрами Каменец-Подольской области Ляховцы, Антонины, Теофиполь, Базалия, а также с боями заняли более 500 других населенных пунктов… и ведут бой на подступах к железнодорожной станции Волочиск.

Ямполь наш. Это была приятная весть, ведь и наша бригада внесла посильный вклад в освобождение этого города.

Пытаюсь уснуть на сиденье, но сон не идет. Думаю о предстоящем бое. Снова вытаскиваю из полевой сумки топографическую карту, освещаю карманным фонарем. Еще раз осмысливаю план предстоящего боя, взвешиваю, правильно ли принял решение.

Незаметно наступает рассвет. Соскакиваю с танка на землю. За ночь земля, схваченная легким морозцем, затвердела.

— Время наступать!

Мощный рокот двигателей разнесся по передовой, и тотчас над перелеском просвистели первые снаряды. Где-то к югу от нас захлопали немецкие пушки.

Уклоняясь от боя, наши танки свернули влево. Гитлеровцев это озадачило, и они вскоре прекратили пальбу, а спустя некоторое время, разобравшись, что мы их обходим, начали параллельно с нами отходить на юг: фашисты поняли, что их окружают.

Утренний туман постепенно таял, и вдали показались отдельные строения. Это была деревня Щасновка, расположенная на речке Збруч.

Тем временем разведчики скрытно подобрались к деревне, которая вытянулась вдоль небольшой речушки Самчик. Сведения были неутешительными. Деревня опоясана траншеями, на окраине находятся огневые позиции противотанковой артиллерии. Словом, еще один опорный пункт.

— Атаковать!

Едва наши танки показались на дороге, ведущей к опорному пункту, как гитлеровцы открыли ураганный огонь. Завязался бой за переправу. Фашисты дрались отчаянно, их снаряды все чаще и чаще ложились в наших боевых порядках. Продвигаться вперед становилось все труднее и труднее.

— Вдоль берега поставить дымовую завесу, — распорядился я.

Саперы во главе с Лившицем выдвинулись к реке. Густой дым застлал землю. Под прикрытием дымовой завесы одним из первых форсировал вброд реку танк гвардии младшего лейтенанта Павла Кулешова и сразу же наткнулся на сопротивление врага.

— Прорвемся, механик-водитель? — обратился командир танка к гвардии сержанту Федору Кожанову.

— Вряд ли, — последовал ответ. — Впереди возле домов установлены противотанковые орудия.

Экипаж укрыл танк в овраге. Гвардейцы осмотрелись. Кругом — немецкие укрепления. Фашисты обнаружили машину и открыли по ней огонь. Экипаж оказался в тяжелом положении.

Связываюсь с комбатом. Федоров докладывает, что рота Пупкова уже полностью переправилась через речку и ведет бой за удержание плацдарма.

— Противник вовсю жмет, огонька надо, — просит комбат.

Возле моего танка оказался командир первого взвода минометной роты Налобин. Подзываю его к себе.

— Вот по этому месту дайте-ка огонька! — И я карандашом обвел на карте кружок возле деревни Пальчинцы.

— Есть! — отозвался гвардии лейтенант и, обращаясь к бойцам, скомандовал: — За мной, вперед!

Гвардии сержант Мараховский, придерживая полевую сумку, побежал за командиром взвода. За ним — наводчик Козминых со стволом. Бойцы выскочили на поляну, изготовились к бою.

Штаб переместился к реке. Нам хорошо видно поле боя. Мины ложатся точно в цель.

Справа бой завязал взвод гвардии лейтенанта Василия Лычкова. Он постепенно вгрызался в оборону. Пехота, посаженная десантом, не прекращала огня. Комбат Приходько просит спешить мотострелков.

— Добро.

Цепь покатилась к деревне. Противник усилил ружейно-пулеметный огонь. В бинокль хорошо было видно статную фигуру командира роты Сидорова. Он, увязая в грязи, бежал по полю, взмахом руки торопил мотострелков.

— Ура, ура-а! — неслось по цепи.

Дружно ударили наши танкисты. Слева, огибая деревню, показались машины роты Сидельникова. Они вскоре втянулись в деревню. Постепенно кольцо сжималось.

— Мурашов, вперед!

Высунувшись из люка, я внимательно наблюдал за ходом боя. Гитлеровцы в панике повыскакивали из траншей и побежали по огородам. Их настигали меткие пулеметные очереди. Танки, вырвавшись вперед, давили фашистов.

Мой танк подошел к реке Збруч. Глазам не верю: у берега в овраге стоит санитарная машина. Гвардии капитан Кириллов машет мне рукой и что-то кричит. Догадываюсь: мол, порядок. На разостланной плащ-палатке лежат двое раненых, возле которых хлопочет Дора Ефимовна Гриценко и сестра медсанвзвода Антонина Загайнова.

Реку преодолели успешно. Танк движется мимо дзотов, из амбразур которых торчат исковерканные стволы пулеметов, мимо застрявших в грязи немецких пушек, опрокинутых автомашин и брошенных автобусов.

Бой завязывается за село Токи. Уничтожая противника, стремительно врываемся в село. Нам навстречу бегут оборванные старики и старухи, вылезшие из укрытий. На глазах — слезы радости. Женщина, прижимая к груди ребенка, бросает на танк букет подснежников, невесть откуда взятых.

В центре села вокруг колодца сгрудились местные жители. Мурашов остановил танк. Я соскочил на землю и подошел к ним. И то, что узнал, потрясло меня. Отступая, фашисты сбросили в колодец убитых ими детей, женщин, стариков. Я снял фуражку и опустил голову.

Подошли начальник политотдела Богомолов, группа офицеров и бойцов из роты управления. Ко мне подбежала седая женщина и, рыдая, начала голосить:

— Там моя Марийка, трехлетняя, спасите!

— И мой сын Петро там, — плакала другая.

Но как утешить женщин, убитых горем? Чем им помочь? Я попросил начальника политотдела задержаться в селе хоть на несколько минут, выделил в его распоряжение группу бойцов, а сам вскочил на танк…

Вокруг рвались снаряды. Гитлеровцы предприняли отчаянную попытку отбросить нас назад. Черные столбы дыма заслонили горизонт: загорелись хаты. Командир третьего батальона Маслов докладывал:

— Полный порядок, мои танки подходят к Скорикам.

— Как так?

— А мы немцам котел думаем устроить!

Оказывается, танки третьего батальона, обойдя Токи с востока, рванулись на Скорики. Фашистские солдаты, утопая по колено в грязи, начали отходить на запад.

Батальон Федорова сосредоточился в небольшой рощице, юго-западнее Токи. Направляюсь к одной из машин. Навстречу шагнул офицер, привычно вскинув руку к шлемофону.

— Товарищ гвардии подполковник, — начал было он.

— Здравствуйте, товарищ Кулешов, хорошо дрались ваши орлы, спасибо.

Экипаж Кулешова ужинал. На гусенице танка были разложены вскрытые банки консервов, лежали куски хлеба.

— Просим к столу, — пригласили меня бойцы. Командир экипажа протянул ложку. Я поблагодарил танкистов за угощение, похвалил за храбрость в бою. Уставшие лица засветились радостью. Но когда рассказал о зверствах фашистов в селе Токи, бойцы помрачнели.

— Надо мстить врагу за детей, — нарушил я молчание, — не давать ему передышки. Нас ждут в оккупированных селах.

— Мы бы неплохой подъем гитлеровцам устроили на рассвете, да беда боеприпасы на исходе, горючее кончается, — озабоченно проговорил гвардии младший лейтенант. — Механик доложил — топлива хватит на семь — десять километров.

После трехдневных тяжелых боев у нас иссякли боеприпасы, горючее. Командир корпуса обещал по воздуху подбросить горючее. Но воины бригады безнадежно посматривали на затянутое тучами небо. Надо было что-то предпринимать. У гитлеровцев тоже плохо с горючим. Их завязшие в грязи тяжелые грузовики, штабные автобусы, гусеничные тягачи стояли на раскисших дорогах с опустошенными баками.

Я еще раз напомнил заместителю по тылу В. И. Хохлову о принятии неотложных мер, а сам поспешил в танковые экипажи. Хотелось поговорить с офицерами, бойцами, узнать подробнее о тех, кто отличился, услышать, что говорят и думают челябинцы о проведенном бое.

Натыкаюсь на танк, замаскированный в кустарнике. Бойцы оживленно переговариваются. По голосу узнаю гвардии старшего лейтенанта Акиншина. Заметив меня, он соскочил с брони.

— Что тут у вас?

— Полный порядок, — отвечает командир роты. — Горючего только нет. И снаряды в роте можно по пальцам сосчитать. Минометчикам повезло: гитлеровцы убежали, оставили свои мины. Они к нашим 82-миллиметровым что надо подходят.

В лощинке, окаймленной кустарником, расположилась рота гвардии старшего лейтенанта Сунцова. Минометчики ловко орудовали вокруг раскрытых ящиков. Они удаляли с мин грязь, смазку, сортировали мины по весовым знакам. Сунцов не скрывал своей радости:

— Утром немцам зададим жару их же минами! Пусть нюхают, чем пахнут.

Уже темнеет. Плотный туман густой пеленой седлает лощины, легкий морозец прихватывает землю. А у нас свои заботы. Комбат Федоров подходит то к одному, то к другому командиру танка, участливо спрашивает:

— Задачу уразумел? Вот и хорошо.

В темноте возвращаемся на КП. У одного из танков встречаем гвардии подполковника Денисова. Его окружают танкисты. Политработник инструктирует агитаторов и редакторов боевых листков.

У КП какой-то оживленный разговор.

— В чем дело?

— Боеприпасы подвезли, — докладывает начальник штаба. — Пока что лишь одна машина сумела пробраться.

Командир взвода подвоза гвардии лейтенант Аверкин рассказал, с каким трудом удалось преодолеть последние километры. Я стал благодарить его, он смущенно заметил:

— Водителя надо хвалить, гвардии рядового Чижова.

— После боя к награде его представить, к ордену Красной Звезды.

В полночь мне удалось встретиться с Хохловым и Егояном. Обессиленные, измученные, они ввалились в наспех оборудованный командный пункт и тут же попросили разрешения прилечь на кучу хвороста. Но весть они принесли радостную: в бригаду пришли еще четыре машины. Одна с боеприпасами, три — с горючим.

Сон как рукой сняло. Пришлось заняться распределением прибывшего груза. В подразделениях ликовали. И я, не скрывая своей радости, крепко обнял уставшего гвардии капитана Егояна. В боях на Украине в пору распутицы, в последующих боях Сиракан Арамович не раз выручал бригаду, и мы ему многим обязаны.

Пожалуй, я в ту ночь глаз так и не сомкнул. На рассвете танки должны были сняться с места. Я уже посматривал на часы, чтобы дать сигнал, когда услышал рокот автомобилей. Оборачиваюсь и вижу: из подошедшей машины вылезает командарм В. М. Баданов, из других — сопровождающие его офицеры.

— Как дела, Фомичев, готовы к атаке? — протягивая руку, спрашивает генерал. — Имейте в виду, правый фланг у вас почти открыт.

— К атаке готов, но вот туман мешает.

— С этим сейчас не приходится считаться.

Командующий интересуется, как бригада намерена атаковать противника, какими средствами она усилена, как обеспечена боеприпасами.

Докладываю о плане предстоящего боя, о высоком наступательном порыве гвардейцев.

Баданов внимательно слушает, поглядывает на часы, на впереди лежащую местность. Потом говорит:

— Пора.

Даю сигнал. Дружно ударили орудия. Чувствуем, что снаряды точно накрыли обнаруженные цели.

— Теперь седлай своих стальных коней, — весело говорит Баданов, — и на полном скаку — на врага.

— Есть! — И тут же по радио передаю условный сигнал.

Танки уходят в сторону Скориков. Конечно, на полном скаку они не могут ворваться в расположение гитлеровцев. Мешает распутица. Большую скорость по такому раскисшему грунту не разовьешь. Тем не менее, преодолевая грязь, танки неуклонно двигались вперед.

— Жми на пятки, Фомичев. Не давай возможности противнику остановиться и укрепиться!

Баданов вдруг меняется в лице. Я смотрю на генерала и думаю: в чем дело? Почему одухотворенное, радостное лицо командарма стало другим?

— Давайте попрощаемся, Фомичев. Может, не скоро теперь придется встретиться.

Я порываюсь спросить почему, но генерал опережает:

— Отзывают в Москву, — и он крепко жмет мне руку, второй тепло похлопывает по плечу. — Бывай здоров, Михаил Георгиевич.

Баданов уезжает, а я сажусь в танк, тороплю механика-водителя сержанта Мурашова: надо скорее догонять батальоны, скрывшиеся за увалом. По радио связываюсь с командирами батальонов, требую доложить обстановку.

Первым откликается гвардии капитан Федоров, докладывает, на какой рубеж вышли его подчиненные. Батальон Федорова идет впереди, прокладывает дорогу всей бригаде. На него основная надежда. Ему и труднее других. Туман постепенно рассеивался. Мы полагали, что село Скорики удастся взять с ходу, так как поначалу гитлеровцы не приняли боя: после первых орудийных выстрелов небольшой заслон был смят. Однако при подходе к Медыне, северной части Скориков, передовые подразделения бригады были встречены сильным артиллерийско-минометным огнем. Фашисты пытались внезапным ударом остановить нас и даже перешли в контратаку. Оказалось, это были смертники и штрафники, осужденные за сдачу Киева. В этот район они были спешно выдвинуты из города Подволочиска. Фашисты предприняли отчаянную попытку смять наши боевые порядки, сильной атакой отбросить нас назад.

Бой длился два-три часа, но был очень жестоким. Минометная рота Сунцова поставила заградительный огонь перед контратакующей цепью. По просьбе гвардии капитана Маслова приданная артиллерия ударила по скоплению пехоты на левом фланге. Контратакующих встретил дружный огонь наших стрелков и танкистов. Гитлеровцы залегли. Тогда Сунцов, находясь в боевых порядках танков, внес коррективы в исходные данные и беглым огнем точно накрыл фашистскую пехоту.

Немцы дрогнули. Раздалось дружное ура. Танки ворвались в село. Задерживаться некогда. Наша задача — овладеть селом Старомищина, что севернее Подволочиска. Наступаем строго на юг. Юго-западнее деревни расположился командный пункт правого соседа — стрелковой дивизии. По неширокой полевой дороге направляюсь туда. Погода разгулялась, из-за туч выглянуло яркое солнце. Фашистский самолет-разведчик рама парит в воздухе. Пока что нас не беспокоила вражеская авиация: погода мешала. По дороге в сторону Старомищины ушли наши танки. За ними — стрелки соседней дивизии. Вид у пехотинцев был довольно усталый. От тяжелого перехода в распутицу, от липкого чернозема у многих развалились сапоги. На шинелях, шапках — следы грязи. Кое-кто пристроился на попутных грузовиках, а некоторые — на трофейных лошадях.

Я побывал на КП стрелковой дивизии. С командиром дивизии уточнили вопросы взаимодействия.

Возвращаясь назад, я увидел у обочины дороги изрешеченную осколками санитарную машину нашей бригады. Спрашиваю у шофера, где гвардии капитан Кириллов.

— Взвод оказывает раненым помощь, — отвечает солдат.

Возле раненого хлопочет Антонина Загайнова. Слышу, как она успокаивает бойца:

— Все обойдется, потерпи, милок. Вот забинтую — и станет легче.

Пехотинец зло ругается, а потом просит прощения:

— Сестричка, вырвалось. Ох как больно!

— Которого перевязываю, со счета сбилась. — Антонина рукой отбрасывает со лба волосы, и на ее бледном лице проступает легкий румянец. — Наши все целы, скороговоркой выпаливает она и продолжает перевязку.

Антонина Сергеевна Загайнова у нас недавно. До этого она служила в Унечской мотострелковой бригаде. В боях на орловской земле медсестра спасла жизнь многим бойцам и офицерам, под огнем врага ни разу не дрогнула. Отвагу и мастерство девушки высоко оценила Родина: она награждена орденом Красной Звезды и двумя медалями За отвагу.

Позже я узнал, что во время последней бомбардировки Антонина Загайнова одной из первых бросилась на помощь раненым. За ней — Дора Ефимовна Гриценко, Маша Бахрак, Лида Петухова. В санвзводе в то время находился и сын бригады Толя Якишев. Он не отставал от девушек: подносил бинты, помогал раненым уйти в укрытие, а иным даже делал перевязки.

Спешу в бригаду. На броне танка примостился и Толя. По сторонам дороги разбитые машины, трупы гитлеровцев, брошенные дальнобойные орудия и ящики с боеприпасами.

Возле застрявшей в болоте машины — группа людей. Узнаю гвардии подполковника Богомолова: он в своем неизменном черном полушубке. Михаил Александрович, завидев меня, поднимает руку.

— Танки бригады уже в селе Старомищина, — доложил он.

На броню танка усаживаются Богомолов, бригадный врач гвардии майор медицинской службы Агамалиев и старшина второго батальона Девисенко. Он прихватил пару мешков с продуктами: бойцы нуждались в питании.

— Мурашов, жми, — приказываю механику-водителю.

Под руководством саперов местные жители расчищали дорогу, растаскивали подбитую технику, в овраге настилали переправы из бревен и камня.

Небольшой подъем. Танк, натужно урча, медленно ползет вверх по колее, проделанной немецким тигром. Переваливаем подъем, и впереди как на ладони раскидывается село. Справа — два наших подбитых танка.

Навстречу идет группа немецких военнопленных. Они в оборванных шинелях, на головах поверх пилоток повязаны платки. Пленные уступают нам дорогу, заискивающе улыбаются. Гвардии лейтенант Ясиновский, высунувшись из люка, громко крикнул:

— Ниже головы, горе-завоеватели!

Машину бросает на неровностях. Я стою правее люка заряжающего, придерживаюсь левой рукой за поручень башни и внимательно осматриваю окраину деревни, где идет жаркий бой. Взрыв необычайной силы потряс воздух, и я, пока сообразил, в чем дело, оказался в луже. На несколько метров в сторону отбросило начальника политотдела Богомолова и других товарищей. Вздыбленный танк с порванными гусеницами остановился. Я торопливо поднялся и бросился к машине. О броню танка ударили пули. Это засевшие на чердаках фашисты открыли огонь. Я пополз в кювет и тут только почувствовал резкую боль в левой руке. Взглянул на окровавленную руку: большой палец болтался на коже. Врач Агамалиев оказал мне первую помощь.

Пытались подобраться к подбитому танку, но не смогли: мешал огонь фашистских снайперов и пулеметчиков. Ко мне подполз Толя Якишев:

— Разрешите мне?

— Нельзя!

Спустя две-три минуты из танка вылез гвардии лейтенант Ясиновский и сообщил печальную весть: убиты механик-водитель гвардии сержант Мурашов и стрелок-радист, фамилию которого я, к сожалению, забыл.

По небольшому оврагу скрытно пробрались к деревне. Командир роты гвардии старший лейтенант Любивец коротко доложил обстановку. По его рации я связался с командирами батальонов, которые находились в боевых порядках своих подразделений.

— Подходим к Подволочиску, — радировал комбат Маслов.

В это время во Фридриховке, районном центре Каменец-Подольской области, вели ожесточенные бои Свердловская и Унечская бригады.

Ночью совместными усилиями частей корпуса была взята станция Волочиск. А наутро разгорелись бои за крупную железнодорожную станцию Подволочиск, Тернопольской области. Наши танки таранили эшелоны, готовые к отправке в Германию, давили метавшихся в панике фашистов. Загорелись станционные постройки. Дым, гарь…

Неожиданно на перроне появились оборванные, грязные, худые парни, они выскакивали из вагонов и приветливо махали нам руками.

На борт танка на ходу взобрался паренек лет восемнадцати. В руках у него немецкая винтовка. Хлопец кричит мне на ухо:

— Товарищ командир, разрешите с вами!

— Добро!

Люди подбирали оружие и становились в строй.

К вечеру гитлеровцы предприняли мощную контратаку. При поддержке танков они начали теснить подразделения бригады. Им не хотелось примириться с мыслью, что Подволочиск уже в наших руках. Этот обширный край прорезала единственная железная дорога, по которой фашисты могли подбрасывать подкрепления, увозить награбленное добро. И вот мы оседлали эту дорогу. На угрожающее направление я быстро выдвинул приданную самоходно-артиллерийскую батарею гвардии капитана Дружинина, минометный взвод гвардии лейтенанта Ильченко и несколько танков третьего батальона.

Бой длился до глубокой ночи. Контратаки фашистов не имели успеха. Превосходящим силам противника был поставлен прочный заслон. Ни на шаг не отступили гвардейцы. К полуночи стрельба заметно стихла.

Штаб обосновался в небольшом домике. Сюда собрались командиры батальонов и их заместители. Глаза всех светились радостью. Бригада за эти дни прошла с упорными боями свыше ста километров и освободила несколько населенных пунктов.

Офицеры делились впечатлениями. Гвардии майор Курманалин, энергично жестикулируя, рассказывал, как мотострелки батальона, в котором он служил заместителем командира по политчасти, отражали сегодня контратаку:

— На позицию пулеметного взвода коммуниста гвардии старшего сержанта Касымова ринулось до роты гитлеровцев. Эх и здорово их встретили пулеметчики! А потом кончились боеприпасы. Касымов начал кидать в гитлеровцев гранаты. Бойцы пустили в ход приклады. Отважно дрались гвардейцы. Не дрогнули.

С рассветом возобновился бой. Немцы подтянули свежие силы. Около десятка юнкерсов в течение получаса бомбили наш передний край. Появились тигры. Со стороны Тернополя подошел бронепоезд.

Тридцатьчетверки, маневрируя между домами, неожиданно били по бортам тигров, меткими очередями расстреливали гитлеровцев, рвавшихся к станции Подволочиск. В короткой артиллерийской дуэли части корпуса разбили бронепоезд, а танкисты бригады сумели расстроить боевые порядки контратакующих.

Сражение длилось несколько дней. Уральцы-добровольцы выдержали натиск врага до подхода основных сил 4-й танковой армии.

 

Рукопашная схватка

13 марта день выдался солнечным, погожим. Снег окончательно растаял. На дорогах появились лужи. К штабному домику прилегал небольшой сад, от которого осталось всего лишь несколько деревьев, безжалостно иссеченных осколками и пулями. На душе тяжело, щемит сердце: мы только что схоронили павших в бою товарищей.

Из раздумья нас выводит голос начальника штаба Баранова:

— К нам выехал новый командарм генерал-лейтенант Лелюшенко. Только что позвонили из штаба корпуса.

…У штабного домика остановилось несколько автомашин. Из первой вышел генерал Дмитрий Данилович Лелюшенко. Мы лично не были знакомы, но о Лелюшенко я уже много слышал. Знал, что в суровую зиму сорок первого воины его армии отстаивали столицу, а потом гнали противника на запад. Имя генерала часто упоминалось в сводках Совинформбюро и в приказах Главнокомандующего.

— Это и есть Фомичев? — пожимая мне руку, говорит генерал. — Воюете-то вы неплохо, а чем людей кормите?

Мы подошли к группе танкистов. На разостланной плащ-палатке консервы: мясные, овощные, ягодные, куча нарезанного хлеба.

Челябинцы повскакивали со своих мест.

— Видно, неплохо питаются люди, — глядя на плащ-палатку, заметил генерал.

— Не жалуемся, — ответил рыжеусый боец.

— Это наш новый командарм, — представил я генерала бойцам.

— Вот и хорошо. Отведайте с нами хлеб-соль, товарищ командующий. — И рыжеусый танкист сделал жест, приглашающий к плащ-палатке.

— Рад разделить с вами трапезу, — улыбнулся Дмитрий Данилович.

Только сейчас среди прибывших я увидел генерала Е. Е. Белова, заместителя командующего армией, и поспешил с ним поздороваться.

— Ваш новый комкор, — уведомил нас Д. Д. Лелюшенко. — Прошу, как говорят, любить и жаловать. Евтихий Емельянович Белов.

Я знал о новом комкоре много. Сын батрака из села Чуровичи, что на Брянщине, в первые годы после Октябрьской революции с оружием в руках отстаивал Советскую власть, затем стал красным командиром — взводный, ротный, батальонный, командир полка, дивизии. Е. Е. Белов — участник боев на Северском Донце и у стен Сталинграда, на Курской дуге и на Украине…

Мы возвратились на КП бригады.

— А теперь, Фомичев, получайте новую боевую задачу. — И командарм четко изложил ее. Нам предстояло выдвинуться по шоссе на запад, к селу Романувка, что раскинулось в восемнадцати километрах восточнее Тернополя, и прикрыть сосредоточение частей корпуса.

Я внимательно слушал генерала, а когда он умолк, спросил:

— А как с горючим? У нас полупустые баки. Нет и боеприпасов.

— Ну вот, начал, — шутливо заметил командарм. — Хорошо, дам горючее и боеприпасы. По воздуху пере-, бросим.

Действительно, вскоре после того как отбыл генерал Д. Д. Лелюшенко, в небе застрекотали У-2. Потом появились транспортные самолеты. Они сбросили на парашютах необходимые нам грузы. Челябинцы вскрывали бочки с горючим, ящики с боеприпасами. Запахло бензином, соляркой.

На сборы — час. Танки, на которых громоздились тюки с продовольствием, ящики со снарядами, вытянулись вдоль дороги. У нас их осталось немного девятнадцать тридцатьчетверок. Некуда сажать пехоту. Как быть?

— Мы уже об этом подумали, — сказал командир батальона автоматчиков гвардии капитан Приходько. — Стрелки поедут на трофейных лошадях.

Широкое шоссе лентой убегало на запад. То там, то здесь по обочинам дороги чернели подбитые вражеские танки и самоходные орудия. Много техники оставлено гитлеровцами. Тигры замерли с пустыми баками. На одном из них кто-то начертил мелом стрелку, указывающую на запад, и написал: Вперед, на Берлин!!!

Село Романувка расположено в лощине, южнее его протекает небольшая речушка. Юго-восточнее и юго-западнее виднеются лесные массивы.

Командный пункт расположился в подвале дома на восточной окраине деревни. Саперы и разведчики установили железную печку, соорудили из досок нары и столики. Комфорт — ничего не скажешь. Было оборудовано место и для боевого Знамени.

Мы заняли оборону на окраинах села. Позиции танковых батальонов и батальона автоматчиков дугой опоясывали село с запада и юга. Батарея 76-миллиметровых орудий расположилась так, чтобы держать под огнем шоссейную дорогу. Командиры подразделений были предупреждены: обстановка неясная, надо быть готовым ко всему. Спешно отрывались окопы, отрабатывалась система огня.

Я по рации доложил комкору о принятых мерах. Генерал Е. Е. Белов поинтересовался обстановкой и пообещал подбросить нам еще подкрепление.

Село Романувка только-только было освобождено, и наши части ушли на Тернополь. Сплошного фронта не было. В любой час могли нагрянуть гитлеровцы. Местное население нас предупредило: вчера на деревню налетела большая группа фашистов. Они захватили санитарную машину, нескольких наших раненых и снова ушли в лес.

Я хотел было спуститься в подвал, но меня окликнул Акиншин:

— Товарищ гвардии подполковник, в сторону села движется группа каких-то солдат. Неужто наши разведчики? — Он пристально всматривался вперед.

Я вскочил на броню танка и взглянул в бинокль. Солдаты, перекинув через плечо оружие, медленно брели по пахоте. Присмотрелся получше. Ну конечно, немцы. То ли разведчики, то ли отбившиеся от своих подразделений солдаты.

Приказываю командиру танка действовать. Акиншин подпускает противника на близкое расстояние и открывает огонь из пулемета. Гитлеровцы в панике бросились назад, рассчитывая укрыться в лесу, из которого вышли. Но их настигали меткие пулеметные очереди. А когда вражеские солдаты приблизились к лесу, Акиншин ударил по ним из пушки. Глаз у Акиншина натренированный снаряды накрыли гитлеровцев.

Я спустился в подвал. Потрескивали дрова в железной печурке. Было по-домашнему уютно. Гвардии старший сержант А. А. Соколов предложил мне место на лежанке.

— Спасибо, теперь, кажется, не до отдыха.

Рядом на нарах спали разведчики. Признаюсь, и мне хотелось спать.

Вошел гвардии старший сержант А. В. Худяков, помощник командира взвода связи бригады. На нем — забрызганная грязью шинель, а на ремне — длинный парабеллум, снятый с убитого немецкого офицера.

— Связь установлена со всеми подразделениями, — доложил он.

В углу телефонистка Аня Котлярова крутила ручку телефона, проверяя связь.

— Котлярова, как слышимость?

— В норме, товарищ комбриг.

С Александром Васильевичем Худяковым мы познакомились во время завершающих боев на Курской дуге. Я возвращался из штаба корпуса в бригаду. Виллис бодро бежал по накатанной дороге. Из леса вышел воин и поднял руку. Шофер рядовой В. Дорошевский остановил машину.

Сержант, взглянув на мои погоны, деловито ощупал ремень — ладно ли лежит, — одернул гимнастерку.

— Мне в бригаду Фомичева, подскажите, как попасть.

— Я — Фомичев, слушаю вас.

Сержант удивленно вскинул брови, замялся:

— Не узнал вас, товарищ подполковник. Худяков я, помощник командира взвода связи.

— Садитесь в машину, подвезу.

Разговорились. Александру Васильевичу было уже за сорок. До прихода в нашу бригаду коммунист Худяков работал заместителем начальника электросилового цеха на Челябинском мелькомбинате. Встал в ряды добровольцев. Накануне боев на Курской дуге его послали в село Калиновку за имуществом связи. Прошедшие дожди размыли дороги, и он к нам возвращался с опозданием. Помню, как Худяков сокрушался, что не принял участия в бою.

— Впереди еще не один бой, — успокаивал я его.

И вот сейчас он стоит передо мной: испачканный, усталый, проголодавшийся. Уже не раз отличился. Иногда я даже удивлялся, когда он успевал со своими подчиненными налаживать связь.

В подвал влетел гвардии старший лейтенант Акиншин.

— Со стороны леса опять показалась большая группа немцев, — доложил он. Идут прямо на нас.

Я поспешил наверх. Зеленые фигуры гитлеровцев, рассыпавшись в цепь, несмело передвигались по полю. Наблюдая за противником, который находился от нас примерно в двух километрах, я пытался понять его замысел. Но как бы там ни было, надо приготовиться к бою. Связываюсь по телефону с комбатом Приходько:

— Видите немцев?

— Еще бы. Мы тут их ждем. Благо рядом и танкисты Маслова, — ответил гвардии капитан.

— Пока огонь не открывать.

Акиншин, держась рукой за скобу открытого люка, неотрывно наблюдает за поведением гитлеровцев. Мне они тоже хорошо видны. Их трудно сосчитать слишком много.

Вражеские цепи подходят все ближе. Кажется, пора. По телефону отдаю распоряжение танкистам Маслова:

— С места, огонь!

Дружно ударили орудия. Оставляя огненные трассы, в сторону врага полетели снаряды. Фонтаны разрывов лихо заплясали в боевых порядках фашистов: огонь открыли наши минометчики.

Большая группа солдат отвернула вправо, в обход села.

Я связался по рации с гвардии капитаном Федоровым:

— Ударить по фашистам!

Развернули свои орудия влево и батарейцы гвардии старшего лейтенанта Пивцаева. Огонь, казалось бы, достиг наивысшей плотности. И тем не менее левый фланг наступающей пехоты упорно рвался вперед. Враг открыл сильный ружейно-пулеметный огонь. Челябинцы с двух сторон били по гитлеровцам. Попав в огневой мешок, немцы залегли и вскоре начали отходить назад, в лес.

Трудно было понять намерения врага. И лишь некоторое время спустя стало ясно: фашисты начали переходить в юго-восточный лесной массив. Они ползли по плужным бороздам, не отстреливаясь. Сейчас бы пустить танки и давить, давить их. Но тридцатьчетверки могут завязнуть: речушка болотистая, поле раскисшее и ровное. А на опушке леса наверняка притаились противотанковые орудия, и с близкого расстояния они подожгут наши танки. Нет, танками рисковать нельзя.

Подзываю гвардии лейтенанта Ясиновского:

— Бегом к минометчикам. Пусть дадут огонь по левой группе противника.

Офицер мигом устремляется в роту Сунцова. Бьют минометчики. Однако с небольшими потерями враг прорывается в лес.

Наступили густые сумерки. Левофланговую роту гвардии старшего лейтенанта Сидорова пришлось перебросить еще левее, придав ей четыре танка из первого батальона. Перегруппировка сил и огневых средств заняла немного времени. Мы были уверены: если гитлеровцы попытаются нас атаковать, сумеем удержать занимаемый рубеж. Люди настроены по-боевому. Они готовы сражаться до последнего патрона.

Противник, укрывшись в лесу, не подавал признаков жизни. Перестрелка прекратилась.

— Надо разведать лес, — сказал я помощнику командира взвода разведки, установить расположение огневых точек противника, выявить его силы.

Гвардии старший сержант Соколов поднялся и четко ответил:

— Приказ будет выполнен, товарищ комбриг.

Александр Соколов — лихой и бесстрашный младший командир. Кажется, он для разведки и рожден, хотя у него была сугубо мирная профессия — Саша окончил студию при Челябинском драматическом театре имени Цвиллинга, был актером. В начале войны добровольно ушел на фронт. Ходил в тыл противника под Сталинградом. После ранения приехал в родной Челябинск. Узнал о формировании бригады, попросил в обкоме ВЛКСМ, чтобы зачислили в ее ряды.

Соколов не спеша надел шинель. Она измазана грязью, во многих местах просечена пулями и осколками. Неторопливо оделись разведчики гвардии сержант Пономаренко, гвардии рядовые Волков и Шевченко. В подвал вошел Анатолий Дмитрюк, командир взвода разведчиков. Он с группой бойцов выполнял другое задание.

— Разрешите и мне идти в разведку, — просит гвардии лейтенант.

Две группы разведчиков ушли в темноту. Время тянется медленно. Уже далеко за полночь. Сквозь сон слышу приглушенные разговоры: возвратились разведчики. Они привели языка. Пленный грязный, оборванный, поверх пилотки повязан шерстяной шарф. От страха лепечет уже знакомые слова: Гитлер капут. Он сообщил, что службу проходил в 168-м пехотном полку 68-й гренадерской пехотной дивизии. Часть потеряла связь со штабом дивизии и пошла было к Тернополю. Там ее встретили огнем советские воины. Фашисты заметались, откатились на восток. Расположились в лесу. Их разведка накануне побывала в Романувке и доложила, что в селе советских солдат нет. И вот попали вновь под сильный огонь русских.

Пленного увели. Соколов рассказал:

— Нашли брод. Незаметно подошли к лесу. Прислушались. Немцы галдят, ужинают. А где же их огневые точки? Мы отползли назад и открыли огонь. С опушки в ответ застрочил пулемет. Засекли. Отошли влево, и еще один пулемет себя обозначил. Всполошились фашисты. Ударили их минометы.

Гвардии старший сержант показывает места расположения огневых точек на карте, продолжает:

— Слышу — справа от нас хрустит замерзшая корка земли. Пригляделся, а там маячит фигура человека. Подползаем ближе. Вижу — немец. Свалили его — и айда.

Некоторое время разведчик молчит, тянет озябшие руки к огню. На ладонях кровяные ссадины.

— Каска спасла, а то бы от разорвавшейся мины несдобровать: глядите, какие вмятины оставили осколки… — задумчиво произносит Соколов. — Было бы худо, с бригадой не хочется расставаться.

Гвардии лейтенант Дмитрюк дополняет:

— Слышу, стрельба. К чему, думаю? Потом догадался. Это Соколов манит гитлеровцев. Они подняли пальбу, а нам это на руку: все огневые точки засекли. — Командир взвода говорит негромко, чуть прищурив глаза. — У брода встречаемся. Еще издалека слышу, как кто-то сопит. Гляжу: ведут фрица. Он послушно топает с разведчиками…

Разведчики легли отдыхать.

Прошу Аню Котлярову вызвать к телефону Приходько. Комбат немногословен: пока что немцы не тревожат. Приказываю быть начеку: к утру, наверное, противник что-нибудь придумает.

И я не ошибся. Едва наступил рассвет, как из леса послышалась трескотня пулеметов. Мины осыпали деревню, словно градом. Невероятная пальба подняла на ноги штабистов, дремавших в подвале.

Атакующие цепи противника выкатились из леса. В упор ударили наши орудия. Скрываясь в туманной дымке, фашистские солдаты начали переходить реку вброд. Грохот боя нарастал и справа: фашисты атаковали нас с двух направлений. Обстановка создалась крайне неприятная: в живой силе противник значительно превосходил нас.

Связываюсь с командирами батальонов:

— Во что бы то ни стало отбить атаку противника. Назад ни шагу!

Завязывается ближний бой. Немцы особенно напирают на позиции танкового батальона Маслова. Вместе с танкистами отбивают гитлеровцев и наши мотострелки. Положение очень тяжелое. Решаю пробраться туда. За мной бежит ординарец Марк Собко. Над нашими головами свистят пули, рвутся по сторонам мины. Взрывная волна отбросила меня в канаву, в самую грязь. Ползу по канаве: так безопаснее. Оказываюсь вблизи минометной батареи. Машу рукой Сунцову:

— Дайте беглый огонь по правому берегу реки. Только поживее.

Мины зашлепали в мокрый берег, поднимая фонтаны грязи. Но гитлеровцы продолжали лезть через речку. Они подошли уже совсем близко к нашим окопам. Кое-где завязалась рукопашная схватка. На рядового Мелкозерова напала группа немцев. Они выбили из его рук автомат и пытались пленить. Гвардеец не растерялся. Он выхватил нож, каким были вооружены все челябинцы, и всадил его в подбежавшего фашиста. Затем уничтожил второго, схватил автомат, полоснул длинной очередью. Вражеские солдаты рассыпались в стороны. Мелкозеров догнал одного из них, ударом автомата по голове свалил гитлеровца и пленил.

И вот я добрался наконец к тому месту, где решалась судьба боя. Перед комбатами Приходько и Масловым поставил задачу:

— Контратаковать, уничтожить гитлеровцев, перебравшихся на наш берег.

Гвардии капитан Приходько вскинул над головой руку с автоматом:

— За Родину! Вперед!

За командиром в полный рост шли коммунисты, комсорг батальона гвардии сержант Доломан, комсомольцы, все бойцы.

— Ура! Ура!

На левом фланге контратаку возглавил заместитель командира батальона автоматчиков по политчасти гвардии майор Курманалин. Автоматные очереди косили наседавших гитлеровцев.

Мотострелки, поддержанные огнем танков, прижали противника к реке. Перемешались боевые порядки. Снова возникли рукопашные схватки. Пьяные гитлеровцы остервенело лезли на челябинцев. С левого берега непрерывно били тяжелые пулеметы.

Укрываясь от огня, захожу в дом, в котором, как оказалось, разместился медпункт первого батальона. Врач Печерский хлопочет возле окровавленного бойца.

— Много раненых?

— Около сорока человек эвакуировали в бригадный медпункт.

К дому подползают санинструктор Тоня Зубкова и минометчик Молчанов. Они волокут носилки, на которых лежит раненый. Тот просит пить.

Антонина Филипповна его уговаривает:

— Потерпи еще, милый, сейчас напою.

— Кто это?

— Гвардии рядовой Семенов. Ранен в грудь и в обе ноги.

Носилки с раненым внесли в хату, бережно опустили на солому. Лицо Семенова было бледным. Видно, боец потерял много крови. Узнав меня, он улыбнулся, тихо сказал:

— Товарищ комбриг, а все-таки мы их отогнали. Я троих отправил на тот свет, а четвертого не успел: полоснул он по мне из автомата. Ну, ничего, маленько подлечусь — и назад в бригаду.

Молча слушаю его и восхищаюсь силой духа советского солдата, его готовностью до последней капли крови, до последнего дыхания сражаться за любимую Родину.

Мотострелки, достигнув поймы реки, вынуждены были залечь: плотный огонь не давал и головы поднять. И тут я узнал неприятную весть. Увлекшись боем, начальник штаба батальона гвардии старший лейтенант Покрищук, вырвавшись вперед, оторвался от своих. Его окружили гитлеровцы, свалили и пленили. Бойцы пытались освободить офицера, но не смогли: слишком силы были неравными.

— Видите — вдоль шоссе отходит группа немцев. Там и мой начальник штаба, говорит гвардии капитан Приходько.

Я взглянул в бинокль. Фашисты торопливо удалялись на юго-восток. Что же предпринять? Подзываю командира танковой роты гвардии старшего лейтенанта М. Ф. Коротеева:

— Обстреляйте вон ту группу немцев. Там наш человек.

— Ясно.

Резко ударило орудие, и снаряд разорвался у цели. Еще несколько выстрелов. Гитлеровцы рассыпались по полю. Одни побежали к реке, а три человека спрятались под мостом на шоссе. Танкисты уложили еще несколько вражеских солдат.

К обеду бой стих. Вдруг на шоссе показался человек. Он махал нам руками. Оказалось, это был Покрищук. В то время, когда танкисты вели стрельбу, он сумел уничтожить двух гитлеровцев и убежать.

Через час-другой бой вспыхнул вновь. Я позвонил в штаб второго танкового батальона.

— Гвардии капитан Федоров слушает.

— Сосредоточьте огонь по левому флангу. Не давайте гитлеровцам выйти из леса.

Я решил взобраться на крышу дома, откуда лучше будет руководить боем. Направляюсь к лестнице. Меня окликает гвардии лейтенант Ясиновский:

— К вам корреспондент.

Передо мной стоит, держа под уздцы лошадь, невысокого роста смуглый юноша. Конь испуганно фыркает, опасливо косится по сторонам, всякий раз вздрагивает от разрывов мин и снарядов. Узнаю поэта и специального корреспондента Челябинского рабочего, его я несколько раз видел на совещаниях в штабе корпуса. Михаил Львов подает мне командировочное предписание.

Он вместе со мной поднимается на крышу дома, пристально оглядывает поле боя. Просится к танкистам:

— Хочу людей видеть непосредственно в бою.

Я отговариваю. Львов, натянув на голову шапку, спускается вниз.

— Раненых несут, я к ним. А к вам еще вернусь.

Мне видно, как поэт наклонился над раненым, оттеснил санинструктора Тамару Костину и понес с бойцом носилки. А спустя минут пятнадцать — двадцать он с автоматом в руках уже сидел на броне танка Коротеева.

Позже, когда ослабли атаки противника, Михаил Львов зашел в штаб.

— Уж больно ты храбр, корреспондент. Зачем на передовую ушел?

— Вы же не возражали. — Он присаживается возле разведчиков. До меня доносятся обрывки разговора. Соколов, улыбаясь, говорит:

— Ходим к немцам, для нас это привычное дело. Приволокли языка. Что же тут героического? — Он с трудом стягивает раскисший сапог: — Вы уж простите, посушиться надо.

У штабного домика собрались бойцы, сержанты и офицеры. А рядом, возле вырытой могилы, на плащ-накидках лежали тела павших в бою гвардейцев. Обнажив головы, воины застыли в тягостном молчании. Гвардии подполковник Богомолов со скорбью в голосе говорил о гвардии старших лейтенантах Кучме, Морозове и Яхнине, отдавших свои жизни за Родину.

Потом слово берет гвардии капитан Чирков:

— Товарищи, мне очень трудно сейчас говорить. Я потерял лучшего друга, Яхнина, с которым вместе учился в Магнитогорске. Он честно выполнил свой долг — в тяжелейших условиях доставил в бригаду боеприпасы. Но вражеская пуля не пощадила его. — Чирков смахнул слезу, повернулся к танкистам и крикнул: Смерть немецким захватчикам! Огонь!

Рядом стоявший танк послал в сторону леса один за другим три снаряда. Всполохи озарили вечерние сумерки. Снаряды гулко разорвались в расположении пехоты противника.

Когда стемнело, мы вынуждены были все имеющиеся в наличии резервы выдвинуть к реке Гнезна. За счет роты управления пополнили подразделения батальона автоматчиков, на наиболее угрожаемых участках поставили танки первого и третьего батальонов.

— А если противник атакует нас с запада, чем сможем помочь Федорову? спросил меня гвардии майор Кришталь.

— Пока ничем, пусть рассчитывает на свои силы.

В подразделениях я встречался с политработниками, коммунистами. Говорил с бойцами. И как нам ни было трудно, воины уверенно отвечали:

— Выстоим! Романувку ни за что не сдадим!

Лишь поздно вечером я возвратился в штаб. Снял разбухшие от сырости сапоги, выжал мокрые портянки. Хотел немного вздремнуть. Но едва прилег, как в штаб вошел гвардии старший сержант Виктор Колчин.

— Комкор вас просит к рации, — доложил он.

Генерал Е. Е. Белов сообщил, что штаб корпуса в 29-я гвардейская Унечская мотострелковая бригада выдвигаются для сосредоточения в районе Романува Села. Я доложил, что мы с трудом сдерживаем бешеный натиск противника. Генерал подтвердил: держаться до последнего. Просить ли подкрепления? Ведь нам уже обещали, но подвезли лишь боеприпасы. Пока раздумывал, рация замолчала.

Я возвратился на КП. Ночь, а в подвале никто не спит. Молча сидит, о чем-то задумавшись, начальник штаба Баранов. Рядом с ним, склонившись над картой, штабные офицеры Гаськов и Валеев. Тут же начальник политотдела Богомолов. Михаил Александрович вернулся из подразделений и теперь выливает из сапог воду. Он был у артиллеристов, минометчиков и автоматчиков.

— Успокоился немец, — выжимая мокрую портянку, нарушает молчание Богомолов. — Только надолго ли? — Он придвигается поближе к огню, и теперь мне хорошо видно его лицо. Богомолов осунулся, глаза запали. Ему, как и всем нам, в эти дни приходится много бывать в ротах и на батареях.

Меня одолел сон. Поспать, однако, долго не пришлось. На рассвете противник открыл сильный ружейно-пулеметный огонь. Завязалась перестрелка. Мы ожидали, что гитлеровцы вот-вот пойдут на нас. Прошел час, второй. Взошло солнце, и день обещал быть погожим. Но враг прекратил огонь.

Гитлеровцы ведут себя загадочно. Интересно, что они замышляют? В том, что они попытаются ворваться в Романувку, мы не сомневались. А вот когда — через час, к вечеру, ночью, — не знали. Не мог этого нам сказать и пленный. Он все мычал себе под нос: Гитлер капут, Германия капут. Наш переводчик, бывалый разведчик Кочемазов, так и не смог от него ничего добиться.

В бинокль было хорошо видно движение в лесу и на опушке. Вероятно, противник подтягивал силы, готовился к решающему удару.

К обеду фашисты вновь оживились. Они начали вести по селу методический огонь из шестиствольных минометов. Загорелись хаты. Дымом заволокло улицы. Челябинцы бросились тушить пожар. Но вот раздались залпы вражеской батареи. На опушке леса появились небольшие группы гитлеровцев. Что-то выкрикивая, они где перебежками, а где ползком продвигались вперед. Перед фронтом атакующих появилась стена заградительного огня. Наши танкисты и артиллеристы ударили дружно, согласованно. Фашисты залегли, начали пятиться назад, отвечая огнем из пулеметов и автоматов.

Я подошел к минометчикам. На разостланных плащ-накидках рядком уложены мины, на хвостовых оперениях белеют мешочки с порохом — дополнительные заряды. Сунцов, прильнув к стереотрубе, неотрывно следит за противником. Он пока не открывает огонь — экономит боеприпасы. Я приказал:

— Дайте беглый огонь по опушке!

— По вражеской пехоте!.. — раздался охрипший голос командира роты.

На опушке леса заплясали разрывы мин. Гитлеровцы, оказавшись в огненном мешке, заметались. И тут их настиг огонь наших пулеметчиков.

Атака противника уже который раз захлебнулась, прекратилась и перестрелка. Опушка леса опустела, валялись лишь трупы гитлеровцев. Стало необычно тихо. Было решено разведать лес.

Взвод офицера Ермакова, выделенный в разведку из батальона автоматчиков, и приданная ему группа разведчиков во главе с гвардии лейтенантом Дмитрюком переправились вброд на противоположный берег речки. Они скрытно передвигались по полю. Прошли сто, двести метров. Фашисты молчат. Разведчики взбежали на бугор. И тут немцы дали о себе знать: они открыли огонь.

Командир разведки вынужден был отвести бойцов к речке. Отход мы прикрыли огнем из танков. Возвратился Ермаков, доложил:

— Немцы по-прежнему в лесу. В бинокль с бугорка были хорошо видны пехота и легкие орудия.

Особых потерь взвод не понес. Ранило троих — командира отделения гвардии сержанта Степанова, автоматчика Петина и пулеметчика Гуменюка. Санинструктор Тамара Костина перевязала раненых и отправила в бригадный медсанвзвод.

Теперь мы твердо знали: противник остался перед нами и надо быть начеку.

Наступила темная ночь, какие бывают на Украине в марте. Промозглая сырость пробирает до костей. Я с начальником штаба стою возле танка. Кругом тихо-тихо. И вдруг в нескольких местах вспыхнули языки пламени, раздались пулеметные и автоматные очереди. Улицы прошили трассы пуль. По звуку узнаю: бьет немецкий пулемет.

— Откуда противник? Что случилось? — спрашиваю по рации у комбатов.

Вскоре все прояснилось. Гитлеровцы скрытно обошли наш левый фланг, оседлали шоссейную дорогу Проскуров — Тернополь, а затем ворвались в село. Завязался напряженный ночной бой. Со всех сторон раздавались выстрелы. Взвод коммуниста гвардии младшего лейтенанта Митько вступил в рукопашную схватку. Его помощник гвардии старший сержант Кельмензон прикладом уложил двух фашистов, автоматными очередями свалил еще нескольких.

Из пулеметов по гитлеровцам бьют танкисты Коротеева, Лычкова, Кулешова. Яростно отбиваются от наседающего противника минометчики.

Загорелся дом, в котором размещались раненые. Через начальника штаба передаю приказ командиру медсанвзвода Кириллову:

— Раненых эвакуировать в район Романува Села, где находится штаб корпуса.

Отдаю медикам свой виллис: надо спасти людей, проливших кровь за Родину.

Возвращаюсь на КП. Кругом стрельба. Опасность угрожает непосредственно штабу. Пришлось напомнить гвардии старшему сержанту Соколову:

— Организуйте охрану боевого Знамени. Головой отвечаете за него.

Вдоль улицы струятся трассирующие пули. Мы оказались в огненном кольце. Но никто из воинов не пал духом. Приказываю комбату Приходько два взвода автоматчиков переместить левее — прикрыть КП. Противник забрасывает нас гранатами. Несколько разведчиков, в том числе Дмитрюк и Соколов, получили ранения, но атаку фашистов отбили и спасли Знамя бригады. Спешно выводим танки на окраину. Танкисты давят гитлеровцев. Те с воплями разбегаются.

Дружно, с криком ура пошли на врагов мотострелки. Гитлеровцы дрогнули и начали откатываться по полю на север, в сторону Романува Села. Я связываюсь со штабом корпуса. Докладываю гвардии полковнику А. Б. Лозовскому.

— Какие там еще немцы? — не верит он.

Срочно снаряжаю машину, посылаю в штаб корпуса своего заместителя гвардии майора Кришталя. Надо предупредить об опасности.

Мы заняли круговую оборону. Пользуясь передышкой, забрались с Барановым в самоходно-артиллерийскую установку. От мотора тянет теплом. Сухо, уютно. Командир батареи вскрыл банку консервов.

— Немцы идут! — донесся голос наблюдателя.

Уже светает, и невооруженным глазом метрах в четырехстах отчетливо видны толпы фашистов. Оказывается, мотострелки 29-й гвардейской бригады, предупрежденные нами, шквальным огнем встретили гитлеровцев, и те повернули назад, в нашу сторону. И вот сейчас эта масса войск пытается сбить нас.

Остались нетронутыми консервы. Не до этого. Гвардии старшему лейтенанту Акиншину поручаю руководить огнем пяти танков. В утренней тишине резко ударили орудия. Открыли стрельбу минометчики. Справа по немецким пехотинцам вели огонь мотострелки Приходько, слева — батарея 76-миллиметровых пушек Пивцаева.

— По Гитлеру, огонь! — приказывает командир самоходных установок Дружинин.

Гитлеровцы, ошеломленные столь сильным огневым ударом, растеклись по всему пригорку, увязая по колено в грязи.

Теперь пора бросить в бой и танки.

Натужно взревели двигатели, и пять тридцатьчетверок, оставляя глубокие колеи в жирном черноземе, медленно поползли по раскисшему полю.

Гитлеровские солдаты дрогнули, не устояли. Но теперь они начали обходить деревню с востока, хлынули на позиции батальона автоматчиков. Бойцы Приходько и танкисты били их в упор.

За первой вражеской цепью появилась вторая, поменьше. Немцы бежали к реке Гнезне. Я собрал хозяйственников, саперов и разведчиков, повел их наперерез фашистам. Те, изредка отстреливаясь, начали отступать. В упор стреляю в офицера. Выпускаю обойму в других фашистов. Ординарец Собко полоснул из автомата. Замертво упали пять-шесть гитлеровцев.

— В тыл веди пленных, — приказываю Собко, а сам бегу вперед.

Правее нас слышится дружное ура. Гитлеровцы в ужасе мечутся, не зная, куда податься. Их настигают пули, снаряды, мины. Оставшиеся в живых, обезумев от страха, поднимают руки.

Глянул на часы: двенадцать дня. Стрельба утихла. Челябинцы, разгоряченные боем, обнимали друг друга. Свыше сотни пленных взяли мы в тот день.

Вот как писал об этом бое поэт Михаил Львов:

…Был в этой битве полностью разгромлен

Немецкий полк сто шестьдесят восьмой.

А через час в отбитом теплом доме

Танкист писал на родину письмо.

Не мог забыть он бой ни на минутку.

Рассказывали. Радовались. Бой

Мамаевым побоищем не в шутку

Договорились звать между собой.

После обеда в Романувку приехал командир корпуса генерал Е. Е. Белов. Он проворно спрыгнул с виллиса и, перескакивая через лужи, направился к обгоревшему штабному домику. Я шагнул навстречу генералу. Евтихий Емельянович, тепло и крепко пожав мне руку, не сдержал своего восхищения:

— Хорошо поработали челябинцы! Ей-ей, давно такого не видел. От имени маршала Жукова передайте всем благодарность.

Мы пошли по подразделениям.

Вечерело. Угасал день — день нашего успеха. Над селом стояла звенящая тишина.

 

Рейд по тылам

Один день еще мы стояли в Романувке. Подтянули запасы горючего, пополнили боекомплекты, приняли меры к восстановлению поврежденных в бою танков. Командир корпуса приказал быть готовыми к новым наступательным боям. Офицеры штаба по карте изучали районы предстоящих боевых действий, намечали маршруты, организовывали сбор данных о противнике, заботились об обеспечении войск материальными запасами, осуществляли контроль за выполнением отданных приказов и распоряжений.

Политотдел во главе с Богомоловым, командиры и политработники, партийные и комсомольские организации вели большую партийно-политическую работу. Пропагандист политотдела майор П. С. Попов и фотограф лейтенант Н. Г. Чиж выпустили серию листовок Сражайтесь, как они. Одна из листовок посвящена разведчикам Соколову, Кочемазову и Низамутдинову. В ней рассказывалось о том, как мужественные воины спасли боевое Знамя бригады и штабные документы.

В другой листовке говорилось о том, как радисты Сергей Кестер, Владимир Войкин и шофер Николай Тестоедов в разгар боя смело вступили в схватку с группой фашистов, сумели их уничтожить и спасли радиостанцию штаба бригады.

Политотдел и штаб провели слет истребителей танков, на котором был обобщен боевой опыт. В ротах и батареях прошли партийные и комсомольские собрания. Партийное собрание состоялось и в штабной организации, где я сделал доклад Учиться на опыте каждого боя. Коммунисты Полубояринов, Предеин, Баранов, Гаськов и другие в своих выступлениях анализировали боевые действия, обращали внимание на повышение бдительности и дисциплины, на тщательную подготовку к предстоящим боям.

…Получен боевой приказ. Нам предстояло наступать в направлении на Каменец-Подольский. Это крупный областной город.

Наш 10-й гвардейский танковый корпус во взаимодействии с 8-й стрелковой дивизией 60-й армии должен был к исходу первого дня наступления овладеть населенными пунктами Гримайлов, Окно, на второй день освободить город Гусятин, а к исходу четвертого дня выбить противника из Каменец-Подольского. Штаб спланировал боевые действия. Были продуманы вопросы управления подразделениями, налажено взаимодействие между ними, а также с приданными и поддерживающими подразделениями.

Поздним вечером 20 марта 1944 года батальоны скрытно сосредоточились на исходных позициях для наступления.

Нехотя наступало промозглое утро. Мокрый снег ложился на грязную дорогу, горками рос на броне танков, закрывая смотровые щели. Гвардии лейтенант Ясиновский в кювете нарвал пучок прошлогодней травы и, сметая с брони снег, сказал:

— Чтоб лучше видеть врага да точнее бить его.

А гитлеровцы совсем рядом. До них рукой подать. Но они не ожидают нас здесь. Противник полагает, что мы, перерезав и оседлав шоссе Проскуров Тернополь, дальше не осмелимся наступать, побоимся оторваться от своих тылов. Взятый в плен разведкой корпуса гитлеровский солдат сообщил, что немцы имеют хорошо оборудованные опорные пункты. Судя по всему, схватки будут горячими и противника не так-то легко будет сбивать с занятых рубежей.

В 9.30 ударила артиллерия. Снаряды просвистели над нашими головами и разорвались в расположении немецко-фашистских войск. Залп повторился еще раз. А вскоре танки с пехотой на броне пошли на врага. Фашисты пытались огнем орудий расстроить наш боевой порядок. Но артстрельба вдруг прекратилась — это танк Кулешова, первым ворвавшись на огневые позиции, подмял два орудия и уничтожил из пулемета рассыпавшихся по полю фашистских артиллеристов.

Оборона немцев треснула, раскололась. Под натиском гвардейцев-челябинцев гитлеровцы начали отходить. Временами они отчаянно сопротивлялись. Из засад били тяжелые танки. С высоток, расположенных по сторонам шоссе, давали о себе знать фаустники. На пути попадались заминированные участки. Но танки неуклонно продвигались вперед.

Скалат, районный город Тернопольской области, был освобожден еще 13 марта. Но так как не было сплошного фронта, противник, отступавший на запад, вновь захватил его.

Мы спешим. Впереди — Гримайлов, Гусятин, Каменец-Подольский. Там наши соотечественники: братья, отцы, дети. Мы идем освобождать их. Челябинцы подавляют сопротивление врага, сминают его небольшие отряды.

На подходе к Скалату наши подразделения попали под сильный огонь. Враг ожесточенно сопротивлялся. Командир корпуса приказал не ввязываться в бой за город, обойти его восточнее.

Наша задача — перерезать, захватывать дороги. Совершая рейд по тылам, рассекать на отдельные части вражеские группировки.

Моросил назойливый колючий дождь. По размокшей дороге передвигаться стало еще тяжелее. Надрывно ревели танковые двигатели.

С наступлением темноты бригада ворвалась в село Остапе. Противник бросил танки в контратаку. Танки против танков. Маневрируя между хатами, тридцатьчетверки вплотную столкнулись с фашистами. Завязалась ожесточенная схватка. Загорелись дома, скирды соломы. Слева ударили пантеры. Трудно было понять, где враг, а где свои.

Противник обрушил на подразделения бригады шквал артиллерийского огня. Фаустники, прячась в огородах, начали подбираться к танку гвардии старшего лейтенанта Любивца. Рфицер при свете ракет обнаружил гитлеровцев и пулеметной очередью уничтожил их.

Механик-водитель повел машину вперед и с ходу раздавил расчет тяжелого пулемета. Танк, маневрируя по огородам, первым вышел на южную окраину деревни. Из засады ударил фаустник. Языки пламени лизнули трансмиссионное отделение. Вот-вот вспыхнут баки с горючим. Любивец бросился сбивать пламя. Пулеметная очередь полоснула по броне машины. Офицер на миг спрятался за башню. Потом снова начал сбивать пламя. Фашисты окружили тридцатьчетверку, пытаясь взять в плен членов экипажа. Командир танка вынул из-за пазухи гранату и швырнул ее во врагов.

— Вперед, дави! — крикнул Любивец механику, вскакивая в танк.

Машина рванулась по огороду. В течение минуты с группой гитлеровцев было покончено.

К утру 22 марта вражеский гарнизон села был полностью уничтожен. Танки бригады начали вытягиваться в колонну. Еще дымились сожженные хаты, во дворах, огородах валялись трупы гитлеровцев. Раненые лошади беспомощно бились в упряжках. Под конвоем понуро брели около двадцати пленных немецких солдат.

Небо прояснилось, и вдруг на нем одна за другой появились черные точки. Приближаясь, они увеличивались в размере. По звуку нетрудно было определить: летят юнкерсы. Где-то сзади нас подали голос зенитки.

— Рассредоточить танки! — приказал я.

Тридцатьчетверки расползлись по огородам. Юнкерсы сделали заход со стороны солнца, готовясь пойти в пике. Но в это время из-за туч вынырнули наши ястребки. Они помешали немецким летчикам нанести удар по танкам. Бомбы падали беспорядочно.

Я открыл люк танка, высунулся наружу. Горели стога соломы, крытые камышом хаты. Едкий дым полз по земле.

Тороплюсь на южную окраину села, где находилась голова танковой колонны. Надо выяснить, какие потери понесла бригада. По пути встречается раненый боец. Он, прихрамывая на правую ногу, медленно идет в тыл, к санитарной машине. Кто-то ему наспех перебинтовал голову, но сквозь бинт густо проступает кровь.

Дотрагиваюсь до плеча лейтенанта Ясиновского. Он понял меня и приказал механику остановить танк. Я окликнул раненого. Он медленно повернул голову в нашу сторону, из-под бинта взглянул на меня.

— Товарищ комбриг, слушаю вас.

Боец подошел к машине и, придерживаясь левой рукой за скобу, пытается правую руку вскинуть к забинтованной голове. Узнаю рядового Беляева, автоматчика из роты Сидорова.

— Откуда вы появились? Вас ведь ранило в Романувке, и, если не ошибаюсь, доставили в медсанбат.

— Было такое. Только пустяковое ранение — пуля царапнула правую ногу. А сейчас осколком… Ну, ладно, подлечусь — и назад в бригаду. Свидимся еще, товарищ комбриг. И не позже, как через месяц-два. Не думайте, найду. По указателям. По надписям: Хозяйство Фомичева. — Слова автоматчика звучат убедительно, как клятва.

Он уходит, а я еще с минуту смотрю ему вслед.

Возле сожженной избы танк остановился. Во дворе — уцелевший домик из самана: то ли сарайчик, то ли летняя кухня. Мы с командиром танка Ясиновским вошли туда. На деревянной скамейке сидела старушка. Она бросилась нас крестить, причитая:

— Нэхай вам бог поможе в бою. Швидчэ нимцив прогоняйте.

На улице возле танков собрались местные жители. Они тепло приветствовали воинов-освободителей. Женщины и девушки, одетые в национальные костюмы, спешили угостить челябинцев хлебом, молоком, вареной картошкой. Воины лукаво подмигивали девушкам, а те озорно переглядывались, прячась друг за дружку. Кто-то из бойцов задорно кричит:

— А ну-ка, смуглявая, покажись! Вернусь из Берлина — и, гляди-ка, обвенчаемся.

Девушки хохочут. Они задорно отвечают:

— С перемогой вертайтесь, тоди будэ выдно.

Мы подошли к толпе. Люди расступились, затем окружили нас. Я поздравил жителей с освобождением, пожелал им быстрее восстановить разрушенное колхозное хозяйство, не теряя времени, приступить к весенним полевым работам.

Взревели двигатели. Бойцы тепло прощаются с жителями села, а те в ответ приветливо машут руками, желают нам удачи.

После встречи с колхозниками усталость как рукой сняло. Настроение отличное. Потери бригады небольшие. Связываюсь с комкором. Слышимость была хорошая, и я доложил генералу Е. Е. Белову о наших успехах. Выслушав меня, генерал сказал:

— Продолжайте выполнять поставленную задачу.

Мы рвемся к Гримайлову — районному городку. За нами следует Пермская бригада. Танки идут на предельных скоростях. С ходу они таранят груженые немецкие автомашины и повозки, подминают небольшие заслоны.

Батальон Федорова должен захватить мост через реку, рассекающую город на две части. В головной походной заставе рота Акиншина. Три его танка уже на подходе к городу. Он радостно докладывает:

— В триплексе замелькали домики Гримайлова. Вижу станционные постройки.

А через минуту-другую он взволнованно сообщил:

— Танки роты встречены сильным огнем артиллерии. У моей машины перебита гусеница. Повреждение устраняем.

— Постарайтесь пробиться к мосту. Обходите станцию справа. Не задерживайтесь.

— Вас понял. Выполняю. Уже заменили трак, а разбитый оставили для музея. В голосе Акиншина звучат шутливые нотки. Даже в бою он остается верен себе: всегда в хорошем настроении. А это много значит!

Выдвигаю к вокзалу часть танков первого батальона. Силами бригады ведем бой за станцию, которая расположена на северной окраине Гримайлова. Рота Коротеева одной из первых вышла к вокзалу. Гусеницы танков лязгнули о рельсы. На вагонах виднелись выведенные мелом надписи: Штеттин, Бреслау, Лейпциг. Туда везли награбленное добро.

Автоматчики завязали бой за служебные здания и попали под сильный огонь. Положение создалось не из приятных. Пора бы уже овладеть станцией, а мы все еще топчемся у пристанционных построек. Связываюсь с командиром роты Коротеевым, уточняю ему задачу. Его танки тут же выходят ни прямую наводку и начинают обстрел дзота.

Вдоль железнодорожного полотна появились немецкие пехотинцы. За ними — два тяжелых танка с черно-белыми крестами на бортах. Цель противник ясна: на какое-то время задержать наше продвижение вперед.

— Слева тигры! — доложил гвардии лейтенант Ясиновский.

Но вражеские танки уже были в поле моего зрения, и я приказал первому батальону уничтожить их. В это время по рации слышу радостный голос Федорова:

— Мост успели захватить. Удержим до вашего подхода.

У меня отлегло от сердца. Позже узнал подробности: Федоров с несколькими танками, маневрируя по переулкам, пробился к речке, перебил охрану и захватил мост целехоньким.

А в районе вокзала по-прежнему шла ожесточенная перестрелка. Мне хотелось пробиться к роте Коротеева, чтобы на месте руководить боем за станцию. Наш танк выскочил из-за угла дома и попал под обстрел. Вблизи один за другим разорвались два снаряда. Пришлось сманеврировать и, прикрываясь насыпью, двигаться вдоль полотна.

По тому, как огрызался противник, я приходил к выводу: роте Коротеева нужна подмога. И вызванные мной автоматчики уже были на подходе.

У насыпи мы увидели бойца, возле которого находилась девушка-санинструктор. У бойца были перевязаны голова, руки и нога. Девушка пыталась оттащить раненого в безопасное место, но тот всячески сопротивлялся. Я выскочил из танка, подбежал к раненому. Он лежал весь в крови. Осколки разорвавшейся мины разбили челюсть, впились в обе руки и ногу. Санинструктор Тамара Костина упрашивала бойца не упрямиться:

— Думаешь, без тебя Гримайлов не возьмем? Возьмем! Поверь мне, а теперь, родненький, разреши тебя в санвзвод отнести.

Боец отрицательно мотал головой.

— Не слушается, — сказала мне девушка. — Весь искалеченный, а рвется в бой.

Боец глядел на меня, что-то хотел сказать, шевеля побледневшими губами. Потом он дотянулся до кармана, вынул огрызок карандаша и окровавленными пальцами с трудом вывел на измятом солдатском треугольнике: Троих в рукопашной уложил, а четвертый гад убежал. Жаль. Коммунист Акимов.

В нескольких метрах от нас разорвался снаряд. Взрывной волной меня бросило на кучу прогнивших шпал, обдало грязью. Немцы, видимо, нас заметили и открыли огонь. Я вскочил на ноги. С санинструктором Костиной мы подхватили Акимова и оттащили за железнодорожную насыпь. Оттуда его отправили в медсанвзвод.

К этому времени подоспели танкисты Пермской бригады, подошли истребительно-противотанковый полк и 29-я мотострелковая бригада. Через час станция полностью была очищена от гитлеровцев. На здании затрепетал красный флаг.

На пути к вокзалу мы увидели группу бойцов. Они с интересом что-то рассматривали. Я попросил Ясиновского остановить танк. Дзот, вокруг которого собрались челябинцы, был втиснут в железнодорожную насыпь, вооружен одним орудием и двумя тяжелыми пулеметами. Теперь дзот лежал развороченным, груды металла еще дышали жаром. Тут же валялись обгоревшие трупы фашистов.

Кто-то дотронулся до ствола исковерканного орудия, произнес восторженно:

— Ничего себе штучка, теперь поминай как звали! Гвардейцев работа. То-то же!

Раздавались отдаленные разрывы. В центре города вели бой подразделения нашей, Пермской и Унечской бригад. Гвардии капитана Федорова я нашел в разбитом кирпичном домике. На полу валялись битое стекло, обрывки грязной бумаги, куски кирпича. Из проема окна комбат следил, как развивался бой. Василий Александрович доложил, что немцы подбили его танк и экипаж устраняет повреждения. В батальоне всего два раненых, других потерь нет. Федоров сообщил довольно неприятную весть: сгорела машина моего заместителя гвардии майора Кришталя.

— А как экипаж?

— Кажется, кто-то ранен. Видел, как на носилках унесли в дом, что на противоположной стороне.

Вместе с Федоровым и Ясиновским перебежали улицу. У входа в подвал нас встретил заместитель начальника оперативного отделения штаба бригады гвардии капитан Гаськов.

— Кришталь ранен в ногу, — сообщил он.

В освещенном углу на пружинном матраце лежал гвардии майор. Старший фельдшер роты управления М. Д. Мостовов забинтовывал ему ногу. С трудом сдерживая стоны, раненый корчится от боли. Мостовов успокаивает его:

— Не шибко, товарищ гвардии майор. Заживет.

Кришталь мучительно кривит лицо, просит пить. Заметив меня, вяло улыбнулся и, словно в оправдание, тихо сказал:

— Не повезло, товарищ комбриг. Надо же так — из-за угла фердинанд резанул. В упор. И ему не поздоровилось. Я успел выстрелить.

Офицер умолк. Я наклонился, попрощался с ним:

— Еще встретимся, выздоравливай.

Но встретиться нам больше не пришлось. Через несколько дней я с болью в душе узнал, что ранение оказалось смертельным. Мы потеряли храброго офицера. О майоре Криштале у меня сохранились самые светлые воспоминания. Он был хорошим помощником во всех делах.

Мы вышли из подвала. Бой уже шел на южной окраине города. Кое-где рвались шальные снаряды, горели дома, рушились крыши. От копоти и дыма почернели каменные стены. Возле угла дома путь преградил автоматчик.

— Улицу переходить опасно, бьют засевшие на крышах снайперы, — предупредил он нас.

Я не успел ему ничего ответить, как мимо уха чиркнула пуля. Вбегаем в соседний дом. От разорвавшегося снаряда качнулись стены и обгоревшие балки потолка рухнули на пол. Мы отделались легкими ушибами. Карабкаемся по развалинам, окольными путями добираемся до машин.

По улицам трудно проехать. Горят немецкие трехосные машины, автобусы. Лоб в лоб, уткнувшись, стоят наш танк и тигр. У разбитого 81-миллиметрового миномета трупы фашистских солдат. Возле брошенного опеля орудуют два наших бойца. Один из них сидит за рулем, другой лихо вращает заводную рукоятку.

Едем на южную окраину. Город освобожден. Из иод-валов с поднятыми руками выходят уцелевшие солдаты противника. Небритые, уставшие, с опухшими от бессонницы глазами. Один из пленных с наброшенной на плечи шалью подозрительно пятится назад. Кто-то из наших бойцов толкает его в бок:

— Куда глядишь?

С него спадает шаль.

— Братцы, так это же власовец! — крикнул боец. Пленный пытался поспешно сорвать опознавательную нашивку.

— Куда тянешься, предатель? — остановил его боец, и власовца взяли под особый конвой.

Штаб бригады на время разместился в полуразрушенном домике. Ординарец Собко невесть откуда принес охапку соломы и, расстелив на ней плащ-палатку, стал готовить ужин: вывалил из вещмешка несколько банок консервов, буханку черствого хлеба. Присели начальник штаба Баранов, начальник политотдела Богомолов, начальник связи бригады Никифоров, офицер Гаськов. Чадит коптилка. От усталости не хочется есть.

— Постойте, постойте. — В дверь протискивается начпрод Юмашев. — Все-таки догнал вас. Законные сто граммов полагаются. — И он, подав Баранову флягу со спиртом, начал стягивать с себя полушубок.

— Не раздевайтесь, у нас не очень жарко.

— За освобождение Гримайлова! — предложил тост начальник штаба. Но ужин пришлось прервать: на улице возле дома разорвался снаряд. Потом второй, третий.

Лейтенант Ясиновский бросился к выходу, но тут же был отброшен взрывной волной. В открытую дверь дохнуло жарким пламенем. Снаряд угодил в угол дома, загорелась крыша. Потухла коптилка. Немецкая дальнобойная артиллерия, потревожив нас, через минуту прекратила стрельбу.

Было решено сменить место штаба. Зашли в ограду какого-то одноэтажного дома, хлюпаем в луже сапогами. Словно из-под земли на крыльце вырос старик в исподнем:

— Проше, панове. — Он уступил нам дорогу. В небольшой комнате с закопченым потолком на полу валяются стреляные гильзы, бутылки из-под шнапса, обрывки топографической карты. На подоконнике — полевой телефон, кожаное снаряжение. В печке потрескивают дрова. Хозяин поясняет, что час назад здесь квартировали немцы.

— Право же, полный комфорт, — снимая полушубок, говорит Богомолов и укладывается на ночлег.

Меня вызывают к рации. Гвардии старший сержант Виктор Колчин уступает мне место. В трубке слышится голос гвардии полковника А. Б. Лозовского.

— Где остановились? — интересуется начальник штаба корпуса.

Докладываю координаты. В свою очередь он называет координаты штаба корпуса (это где-то в двух-трех километрах от нас) и приказывает прибыть в штаб.

На виллисе петляем по темным и незнакомым улицам Гримайлова. Нам повезло: на одном из перекрестков девушка-регулировщица, проверив наши документы, показала рукой:

— В том доме расположился штаб корпуса.

Генерал Е. Е. Белов молодо шагнул навстречу и крепко пожал руку. В небольшой комнате уже собрались командиры бригад. Евтихий Емельянович сел за квадратный стол, на котором была разостлана карта-склейка. Он о чем-то негромко беседует с начальником штаба.

— Прошу поближе. — Генерал поднялся из-за стола. Карту хорошо освещает коптилка, и мне видна красная стрела, нацеленная строго на юг.

— До Каменец-Подольского — рукой подать, — восторженно заговорил комкор. Поднажмем — и денька через два будем в нем. Но не забывайте, что мы в тылу врага. Противник попытается приостановить нас. Надо позаботиться и о тылах, и о прикрытии, хотя это не значит, что мы должны на них оглядываться. Пробиваться только вперед, на юг, и как можно быстрее. По-прежнему перерезайте, захватывайте дороги, тесните противника, давите и сбрасывайте его технику в грязь.

Комкор взглянул на карту и, обращаясь ко мне, сказал:

— Ваша Челябинская бригада пересечет фронт первой гвардейской танковой армии генерала Катукова в районе Копычинцев и затем пойдет в направлении на Скала-Подольская, Оринин, Каменец-Подольский.

Другие бригады корпуса получили задачу наступать левее нас, на город Гусятин.

Затем генерал спросил у командиров бригад о людях — героях боев.

— Отличившихся много? — спросил он у меня.

— Считайте, вся бригада.

— Молодцы челябинцы, наиболее отличившихся представьте к награде.

За полночь я возвратился в бригаду. У штабного домика какое-то оживление, саперы снуют с миноискателями. На ногах все офицеры штаба.

— В чем дело?

Баранов возбужденно рассказал:

— Легли отдыхать. Слышу: тик-тик-тик. Думаю: что же это? Позвал командира саперного взвода. Так это же мина замедленного действия, — сказал гвардии лейтенант Лившиц и извлек из-за иконы деревянный ящичек. Говорит: Через час было бы уже поздно. Поминайте как звали. А старик, хозяин дома, утек: очевидно, из украинских националистов, — заключил начальник штаба.

Саперы обследовали дом. Так до утра никто из нас: глаз и не сомкнул. Впредь надо быть осмотрительнее, проявлять бдительность.

На рассвете возвратились разведчики.

— Убегают немцы, — доложил исполняющий обязанности командира разведвзвода Александр Ярошенко. — Тьма-тьмущая техники на дорогах. Надо торопиться, пока не ушли далеко.

Танки рванули по широкому шоссе. По сторонам замелькали омытые дождями белые домики, обнесенные заборами. Немцы почти не оказывали нам организованного сопротивления. На дорогах — уйма машин с пустыми бензобаками. Брошенные обозы. Бродят по полю, пощипывая траву, лошади.

Группа немцев бросила оружие, расступилась по сторонам. Пленных уже конвоируют в тыл.

Перекресток дорог. Бригада поворачивает на юго-восток, на Копычинцы. Там уже идет бой. Это танкисты 1-й гвардейской армии рвутся к Днестру.

Копычинцы. Тянет дымом — горят дома. Разрушены многие здания. На тротуаре, распластав руки, лежит убитый офицер-эсэсовец. Изрешеченный пулями автобус. Обгоревшие танки с крестами на башнях.

На улицу выбежали освобожденные люди. Оли бросают танкистам моченые яблоки, тепло приветствуют бойцов Красной Армии.

Наступление продолжается.

Впереди Скала-Подольская. Танки с ходу таранят бронированные фашистские машины, врываются в городок. Противник в панике мечется. Со всех сторон слышится пулеметно-автоматная трескотня, рвутся мины, снаряды. Гитлеровцы уцепились за речушку. Часто бьют их пушки. Покосившиеся опоры моста вот-вот обрушатся.

Бригадная разведка нашла брод. Мне невооруженным глазом видно, как тридцатьчетверки плавно преодолевают реку, а вскоре их гусеницы заскользили по каменистому берегу. Подмяв гусеницами деревянную ограду, одна из машин устремилась к замаскированной пушке. Гитлеровцы врассыпную. Но куда там! Их настигают меткие пули. Безмолвно застыло орудие.

Противник после короткого боя поспешно отходил на юг. Наши танки с десантом неотступно следовали за ним.

Дорога вела к Оринину — небольшому городку, раскинувшемуся по обеим сторонам реки Жванчик. Рваные черные тучи висели над головой, временами лил холодный, нудный дождь. Мелькали квадраты небольших полей. К дороге прижимались лесные массивы.

До Оринина шли почти без боев. Небольшие заслоны сминали без особого труда. Но на подходе к городу головная походная застава попала под артиллерийско-минометный огонь. Завязалась перестрелка.

Пришлось развернуть подразделения бригады и атаковать гитлеровцев, засевших на берегу речки. Танки, минометная и артиллерийская батареи открыли дружный огонь, при его поддержке стрелки начали штурм обороны противника. Враг пытался оказать сопротивление. Но тщетно. Под неотступным натиском гвардейцев гитлеровцы дрогнули, стали отходить. Не дав возможности противнику зацепиться за постройки, мы на его плечах ворвались на восточный берег и в результате короткого боя в полдень 24 марта полностью овладели городом.

Короткий отдых. Дозаправляем танки, пополняем боеприпасы. Вокруг танков молодежь, женщины, дети. Шутки, смех, веселье. Наши танкисты надолго запомнили эту встречу и часто в боях вспоминали о ней. А иной раз из Оринина и письма к нам в бригаду приходили.

Мы с начальником штаба склонились над картой.

— Не худо у нас получается, — говорит он.

— Пока да. За сутки по пятьдесят — семьдесят километров проходим, соглашаюсь я. — Но как легче, с наименьшими потерями, освободить Каменец-Подольский, уберечь его от разрушений?

Нами овладел азарт наступления. Прикидываю на карте: до Каменец-Подольского не больше тридцати километров. Если поднажмем, вечером будем в городе. По данным разведки, вражеский гарнизон насчитывал девять тысяч человек. В его распоряжении тяжелые танки, самоходные орудия, минометы. Но и мы движемся на город не одни. На него нацелены не только соединения нашего танкового корпуса, но и 6-го гвардейского механизированного корпуса.

Собираем солдат на митинг. Его открывает начальник политотдела. Богомолов краток. Он предоставляет мне слово. Довожу до гвардейцев приказ Верховного Главнокомандующего, который мы только что приняли по радио и в котором говорилось о прорыве вражеской обороны на участке Тернополь, Проскуров. Подчеркиваю то место в приказе, где отмечались действия нашей 4-й танковой армии, сообщаю, что Москва в эти часы салютует героям наступления. Затем говорю о той чести, которая выпала нам, челябинцам, — первыми войти в областной город, призываю коммунистов и комсомольцев, весь личный состав беспощадно бить фашистов.

На митинге выступают бойцы, командиры, политработники. В их словах, решительных жестах ощущается глубокая вера в свои силы, в победу.

Урчат танковые двигатели. Колонна вытягивается по шоссе. Валит густой снег, ограничивая видимость. И вдруг меня осеняет мысль: включить фары — это морально будет воздействовать на врага.

По рации связываюсь с комбатами. Включены фары, свет с трудом пробивает снежную толщу. Машины мчатся на максимальных скоростях. Давим немецкие обозы. Порой приходится двигаться по узкому коридору между трофейными автомашинами, пушками, автобусами. Бросая технику, гитлеровцы откатываются к Каменец-Подольскому.

С наступлением ночи врываемся в Должок — пригород Каменец-Подольского и почти без боя овладеваем им. Нам достались богатые трофеи: около пяти тысяч машин разных марок. Улицы запрудили шикарные опель-капитаны, трехосные грузовики, толстопузые штабные и санитарные автобусы.

С зажженными фарами врываемся на западную окраину города, старая часть которого раскинулась на высоком, обрывистом полуострове. Танк Кулешова первым выскочил на мост, перекинутый через речку Смотрич. На броне танка разведчики. Гвардии рядовой Кочемазов на немецком языке кричал: Каменец-Подольский окружен Красной Армией!

Гитлеровцы в нижнем белье выскакивают на улицу, но гут же их настигают меткие пулеметные очереди челябинцев. Немцы не поймут, откуда взялись русские танки. Ведь еще утром им говорили, что русские за сотню километров от города и им не быть в Каменец-Подольском. Появление танкистов с запада явилось для них полной неожиданностью.

Кое-где противник начал оказывать сопротивление. Из переулков нет-нет да и выползали немецкие танки. Но не успевали они произвести и первого выстрела, как вспыхивали от наших снарядов. Однако чем ближе продвигались мы к центру города, тем ожесточеннее становилось сопротивление врага. Особенно упорный бой шел в районе крепости. Здесь фашисты не только отчаянно оборонялись, но и предпринимали контратаки. Ближний огневой бой перерос в рукопашный: челябинцы оттеснили противника. Бои развернулись на многих улицах города. Огнем орудий, автоматами и гранатами гвардейцы прокладывали себе дорогу, отвоевывая дом за домом, перекресток за перекрестком.

Рядом с нами вели бои Свердловская танковая и Унечская мотострелковая гвардейские бригады, другие части корпуса. Город полыхал в дыму и огне.

Сражение за город продолжалось всю ночь. Поредели ряды челябинцев, но их удары не ослабевали. На одной из улиц гитлеровцы просочились к дому, который прикрывал подступы к важному перекрестку. Их надо выбить. Но как? Командир взвода гвардии лейтенант Митько первым поднялся во весь рост:

— За мной, вперед, челябинцы!

За командиром-коммунистом бросились бойцы. Воины в упор расстреливали гитлеровцев и очистили от них дом.

Днем 25 марта бои не утихали. Приходилось драться за каждый дом, за каждую улицу. С криками ура гвардейцы смело ходили в атаки, незаметно подбирались к засевшим на чердаках и в подвалах гитлеровцам, штыком, гранатой уничтожали их.

Наш танк идет мимо сожженного дома, перед руинами которого опустился на колени боец. Мы подошли к воину. Ясиновский мне шепчет:

— Это танкист Михаил Эльфонд, местный, каменец-подольский.

— Не успели, товарищи, — обращается к нам боец. — Три года я ждал этой минуты. В этом доме жили мать, отец, сестра Мариам. Теперь нет их…

Прибежали соседи. Михаил бросается к старухе:

— Тетя Броницкая, а мои где?

Она успокаивает Михаила:

— Мать и отец ушли из дома еще до прихода немцев. А Мариам, — старуха уткнулась в грудь воина, рыдая, — бедная Мариам… Фашисты загубили ее.

В этом городе Эльфонд родился, на этой земле он сделал свои первые шаги, здесь прошла его юность. А теперь он стоит на еще дымящихся развалинах.

Эльфонд не плачет, он смотрит на нас застывшими глазами:

— Товарищ комбриг, дайте мне самое опасное задание, сегодня дайте, сейчас! — Вскинув автомат, воин побежал туда, где шел жестокий бой.

Огненное кольцо постепенно сжимается. Части добровольческого танкового корпуса настойчиво теснят противника. Фашисты пытаются пробиться на западную окраину. Их многочисленные войска наседают на нашу бригаду. Челябинцам приходится туго. Важно выстоять, удержать занятые позиции.

Теперь и мой командирский танк вынужден запять оборону в развалинах сожженного дома. В проем окна выглядывает лишь ствол пушки. Со стороны Турецкого вала показалась пантера, за ней крадутся десятка два солдат. Их замысел нам ясен: враг пытается незаметно обойти одну из наших танковых рот.

Ясиновский становится у прицела. Как всегда, он спокоен. На его лице ни тени волнения. Оборачивается ко мне:

— Подпустим поближе. Чтобы наверняка.

Ствол пушки начал медленно перемещаться влево. Резкий выстрел. Снаряд угодил в цель. Пантеру заволокло дымом, и в ту же секунду вспыхнуло пламя.

Пехота противника, прижатая пулеметным огнем, залегла на мостовой. Выползла еще одна пантера с ребристыми полосами.

— И этот номер не пройдет, — говорит Ясиновский.

Внимательно наблюдаем за поведением гитлеровцев. Тем временем начальник штаба Баранов докладывает по радио:

— Приходько сообщил: немцы отрезали дом, в котором обороняется взвод гвардии лейтенанта Митько. Просит помочь.

В те дни подобных случаев было немало. Мы теснили немцев, а они порой пробивались через наши боевые порядки, окружали наши подразделения, пытались приостановить наступление советских войск. Попавших в окружение приходилось выручать. Вот и теперь на помощь взводу я выделил два танка и отделение автоматчиков.

Позже стало известно о подвигах бойцов взвода Митько. Когда взвод оказался отрезанным от роты, гвардии лейтенант в трехэтажном доме организовал круговую оборону. Гитлеровцы постепенно проникли в дом. Бой завязался на лестничных клетках, перенесся на второй и третий этажи. Горстка храбрецов устояла против напора гитлеровцев, удержала дом до подхода подкрепления. Командир взвода, бойцы и сержанты были награждены орденами и медалями.

…К утру 26 марта бой несколько ослаб. Гитлеровские вояки целыми ротами сдавались в плен. К обеду Каменец-Подольский был освобожден.

Богомолов приглашает осмотреть крепость. Было радостно, что нам удалось помешать гитлеровцам превратить ее в руины.

С обрывистого берега реки Смотрич хорошо видна юго-западная часть города. Еще горят дома, среди брошенной техники по улицам снуют наши танки, самоходные орудия.

Каменец-Подольский освобожден, но мы знаем: бои за него еще не закончились. Пока что войска 1-го Украинского фронта лишь расчленили группу немецко-фашистских армий Юг: ее 4-я танковая армия отброшена на запад, а левофланговые соединения 1-й танковой армии — на восток.

Таким образом, севернее Каменец-Подольского окружена большая группировка в составе десяти пехотных, десяти танковых, одной моторизованной дивизии и нескольких других частей. Кольцо окружения было не сплошным и недостаточно прочным. Между флангами частей и соединений существовали разрывы. Ясно, что враг попытается выбиться из окружения.

Утомленный боями, я лег на топчан, стоявший в углу штабного подвала, и крепко уснул. Под утро сквозь сон слышу — меня кто-то треплет по плечу. С трудом раскрыл глаза.

— Извини, Михаил Георгиевич, что потревожили. — Узнаю по голосу — говорит командир Свердловской бригады гвардии полковник Н. Г. Жуков.

Отбрасываю в сторону тулуп, обнимаюсь с комбригом, здороваюсь с начальником политотдела бригады подполковником И. И. Скопом. В это время политотдельцы принесли запись сводки Совинформбюро. Читаем:

Войска 1-го Украинского фронта, развивая наступление, вчера, 26 марта, в результате стремительного удара танковых соединений и пехоты овладели областным центром Украины городом Каменец-Подольский — сильным опорным пунктом немцев на Днестре. В боях за овладение городом Каменец-Подольский отличились части полковника Смирнова, полковника Жукова, полковника Денисова, полковника Фомичева…

Не послышалось ли: полковника Фомичева? Может быть, ошибка? Но вот позвонили из штаба корпуса: мне действительно присвоено звание полковник.

Где ординарец Собко? А вот он, калачиком свернулся в углу и спит крепким сном. Тихонько трогаю Марка Наумовича за плечо. Не слышит. Устал тоже. Почти семь суток не смыкал глаз.

Я разыскал вещмешок, вынул консервы. Пригласил к столу гостей. Подсели Богомолов, Баранов, Гаськов. Позавтракали. Поздравили друг друга с победой, а меня еще и с новым воинским званием.

После освобождения Каменец-Подольского не могло быть и мысли о передышке. Окруженная вражеская группировка, нависавшая над нами с северо-востока, дала о себе знать буквально на другой день. И это объяснимо. Ведь через областной город проходила единственная мощеная дорога, ведущая на запад через Оринин и далее на Бучач и Подгайцы. По этой дороге командование противника рассчитывало соединиться с остальными войсками группы армий Юг в районе реки Стрыпа…Враг стремился, — как об этом писал командующий 4-й танковой армией генерал Д. Д. Лелюшенко, — любой ценой выбить нас из Каменец-Подольского, Оринина, Жердье и других пунктов, через которые проходило это шоссе с булыжным покрытием. Мы же приняли решение во что бы то ни стало удержать эти пункты в своих руках.

С 28 марта по 2 апреля происходили ожесточенные бои не на жизнь, а на смерть. Враг непрерывно наносил сильные удары… Но, несмотря на многократное превосходство противника в живой силе и технике, овладеть этими населенными пунктами гитлеровцам не удалось. 4-я танковая армия удержала их в своих руках до конца.

Исключительный героизм проявляли защитники Каменец-Подольского, когда гитлеровцы сделали попытку вновь овладеть этим городом. 61-я и 63-я танковые, 29-я мотострелковая, 16-я механизированная гвардейские и 49-я механизированная бригады, 121-я стрелковая дивизия, 127, 28 и 56-й танковые полки стояли насмерть.

Командарм дает высокую оценку мужеству защитников Каменец-Подольского. И они действительно достойны похвалы. Стойко бились с врагом все воины нашей бригады — танкисты, автоматчики, артиллеристы, связисты…

В те дни мы начали испытывать нехватку боеприпасов: тылы отстали, оказались где-то за окруженной группировкой противника. Ко мне то и дело обращались командиры батальонов и рот:

— Боеприпасы на исходе. Хватит на один день, не больше.

Надо было искать выход. Вызываю начальника артснабжения гвардии старшего лейтенанта Иванкова и приказываю собирать трофейное оружие и боеприпасы.

Из тыловиков, санинструкторов были организованы две группы по сбору трофейного оружия. Одну из них возглавил Иванков, а вторую — спецкорреспондент Челябинского рабочего Львов. Вскоре в роты начали поступать немецкие пулеметы, автоматы, пушки и к ним боеприпасы. Трофейным оружием гвардейцы-челябинцы начали бить наседавших врагов.

Силы были неравными. Мы ощущали недостаток в танках и орудиях. А держать оборону, когда у тебя мало огневых средств, трудно. За одну ночь мы потеряли чуть ли не все орудия батареи 76-миллиметровых пушек. Помнится, утром я зашел на огневую позицию батареи. Командир первого взвода гвардии лейтенант Игошин, приложив забинтованную руку к головному убору, доложил, что батарея готова сражаться до последнего солдата. Возле разбитого орудия в окопе лежал раненый боец, рядом плащ-палаткой были накрыты погибшие.

Я приподнял плащ-палатку. В одном из солдат узнал рядового Литовченко.

— На рассвете убило. Прямым попаданием, — сказал Игошин.

Я хорошо знал рядового Литовченко. Он был родом из Полтавской области. Помню, он обратился ко мне с необычной просьбой: отпустить на день домой. От Киева — рукой подать, — убеждал меня боец. Через два дня Литовченко возвратился сияющий. Родители живы-здоровы. Марийку, сестричку свою, обнял. Выжили в неволе, прятались в лесах. В городе Гримайлов этот отважный наводчик два танка подбил. Тогда я приказал представить его к ордену Отечественной войны. А теперь вот он, лучший наводчик, лежит, иссеченный осколками.

Возле другой пушки возится ее командир гвардии старший сержант Левшунов. Высокий, худой. Густая щетина на впалых щеках. Знаю, недавно он получил сообщение, что и второй его сын погиб.

— Петр Андреевич, здравствуйте.

Присели на станину. Виду не подает, что устал. Впору бы отдыхать, а он месяцами не выходит из боев. Прошу рассказать о только что прошедшем бое. Петр Андреевич прячет израненные, забинтованные руки.

— Обычный бой был, товарищ гвардии полковник. Много их на нас шло. Жаль ребят — пять убитых и пять раненых. Еще не успели в санчасть отправить.

У ног валяются еще не остывшие гильзы, пустые деревянные ящики, пропитанные густой кровью бинты.

— Тигры находились в ста двадцати метрах от нас. Вначале расчет вел огонь бронебойными — не берет. Из неприкосновенного запаса вытащили последний ящик с подкалиберными. Выстрелили. Тигр закружился на месте. Другой тигр пытался его взять на буксир, но Литовченко и его подбил. Третий тигр вывел из строя двух наводчиков. Тогда я стал у прицела и заставил тигр замолчать. Потом появилась пехота. Гитлеровцы шли в полный рост. Четыре раза они бросались вперед, и четыре раза мы отбрасывали их.

Подходит командир корпусного минометного полка гвардии подполковник В. К. Зыль:

— Храбро дрались твои челябинцы. Выручили нас. Фашисты так и не прорвались к огневым позициям батареи, оставили на поле боя более сотни убитых солдат а офицеров и три танка тигр.

Мы прощаемся с артиллеристами. Идем дальше. На перекрестке полевой дороги — подбитая тридцатьчетверка. Возле нее сидит и плачет механик-водитель гвардии старший сержант Н. С. Балашов.

Из машины высовывается вымазанный маслом башенный стрелок Н. Стремилов:

— Амба, все сгорело.

— Не вовремя, товарищ комбриг. Подбили три танка. Фаустник подполз — и по нас. Буран, не видно…

Успокаиваю бойцов:

— Скоро получим новые танки.

Танкисты берут автоматы и идут в бой.

В штаб бригады мы возвратились поздно вечером. Начальник штаба сообщает печальную весть:

— Двадцать девятого марта убит Смирнов, командир Унечской бригады.

Прощай, боевой друг! Почти год мы шли с Михаилом Семеновичем плечом к плечу. Воевали рядом, а встречались лишь иногда в штабе корпуса. Лихой комбриг. Всегда шел с мотострелками в боевых порядках.

В то время когда основные силы бригады отражали бешеные атаки фашистов, рвавшихся в Каменец-Подольский, отдельные группы гвардейцев, отрезанные от нас, кочевали по тылам противника. Застрявший танк превращался в огневую точку, тыловые подразделения смело преграждали путь наседавшим фашистам. В те дни многие челябинцы, оказавшиеся в окружении гитлеровцев, показали образцы беззаветной храбрости, мужества и геройства.

…Начальник техслужбы бригады гвардии капитан Тисенин собрал бойцов.

— Нас немного, двадцать три человека. Будем стоять насмерть. Мой заместитель — гвардии лейтенант Белоусов.

В группе оказались помощник по технике командира роты гвардии лейтенант Хватин, гвардии рядовые В. Дубов, В. Козлов, А. Козлов, экипаж подбитого танка — Белоусов и гвардии сержанты Синец и Рыжов… Утром 3 апреля они направились в деревню Лясковцы. На пути к группе присоединился расчет 45-миллиметрового орудия на конной тяге.

Гвардейцы подошли к деревне.

— У нас много немцев, — сказала хозяйка крайней хаты. — Только сейчас фашисты схватили двух партизан, готовят им виселицу.

— Освободить! — принял решение гвардии капитан Тисенин.

Челябинцы скрытно стали пробираться по огородам.

Столпившиеся фашисты не подозревали о нависшей над ними угрозе. Тисенин подал команду, и группа бойцов открыла огонь из автоматов. Каратели, охваченные паникой, пытались укрыться в избах. Но не успели. Стремительная атака гвардейцев завершилась разгромом карателей. В схватке особо отличился гвардии рядовой Балашов: он уложил несколько эсэсовцев. А Тисенин убил из пистолета фашистского офицера, мчавшегося по улице на коне.

Тем временем продолжались тяжелые оборонительные бои под Каменец-Подольским. Вражеские соединения и части, встретив здесь упорное сопротивление, начали обходить город с севера. Ко 2 апреля им удалось выйти в район Борщова, что находится между Каменец-Подольским и Бучачем.

 

Срочно — на Бучач!

В наспех оборудованную землянку с трудом протиснулся рослый капитан связной из штаба корпуса.

— Едва нашел вас, — стряхивая снег с полушубка, сказал офицер.

— Небесная канцелярия подвела, — невесело пошутил я.

Действительно, погода в те дни нас не баловала. То лил дождь, то валил мокрый снег. И вдруг завьюжило, поднялся сильный буран. Немцы не раз скрытно пытались подобраться к позициям, чтобы расстроить наши боевые порядки и пробить брешь в обороне.

Помнится, в один из таких дней неожиданно на полевой дороге появился длинный вражеский обоз. Неистовствовала пурга, снег слепил глаза. Мне позвонил начальник штаба третьего батальона офицер А. Т. Злобин.

— Немцев тьма-тьмущая! — доносится из трубки его взволнованный голос, обозы, пешие колонны солдат идут напролом.

— Анатолий Терентьевич, не дайте им проскочить.

Наперерез противнику устремились тридцатьчетверки. На головы фашистов посыпались мины. Уже в первые минуты колонна была рассечена надвое, передние повозки, наткнувшись на огневую стену, беспорядочно растекались по полю и увязали в снегу и болоте. Враг попятился назад, но было уже поздно: танки начали сминать хвост. Кольцо сжалось, немцы подняли руки. Богатые трофеи достались нам. Мы пополнили запасы продовольствия.

Справа от нашей бригады свердловчане добивали разрозненные немецкие части. Рядом в упорных боях Пермская бригада изматывала потрепанные фашистские подразделения. Наша оборона выстояла, не изломалась. Но части 1-й танковой армии противника, действуя севернее Каменец-Подольского, рвались на запад, навстречу своим войскам, которые наносили удар из района Подгайцы, Бучач. Ценой огромных потерь в живой силе и технике врагу удалось все же соединиться с подгайцевской группировкой в районе Бучача и на реке Стрыпа.

Связной офицер вручает пакет. Вскрываю. Нашей бригаде приказано передислоцироваться срочно на Бучач!

— А как другие бригады? — спрашиваю у капитана.

— Тоже снимаются. Целиком корпус перемещается в тот район.

Позднее мне станет известен приказ командующего 1-м Украинским фронтом от 6 апреля 1944 года, в котором говорилось: 4-й танковой армии, подчинив себе 147-ю стрелковую дивизию, форсированным маршем выдвинуться на автомашинах на западный берег р. Стрыпа, нанести удар на Подгайцы и отбросить противника на р. Коропец.

И вот все приходит в движение.

Связисты поспешно сматывают телефонный кабель. Уходят с огневых позиций артиллеристы, минометчики, пехотинцы оставляют наспех оборудованные окопы.

Машины, оставляя глубокие следы на мягкой пахоте, вытягиваются в колонну вдоль обочин. На виллисе спешу в голову колонны. Навстречу попадается спецкор Челябинского рабочего Михаил Львов.

— Едем с нами, Миша, — приглашаю поэта.

— С радостью, Михаил Георгиевич, но сейчас не могу.

— А кто же нам будет трофейные боеприпасы собирать? — шутливо спрашиваю.

Михаил широко улыбается. Мы прощаемся. Этот отважный человек помогал как мог. И в атаку ходил с мотострелками, и стихи читал разведчикам, и вместе с саперами проходы проделывал в минных полях, и был инициатором сбора трофейного оружия и боеприпасов.

Бригада стремительно движется по шоссе. По сторонам дороги — битая немецкая техника. Зияют рваные дыры в хваленых тиграх, опрокинуты в кювет зенитные пушки, беспомощно застряли в грязи тяжелые грузовики. Все это дело рук наших артиллеристов: они уничтожили более трех десятков танков и штурмовых орудий, несколько сот автомашин.

Ночью подразделения бригады заняли исходные позиции на высоте. Впереди виднелась деревня Зелена, а за ней болотистая пойма речушки. Мы знали, что противник располагает небольшими силами, прикрывающими деревню. Основной же его узел сопротивления был за рекой. Там немцы укрепились на высоте, соорудили несколько дзотов, поставили в окопы танки.

Мы с начальником штаба склонились над картой.

— Трудновато придется, — заметил Баранов.

Не скрою, и я с опаской поглядывал на отметку 199,4, обозначающую высоту. Она господствует над прилегающей к деревне местностью. Обойти ее? Не удастся. В мокрых снежных сугробах погубим всю технику. Было решено на рассвете атаковать высоту с флангов. На опушке леса расположили несколько танков. Подтянули батарею 76-миллиметровых орудий. Отрыли окопы автоматчики, позади них оборудовали огневые позиции минометчики.

Час назад в сторону высоты ушли разведчики с группой автоматчиков. От них пока никаких вестей. Саперы соорудили шалаш, и офицеры штаба, зябко кутаясь в полушубки, разрабатывали план боя.

Далеко за полночь. Возвратились разведчики и автоматчики, привели пленного. Нескладно длинный, в короткой шинели, разбитых сапогах, немец не то от страха, не то от холода дрожит. Он хорошо осведомлен об организация обороны высоты, расположенных на ней огневых средствах и охотно отвечает на все вопросы, задаваемые переводчиком гвардии рядовым В. С. Кочемазовым.

Пленного увели, а разведчики не уходят почему-то отдыхать. Сидят молча. На лице у старшего сержанта А. С. Бабкина заметна грусть.

— Афанасий Сергеевич, радоваться надо. Видную птицу взяли в плен. А ты нос повесил.

На глазах у разведчика появились слезы.

— Товарища потеряли, автоматчика Исабетинского, друга-земляка. Разрывная навылет.

Да, потеря боевого друга всегда отзывается болью в сердце.

Мы вырыли могилу, опустили в нее обернутое в плащ-палатку тело рядового Исабетинского. Троекратные выстрелы разведчиков слились с орудийными раскатами и автоматными очередями. Над свежим холмиком появилась дощечка, на которой химическим карандашом была сделана надпись: Здесь похоронен доброволец Исабетинский из Челябинска. Погиб в боях за Родину. Апрель 1944 года.

Пехота и танки покидают опушку, идут в атаку, сопровождаемые артиллерийским и минометным огнем. Нас осыпают осколки разорвавшегося снаряда: гитлеровцы открыли ответный огонь. Над головой щелкают разрывные пули. Недалеко от нас падает сраженный боец. К нему бегут санитары…

Силы явно неравные. Жаль, мало артиллерийских орудий. В оврагах залегли автоматчики, за бугорками укрылись танки. Перестрелка не утихает. Нам неожиданно повезло. На полевой дороге появились катюши.

— Выручай, браток, — обратился я к вышедшему из машины офицеру. — Люди под огнем гибнут, ударь-ка по высоте.

— Минуточку, — отвечает капитан.

Он связывается с кем-то по радио. Затем следуют короткие команды. Грохот взрыва, дым, пламя. Огненные языки потянулись к высоте, а вскоре бригада без особого труда ворвалась в деревню и полностью пленила фашистский гарнизон.

Меня вызвали в штаб корпуса. Захватил с собой двух автоматчиков: обстановка сложная, всякое может случиться. Виллис с трудом преодолевал заболоченные лощины. Впереди появилась грузовая машина. Подъезжаем. Вижу машина нашей бригады. Рядом, у пушки с разведенными станинами, бойцы. В одном из них узнаю гвардии старшего сержанта Петра Левшунова. Он, вытирая паклей масленые руки, неторопливо рассказывает о только что прошедшем бое.

— Глядите, вон те навсегда остались на украинской земле.

На краю неубранного кукурузного поля еще чадили две пантеры.

— И нам досталось маленько. Осколком порван шток накатника. Что делать ума не приложу.

В нескольких метрах от дороги расположился медсанвзвод. Раненых немного человек семь-восемь. Медики уже успели сделать им перевязки. Я подзываю Левшунова.

— Бери раненых и езжай на своей автомашине в госпиталь. В том районе корпусные склады. Возьмешь запчасти для пушки и боеприпасы — и назад в бригаду.

— Есть, товарищ комбриг!

Наш виллис катит дальше. Где-то недалеко слышна стрельба. Дорога взбегает на бугорок. Слева от нас показывается какая-то машина. Она быстро приближается к нам. Останавливаемся. Вскидываю бинокль. Своя или чужая — не поймешь. На кузов натянут тент.

Вроде бы шевроле. Метрах в сорока от нас грузовик остановился, и на землю спрыгнули несколько гитлеровцев. Раздались автоматные очереди. Я прыгнул в небольшую воронку и бросил в машину лимонку. Загорелась машина, попадали на землю убитые. Два оставшихся в живых гитлеровца подняли руки.

В штабе корпуса меня ознакомили с обстановкой, с данными о противнике, его намерениях. Начальник штаба передал приказание командира корпуса: прочно обосноваться на реке Стрыпа, не отступать ни на шаг. Слушая гвардии полковника Лозовского, я думал о событиях последних дней. Части корпуса прошли большой путь — более трехсот километров, да еще по раскисшим дорогам и полям, освободили сотни населенных пунктов. Конечно, не обошлось и без потерь. Теперь для наступления силенок маловато. Вот почему командование решило перейти к обороне.

На обратном пути в бригаду я снова встретил Левшунова. Вид его теперь был жалким: шинель изрешечена осколками, одна пола болтается. Сам сержант устало передвигал ноги.

— Что случилось? Докладывайте.

Выяснилось, что, благополучно доставив раненых в госпиталь и погрузив боеприпасы, машина по дороге в бригаду попала под бомбежку и загорелась. Вот-вот должен был произойти взрыв. Осколками ранило Колосаева, Виноградова и Уфимцева. Погиб Мартынец.

Левшунов, рискуя жизнью, успел оттащить раненых в безопасное место, оказал им первую медицинскую помощь, а затем на попутной санитарной машине отправил друзей в тыл.

Командир орудия умолк, понурив голову. Он досадовал, что не удалось сбить с машины пламя пожара.

— Благодарить тебя надо, Петр Андреевич, людям жизнь спас.

Обоюдные атаки продолжались до 18 апреля. Но удары врага становились все слабее. Окруженная группировка гитлеровцев, измотанная советскими войсками, таяла с каждым днем, пока не закончила своего существования.

По раскисшим дорогам брели пленные. А мы торжествовали: над советской Подольщиной взвились красные флаги.

В один из дней нашей бригаде были переданы все уцелевшие танки 4-й танковой армии. Мой заместитель по технической части гвардии майор Дуэль недовольно бурчит:

— Металлолом челябинцам передали.

Успокаиваю заместителя:

— Ничего, товарищ Дуэль, подремонтируем, подлатаем — и опять танки будут что надо. — Говорю, а у самого на душе кошки скребут. Тридцатьчетверки сильно поизносились. У многих из них моторесурсы на исходе. Им бы впору в капитальный ремонт.

В ночь на 20 апреля мы совершили марш, чтобы занять оборону северо-западнее города Коломыя.

Разыскал командира стрелкового полка. Его командный пункт располагался в сосновом бору. В землянке, уже хорошо обжитой, навстречу мне поднялся рослый полковник. Оглаживая редкие усы, он настороженно осмотрел меня, на секунду задержал взгляд на танковых эмблемах:

— Вы из штаба армии?

— Нет, мы прибыли, чтобы сменить ваш полк.

— Легки на помине. — Полковник крепко пожал мне руку. — Мы тут с начальником штаба только что вели об этом речь. Из штаба армии шифровку вчера получили.

На столе, покрытом небольшим обрывком фронтовой газеты, появился зеленый лук, редиска, толстые куски украинского сала. Полковник приглашает поужинать.

От обилия закусок заныло под ложечкой (завтракал часов двенадцать тому назад на марше). Но мы лишь наспех перекусили: наступал вечер, и надо было успеть ознакомиться с участком обороны, принять его.

Виллис петляет по лесной дороге. Из-за кустов выходит боец:

— Дальше ехать нельзя.

Мы отправляемся пешком. Добираемся до хода сообщения, который приводит нас в траншею. Это и есть передний край.

— Таково наше хозяйство, смотрите и принимайте.

Идем траншеей из конца в конец. От нее к реке тянется мелколесье. Противоположный берег Прута просматривается хорошо. Но противник, засевший там, ничем себя не выдает. Молчат его огневые точки, хотя, как рассказывал командир полка, перестрелка до этого дня велась здесь интенсивно.

Ознакомившись с участком обороны, мы вернулись на командный пункт, оформили прием-передачу документально. Под утро стрелковый полк был отведен в тыл. Бригада заняла оборону на широком фронте, и танкисты теперь могли приступить к ремонту машин.

С рассветом я снова шагаю по переднему краю. Комбат Приходько сетует:

— Участок большой, а людей мало.

— Скоро прибудет пополнение. Но пока рассчитывайте на свои силы. За противником смотрите в оба. Дорогу нам преграждает боец:

— Тут опасно.

В рослом пулеметчике узнаю коммуниста гвардии рядового Пяткина. Храбрый солдат, отважный. Своим огнем он немало сразил гитлеровцев. При отражении только одной контратаки в селе Романувка уничтожил не менее двадцати.

— А где командир роты?

— Только что был здесь.

— Слушаю вас, товарищ комбриг, — словно из-под земли появился гвардии старший лейтенант Сидоров.

— Что известно о противнике?

Из полевой сумки офицер извлекает карту. На ней уже десятки пометок.

— Откуда данные?

— Со слов сменившегося командира роты.

— Вы уверены в их точности?

— Будем проверять. Уже выставлены наблюдатели. Рядовой Пяткин на рассвете засек пулемет. Вот его расположение. Совпадает с данными нашего предшественника.

Пробираемся по низкорослому сосняку, выходим на поляну. За небольшим бугорком укрылась тридцатьчетверка. Издалека на башне видна надпись Гвардия. У снятой гусеницы хлопочет Федор Сурков.

— Чиним, товарищ комбриг, гусеничные пальцы поизносились. — Гвардии сержант поспешно сплюнул папиросу, каблуком ботинка вдавил ее в мокрый песок. — К обеду с гусеницами покончим. Потом к мотору доберемся. Хочу, чтобы машина до Берлина дотянула. — Он испытующе смотрит на меня и, словно пытаясь меня убедить, твердо заявляет: — Дотянет, товарищ комбриг!

Федор Сурков — бывалый танкист. За период боев он возмужал, приобрел опыт. Еще на Орловско-Курской дуге коммунист Сурков отличился в боях. Ни разу он не дрогнул перед гитлеровцами и в боях за освобождение Правобережной Украины.

— А об охранении и позабыл, — упрекнул я танкиста.

— Все предусмотрено.

Из командирского люка высунулся стрелок-радист гвардии старшина Александр Марченко:

— Я во все глаза смотрю, товарищ комбриг. Подошел Акиншин. Командир роты выглядел усталым. Мы тепло поздоровались.

— Технику приводим в порядок, — доложил он. — Ремонтников бы сюда.

— Пришлем.

— И боеприпасов подбросьте.

— Дадим. Через день-два.

Ремонт техники шел полным ходом. Но где бы мы ни появлялись с гвардии майором Дуэлей, у нас настойчиво просили запчасти, горючее, боеприпасы. А где их взять? Кое-что из запчастей изготовляли в ремонтном подразделении гвардии капитана Дирипенко.

Лишь к вечеру я возвратился в штаб. В землянке трудились штабные офицеры. Им было не до сна и не до отдыха. Они уже планировали учебные занятия, кратковременные сборы офицеров и сержантов, уточняли вопросы взаимодействия в обороне, организовывали сбор данных о противнике.

Из подразделений начали поступать наградные листы. Просматриваю их. Читаю: Левшунов Петр Андреевич. Командир противотанкового орудия…

Нелегко сложилась судьба этого воина. Он потерял двух сыновей. Василий погиб под Москвой, а Прокопий — в районе Курска. Отец тяжело переживал свое горе, но не пал духом. В боях он показал себя храбрейшим человеком.

Еще один наградной лист: Рядовой Чижов П. А., водитель. Представляется к ордену Красной Звезды. В распутицу, в самое трудное время, рискуя жизнью, он доставлял нам боеприпасы. Наградных листов много. Представлены к награде офицеры Кулешов, Акиншин, Пупков, Коротеев, бойцы и сержанты Сурков, Марченко, Веселовский и другие. Знакомясь с наградными листами, я словно вновь пережил те бои, в которых участвовала бригада в марте и апреле 1944 года на Правобережной Украине. Взволнованный, вышел на улицу. Было необычно тихо, лишь где-то в ночном небе гудел самолет-разведчик.

В бригаду начало прибывать пополнение, в основном из освобожденных от немецко-фашистской оккупации сел и городов. Люди не были обучены военному делу. Штаб разработал учебный план занятий. Поочередно батальоны отводили в тыл и учили личный состав вести огонь из автоматов, пушек, пулеметов.

Политработники подразделений Денисов, Курманалин, Карамышев, Шлыков, Яковлев, партийные и комсомольские организации проводили большую агитационную работу. В групповых и индивидуальных беседах коммунисты повседневно разъясняли воинам политику нашей партии, благородные цели, справедливый характер Великой Отечественной войны советского народа, конкретные задачи личного состава.

Политотдел выпустил несколько фотоплакатов, которые были посвящены коммунистам пулеметчику Пяткину, танкисту Суркову, артиллеристу Левшунову и другим. Политотдел корпуса обратился к воинам-новичкам со специальной листовкой. В ней были такие строки:

Товарищи бойцы! Вы и ваши близкие пережили все ужасы гитлеровского ига, много дней страдали под сапогом фашистов. Это они, грабители, разрушили и сожгли твой дом, угнали в гитлеровскую Германию твою сестру или любимую. Отомсти врагу. Будь храбр в бою, не дай оккупанту унести ноги с Украины!

Перед молодыми часто выступали бывалые воины. Коммунист Сурков поделился опытом вождения машины в боевой обстановке, автоматчик Василевский — как надо применять оружие в бою.

Политотдел заботился об учебе агитаторов, об их политическом образовании. С ними были проведены однодневные сборы. Перед агитаторами выступали опытные политработники.

Состоялись семинары парторгов и комсоргов рот. С молодыми коммунистами велось изучение Устава партии. По инициативе политотдела были подготовлены письма родителям воинов, награжденных орденами и медалями. Письма зачитывались перед строем.

Серьезное значение придавалось командирской подготовке. Штаб разработал и провел занятия с офицерами по темам: Усиленная танковая рота в наступлении, Ведение боевых действий в лесистой местности и Бой в горах и населенных пунктах. С сержантами проводились инструкторско-методические занятия по темам: Атака переднего края, Отделение в ночном поиске и засаде, Бой в населенном пункте.

Противник нас порой беспокоил, обстреливал из артиллерии и минометов. Воины из нового пополнения держались стойко. Но встречались и казусы. Как-то на позициях батальона автоматчиков начали рваться мины. Один из бойцов выскочил из траншеи и пытался бежать в тыл. Его кто-то удержал.

— И чего ты, Яковенко, испугался? — донесся до меня чей-то голос. — Гляди, рядом с тобой пулеметчик Пяткин. Так он, брат, от самой Москвы в боях — и не дрогнул ни разу. Тебя сейчас могло убить. А в траншее надежнее.

Я подошел к бойцам. Облокотившись на бруствер, возле автоматчиков стоял белобрысый офицер. Что-то не узнаю, кто он.

Заметив меня, офицер вытянулся в струнку. На нем ладно сидело обмундирование, крепко сбитую фигуру плотно обхватывала кожаная портупея.

— Гвардии лейтенант Белоусов?

— Так точно!

Этот офицер прибыл к нам несколько дней тому назад на должность парторга батальона автоматчиков. Сам он из Златоуста. Работал старшим мастером в ремесленном училище № 4. В мае 1943 года поступил в военно-политическое училище. По окончании добился, чтобы направили в нашу бригаду.

Подошел молодой боец, тот, что испугался вражеской мины.

— Что с вами?

Солдат растерянно смотрит на меня, виновато переминается с ноги на ногу:

— Як гаркнуло, и мэни стало страшновато.

— Запомните: у страха глаза велики. В нашей бригаде трусов не было.

Я попросил парторга помочь молодому воину преодолеть робость.

На подготовку к последующим боям времени было мало. Отделения, экипажи и расчеты продолжали пополняться воинами. Каждая свободная минута использовалась для учебы и ремонта боевой техники.

Танкисты с нетерпением ожидали нового наступления.

 

В передовом отряде корпуса

И вот Челябинская бригада, как и другие части 10-го гвардейского корпуса, в походных колоннах. На этот раз мы двигаемся на север. 5 июля 1944 года, завершив двухсоткилометровый марш, корпус сосредоточился в районе Игровица, что в пятнадцати километрах от Тернополя.

Стало известно: предстоят серьезные бои. В те дни наши войска усиленно готовились к Львовско-Сандомирской операции. 1-му Украинскому фронту противостояла группа немецко-фашистских войск Северная Украина, в которую входили тридцать четыре пехотные, пять танковых и одна моторизованная дивизии, две пехотные бригады. Группа занимала оборонительные рубежи от Полесья до Карпат. Враг создал за лето глубоко эшелонированную оборону. Три ее полосы состояли из густой сети траншей, соединенных ходами сообщения. Местность резко пересеченная, лесистая. На пути наступающих войск немало водных преград. Это реки Западный Буг, Золочевка, Билка и другие.

Планом, разработанным штабом 1-го Украинского фронта, предусматривалось нанесение двух сильных ударов: одного из района западнее Луцка, в общем направлении на Сокаль, Рава-Русская, и другого из района Тернополя на Львов.

Во втором ударе принимала участие и наша 4-я танковая армия. Она получила задачу наступать в полосе прорыва 38-й армии и, стремительно развивая прорыв в направлении Перемышляны, Городок, разгромить львовскую группировку противника.

13 июля началось наступление советских войск из района Луцка, а днем позже последовал удар на львовском направлении. Соединения и части 60-й и 38-й армий к исходу 14 июля сумели продвинуться на 3–5 километров. Противник ввел в сражение тактические резервы, и бои стали еще ожесточеннее. Прорвать оборону удалось лишь в районе Колтова. Благодаря активным действиям войск, особенно 322-й стрелковой дивизии, здесь образовался так называемый колтовский коридор глубиной 18 километров и шириной 4–5 километров. Этот коридор сыграл важную роль в развитии нашего наступления. 16 июля в него была введена 3-я гвардейская, а утром следующего дня — наша 4-я танковые армии.

17 июля бригада участвует в прорыве вражеской обороны, а затем идет в передовом отряде корпуса. Моросит дождь. Мой позывной — Самара. Меня непрерывно по рации вызывает комкор. Он торопит.

Прорываемся в узкую горловину возле села Тростянец. Гитлеровцы бьют из засад, упорно сопротивляются. К вечеру форсируем реку Стрыпа. Противник несколько раз переходит в контратаки, которые мы успешно отбиваем.

Наступление продолжалось днем и ночью. Мы ворвались в дымящийся Золочев. На улицах идут бои. Челябинцы настойчиво теснят немцев. К железнодорожному вокзалу первым прорвался танк гвардии старшего лейтенанта Потапова.

Вскоре бой перенесся за пределы города. Танки быстро идут по шоссе на Львов. На подступах к населенному пункту Словита бригада попала в очень трудное положение. Нас встретил из засад огонь тяжелых танков и закопанных орудий. Справа — открытое поле, а слева — горы, покрытые лесом. Неоднократные попытки уничтожить противника атакой в лоб успеха не имели. Мы потеряли двое суток драгоценного для нас времени, а главное — многих людей, павших на поле боя. Пришло решение: батальону автоматчиков обойти противника слева, ударить с тыла.

Вызываю комбата Приходько. Он возбужденно рассказывает о своих гвардейцах, которые славно дрались на улицах Золочева. Комбинезон комбата, туго обхваченный ремнем, прострелен в нескольких местах. Перехватив мой взгляд, гвардии капитан поспешно сказал:

— Малость задело. На то и война. Только я в госпиталь не пойду.

И тут я только заметил, что офицер немного прихрамывает: пуля прострелила правую ногу, но кости не задела.

— Все нормально, товарищ комбриг. Медики уже свое дело сделали.

— Я хотел доверить вам одно задание, а вот сейчас опасаюсь.

— Товарищ гвардии полковник, прошу вас.

— А нога?

— Пустяковая царапина, не о ней сейчас должна идти речь.

Я расстелил на капоте виллиса карту и поставил перед командиром батальона задачу.

Через несколько минут автоматчики скрылись в кустарнике. Пока было время, мы произвели дозаправку машин, пополнили боеприпасы.

Связываюсь по рации с Приходько. Он докладывает:

— Через пять минут начинаем бой. Оседлали дорогу Золочев — Львов. Взяли в плен офицера и солдата.

Отыскиваю на карте место. Это где-то за Словитой в 1–1,5 километрах. Не теряем времени: начинаем атаку и с фронта. Гитлеровцы разгадали наш замысел и, опасаясь окружения, поспешно снялись с огневых позиций, стали отходить. Бригада — за ними. От комбата Приходько поступают одна за другой тревожные вести. На одном из рубежей противник предпринял контратаку, начал теснить батальон. Самоотверженно дрались автоматчики. Они смело бросали под гусеницы танков связки гранат. Снова отличился пулеметчик коммунист гвардии рядовой Пяткин.

Мы спешим на помощь батальону Приходько. Танки второго батальона мчатся по улицам Словиты. Убегающих гитлеровцев настигают меткие очереди. Из-за угла дома показался фаустник. Услышав шум мотора нашего танка, он быстро упал в кювет, изготовился к бою. Гвардии лейтенант Железное опередил врага.

Часть немцев сумела прорваться через позиции батальона автоматчиков и ушла на запад.

Утром на командный пункт бригады приехал командарм Д. Д. Лелюшенко. Его сопровождал командир корпуса генерал Е. Е. Белов.

Командарм похвалил бригаду за успешные действия.

— Вам, Фомичев, — сказал он, — дается новое задание: первым прорваться к юго-западной окраине Львова. Это очень важно. Конкретную задачу получите от комкора.

Генерал Белов провел на карте стрелу. Нам предстояло прорваться через оборону противника и совершить смелый рейд по тылам врага.

Как лучше пробиваться ко Львову? Идти в лоб по шоссе — бессмысленно. Впереди небольшая деревушка. Есть ли там гитлеровцы?

— Я уже послал разведчиков, — доложил начальник штаба.

Вскоре группа воинов, возглавляемая только что прибывшим из госпиталя коммунистом Соколовым, возвратилась с двумя пленными.

Соколов возбужденно рассказывал:

— Мы подползли по ржи незаметно к крайнему домику. Глядим, один верзила сидит на завалинке и пьет молоко, а второй роет окоп. Рядом телефонный аппарат, от него уходит красная нитка. Разведчик Николай Лавриков перерезал провод. Бросаемся к немцам: Хенде хох!

Со слов пленных мы узнали, что в деревушке расположен батальон, усиленный танками и самоходными орудиями.

С начальником штаба Барановым и инженером Полубояриновым выехали на рекогносцировку местности. Немцы обнаружили наш бронетранспортер и обстреляли. Командир бронетранспортера гвардии сержант Иван Будницкий прильнул к пулемету. Приказываю водителю Ивану Рехину укрыть машину. В это время рядом разорвался снаряд, осколок впился в голову Будницкому. Полубояринов подхватил на руки безжизненное тело гвардейца. Мы поспешно возвратились назад.

Влево от деревни уходила в лес полевая тропа. По ней можно обойти узел сопротивления противника. Рискнем, что ли?

Подошел начальник политотдела Богомолов. Посоветовались с офицерами штаба. Пришли к одному мнению: идти по тылам в обход больших дорог. Я собрал командиров батальонов и рот, поставил перед ними задачу.

Танковый батальон Федорова обрушил шквал огня на опорный пункт, в котором засели гитлеровцы. Приданная 37-миллиметровая зенитная батарея старшего лейтенанта Иволгина поддержала батальон. Дым окутал опорный пункт. Человек двести немцев ушли в лес, в горы.

— Вперед!

Танки бригады, вытянувшись в колонну, свернули на лесную дорогу. Вплотную подступают деревья. Дорога то идет в гору, то стремительно сбегает в низины.

Справа от нас остается деревня Лагодов. Не встречая сопротивления, достигаем шоссе Перемышляны — Львов. Вдруг мне по радио сообщили:

— Со стороны Перемышлян движутся семь самоходок противника.

Подзываю к себе командира приданного взвода тяжелых танков гвардии лейтенанта Никогосова.

— Прикроете фланг бригады, пока танки перевалят через шоссе.

Самоходные орудия, не подозревая об опасности, продолжали двигаться по шоссе и угодили под огонь наших тяжелых танков.

Вброд форсируем реку Свирж. Продвигаемся по 10 — 12 километров в час. 20 июля утром бригада с ходу ворвалась в село Водники, вышла на шоссе Ходоров Львов. Завязалась ожесточенная схватка. Противник наседал со всех сторон. Он значительно превосходил нас и в живой силе, и в технике. Немцы занимали очень выгодные позиции, и каждый метр вперед стоил больших усилий. Наши танкисты проявили изумительную храбрость и отвагу.

Экипаж гвардии младшего лейтенанта Александра Семено, расстреливая фашистов из пушки и пулемета, одним из первых ворвался на позиции противника. И вдруг резкий удар о башню. Механик-водитель гвардии старший сержант Аким Басинский продолжал вести машину. Неожиданно умолк пулемет. Басинский оглянулся. Заряжающий Разгонюк перевязывал командиру голову.

— Поворачиваю назад! — крикнул механик-водитель.

— Только вперед! — ответил Семено и снова встал у прицела.

Заговорил пулемет. Экипаж достиг высоты, но вновь раздался оглушительный взрыв. Машина остановилась — мотор заглох. В живых остался один Аким Басинский, но и он на какое-то время потерял сознание. Тем временем экипажи других танков, не заметив подбитой во ржи машины, ушли вперед. Басинский очнулся, а языки пламени уже лизали броню танка, забрались в моторное отделение. Аким напряг силы, с трудом сбил пламя. Он вынес из машины погибших членов экипажа, захоронил их.

Ждать, когда ремонтники найдут его, Басинский не мог — совесть не позволяла. И гвардии старший сержант решил самостоятельно восстановить танк.

Четверо суток, превозмогая боль и усталость, он ползал по машине и устранял повреждения. Четверо суток без пищи, без медицинской помощи, в постоянной опасности. И лишь на пятые сутки завелся двигатель. Ослабевший, но не упавший духом, танкист нагнал своих.

Бригада рвалась ко Львову. Противник предпринял ряд ожесточенных контратак. Его авиация наносила удары по танкам. Подразделения приходилось рассредоточивать в лесу, а это задерживало наше продвижение.

Впереди идет второй батальон. В головной походной заставе взвод гвардии старшего лейтенанта Д. М. Потапова с группой разведчиков. В бригаде Дмитрий Мефодьевич не так давно, но пользуется заслуженным авторитетом и уважением.

Головной походной заставе нелегко. Она первой принимает на себя удары. Прямым попаданием снаряда порвало гусеницу танка гвардии младшего лейтенанта Евгения Алексеева. Два других танка в это время огнем прикрыли друзей.

Повреждение устранено. Танк продолжает продвигаться вперед.

— Перед нами артиллерийская батарея, — докладывает Потапов. — И несколько танков.

— Опрокинуть заслон! — последовала команда. Но сделать это не так-то легко. Вновь слышу взволнованный голос командира взвода:

— Натолкнулись на опорный пункт. Создалось тяжелое положение.

Оказывается, танк Кулешова с ходу раздавил орудие противника, расстрелял прислугу. С закопанными танками пришлось завязать упорный бой. Тогда ему на помощь поспешили другие танки батальона.

На обочине дороги вижу обгоревший танк. Возле него на плащ-палатке безжизненное тело механика-водителя гвардии сержанта Мурзина. Под густой кроной дерева сидит гвардии младший лейтенант Алексеев. Его уже успели перевязать, лицо полностью забинтовано. Услышав мой голос, Алексеев поднялся.

— Товарищ комбриг, не заметили тигра, он нас с близкого расстояния…

После короткого боя бригада овладела небольшим населенным пунктом Давыдов. В бинокль уже видна окраина Львова. Еще одно усилие — и мы в городе. Тороплю второй батальон, на танках которого десант.

— Воздух! — докладывают наблюдатели.

Больше десяти юнкерсов на небольшой высоте шли в нашу сторону. Приказываю рассредоточиться. Почти в ту же минуту посыпались бомбы. Мы недосчитались трех танков, более десяти бойцов и сержантов.

18.00 21 июля 1944 года. Мы на окраине Львова.

— Киев! Киев! Я — Самара. Достиг окраины Розы, продолжаю выполнять задачу, — доложил я командиру корпуса.

Роза — это Львов. Мы в старинном украинском городе. Учащенно забилось сердце. В суровый 1941 год я отходил с танковым полком по этим местам. А теперь вот возвратился.

 

Александр Марченко и его товарищи

— Скорее, скорее берите Розу! — подгонял меня по радио генерал Е. Е. Белов.

Дождь стих. Из-за туч выглянули лучи заходящего солнца. Танки бригады рассредоточились в небольшой роще. Гвардии капитан Гаськов расстелил карту. Отчетливо помечены на ней улицы, переулки, площади.

— Иметь бы сейчас человека, который хорошо знает Львов, — произнес офицер штаба.

— Из местных жителей бы, — продолжил Баранов.

— Смельчаков сесть на броню найдется немало, — возразил Богомолов, — нужен проверенный человек.

Смотрю на Гаськова. Офицер усиленно трет рукой лоб, словно пытается что-то вспомнить. Вдруг он оживился.

— Если память не изменяет, у нас есть такой человек, — радостно говорит он.

Гвардии капитан Гаськов исчезает из штабного автобуса, а спустя минуты три-четыре, сияющий, появляется в дверях.

— Гаськов редко ошибается, товарищ комбриг! — восклицает он. — Гвардии старшина Александр Марченко, стрелок-радист.

Я припоминаю этого невысокого, стройного, с грустными глазами танкиста. С ним познакомился, еще когда принимал бригаду.

— Вызвать Марченко!

Спустя полчаса тот доложил о своем прибытии.

— Львов хорошо знаешь?

— Вроде бы неплохо.

— А ну-ка, взгляни на карту.

Марченко неловко пожимает плечами.

— В карте не очень силен, — сконфуженно признался он. — Без нее могу обойтись.

И он рассказал, что Ходоровское шоссе, по которому мы шли к городу, упирается в улицу Зеленую. Это рабочая окраина.

— А к центру мог бы провести головной дозор? — спросил я у гвардейца.

— Хоть с закрытыми глазами.

Экипаж, в котором служил Марченко, решили назначить в головной дозор. Я вызвал командира танка коммуниста гвардии лейтенанта А. В. Додонова. Он в бригаде новичок. Недавно из военного училища. Сам из Ленинграда. Родители погибли в блокаду.

Командир выстроил гвардейский экипаж. Механик-водитель — старший сержант Федор Сурков. Стрелок-радист — старшина Александр Марченко. Заряжающий рядовой Николай Мельниченко.

— На вас, товарищи, на ваш экипаж Гвардия, — сказал я, — возлагаются трудные, но очень важные и почетные задачи: первыми пробиться к центру города и поднять над ратушей Красное знамя — символ освобождения Львова. Дорогу вам будет показывать коммунист Марченко.

Я крепко пожал танкистам руки и передал алое полотнище. Александр Марченко срубил молодой дубок и, гладко обстрогав его, прикрепил к древку знамя.

Уже начало темнеть, когда комбат гвардии майор Чирков ставил конкретную задачу. Рядом оказался наш фотограф Николай Григорьевич Чиж.

— Сфотографируй товарищей, — попросил я Чижа.

Щелчок. Пять человек оказались в кадре.

В 12 часов ночи танк Гвардия вырывается вперед. Ярко светит луна. Справа роща Погулянки. Танкисты движутся медленно. Связь работает безупречно.

— Гвардия, Гвардия, доложите, как дела? — спрашивал я в микрофон.

— Все идет хорошо, все идет отлично, — сообщал Додонов.

Потом на этой волне начала играть музыка, послышалась чужая речь. Но связь мы все же не теряли. Экипаж в сопровождении пятнадцати автоматчиков скрытыми путями к рассвету вышел к улице Зеленой.

— Впереди танки и пушки, — радирует Додонов.

— Атакуйте, поддержим.

Раскаты орудийных выстрелов взорвали утреннюю тишину. Танк Додонова с ходу раздавил орудие, меткими выстрелами подбил один за другим два танка.

Противник не ожидал появления наших танков, тем более на южной окраине города. Слышу по радио немецкую речь:

— Русские с тыла атакуют.

Оправившись от шока, гитлеровцы начали переходить в контратаки. Меня особенно беспокоил левый фланг. Но как обезопасить левофланговые подразделения? Решаю выдвинуть на перекресток улиц 76-миллиметровую батарею Пивцаева. Это быстро удалось. Теперь батарея прикрыла огнем танкистов и автоматчиков. Она уничтожила несколько опасных целей. Но противник подбросил свежие силы. Ударили его тяжелые минометы. Из-за угла двухэтажного дома открыла огонь пантера.

Фашисты упорно атакуют левый фланг. Батарея Пивцаева оказалась в тяжелом положении. Выдвигаю танковый взвод Потапова, который шел вплотную за разведдозором.

— Постарайтесь сдержать натиск гитлеровцев, — поставил я задачу перед Потаповым. — Обеспечьте левый фланг бригады, окажите помощь Пивцаеву.

Выслушав меня внимательно, офицер уверенно ответил:

— Сдержим.

Потапов бегом направился к своим машинам. Вскоре он скрылся в танке. Маневрируя по узким переулкам, танки продвигались вперед. Опасность подстерегала их на каждом шагу. Танк Потапова выскочил на перекресток. Из-за угла ударила пантера. Снаряд, коснувшись брони, срикошетировал. Механик-водитель гвардии сержант Федор Кожанов увел машину в укрытие. Танкисты решили выждать. Фашисты вначале молчали. Минут через пять — семь из-за угла выползла пантера. Башенный стрелок гвардии сержант Мартьянов в упор выстрелил по гитлеровской машине, и пантеру в ту же секунду охватило пламя.

Гвардии старший сержант Левшунов подбил самоходное орудие фердинанд, осколочными снарядами рассеял приближавшихся солдат противника.

Однако гитлеровцы скрытным путем обошли батарею Пивцаева и ворвались на огневую позицию. Завязалась рукопашная схватка. Батарейцы уничтожили более двадцати и пленили восемь солдат противника. В неравном бою геройски погибли гвардейцы старшина Алексюк и рядовой Паномарев, были тяжело ранены Ширшов, Скобликов и Канарский.

А тем временем головной дозор с боями рвался к центру города. Когда наступили вечерние сумерки, пришлось приостановить наступление: продвигаться вперед было небезопасно — на улицах притаились фашистские фаустники.

Командный пункт бригады расположился в старинном особняке, обнесенном высоким железным забором. Мы наспех перекусили и отправились с начальником штаба к экипажу Додонова. На ближайших перекрестках были расставлены тридцатьчетверки. Почти за каждым углом комбат Приходько расположил станковые пулеметы. Бригада прочно заняла оборону на ночь.

Члены экипажа Додонова выглядели бодрыми, радостными. А в нескольких метрах от танка были немцы.

— Будьте поосторожнее, — предупредили нас танкисты.

Пришлось укрыться за углом многоэтажного дома. Гвардии лейтенант доложил о ходе выполнения боевой задачи.

— Молодцы, — похвалил я гвардейцев, — быстро продвигались вперед. Но учтите, с рассветом будет не легче.

— Спасибо механику-водителю Суркову, — сказал До-донов. — Целы благодаря его смекалке.

Александр Марченко пояснил, что до центра уже рукой подать.

— Успехов вам, товарищи! — Мы крепко пожали танкистам руки и отправились на командный пункт.

Было решено произвести разведку в направлении наступления.

Я вызвал начальника разведки бригады гвардии старшего лейтенанта Иванова и поставил ему задачу. В разведку были посланы командир взвода гвардии лейтенант Анатолий Дмитрюк, гвардии старшина Соколов и несколько бойцов. Часа через два разведчики возвратились. На плащ-палатке лежал окровавленный лейтенант. Я посветил карманным фонариком. На безжизненном лице виднелись пулевые раны. Оказывается, на улице Ивана Франко разведчики наткнулись на засаду и попали под сильный перекрестный огонь.

Соколов показал на карте, где примерно расположены огневые точки.

— Вот здесь были обнаружены танки и орудия, — доложил разведчик.

На рассвете вспыхнул бой. Разведдозор быстро проскочил вперед, с ходу уничтожил орудие, а затем танк. Отбивая натиск с флангов, бригада рано утром пробилась к центру города.

Танк Гвардия первым подошел к зданию ратуши. Из окон тянулись трассы пуль: фашисты открыли огонь по смельчакам.

— Не отрываться от автоматчиков, — напутствовал Александра Марченко Додонов.

Марченко молча пожал танкистам руки и, взяв Красное знамя, побежал к зданию. По ступенькам поднялся к парадному входу. За ним бежали автоматчики. Благополучно достигли третьего этажа. Ворвались в коридор. Несколько гитлеровцев пытались преградить путь, но автоматчики быстро с ними расправились.

Александр приблизился к башне, вылез на крышу и укрепил Красное знамя.

Вниз воины спускались радостные и счастливые. Гвардии старшина Марченко первым выскочил на улицу и направился к танку. Но в это время из окна раздалась автоматная очередь. Две пули впились в гвардейца. Марченко упал на мостовую. К нему, забыв об опасности, подбежали Додонов и Сурков. Они осторожно подняли истекавшего кровью боевого друга, положили на танк и хотели отвезти в безопасное место. В это время вблизи танка разорвался снаряд. Осколок попал в голову Марченко. Ив виска хлынула кровь.

К машине уже спешили другие автоматчики. Подбежал к танку и санинструктор гвардии рядовой К. И. Рождественский. Он начал делать перевязку тяжело раненному в грудь и голову старшине. Откуда-то выстрелил снайпер. Рождественский тихо склонил голову на грудь товарища.

Мы с болью восприняли весть о гибели двух отважных сынов бригады. Когда я подъехал со штабом к ратуше, на которой развевалось Красное знамя, вокруг убитых собрались танкисты, мотострелки, артиллеристы и минометчики. Они застыли в тягостном молчании.

Мы похоронили коммуниста Александра Марченко в сквере на улице Кохановского (ныне улица Маяковского). На его могиле поставили дощечку с надписью: Здесь похоронен танкист-уралец Александр Марченко, первым поднявший Красное знамя над освобожденным Львовом. Поклонись могиле героя, прохожий! Мы отомстим за него!

Бригада продолжала освобождать Львов. Мы отбивали улицу за улицей. Связываюсь по рации с впереди идущим вторым батальоном.

— Ерофеев вас слушает, — докладывает начальник штаба батальона.

— Связь со взводом Потапова есть?

— Оба танка подбиты и сгорели. Потапов и Кулешов тяжело ранены. Их подобрали подошедшие автоматчики.

На душе тяжело. Несем большие потери. К обеду подошла наконец помощь Пермская бригада. Связываюсь с полковником С. А. Денисовым. Он сообщает свои координаты. Оказывается, мы рядом. Встречаемся. Коротко ввожу его в обстановку, организуем взаимодействие. Командир корпуса по радио поставил нам задачу: во что бы то ни стало захватить вокзал.

На улицы города высыпали толпы народа. Радостные, взволнованные люди приветствуют нас, произносят слова благодарности. Я тороплюсь в штаб. Подразделения бригады впереди ведут бой. Нас останавливают женщины и ребятишки. Перегорожено пол-улицы, на дощатом заборе выведены дегтем крупные буквы: Товарищи Червона Армия, астарожно, тут мины.

Петляем по каким-то переулкам. Вскоре догоняем бригаду.

— Нам приказано брать вокзал, — говорю начальнику штаба.

Баранов развернул карту. До вокзала не так далеко. Но, судя по всему, в том районе большое скопление гитлеровцев.

— Удастся ли прорваться?

Яков Михайлович отвечает не сразу:

— Туда я выслал группу разведчиков во главе с гвардии старшиной Шевченко. Вот-вот должны вернуться. Да вот они идут.

Шевченко дал точные сведения о противнике, доложил, как лучше продвигаться к вокзалу.

К вечеру начинаем штурмовать вокзал. Нам придан батальон автоматчиков гвардии майора Ахмадулла Ишмухаметова из 29-й Унечской бригады. Бойцы ворвались на вокзал. На путях — десятки груженых эшелонов. На платформах пушки, танки, машины. Все это теперь наши трофеи.

24 июля взят вокзал. Бригаде поставлена новая задача: разгромить артиллерийские батареи гитлеровцев на Высоком Замке и уничтожить их бронепоезд, курсировавший между железнодорожными станциями Львов — Подзамче и Львов — Лычаков.

Вперед снова уходит танк Гвардия. Он движется к Высокому Замку от улицы Русской. Удастся ли смельчакам подняться в гору?

Когда танк взбирался в гору, то неожиданно наткнулся на фашистское орудие. Гитлеровцы в упор выстрелили. Снаряд разорвался у башни. Взрывом сорвало люк командира, был убит гвардии лейтенант Додонов и ранен гвардии рядовой Мельниченко.

Механик-водитель Сурков увел машину в укрытие и с помощью гвардии сержанта Терентьева, заменившего Марченко, вытащил из танка тело Додонова и тяжело раненного в грудь Мельниченко.

Теперь в танке осталось двое, но он снова шел вперед. Терентьев заметил противотанковое орудие. Но было уже поздно. Гитлеровцы опередили. Снаряд ударил в борт танка. Осколками ранило Терентьева. Машина остановилась. Фашисты бросились к ней. Тогда у прицела встал Сурков. Выстрел, второй. Орудие врага разбито.

Пламенем охватило и танк Гвардия. Тяжело раненный Сурков с трудом выбрался из танка, а отойти от него не успел. В горящей машине стали рваться снаряды. Сильная взрывная волна отбросила Федора далеко в сторону…

К утру 27 июля 1944 года город Львов усилиями многих частей 1-го Украинского фронта был освобожден. Правда, кое-где еще шла небольшая перестрелка. Это гвардейцы добивали засевших в домах и подвалах гитлеровских солдат…

Командный пункт перемещается ближе к подразделениям бригады, занявшим оборону на северо-западной окраине Львова. Нам встречаются несколько санитаров. Узнаю — наши. Они несут кого-то на носилках. Механик-водитель остановил танк.

— Убит?

— Ранен. Майор из соседней бригады.

Спрыгиваю с танка на землю, приподнимаю шинель.

Ахмадулл Ишмухаметов. В течение многих дней его батальон был придан бригаде, и я видел в боях этого офицера. Отважен и смел.

Ахмадулл слабо улыбнулся, тихо проговорил:

— Выживем, товарищ комбриг. Еще повоюем.

Позднее нам не приходилось встречаться. Но я с радостью узнал, что гвардии майору присвоено звание Героя Советского Союза.

Угасал вечер. Над городом реяли алые флаги. Население ликовало. А меня не покидала тоска по товарищам, павшим в боях за Львов.

В те дни отличились все. Особенно храбро дрались подчиненные офицеров Чиркова, Федорова, Коротеева, Акиншина, Пупкова и Приходько. Многие были отмечены орденами и медалями.

Во Львове глубоко чтят память героев, отдавших свою жизнь за освобождение города. Одна из улиц названа именем Александра Марченко. А на здании городского Совета депутатов трудящихся прикреплена мемориальная доска с надписью: На башне этого здания 23 июля 1944 года танкист гвардии старшина Марченко водрузил Красное знамя, ознаменовав этим освобождение Львова от немецко-фашистских захватчиков.

Вечным памятником героическому экипажу стал его танк Гвардия. Он теперь возвышается на постаменте на улице Ленина.

В связи с 30-летием освобождения Львова в городе состоялись большие торжества. Мне довелось участвовать в них. Как только я вступил на львовскую землю, учащенно забилось сердце, нахлынули воспоминания о боях, о друзьях-товарищах. На улицах и площадях, где кипели жаркие бои, где лилась кровь гвардейцев, теперь ликовал народ. Город заметно преобразился, отстроился.