Полкилометра подъездной дороги к поселку остались позади, «Транзит» выехал на шоссе и понесся по направлению к Большой Московской объездной дороге, которую народ до сих пор по привычке именует второй бетонкой. Красное закатное солнце ласково поливало и лес, и землю, и воду своими последними приветливо-нежными лучами, и от этого зелень казалась еще более темной и сочной, а поверхность Озернинского водохранилища, встревоженная легкой рябью, мерцала тысячами оранжевых зайчиков.

Наконец жара спала, и от воды потянуло вечерней прохладой. Марина взглянула на часы: «Девять пятнадцать. Надо же, прошло всего полтора часа после того, как я смотрела на них в прошлый раз. А сколько всего произошло. Слава Богу, все у меня сладилось. Но каков ублюдок! Маленький вонючий хорек. Вздумал меня надуть. Как же это я с ним так ошиблась?.. А стрелять в человека ничуть не сложнее, чем в мишень, особенно если этот человек – вонючий, хитрый хорек». Игорь сидел сгорбившись, поставив локти на колени и обхватив руками голову. Загнанным зверем в мозгу металась мысль: «Это она… Это она… Страшный человек…Что я здесь делаю в этой чужой машине? Что я вообще делаю в этой чужой жизни? Это не моя жизнь. Когда она стала не моей? Все, что у меня есть, все не мое. Не мой дом, не моя работа, не моя жена. Зачем я женился на этой женщине? Хотя, разве это я сам женился? Что вообще в своей жизни я сделал сам?»

Восторженный взгляд Михаила, устремленный в затылок Марине, путался и застревал в ее пушистых и блестящих прямых, черных волосах, чуть-чуть не достающих до плеч: «Какая женщина! Какая она решительная! Какая отважная! Какая умница! А какая она красавица, наконец!»

Дорога была пуста. Не было ни встречных, ни попутных машин. Колосов, тупо глядя на дорогу и автоматически реагируя движением руля на ее изгибы, мысленно перебирал события сегодняшнего дня от вступительного экзамена дочери до освобождения из-под стражи: «Ну вот, мы уже начали убивать, а отъехали от дома всего ничего. Что же мы, русские, за народ такой? Убиваем друг друга вот уже почти сто лет и все никак не можем остановиться. Почему мы так друг друга ненавидим? Ведь это странно, можно даже сказать, противоестественно. Частенько можно услышать от человека, вернувшегося с какого-нибудь далекого курорта: „Я так хорошо отдохнул, наконец-то я нашел место, где нет ни одного русского“. Мы что, убегаем сами от себя? Ведь возьми любой другой народ. Ну хотя бы тех, кто каждый день перед глазами – наши бывшие братья из союзных республик. Взаимопомощь и взаимовыручка. Особенно в чужой стране. Стоит кому-то пролезть на какое-нибудь приличное место, он тут же за собой своих тянет. А мы только и делаем, что топим и подставляем подножки друг другу. В эмиграции людям свойственно образовывать национальные диаспоры. Любые, кроме русских. Русские люди активнее и охотнее других ассимилируются и уже в первом поколении становятся американцами, канадцами, французами, израильтянами, кем угодно, черт подери! Но почему?» К действительности его вернул возглас Марины:

– Виктор, смотри, впереди милиция.

За несколько сотен метров перед ними две бело-голубые милицейские «Лады» стояли поперек дороги, блокируя движение в обе стороны. Колосов сбросил скорость и, притормаживая, стал подкатываться к милицейскому пикету. Марина побледнела, вытащила из-за спины пистолет и, нервно озираясь, стала искать место, где бы его спрятать, приговаривая:

– Это они нас ждут, это они нас ищут…

Колосов положил правую руку ей на колено и постарался как можно спокойнее сказать:

– Убери пистолет на место. Они не могут искать именно нас. Охранники никуда не дозвонились. Мобильные у них были отключены, стационарный телефон тоже не работал. Они ждали, когда кто-нибудь поедет из поселка, и хотели просить сообщить о нас в милицию. Единственная опасность – нас мог видеть кто-то из жителей поселка, что маловероятно. Да даже если и видели, сообщить никуда они не успели. Телефоны-то не работают. Так что успокойся. Ты оружие из того дома взяла?

– Нет. Только вот этот пистолет. Сейф был заперт, а ключей мы не нашли.

– А пистолеты охранников забрала?

– Не-ет. Я не подумала… Я не успела… А почему вы не забрали?

– Мы тоже не подумали. Задали с перепугу стрекоча.

Колосовский «Форд» подкатился к милицейским «Ладам» и остановился от них метрах в пяти. Машины перегораживали дорогу, стоя задом друг к другу, под небольшим углом. Между ними оставалось метра полтора-два свободного пространства. Левая стояла пустой, с закрытыми дверьми. В правой сидели два милиционера, двери были распахнуты, из салона доносились хрипы и треск радиостанции. На крышах обеих машин крутились красно-синие мигалки. С пассажирского места поднялся милиционер и не спеша пошел навстречу «Форду». Колосов вышел на дорогу и ждал его около своего фургона, держа документы в руке. Милиционер подошел к нему, небрежно бросил руку к виску и скороговоркой что-то пробормотал, из чего Колосов понял только одно слово «лейтенант». Потом более внятно:

– Ваши документы.

Виктор протянул ему водительское удостоверение и техпаспорт. Лейтенант долго крутил в руках пластиковые карточки колосовских документов, сначала сравнивая фотографию с оригиналом, потом номер автомобиля с записанным в техпаспорте:

– Куда едете?

– В Дорохово, к друзьям на дачу.

– А откуда?

Колосов краем глаза заметил, как напряглась Марина, как окаменело ее лицо. Дорога, на которой их остановили, была тупиковой. Беря начало на второй бетонке, она заканчивалась у коттеджного поселка, в котором жил Вахрушин. К тому же лейтенант наверняка был местным и здешнюю географию знал лучше Колосова, поэтому врать было опасно.

– Из дачного поселка за Бунино, – ответил Виктор

– А там вы что делали?

– Заезжал, чтобы забрать своих друзей и поехать вместе с ними к другим друзьям в Дорохово.

– Не очень-то удачное время вы выбрали для отдыха.

– Ну почему? По-моему, очень удачно. Командир, извини, но какое отношение это все имеет к безопасности дорожного движения?

Лейтенант повернул голову влево и, чуть отклонившись назад, посмотрел на лобовое стекло:

– Так, талон техосмотра у вас имеется. А страховка? Страховка у вас есть?

«Похоже, он просто не знает к чему прицепиться. Движения сейчас никакого, а деньги им, видимо, нужны позарез. Надо просто дать ему денег, чтоб отвязался, и ехать себе спокойненько дальше», – подумал Колосов, а в слух сказал:

– Есть, конечно, есть. Послушай, лейтенант, давай я тебе штраф заплачу здесь, на месте и поеду по своим делам. Сколько с меня?

– Пройдем-ка в машину.

В это время рация в салоне «Лады», щелкнув в очередной раз, вдруг заговорила громким, ясным женским голосом: «Всем постам, всем постам. Задержать „Форд-Таурус“ белого цвета. Госномер…»

Лейтенант, который было остановился прислушаться к сообщению, сделал Колосову приглашающий жест рукой, и сам направился к пустой «Ладе». Виктор Петрович, уже повернувшись спиной к своему «Транзиту», шестым чувством уловил какое-то стремительное движение в фургоне и понял, что сейчас произойдет непоправимое. Повернув голову направо, он увидел, как второй милиционер вскакивает со своего места, рвет пистолет из кобуры и, держа его обеими руками, опираясь на крышу «Лады», открывает огонь в кого-то, кто находится по ту сторону фургона, невидимый Колосовым. И тут же раздались ответные выстрелы. Виктор Петрович, развернувшись лицом к своему «Форду», застыл на месте. За рулем уже сидела Марина. Стремительный бросок вперед, и тяжелый фургон бьет оба милицейских автомобиля, пытаясь протиснуться между ними. Лейтенант, от неожиданности выронивший колосовские документы, бросился к своему товарищу, одновременно пытаясь расстегнуть кобуру. Фургон откатывается на несколько метров назад, и снова рывок вперед. Лейтенант, так и не успев достать оружие, оказывается зажатым между «Фордом» и «Ладой». Под скрежет металла, треск пластмассы и звон разбивающегося стекла фургон протискивался между милицейскими автомобилями. Дикий предсмертный вопль раздавленного лейтенанта вывел Колосова из оцепенения. Он увидел Игоря, лежащего на дороге с пистолетом в руке, и в полуметре от себя распахнутую заднюю дверь своего фургона. Виктор автоматически ухватился за нее и тут же получил сильнейший удар спиной об искореженную «Ладу», когда «Форд» уже вырвался на свободное пространство и набирал скорость. Колосов едва от боли не расцепил руки. «Форд» ехал все быстрее, дверь болталась из стороны в сторону, а вместе с ней и Колосов, ноги которого волочились по асфальту. Миша пытался подтянуть к себе дверь, а Вика, сев на корточки и ухватившись одной рукой за что-то в салоне, вторую протягивала отцу.

– Вика, не смей, отойди, – только и смог крикнуть Колосов.

Наконец, Михаилу удалось прочно схватиться за дверь и подтянуть ее к себе, но в этот момент фургон, не снижая скорости и дико визжа покрышками, сделал левый поворот, вылетев на вторую бетонку, и дверь вместе с Колосовым неудержимо потащило назад. Михаил не сумел удержать дверь, выпустив ее из рук и едва не вылетев наружу вслед за отцом. Пришлось повторить все сначала. Еще несколько десятков секунд совместных усилий отца и сына, и Колосову, наконец, удалось зацепиться за край фургона. Все это время Марина, обезумев от страха, вдавив педаль газа в пол, вела машину на предельной скорости, не реагируя на крики Вики:

– Останови, слышишь, останови машину!

Виктор Петрович, подхваченный под мышки детьми, взобрался внутрь фургона и, стоя на четвереньках и опустив голову вниз, тяжело и прерывисто дыша, только и сумел прохрипеть:

– Останови ее…

Михаил, перепрыгивая через повалившиеся на пол сумки, коробки, чемоданы, добрался до кабины и перелез через высокие спинки сидений. Прижавшись к Марине, он одной рукой ухватился за руль, а левой ногой надавил на педаль тормоза. После короткой, но яростной схватки Марина ослабела и уступила ему, и «Форд» остановился на обочине. Закрыв лицо руками, Марина громко, в голос, зарыдала. Мишка, который только что готов был разорвать ее на мелкие кусочки, смутился и осторожно положил руку ей на плечо:

– Ты успокойся, не плачь, Марин…

Она подскочила как ужаленная и, открыв дверь, выскочила на дорогу. Пробежав вперед метров десять, рухнула в придорожную траву, сотрясаемая рыданиями. Мишка выбрался из машины и последовал за ней – утешать.

– Девочка, посмотри, в моей сумке должны быть сандалии. Видишь, кроссовки совсем развалились. Хорошо, что я в них был, а то бы ноги стесал до колена. – Колосов сидел напротив дочери, вытянув перед собой руки с поломанными, кровоточащими ногтями.

Склонившись над его руками, Вика с чрезвычайной осторожностью обрабатывала раны перекисью:

– Подожди, сейчас с пальцами закончу. Давай перевяжу.

– Не надо. Как же я со спеленутыми руками буду машину вести. Вот эти два пальца только перевяжи. Похоже, я на них ногти оторвал. Мишка где?

– Пошел за ней.

– Вот черт послал подарочек на нашу голову. Надо с ней расставаться, иначе это путешествие закончится для нас скверно.

– Не надо, папа. Ты что же, бросишь ее на дороге? Если разобраться, то в чем она виновата? Просто так складываются обстоятельства. Ведь это именно она освободила вас с Игорем.

– Нас не пришлось бы освобождать, если бы она не потащила нас на эту дачу.

– Пап, будь объективен, ты же сам захотел ехать за оружием. Если бы не это оружие, ничего с нами не приключилось бы. Ехали бы себе спокойно.

– Как знать, как знать. А почему она стала таранить милицейские машины, не знаешь?

– Так нас же разыскивали. По рации объявили.

– О, Боже, – Колосов всплеснул руками, – объявили в розыск белый «Форд-Таурус».

– А нам здесь послышалось «Форд-Транзит». Мы подумали, это нас разыскивают. Поэтому Игорь взял пистолет и выскочил наружу, а Марина стала прорываться. – Вика выглядела явно обескураженной.

– Ладно, пойди их позови. Мы должны вернуться назад, может быть… Давай иди.

В проеме двери возник Мишка:

– У нас проблема. Что-то с радиатором. Весь тосол вытек.

– Так. Что еще?

– Остальное по мелочи. Разбиты обе фары. Ламп в запасе нет. Обломлен передний бампер по краям. Справа и слева по бортам глубокие царапины.

– Ничего себе мелочи. Без света мы ночью ехать не сможем. А нам надо срочно туда вернуться, посмотреть жив ли Игорь, и забрать мои документы. Придется идти туда пешком. Но фургон здесь на виду оставлять нельзя.

– Я уже присмотрел место, пап. Дотолкаем. Метрах в пятидесяти впереди есть хороший пологий съезд с шоссе и подходящая, такая плотная посадка вдоль дороги. Затолкаем машину за эти кусты, я сниму радиатор и пропаяю там, где нужно. А ты с Викой иди.

– Нет. Вика поможет тебе. Я пойду с Мариной.

– Пап, она тебя боится. Вика сказала, что ты хочешь ее высадить.

– Да ну вас, ей-Богу. Что вы на меня ополчились? Никого я не собираюсь никуда высаживать. Тоже мне, заступнички. Муж у нее там лежит, понял? Раненый или мертвый. И ей туда нужно по-любому. На крайний случай, попрощаться с покойным. Все. Давай не будем терять время. Вику за руль, и заталкиваем машину в кусты.

Через десять минут Виктор Петрович, с лопатой в руках, и Марина перебежали шоссе, тускло подсвеченное луной, и спорым шагом направились к месту трагического происшествия. Дорога заняла двадцать минут. Еще на подходе они заметили блеск милицейских мигалок, заливающих окрестности мертвенным красно-синим светом. Марина заметно сбавила шаг, и Колосову пришлось взять ее под руку:

– Пойдем, пойдем. Мы только чуть углубимся в лес и посмотрим, те ли это машины, или туда еще кто-то приехал. Все-таки больше получаса прошло.

Но на месте происшествия никого не было. По-прежнему на дороге стояли две милицейские «Лады», помятые колосовским «Фордом», возле них лежали оба гаишника, чуть поодаль – Игорь. Все трое были мертвы. Колосов подобрал свои документы, которые лежали там же, где их обронил милиционер.

Виктор рыл могилу для Игоря. Рядом, прямо на земле, сидела Марина, перемежая тоненькое поскуливание судорожными всхлипами. Когда они тащили труп от дороги, она крепилась, но как только они углубились в лес метров на сто, и Колосов, остановившись, сказал: «Все, хватит, здесь и похороним, – Марина зарыдала. – Не ори, тише», – вполголоса прикрикнул он, и Марина, вцепившись зубами в собственную руку, подавила рыдания, перейдя на тихий, почти беззвучный плач.

Ей было жаль и себя, и Игоря, и убитых ею сегодня людей, и всей своей прежней жизни, и всех людей, которые ее населяли: знакомых и малознакомых, друзей и родственников, любовников и приятелей, недругов и врагов. Она вдруг как-то особенно остро почувствовала, что прежней жизни больше не будет никогда, что все это умерло вместе с Игорем на пустынной подмосковной дороге. А что будет? И будет ли что-нибудь вообще? И это будущее ощущалось ею как что-то холодное, злое и враждебное. Марина чувствовала себя маленькой девочкой, покинутой всеми в большом, черном, страшном лесу, из которого не было выхода, и она сидела, уткнувшись носом в собственные коленки, и жалобно скулила, как потерявшийся щенок.

Земля была мягкой, пушистой и чуть влажной. Копалось легко, но Колосов, вырыв яму глубиной около метра, все-таки здорово устал. Он выбрался из ямы, воткнул лопату в земляной отвал и, тяжело дыша, присел рядом с Мариной перевести дух:

– Помоги мне опустить его в могилу, а то я один не смогу. Марина, ты слышишь меня?

Она кивнула головой.

Когда могила была засыпана, Виктор, утрамбовывая лопатой холмик, спросил:

– Покойник-то был православный?

– Да, – едва слышно проронила Марина.

Колосов, срубив лопатой пару ветвей и покопавшись в карманах и найдя в них моток тонкой проволоки, соорудил крест и воткнул его в холм.

– Ну вот. Потом, Бог даст, вернешься, соорудишь ему что-нибудь поприличнее.

Обратно шли по лесу, не выходя на дорогу. Марина молчала, и Колосов тяготился этим молчанием. Ему казалось, что он должен что-то сказать, что-то сделать, чтобы утешить, подбодрить ее. Они шли рядом, но он скорее чувствовал, чем видел, ее темный силуэт, ощущая тепло ее тела, напоенное тонким пряным ароматом духов. Колосов взял ее ладонь в свою:

– Я не большой специалист в этих делах, но, говорят, когда плачешь, легче становится.

– Я, наверное, уже выплакалась. Знаешь, я ведь еще пару дней назад собиралась уходить от Игоря. Я всегда думала, что не люблю его. И когда замуж выходила, и потом… И детей поэтому не заводила… Хотя нет, вру. Дети бы мне просто мешали. А сейчас, там, у могилы, я поняла, что все-таки что-то такое между нами было.

С минуту они шли молча, потом Марина спросила:

– Скажи, а что будет потом?

Колосов не понял ее:

– Что значит – потом?

– Ну, потом, когда все утрясется, когда пройдет эпидемия, когда…

– Ничего не будет… Пустота…

– Нет, так не бывает. Что-то должно быть. Жизнь должна как-то устроиться.

– Не знаю. Я так далеко не загадываю. Я уже пятнадцать лет живу только сегодняшним днем. Я устал от жизни, от ее бессмысленности и безнадежности, и сил жить мне придают только дети. А сейчас я обязан вывезти их в безопасное место. А что будет потом?.. Не знаю, но я уже давно не верю в какие-либо благоприятные перспективы.

– Но так же нельзя, Витя, так нельзя жить, надо на что-то надеяться. – Марина остановилась, взяв его за руки и прижавшись к нему всем телом.

– А я и не живу, я существую. – Колосов мягко высвободился и пошел вперед. – Пойдем быстрее, ребята нас ждут.

Остаток пути проделали молча. Марина надулась и шла за Колосовым, чуть поотстав.

Около машины их встретил Мишка:

– Ну, как там?

– Скверно. Слава Богу, документы нашел. Но нам лучше поскорее убраться из Московской области. Как только станет чуть посветлее, поедем через Рузу на Боровск, а там повернем на Калугу и дальше на Орел. Вика спит? Что с машиной?

– Да, я ее отправил спать. С машиной все в порядке. Течь в радиаторе я нашел, пропаял, поставил на место, тосол залил. Можем ехать.

– Хорошо. Заводи будильник на пять часов. Вику за руль. Завтракать будем в дороге, – Колосов зевнул, – все, укладываемся.

Колосов забрался в кабину, на пассажирское место и мгновенно провалился в сон, не слыша, как позади него шебуршатся и перешептываются, устраиваясь на ночлег, Марина и Мишка.

Виктор Петрович проснулся от толчка. Машину кинуло на выбоине, и он ударился головой о стенку кабины. Серые предрассветные сумерки. Белесый, клочковатый туман выполз из леса на дорогу, делая видимость минимальной. Вика за рулем. Колосов потянулся, сладко зевнув.

– Привет, малыш. Потише, не видно ж ничего – Он обернулся через плечо: – Доброе утро.

Михаил и Марина в полутьме готовили бутерброды.

– Где мы находимся?

– Рузу проехали. Где-то километров за десять до Дорохова, – ответила Вика.

– Ребятки, дайте воды попить. И пожевать чего-нибудь было бы неплохо.

– Сейчас, пап, – отозвался Мишка, – дожевывая бутерброд. – Пересаживайся назад. Вика, тормози. Давай меняться местами.

«Форд» съехал на обочину и остановился. Не успели все рассесться по-новой и захлопнуть двери, как Колосов увидел перед собой выплывшую из тумана несуразную фигуру. Это была седая, как лунь, коротко стриженая старуха в длинном, до пят, серо-голубом больничном халате. Очки в древней оправе с толстыми, чуть ли не в палец толщиной, стеклами. Маленький носик картошечкой и обвисшие мешки щек делали ее похожей на бульдожку. «Я откуда-то знаю ее», – подумал Колосов.

– Здравствуйте, – глуховатым, слегка в нос, но неожиданно молодым голосом сказала старуха. – Отвезите меня, пожалуйста, в Москву. Я вам очень хорошо заплачу. Сейчас у меня нет с собой денег, но в Москве у меня много друзей, и вам хорошо заплатят.

Теперь Колосов понял, кто стоит перед ним.

– Миха, погоди, – крикнул он, услышав, что сын завел двигатель. – Вы ведь Петровская, да?

– Да, – подтвердила старуха. – Ну, так как насчет Москвы?

– Забирайтесь, – он протянул ей руку.

Петровскую не пришлось долго упрашивать. Виктор захлопнул дверь и скомандовал сыну:

– Поехали.

Да, это была Александра Ефимовна Петровская, вечная революционерка, сидевшая в лагерях еще при советской власти и постоянно находившаяся в оппозиции к любому режиму, не изменившая своим принципам даже тогда, когда ее друзья-демократы в течение нескольких лет предпочитали сотрудничать с властью в тщетной надежде провести в жизнь хоть какие-нибудь демократические реформы.

Не дожидаясь приглашения, она жадно схватила открытую банку консервов и, быстро орудуя ложкой, принялась опустошать ее. Все остальные смотрели на нее. Вика и Марина с недоумением: «Какого черта он ее сюда притащил?», а Колосов с жалостью: «Где ж она так исхудала? Ведь упитанная была женщина. Не красавица, конечно. На Винни-Пуха была похожа. Но вполне ухоженная, кругленькая такая дамочка бальзаковского возраста. А тут – прямо скелет какой-то».

– Как вы оказались на дороге, Александра Ефимовна? – спросил Виктор.

– Из психушки сбежала, – с набитым ртом ответила та. – Я там почти шесть лет провела. А что, на воле не знали, что они меня упрятали в дурдом? И что, никто не заметил моего отсутствия?

– Нет, что вы. Вас очень не хватало в политической жизни. Но ни у кого не было информации о том, куда вы пропали. Я думал вас просто не пускают на телевидение, а радио «Свобода» закрылось.

– Как закрылось? Мне надо позвонить. Дайте мне телефон.

– А вы не знали? После подписания глобального соглашения с Евросоюзом о поставке энергоносителей, и «Свобода», и «ВВС», и «Немецкая волна», и «Голос Америки» перестали вещать на русском языке. А мобильные телефоны, к сожалению, не работают.

Петровская осторожно поставила пустую банку на ящик, на котором была разложена еда, и взяла бутерброд с семгой, приготовленный Мариной.

– У-у-мм, забытый вкус, целую вечность не ела такой вкуснятины, – простонала Петровская, тщательно прожевывая бутерброд. – А вы почему не едите? Я вам помешала, да?

– Вы не беспокойтесь. Давайте девочки, приступайте, – сказал Колосов, наливая себе в пластмассовый стаканчик минералки.

– Ой, мне тоже водички, – прогундосила Петровская.

– Александра Ефимовна, должен вас огорчить. Дело в том, что мы не едем в Москву. Мы едем из Москвы, – сказал Колосов, протягивая ей стакан с водой.

– Что вы такое говорите? Зачем же вы меня тогда взяли с собой? Мне нужно в Москву.

– Видите ли, в Москве эпидемия. Атипичная пневмония, вызванная вирусом куриного гриппа. Город закрыт для въезда и выезда. Возможно, там начались массовые беспорядки.

– Тогда мне тем более надо в Москву. Там – революция, которая сметет прогнивший режим, а я прохлаждаюсь черт знает где.

– Дорохово проехали, пересекли Минку, скоро граница Калужской области, – раздалась реплика Михаила.

– Александра Ефимовна, – Колосов взял в руки банку с консервами и пластиковую вилку, – мы сейчас едем по кольцевой дороге вокруг Москвы. Здесь вам вряд ли удастся остановить машину, которая отвезет вас в Москву. Я предлагаю следующее. Мы отвезем вас в какой-нибудь более-менее крупный населенный пункт: Боровск или Малоярославец, а хотите – в Калугу. Оттуда вы быстрее доберетесь до Москвы. Может быть, там даже связь будет с Москвой. Но если вы настаиваете, мы можем высадить вас прямо сейчас.

– Нет, не надо. – Петровская продолжала жадно жевать. – Поедем в Малоярославец. Там я выйду. И позвоню оттуда Ростику. Он пришлет за мной вертолет. Да. Так будет правильно. Так и сделаем.

– Мы уже в Калужской губернии, – повернувшись к ним, крикнул Мишка.

– Отлично. – Виктор Петрович со спокойной душой принялся за завтрак.

– Два дня назад весь персонал нашего дурдома разбежался. – Петровская оглядела слушателей. – Мы просыпаемся, а никого нет. Ни врачей, ни санитаров, ни охраны. Ну и есть, соответственно, нечего. Слава Богу, двери в палатах оставили незапертыми. А с наружной дверью мы кое-как справились. И раньше там было не сахар, но последний год был очень тяжелым. Зимой отопления не было во всем поселке, и персонал с семьями, те которые жили не в собственных домах, а в пятиэтажках, переселился в наш корпус. Нас уплотнили. Жили по пятнадцать-двадцать человек в палате. Нормальные, здоровые люди, вроде меня, вместе с действительно сумасшедшими, больными. Это было что-то, я вам скажу. Зато тепло. В нашем корпусе сохранилась автономная котельная, работающая на дровах. А больница и поселок прямо в лесу находятся. Вот мы всю зиму пилили деревья, заготавливали дрова. И кормить стали ужасно. На первое – вода и на второе – вода. Вот и вся еда.

Разморенный сытной едой и горячим кофе из термоса, Колосов задремал, откинув голову на спинку сиденья. Он так хотел спать, что ему не могли помешать ни толчки машины, ни шум беседы, которую вела Петровская с Мариной и Викой.

Проснулся он от внезапно установившейся оглушающей тишины. Колосов открыл глаза, осмотрелся по сторонам. Машина не двигалась. Женщины сидели напротив него с самым серьезным видом. Мишки на месте не было.

– Что происходит?

– Дорога закрыта. Военными.

Виктор Петрович поднялся с места, открыл заднюю дверь фургона и выбрался на дорогу. Впереди, метрах в пятидесяти дорогу перегораживал БТР. Рядом с ним стояли несколько людей в камуфляже и с оружием. На их фоне ярким пятном выделялась желтая Мишкина майка.

Колосов размеренным шагом направился к бронетранспортеру: «Молодец Мишка, далеко от них остановился. Незачем нам светиться с нашей битой мордой».

Подойдя ближе, он увидел, что беседа Мишки с военными носит вполне мирный, почти дружеский характер.

– Здорово, служивые, – поприветствовал их Колосов.

– Привет, – ответил за всех лейтенант.

Тут из-за БТРа вышел военный с двумя большими зелеными звездочками на погонах. Лейтенант, мгновенно подтянувшись, скомандовал:

– Смирно.

Повернувшись к подошедшему и вскинув руку к виску, принялся громким голосом докладывать:

– Товарищ подполковник…

– Вольно. – Подполковник махнул рукой: – Что тут у вас?

– Да вот, товарищ подполковник, подъехали… а я им разъясняю, что дорога закрыта.

– Товарищ подполковник, – вступил в разговор Колосов, – нам надо в Калугу. У нас и пропуск на выезд из Москвы имеется.

– Молодец, лейтенант, – похвалил подполковник. – Не знаем мы никаких пропусков. У нас задача – не пропустить ни одной машины. И мы ее выполняем. Со всякими там пропусками езжайте в Балабаново, в Обнинск, там менты стоят. Вот с ними и разбирайтесь.

– Товарищ подполковник…

– Все, разговор окончен. Убирайтесь отсюда. А если вам все еще не понятно, я прикажу стрелять.

Колосовы развернулись и направились к своему фургону. Ярко-красное солнышко уже выкатилось на небо, разогнав туман и развеяв ночную хмарь. На небе не было ни облачка. День обещал быть жарким.

Отойдя метров на двадцать от военных, Мишка заговорил:

– Пока этот козел не появился, я с лейтенантом договорился, что он нас пропустит. Не бесплатно, конечно. Но он сразу сказал, что у них новый, молодой командир полка. Землю копытом роет, выслуживается перед вышестоящим начальством. Носится на своем уазике и самолично посты проверяет. Остальным-то все по фигу. Они уже вторые сутки стоят, а сухпай еще вчера утром за один присест сожрали. Сейчас голодные, как бобики. Короче говоря, надо было сюда либо утром затемно подъезжать, либо часов в шесть вечера. Он тогда отправляется обедать и отдыхать. А с девяти до двенадцати – опять мотается по постам.

– Да-а, это нам надо где-то спрятаться и десять-одиннадцать часов переждать. А соваться к ментам в Балабаново, как посоветовал подполковник, мне совсем не улыбается. Миша, ты с бетонки-то на Боровск свернул, или мы еще на кольце находимся?

– Свернул, конечно, свернул. Вот он, Боровск, прямо за ними в двух шагах. Слушай, пап, я когда ехал сюда от бетонки, то видел и справа, и слева несколько отходящих дорог. И асфальтовых, и грунтовых. Давай попробуем пикет объехать. Я сейчас карту из кабины достану.

– Не надо. Забирайся в машину, и поехали отсюда. Не будем мозолить глаза этому подполковнику.

«Форд» развернулся и поехал в обратном направлении, через пятьсот метров свернул направо и остановился.

– Смотри, пап. Здесь вокруг Боровска полно дорог. Объедем его, и дело с концом.

– Тебе же сказал лейтенант, что подполковник разъезжает и проверяет посты на дорогах. Скорее всего, все эти дороги заблокированы его солдатами. Зачем нам нужны лишние приключения? Хочешь еще раз на подполковника нарваться? Я предлагаю найти подходящее место, заехать в лес и дождаться шести часов. Ведь ты же договорился с лейтенантом, что он нас пропустит? Время нас не поджимает. Хоть выспимся по-человечески. Вы как, девочки?

За всех ответила Марина:

– Да. Будем ждать шести часов.

– Что такое? Мы никуда не едем? – как будто проснулась Петровская.

– Александра Ефимовна, мы вынуждены дожидаться шести часов вечера. Вы, если хотите, можете отправиться пешком. До Боровска здесь недалеко, километра два. Вам только надо будет обойти по лесу пикет, – ответил Колосов.

Она наморщила лоб, пожевала губами, потом сказала:

– Нет, поеду с вами в Малоярославец, тяжеловато мне пешком передвигаться.

После долгих поисков подходящее место было найдено, и Михаил загнал микроавтобус в лес, остановившись на небольшой поляне, где его совершенно не было видно с дороги. Виктор Петрович соорудил себе постель и тут же на поляне, рядом с машиной, завалился спать.

Проснулся он оттого, что тень уползла в сторону, и высоко стоящее солнце светило прямо в лицо. Колосов открыл глаза и тут же зажмурился, ослепленный ярким солнечным светом. Перевернулся на живот, посмотрел на часы: «Ого, два часа. Неплохо задремал! Минуток эдак на четыреста с лишком». Поднялся на ноги, потянулся, разминаясь, сделал несколько приседаний. Прошелся по поляне, заглянул через окно в машину. Там спала Петровская. Детей и Марины нигде не было. Вокруг царила тишина, нарушаемая только птичьим щебетанием.

Сначала Колосов услышал смех, потом треск сучьев и шум раздвигаемых кустов. На поляне появилась сначала Вика, за ней – Михаил в обнимку с Мариной. «Как будто и не было вчерашнего кошмарного дня, – подумал Виктор, – прямо таки картинка – „студенты выехали в лес на пикник“. Марина, в джинсах и белой маечке, без косметики, выглядела ровесницей его детей.

– Папа, на, это мы тебе оставили. – Вика протянула ему пластиковый стаканчик, заполненный лесной земляникой.

– Слушай, – вступил в разговор Мишка, – я тут такое открытие сделал. Я прихватил на той даче ноутбук. Он такой громоздкий, больше обычного. Я еще подумал, что это какая-то старинная модель. А это оказался такой крутой приборчик, что можно только мечтать было. Во-первых, у него автономное питание – разворачивается солнечная батарея, во-вторых – спутниковая антенна, в-третьих – тюнер, в-четвертых – спутниковый телефон, в-пятых – радио с широчайшим диапазоном, ну и, само собой, компьютер. Хотите телевизор посмотреть? Я сейчас настрою…

Но тут в разговор вмешалась Марина:

– Давайте мы прямо на поляне пообедаем. Разведем костерок, вскипятим воды. Попьем кофейку, а? Мишунь, давай наладь костерок. Вика, а ты помой пустые банки из-под консервов, мы в них воду вскипятим. Мы ведь не выбросили их, да? Виктор, помоги мне вытащить продукты наружу.

Через полчаса с обедом было покончено ,и все, развалившись на поляне, потягивали горячий кофе из пластиковых стаканчиков и смотрели, как Михаил возится с ноутбуком.

– Миш, ты под него еще одну коробку подложи и задвинь поглубже в тень. Во, вот так. Теперь отлично видно, – давал указания Виктор Петрович.

Первый канал показывал какую-то оперу. На РТР стояла заставка «Технический перерыв». Больше ни одного российского канала не было. Мишка настроился на CNN. Какой-то городской пейзаж, мельтешение человеческих фигурок на экране, несколько горящих автомобилей.

– Миша, стоп. Это же Москва, – сказала Вика, – прямой репортаж.

Михаил стал синхронно переводить закадровый текст диктора: «… погромы и грабежи в Москве. Первым пострадал супермаркет „Гипермолл“ на юго-западе города, принадлежащий международной сети „Квиксимарт“. Статичная картинка сменилась. Теперь камера двигалась внутри помещения. Разбитые витрины, перевернутое оборудование. Люди, бегущие и идущие не спеша. Все что-то тянут в сумках, пакетах, на тележках и просто в руках. Несколько молодых людей с упоением громят кассовые аппараты. Разгорающийся пожар в отделе автомобильных шин.

Миша продолжал: «Подобную картину можно увидеть сейчас почти во всех московских магазинах и рынках. Наши корреспонденты лично наблюдали несколько случаев расправ с торговцами. Убитые в основном кавказцы. В настоящий момент огромная толпа, преимущественно выходцев из Азербайджана, собирается на территории стадиона Лужники. В дальнейшем мы планируем сделать оттуда репортаж. Количество собравшихся трудно поддается оценке. Может быть, их там не одна сотня тысяч. Демонстрации и митинги проходят сейчас и в других местах Москвы». Сначала показали толпу с красными флагами у телецентра в Останкино, потом толпу с российскими триколорами у Белого дома. Крупный план – оратор с микрофоном в руках. Рядом с ним еще с десяток человек. Слов говорящего не было слышно.

– Смотрите, это же Полянский, – вскричала Вика, – а рядом с ним – Зеленцов.

– А Бикмаевой что-то не видно, – заметил Михаил.

Увиденное на всех произвело удручающее впечатление. На всех, кроме Петровской. Она явно возбудилась, вскочила на ноги и принялась мерить поляну своими короткими шажками и, наконец, разразилась речью:

– Наконец-то прогнивший авторитарный режим рухнул. Сейчас на улицах Москвы решается вопрос – куда пойдет страна. В Европу? Или в Азию? К демократии, правовому государству, правам человека и свободному рынку или к новому тоталитаризму, азиатчине и этой вечной русской дикости, замешанной на великодержавном шовинизме?

Но тут ее монолог был прерван самым беспардонным образом Колосовым-старшим:

– Александра Ефимовна, а зачем нам куда-то идти?

– Что? – не поняла та.

– Я спрашиваю, зачем нам идти в Европу или в Азию? Зачем нам примыкать к кому-то? Мы что, не можем оставаться самостоятельной страной, народом, заботящимся в первую очередь о собственном интересе, самостоятельно делающим свою жизнь свободной, богатой и комфортной?

– Ну, это старая песня. Уникальный путь России.

– Да нет же. Нет никакой уникальности. Ни в хорошем, ни в плохом. Нет европейской модели развития, так же как нет и азиатской. Вас послушать, так получается, что Европа – это демократия и прогресс, а Азия – тоталитаризм и отсталость. А куда вы причислите Японию, Тайвань, Южную Корею, Индию, наконец? К Европе, что ли? Или вы отрицаете наличие в этих странах зрелой и развитой демократии? Есть единая модель развития человеческой цивилизации. И каждый народ идет по этой единой цивилизационной лестнице. Все идут по одним и тем же ступеням, только в разное время. И конечно, характеры у всех идущих разные. Кто-то спокойно и уверенно топает вверх, держась за поручень, кто-то скачет на одной ножке, насвистывая веселую песенку, кто-то крадется неслышными кошачьими шагами, осторожно прощупывая перед собой каждую следующую ступеньку, а кто-то самоуверенно пытается перескакивать сразу через несколько ступеней, при этом оскальзываясь, падая и разбивая себе коленки в кровь. Да и чем Европа в своем историческом развитии принципиально отличается от России? В ХХ веке практически все страны Европы пережили период существования тоталитарно-авторитарных режимов. От Франко и Петэна – Де Голля на западе до Антонеску – Чаушеску на востоке, от Маннергейма – Кекконена на севере до Муссолини и «черных полковников» на юге Европы. И в чем их отличие от России? Только в том, что в России режим был жестче, что просуществовал он дольше, что мы так безобразно долго и бестолково выкарабкиваемся из-под руин этого режима, рухнувших нам на головы? Но это не принципиально для исторического процесса. Это принципиально только для нас, грешных, в частности и для русского народа в целом. Боюсь, что для движения по той самой цивилизационной лестнице у нас уже не осталось сил ни прыгать, ни бежать, ни идти, ни даже ползти. А тут вы еще с палкой стоите, подгоняете, заставляете сделать еще один рывок, уже последний, после которого этот народ просто перестанет физически существовать.

– За-ме-ча-тельную вы нарисовали картинку, – с саркастической усмешкой прокомментировала Петровская, – главное, красочную. На это, перефразируя классика, могу заметить, что каждый народ заслуживает своей участи. Если он такой, что миска лагерной баланды для него важнее свободы, то пусть он лучше погибнет.

Хитро улыбнувшись, Колосов спросил:

– Вот вы, лично, что вы умеете делать? Только статейки писать? А если не будет русского народа, кто их будет читать? Таджики? Или китайцы? Сомневаюсь… Так что придется вам последовать за русским народом. Каким бы отвратительным он вам ни казался, все равно он заслуживает лучшей участи, чем просто стать отрицательным примером в истории развития человеческой цивилизации.

– И что же вы хотите предложить такому народу вместо палки?

– Здоровый, разумный эгоизм. Мы со всеми дружим, всем улыбаемся, но жестко блюдем исключительно свои интересы. Мы занимаемся сами собой и никуда не лезем. Нам наплевать на то, кто кого режет: израильтяне палестинцев или палестинцы израильтян, хуту – тутси или наоборот. Каждый наш шаг на международной арене должен быть обусловлен одним вопросом: «А что мы с этого будем иметь?» И это «что» должно выражаться в серьезных материальных приобретениях. Здесь и сейчас, а не когда-то в заоблачном будущем. А критерием эффективности внутренней политики должны стать не слова, ярлыки или схемы, а то, насколько охотно и быстро размножается наш народ. Только так мы можем обрести шанс на спасение. Только все вместе. Иначе…

– Ну да, ну да. Эдакий коктейль у вас получается из изоляционизма, протертого до дыр славянофильства и примитивного, так сказать, биологизма. Весьма отвратительный напиток получается, надо заметить. К тому же крайне нестойкий. Смешать это все можно попробовать, но выпить не успеете. Разложится на составляющие. Нереально все это. Ерунда.

– Я не знаю, реально это или нереально. Я знаю лишь одно – только так мы сумеем выжить. А если это нереально, то что ж…

– Ну да ладно. Оставим это. Я хотела бы вернуться к вашей схеме исторического развития. Надо сказать, начетническая схемка выстраивается. Факты-то притянуты за уши. А куда вы впишите Великобританию, а ведущая сила западной цивилизации Соединенные Штаты? Как же они без авторитаризма-тоталитаризма обошлись? А?

– Дай им Бог всего хорошего, конечно, я им зла не желаю, но, как говорится, еще не вечер. Если нынешние тенденции будут иметь продолжение в будущем, то может вдруг так оказаться, что между демократией и тоталитаризмом не такая уж и непроницаемая стена. А по поводу авторитаризма в вышеупомянутую историческую эпоху… А как вам такой великий демократ и друг товарища Сталина, как Франклин Делано Рузвельт? Тут вам и признание СССР, и четырехкратное избрание (интересно, как там у них обстояло дело с административным ресурсом?), и нарушения конституции, и введение социалистических элементов в хозяйственную жизнь (как часть нового курса), и заключение в концлагеря американских граждан, как сказали бы у нас, японской национальности.

– Вы опять все передергиваете. Да, Рузвельт был сильной личностью, но это совсем не означает, что он был авторитарным правителем. Американский народ уникален в своем роде. У него имеется стойкий иммунитет на всякого рода недемократические действия правительства. Так что ваши…

– Да, да, – прервал ее Колосов, – я в курсе. Вы относитесь к американскому народу с большим уважением и, можно даже сказать, с пиететом. Я даже помню, что одна ваша статья, посвященная терактам в Нью-Йорке и Вашингтоне в 2001 году, начиналась так: «Американцы – это боги…»

– А что вы имеете против? Этот народ с таким мужеством и достоинством прореагировал на эти преступления международного терроризма…

– Да я ничего не имею против. Американцы действительно толковые, работящие и в целом хорошие ребята. Но каждый раз, как я слышу про международный терроризм и его преступления, мне почему-то вспоминаются два события из прошлого. Это – поджог рейхстага и убийство товарища Кирова. Ну а касательно исключительности… Если помните, эти события в Америке произошли вскоре после начала второй чеченской и всего, что ей предшествовало. Времени прошло не так много, так что картинку там и здесь можно было сравнить. Ну и что? Тот же милитаристский угар, такой же бешеный рост рейтингов, то же желание сильной и твердой руки…

Петровская чуть было не захлебнулась от возмущения:

– Да как вы можете сравнивать справедливый гнев демократической нации с проявлением великодержавного шовинизма русских, вот уже два столетия ведущих колониальную войну на Кавказе?..

Но тут в их разговор вмешался Михаил:

– Александра Ефимовна, вы хотите позвонить в Москву своим друзьям? Телефоны в Москве работают. Пап, представляешь, я позвонил в нашу мастерскую, а там – Пашка. Он теперь от тетки туда переехал. Говорит, в Москве сейчас весело. Не может выбрать, куда сегодня вечером идти: в Останкино или к Белому дому. Говорит, что и там и там сегодня ожидаются важные события.

– Мишенька, дорогой, – разнервничалась Петровская, – давай скорей. Я тебе продиктую номер.

Она стала диктовать Мишке цифры телефонных номеров, и тот старательно, в течение получаса, пытался дозвониться, но тщетно. И домашний, и мобильный номер вызываемого абонента не отвечал.

– Александра Ефимовна, давайте другой номер попробуем.

– Я не помню наизусть других номеров, – она была явно расстроена.

– Да вы не расстраивайтесь, мобильные, наверное, и в Москве не работают, а домашний… Мало ли где может быть человек в такое время. Рано ведь еще. Вечером повторим попытку.

– Да, да, – пробормотала Петровская.

Тем временем Виктор Петрович с помощью Марины и Вики собрали разбросанное по поляне имущество и уложили все в машину.

– Миша, Александра Ефимовна, садитесь в машину, мы уже уезжаем.

К бронетранспортеру подъехали ровно в восемнадцать ноль-ноль. На этот раз около него оказался только один солдатик. Усевшись на теплый асфальт дороги, он мирно спал, привалившись к колесу бронетранспортера. Из-за кустов, с обочины, выбрался лейтенант, услышавший урчание фордовского мотора.

– А, это опять вы. У вас еда есть с собой?

– Есть, – ответил Мишка, – консервы.

– Ну, отлично. С вас двадцать банок, – лейтенант прищурился, что-то прикидывая в уме, – нет, двадцать четыре. Нас здесь четверо, – улыбаясь, пояснил он. – И хлеба. У вас есть хлеб?

– С хлебом у самих напряженка, – улыбнулся в ответ Виктор Петрович, – но мы дадим галеты. Две пачки. Идет?

– Идет. И сто баксов, – лейтенант оценивающим взглядом окинул отца и сына Колосовых и их машину, – нет, двести. И езжайте себе спокойно.

– Лейтенант, а ты не того? – Мишка аж покраснел от возмущения, – не слишком ли круто завернул?

– Да нет. Нормально. Я же должностное преступление совершаю.

Виктор Петрович рассмеялся и, протянув руку лейтенанту, сказал:

– Добро. По рукам?

– По рукам, – лейтенант протянул свою.

Колосов собирался уж было идти к машине за обговоренной данью, но тот удержал его руку в своей и, вдруг понизив голос до шепота, спросил:

– «Калаши» нужны? Два, с подствольниками. По два рожка к каждому и по две гранаты. По сто баксов за каждый.

Колосовы переглянулись.

– Добро. Берем. Добавь только еще по одному рожку.

– Нет вопросов. Только с вас дополнительно еще двенадцать банок консервов.

– Ну, ты и жучила, – на этот раз уже не выдержал и рассмеялся Михаил.

Обе стороны расстались довольные совершенной сделкой. «Форд-Транзит» снова мчался по шоссе держа путь на юг.

– Миха, держи среднюю скорость не менее сотни, – скомандовал Виктор Петрович, – мы тогда успеваем в Орел засветло приехать. Нам ведь еще предстоит в незнакомом городе человека искать. Не забудь, Александру Ефимовну высаживаем в Малоярославце.