Нина Федоровна заперла дверь и нажала кнопку вызова лифта. Лифт у них был старенький, медленный, но зато чистый, что по нынешним временам явление достаточно редкое. Но заслуги в том ничьей не было. Просто так получилось. Дети у всех жильцов давно уже выросли, завели свои семьи и разъехались по разным московским районам. А в подъезде остались одни старики. Все примерно возраста Нины Федоровны. Может быть, чуть постарше. Дом их строил завод, и квартиры соответственно получали заводчане. Все тогда были молоды и счастливы. Счастливы ли? Да, пожалуй. Счастливы, потому что молоды, счастливы, потому что завод наконец-таки достроил этот долгожданный дом и квартиры получили все, кто только стоял в заводской очереди. Все… Или почти все… Сейчас это уже не имеет никакого значения. Сейчас и завода-то не осталось. Точнее, территория осталась, никуда не делась. И даже главный корпус сохранился. Взамен остальных построили коробку из стекла и металла, и теперь вместо завода – бизнес-центр. Может быть, так оно и должно быть, может быть, это правильно, но Нине Федоровне при воспоминании о родном заводе и его нынешней судьбе почему-то делалось грустно.

Нина Федоровна вышла из лифта на первом этаже. У них хороший подъезд, чистый. Но это опять же явление временное, пока живут все свои. Скоро начнут помирать старики, и наследники станут сдавать освободившиеся квартиры в наем. Достаточно одной такой квартиры – и все, прощай чистота в подъезде. Постепенно, одна за одной (достаточно быстро; ведь что такое десять – двадцать лет даже в масштабах человеческой жизни? Ничто. Один миг) квартиры будут освобождаться от прежних владельцев, и их подъезд очень скоро превратится из московского в кавказско-среднеазиатский. И от осознания этой необоримой жизненной тенденции ей тоже почему-то делалось грустно и тоскливо. Казалось бы, какое ей дело до того, что будет после нее? Ан нет… Скребут почему-то кошки на душе.

Нина Федоровна вышла на улицу и невольно поежилась. Не от холода, нет. От хмурого осеннего неба, от влажных черных деревьев, от облетевшей желтой листвы, яркими кляксами прилипшей к мокрому асфальту. Поздняя осень. Вот-вот полетят из свинцовых пузатых туч белые мухи.

– Здравствуй, Федоровна. В булошную собралась?

Это Зина с третьего этажа. Работала в технологическом отделе. Вот уже сорок лет, как Нина Федоровна с ней чуть ли не ежедневно здоровается. Говорит она по-московски – «булошная». Так теперь и не говорит никто, да и булочных уже не осталось.

– Здравствуй, здравствуй… Нет, в собес. Пенсию пересчитывать.

Нина Федоровна знала, что нынче эта контора называется как-то иначе – длинно и вычурно, но не считала для себя нужным запоминать подобные идиотизмы. А собес – он и в Африке собес.

Соседка хмыкнула.

– Ну, удачи тебе. Вязание с собой взяла?

Нина Федоровна похлопала рукой по сумке.

– Книжку. Главное – стул свободный занять, а ждать я готова хоть до морковкина заговенья.

Нина Федоровна вышла из своего двора не торопясь, спокойно дошла до остановки. Ждать практически не пришлось. Восемьдесят второй автобус, которого порой можно прождать и полчаса, подъехал к остановке одновременно с нею. Она поднялась в салон через переднюю дверь, прошла через турникет валидатора и сразу же села на свободное место. Народу в салоне было немного, да и вслед за ней поднялось человека четыре, не больше.

Какое-то время, остановки две-три, она по инерции предавалась грустным раздумьям о бренности бытия и тщете человеческих дел и усилий, нахлынувшим на нее сегодня почему-то с раннего утра, но в определенный момент вдруг ощутила затылком чей-то пристальный взгляд. Нина Федоровна не оборачивалась, ей это было не нужно. Это перенасыщенным гормонами молодицам и скатывающимся в шизофрению старушкам все кажется, что за ними кто-то наблюдает. Ей же не казалось, она знала. Ведь уж в чем, в чем, а в области сверхчувствительности она была профессионалом. Она чувствовала, что смотрит на нее мужчина. Молодой, лет тридцати – тридцати пяти.

Народу в салоне становилось все больше, держать ее постоянно в поле зрения, видимо, становилось все труднее, ибо угол падения этого взгляда время от времени менялся, а порой взгляд и вовсе ненадолго пропадал.

Установить факт слежки, провериться, вычислить следящего, тем более с ее-то способностями, труда для нее не представляло. Ведь недаром она проработала пять лет в 1-м ГУ КГБ СССР, ныне именуемом «внешняя разведка». Была она, конечно, не на оперативной работе, но с азами знакома не понаслышке. Да и потом, уже в лобовской фирме, о безопасности помнить приходилось постоянно. И хотела бы забыть, да Лобов не позволял.

Нина Федоровна поднялась со своего места и протиснулась к средней двери. Автобус остановился, открылись средняя и задняя двери. Она исхитрилась пропустить всех желающих и последней стала спускаться сама. Но в критический момент, уже опустив одну ногу на асфальт, вдруг передумала и резко поднялась в салон. Водитель, с раздражением наблюдавший за чокнутой теткой, застрявшей в средних дверях, тут же двери захлопнул, едва она прянула внутрь салона. Нина Федоровна с улыбкой наблюдала, как на остановке засуетился молодой человек в кожаной куртке, только что вышедший из автобуса. Средняя и задняя дверь были закрыты, и он бросился к передней, через которую сейчас проходила посадка. Он уже поднялся на нижнюю ступеньку, когда Нина Федоровна нажала кнопку звонка. Водитель, проклиная на плохом русском сумасшедшую старуху, толком не знающую, что же ей нужно, открыл среднюю дверь. Нина Федоровна совсем по-молодому сбежала вниз. Двери захлопнулись, и автобус наконец отъехал от остановки.

Нина Федоровна стояла и, улыбаясь, в упор рассматривала молодого человека, в последний момент успевшего соскочить с подножки. Тот смутился, резко развернулся и быстрым шагом зашагал прочь, свернув в первый же проулок. После этого улыбка исчезла с ее лица, и она направилась к подъезду собеса. Это слежка. Знать бы еще – чья. Неплохо было бы также определить, почему она появилась. Молодого человека она конечно же смутила и, может быть, даже слегка испугала, но это баловство, не более того. В самом же факте слежки ничего хорошего нет. Значит, где-то они прокололись. Слава богу, с Лобовым она не контактировала с тех самых пор, когда они съехали с «Микродвигателя». А слежка появилась недавно, это точно. Не может такого быть, чтобы ее «водили» уже больше месяца, а она почувствовала это только сегодня. На Лобова, значит, они через нее выйти не могли. И на том спасибо. Хоть один отрадный момент обнаружился за все сегодняшнее отвратительное утро.

Нина Федоровна поднялась на второй этаж, нашла нужный кабинет и, заняв очередь, уселась на свободный стул. Ожидая своей очереди, она уже успела и книжку почитать, и все свои дела за последний год в памяти восстановить (в поисках возможного «прокола»), и провериться не единожды. Нет, в самом собесе ее не «пасли». Ждали, видимо, снаружи. Очередь ее продвигалась, но не так быстро, как хотелось бы. Просидеть здесь ей придется еще не меньше часа-полутора. Она было вновь взялась за свою книгу, но тут ее взгляд упал на идущую по коридору собеса женщину. «Так это же Галка Сорокина! – мысленно воскликнула она. – Хотя Сорокина – это ее девичья фамилия. Ее в школе еще дразнили – Сорока Галкина. А по мужу она… Пудовалова, вот!»

– Галя! – позвала она идущую к выходу женщину.

С Галкой они дружили еще со школы, потом на несколько лет потеряли друг друга из виду, но, будучи уже замужними, вновь восстановили отношения и дружили семьями. А когда Нина Федоровна начала работать на разведку, как-то само собой получилось, что все ее прежние контакты отпали и были утеряны. Так что с Галиной Сорокиной-Пудоваловой они не виделись лет двадцать пять.

– Нина! – радостно воскликнула та и полезла обниматься.

Тут как раз рядом с Ниной Федоровной освободилось место, и Галина плюхнулось на него…

За последние двадцать пять лет и у той, и у другой подсобрались новости, которыми можно было бы поделиться, но минут через пять Галина глянула на часы, ахнула и заявила:

– Ниночка, опаздываю! Знаешь что… Приходи ко мне завтра. – Она достала из сумочки очки, ручку и нацарапала на листке адрес. – Вот, я теперь здесь живу. Придешь?

А почему бы и не сходить? Тем более что, памятуя об утренней слежке, этот контакт может быть ей полезен.

– Приду, Галя. Только… Каким ветром тебя в Мытищи-то занесло? И что ты тогда в нашем собесе делаешь?

– Ой, не спрашивай, долгая история. Приходи завтра в двенадцать, тогда все и расскажу.

Нина Федоровна подумала, прикинула, что ей может понадобиться время для отрыва от слежки, и предложила:

– В двенадцать не успею. Давай в два.

На том и порешили. Галина убежала по своим делам, а Нина Федоровна осталась дожидаться своей очереди.

Из собеса она вышла, когда на улице уже начало смеркаться. Фонари еще не зажглись, и Нина Федоровна с ее далеко не идеальным зрением вряд ли удалось бы разглядеть – идет за ней кто-нибудь или нет. Но ей и не нужно было видеть «топтуна», идущего за ней. Теперь, когда она была начеку, слежку она почувствовала, едва только вышла на улицу. Больше она не устраивала своим «опекунам» никаких фокусов и спокойно доехала домой. Вели ее до самого подъезда.

Утром проснулась в боевом, приподнятом настроении. Сегодня она собиралась натянуть нос неизвестным противникам, устроившим за ней наблюдение. Демонстрировать свои умения она пока не хотела, поэтому отрываться от слежки ей предстояло, используя традиционные методы.

Нина Федоровна не спеша позавтракала и, оставив дома свой мобильник, вышла на улицу. Так и есть. В одной из машин, припаркованных у соседнего подъезда, сидят двое. Никак не демонстрируя свою осведомленность о слежке, она села на маршрутку и доехала до метро. Один из филеров спустился за нею вниз.

Нина Федоровна доехала до пересадочной станции и перешла на другую линию. Теперь за ней следил другой филер, не тот, что вчера. Был он спокоен и расслаблен и, похоже, не ожидал никаких сюрпризов от едва ковыляющей бабки. Нина Федоровна сделала еще одну пересадку и во время посадки в вагон вышла перед самым закрытием дверей. Ее преследователь поехал дальше, а она осталась на перроне. Она еще покаталась с часок, переходя с линии на линию, и отправилась в гости.

Галина Пудовалова обитала в однокомнатной квартире в пятнадцати минутах езды от станции метро Медведково. Встретила она Нину Федоровну радушно и по-молодому эмоционально, словно им по-прежнему семнадцать, а не шестьдесят пять. Подруги всласть попили чайку и даже позволили себе по рюмочке-другой клюквенного ликера назло всем своим болячкам. Галина охотно и подробно рассказывала о семье своего сына, и особенно о любимом внуке Шурике. Шурик был для нее прямо-таки свет в окошке. Для него она была готова на все, из-за него же, кстати, и жила ныне в подмосковных Мытищах. Прописана-то она оставалась в Москве, в своей старой трехкомнатной квартире, в которой в былые годы Нине Федоровне довелось неоднократно бывать. Мытищинская же однушка была куплена для Шурика на средства, взятые в кредит. Этот самый кредит теперь и гасился деньгами, получаемыми от сдачи в наем Галининой московской квартиры. О дочери Галина говорила меньше, да оно и понятно – жила та теперь в Канаде. Встречи с ней и ее семьей были крайне редки, а внуки так и вовсе выросли какими-то чужими и непонятными.

Хорошо, что Галина была женщиной общительной и словоохотливой, длительных пауз не любила и готова была трещать без умолку, ибо Нине Федоровне, в отличие от нее, рассказывать о себе было практически нечего. О работе своей она говорить не могла, вот и приходилось, мягко говоря, фантазировать. Дома ей не сидится в одиночестве, поэтому на заводе «Микродвигатель», в одной из коммерческих контор, нашла себе работу по силам. Убирается в помещениях и кормит сотрудников конторы. Платят не очень много, но ей хватает, а если вместе с пенсией считать, то можно позволить себе и кое-какие излишества. В этом году осуществила свою давнюю мечту – прокатилась от Москвы до Владивостока на поезде, а в прошлом – провела почти целый месяц в санатории под Минском.

Но немногословие подруги совершенно не смущало Галину, и она вновь охотно взяла инициативу в свои руки:

– Слушай, Нин… По молодости вроде у тебя способности были…

– Какие еще способности? О чем это ты говоришь? – Нина Федоровна сразу и не сообразила, о чем завела речь ее подружка.

– Ну, помнишь, мы гаданием занимались… Ну, когда еще незамужними были… И ты тогда Аньке Басовой парня приворожила. Помнишь? Кстати, моего Толика тоже ты мне нагадала. Ты еще тогда рассказывала, что дар ясновидения тебе бабка передала. Помнишь?

Нина Федоровна покачала головой и грустно улыбнулась. Ах, молодость, молодость… Каких только чудачеств и глупостей не наделаешь за эти короткие и прекрасные годы! Она действительно вспомнила. Было такое. В их девчачьей компашке она считалась кем-то вроде доброй колдуньи. Вернее, девки-подружки так считали, а она старалась поддерживать этот неожиданным образом возникший имидж. Началось же все с обычной поездки к бабушке в деревню, в Калужскую область. Когда они с матерью приехали туда на пару дней, бабушка лежала. Прихворнула немножко по-стариковски. Ночью, когда мать уже крепко заснула, бабушка подняла Нину.

– Мне, – говорит, – Нина, помирать скоро.

Бабушка выглядела как обычно, и это ее заявление, так же как неожиданная сегодняшняя хворь, казалось не очень удачной шуткой.

– Это ты, бабушка, брось, – замахала на нее руками Нина, – ты еще лет сто проживешь.

– Тсс… – Бабушка приложила указательный палец к губам. – Мать разбудишь… Нет, Нина, я тебе точно говорю. Мне совсем немного осталось, я чувствую.

И на этот раз Нина ей поверила безоговорочно. Уж больно серьезное лицо у нее было в этот момент.

– Может, я что-то могу для тебя сделать, а, бабуля? – забеспокоилась шестнадцатилетняя Нина.

– Можешь, – абсолютно серьезно сказала бабка. – Я, Нинуль, ведьма. И умирать я буду долго и мучительно. Страшно буду умирать. Потому как заменить меня некому. Последняя ведьма в роду – я. Не обучила никого себе на смену. Мать твоя наотрез отказалась ведьминскому ремеслу учиться, а потом и вовсе в город подалась. Я все надеялась, что ты подрастешь до такого возраста, когда с тобой говорить серьезно можно будет. Чтобы ты, значит, о разговоре нашем матери ничего не сказала. А как мы договорились бы, стала бы ты ко мне на каникулы приезжать да подольше задерживаться… А закончила бы школу – и пожила бы у меня с полгодика-годик. Глядишь, я бы тебя всему, что сама знаю, и научила.

– Я согласна, бабушка, – зашептала шестнадцатилетняя комсомолка, – учи меня. А маме я ничего не скажу.

– Поздно, Нинуля, поздно. Смерть уже близко. Научить я тебя ничему уже не успею, но помочь мне ты все-таки можешь.

– Как, бабуля? Как тебе помочь?

– Дар ведьминский перенять. – Сказав это, бабка пристальным испытующим взглядом вперилась в Нину.

– Конечно, бабуля, конечно, – заторопилась Нина. – Я готова. Что нужно делать?

– Ничего не нужно, – спокойно ответила бабка. – Руки дай…

– Вот… – Нина протянула к ней свои тоненькие девчачьи руки.

– Но, Нинка, смотри… – неожиданно бабушка заговорила строго, даже грозно. – Дар этот не игрушка. Ты должна будешь тоже передать его вместе со всеми знаниями и умениями, которые накопишь, девочке из твоего рода либо сиротке, которую ты воспитаешь. Понятно?

– Понятно…

– Давай руки.

Бабушка стиснула ее ладошки своими натруженными, грубыми руками. Нина почувствовала, как тепло заструилось через ее ладони. Ее затрясло, как от озноба, и она потеряла сознание.

Утром она проснулась как ни в чем не бывало и даже не сразу вспомнила о ночном разговоре. Весь день они с матерью толклись на огороде, сажая картошку, а вечером уехали в Москву. А через три дня им принесли домой телеграмму, в которой сообщалось о бабушкиной смерти.

Какое-то время Нина не чувствовала ничего необычного, но где-то через полгода (они тогда уже были в выпускном классе) во время девчачьих посиделок у кого-то на квартире речь зашла о будущем и о мальчиках. И кто-то из девчонок предложил погадать. Вот тогда-то, во время этого гадания, Нина и почувствовала, что обладает некой силой.

В оставшееся до выпускного время она изображала из себя гадалку и предсказательницу, что немало способствовало подъему ее авторитета среди подруг. Школа сменилась заводом, потом было замужество, рождение сына, и о бабкином даре Нина как-то подзабыла. Если он и проявлялся, то только в делах семейных. Нина Федоровна всегда знала в каждый конкретный момент, где находятся ее муж и сын и чем они занимаются. Обманывать ее было бесполезно, да они после нескольких неудачных попыток и не пробовали.

А потом ее поставили контролером на сварочный участок. И тут, на беду местным халтурщикам и бракоделам, оказалось, что дефекты в сварочном шве она чувствует лучше, чем магнитный дефектоскоп. Прибор говорит «хорошо», а Нина Федоровна – «плохо». А продукция их все-таки в космос летала. Здесь, если есть хотя бы малейшие сомнения, никто не заставит принять брак. Скандал вышел огромный. Привезли новейший сверхчувствительный французский дефектоскоп, и он подтвердил – Нина Федоровна права.

Через несколько месяцев после этого случая ее вызвали в партком. К ее огромному изумлению, ожидал ее там совершенно незнакомый человек по фамилии Ракитин. С этой вот встречи и началась ее работа в разведке.

Покачав головой, Нина Федоровна вновь улыбнулась.

– Ой, Галя, это же было детство. Мне нравилось изображать из себя добрую фею, а вы это поддерживали, подыгрывали мне.

– Нет, Нина, ты не говори. И Анька Басова получила парня, которого желала, да и мой Толик… А твой рассказ про бабку-ведьму… Это тоже была игра?

– Ну да…

– Жаль… – Галина была расстроена и даже не думала скрывать это.

– Да в чем дело-то? – удивилась Нина Федоровна. – Что у тебя приключилось?

– Понимаешь… Шурик, внук мой… Он влюбился.

– Сколько ему лет?

– Двадцать второй…

– Ну и здорово. А когда же еще влюбляться, если не в двадцать два?

– Ты не понимаешь, Нина… Все не так просто. Ведь сейчас такие времена… Все эти миллионеры, олигархи… В наши времена такого не было. А Шурик влюбился в директрису фирмы, в которой он сейчас работает. А она – кру-та-я, как нынче говорят. Понимаешь? Она даже и не подозревает о его существовании, а он страдает. Боже мой, Нина, как страдает мальчик… Он за последние два месяца на восемь килограммов похудел! Нет, в наше время такого и в помине не было! И быть не могло!

– Не говори, Галка, – возразила Нина Федоровна. – Если бы твой Толик был не сыном простого советского инженера, а мажором, у которого папа в ЦК заседает, он бы тоже в нашу с тобой сторону и головы не повернул. И никакие привороты не помогли бы…

– А Толик и не смотрел в мою сторону, пока ты не наворожила, – уверенно заявила Галина. – Вот я и прошу тебя, Нина, помоги моему Шурику.

– Прям и не знаю, Галка… – Нина Федоровна всплеснула руками. – Никогда я ничем таким не занималась. Не умею я этого, понимаешь? Кривлялась тогда в детстве перед вами, дурочками… Может быть, тебе, Галка, лучше к настоящим колдунам-магам обратиться? Вон… В каждой газете их объявления.

– Мошенники они все. Если и есть кто нормальный, то как его определишь? Потому и прошу тебя.

Отказываясь, Нина Федоровна нисколько не кокетничала. Она действительно никогда не занималась ничем подобным. Разве что в юности… Но тогда это было кривляньем чистой воды. А привороженные мужья, о которых все твердит Галка, – это, скорее всего, обычное совпадение. Конечно, если бы бабушка обучила ее в свое время… Но та не успела ее ничему обучить: ни обрядам, ни каким-либо заклинаниям, ни прочим ведьминским методам и инструментам. Она лишь передала ей свой дар. И похоже, что именно благодаря этому дару Нина Федоровна сегодня умудряется проникать в сознание любого человека и манипулировать им, как ей заблагорассудится. Она бы и с Галкиной просьбой справилась шутя, будь она рядом с Лобовым, могущим ввести ее в соответствующее измененное состояние сознания. Но Лобова нет рядом. И это-то и есть главная причина, по которой она здесь находится. Поначалу Нина Федоровна думала воспользоваться Галкиным домашним телефоном и оставить Лобову сообщение об обстоятельствах, в которые она попала. Но уже здесь, слегка поразмыслив, решила все-таки этого не делать. Вдруг это игра, вдруг ей лишь кажется, что она освободилась от слежки… Но тогда она может подставить Лобова. Нет, она не будет ему звонить. Она дождется, пока тот, кто устроил эту слежку, как-то проявит себя. А уж там будет видно.

– Ладно, Галка, – согласилась Нина Федоровна, – давай попробуем. Но я тебе честно говорю: я этого не умею. Так что делать будем вместе. Совместными усилиями, значит. Фотография его у тебя есть?

– Конечно, конечно, Ниночка, – захлопотала обрадовавшаяся Галка. – Конечно, вместе… Конечно, есть.

Перед Ниной Федоровной легли на стол две фотографии. На одной – поясной портрет молодого человека. На второй – выходящая из черного лимузина женщина. Второй снимок – явно любительский, и сделан он исподтишка, без согласия изображенной на нем женщины. Нина Федоровна поводила над ними ладонью. Шурик Пудовалов – хороший, чистый мальчик. В меру ленив, но добр. Не семи пядей во лбу, зато честен и по возможности исполнителен. Без черных помыслов и устремлений. Чего не скажешь о соседствующей с ним особе. Такая бешеная жажда власти, что у Нины Федоровны даже ладонь защипало. Двадцать восемь – двадцать девять лет, умна, целеустремленна, неразборчива в средствах, буквально помешана на деньгах и своей карьере. Вернее, прежде всего на карьере и власти, а уж деньги для нее так… Прилагательное. И еще… Что-то еще почувствовала Нина Федоровна, сканируя эту фотографию. Она потерла ладони друг о друга и встряхнула их.

– Ниночка, может, тебе понадобятся какие-нибудь аксессуары? – спросила у нее Галка. – У меня кое-что есть.

Этих слов подруги Нина Федоровна даже и не расслышала. Уж больно ее заинтересовало фото женщины. От нее, от этой женщины, образно выражаясь, буквально разило рыбасоидным духом. Фотографии рыбасоидов она сканировала и до того. У Лобова в компьютере их целый серпентариум. Распечатывай фото – и вперед. Скан, снятый ее ладонью с фото рыбасоида, однозначно отличался от человеческого. Это было как с аурой – и захочешь, не перепутаешь. А вот с этой девушкой было все гораздо сложнее. Она – человек, безусловно, но человек очень близкий к рыбасоидам.

Точнее она сказать не могла. Информация была где-то рядом, вилась вокруг нее назойливой мухой, но все никак не давалась. Состояние было не то. Нине Федоровне все никак не удавалось настроиться на нужную волну. Она вновь потрясла кистями рук, потом потерла их о свою юбку, буркнув в сердцах:

– Не получается, черт…

– Ничего, Ниночка, сейчас все у тебя получится, – успокоила ее подруга. – Сейчас я все подготовлю…

На столе перед Ниной Федоровной появилось несколько небольших высохших веточек и целая связка церковных свечей.

– Что это? Гармала? Откуда она у тебя? – удивилась Нина Федоровна.

– Купила в магазине. Специально для этого случая. Есть такой магазин «Все для магии и колдовства».

На заре слиперства Ракитин и Лобов, чтобы достичь необходимого им измененного состояния сознания слипера, пробовали применять традиционные «ведьминские» средства и методы. С веточками гармалы Нина Федоровна познакомилась именно в те времена. Тогда же они пробовали применять и порошки из высушенных ядовитых грибов, и кое-что еще.

Неожиданно в прихожей требовательно и тревожно прозвенел звонок. Нина Федоровна сразу же напряглась – хозяйка явно никого не ожидала, для нее этот визит был сюрпризом. Галина переглянулась с Ниной Федоровной и пошла открывать дверь. Вслед за звуком отпираемой двери из прихожей донеслось:

– Здравствуй, ба. Я картошку тебе притащил.

– Здравствуй, Шурик. С чего ты взял, что мне нужна картошка?

– Отец сказал. Завези, говорит, бабушке килограммов десять картошки, чтобы ей тяжести не таскать. Вот я и притащил.

– Молодец, спасибо тебе. Отнеси на кухню и ступай по своим делам. Мне сейчас некогда, гости у меня.

– Какие у тебя гости, а, ба? – заинтересовался внук. Он заглянул в комнату и встретился взглядами с Ниной Федоровной.

– Здрасьте, – смущенно буркнул он, входя внутрь. – Я – Саша, можно Шурик.

– А я – Нина Федоровна. – Она протянула Шурику руку, которую он с готовностью пожал. – Ну… Что за беда у тебя, Шурик? Рассказывай.

– Да нет никакой беды, – явно засмущавшись, он пожал плечами. – С чего вы взяли? Это бабушка выдумывает.

– Ничего я не выдумываю, – тут же встряла в разговор его бабка. – Вон иссох весь… А эта баба бессовестная на тебя ноль внимания. Хорошо, что ты пришел. Все, что ни делается, все к лучшему. Сейчас Нина Федоровна проведет обряд и освободит тебя от этой привязанности!

– Нет! – вскричал Шурик. – Не надо меня ни от чего освобождать!

– Постой, постой, Галина, – опешила Нина Федоровна, – Я поняла так, что ты хочешь обратить любовь этой женщины на Шурика. Теперь же…

– Да, да! – обрадовался Шурик. – Именно так и надо поступить!

– Шурик! – строго сказала бабка. – Иди домой, мы сами тут разберемся, что нам делать.

– Ну уж дудки! – возразил молодой человек. – Вы, значит, тут мою судьбу решать будете, а я – пойди погуляй!

– Шурик, ты ведешь себя непристойно! – попробовала призвать внука к порядку бабка.

Спор их грозил затянуться, и Нина Федоровна решила выступить в роли судьи на ринге, а именно – развести стороны по углам.

– Стоп, стоп, стоп! Перестаньте пререкаться! Не о чем еще спорить! Галина Дмитриевна, Шурик, хочу еще раз напомнить вам, что колдовать, насылать порчу, привораживать, отвораживать я не умею!

Услышав это, Шурик тотчас же расслабился и, довольно улыбаясь, поинтересовался:

– Так о чем речь тогда?

Нина Федоровна улыбнулась ему в ответ.

– И я о том же. Но твоя бабушка меня уверяет, что в юности у меня кое-что получалось. Я, правда, этого не помню, но… Мне и самой стало интересно. Поэтому давай сначала поэкспериментируем, а если у нас сообща будет что-то получаться – тогда и решим, что нам делать. Согласен?

– Согласен, – дал свое «добро» Шурик.

Тут уж заулыбалась и Галина, почему-то решив, что ее подруга просто провела простодушного мальчишку. Нина Федоровна же почти не лукавила. Дамочка на фотографии ее так заинтересовала, что она решила получить о ней как можно больше информации тем или иным способом. Любовные проблемы Шурика были для нее на сто двадцать первом месте.

– Галя, дай-ка несколько блюдец под свечи, – попросила Нина Федоровна, раскрывая пачку свечей и зажигая две из них. – Шурик, как ее зовут? – Она кивнула на фото.

– Маслова Ирина Борисовна, директор фирмы «Военспецсерсвис».

– Ты там же работаешь?

– Угу. Курьером.

– Чем фирма занимается?

– Ну… Я не очень хорошо знаю, я там всего лишь третий месяц работаю. А так… Бытовым обслуживанием военных частей. Клининг, уборка, значит, стирка, готовка… Может быть, чем-то еще. Не знаю…

– По всей стране? – Она подожгла веточку гармалы и, дав ей разгореться, загасила ее. Веточка обильно задымила, и Нина Федоровна положила ее на блюдце рядом с собой.

– Угу, – подтвердил Шурик.

Нина Федоровна вновь простерла свою ладонь над фотографией женщины. Прикрыв глаза, она несколько раз глубоко вдохнула дым, поднимающийся от тлеющей веточки. Конечно, добиться полного освобождения сознания от тела, как при использовании лобовской методики, комбинирующей гипнотическое погружение в сон и воздействие на слипера разнонаправленных магнитных полей, ей не удастся, но и дистанционное зондирование этой дамочки может дать интересный результат.

Так она и сидела, сохраняя неподвижность в течение нескольких минут, пока Галина Дмитриевна вполголоса не окликнула ее:

– Нина…

Нина Федоровна слегка тряхнула головой и, открыв глаза, обернулась к Шурику.

– По интересующему тебя вопросу могу сказать следующее: женщина эта официально не замужем, но живет с одним мужчиной… Как это у вас теперь называется?.. Гражданский брак, вот.

– Кто он, можете сказать? – перебил ее нетерпеливый Шурик.

– Я видела его лицо, но фамилии не знаю. Его частенько показывают в новостях. Но есть еще и второй.

– Фу, гадость, какая! Жить одновременно с двумя мужчинами! – эмоционально воскликнула Галина. – Шурик, зачем тебе эта падшая женщина?!

Но Шурик никак не прореагировал на сакраментальный возглас бабки. Он увлеченно тыкал пальцем в свой коммуникатор.

– Этот? – Он развернул коммуникатор экраном к Нине Федоровне.

– Нет. – Она отрицательно покачала головой.

– Этот? – Шурик предъявил новую картинку.

– Нет.

– Этот?

– Точно. Он самый, гражданский муж твоей Масловой.

– Это министр обороны, – пояснил Шурик. – Тузов Леонид Семенович.

– Шурик, ну как можно любить эту женщину? – вновь возопила бабка.

– Понятное дело. – Не обращая никакого внимания на свою подругу, Нина Федоровна подытожила эту часть разговора. – Он – министр обороны, она кормит и обстирывает армию. Семейный подряд. – Шутки шутками, но не такого результата она ожидала. Этот Тузов был человеком, а она ожидала увидеть рыбасоида. Да, от него тоже изрядно пованивало рыбасоидным духом. Но ведь он министр, и это все объясняет. Редко кто в наших верхах обходится без тесных контактов с рыбасоидами. И все же он человек, а Нина Федоровна чувствовала, что рядом с этой женщиной есть рыбасоид. И немалого калибра. Но увидеть его не смогла. – Но он не один, Шурик. У нее есть еще кто-то. Сейчас я постараюсь рассмотреть его повнимательнее.

Галина уже не протестовала против такого неправильного чувства своего внука, она лишь молча глядела, как он сидит, понурив голову. Нина же Федоровна, поменяв свечи и надышавшись гармалы, вновь попробовала войти в транс. Конечно, это было совсем не то же самое, что путешествие с помощью Лобова по своему бесконечному коридору с множеством дверей. В этом случае она всегда знала, за какой дверью находится ее клиент. Она входила внутрь и могла наблюдать со стороны, а могла и проникнуть клиенту в голову. Проникнув же в мозг, могла считать хранящуюся в памяти информацию, а могла и заставить клиента выполнять ее команды. Теперь же она лишь установила дистанционный ментальный контакт с этой женщиной и могла только пассивно наблюдать за тем, какие картинки ей «покажут». Она, правда, попыталась сделать некий волевой посыл в сторону своего контрагента, но этого, судя по результату, оказалось недостаточно.

Во второй попытке Нина Федоровна решила поменять тактику. Она не стала пассивно наблюдать за калейдоскопом картинок, идущим ей от контрагента, а потребовала: «Покажи мне своего мужчину! – и сразу же стала получать картинки с Тузовым. – Нет, не его. Другого покажи!» В ответ она увидела неясные, туманные очертания мужской фигуры. Нина Федоровна ждала, и изображение делалось все резче, контрастнее, и ей уже казалось, что этого человека она где-то видела. Но вот он дернулся, как от удара, повернулся к ней анфас, и Нина Федоровна сразу же узнала его. «Ведь это же сам Рыбас!» – мысленно воскликнула она, и тут же картинка исчезла, мгновенно свернувшись в яркую точку. А через секунду погасла и точка. Нина Федоровна погрузилась в кромешный мрак и тут же почувствовала удар, сотрясший все ее немолодое тело.

Сначала Шурик не понял, что происходит с их гостьей. Она вдруг сгорбилась, вся как-то съежилась, руки ее безвольно съехали со стола и плетями повисли вдоль тела, а потом она начала заваливаться вбок.

– Шурик! Держи ее! – крикнула бабка и вскочила со своего места.

Но Шурик уже схватил Нину Федоровну за плечи. Она была вся мягкая, словно без костей, и вытекала из рук, как кисель. Шурик подхватил ее одной рукой под спину, а второй под коленки, и переложил на стоящий рядом диван. Бабка была уже тут как тут. Схватив гостью за запястье, она пыталась нащупать пульс.

– «Скорую», Шурик, скорее! – крикнула она.

Шурик схватился за коммуникатор.

– Алло, «скорая»?! Тут женщине плохо…

– Без сознания, скажи, – подсказывала ему бабка. – Инфаркт или инсульт.

Но Шурик недолго общался с оператором «скорой». Стоило ему дойти до адреса, как он услышал в ответ:

– Мы в Мытищи не выезжаем. Звоните в свою «скорую».

– Ба, они не ездят в Мытищи…

– Да не по своему, Шурик… Звони с домашнего! Там листок с номером… Под аппаратом лежит.

«Скорая» приехала через полчаса. За это время Нина Федоровна в себя так и не пришла.

– Инсульт, – провозгласил молодой доктор, осмотрев больную. – Похоже… Мы ее госпитализируем. Иваныч, сходи за носилками, – обратился он к немолодому фельдшеру.

Недовольно кряхтя, тот поднялся со стула и вышел из квартиры, доктор же попросил:

– Давайте ее полис и паспорт.

Галина Дмитриевна бросилась к сумке больной. И паспорт, и полис она обнаружила там без особого труда и подала их доктору. Тот раскрыл книжечку паспорта, полистал ее и недовольно бросил:

– Что же вы нас вызывали… Она не наша.

– Как не ваша, доктор? – удивилась хозяйка дома. – Что это значит?

– А то и значит, что она московская. В Москве прописана. Вот из Москвы «скорую» и вызывайте, чтобы они ее в московскую больницу везли.

– Доктор, но из Москвы «скорая» не едет в Мытищи! – с отчаянием воскликнула Галина Дмитриевна.

Тут в комнате появился фельдшер с носилками-тележкой и принялся раскладывать их.

– Погоди раскладывать, Иваныч, – остановил его доктор. – Она не наша. Мы ее забирать не будем.

Но тут не выдержал Шурик, до сих пор молчаливо взиравший на происходящее.

– Слушай, ты… – То, что его ровесник оказался таким бесчеловечным формалистом, взбесило его. Шурик был готов буквально разорвать доктора на части. Вряд ли после столь энергичного правдоискательства больная была бы госпитализирована, но положение спасла Галина Дмитриевна, успевшая за то мгновение, в течение которого и возник конфликт, куда-то сбегать и вернуться обратно.

– Вот… Возьмите, доктор, я умоляю вас. Если вы сейчас уедете, она умрет. – И она положила на стол перед доктором тысячу рублей.

– Не умрет, я ей укол сделал. Что это такое? Зачем вы?.. Не надо… – К деньгам он не прикоснулся, но и со стула не поднялся. – Да поймите вы, в конце концов!.. У нас ее просто не примут ни в одной больнице!

Галине Дмитриевне оставалось лишь повторить свою просьбу:

– Я вас умоляю, доктор…

Доктор же лишь переводил растерянный взгляд с больной на хозяйку. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но тут подал голос фельдшер, продолжавший все это время держать носилки полураскрытыми:

– Олег, забираем… Я знаю, где ее возьмут. – И тут же принялся разворачивать носилки.

Доктор взял тысячу и, поднявшись со стула, спрятал ее в карман штанов.

Но тут запротестовала Галина:

– Эй, эй, эй, погодите! Нам совершенно не нужно, чтобы вы ее сплавили куда ни попадя!

– Одевайся, мать, с нами поедешь. Увидишь все своими глазами. Не беспокойся, все будет в лучшем виде, – успокоил ее фельдшер.

Мужчины втроем подняли больную, переложили ее на носилки-каталку и покатили к грузовому лифту. Галине Дмитриевне оставалось лишь спешно одеться, запереть квартиру и последовать за ними.