Официальное расследование убийства Юльки, как и предрекала Марфа Фуникова, окончилось ничем. То есть вчера еще что-то делалось, кого-то допрашивали, кого-то таскали на очные ставки, а сегодня – все закончилось. Будто и не было ни убийства Юльки, ни не опознанного никем трупа убийцы, ни скрывшегося в никуда его напарника. Даже опасения по поводу возможного покушения на царевича Ивана куда-то бесследно улетучились.

Валентин, неприятно пораженный таким отношением к случившемуся, даже на встречу с Никитой Романовичем напросился. Но тот на вежливо высказанные Валентином претензии ответил, что занимались вопросом добротно, не спустя рукава. Всех допросили, везде, где можно, обыскали, но так никого и не нашли. А на нет и суда нет. Не век же этим делом заниматься, тем более что на носу четырнадцатилетие царевича. А это такой праздник, которого с бухты-барахты не проведешь, готовиться нужно. Валентину было что сказать по поводу места, где мог прятаться убийца, но делать он этого не стал по двум причинам. Во-первых, если кому и ставить под сомнение репутацию царицы, то не ему, как ни крути, чужаку, представителю так нелюбимой Никитой Романовичем земщины; а во-вторых, когда ворота были открыты, убийца мог уже беспрепятственно улизнуть. Так что пришлось Валентину выслушать Никиту Романовича и умыться. Дальнейшие поиски придется проводить собственными силами, тем более что в покои царицы Марии Темрюковны вела не только эта, но и другие нити.

Информации о противнике у Валентина накопилось много, но была она какая-то вся раздерганная, не позволяющая представить общую ситуацию и определить путь, которым следует двигаться дальше. Настал, наверное, момент, когда требовалось подвести некий итог их работы в стане врага. И получилось это само собой. Начали с обсуждения подарка на четырнадцатилетие царевича и как-то единодушно пришли к одному и тому же решению – отправить письмо Прозорову. Пусть в Ярославле решают, что дарить Ивану. Тем более что Силка сейчас в Ярославле. Он и доставит сюда подарок от всей земщины.

– Ну да… – Ероха скептически хмыкнул, подводя черту под общим решением. – Мы им подарки, а они даже Юлькиного убийцу перестали искать.

– Не говори так, Ероха, – возразил дон Альба. – Подарок не им, а царевичу. Царевич сейчас на нашей стороне. Думаю, еще немного усилий – и царевич уедет с нами в Ярославль.

– Насчет усилий – это, конечно, верно, – поддержал его Валентин. Только к чему их прикладывать и в какую сторону направлять? Давайте-ка это сейчас и обсудим.

В результате обсуждения обрисовалась следующая картина. Никита Романович Юрьев-Захарьин находится под контролем самого Рыбаса-Веттермана. Если устранить Веттермана, то вопрос с главными деятелями опричного движения решается сам собой. Нелегко и непросто, но решается. Они сами этого хотят, и их реакция на предложения земского посла свидетельствуют об этом. Но где искать Веттермана? За два с лишним месяца, что земское посольство присутствует в слободе, он был здесь лишь раз. И то заскочил ненадолго. Ероха ненавязчиво, исподволь пытался расспросить местных немцев, у которых пастор был в большом авторитете, о том, где можно его застать. Но сами немцы толком не знают этого. Говорят лишь, что на месте он не сидит, а ездит по всей Руси, по всем местам, где обитает хоть один немец. Окормляет таким образом свою паству чертов пастор. Так все время в пути и находится. Правда это, нет ли – неизвестно. Скорее всего, вранье. Не так уж и много мест на Руси, кроме Ярославля, где немцы обитают. Главное не это. Если Веттерман бывает в слободе не чаще чем раз в два-три месяца, то в слободе обязательно должно находиться его доверенное лицо, присматривающее за Никитой Романовичем. Более того, у Рыбаса должна быть регулярная, надежная связь с этим лицом. Кто же это? До сих пор друзьям удалось обнаружить всего лишь одного рыбасоида – Бровика. Но Бровик – мелкая сошка. Он с кухни и носа не высовывает. Никак он не подходит на роль доверенного лица пастора Веттермана. Есть ли в слободе другие рыбасоиды? Друзья были вынуждены признать, что вполне могут быть. И путем целенаправленного поиска они не в состоянии их обнаружить. Помочь в этом им может лишь счастливая случайность.

Но таким доверенным лицом может быть и человек. Почему нет? А рыбасоиды прячутся среди людей низкого звания. Тогда для того, чтобы найти Рыбаса-Веттермана, друзьям необходимо вычислить то самое доверенное лицо. Связано это доверенное лицо с покушением на Михайлу Митряева? Возможно, да. Скорее всего, да. Ведь он, в смысле лицо, видел, как быстро добился Михайла расположения царевича и вполне благосклонного отношения тех же Никиты Романовича и Басманова-старшего. Стремление убрать Михайлу кажется вполне логичным.

И здесь сразу же вспоминается, что в поисках убийцы обыскали весь дворец, кроме… Кроме царицыного терема. И в эту же строку ложатся слова Марфы Фуниковой о некоем черном маге, живущем у царицы. Она же, помнится, говорила и о других мужчинах, обитающих в тереме. Может быть, это злой бабий наговор. А может быть, и правда чистейшей воды. Никто же туда, в терем, не суется. Ведь туда без царицыного разрешения имеет доступ лишь Никита Романович. А он небольшой любитель туда ходить, ибо как ни встреть он молодую царицу, так обязательно засыплет она его своими просьбами и требованиями.

Вот и получается, что в царицыном тереме абсолютно бесконтрольно может происходить все что угодно. Может вышеупомянутый маг быть тем самым доверенным лицом? Еще как. Может он быть рыбасоидом? Запросто. Тогда цепочка от Веттермана до Никиты Романовича складывается следующим образом: Веттерман, черный маг, царица Мария, Никита Романович. Или – Мария, ее брат Михайла Черкасский, Никита Романович. Второй вариант предпочтительней. Князь Черкасский постоянно трется возле Никиты Романовича. Вот тебе и пригляд.

Может Рыбас-Веттерман поддерживать с этим магом связь на расстоянии? Человек с «истинно научным» подходом к действительности не раздумывая ответил бы: «Нет». Валентин, уже несколько лет активно участвующий в создании того, что академики РАН именуют лженаукой, уверенно ответил на этот вопрос: «Да». Его же друзья, люди шестнадцатого века, никогда и не сомневались, что колдуны, черные маги и прочая нечисть умеют общаться друг с другом на расстоянии.

В пользу того, что доверенное лицо пастора Веттермана прячется в царицыных покоях, свидетельствовала и дурман-трава, попавшая к царевичу Ивану через Петьку Басманова. То, что наркота идет именно оттуда, Валентин видел своими глазами. Да и Марфа об этом же говорила. Вполне, кстати, объяснимая реакция «черного мага» на активность земских посланников. Они пытаются приручить царевича по-своему, а «черный маг» по-своему.

– Так что, друзья, как ни крути, – подытожил беседу Валентин, – все сходится на царицыном тереме. Там находятся наши главные враги. И от того, как быстро мы туда сумеем попасть, зависит успех нашего дела.

– Не мы, а ты, Михайла, – поправил его дон Альба. – Мы лишь можем тебе в этом помогать. Скажи только – как?

– Слушай, Минь, ты, помнится, после встречи с царицей говорил, что она обещала тебе показать свои колдовские штучки. Кабалу эту самую…

– Каббалу… – поправил его Валентин.

– Все едино. Ты, кстати, тогда еще говорил, что из всех опричных она на нас зла больше всех. Так что все сходится. У нее надо искать ниточку к Веттерману. Просись к ней в гости – пусть учит тебя этой каббале, а там дальше будет видно.

Итак, решение было принято, и Валентин даже попробовал попасть в терем, действуя напролом, без предварительной подготовки. Он просто подошел ко входу, ведущему на женскую половину, и попросил охранниц передать царице просьбу принять его. Охранницы вызвали свою разводящую, та еще кого-то, кому Валентин и передал свою просьбу. После получасового ожидания он получил ответ от царицы – ей не о чем разговаривать с земским послом. Подобная реакция лишь убедила Валентина в том, что его главные враги, не считая Веттермана-Рыбаса, живут за этой дверью. И теперь предстояло потрудиться, чтобы если уж и не самим попасть в этот чертов терем, то хотя бы завести там своего осведомителя.

А через несколько дней вернулся из Ярославля Силка. Кроме подарка царевичу привез он и несколько возов материалов, необходимых для постройки воздушного шара. За работу, сулящую небывалый результат, все земское посольство ухватилось с невиданным энтузиазмом, тем более что в слободе начались хлопоты по подготовке к празднованию четырнадцатилетия царевича. Валентин с трудом себе представлял, что они, обитатели слободы, могут по этому поводу придумать, кроме обычной грандиозной пьянки, называемой здесь царским пиром. Ну богослужение какое-нибудь чрезвычайно долгое… Но подобные штуки Иван и раньше иногда устраивал. И это были именно штуки, фокусы избалованного подростка и его окружения, а никакие не богослужения, ибо нормального попа в слободу и калачом не заманишь. Что уж тут говорить о церковных деятелях более высокого ранга. Что еще они могли придумать? Готовился, правда, парад опричной дружины, и дон Альба по просьбе Басманова-старшего теперь целыми днями пропадал на главной слободской площади, занимаясь с воинами строевой.

Все остальные земские, пользуясь образовавшейся паузой в несении своих обязанностей при дворе (даже свою любимицу Василису царевич, озабоченный подготовкой к празднеству, перестал к себе приглашать), строили воздушный шар. Валентин кроил чрезвычайно плотный, но тонкий и легкий шелк на лепестки, а женщины, промазывая стыки рыбьим клеем, тщательно сшивали их шелковой нитью. Сила вязал сетку из прочной веревки, а Ероха с помощью Третьяка и Добрея выкладывал во дворе особую печь с воздуховодами. Мастеровые же Третьяк и Добрей занимались изготовлением горелки с ручными мехами и специальной емкости для хранения масла. В готовую печь заранее заложили березовые дрова, предварительно протомленные в горячем масле, и растопку, а к одному из воздуховодов подсоединили кузнечные меха. Теперь печь можно было в любой момент разжечь за мгновение, а еще через мгновение она уже могла подавать горячий воздух в оболочку шара. Через неделю работы воздушный шар и стартовая площадка для него были готовы, за исключением одной немаловажной детали – пассажирской корзины. Но обязанность по подготовке ивняка для корзины и ее плетению полностью легла на мастеровых, ибо наконец-то наступил торжественный день четырнадцатилетия царевича, празднуемый всей слободой.

Праздник начался с короткой заутрени в слободском храме, не вместившем в себя всех желающих, толпящихся на площади. Народ, прибывший из окрестных сел и деревень, томился, ожидая царевича за воротами слободы. По окончании службы царевич вышел из храма в сопровождении опричных «рыцарей», и народ, собравшийся на площади, громогласным ревом приветствовал его. Ивану подвели коня, он сел на него и, сопровождаемый своей свитой, направился за ворота – показаться собравшимся. Там он получил еще одну порцию здравиц и славословий, а на площади уже строилась посотенно опричная дружина.

Вернувшись обратно, царевич занял свое место среди приближенных, выстроившихся у дворцового крыльца. Пришлых внутрь слободы не пустили во избежание каких-либо неприятностей. Всю прошедшую неделю в слободу пропускали только возы с продуктами да скоморохов. И те и другие подвергались жесточайшей проверке – отбиралось лишь самое лучшее, остальное заворачивалось обратно.

Загремела музыка, начался парад. Теперь воины опричной дружины маршировали не хуже тех выдрессированных Валентином и доном Альбой ярославских парней, продемонстрировавших образец строевого искусства в первый день прибытия земского посольства в слободу. Опричные сотни под приветственные крики зрителей прошли перед царевичем раз, другой – и выстроились наконец на площади. Царевич похвалил своих воинов и велел выдать каждому из них по рублю. Началась раздача денег воинам. В это же время царевы слуги принялись горстями швырять мелочь и в толпу зрителей, глазевших на происходящее. Не забыли и тех, кто остался за воротами слободы. На них сыпали мелочь прямо сверху, со стены.

Когда закончилась раздача денег, царевич, сопровождаемый ближними, вошел во дворец. В тронном зале начиналась церемония большого царского приема, во время которой подданные получали возможность поздравить Ивана и преподнести свои дары. А на площади, после того как ее покинул царевич, а его дружинники, смяв строй, потеснились (часть из них вернулась в казарму по каким-то своим надобностям), тут же появились походные котлы, и под ними уже заплясал огонь – готовилось угощение дружинникам и люду попроще. Из дворцовых погребов выкатили несколько бочек с медами, и прямо на площади, между кострами, царевы слуги стали устанавливать столы и лавки.

Список поздравляющих составлял, наверное, Федька Романов со своим клевретом Афонькой Вяземским, потому что Валентин оказался в самом конце. Поздравляющие после оглашения их имени приближались к трону, опускались на одно колено, прикладывались лбом к поле Иванова парадного платья, а потом целовали протянутую им руку. Далее Иван кому-то мановением пальцев, кому-то голосом разрешал подняться на ноги, поздравляющий распрямлялся и начинал свою славословицу в честь четырнадцатилетнего царевича. Собравшиеся, правда, заранее были оповещены о запрете на длинные речи, ибо слишком велик был список поздравляющих. Если подарок был невелик размером, то поздравляющий сам протягивал его в сторону царевича. Тут же подскакивали слуги, принимали подарок и добавляли его к горе подарков, выросшей справа от трона. Если же подарок был велик и громоздок, то его вносили слуги вслед за дарителем и после благосклонного кивка царевича в знак того, что он принимает поздравление, подарок следовал в общую кучу.

Валентин был самым последним, даже после таких персонажей, которые, не происходи все это в слободе, и в список поздравляющих не попали бы, а горлопанили бы здравицы вместе с простым людом. Наверное, Федька хотел его этим унизить, а произошло все наоборот. Подарок от земщины внесли в тронный зал, едва Валентин приблизился к царевичу, и сразу взоры всех присутствующих обратились на подарок, который несли сразу восемь человек. Подарок действительно был велик и тяжел. В слободу он был привезен Силкой в разобранном состоянии, и уже здесь Третьяк и Добрей собрали его, скрепив составные части клеем и специальными шпунтами. Это был трон, по роскоши и мастерству изготовления не уступавший тому, на котором сейчас восседал Иван. Но он имел одно существенное отличие. Это был трон для двоих – с более высокой спинкой для царя и со спинкой пониже для царицы.

– Позвольте поздравить вас, ваше величество, от имени ваших подданных, ныне не по своей воле оказавшихся в земщине. Мы все надеемся вскорости увидеть вас на этом троне вместе с вашей царицей, согласно правящих нашей вновь воссоединенной родиной.

– Здорово, Михайла! – не вытерпев до конца длительной официальной церемонии совсем чуть-чуть, воскликнул Иван. – Я тоже считаю, что мне уже пора жениться, а дядька все не дает!

Скосив глаза в сторону, Валентин бросил незаметный взгляд на Никиту Романовича. Тот сморщился, как от зубной боли. «Интересно, – подумал Валентин, – от чего больше? От самого факта выходки Ивана или от смысла его слов?» Поднявшись с трона, Иван, с детской непосредственностью засунув под мышку скипетр, освободившейся рукой приподнял полу своего длинного торжественного облачения и сбежал вниз по ступенькам. Проходя мимо Валентина, дружески хлопнул его по плечу и, подойдя к земскому подарку, попробовал посидеть сначала на месте царицы, а потом расположился на царском месте.

– Удобно! – воскликнул он и вновь взял скипетр в руку, как и положено монарху. – Царицы только не хватает! Слышишь, дядя, хочу одновременно и на царство, и с царицей венчаться!

– Прием окончен! Расходитесь! – забасил Никита Романович.

Шпалеры поздравлявших, протянувшиеся вдоль стен, сразу зашевелились. Стоящие ближе к дверям неспешно двинулись на выход.

– Все в храм, собираемся в храме! – Федька, младшие Басмановы, Вяземский понеслись между рядами, торопясь предупредить всех. – В рясах братьям быть, в рясах…

– Иди, Михайла, и ты переоденься, – обратился к Валентину Иван. – Я тоже пойду. Буду сегодня службу великую служить. Все-таки я магистр-игумен нашего братства. А вечерком пир знатный закатим. Эх, жалко, Юльки нашей не будет…

Померещилось Валентину или нет, но ему показалось, что глаза Ивана затуманила ненароком набежавшая слеза.

Потешная обедня, затеянная Иваном, оказалась длинна и занудна. А на площади тем временем стоял веселый гул голосов подвыпившего уже народа, и гремела на все лады музыка, доносясь в храм даже через закрытые двери. На обедне присутствовали только члены братства и высшая знать опричнины, не входившая в братство только в силу своего возраста. Иван с превеликим усердием и, можно даже сказать, вдохновением исполнял сегодня обязанности пастыря, хор был просто великолепен, но Валентина измучила внезапно навалившаяся на него зевота. И судя по тому, как время от времени окружавшие его братья стыдливо отворачивались в сторону или же прикрывали лицо широкими рукавами ряс, не на него одного. Но, слава богу, все когда-либо кончается. Закончилась и эта бесконечно длинная дурацкая затея четырнадцатилетнего мальчишки и его дружков-оболтусов.

Зазвонили колокола, и черная река с редкими разноцветными вкраплениями потекла из ворот храма по направлению ко дворцу. Пирующий на площади народ встретил царевича ревом голосов. Разобрать, что кричат, было невозможно, но кричали весело, а это главное. Царевич уже скрылся во дворце, а народ на площади продолжал приветствовать его до тех пор, пока последний «монах» не исчез из виду.

Ради торжественного случая на сегодняшнем пиру была отменена постная часть, и об этом все «братья монахи» были предупреждены заранее. То есть после обедни всем предстояло избавиться от ряс, чтобы на царский пир явиться в праздничном платье. Кто-то из монахов сдирал с себя рясу прямо на ходу и, перебросив ее через согнутую руку, так и шел в трапезную, а кто-то из тех, у кого были во дворце собственные комнаты либо целые покои, отправлялся к себе – переодеться. Все это запрудило человеческую реку, создав заторы и сутолоку на всем первом этаже дворца, по коридорам которого и растеклась человеческая река.

– Здорово, Петр, – услышал Валентин справа от себя Силкин голос.

Он обернулся. Это Сила столкнулся почти нос к носу с Басмановым-младшим.

– Здорово, Сила. Ты один здесь?

– Почему же один? Мы все тут, – ответил за Силку Валентин, проталкиваясь поближе к Басманову. – Подождем чуть-чуть, пока народ схлынет, и к себе поднимемся – рясы скинуть. А ты один, что ли, без брата?

– Он где-то там… – Петька махнул рукой. – Впереди, рядом с отцом.

– Слушай, Петр… – Валентин решил использовать неожиданную встречу в своих интересах. – У тебя пилюльки от головы еще остались?

– Ну… Есть немного.

– Ты их по три гривенных продаешь, как раньше?

– По три с половиной.

– Ух ты… Что так дорого?

– Вот так. Сложно доставать стало.

Валентин приблизился к Петьке почти вплотную и прошептал в самое ухо:

– Нашел нового поставщика?

На Петькином лице мелькнула гримаса испуга. Отстранившись от Валентина, он спросил с вызовом:

– О чем ты? Не понимаю.

Валентин вновь склонился к его уху.

– Я знаю, у кого ты их брал. Когда ты обыскивал убитую тобой девку, я видел это. И как ты пилюльки у нее из одежды доставал, тоже видел.

– Ты что же… Хочешь сказать, что я ее специально?..

– Что ты, Петенька, что ты… – Валентин даже слегка приобнял Басманова, чтобы продемонстрировать свою исключительную к нему расположенность. – Я совсем о другом. Я лишь хотел сказать, что знаю о том, откуда шли эти пилюли. И интересует меня одно – есть ли там еще? Потому и спросил о новом поставщике.

Но этим объяснением Валентин отнюдь не успокоил Петьку – наоборот, тот еще больше напрягся.

– Хочешь у меня дело перехватить? Сам торговать пилюльками хочешь?

– Ни в коем разе, Петенька. Торгуй ими на здоровье. Я даже больше тебе скажу. Я готов у тебя покупать их оптом по четыре гривенных.

– Оптом – это как?

– А все, что тебе ни принесут, неси мне, я все куплю по четыре гривенных за штуку. И деньги сразу выплачу.

Петька было обрадовался такому выгодному предложению, но тут же испугался, что здесь кроется какая-то хитрость, направленная против него.

– А тебе они зачем, если ты ими торговать не собираешься?

– Кто тебе сказал, что не собираюсь? Только торговать поштучно – это не мой уровень. Я их крупными партиями буду отправлять в Ярославль. А там их мои люди тоже оптом продадут иноземцам.

– А-а… – До Петьки начало доходить, глаза у него заблестели, и Валентину показалось даже, что в них запрыгали цифры, как в старинных кассовых аппаратах. – Пойдем сейчас со мной, я тебе отдам все, что у меня осталось.

– Хорошо. Сила сейчас с тобой сходит. Но ты ответь мне – нашел новую девку на царицыной половине, чтобы пилюли тебе таскала, или та, покойная, была единственной и неповторимой?

Петька тяжело вздохнул.

– Не нашел пока. Пилюли-то еще есть… – Он тоже теперь приблизился к Валентину и зашептал ему на ухо: – Боюсь я туда соваться, Михайла. Между нами будь сказано, царица-то… Она ведь умалишенная. Нарочно, не нарочно – она не понимает. А вдруг я ее любимицу убил? Она мне это так не спустит.

– Ничего, Петр. За спрос ведь не бьют, – подбодрил его Валентин. – Сходи туда и попробуй найти новую девку. А если бы царица была зла на тебя, давно бы потребовала у Никиты Романовича твоего наказания.

Петька обрадовался. Хоть Валентин и не сказал ему ничего особо оригинального (до такого элементарного объяснения он мог бы додуматься и сам), но поддержка со стороны, видимо, сыграла главную роль в освобождении от выдуманных страхов.

– И то верно, – согласился он. – Пожалуй, завтра же и схожу, попрошусь на прием к царице.

– Вот-вот, – поддержал его Валентин. – Повинись, что девку ее случайно убил, расскажи, как дело было… А пока будешь в тереме, глядишь, к тебе кто-нибудь сам с предложением подойдет или ты у сопровождающих девок что-нибудь выспросишь.

Силка ушел вместе с Петькой, а остальные земцы поднялись в свои комнаты – оставить рясы. Вскорости подошел и Сила, принесший от Петьки почти два десятка ядовитых пилюлек. Валентин вкратце пересказал друзьям разговор с Петькой.

– Думаю, как только Петька сунется в терем, либо черный маг, либо сама царица сразу среагирует и подставят ему новую девицу, которая будет снабжать его зельем, – заключил он. – А мы в свою очередь попробуем через Петьку на ту девицу выйти и подкупить ее. Будем тогда знать, что в тереме происходит.

– Петька Петькой, но уж слишком длинно и долго получается, – возразил ему Ероха. – Пусть Петька будет про запас. Ты лучше на царицыного братана надави. Сегодня как раз случай подходящий.

– А то я сам не помню про Черкасского… – огрызнулся Валентин. – Не факт, что с ним получится. Что я ему скажу? Не прячет ли твоя сестрица, князь, мужиков у себя в покоях? Да? Так?

– Да нет… Я чего… Я просто напомнить, – сразу сдал свои позиции Ероха.

Но Валентин уже сам понял, что хватил лишку.

– Ладно, Ероха, прости. Помню я про Черкасского. Не знаю только, с какого бока к нему подойти.

Сказав это, Валентин не слукавил нисколечко. Всю последнюю неделю он только об этом и думал. С одной стороны, и отношения сложились с князем вроде неплохие, и путь через него к царице наиболее короткий, но с другой… Ведь если он задействован в схеме Рыбаса-Веттермана, то ошибиться с Черкасским означает не просто земское дело провалить, а разоблачить себя перед Рыбасом. А это – полный провал.

В трапезной, которой из-за ее размеров больше пошло бы название «пиршественная палата», сегодня было непривычно оживленно и шумно, без того лицемерного благочиния, сопровождавшего обычно начало царских пиров. Пока не появился царевич, гости не торопились занимать свои места, расхаживая по залу и громко беседуя друг с другом.

Валентин прошел к своему месту. За царским столом еще никто не сидел, хотя кое-кто из гостей уже стоял возле своих обычных мест. Валентин подошел к Черкасскому.

– Здравствуй, светлый князь.

– Здрав будь, Михайла. Что-то давненько мы с тобой не встречались и не беседовали задушевно.

– Так сядем сегодня рядом и побеседуем.

– Это если царевич позволит.

Обычно земской посол сидел ближе к царевичу, чем глава опричной думы, но сегодня, не чинясь, Валентин встал рядом с Черкасским. В зале появился царевич в сопровождении Никиты Романовича, Басманова-старшего, их беспокойных отпрысков и Афанасия Вяземского. Гости царевича тут же поспешили занять свои места. Сначала сел царевич, вслед за ним Никита Романович и Басманов, а там уже и все остальные. И пир, без раскачиваний, сразу взял с места в карьер.

– Князь Михайла, – заговорил Валентин, когда гости уже пропустили по паре-тройке чаш, – намедни просился я в царицыны покои – быть принятым ею. В первое наше свидание сама царица пригласила меня к себе. Видно, интересным ей показалось глянуть, что за птица земский посол. Рассказывала она мне много и интересно о просвещении. Помнится, подумал я тогда, что это счастье великое, что царствовать на Руси будет именно она. Царица Мария пообещала тогда просветить меня в некоторых науках. Вот я и обратился к ней ныне, рассчитывая на то ее обещание. Но отказала мне царица в приеме. Князь Михайла, поспособствуй, поговори с сестрицей, попроси за меня.

– Даже не знаю, что тебе сказать, Михайла… – ответил Черкасский. – Уж больно своенравна она. И… Все-таки она царица. Что ей мои просьбы? Но… Обещать не обещаю, а попробую.

Дальше эту тему Валентин развивать не стал, посчитав опасным и преждевременным форсировать события. Их разговор с князем свернул на менее рискованную тему и вряд ли вернулся бы к ней сегодня, если бы не обрывки разговора, донесшиеся к ним от соседнего стола. Пир шел своим чередом, уже произошла одна перемена блюд, вовсю гремела музыка, и кое-кто из опричного народа уже успел станцевать не один танец. Разговоры за столами уже шли на повышенных тонах. Отчасти из-за громкой музыки, отчасти из-за непомерного количества вина, поглощенного пирующими.

Молодой князь Хворостинин орал своему соседу так, что только мертвые, наверное, его не слышали:

– Вот ужо невест на смотр царевичу соберут – тогда и повеселимся! Полторы тыщи самых лучших девок со всей Руси привезут!

– Так то царевичу! – отвечал ему сосед. – Ты-то при чем?

– Ха!.. Как это я при чем?! – зашелся в пьяном хвастливом угаре Хворостинин. – Да царевичу из них всего пять-шесть отберут, и из них уж он сам выбирать будет. А с остальными что делать?! Кому они нужны?! Знамо дело! Нам с тобой они нужны!

– Так их по домам сразу отправят! – упорствовал его сосед. – Отберут некоторых, а остальных – по домам!

– Знамо дело, по домам… А ты не зевай!

– А когда это будет, Дмитрий? – поинтересовался у Хворостинина сосед. – Ну… Сбор невест этих самых?

– Слышал сегодня на приеме, что царевич сказал? Это когда земский ему новый трон подарил. Слышал?

– Не-эт…

– Эх ты, тютя… Хочу, говорит, сейчас же и с невестой, и на царство венчаться.

– Так на царство венчаться он через год будет, – разочарованно протянул сосед.

– А ты думаешь, девок собирать быстро? Да и не будет он год ждать! Это дядька хочет его до пятнадцати лет мариновать. А он сам столько ждать не будет! Так сегодня и заявил! Да если хочешь знать, тайный указ – невест собирать – уже разослан по всей Руси. Вот увидишь, еще до Пасхи девки съезжаться начнут.

– Постой, постой… А что же царица Мария?

– А что ей сделается? Она-то при чем? Братнина вдова – она и есть братнина вдова. Она здесь ни при чем.

– Выпьем за это. Ну… Чтобы девок этих самых поскорее привезли.

Парни осушили свои кубки, закусили, и их беседа, претерпев, видимо, очередной поворот, свернула в сторону с женской темы. Дотоле молчавший и внимательно слушавший эту пьяную болтовню князь Черкасский, обернувшись к Михайле Митряеву, негромко спросил:

– Ты тоже слышал это?

О том, что царевич, его дядька иль царевичевы дружки надумали искать Ивану невесту, Валентин слышал впервые. Все-таки он не общался с царевичем целую неделю, за что тут же укорил себя. Это была недопустимая промашка, тем более что всю эту неделю и Василиса не видела Ивана. Уж слишком рьяно они взялись за постройку воздушного шара. «Эдак можно в очередной раз, увлекшись чем-то, и о собственной казни узнать лишь задним числом», – с досадой подумал Валентин. Но промашка промашкой, а воспользоваться нежданно появившейся возможностью надавить на князя Черкасского и его сестрицу Валентин решил без всяких колебаний, мгновенно пустившись в авантюрную импровизацию.

– Да, князь. Я тоже слышал это. И, признаюсь, не впервые. О том и с царицей хотел говорить, потому и на прием к ней просился. Тебе же не торопился сообщать – расстраивать не хотел досужими сплетнями.

– Почему же я об этом ничего не слышал? – возмутился Черкасский. – Я, глава опричной думы…

Валентин лишь сделал неопределенный жест руками.

– Это-то как раз немудрено. Если и есть такое решение, то те, кто его принимал, в первую очередь озаботились тем, чтоб ты пока ни о чем не знал.

– Я… я… я… – раскипятился князь Черкасский. – Я подойду сейчас же к Никите Романовичу и потребую объяснений!

Валентин накрыл ладонью его лежащую на краю стола пятерню, сжатую в кулак, и несколько раз легонечко похлопал ее, как бы призывая успокоиться и быть благоразумным.

– А вот этого как раз делать и не нужно. Сам знаешь, какой хитрован Никита Романович. Даже если что и есть, он тебе в глаза скажет, что нет ничего. Нет, договариваться надо только с Иваном. Он уже почти взрослый. Стремится сам принимать решения. А для того чтобы стать ему совсем взрослым и самостоятельным, – необходимо жениться и венчаться на царство. И он это хочет сделать как можно быстрее вопреки воле своего дядьки. Слышал, наверное, сегодня?

– Слышал…

– Вот и надо сначала с царевичем разобраться, как тот указ появился. Может, он таким образом хочет дядьку обойти, а может, и нет такого указа вовсе. Иван мне доверяет, к совету моему прислушивается… Так что лучше мне сначала с царевичем поговорить.

– Согласен.

– Я, князь, в этом деле твою сторону держу, не сомневайся. Считаю, что не нужны Ивану никакие новые невесты. Есть у него уже сговоренная невеста, с ней и венчаться ему. И я для этого сделаю все возможное и невозможное. А ты, князь, договорись с сестрой, чтобы приняла меня как можно скорее.

– Да зачем на разговоры с ней время терять? Со мной и договаривайся обо всем, – ничтоже сумняшеся предложил Черкасский.

– А если Иван потребует на завтра венчание назначить?

– Ну… Думаю, она не против будет.

– Нет уж. Позволь мне, светлый князь, все-таки с сестрой твоей лично поговорить и ее согласием заручиться. Мало ли… Сам понимаешь.

Черкасский поднял свой кубок.

– За то и выпьем. Сегодня же к ней пойду. Спать будет – разбужу. Не сомневайся, завтра она тебя примет.

Валентин чокнулся с князем и сделал пару глотков из своего кубка, в то время как Черкасский, расстроенный новостью о женитьбе царевича и вновь обретший надежду благодаря Валентину, осушил свой одним махом. «Надо сегодня постараться улучить момент и поговорить один на один с Иваном, – отметил про себя Валентин. – И Василису к нему заслать. Обязательно. Сегодня он будет пьян, вряд ли что скажет. А вот с утра, мучимый похмельным раскаянием, может и поведать много интересного».

За разговором с князем Черкасским Валентин и не заметил, как пробежало время. За тем, что происходило вокруг, он следил только краем глаза, включившись в происходящее, лишь когда увидел у Юлькиного шеста одну из девиц слободского кордебалета. Им, видимо, не давал покоя Юлькин успех, и вот теперь, когда Юльки не стало, самые смелые решились повторить ее танец.

Появление танцорши у шеста было встречено гулом одобрения, первая полетевшая к публике юбка – ревом, не уступающим тому, которым приветствовали Юльку. Но чем дольше продолжалось выступление, тем тише становилось за столами. Когда же танцорша окончательно обнажилась, в зале воцарилась полная тишина. И тут раздался крик:

– Корова! Пошла вон, толстомясая!

Валентин увидел поднявшегося на ноги царевича. Он размахнулся и швырнул в голую девку недоеденную курицу. Курица смачно шмякнулась о ее голую спину. Часть пирующих захохотала, часть оглушительно засвистела. Под эту какофонию несостоявшаяся солистка бросилась бегом на выход, тряся телесами, чем вызвала новый взрыв гомерического хохота.

Царевич взобрался на стол. У него в руках был невесть откуда взявшийся меч. Он спрыгнул со стола, подбежал к шесту и с остервенением рубанул по нему. Обломки перерубленного шеста с грохотом рухнули на пол под одобрительные крики присутствующих.

«Вот так опричники, – подумал Валентин, – негодяи и изуверы, а на тебе – и они не лишены чувства прекрасного. Воистину, если что и спасет мир, то только красота».

Царевич вновь вскочил на стол.

– Эй, добры молодцы, братья-рыцари, – заорал он. – Айда во двор – глядеть, как тигра с медведями драться будет!

Собравшиеся на празднества скоморохи действительно привели с собой нескольких медведей. Вот Иван, видимо, и решил воспользоваться удобным случаем. Устраивать тигрино-медвежьи бои стало одним из его любимых занятий с тех самых пор, как Валентин подарил ему тигра. С четырьмя ручными мишками, обитавшими в слободе, полосатый хищник уже давно расправился. Теперь же появилась возможность вновь вернуться к любимой забаве.

Предложение царевича было встречено одобрительными криками. Те, кто еще мог стоять на ногах, стали выбираться из-за столов.

– Князь, – обратился Валентин к Черкасскому, – по-моему, самое время нам с тобой заняться делами. Ты сходи к царице, а я попробую улучить момент и потолковать с царевичем.

Черкасский хоть и выпил уже изрядно, ума не потерял и о том, о чем договаривались, не позабыл.

– Иду, Михайла. Можешь не сомневаться. Завтра с утра жди вызова от царицы.

Протолкнуться сквозь густую толпу, повалившую на площадь вслед за царевичем, было нереально. «Не получится сегодня побеседовать с Иваном, – понял Валентин. – Лучше поспешу домой и отправлю к нему Василису. Вызнать о его матримониальных планах она сумеет лучше, чем я». Он поискал глазами своих друзей. Все трое сидели на своих местах и внимательно глядели на своего предводителя. Валентин сделал им жест рукой – уходим, мол.

Утро следующего дня друзья начали с огуречного и капустного рассола. Пили вчера хоть и не допьяна, но похмелье все-таки давало о себе знать. Василиса еще не вернулась от царевича, так что завтракать сели без дона Альбы. Но не успели еще и по куску проглотить, как посыльный принес весть из дворца – царица Мария срочно требует к себе Михайлу Митряева.

Приняла Валентина царица в той же комнате, что и в первый раз. Несмотря на ранний час, была уже тщательно накрашена и одета в тяжелое парчовое платье, будто собралась она куда-то на официальную церемонию. На руках на каждом пальце было по перстню, а голову ее украшала диадема, которая для государыни какой-либо иной страны запросто сошла бы за корону. Ее кроваво-красные губы кривились в брезгливой усмешке, а насурьмленные дочерна брови почти сошлись на переносице из-за того, что царица усердно морщила свой белый лобик, стараясь что-то продемонстрировать своему гостю. То ли свое презрение, то ли озабоченность, то ли еще бог знает что.

– Ты хотел со мной поговорить, – утвердительно сказала она, когда Валентин поздоровался с нею.

Она указала ему рукой на кресло напротив себя.

– Да, ваше величество. По дворцу гуляет слух, что со всей Руси будет собрано несколько тысяч девушек. Из их числа для царевича Ивана будет выбрана невеста, с которой он и пойдет к венцу. Говорят, что соответствующий указ уже разослан и еще до лета невесты начнут съезжаться. А вчера царевич заявил своему дяде, что будет одновременно венчаться и на царство, и со своей невестой. Так что, похоже, уже летом мы будем иметь венчанных царя с царицей. – Говоря это, Валентин внимательно следил за реакцией царицы Марии, но брезгливая гримаса так и не сошла с ее лица за все время его речи.

– Слышала уже, брат вчера сообщил, – проговорила она так, словно делала Валентину одолжение. – Меня это не касается. Я была, есть и буду царицей в любом случае, что бы там боярин Юрьев-Захарьин ни придумывал. Меня нисколько не заботит эта твоя новость, посол. Пусть делают что хотят.

«Не надо стараться казаться еще тупее, чем ты есть на самом деле. Ты и так на гигантессу мысли не тянешь», – захотелось заорать Валентину, но вслух он сказал совершенно иные слова:

– Вдовствующая царица, ваше величество, совсем не обязательно будет жить при дворе, и уж точно не будет обитать в покоях новой царицы. Разве что на правах приживалки… А ведь родственнички покойного мужа могут и в монастырь спихнуть вдовствующую царицу, чтобы глаза не мозолила. Ведь Никита Романович – он каков… Когда ты ему нужен, он тебе…

– Ну хорошо, хорошо!.. Что же мне делать, Михайла?!

Царица уже устала кривляться, изображая безразличие к ситуации и презрение к земскому послу, и на ее лице тотчас отразились истинные чувства, испытываемые ею. И этими чувствами были страх и озабоченность собственной судьбой. Что ж, в этот раз Валентину достаточно быстро удалось сбить с нее спесь.

– Ваше величество! Прошу лишь помнить, что я на вашей стороне. Я употреблю все свое влияние на царевича, чтобы он по-прежнему считал вас своей невестой. Я только хочу заручиться вашим согласием на мою деятельность в качестве посредника между вами и царевичем. Вы согласны?

– Да, да, да!

«Эк проняло ее, а еще недавно такое безразличие ко всему изображала»…

– Как вы знаете, ваше величество, Никита Романович обещал царевичу, что он венчается на царство по достижении пятнадцати лет. Похоже, царевич надумал выбраться из-под его жесткой руки. И для начала он надумал жениться как можно скорее. Если по этой причине вам придется обвенчаться в самом ближайшем будущем… Надеюсь, вы не будете возражать?

– Нет, нет, нет! Я готова! В любой день!

– Замечательно. Считайте, что вы уже почти замужем за царем Иоанном Иоанновичем. Дело за малым. Мне лишь надо будет побеседовать с царевичем один на один. Так что готовьтесь к свадьбе. А сейчас…

– Что сейчас?!

– Ваше величество изволили в прошлую нашу встречу много рассказывать мне о просвещении. И, помнится, обещали приобщить меня к этому замечательному процессу.

– А?.. Что?.. Ах, ты об этом… – От неожиданности Мария смешалась и почему-то казалась смущенной.

«Черт, а она вообще-то ничего, когда не пытается строить из себя воплощенную крутизну. Может, попробовать с ней… Нет, не сейчас».

– Ваше величество, я предлагаю применить ваши знания для того, чтобы заглянуть в мысли и намерения тех, кто противостоит вашим законным интересам. Ведь вы же знакомы с астрологией? Или с магией?

– Астрология?

– Да, астрология. Что нам может сказать астрология относительно этих самых проклятущих невест? Кто надумал их собрать?

Царица Мария уже справилась со своим смущением, вызванным то ли признанием собственной слабости, то ли болезненной чувствительностью в той области, куда неожиданно повернул разговор Валентин. И признаваться в том, что ей до чертиков хочется замуж за Ивана, ей было неприятно, и, похоже, царице совсем не улыбалось знакомить Валентина с тем, что она именовала просвещением. Но Валентин и не думал отступать. В случае необходимости он был готов прибегнуть не только к уговорам, давлению, но и к шантажу. В конце концов, уж не думает ли она, что он ей будет помогать за «спасибо»?

Сомнения, вызванные заданным ею вопросом, видимо, уже разрешились каким-то образом, потому что царица перестала казаться растерянной и вновь приобрела уверенный вид.

– Нет, астрология здесь не поможет. Подожди здесь, Михайла.

Царица вышла из комнаты, оставив его одного.

«Сейчас она мне его и предъявит, этого своего черного мага», – обрадовался Валентин.

Один он оставался недолго, поскольку вскоре в комнату заглянула девушка и поманила его за собой.

– Пойдемте, сударь, царица ждет вас.

Идти пришлось недалеко. В следующей же по коридору комнате, существенно большей, чем предыдущая, Валентина и ожидала царица Мария. Она сидела посреди комнаты за маленьким круглым столиком, положив на него обе руки. А между руками находилась неглубокая серебряная чаша. Вокруг царицы, по кругу радиусом метра полтора, сидели за точно такими же столиками еще шесть девушек. «А где же маг?» – Валентин был разочарован.

– Ты хотел узнать, что такое каббала. Каббала – это большая и важная наука, приближающая знающего ее к истинному богу, – обратилась к нему царица Мария. – Ее надо изучать долго и усердно. Но благодаря мне ты сейчас сделаешь первый шаг к ее изучению. Твой первый шаг будет необычен и очень важен. Обычно изучение каббалы начинают с зубрежки боговдохновенных текстов. Тебе же выпала редкая возможность начать обучение сразу с участия в священном акте общения с высшими созданиями. К богу истинному допускается лишь просвещенный высшей степени. Каждый, в зависимости от той степени просвещения, которой он достиг, допускается к общению с соответствующими своей степени просвещения высшими созданиями. Поскольку ты совсем не просвещен, то вполне возможно, что с тобой придут общаться самые низшие духи. Духи подземного мира, те, кого вы называете чертями. Не бойся их. Если ты чист сердцем, они тебя не убьют. Задай им вопросы, которые тебя интересуют.

– Да я, собственно, и не настаиваю, – заскромничал Валентин, – чтобы вот так вот сразу… Я бы с удовольствием и тексты вначале поизучал под руководством мудрого учителя. Ведь должен же быть учитель, ваше величество? Верно я говорю?

– Верно. Сегодня я буду твоим учителем.

– А завтра?

– При чем тут завтра? Ты хотел задать вопросы о планах моих недоброжелателей. Так задавай сегодня.

– Но я хотел бы и приступить к изучению священных текстов. Под руководством учителя.

– Посмотрим… – нехотя выдавила из себя царица.

– Ваше величество, – продолжал давить Валентин, – сегодня я поговорю с царевичем и узнаю его планы на ближайшее будущее. Должен же я прийти сюда, чтобы рассказать вам об этом!

– Пожалуй, – согласилась она.

– Мы с вами завтра согласуем нашу общую позицию и решим, в каком именно направлении мы будем двигать сознание и чувства царевича. Верно?

– Верно.

– Так почему бы и тексты заодно не поизучать?

– Завтра посмотрим. Но… Я не понимаю… Ты что же, не хочешь начинать изучение с общения с высшими силами?

– Что вы, что вы, ваше величество! Я просто заранее на завтра договариваюсь.

– Завтра будет завтра. Сядь вон там. – Она указала на стул, стоящий в дальнем углу комнаты. – Подай ему… – Она сделала знак девице, приведшей сюда Валентина и застывшей в дверях как изваяние во все время его диалога с царицей.

Валентин послушно сел на указанный ему стул и тут же получил от девицы серебряную чашу, такую же, как и стоявшие перед всеми, кто собрался в этой комнате. На первый взгляд чаша была наполнена мелко нарубленной соломой. Девица, сунувшая чашу ему в руки, вышла из комнаты и через пару мгновений вернулась, держа в руках зажженную лучину. Она поднесла лучину к царицыной чашке, потом пробежалась по кругу, зажигая содержимое чаш окружающих царицу девиц. В последнюю очередь она подожгла сухую смесь в чаше у Валентина и, покинув комнату, закрыла за собой дверь.

Солома сначала вспыхнула, но, когда огонек разросся, охватив всю чашу, тут же погасла. Оставшаяся в чаше зола принялась дружно чадить. Кудрявый столб белого дыма потянулся от чаши к потолку. Точно такие же дымы поднимались над чашами царицы и окружавших ее девиц. Царица заговорила, громко и отрывисто произнося непонятные слова:

– Элохим… Нефелим… Зохар… Хокма… Даат… Бина… Гаскала… Маскилим… Зохар… Гаскала… Маскилим…

По всей комнате сразу распространился тяжелый сладковатый дух. «А-а… – тут же сообразил Валентин. – Знать, в чаше была не простая солома. Опять конопля… Вот вам и все просвещение! Наркоманы хреновы! Накурятся анаши до опупения – вот им высшие силы и мерещатся». Валентин порыскал взглядом по сторонам и, обнаружив в пределах досягаемости серебряное блюдо с орехами, стоящее на комоде, накрыл этим блюдом свою чашу.

Царица уже перестала выкрикивать волшебные слова. Она, как и ее товарки, сидела сгорбившись, чуть ли не уронив голову в дымящую перед ней чашу. «По-моему, им уже очень хорошо», – решил Валентин. У него у самого от этого сладковатого дурмана уже начинала кружиться голова. Он подождал для верности еще с минуту и вышел из комнаты. Ни царица, ни другие девицы даже не дернулись в его сторону.

Коридор был пуст. Лучшего случая для вылазки и не придумаешь. Несомненно, Валентин понимал, что это авантюра. Мужик, болтающийся по зданию, в котором обитают одни женщины, не может остаться незамеченным. К тому же за какой из множества дверей ему искать пресловутого мага? Но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Валентин приоткрыл одну дверь, заглянул внутрь. Пусто. Следующую – пусто. Следующую – черт, судя по роскоши обстановки, это спальня царицы. Сюда бы ему вообще незачем соваться. Если застукают здесь, обвинят в каком-нибудь злоумышлении либо на жизнь, либо на честь царицы. Неизвестно, что хуже.

До следующей двери идти пришлось далеко, да еще и за угол завернуть. Заглянув туда, он обнаружил что-то вроде кастелянской. По стенам длинной узкой комнаты стояли стеллажи, заваленные стопами постельного белья. Он уже хотел закрыть дверь, как вдруг из-за одного из стеллажей выглянула девушка и, увидев Валентина, ойкнула.

Это была та самая девушка, которая зажигала «солому» в чашках.

– Царица велела привести учителя, – ляпнул он первое, что пришло на ум.

– Вам, сударь, нельзя одному здесь…

– Потому вот и зашел к тебе.

– Идите за мной, сударь. – Она повела его по коридору, поднялась по лестнице еще на этаж и, остановившись перед дверью, сказала: – Вот.

– Ты иди, мне с учителем поговорить надо. На обратном пути я зайду за тобой, – велел Валентин и исчез за дверью.

В маленькой комнатушке, в которой только и умещались что узкая кровать и небольшой стол с двумя стульями, сидел мужик с ухоженной шкиперской бородкой, но без усов. Его большие костлявые кулаки лежали на столе. В одном кулаке он держал длинную дымящуюся трубку, а вторым сжимал ручку огромной, величиной с добрый жбан, глиняной кружки.

– Доброго здоровья, сударь! – поздоровался Валентин с незнакомцем.

Услышав голос, тот поднял опущенную на грудь голову и повернулся в сторону Валентина.

Между полузакрытыми веками белели белки его глаз. Он поднял руку, поднес трубку к губам и, затянувшись, выпустил к потолку клуб дыма. На какое-то мгновение между веками показались его зрачки.

– Я есть Елисеус Бомелиус. Из Голландия… Ты кто?

Рука с трубкой опустилась на стол, и поднялась рука, держащая кружку. Голландец отхлебнул из нее и со стуком поставил на стол. «Вот она откуда, конопля-то, – сообразил Валентин. – Обдолбанная Голландия! Они, оказывается, и в шестнадцатом веке на этом деле специализировались!»

– А я русский царь Иван! – заявил он. – Ты маг?

Зрачки голландца вернулись на место.

– Д-да? Ц-царь? А я есть маг… – И зрачки вновь закатились под верхние веки.

Валентин подсел к столу и без особого труда освободил мага и от трубки, и от кружки с пивом.

– Эй, эй… – Валентин потряс мага за руки. – Скажи мне, ты знаком с пастором Веттерманом? – То, что голландец был под кайфом, обнадежило Валентина. В таком состоянии маг мог выболтать весьма важные сведения, которых ни за что из него не вытащить, когда он будет трезв. – Эй, эй, не засыпай! Говори, Елисей, говори!

Зрачки голландца снова показались из-под век.

– Веттерман…

В этот момент дверь комнаты распахнулась, и в комнату ворвались две охранницы. Они навалились на Валентина и, заломив ему руки, потащили на выход.